Однажды, удивительно теплым для Сибири, июньским вечерком, я сидел на краю тормозной площадки грузового вагона, спустив ноги в кедах на вторую ступеньку. "Товарняк" стоял недалеко от города, как раз посередине Ново-Ленинских болот, называемых всеми так по имени построенного на окраине города микрорайона, граничившего с этими природными угодьями. С обеих сторон полотна дороги крутые откосы вели в непролазные топи. Судя по всему, где-то перед головным тепловозом горел красный свет. Он не пропускал состав на уходящую дальше и дальше железнодорожную магистраль, по которой, через пять с небольшим тысяч километров, можно достичь большого столичного города, называемого Москвой.
Солнце садилось. Болотная живность суетилась и хлопотала, стараясь полностью использовать каждую минуту такого чудесного вечера для добывания пищи, кормления уже появившегося у большинства потомства и прочих хозяйственных забот. Перед площадкой находилась небольшая, метров двадцать в поперечнике, заводь, окруженная зарослями камыша и тростника по периметру. В середине, чуть выше уровня воды, располагался небольшой островок. На краю, немного наискосок, лежало бревно, тоже покрытое разной околоводной растительностью. На нем сидело и дружно занималось хоровым пением с полдюжины мелких лягушек.
Время от времени сюда подплывала ондатра с пучком водорослей во рту. Она перебиралась, распугивая лягушек, через препятствие, достигала другого конца островка и, нырнув, исчезала в подводном входе в свою хатку, возвышавшуюся кочкой недалеко от берега. В воздухе стоял, ни с чем не сравнимый, сложный болотный запах, вмещавший оттенки водной свежести, гниющих растений, перемежаемый ароматами разнообразных цветущих растений, тоже пытающихся все успеть за столь короткое в наших краях лето.
Лягушачья капелла с заводи соревновалась в вокальных достижениях с другими, вдохновенно распевающими во всех концах обширного озерно-болотного пространства. Их дополнял щебет, писк и гомон множества пернатых обитателей этих мест, создавая причудливый звуковой фон угасающему вечеру.
С заходом солнца быстро стемнело. Состав так и стоял посередине болота, терпеливо дожидаясь разрешения на продолжение пути. Последняя сигарета закончилась. Щелчком я отправил окурок в полет, целясь в уже исчезающее в сгущающихся сумерках бревно на островке. До него от края железнодорожной насыпи было недалеко, метров семь-восемь. Бычок не долетел, упав в покрытую ряской воду, и, коротко зашипев, погас. Лягушки замолчали и с шумом попрыгали с бревна.
Бревно на моих глазах сдвинулось с места и снова замерло. "Да что это за хрень?" Я закрыл глаза и замотал головой. Снова повнимательнее вглядевшись, обнаружил, что бревно уже лежит прямо посередине островка! И тут... Во вдруг наступившей тишине, откуда-то из глубины болота неожиданно раздался леденящий душу вой, через несколько секунд перешедший в жуткое пронзительное причитание, также внезапно прекратившееся... Спина мгновенно взмокла, снизу по ней прошла волна холода, растекшись острыми иголками по затылку. А бревно... "Господи, спаси и помилуй!" Бревно развернулось и короткими рывками двинулось в мою сторону! Не в силах пошевелиться, я замер от ужаса, смотря на приближающуюся болотную нечисть...
...
В этот день, утром, проснувшись от лучей солнца, бьющих в окошко деревенского домика, я блаженно потянулся, чувствуя себя совершенно счастливым. Топилась печка, в доме было тепло. Бабушка уже побрякивала кастрюлями, что-то вкусное готовя на завтрак. Судя по скворчанию сковородки и знакомому с детства запаху, это были оладьи. Дед за окном разговаривал с собаками, внушая Пирату мысль, что петуха не следует так сильно трепать. А что клюется и набрасывается - ну что делать, он хозяин в курятнике, надо его уважать.
С потолка быстро спустился на паутинке крошечный паучок. Повисел в полуметре над одеялом, подумал и, ловко перебирая лапками, вернулся обратно. Необъяснимая радость снова нахлынула и заполнила все мироздание. Единственный неприятный червячок, сидевший глубоко внутри и время от времени зудивший, что вечером надо ехать в город, а послезавтра сдавать очередной школьный экзамен, почти перестал о себе напоминать.
Проведя последний день отдыха в лесу с собаками, я вернулся с рюкзаком толстой и длинной черемши и корзиной строчков. Перекрученная с томатной пастой черемша, закатанная в банки, у всех гостей пользовалась неизменным успехом, и запасов этого деликатеса редко хватало до Нового года. Из строчков, предварительно их прокипятив и слив отвар, бабушка соорудила на ужин дивную жареху с картошкой, которой мой организм насытился до полного осоловения.
В город собирался ехать на второй электричке. В принципе, на нее я всяко должен был успеть, но мой путь на перрон нежданно перегородил неторопливо идущий в гору длинный товарный поезд, груженный углем. Посмотрев вслед уходящей электричке, я не особенно и расстроился. Когда тебе семнадцать лет, и половина этого времени прожита на железнодорожном полустанке, такие вещи не воспринимаются как проблема.
Протопав полчаса по шпалам, я сбросил рюкзак на уютной полянке между молодых сосенок рядом со входной стрелкой железнодорожной станции Перевальная. Здесь обычно притормаживали "товарняки", идущие в сторону города. На один из них мне и удалось заскочить, выбрав вагон с тормозной площадкой. Площадка находилась с подветренной стороны вагона, что очень порадовало. Устроился я на откидном сиденье, подстелив кусок брезента из рюкзака. В рюкзаке находилась еда.
В городе в те времена было голодновато, на полках магазинов теснились коробки с серой вермишелью и комбинжиром, серый же хлеб, перловая крупа и пачки с морской капустой. Что-то другое иногда "выбрасывали" в продажу, но приходилось отстаивать огромные очереди. Сейчас бабушка снабдила меня и родителей тремя большими пирогами в наволочке - с мясом, с рыбой и с брусникой; копченой курицей, литровой бутылкой деревенского молока.
На дне рюкзака лежал холщовый мешок с ведром картошки, морковью, свеклой и вилком капусты. В середине, завернутая в несколько газет, находилась банка с клубничным вареньем. Впереди мне предстояли еще три экзамена, к которым надо было готовиться. Когда я снова смогу приехать - пока неизвестно. Поэтому заботливая бабушка и набила рюкзак с запасом, чтобы любимому внуку, дочери и зятю не пришлось в городе голодать.
Когда состав миновал окраины, а вдали показалась крыша моего дома, он не стал тормозить, а, наоборот, бодро прибавил ход. С раннего детства выросший рядом с железной дорогой и знакомый со способами остановки товарняков, я, не заморачиваясь, свесился с площадки и ухватился за тормозной рычаг. Не тут-то было! Он оказался намертво приржавевшим!
Осторожно перебравшись по лязгающему буферу к стенке соседнего вагона, уцепившись за железную скобу в торце стенки, наклонился и подергал рычаг тормоза у другого вагона. Результат - тот же! Сделав несколько попыток и убедившись в их бесполезности, я вернулся на свою площадку, размышляя - "Ну, и что же теперь делать?" С надеждой посмотрел вверх - нет, вагоны высокие, контактный провод низко. Если попытаться перелезть по крыше на другую сцепку - можно зацепить и получить током так, что мало не покажется. Остается ждать, когда поезд где-нибудь сам остановится...
Состав на полном ходу проскочил пассажирский вокзал, мост через реку, вокруг потянулась бескрайняя череда озер и болот. Через какое-то время состав, металлически лязгнув буферами, внезапно дернулся, послышался скрежет тормозов, и, спустя еще пару минут, поезд остановился прямо посередине уже описанного болотного великолепия...
...
Жуткое чудовище добралось до берега и поползло вверх по насыпи, прямо ко мне. В темноте невозможно казалось разобрать - что это или кто это. От него наносило зловонием болотной тины и еще чего-то знакомого, но омерзительно-неприятного. Поравнявшись с краем вагона, кошмарное создание протянуло откуда-то появившиеся конечности к нижней ступеньке площадки, ухватилось и, приняв вертикальное положение, полезло вверх.
Я, заорав что-то типа: "Пошла отсюда, гадина!", начал яростно отпинываться, резонно считая, что вместе нам на площадке будет не совсем комфортно. Тем не менее, это чудо-юдо оказалось настырным и, что-то нечленораздельно мыча, упорно лезло вверх...
После очередного удачного попадания ногой, с верхней части отвратительной нечисти свалился огромный ком водорослей. В свете появившейся сзади меня луны обнаружились всклоченные мокрые волосы, широко раскрытые глаза и белые зубы. От следующего яростного пинка человек (а это был именно человек!) шатнулся и свалился обратно под откос. Последовал взрыв отборного мата, видимо, водоросли, тину или что там ему мешало говорить, он тоже выплюнул. Легкий порыв ветра со стороны болота развеял все сомнения - от незнакомца нанесло мощнейшим перегаром...
Соскочив с площадки, я спустился с насыпи и помог встать. Совместными усилиями удалось затащить его не слишком большое тело на площадку. Сев на пол, он мутно огляделся и, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, спросил:
- А ты, епана, кто?
- Человек. А ты?
- Чё, блин, вымогаешь, что ли? А вообще, епта, где это я?
- В товарняке на болоте.
- Ага, понятно, - сказал он странную фразу и задумался.
Ему было, на мой взгляд, лет двадцать пять - тридцать. Несколько раз парень с трудом поднимался, держась за стенку вагона и парапет подходил к краю площадки, вглядывался в непроглядную окружающую темень и, махнув рукой, возвращался обратно. Худое тело бедолаги облегал мокрый, с прилипшими лафтаками водорослей и тины, рабочий комбинезон, на ногах имелись, хлюпавшие при каждом шаге, кирзовые сапоги. С одежды стекала грязная вода. Периодически его начинала колотить крупная дрожь.
- Блин, замерз-то как, сцуко... Слышь, братан, а закурить есть?
- Нет, кончилось.
Снова помолчав, парень опять огляделся и, обнаружив, что состав тронулся, снова задал вопрос:
- И куда это мы, блин, теперь едем?
- Честно - не знаю! Куда-то в сторону Ангарска... Я - до ближайшей остановки.
Поезд, перестукивая на стыках рельс, резво набрал ход. Наш разговор, то и дело прерываясь, тем не менее, продолжался, постепенно проясняя общую картину. Все оказалось достаточно прозаично.
Выяснилось, что Гена (так звали незнакомца), строил с бригадой какой-то производственный цех на окраине болота. После смены все они в балке крепко выпили - у кого-то сын родился. А у него зазноба, Любка, неподалеку в своем доме живет. Разговор на какое-то время свернул на описание разнообразных Любкиных достоинств и недостатков, но затем, все же, снова вернулся к выяснению обстоятельств его появления на этой площадке.
Из рассказа следовало, что сильно захотел парень свою пассию в этот вечер проведать... Вокруг обходить далеко, а через болото короткая тропка ведет. Вот он и пошел, но по пути где-то сморило... Как он не захлебнулся в той заводи - для меня так и осталось непонятным. Впрочем, пьяным часто везет...
Пару раз поезд притормаживал, но недостаточно - прыгать было рискованно. Затем, наконец, сильно замедлил ход, Гена прыгнул первым и закувыркался под откос. Я, со своим драгоценным рюкзаком, не решился на такую акробатику. Только через полчаса состав еще раз резко затормозился, причем как раз возле перрона очередной станции. Улучив момент и обняв рюкзак, я спрыгнул, но все-таки тоже не смог удержаться на ногах.
Сгруппировавшись и кувыркаясь по перрону, чутким ухом я различил два звука: "Дзинь!" - это разбилась банка с клубничным вареньем и "Чмок!" - открылась бутылка с молоком... Клубнику, прямо в газетах с битым стеклом, пришлось выбросить в станционную урну. Остальные продуктовые припасы я все же решил донести домой.
Ободранный, со ссадиной на скуле и царапинами на руках и ногах, с разорванной до колена штаниной, на дежурной ночной электричке глубокой ночью я вернулся в город. В четыре утра ввалился домой, набравшийся ярких впечатлений и жаждущий отдыха. Затем был душ, диван и долгожданный, но неспокойный сон, с невероятным разнообразием являющихся водяных и прочих кикимор...
К моему удивлению, пропитанные молоком пироги оказались утром, как-то по-особому вкусными и нежными! Не иначе, какое-то колдовство болотное подействовало...