Большинство дней в жизни пролетает, не оставляя за собой никакого следа. Но некоторые врезаются в памяти в мельчайших подробностях.
В тот год я после второго курса универа проходил практику на стационаре, организованном географическим институтом в тайге в низовьях реки Ангары, он так официально и назывался: "Приангарский таежный стационар". География - наука объединяющая, и здесь проводили исследования почвоведы, ботаники, зоологи, гидрологи, климатологи, геоморфологи и прочий люд, занимающийся изучением - что и как происходит в природе. У каждого специалиста − сотрудника института, как правило, имелось на подхвате два-три студента, обучавшихся у них основам полевой работы. Эту молодежь приглашали из разных ВУЗов со всех концов страны, народ собирался интересный, поэтому скучать не приходилось.
Однажды вечером на стационар доставили телеграмму. У одной из наших девчонок, приехавшей из Томска, сильно заболел кто-то из близких. Ей срочно понадобилось уехать домой. Поезд из одного плацкартного и четырех общих вагонов с тепловозом, называемый всеми "мотаня", отправлялся ежедневно поздно вечером со станции, находящейся в нескольких километрах от нашей базы. Руководство стационара резонно рассудило, что отпускать восемнадцатилетнюю девчонку одну совершенно недопустимо, нужен сопровождающий.
Однопутная железнодорожная ветка в то время была протянута от станции Решоты на Транссибе в тайгу километров на триста на север, в ближайшие годы ее собирались довести до села Богучаны, где проектировалось строительство новой ГЭС Ангарского каскада. А пока она служила транспортной артерией, связывающей с "Большой землей" многочисленные исправительно-трудовые лагеря и редкие старые деревеньки. По дороге завозили людей и разные грузы, вывозили лес и лесоматериалы - любой лагерь в этих краях представлял собой, в сущности, большой леспромхоз, выполнявший спускаемые сверху планы по заготовке древесины.
Лагерей, в каждом из которых трудилось несколько тысяч заключенных, было много и они стояли через несколько километров пути, возле станций с запасными путями, где портальные краны загружали в вагоны лес. Таким образом, остановки шли одна за другой, на них "мотаня" и стояла, пока не завершалась погрузка-выгрузка. К своему конечному пункту назначения, станции Решоты, состав приходил только утром. Большинство пассажиров на этом направлении составляли только что освободившиеся бывшие зеки. Почти все остальные были их охранники, следующие в отпуск или по служебным делам. Обстановка в поезде была соответствующая.
Сопровождать уезжающую девчонку назначили меня, как бывавшего здесь уже не первый раз и наиболее опытного из студентов. Начальник отряда выдал под расписку десять рублей, отдал командировочное удостоверение и напомнил, что я обязательно должен его отметить и "чтобы обязательно была круглая печать" с читаемой надписью "Решоты". И построжился, что иначе, мол, эти три дня он мне не оплатит.
В поезде мы сразу забрались на верхние полки и до места добрались без приключений. В кассе удалось также быстро купить билет и через час благополучно втолкнуть подопечную с ее большим чемоданом в тамбур остановившегося на пару минут скорого поезда. Обнявшись там на прощание, мы клятвенно обещали писать друг другу. Проводница едва успела согнать меня на перрон, как поезд тронулся. Почувствовав, наконец, себя выполнившим задание и свободным, я купил обратный билет и решил немного прогуляться по поселку, тем более, что до отправления "мотани" оставалось часов шесть.
При виде вывески "Столовая" на большом доме из бруса, сразу захотелось есть. У стойки стояло несколько человек. Раздатчица особо не торопилась. От нечего делать, я стал рассматривать помещение и находящихся в нем людей. Присутствовал большой зал с двумя десятками столов, из которых больше половины были свободными. Беленькие, с мелкими синими цветочками, клеенки покрывали столешницы, в середине каждой гнездились фарфоровые солонка и перечница, продолговатая емкость с горчицей, с воткнутой в нее деревянной лопаточкой, и небольшая бутылка столового уксуса. На окнах висели тюлевые светло-желтые шторы. Две репродукции Шишкина и Айвазовского в рамках украшали побеленные стены, возле одной из них в кадке росла настоящая пальма с пучком кожистых зеленых листьев на вершине.
Народ в зале подобрался разнородный. Ближе к двери сидели четверо солдатиков из внутренних войск. В углу лежали их вещмешки, шинели и автоматы. Возле ближнего окна выпивали и закусывали трое офицеров. Один, постарше, в майорских погонах что-то вальяжно рассказывал про свой отпуск на море. Речь его изобиловала ненормативной лексикой и пикантными подробностями. Двое старлеев старательно внимали повествованию, угодливо кивали и дружно удивлялись.
Шесть или семь явно только что освободившихся зеков сидели по одному или по двое за столами и, опустив головы, молча ели. За одним из столиков у внутренней стены расположились двое железнодорожников, сосредоточенно и тоже молча поглощая содержимое тарелок и запивая его компотом.
Только из дальнего угла периодически доносились звуки веселья. Там сидело четверо парней в таких же энцефалитных костюмах, как и у меня, по виду - геологи или геодезисты. Их стол был заставлен разнообразной снедью, вперемешку с торчащими бутылками портвейна и стаканами. Судя по всему, ребята только что выбрались из тайги. По всей видимости, они прибыли на стоявшем перед входом в столовую грузовике-вездеходе, с надписью на кунге "Георазведка".
Очередь на раздачу сдвинулась. Я взял поднос, поставил на него стакан с томатным соком, салат со свежей капустой и пару кусочков хлеба. Впереди случилась заминка. Приземистый, с жестким взглядом и прожженным солнцем лицом, бывший зек никак не мог определиться с предпочитаемыми блюдами.
Раздатчица снова повторила:
− Мужчина, выбирайте скорее!
Тот пожал плечами, помялся.
− Ну, ты что-нибудь пожрать дай!
− Что Вам дать-то, мужчина?
− Ну, первое и второе!
− На первое есть борщ, щи, солянка, окрошка! На второе - котлеты, тефтели, шницель, мойва жаренная. Выбирайте!
Мужик опять затупил. Видимо, проблема выбора последние лет десять для него не существовала. Помолчав, он снова поднял глаза на раздатчицу:
− Пожрать, говорю дай!
− Борщ и котлету?
− Давай! И хлеба!
− Хлеб вон там возьмите! Гарнир какой брать будем? Есть гречка, картофель-пюре, рис.
− Ладно, это... Гречку давай!
− Пить что будем? Спирт? Водку? Есть портвейн "Кавказ", пиво свежее сегодня завезли!
Мужик явственно сглотнул, но потом мотнул головой.
− Ты, девка, каво... Чо гонишь-то? Нельзя сейчас пить. Чаю дай! Только нормального, черного!
Женщина заполнила тарелки, достала алюминиевую кружку, засыпала туда полную горсть заварки и залила кипятком из титана. Расплатившись, зек взял поднос и пошел к столикам. Раздатчица молча покачала головой, глядя ему вслед.
Я выбрал рассольник, гуляш с картошкой и компот. Получилось на восемьдесят копеек. Деньги еще оставались. Пообедав, вышел на крыльцо и закурил. Было тепло, светило солнце, по небу лениво плыли кучерявые белоснежные облачка. Станция утопала в зелени, возле лужи ворковали голуби. Жизнь прекрасна! На последней затяжке вдруг вспомнил про командировочное. Черт! Как же я мог забыть? Надо же его обязательно отметить, и чтобы с печатью! Да без проблем, сейчас сделаем, времени достаточно!
В сельсовете оказалось закрыто. Как же я не учел, что сегодня воскресенье! Обойдя все учреждения поселка, убедился, что все в выходной отдыхают, а у работающих круглой печати ни в одном заведении не имелось. Разбитная деваха с кудряшками в общественной бане, услышав неожиданную просьбу, расхохоталась: "Да здесь клейма на многих негде ставить, какая печать? Слышь, парень, а может, просто так покувыркаемся?" Несколько оторопев от такого предложения, я отмазался срочными делами и быстрым шагом направился на железнодорожную станцию.
"Только прямоугольная печать есть, штамп станционный!" − сообщили мне в кассе. Круглая находилась в сейфе у начальника вокзала, который уехал на рыбалку. Я вернулся к сельсовету, путем опроса в соседних домах выяснил, где живет председатель. Постучал в ворота, вышедшая жена объяснила, что он уехал на рыбалку вместе с начальником станции. Вернется поздно, а печать у него тоже хранится в сейфе, в кабинете. Положение казалось безвыходным. Все возможности по поиску нужной печати были исчерпаны.
С нехорошим чувством обещанного, но не сделанного, я перешел на другой перрон, откуда должна была отходить "мотаня". Сбоку за палисадником из окна одного из пристанционных зданий раздался чей-то хохот. Повернув голову, я обнаружил вывеску "Решотинский линейный отдел МВД на транспорте", и тут же меня осенило! Милиция! У них же всяко печать должна быть! Бросившись в открытую внешнюю дверь, я проскочил через заваленный хламом тамбур и, дернув на себя ручку внутренней, зашел в отдел.
Мгновенно охватившее меня чувство опасности, сообщило, что лучше бы я сюда не заходил. В помещении имелось три канцелярских стола с несколькими стульями, три шкафа, кресло и сейф в углу. Из персонала в данный момент здесь находились четверо пьяных вдрабадан служителей закона, как-то нехорошо уставившихся на меня. Слова, подготовленные перед этим, застряли у меня в горле.
Молчание прервал сержант, сидящий на краю стола:
− Ну, и что тебе надо?
Здесь представлен, естественно, уже благозвучный перевод той образной фразы, высказанной представителем нашей доблестной милиции.
− Дяденьки, мне тут печать поставить надо! На командировочном. Студент я, без печати сказали, что не оплатят! - как можно более жалобно высказал я свою просьбу.
Мое обращение вызвало неожиданный эффект. Милиционеры переглянулись и начали хохотать. Некоторых от смеха складывало пополам. Показывая на меня пальцем, больше всех развеселился тот самый сержант:
− Печать! Ему печать надо! Ха-ха-ха! На командировочном!! Ой, держите меня трое, не могу!!
Стоя посередине комнаты, я попятился, ничего не понимая и продолжая по инерции бормотать:
− Ну, пожалуйста... Дяденьки... Печать на командировочное... Студент я... Не оплатят... Помогите, а?
− А что, мужики, может, и правда, поставим студенту печать? - отдышавшись от очередного приступа хохота, поинтересовался упитанный мент, единственный офицер с погонами младшего лейтенанта, сидевший в кресле.
Предложение вызвало новый бурный приступ веселья. При этом стало хорошо заметно, что все присутствующие были не то, чтобы пьяными, а какими-то дурными. "Таблеток наелись, что ли?" − подумал я, а вслух побожился, что буду до конца жизни помнить их доброту, но печать... "Надо печать, вот здесь и здесь - в двух местах! А то ведь не оплатят дни...".
− Ладно, поставь, Андрюха, ему печать! Ха-ха-ха! - продолжая веселиться, распорядился старший по званию, - Может, замазать тебе отпечаток-то?
− Нет-нет, мне надо, чтобы все читалось! Чтобы "Решоты" на печати видно было!
Сержант, булькая от сдерживаемого хохота, взял у меня командировочное, открыл сейф и достал печать. Подышав на нее, он примерился, но не мог сообразить - куда. Я метнулся к нему и показал пальцем. Мент умело вдарил печатью по указанным местам в удостоверении и, неожиданно взвизгнув от смеха, отдал командировочное. Попятившись, я произнес скороговоркой слова благодарности и бросился в дверь.
Отойдя от здания милиции, нырнул в кусты акации, нашел там чурку, сел и закурил, переживая случившееся. С родной милицией что-то было не так. С одной стороны - они выглядели явно не просто пьяными, а какими-то дурными, с другой - мне совершенно непонятна была причина их столь бурного веселья по совершенно безобидному поводу.
Ладно, решил я, все это сейчас не так важно. А важно то, что до отхода "мотани" оставалось полчаса, а я в беготне уже проголодался и очень хотел пить. Магазин под вывеской "Продукты" был рядом, с выходом на небольшую привокзальную площадь со сквериком посередине. Покупателей не было. Опустив на прилавок внушительный бюст, за стойкой скучала дебелая продавщица. Поздоровавшись, принялся изучать небогатый ассортимент, представленный на полках.
После недолгих раздумий, я определился в своих желаниях:
−Дайте, пожалуйста, коржик за шесть копеек и две бутылочки газировки, вон той, напиток "Медок", который по двадцать две копейки.
Продавщица, не пошевелившись, перевела на меня глаза и произнесла совершенно нелепую, с моей точки зрения, фразу:
- А ты, паря, с двух бутылок-то, не охренеешь?
Ничего не понимая, я выложил на прилавок полтинник и повторил:
− Тетенька, мне бы газировки две, пить сильно хочется, и коржик. "Мотаня" скоро отходит, долго ехать, что-нибудь съесть надо.
− Ха-ха-ха! А я думаю - с двух-то точно охренеешь! - радостно продолжила свою мысль женщина. - Да мне-то что? Пей!
Она выставила на прилавок две бутылки "Медка" и положив рядом коржик, снова погрузилась в дремотное состояние. Недоумевая - чтобы все это значило? - я направился в скверик. Открыл пробку о торчавшую из земли арматурину, откусил коржик и сделав большой глоток напитка, тут же все выплюнул. В бутылке была бражка! Самая настоящая, недавно перебродившая, еще дурная, но уже достаточно крепкая! Где-то нарушили технологию и легкий газированный напиток превратился в убойное пойло!
Тут паз сложился. Неадекватные менты, высказывания продавщицы - все стало на свои места! Крепкий, сносящий крышу, напиток по двадцать две копейки за бутылку! "Так, с этим понятно. Но почему они так смеялись надо мной? Что-то здесь еще не так! Ладно, потом, все-равно, выяснится! Пора уже, вот и "мотаня" подходит!". Оставив в скверике бутылки, я доел коржик, запил водой из колонки и побежал к поезду.
Заняв место у окна, в полупустом вагоне, сразу задремал, но потом подскочил, как ужаленный! Внезапное озарение говорило, что смех напившихся бражки ментов явно связан с печатью, которую они сначала не хотели мне поставить на командировочное удостоверение. Достав из кармана "энцефалитки" злополучный документ, я вгляделся в два огромных оттиска, красующихся на соответствующих местах документа, где мелким шрифтом были нанесены слова "Прибыл" и "Убыл".
По кругу, к моему ужасу, ясно читалась вся надпись: "Министерство внутренних дел РСФСР. Красноярский край, ст. Решоты Вост.-Сиб. Ж.Д. Медвытрезвитель линейного отдела МВД".