Поздним утром почтеннейший Пафнутий Филиппович Розовощеков проснулся измученным, невыспавшимся. Вторую неделю мутные, неотвязчивые сны истязали его, обессиливали. Снились уважаемому немолодому человеку глубоко порочные женщины и, уж извините, в прозрачном неглиже.
Добропорядочный пенсионер всегда был "самых честных правил". Давненько никаких блудливых отношений не заводил, да и его родители такой пакостью, как секс, никогда не занимались.
--Экая оказия,-- размышлял пострадавший, -- где же я дрянную инфекцию подхватил? Жара что ли летняя в голову ударила?
Вспомнил, что надысь в полуфинале чемпионата двора по забиванию козла, игрок, сидящий слева, ни к селу ни к городу и ляпнул:
-- Самое главное у женщин--стройные ноги.
-- Грудь важнее, --пробурчал второй партнер, разглядывая балконы, -- у некоторых черноморское волнение оттель проистекает...
Тогда-то справа сидящий ветеран столыпинских реформ и подвел итоги:
-- Изящные ножки, пухлые грудки лишь завлекают. У них, загадочных чаровниц, есть заветное место; уже не помню где и как выглядит, и как называется, но там волшебство такое...
Эх, где она невидимая грань между стыдноватой эротикой, столь волнующей Розовощекова, и завораживающим чувством любви?!
Фили - негромкий уголок Москвы, где названия улиц чтят героев войны с Наполеоном. Там на перекрестке, в котором конец Герасима Курина упирается в зад Василисы Кожиной, расположен окруженный зданиями двор. Здесь "все окна друг на друга смотрят вечером и днем". Обозначенный кусочек столицы находился под присмотром участкового Филькина, чуткого человека. Заявилась к нему в тот июльский день полногрудая Нюринея Филипповна, девица.
-- Бегом спасать, --возбужденно затараторила пришедшая, -- чудесный щедрый человек, изумительный поэт погибает в эти минуты, помощи просит... Где он живет? Как его зовут? Отвечайте товарищ участковый!
Филийская жрица явно приперлась вовремя. На нее у Филькина уже три анонимные кляузы на столе лежали. Мол, загорает на балконе, прикрываясь лишь листиками газеты "Известия". У Нюринеи Филипповны брат был товарищем начальником, потому разумный всеХзнающий Филькин никаких мер пресечения кроме самых комплиментарных к ней не применял.
-- Кавой-то наша Нюрка своими голыми телесами в гроб загнать сподобилась? - шустро соображал уполномоченный.
Вспомнил, кстати, что давеча Громов, ушедший на покой капитан дальнего плавания, пожаловался без шуток. Мол, доминошники выпросили у него морской бинокль "поносить" и заныкали. Кому же бинокль так неотъемлимо понадобился?
-- Вы, уважаемая Нюринея Филипповна, не взволновывайтесь! Всех погибаюших спасем, злопыхателей выпихнем, стихотворцев в лауреаты подвинем. Поэтов у нас трое на подъезд, -- услужливо отвечал милиционер. -- Вас, может быть, интересует почтальон Кнопкин? Он хороший, окна напротив вас имеет и сочинения в газету "Известия" посылает.
-- Почмейстер -- не автор, лишь носит мне любовные послания без обратного адреса. Почитайте их с выражевыванием. Чарующие стихи не хуже тех, которые наш завклубом вслух произносит.
На бумаге был фиолетовами чернилами написанный текст.
"Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь."
В том же конверте щедрым подарком лежала десятирублевая купюра.
Во втором письме значилось:
"Я встретил вас - и всё былое В отжившем сердце ожило; Я вспомнил время золотое - И сердцу стало так тепло..."
И снова десять рублей.
Всю свою жизнь Филькин как-то обходился без поэзии, а поэзия - без Филькина. Потому его заинтересовало иное.
-- Откель у чернильщика такие увесистые нетрудовые доходы? - профессионально заподозрил милиционер.
Дело в том, что в описываемые исторические времена по Москве ходил арифметический вопрос. Сколько будет один умножить на три? Ответ: два восемьдесят семь и закуска. Можно ли себе представить такую счастливую жизнь, когда бутылка "Московской" стоила дешевле трех рублей?! Как почитаемы были натроишники, складывающие по рублю! Знаете ли сколько стаканов газированной воды без сиропа можно было купить за рубль? Сто.
-- Какие стихи! Такого великого автора вполне в нашей стенной газете в красном уголке распубликовывать можно, -- причитала восхищенная фея, -- но, смотрите! В последнем письме гостинцев не прислал, о гибели пишет...
"Не гляди на ее запястья И с плечей ее льющийся шелк. Я искал в этой женщине счастья, А нечаянно гибель нашел."
Сосредоточенным взглядом Филькин впился в текст. Заелозил в нем приметливый детектив. Узнал, распознал народный участковый почерк борца за справедливость, очерниливающего всех. Кто недавно донос на соседа писал? Дескать, деклассированный элемент, целый день "играет на кларнете и трубе".
Уверенным шагом бравый страж закона в сопровождении понятой вошел в нужный подъезд, поднялся на вычисленный этаж, позвонил в дверь. Тишина. После второго звонка послышался слабый хрип. Под вопли Нюрки Филькин решительно вскрыл замок.
Простудившийся Пафнутий Филиппович лежал, облитый чернилами, тщетно пытаясь лечиться ртутным градусником..Здесь Божественная Нюринея такую, знаете ли, незабвенную энергию проявила. С небес появились куриный бульон, малина, ромашковый чай. Щеки товарища Розовощекова порозовели. Дело быстро пошло на поправку.
Слегка очухавшись, Пафнутий Филиппович стал демонстрировать свой интеллектуальный уровень:
-- Когда молодой, я был членом суда...
-- Ну, конечно, -- восхищалась Нюра, -- когда молодой, членом туда, членом сюда...
Участковый понял, что в его присутствии необходимости нет, прихватил с подоконника нетрудовым путем приобретенный морской бинокль и с чувством исполненного долга удалился.
Хотите знать как по-простому величали Филькина? Филипповичем. Потому, что рожденных в Филях всех так называли.