Сколько я ни сталкивался с излюбленным очень многими авторами и просто рассказчиками словечком "вдруг", но никогда не вкладывал в его понимание столь, ну скажем, чистого значения. По моему мнению, всегда это самое "вдруг" как-то обусловливалось. То есть, причины, пусть подспудные, не осознанные, но обязательно были. В самый критический момент выплывало "вдруг"... и так далее. Понятно? Так я считал до четырнадцати лет. А в один прекрасный вечер, пребывая в вышеозначенном прекрасном возрасте, для окружающих почему-то малоприятном, я и познакомился с понятием "вдруг" чистейшей воды.
Я вдруг узнал, что у меня два папы! И об этом никто не знает! Кроме первого папы. Скажете, это не редкость, что два папы - один родной, другой неродной, и что об этом никто не знает. Но в моем случае об этом не знает даже мама! И не потому, что я взял и придумал этого второго папу в противовес своему, или мне, допустим, по душе кто-то другой, конкретный, кого бы я хотел назвать своим папой. Нет, совсем нет - я люблю своего папу.
Они, мои папы, оба здесь, дома (т.е. в семье), всегда вместе, оба из-за этого недовольны своей жизнью, хотя это слишком мягко сказано - они, конечно, страстно ненавидят свою жизнь и не менее страстно ненавидят друг друга. Сами понимаете, хочешь, не хочешь, а приходится всегда быть вместе; и висит над душой одного вечно подглядывающий кто-то, а для другого жизнь ограничена хуже, чем тюремной камерой. Оба они упорно трудятся, стараясь разорвать порочный круг своего существования, и оба панически боятся, как бы мама не узнала об их дуалистической существовании.
Мне они раскрылись, не желая того. Случилось это вследствие дурости, естественно моей, и отсутствия ораторского или, если хотите, педагогического, таланта моего основного папаши. Никак я не мог одолеть задачку по физике. Вернее, отцу никак не удавалось вдолбить ее в мою голову. Мучились мы, мучились; по правде, мучился он, а я терпеливо ждал, тяжко вздыхая, когда же кончится эта тягомотина. Нужна мне эта физика! - как тот, второй, возьми и взорвись, только не на папу, как обычно у них было, а прямо на меня. Ого! Я и не знал, что так можно ругаться. Я прямо остолбенел от ураганного напора слов, очень образно рисующих мой портрет. Откуда шел ураган этих слов, я никак не мог понять, а это довольно-таки страшно! Папа сначала тоже не понял, в чем дело: он-то ничего не слышал, тот папа включился прямо на меня, минуя слуховые окончания основного папы, ну а вид у меня был, судя по всему, ещё тот! Отец заорал, чего, мол, раззявился, ну и... всякое такое. Нервные они оба. Может быть, поэтому они, хоть и обозлились страшно друг на друга за такой провал, но в глубине души почувствовали облегчение.
Отныне у них появилась долгожданная возможность всласть нажаловаться. Никогда не подозревал, какое это, оказывается, приятнейшее занятие!
Как я уже сказал, сначала я никак не мог понять, откуда на меня хлынул бурный поток столь эмоциональных выражений. Когда, наконец, уяснил, встали новые проблемы, если, конечно, хочешь понять все от корки до корки. Поэтому долго не мог уловить, что за тип, этот второй. С одной стороны, черт знает что, не поддающееся нормальному восприятию, а с другой - и не о том читали! Но в книгах - это одно, там принял на веру и все, а когда с тобой рядом что-то несообразное, прямо до одурения надо разобраться до последней непонятности, и все тут!..
Он, этот второй, в физическом смысле как бы ничто. Чуть позже, по ходу рассказа, думаю, станет понятней. Кроме всего прочего, я наконец-то узнал, куда подевался некий блондин с фотографии, по-хозяйски обнимающий маму за плечи. На мои расспросы о нем папа буркал что-то вроде того, да отстань ты, а мама, презрительно сморщив нос, пожимала плечами и раздраженно говорила: сколько раз тебе объяснять! Работал у них в институте, Козлов его фамилия, ну, ухаживал за ней, а как-то взял и уехал. Все! А куда и зачем, никому не сказал.
Искали его, конечно, но не очень тщательно, ведь по своей инициативе человек взял и уехал! Преступления не совершил, а так, мало ли неприкаянных на свете!
Через некоторое время после отъезда Козлова мама с папой поженились, и пошел поверхностно известный мне этап нашей жизни.
Так куда же подевался блондин Козлов? Оказывается, совсем недалеко. Еще учась в институте, они с папой заинтересовались одной идеей. Только позже папа охладел к этой работе или текучка заела, кто его знает, а Козлов, несмотря ни на что, продолжал копать дальше вглубь и кое-чего достиг. Это кое-что, еще сырое и толком до конца непродуманное, он решил претворить в жизнь. Уж больно потрясающая картина разворачивалась в его разгоряченном мозгу! Отца он призвал в помощники, ибо идея его была рассчитана на двоих, а папа, хоть и научный сотрудник, но по натуре человек очень осторожный и мнительный, не загорающийся. Он долго упирался, ссылаясь на непредсказуемость результатов предстоящего эксперимента. К их обоюдному несчастью, он оказался человеком слабонервным, поддающимся влиянию. Пусть сиюминутному влиянию, но этого оказалось достаточно. А то, так все и осталось бы, как было.
Умора, как у них это произошло! Итак, мой папа, тогда еще будущий, сначала согласился помочь Козлову, а когда понял, что ситуация разворачивается к действию, пошел на попятную. Козлов, конечно, не закивал согласно головой, ну что ж, мол, ладно, не будем. В самом конце их противостояния у них разыгралась трагикомическая сцена, в кульминационный момент которой папа не выдержал. Я прекрасно знаю все события того рокового часа, как будто сам был непосредственным участником; мне доступны даже чувства, обуревавшие их в тот день.
После очередного отказа папы, происшедшего буквально в последний момент перед началом их коротенького эксперимента, Козлов взорвался и за очень короткий срок дошел почти до бешенства от папиного непостоянства.
- Хлюпик! - орал он на папу, - Встань на место!
Сам Козлов уже стоял на положенном ему месте. Этими местами являлись пересечения каких-то силовых линий. Дело осложнялось тем, что именно папе предстояла сомнительная честь запустить установку; приборы были расставлены так, что папино место оказалось рядом с заветной кнопкой. Козлов в спешке не подумал о дистанционном управлении, чтобы такой ответственный момент их эксперимента взять в свои руки. Приходилось вот теперь орать на упрямого папу. Не откладывать же эксперимент из-за таких мелких недоделок! Кроме того, вряд ли удастся еще раз затащить приятеля в лабораторию!
После нецензурных выражений Козлов переходил на мольбу, после чего начинал заискивающе уговаривать.
- Я же тебе все объяснил: ничего опасного. Уж для тебя-то точно. Ты ведь все понял и согласился, ну что же теперь, когда уже все готово, ты чего-то пугаешься? Убить мы друг друга не можем, дураку понятно. А один я ничего не могу сделать, необходим второй, ты же прекрасно это знаешь. Лазерная пушка, смотри, направлена на нейтральное пространство, она не смотрит ни на тебя, ни на меня. Становись, а?
Папа не уходил, но и не соглашался. Козлов опять заводился. И таким вот образом не один раз. В конце концов, папа не выдержал, встал на обозначенное место и нажал кнопку, в последний момент зажмурив глаза. Ф-ф-пум. Глухой хлопок, как от неисправной хлопушки. И никаких других звуков. Никто не падал, не кричал, не шаркал ногами, сдвигаясь с места. Тогда папа облегченно перевел дух, почему-то решив, что ничего у них не вышло, что Козлов стоит и ждет эффекта от "ф-ф-пум". Он открыл глаза.
Но Козлова не увидел. Папа огляделся. Козлова не было видно. Папа хмыкнул и криво ухмыльнулся, пожав плечами.
- Каково? - вдруг совсем рядом папа услышал лукавый возглас Козлова.
- Ну, Козел! - воскликнул папа и резко крутанулся. - Ты где? Ловко шмыгнул, я ничего не слышал.
Козлов захихикал.
- Я тебе ведь говорил, где мне положено быть, там я и есть.
- Брось валять дурака, я и так из-за тебя чуть в психушку не сподобился! - раздраженно сказал папа и в очередной раз огляделся. И, конечно, Козлова не увидел. Недоверчиво буркнув что-то, папа стал педантично обходить лабораторию, до боли в глазах просматривая каждый уголок, мало-мальски пригодный для укрытия. А где-то рядом с наслаждением хихикал торжествующий Козлов, но его не было здесь, в лаборатории!
Теперь настал черед папы беситься под гомерический хохот Козлова. Был момент, когда папа решил хлопнуть дверью; но чего-то испугавшись, он не сделал этого. Мрачный и злой, он бессильно плюхнулся на стул.
- Сдаюсь. Вылезай. Ты хороший конспиратор.
Козлов громко вздохнул и выразил сожаление по поводу папиных мозговых способностей.
- Ты же видишь, в лаборатории меня нет.
Как будто в кино, я вижу, как мой папа понуро кивает головой и неуверенно повторяет:
- В лаборатории тебя нет, согласен. Но лучше вылезай. Сдаюсь.
- Куда ты сдаешься?! Куда и как я вылезу?! - вне себя кричит Козлов.
- Значит, ты все-таки там? - папа закатывает глаза, словно пытается заглянуть в нутро своего черепа.
- Ага. - радуется Козлов, - у тебя тут очень даже ничего.
Ну, на счет этого, думаю, Козлов уже лукавил - чего хорошего он мог там увидеть?
Папа дрогнул всем телом и резко тряхнул головой.
- Не вытряхнешь. - миролюбиво отозвался на это мой дубль-папа и стал успокаивать папу. - Ну чего ты боишься, ты ведь ничего не почувствовал, у тебя ничего не болит. Твой мозг совершенно не пострадал. Я ведь занимаю очень мало места. Да что там! - он гордо гоготнул. - Ничего я не занимаю. Биоколлапс! Энтропия почти ноль! И я не потерял своего "Я"!
- Ну, ты! - гаркнул на него папа.
И Козлов вновь принялся успокаивать папу, говоря, что ему, папе, ничего не грозит, что его "Я" он никоим образом не затрагивает. Что у него, у Козлова, нет намерений весь свой век быть папиным наездником, не такой уж он кретин, чтобы посвятить себя папиному серому веществу.
- Будь уверен, - твердо сказал Козлов, - я что-нибудь придумаю.
- Что?! - яростным шепотом возопил папа, - только еще придумаешь?!
- Ну... - тут Козлов проявил первую, еще очень слабую, неуверенность. - На худой конец перейду в другой мозг, если тебе это так претит. Хотя у тебя мне удобней, тебя я знаю... В общем, придумаю. - он опять повел себя уверенно, все-таки он победил, хотя бы на первом этапе. - Конечно, придумаю. Я теперь, хе-хе, на порядок выше.
- Выше?! - папа зло захохотал. - Ты на несколько порядков ниже! Ниже-с!
- Не ниже, а меньше! И организованней!
- Давай, давай, побольше слов! Организованней! Да ты... ха-ха, козявочка ты, бесконечно малая козявочка. Микробчик.
Сравнив Козлова с козявочкой и микробом, папа несколько успокоился и перестроился на исследовательский лад.
- Слушай, - полюбопытствовал он, - а что ты чувствуешь?
- Не знаю. Сейчас подумаю... Пожалуй, что и всегда.
- Тогда какого хрена... - начал было папа.
- Э-э-э! - загудел Козлов, чтобы не дать папе слишком разойтись. - Спокойно! - и тут он опрометчиво брякнул, что хоть папа и не чувствует ничего, он пользуется пока папиными органами чувств, а потому...
- Ну? - зловеще отозвался папа.
- Ну-ну! Независимо! Не бойся, я не буду плакать твоими слезами. Я просто, например, вижу только то, что видишь ты. А это не очень-то удобно. Чем закатывать глаза, погляди-ка лучше в сторону установки.
- Да? - возрадовался папа и уставился на корзину с мусором.
В ответ на это Козлов схитрил. Он не возмутился и не стал упрашивать, он промолчал. А папа продолжал смотреть на корзину. Козлов затаился - надо же было хоть чем-то пробрать папу. Время шло. Папа забеспокоился, с его точки зрения молчание Козлова слишком затянулось. И тут папа подумал, может, Козлов того, совсем сколлапсировал? Пшик и все?
Он потряс головой, как после ныряния в воду, попрыгал, раскачиваясь и, легковерно поддавшись соблазну, что так хорошо завершился этот кошмар, запел. Он пел, с шальной улыбкой расхаживая по лаборатории, кружился, совсем не сожалея о потере Козлова, нет-нет да и встряхивал головой, на мгновение прислушиваясь к себе. Тихо! Вы понимаете, тихо! Он захохотал и стал с интересом разглядывать приборы.
- Ничего установочка. Ничего. Очень даже ничего! - и папа опять захохотал. Отхохотав, он вытер слезы. Установка начинала ему нравиться.
Наступил подходящий момент, и Козлов с удовольствием дал знать о себе.
- Давно бы так. - по-отечески ласково произнес он.
Вот это был эффект! Папа дернулся и замер, будто в него вбили кол. Он до сих пор не может простить себе той промашки. А тогда он разразился такой яростной бранью, какой ему ввек не произнести, не случись с ним такой истории. Козлов терпеливо помалкивал, а что ему оставалось делать?
- Я бы рад не зависеть именно от твоего серого вещества, - сочувственно заговорил он, когда папа наконец утих. Козлов был еще уверен в себе. - Но теперь для меня это среда обитания, как для тебя воздух.
Папа в ответ лишь смог издать слабый стонущий звук.
- Без этого пока не могу. - сказав это, Козлов тяжело вздохнул, подыгрывая папе.
- Завись от чьего-нибудь еще серого вещества, а? - попросил папа.
- В принципе можно, конечно. Только... я пока не знаю, как перескочить. Да не кипятись ты! Я уже кое-что обмозговал. Как ни крути, а я теперь более совершенная субстанция. Что мне стоит! - он хихикнул, но уже не от души, а скорее по инерции, и не удержался от ехидного вопроса, тоже по инерции. - Ты думаешь слышишь меня? Ну, мой голос? Не-е-ет!
- Ты! - папа угрожающе замахнулся, дико закатив глаза туда, где засел этот био-бандит.
В ответ Козлов закричал, чтобы папа не закатывал глаза.
- Ни черта не видно! Вот что я тебе скажу, дружок, не мешай мне. В твоих же интересах. Понял? Я, кажется, начинаю соображать, как стать вообще ни от кого независимым.
У него еще хватило духу сострить, сказав, что он еще загуляет сам по себе, как кошка Киплинга. В конце тирады он устало повторил, что он на порядок выше, и вдруг чертыхнулся.
- Ты что? - с беспокойством спросил папа.
- Да отстань ты! - взвизгнул Козлов, он уже не мог справляться с тяжким чувством, которое вдруг заговорило во всю силу. Кстати, это "вдруг" было уже не чистейшей воды.
Папа похолодел, всем существом ощутив безысходность свершившегося, и дикий, никогда ранее не изведанный ужас пронзил его.
- А... а Катя? Как же Катя? Господи! Да что б ты сдох там! Слышишь, Козлов? Что б ты сдох!
Мою маму зовут не Катя. Я, конечно, догадываюсь, в чем дело. Страшно жалко папу. Да и этого - тоже. Только никак не могу представить, как он мог настоять или допустить, чтобы папа женился на его невесте? Или это произошло само собой? Не знаю.
У меня же теперь нет ни одной свободной минуты. Я не могу отвлекаться. Надо же как-то помочь моим несчастным папам!