Шиповник
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
1
Свет в зале медленно гаснет, и на сером экране начинают проявляться странные, вначале неясные, но по ходу дела, проясняющиеся и обретающие некие более или менее внятные формы образы. Издалека они похожи на древние иероглифы, но на самом деле являются названием нового фильма, премьера которого была назначена именно на этот день. Люди устремили свои заинтригованные взгляды на экран и ждали, когда слова растворятся, и начнется долгожданная картина.
Вот на экране появилась девушка в тонком розовом платьице, с длинными волнистыми волосами, которые при каждом дуновении летнего ветерка развивались, отражая солнечные лучи. Лица ее не было видно, но всем было ясно, что перед ними настоящая красавица. Она шла по какому-то глухому лесу, переступая через поваленные березы и заросли папоротника, и все ближе приближалась к светящемуся объекту в глубине леса. Она медленно подошла к нему и опустилась на колени. Мягкий голубоватый свет освящал ее волосы, ее гладкие плечи, ее руки и гладкое лицо.
Зал вздрагивает, когда к девушке подходит человек в сером плаще и молча смотрит на нее. Особенно внимательные зрители замечают приятную улыбку на его губах.
В этот момент один парень в зале прищурил глаза, сглотнул и почувствовал, как с хрустом сжимаются кулаки и по всему телу пробегает неприятный холодок. Он как будто знал девушку: в ее тонких чертах отражалось что-то родное, близкое его сердцу, то, что он так давно растерял, позабыл и добровольно выбросил на помойку своей памяти. Теперь ему хотелось вспомнить, но из этого ничего не выходило. Образ витал перед глазами, мысли роились вокруг единственно верного ответа, но все это было в темном сумраке сомнений и неизвестности. Ему казалось, что вот еще секунда, еще одно легкое напряжение мысли, и он вспомнит ее имя, что она в одночасье станет перед ним отрыто и честно, как будто он жил вместе с ней долгие и долгие годы.
Эта неизвестность раздражала его не меньше, чем холодная потная рука блондинки, которая сидела рядом и влюбленными глазами смотрела на ровный профиль парня. Ему было ужасно неудобно рядом с этой влажной и даже немного скользкой блондинкой. Хотелось встать и уйти, но глаза не отрываясь смотрели на экран, на котором девушка взяла из рук человека блестящую ягоду и положила в рот.
Ропот пробежал по залу, парень впервые за долгое время повернул голову и увидел испачканное черной грязью лицо блондинки. Она медленно тянулась к нему губами, и в ее зеленых глазах отражалось столько ангельского смирения и любви, что парень вздрогнул и проснулся.
2
Иван Святославович провел рукой по лицу и зажмурился. Он лежал на маленьком диванчике в своей крохотной, но чистенькой комнатушке в центре крупного города и смотрел на белый потолок, какие обычно бывают в больницах. Но сейчас, в вечернее время, потолок казался не столько белым, сколько рыжеватым.
Рядом, на столике, были разложены инструменты для рисования: кисти, краски и смятые холсты. Чуть подальше, около окна, стоял книжный шкаф, в котором находились некоторые весьма занятные издания. Все это было подернуто сигаретным дымком, который на самом деле являлся туманом лени и отвращения ко всему свету, застлавшим покрасневшие от тупого напряжения и раздумья глаза Ивана.
Но ведь еще совсем недавно, неделю назад, он сидел на этом самом диване и жадно впитывал знания из только что взятой в библиотеке книги. Это казалось ему смыслом жизни: читать, познавать и чувствовать удовольствие от вечного, непрекращающегося учения, удовольствия от ощущения разливающегося по мозгу могучего, иногда мягкого, а иногда острого знания. После прочтения двадцати или тридцати страниц он бросал книгу и брался за кисть с красками. Он рисовал все, что придет ему в голову: людей, которых ему довелось увидеть, пейзажи, что рождались в его голове, да и просто беспорядочные образы, размашистые, несимметричные, а порой просто безумные. Он жил и наслаждался этой деятельной и полной познания жизнью. Все, что существовало за пределами творчества, науки и философии, было также за пределами его жизни. Эти внезапные вспышки появлялись всякий раз, когда ему удавалось на короткое время избавиться от картины, стоящей перед его глазами. Но проходил час, другой и руки опускались от гнетущей безнадежности и грусти, вдруг разом завладевавшей каждой его мыслью. Больше ничего не хочется, ничего не надо и опять, словно на прозрачном экране проявляются эти глаза и эти напряженные руки. Дыхание прерывается, тело напрягается, и Иван впадает в нечто очень похожее на транс.
В комнату вошла девушка. Она была высокого роста, с длинными черными волосами, большими голубыми глазами, под которыми синели морщинистые мешки, и странным выражением лица, которое было насмешливым и одновременно презрительным, словно оценивающим. Кончик ее рта всегда был чуть опущен, а на подбородке дрожал легкий пушок.
Девушка осмотрела комнату, тяжело вздохнула и грустным голоском пробормотала:
- Что, все еще не нашел работу? - она неловко достала из кармана джинсов пачку сигарет и закурила. К потолку взвились витиеватые облака зловонного дыма. Но девушку это, похоже, не смущало, она медленно курила и, прищурившись, смотрела на Ивана, словно складывая в уме фразы, которые нужно было для приличия сказать.
Он как будто ее не слышал. Тогда она села на краешек дивана и положила холодную руку ему на плечо. Человек вздрогнул, но ничего не сказал. Он хотел, чтобы она ушла и одновременно, чтобы осталась и продолжала держать руку у него на плече и вместе с ним смотреть на потолок. Но у него не хватало ни духу, ни силы признаться ей в этом и в итоге она сказала:
- Ладно, лежи. Только потом не говори, что тебя никто не поддерживал, - раздраженно бросила девушка и забегала глазами по комнате, ища пепельницу, чтобы затушить сигарету.
Иван не хотел смотреть девушке в глаза и потому воспользовался ее замешательством и украдкой посмотрел на ее красивое лицо и чуть приподнятый уголок рта. На секунду ему стало как будто даже легче, в глазах посветлело, и в теле появилась энергия, но перед глазами опять вздрогнула страшная сцена и ему начало казаться, что руки ее покрыты черной грязью и по щекам текут слезы. Иван отвел глаза, и картинка на время размазалась в памяти.
- Все. Хватит. Ты уже здесь неделю сидишь и в потолок пялишься; нельзя так больше. Пошли, погуляем, в кафе сходим.
Последние слова она проговорила мягким трогательным, но таким уверенным голоском, что сердце его дрогнуло, он повернул к ней голову и прошептал, едва двигая губами:
- Не сейчас.
Девушка развернулась и вышла из комнаты. Через несколько секунд в прихожей щелкнул замок и наступила полная тишина. Иван смотрел в потолок и не мог даже вздохнуть от тоски и одиночества. Эта тишина и этот потолок сводили его с ума.
Неизвестно, какая сила подняла его с дивана, и повел по сырым улицам. Ноги несли его по дорожкам, заставляли переступать через бурлящие весенние пороги и прочего рода препятствия, встречающиеся на городских улицах.
Легкий ветерок трепал блестящие на солнце волосы девушки. Издалека она казалась еще красивее, чем с близи. Нечто дикое, но одновременно притягательно было в ней в эту минуту. Ему хотелось подойти к ней, заговорить, но ноги не слушались, голова гудела, а на языке каждое мгновение были разные слова, фразы и выражения, обращенные более к самому себе, нежели к кому-либо еще.
Девушка остановилась около небольшого бара, светящегося тысячами огней и вибрирующего своими подземными недрами. Она посмотрела на Ивана, улыбнулась и поманила своей тоненькой бледной ручкой. Ему ничего не оставалось, кроме как идти за ней.
Они спустились по крутой лестнице в подвальное помещение. Человек не смотрел по сторонам, но, тем не менее, различал стоящие в полутьме смутные силуэты людей. Едва улыбающиеся лица, бледные губы, сигаретный дым и женские груди мелькали перед ним; он никак не мог сориентироваться в этом мягком, почти физически ощутимом пространстве. Он смотрел на шедшую впереди девушку и вздрагивал от ее взгляда. Несмотря на темноту, он хорошо видел ее блестящие дьявольским светом глаза, изогнутые брови и двигающееся губы; что она говорили ему, о чем шептала, об этом он мог только догадываться.
Человек плохо помнил, как добрался до деревянного столика в углу зала и сел на удивительно мягкий кожаный диванчик. На его плечо легла тяжелая рука Сергея.
Это был первый человек эпохи и последний истории человечества. Собравший в себе все прелести и все пороки современности, он был зеркалом, в котором отражалось все, что невозможно выжечь, не уничтожив ту самую ничтожную искорку, воспламеняющую огонь людского движения. Он был искренней личностью, заблуждающейся, но всегда, не смотря ни на что, желающей этому миру счастья. Пусть прольются реки крови, пусть погибнуть миллиарды людей на земле, главное, чтобы, в конце концов, восторжествовала правда и внуки или правнуки выживших миллионов с благодарностью склонились над могилами тех кровопийц, что жгли и душили целые города, истребляя людей и строя на их костях светлое будущее. Ради этого глиняного столпа он готов был сложить и свою голову. Но, не смотря на искренний идеализм и максимализм, он не гнушался утолить собственную жажду физических удовольствий. Им он предавался так же, как и своим фантастическим мечтаниям. Для него не было никаких препятствие в виде принципов, моральных установок и норм; все позволено, все достигаемо. Внутренняя свобода давала ему силы, на первый взгляд, в безвыходных ситуациях; когда все опускали руки и, заручившись поддержкой нравственных отговорок, отступали, Сергей бросался на врага, рвал его в клочья и выходил победителем. За это его все уважали, девушки были от него без ума, а он, справедливо ощущая себя всесильным богом, хозяином этого рабского мира, должного склониться перед столь свободной и независимой личностью, надменно обводил всех взглядом и окунался в бездонную пучину разврата.
Рядом с ним сидела блондинка. Ее изумрудные глаза вдруг посветлели, уголки рта слегка приподнялись, и краска залила все лицо. Тут стоит добавить, что она была до странности красива, в чем-то даже больше Натальи, которая сидела, кстати, тут же, напротив, и доставала из своей блестящей сумочки пачку сигарет. Вся она была какая-то воздушная, хрупкая, словно собранная из прозрачного фатума, дрожащего и невесомого; к ней было неудобно прикасаться; казалось, одно неловкое движение и она рассыплется на части.
Иван посмотрел на нее и почувствовал, как страх и ужасная боль пронзает его тело. Ноги подкашиваются, он падает на диван в дружеские объятия Сергея и сквозь запах дешевого одеколона видит зеленые глаза блондинки, ее длинные волосы и улыбку, сквозь которую на него смотрит сам сатана, прибывший на эту землю, чтобы в очередной раз пронзить душу несчастного Ивана вилами стыда и горького сожаления. На ее лице и бледных руках холодная, покрывшаяся изморозью грязь. На мгновение она растворяется в пространстве, но секунда и она опять здесь, вновь чистая, улыбающаяся и шепчущая всего одно слово. Иван не слышит его, но понимает смысл: каждая буква врезается в его сознание и прожигает в нем очередную дыру, которая тут же заполняется тупой апатией.
Ему кажется, что к щеке прикасаются душистые локоны девушки, что она в нескольких сантиметрах от него, смотрит, дышит ему в ухо и шепчет так медленно и проникновенно, что он закрывает глаза и чувствует, что диванчик превращается в невесомое облако, а сам Иван уже не человек, а лишь призрак, наказанный вечным наблюдений своего преступления.
Сергей нервно смял сигарету и достал из внутреннего кармана своей серой толстовки точно такую же, вот только цвет бумаги был немного желтоватого оттенка. Он протянул ее сначала Наталье, которая посмотрела на нее и в свою очередь передала ее Ивану. Даже не поднося ее к носу, он понял, что это была самая первосортная трава, которую ему только доводилось нюхать.
Иван без раздумий принял папироску и медленно затянулся, чувствуя, как блондинка растворяется в густом дыме и на ее место приходит приятная пустота. Решетки на окнах растворяются, тюремные стены превращаются в мелкую пыль, и голубое небо заполняет все пространство. Рядом с ним Сергей, который уже не раздражает, а наоборот развлекает своими разговорами; Наталья, такая веселая и приятная девушка сидит рядом с ним и они все вместе, довольные и забывшие все свои проблемы.
Иван не помнил, но они еще много выпивали, гуляли по ночному городу, буянили и творили разные безумства, глядя сквозь плесневелую дымку бреда на свою простецкую жизнь.
3
На крохотной кухоньке, на которой вряд ли бы уместились и три человека, сидел мужчина с короткой черной бородкой и крутил в руках граненый стакан. Он смотрел через его мутное стекло на горящие огни засыпающего города и пытался представить историю этого стакана, ведь у всего есть своя история.
Дело происходило далеко от этих мест, в далеких и холодных землях, близь одного приморского городка. Со всех сторон окруженный непроходимыми сибирскими чащами, он был похож больше на большую деревню, чем на полноценный город. Тем не менее, люди в нем жили и больше радовались, чем горевали.
Рядом с городом был небольшой стекольный завод, который обеспечивал стеклянными изделиями все соседние области. Именно на нем работал "отец" нашего стакана, уже не молодой, но еще довольно подвижный и энергичный работник пятнадцатого цеха Герасим Прокопьевич.
С утра до вечера, отходя от станка лишь на несколько минут, чтобы справить свои естественные потребности или слегка перекусить, Герасим Прокопьевич напряженно работал. Изготовив один стакан, он утирал пот со своего красного морщинистого лица и, прищурившись, принимался за другой. Он старался быть трудолюбивым и ответственным, как послушный муравей, которому лишь одна отрада в жизни - труд, без которого он не может существовать.
Шли годы, пришла пора уходить на заслуженный отдых. Уставший и подслеповатый, он подписал все необходимые документы, пожал руки своим товарищам и в последний раз вышел с завода. Тогда была осень, под ногами шуршал мягкий лиственный покров, и пахло прелой гнилью. По дороге домой Герасим забежал в маленький магазинчик, что располагался прямо в его доме и спросил у продавщицы в сером свитере:
- Мне бы один стакан.
- Один? Что так мало то? Может, лучше оптом возьмете, по десять штук?
- Нет. Мне один нужен.
Продавщица пожала плечами и достала из помятой коробки один единственный стакан и протянула его Герасиму. Он расплатился и вышел на улицу, держа в руках граненый стакан. От него еще пахло теплым стеклом. Видно, производства он был недавнего.
Дома Герасим застал пустоту. Он налил в свой новый стакан холодный чай и вдохнул тонкий запах бергамота.
Шли долгие годы одиночества, приближалась смерть. Прошло уже, наверное, лет двадцать, а стакан все так же стоял на своем месте. Обращались с ним хорошо: не роняли, не пытались разбить, не выращивали в нем укроп, словом, берегли и использовали лишь только для ежедневных, но непродолжительных одиночных чаепитий.
Родственников у престарелого Герасима не было, так что квартира после смерти своего хозяина была вскоре продана одной молодой семейке, с одного из представителей которой и началась эта глава.
Человек с черной бородкой сидел на кухне и крутил в руках граненый стакан, тот самый, немного помутневший, но, со временем как будто даже закалившийся. Заходящее солнце отражалось в его ровных гранях и попадало в напряженные глаза человека. Губы его дрожали, то ли от счастья, то ли от большой скорби, широкие ноздри судорожно раздувались. Человек был явно не в порядке.
За стеной что-то неприятно скреблось, ворчало и чуть заметно шипело. В тишине пустой комнаты было не трудно различить этот глухой, но явный звук, как будто идущий из другого измерения, всего на несколько минут соприкоснувшегося с нашим жалким мирком. Человек грустно посматривал на стену, вдыхал затхлый воздух, чувствовал запах свежего разведенного цемента и влажной побелки над своей головой. Сжавшись в один безмолвный и бесчувственный комок, он тупо смотрел на стакан в своих руках. Эта бездушная, мертвая материя повидала больше него, она ощутила на себе больше чем он, человек, с душой и разумом. На мгновение человек захотел встать и со всего размаху разбить этот треклятый стакан об стену, так, чтобы он навсегда исчез с этого света, но в последний момент он одумался, хлопнул ладонью по столу и опустил голову.
В этот момент в дверь позвонили. Это был Алексей. С покрасневшими глазами он завалился в квартиру и, не дождавшись приглашения, прошел на кухню и как-то неестественно медленно сел на деревянный табурет.
Некоторое время он сидел неподвижно, потом начал изредка поглядывать на человека и, наконец, решился и рассказал своему другу произошедшую с ним трагедию.
Начал он с позапрошлого дня, когда, вернувшись домой в не совсем трезвом состоянии не обнаружил дома свою жену, обычно не удаляющуюся далеко от места своего проживания. Вначале он подумал, что есть какая-то банальная причина, вроде внезапно появившихся дел, которые, по причине его отсутствия не были ему разглашены, была даже теория, что женщине надоела такая жизнь, и она благополучно скрылась и живет сейчас где-нибудь вдалеке отсюда, в местах, жизни в которых позавидовал бы, наверное, и сам Алексей. Но прошел еще один день, и неизвестность стала давить с удвоенной силой, волнение все усилялось, и параллельно с ним укреплялась мысль, что с женой произошло нечто нехорошее. Потому он и пришел к своему другу Евгению Ковальскому, капитану полиции и просто хорошему человеку.
Было время, когда Алексей, вернувшийся их мест не столь отдаленных, нашел поддержку и помощь у этого человека, который смог рассмотреть в нем человека, встающего на путь исправления. Действительно, прощаясь со своим темным прошлым, Алексей дал себе зарок измениться, повернуть весь ход своего существования и превратиться из гадкого червя в человека, прошлое которого навсегда стерто из его биографии.
- А что милиция? Что там сказали?
- Следствие должны начать, ну как говорят. Я боюсь, случилось плохое. В последнее время она очень странно себя вела, уходила куда-то, пропадала по ночам и возвращалась, чтобы ты не подумал, печальная что ли. Помоги мне, дружище, поговори со своими коллегами, пусть побыстрее ее найдут. Тяжко мне без нее.
- Да вы вроде не очень то ладили.
- Было, да и что, все равно тяжко.
- Я в милиции маленькая сошка: что мне там подвластно? Ничего. Я вообще думаю, это... в отставку подать. Чувствую, дальше мне не подняться: сломаюсь, а тут сидеть, мух кормить - нет, лучше свобода. А насчет твоего дела, ладно, посмотрю...
4
В квартире было пусто. Наталья, частая гостья этого дома, сейчас отсутствовала; напоминанием о ее недавнем присутствии был сладкий запах женских духов, которым была пропитана практически каждая вещь в комнате.
Мысли разбегались, чувствовалась невыносимая усталость, горечь и тягучая, ощутимая всем телом тоска по чему-то невозможному, что безвозвратно утеряно. И еще эта тишина, такая невыносимая жуткая, создающая ощущение пустоты, вакуума, поглотившего все живое в зоне своего присутствия.
Но вот он чувствует, как на его плечо ложиться рука и начинает его гладить, и слышатся легкие напевы. Ему стало невыносимо притворяться спящим, но и поднять голову было тоже очень сложно. Она словно налилась горячим железом и дробила череп изнутри, пробиваясь сквозь кость длинными щупальцами. Иван не хотел видеть лица, но отчетливо представлял его в тот момент в уме и доходил даже до того, что протягивал руку к волосам и пытался прикоснуться к ним, но у него ничего не выходило. Руки проходили сквозь волосы и окунались в прохладный пар неведомого никому на земле состава. Но вот на место нежности приходила холодная нервность, которую Иван хорошо почувствовал, когда по его шее прикоснулась ледяная жидкость. Он притронулся к ней и посмотрел на покрытые кровью пальцы. Иван вздрогнул и проснулся.
Перед ним рыжеватый потолок его комнаты. Тусклый свет. Пусто. Глухой хлопок в глубине уха и мир начинает пестреть многообразием самых разнообразных звуков. В голове еще не улегся безумный трепет прошлой ночи и ужасно болел левый висок.
Вдруг рядом что-то пронзительно пискнуло и глухо зашипело. В абсолютной тишине раннего утра это казалось странным и одновременно жутким, неестественным. Иван прислушался и как раз в этот момент раздался второй писк, но уже не такой, как в первый раз. Теперь в нем отдавало легким звоном. Тогда Иван вскочил, скинул со столика холсты и бумаги и достал сотовый телефон. Он уже давно про него позабыл. Жизнь распорядилась таким образом, что Иван обходился и без телефона: он мало с кем встречался, а тем более разговаривал.
Причиной такого внезапного объявления была коротенькая "смска": "Нужна твоя помощь. Надеюсь, не откажешь. Хотя, дело твое. Улица Ламанского. Твой брат, Тарас".
5
Наталья стояла за газетным ларьком и мелкими глотками пила холодное пиво. После каждого глотка она прищуривалась и смотрела на черное небо, на котором, если присмотреться, можно было увидеть пенящееся отражение всего, что было в этом мире доброго и светлого. На глаза наворачивались слезы, оттого, что небо было абсолютно чистое и эта черная бездна, словно засасывала ее, кружила ее голову, и пыталось оторвать от земли. Наталья испугалась и бросила почти полную бутылку на землю. Она шла по вечерней улице и боялась людей, которые ее окружали и себя, страшную и до сих пор до конца не исследованную. В одни яркие мгновения казалось, что за спиной вырастают крылья, но такие, которые сами решают, когда надо лететь. И сейчас, когда ей так хотелось подняться в черное небо, почувствовать эту бездну, окунуться в смолистую пустоту, крылья не подавали признаков присутствия, чем и убедили Наталью в их отсутствии. Начался дождь. Сначала мелкий, он перерос в настоящий ливень и погнал девушку прочь с улиц.
Она дошла до квартиры Сергея и постучалась в деревянную дверь, до тех пор, пока она не открылась и на пороге не показалась растрепанная голова парня.
Он впустил ее. По его лицу можно было сказать, что он не очень то рад ее появлению. Его заботило совершенно другое. Он сидел на краешке кровати и смотрел на куст шиповника, растущий в глиняном горшке. Нынче он один в этом мире и даже куст отворачивает от него свои цветы в сторону окна. Рядом на столике лежала свежая рукопись, которой не хватало всего одного листа, последние строки которого Сергей дописывал в тот момент, когда раздался стук в дверь. Теперь ему приходилось смотреть на неоконченное предложение и одновременно разговаривать с Натальей.
Это было скорее публицистическое произведение, нежели художественное, но, тем не менее, он вложил в него всю свою душу и теперь, когда до последнего слова оставалось всего одно крохотное усилие, появилась Наталья и ему начало казаться, что произведение от первого до последнего слова полная лажа. Когда он был один, ему казалось, что изменить в нем ничего нельзя, стиль был идеально гармоничен, чист и благозвучен, а каждая мысль остра и тонка, но появилась девушка и все пороки текста внезапно вышли на поверхность. Как можно написать подобную чушь, думал он и содрогался, понимая, что ее написал именно он, а не кто-либо другой.
- Тебе что, некуда больше идти?
В ответ она лишь молчала и продолжала смотреть, словно пытаясь передать ему мысль, что идти ей действительно некуда и его крохотная комнатушка единственное место в мире, в котором она еще может находиться. Но он не получал этих сигналов и все больше раздражался ее присутствием.
Тем временем, в паре улиц от Сергея, к перрону подошел старый пыхтящий поезд и Иван, спрятавшийся от потоков холодного дождя под козырьком, запрыгнул в трясущийся вагон.
Будущее покрыто туманом разнообразных предположений, сказочных и порой просто фантастических фантазий. Оттого все кажется расплывчатым, неясным, но в то же время и каким то особенно притягательным. Ясное будущее всего сухо; оно лишено тайного предчувствия великой развязки, существа, которое должно, если не изменить, то уж точно прикрасить жизнь несколькими резкими мазками. В этом и есть прелесть будущего. Все меняется, трансформируется, скрещивается между собой и рождает замечательные чувства; чувства, которые, наверное, каждый житель этого мира не раз испытывал, пропускал через себя и наслаждался их бархатистыми прикосновениями.
Иван хорошо помнил тот пасмурный день, когда он с крохотным рюкзачком садился в троллейбус и ехал в неизвестную ему землю. А еще он помнил Тараса, стоящего в паре метров от него и смотрящего такими грустными и грозными глазами, что Иван даже не решился подать ему руку. Так они и расстались, не попрощавшись и не подав друг другу руки.
Он мало, что помнил из своих детских времен. Золотые поля, запах озерной тины, тепло земли и треск просыпавшихся кузнечиков. Над всем этим благозвучием стояло чистое голубое небо, без единого облачка, светлое и глубокое. Потом простые лица деревенских жителей, запах навоза и пыль, много пыли. Больше ничего, лишь смутные ощущения из прошлого и мягкая тоска.
Но сколько не вспоминай, не тоскуй и не чувствуй, от реальности не убежишь; сволочь догонит тебя и докажет, что лишь она одна имеет право на власть в этом мире.
Не успел поезд двинуться, как в купе зашел молодой пацанчик в спортивной куртке и сел напротив Ивана. Глаза его страшно дергались, и вообще он был похож на человека, попавшего в сети очень серьезных неприятностей. Но вот поезд вздрогнул и медленно покатил по мокрым рельсам. Иван смотрел на расплывшиеся в дожде контуры скачущих деревьев, холмов и лугов и думал: "Вот они, русские просторы, лишь одна растительность и больше ничего, совершенно ничего. И ведь кто-то еще видит в этом нечто прекрасное и великое. Остались еще в нашем мире странные личности, предпочитающие эти просторы полосатым городским будням. Но ведь началось это совсем недавно. В памяти еще сохранились солнечные картины тех ушедших времен, когда все было открыто, когда улыбка на лице была обычным делом и не вызывала, как сейчас, удивленных взглядов прохожих. Тех времен уже не вернуть, ветер подул в другую сторону, тучи заслонили собою солнце, и уже нет прикрас на земле. Нет сквозняка жизни, нет дрожания и многоголосия бегущего бытия. Возможно, ли вернуть все это? Очевидно, что нет".
- Слышь, ты куда едешь то? - раздался вдруг хриплый голос парня.
- К брату.
Пацанчик грустно улыбнулся:
- Понятно. А я за кустом.
- За кустом?
- Да. Ты разве не слышал? Куст.
- Первый раз слышу.
- Ну, короче, есть такая легенда, что где-то на юге растет куст, который может исполнять желания.
Иван не удержался и улыбнулся.
- Брехня, - пробормотал он сквозь улыбку и добавил, - не знал, что в наше время кто-то еще верит в легенды.
Пацан резко изменился в лице и схватил Ивана за воротник куртки. В его глазах светилась самая настоящая ярость, которая может быть только у очень отчаянного человека.
- Это не брехня, понял!? Я точно знаю! Исполняет он желания, точно исполняет!
Иван мог поспорить, но ему не нужны были проблемы, и он согласился с пацаном, который, впрочем, быстро успокоился, но больше не о чем не говорил. На предпоследней станции он резко вскочил и вышел из поезда.
Сутки подряд шел непрекращающийся дождь. Наталья сидела на кухне и пила горячий чай. Сергей находился в комнате и смотрел на последнюю точку своего творения. Теперь он раздумывал над тем, как его назвать. После тяжелых размышлений, он плюнул и вывел: "Завещание пеплу".
6
Прямо со станции в маленьком придонном городке Иван пересел на автобус и еще несколько километров ехал вдоль реки и остановился только возле бетонной остановки.
Иван вышел из грязного автобуса и осмотрелся. Это были глухие степные местности, в которых было очень сложно найти хоть бы один небольшой лесок. Бесконечные хлебные поля тянулись от одного края до другого, и невозможно было найти выхода из лабиринта узеньких тропинок, вылезающих со всех концов и соединяющихся подобно паутине в самых разных местах.
Иван посмотрел на полуразвалившуюся остановку и вспомнил Тараса и все сопутствующие ему события и чувства. В голове сразу стали бегать тревожные и стыдливые мысли. Они доходили даже до того, что Иван начинал подумывать, как бы отсюда побыстрее уехать. Но нет, уже невозможно, он сделал этот шаг сознательно и не в его принципах менять направление своей жизни из-за каких-то временно сверкнувших в глубине серого вещества мыслей.
Пришлось пройти несколько километров под палящим южным солнцем, чтобы обнаружить на горизонте едва различимую полоску, которая при чуть большем приближении оказалась небольшим лесом.
Окруженный со всех сторон вековыми деревьями, чрез кроны которых едва проникал солнечный свет, Иван осторожно шагал по мягкой почве и любовался дрожащей в прохладном воздухе растительностью. Остролистные папоротники, небольшие деревца, спрятавшиеся в многочисленных кустах, все едва заметно вибрировало и жужжало. Иван совершенно не знал куда идти, он брел по тропинке и не следил за маршрутом, в этот момент, совершенно не боясь заблудиться. "Да пусть даже и заблудиться, - вдруг дрогнула в его голове мысль, - ведь жили же раньше древние люди в этих условиях, жили и не сетовали на свою судьбу, для них это было естественно. А разве я не они, разве во мне не осталось их духа, разве я другой человек, неужели я потерял связь с теми людьми и трансформировался настолько, что уже не могу даже пожить некоторое время в диком лесу, среди всех этих папоротников, кустов и деревьев и первозданной дикости и при этом не сойти с ума, не отчаяться и даже не помыслить о своей незавидной судьбе? Ведь разве это не чудо, созданное природой на этом крохотном шарике?". Так думал Иван, бродя рядом с этими многоликими существами, именуемыми по научному пошло "деревьями".
Вдруг его внимание привлек отдаленный звук шагов, и легкие позвякивания метала. Иван насторожился и решился проверить, что или кто, находится помимо него в этом сказочном святилище. Если это человек, то не будет лишним спросить у него о местонахождении города.
На небольшой полянке, посреди которой можно было увидеть бесформенный иссохший пень, держа в одной руке топор, а в другой сухую чурку, стоял седобородый старик. На старике была белая рубаха; причудливые узоры украшали ее воротник и широкие манжеты. Босыми ногами он потоптался на еще не совсем высохшей траве и повернулся к Ивану. Чистые голубые глаза старика сверкнули пугливым огоньком, и хриплый голос спросил:
- Тебе что?
- Извините, я ищу один город, он вроде как должен был быть где-то в этих местах.
- А он на карте есть?
- Нет, - немного смутившись, промямлил Иван.
- Ну, тогда все ясно. Тебе, зачем это нужно?
- У меня брат там живет. Давно не виделись. С детства. Вот решил повидать его.
Иван хотел сказать еще и про сообщение, но вежливо промолчал. Старик, чуть прищурившись, смотрел на него, и, казалось, улыбался. Но улыбка это была не насмешливая, а скорее презрительная.
Начался прохладный мелкий дождь. Старик неохотно пригласил Ивана в хату.
В полутьме можно было рассмотреть деревянный стол, кровать и печь. На столе стояла грязная керосиновая лампа, запотевшая бутыль, алюминиевая кружка, тарелка с недоеденной вареной картошкой и банка с маслянистыми грабами.
- Садись, не стесняйся, я сейчас картошки достану. Меня, кстати, Доброслав зовут.
Иван пожал холодную морщинистую руку Доброслава и зашел в почерневшую от времени крохотную хату.
Доброслав выкинул из котелка несколько еще дымящихся картофелин прямо Ивану в тарелку и подвинул к нему грибки.
- Спасибо конечно, но мне все-таки хочется узнать про город.
- Да тут такое дело, даже не знаю, как сказать... лучше в тот город не ходить, понимаешь?
- Нет. Не понимаю. Почему нельзя? Это что, запрещено?
- Не даст он тебе счастья. Только пострадаешь.
Естественно, после таких слов, о картошечке с грибками, даже не смотря на жуткие голод, не могло идти и речи.
- Ну уж нет, я через всю страну ехал не для того, чтобы в самом конце развернуться и пойти назад.
Доброслав нахмурился и совершенно серьезно заключил:
- Хотя, на самом деле, делай, как хочешь, мне все равно. Но я предупредил.
Погода с каждой секундой все ухудшалась. Неизвестно откуда взявшиеся темно-синие тучи закрыли все небо. Деревья качались, запахло холодной сыростью приближающейся бури.
Старик уговорил Ивана остаться, пока не утихнет стихия, и чтобы скоротать время, решил заварить крепкого чая. Этот человек был очень похож на Ивана: и формой носа и большими глазами и даже голосом. Чувствовалось, ему не хотелось оставлять у себя Ивана, но вежливость не позволяла выгнать человека под дождь.
- Вот. С шиповником. У нас тут этого шиповника - ух! Целые леса...
Чай был действительно удивительного вкуса: немного кисловатый и одновременно пряный, отдающий таким многообразным букетом ароматов и привкусов, что Иван даже зажмурил от удовольствия глаза.
Ветер на дворе шумел со страшной силой. Свист и гомон разгорячившейся природы болью отдавались в душе Доброслава. Он искоса поглядывал на качающиеся в разные стороны стволы плакучих ив, на мелкие, дрожащие в исступлении кустики и судорожно напрягал веки. Он понимал, что все это затянется на несколько часов, а значит, ему придется делить с незнакомцем свою хату.
- Затянуло-то как все. К утру думаю, рассосется. Хотя... тут когда как, по разному.
Иван прислонился к печи, закрыл глаза и Доброслав облегченно улыбнулся.
7
Утром, проверив сохранность своего багажа, Иван спросил работающего в огороде Доброслава про дорогу, ведущую к городу.
Старик утер пот и с облегчением ответил:
- Ну, ладно, мое дело предупредить. Человек ты хороший, мало людям горя принес. Там твой город, - Доброслав указал в глубину леса.
Иван поблагодарил Доброслава, попрощался и отправился по жидкой лесной грязи в сторону темнеющих лесных массивов. Дикие лесные чащи приняли Ивана с распростертыми объятиями: ботинки утопали в жидкой лесной грязи, сухие ветки, листья липли к брюкам, ноги вязли, и с каждым шагом громко хлюпали. Глухим щебетаниям им отвечали многочисленные пташки.
Но вот лес закончился. Снова пошли голые степи, луга, удушающий ветер. Солнце в зените; ни одного звука. Иван остановился на половине дороги и внимательно присмотрелся к дрожащей в знойном воздухе полоске горизонта. На ней вырисовывались неясные очертания деревянных крыш и кривых антенн. Иван облегченно улыбнулся. Селение было слишком маленьким для города и большим для деревни. Иван подошел поближе и за деревянными крышами проступили прямоугольные коробки кирпичных домов. Повело чем-то диким, родным, с легким запахом дыма, свежего, еще дымящегося черного асфальта и почему-то сладкими женскими духами. Голова закружилась. Иван ускорил шаг и вскоре вышел на асфальтированную дорогу.
Первыми его встретили ухоженные пригородные улочки. Двух или трехэтажные кирпичные дома, изредка выглядывающие деревянные избушки, крохотные дворики, на которых играли дети, и редкие магазинчики, все это было так чисто и аккуратно, что Иван невольно шел медленнее, дабы насладиться необыкновенной красотой и тишиной этого места. Людей можно было сосчитать по пальцам, все они или улыбались или задумчиво смотрели в одну точку, расслабившись и умиротворившись.
Вдруг Ивана окликнул звучный голос за спиной. Он оглянулся и увидел мужчину сидящего на лавке. Одетый в белую рубашку с короткими рукавами и кожаную фуражку, в руках он держал толстую книгу в темно-зеленой обложке.
- Эй, парень, подойди-ка сюда!
Иван без неудовольствия подчинился. Ему хотелось поговорить с местными жителями.
- Ты откуда это здесь взялся, парень?
- Да я к брату приехал, из города.
- Из города? Вот ведь совпадение - я ведь тоже из города недавно приехал, неделю назад вроде... да, неделю.
- Плохо в городе?
- Хреново. Надоело мне все это, одна мразь шастает. Зарплаты низкие, цены растут, говорят, скоро выборы, может измениться что, но какие гарантии - я так давно им верить перестал, лучше жить себе в тиши да покое, людей лечить.... Да, кстати, я в городе врачом работал, хирургом, книгу писал, да бросил потом, скучно стало, жизнь душить начала, вот я сюда, в родные просторы ринулся. Сколько я их не видал, даже не припомню сразу. Хорошо, все-таки.
- А про что книга то? - спросил Иван, обрадовавшись, что можно побеседовать с ученым.
- Про шиповник, - сначала смущенно начал человек, но потом разговорился и начал энергично, с чувством увлеченного своим делом человека, - я хотел доказать, что шиповник незаслуженно забыт и отодвинут на второй план, хотя на самом деле представляет огромное значение. Это я имею в виду в плане медицины. Понимаете, шиповник содержит в себе такое огромное количество полезных веществ, что способен излечить практически от любой болезни, даже от рака. Главное распознать все его возможности, получше исследовать и тогда.... В этих краях очень много шиповника, так что я планирую заняться исследованиями и главное, - независимыми исследованиями, так, чтобы не от кого не зависеть и возможно когда-нибудь мои исследования станут достоянием общественности. Главное последовательность и расчетливость. Спешить мне некуда, - человек сладко потянулся, - хотя ладно, мне уже пора. Кстати, вот мы тут с вами разговариваем, а до сих пор не познакомились: я - Алексей.
Иван свернул на узкую улочку, которая ловко тянулась между двумя плотными рядами старых деревенских домов. Вся дорожка была усеяна лепесточками белых цветов. Солнце почти не пекло, по крайней мере, уже не так, как утром. Тропинка все шла и шла, в стороне от нее, утопая в черемухе, яблонях и прочих плодоносящих деревьях виднелась массивная постройка местного жителя. Разговор про шиповник все никак не выходил у него из головы. Возможно, потому, что повсюду, куда падал взгляд, краснели налившиеся соком ягоды, и пахло удивительно сладким запахом только что распустившихся цветов.
Медленно запахи черемухи, мяты и крапивы выдавили из его головы мысли о сообщении, и он уже просто шел и наслаждался красотами деревни, позабыв обо всем на свете. Ноги сами несли его по дорожке, словно знали, куда ему надо. Голова закружилась, ноги заплелись и он, зацепившись за корягу, торчащую прямо из земли, повалился в пыль. Он лежал несколько секунд, словно не понимая, что произошло, потом медленно встал и увидел перед собой мужчину в полосатой рубашке. Это был невысокий и чуть полный человек, с короткими прядями черных волос, открытым взглядом и добродушной улыбкой.
- Ты это, осторожней тут будь, на каждом шагу коряги разные, да и еще чего только нет, - человек помог Ивану подняться и отряхнуть пыль.
- Это вряд ли. Я сам здесь лет десять не бывал.
- Куришь?
Иван покачал головой.
- Молодец, - человек размеренно закурил, чем показал, что не против пару минут поболтать на свежем воздухе, - здесь места хорошие, тихие: шиповника тьма тьмущая, речка рядом - загляденье.
- Не знаешь, кстати, где тут Тарас живет?
- Ну, во всем городе только, как я знаю, один Тарас и это я, - мужчина весело улыбнулся, бросил сигаретку под ноги и растоптал ее, - что надо то?
Иван улыбнулся в надежде, что Тарас догадается, но он только удивленно смотрел и видимо ожидал от Ивана первых слов.
- Ну, ты же мне сообщение посылал?
- Какое такое сообщение?
- Да на телефон.
Иван полез в карман, но вспомнил о странном исчезновении сообщения и смущенно опустил глаза. Тарас выражал полное непонимание.
- Ладно, я Иван. Не узнаешь меня?
Тут нотки сомнения начали мелькать в глазах Тараса. Кончик рта поднялся, глаза загорелись, и он стиснул Ивана в своих объятиях. Не дав Ивану опомниться, он буквально затащил его во двор.
Дорожка, выложенная скользкой плиткой, ровный домик с зеленой крышей, огород, оградка, даже эта скрипучая калитка, все, подобно фениксу из пепла вновь воскресло в его памяти. Здесь, под этими благоухающими кущами, за десятью печатями тишины и покоя, на плодородной земле, тут его прошлое, а теперь и настоящее. Слезы навернулись на глаза при виде милой картины давнего прошлого. Сердце захватило, дыхание остановилось, секундами прорываясь из онемевшей груди. Хотелось вот так просто стоять на теплой земле и смотреть на чертоги своего детства.
Дом Тараса состоял из двух этажей. Первый был разделен на крохотную кухоньку, столовую, со стоящим посреди нее большими столом, печью и несколькими шкафами. На старом, но крепком полу, по всей площади был расстелен толстый и удивительной мягкий ковер. На нем был изображен сухой куст, вокруг которого порхали языки голубоватого огня, хватающие жутковатых птиц, будто пытающихся выбраться за пределы ковра.
Рядом с печью, проходя мимо двери в кладовку, располагалась длинная дверь на второй этаж. Наверху была спальня. Широкая двухместная кровать, покрытая полосатыми одеялами, стояла посреди нее. Рядом - шкаф с одеждой, картина и книжная полка. Еще были две табуретки, одна белая, другая темная, на которой стоял горшок с укропом.
Ивана сразу поразила неестественная чистота в доме. Ни одной пылинки, не одного пятнышка или бумажки, лежащей на полу. Все блестит и светится чистотой. Даже запах там стоял какой-то деревянный, как от только что спиленного дерева, еще теплого и дымящегося. К этому запаху подмешивался едва уловимый аромат меха и укропа.
8
- Вот, познакомься, моя жена - Леся. Можешь ее так звать.
Леся была на несколько лет моложе Тараса, чуть полная, при смущении она всегда заливалась густой краской, прятала лицо и уходила. Иван сразу узнал девчушку, с которой провел так много беззаботный детских дней. По глазам, он понял, что и она узнал его.
Леся поставила на стол большое блюдо с горячей дымящейся картошечкой, легким движением посыпала ее укропчиком. В свертке лежало еще холодное сало, с прожилками розового мяса, вареные яйца и бутыль. Все это она разложила перед братьями и так же ловко улыбнулась Ивану. Тарас посмотрел на нее, утер усы и спросил, берясь за картофелину:
- Выбрался, значит, в люди, разжился...
- Да как разжился, не говори, брат.
- Не скромничай, Ваня, меня не проведешь. Ведь говорил же я тебе тогда - разживешься, в свет выйдешь, город покоришь. Ну и вот. А я все здесь, в дыре сижу.
- Хочешь сказать, здесь хуже?
- Ясно дело - лучше. Там - город, возможности, дороги. А здесь... да что здесь. Тебе то всегда везло...
Иван слегка ударил кулаком по столу:
- Перестань, Тарас. Я думал за столько лет ты уже забыл эту тему.
- Ладно, ладно. Все мне равно. Что бог дал, тем и пользуюсь.
В хату забежала Олеся, неся в руках полную корзину яблок. От пряного яблочного запаха Иван даже закашлялся. Каких только яблок не было в корзине: ярко красные, местами желтые, сладкие как мед, все в холодной влаге, они лежали друг на друге и блестели на солнце.
Иван взял яблоко и вышел в сад. Но там ему было не легче. Тарас напомнил ему сцену пятилетней давности.
Сад был шириной в квадратную сотню, разделенный аккуратными дорожками, которые расходились в разные стороны и вели в строго определенные участки. Деревья так тесно переплелись с ветвями вишни и роскошными кустами малины, что пройти сквозь эти заросли было практически невозможно. Ровными грядочками, одинаково чистыми и ухоженными шли длинные ряды огуречных, кабачковых и помидоровых гряд. Особенно сильно пахло от укропа, которого тут было очень много.
Ночью он долго не мог заснуть. Шуршали заросли малины и крыжовника, дул ветер и от этого стекло в старых деревянных рамах тревожно дрожало. Иван вышел из хаты и пошел по пустым улицам. Стрекотание кузнечиков и размеренные движения ветвей деревьев настраивали его на сентиментальные, но вместе с тем тоскливые мысли. Ему вспомнилась бедная Наташа, ее холодные руки, бледное лицо, покрасневшие от наркотиков глаза, потом Сергей и все его окружение. Над всеми ими витало какое-то премерзкое облако, не синеватое, предвещающее страшную грозу или дождь, а уныло-серое, пустое и темное.
Иногда ему начинало казаться, что по противоположенной стороне улице идет блондинка и, опустив ослабшие руки, смотрит по сторонам. Тогда Иван замедлял шаг и съеживался, молясь, чтобы девушка не повернула головы и не увидела своего подлого соседа, червя, что шевелится у нее под ногами и никак не подыхает. Она на секунду остановилось около поворота в темный двор, прилегающий к высокому пятиэтажному жилому дому, и нырнула в темноту. Иван протер глаза и вздрогнул оттого, что ему показалось, будто девушка появилась за его спиной.
9
Он стоял около подземного перехода и крутил в руках почти выкуренную сигаретку. Заметив ее, лицо его изменилось; улыбнувшись, он размеренно произнес, умышленно растягивая слова:
- Ну что, принесла?
- Да, а ты? - хрипло выговорила девушка и схватилась за горящее горло.
Парень достал из кармана маленький пакетик, показал его и положил на раскрытую ладонь.
Секунду девушка неуверенно стояла, всеми силами стараясь побороть в себе проклятое желание, но сила воли дрогнула, на глаза навернулись слезы, и она сдалась. Дрожащими руками она достала несколько мятых купюр и протянула их мужчине, но он даже не взял их.
- Послушай, красавица, ты ведь отлично понимаешь, что здесь нет и половины той суммы, за которую я могу дать хоть что-нибудь, - сказал он, и взял девушку за ослабевшую руку.
Она почти не помнила, как зашла в холодную, пропахшую алкоголем комнату. Подняв тяжелую голову, она разглядела сидящую напротив девушку, примерно такую же, как и она, темноволосую, едва приподнимающую уголок рта. Ее пустой взгляд блуждал в холодном пространстве, разглядывал скачущие фигуры и переходил от одной фантазии к другой.
Вонзив иглу в омертвевшую плоть, Наталья закрыла глаза и почему-то представила Сергея, только не такого, какого она привыкла видеть почти каждый день в баре или у него дома пьяного или убитого своими бредовыми идеями. Нет, это был другой Сергей. Он и ходил перед ней совершенно другой походкой. Он не бросался из стороны в сторону, словно боясь или прячась от кого-то. Подняв подбородок, словно выпиленный из мрамора, он шел напрямик и подал Наталье руку, предлагая ей пойти вместе с ним.
Как долго она этого ждала, как приходила поздними вечерами домой и обнаруживала его за своим столом, вырисовывающего некие странные формулы в своей толстой тетради или паяющего разноцветные проводки. Она ложилась на кровать, чувствовала спиной его тяжелое болезненное дыхание и пыталась представить, что делает он в эту минуту, о чем думает. И всегда ее мысли заканчивались тем, что начиналось казаться, будто он поворачивает голову, смотрит на нее, потом подходит, обнимает, целует... Дальше она уже не могла думать, становилось невыносимо тяжело на душе и сон забирался в ее голову.
Но сейчас было все по-другому. Сон не шел, ибо она уже была во сне, и этот сон был для нее прекраснее всякой реальности. Она стояла в нескольких сантиметрах от Сергея, она даже чувствовала запах его парфюма. Уверенные глаза скользили по ее лицу и находили лишь глупую улыбку, ибо больше она не могла выжать из себя ни одной эмоции.
Они сели на краешке высокой скалы, с которой открывался прекрасный вид на безбрежные морские просторы, и прижались друг к другу плечами. Раньше она не находила времени даже подумать о таком великолепном и тихом месте. Но это было тогда, когда она еще не была знакома с этим великолепным человеком, который дал ей все, о чем она так долго мечтала. Здесь, на скале, она, наконец, обрела истинное счастье, и ничего уже не могло его разрушить. Ничего, кроме скорого пробуждения.
Ветер трепал его волнистые волосы и гнал в сторону высокого здания, рядом с которым, длинными рядами стояли железные заграждения, используемые стражами порядка с целью отгородить людей от чего-то важного. Этим важным являлась сцена, над которым были развешены разноцветные шары, растянуты трехцветные флаги, плакаты и знамена. Все это развевалось на прохладном ветру, покачивалось, и на глаза наворачивались колючие слезы.
Он достал из урны стеклянную пивную бутылку, размахнулся и со всей силы метнул на площадь перед сценой. Звон болью отозвался в его сердце; ослабшие руки дрожали. Знобило. Тогда встал посреди площади, прямо на то самое место, где лежали осколки, и закрыл глаза. Несколько прохожих, прогуливающихся рядом, с удивлением и страхом смотрели на него, отворачивались и, ускоряя шаг, исчезали за ближайшим поворотом. Сергей стоял и пытался представить, как тело его разбивается на множество осколков и раскидывается по всей площади, как плоть сгорает, кости обугливаются, и он перестает существовать в этом мире. Затем следует вечный сон, вечность. Две противоположности; сон - мгновение, вечность - бесконечность мгновений. Потому это не могло быть сном. Но чем тогда? Голова закружилась, и он пошел домой. В картонной коробке его ждало дело последних месяцев. Он посмотрел на него и сел на краешек кровати. "Нет; я никогда этого не сделаю".
10
Страшная возня, какой-то шепот, скрип половиц и треск ломающегося дерева заставили Ивана вскочить со своей лежанки. Он вышел во двор, ступил босыми ногами на холодную влажную траву, поднял с земли яблоко и шагнул в сад. Холодом обдало его при входе во влажную келью из веток, кустов и плотных зарослей. Жизнь, невидимая, беззвучная, но такая ощутимая, была повсюду, и ничто не могло ее изменить или подчинить. Лишь она была единственной хозяйкой над этой землей, она держала этот мир, и только у нее было право распоряжаться обитающими в нем существами.
Иван поднес ко рту красное яблоко и ужаснулся: оно все было покрыто уродливыми червоточинами; белые, шевелящие тонкими хвостиками, черви копошились в почерневшем плоде, извивались и дышали гниением и смертью. От него пахло женскими духами; сладковатые тона хорошо чувствовались на фоне прохладного дуновения распада и гибели. Он помнил этот запах. Так пахла земля и холодная грязь под ногами, бетонные стены и ржавая арматура, об которую она рвала руки и вопила в пустоту. Иван бросил яблоко в кусты и зашагал по городу.
Около того дома, где прошлым вечером ему привиделась блондинка, собралось несколько человек. Они взволнованно переговаривались, вздыхали и показывали на третий этаж. Иван спросил у одной из старушек, что здесь произошло.
- Петра Филипповича убили...
В белой футболке, раскинувши руки, он лежал на кухне, а вокруг ходили два молодых парня, осматривающих помещение. Рядом стоял стол, на котором было всего два предмета: железная коробочка и стакан с чаем.
- Хороший был человек, царствие ему небесное, - говорил потом Тарас, - Вот так вот знаешь человека, помогаешь ему и тут раз и все, ничего нет и ведь страшно сказать, ничего. Он мне буквально два дня назад рассказывал про то, как его недавно убить обещали. Ну, как обещали, один сумасшедший, пациент его вроде бывший, накричал на него. Это когда он еще работал. Да и как вообще можно такого человека убить, врача, хирурга, который мог чью-нибудь жизнь спасти. Я его хорошо еще со своего детства знал, честный такой человек был, всегда помогал. Вот кому помешал...
После этих слов Тарас напился, а Иван бросился туда, откуда только что вернулся и обнаружил, что полицейские ушли и опечатали за собой дверь. Старушка, которую Иван видел при первом посещении этого подъезда, сидела на лавке возле подъезда.
- Странные у вас тут дела происходят, бабушка.
- Да и не говори.... Сколько живу, но такого еще не видела: людей уже стали просто так убивать.
- Ну, а если предположить, что не просто так?
- Да за что ж еще то, странный ты человек? Сразу видно не наш, многого не знаешь, не видишь. Нашу деревню с большой земли сложно найти; почти невозможно. Потому, значит, и убил местный. Заходи-ка лучше в дом, я тебя чаем напою.
Иван последовал за старушкой в ее крохотную, но плотно заставленную самым разнообразным скарбом квартирку и тут же прошел на кухню.
- Филиппович тут был лицо уважаемое. Всегда, помню, пойдет в лес, глубоко туда, леса-то у нас дремучие и на неделю пропадет, а вернется уже с целым рюкзаком свежего шиповника. Бывало даже кому по знакомству настойки разные, отвары, да мази разные продавал. Ангел, а не человек. Знать бы только, за что его так.
- Должна быть причина. У него были враги?
- Да какие враги; он же врач: людей лечил.
- Иногда и этого достаточно.
Старушка вздохнула, а Иван крепко призадумался. Они еще немного поболтали на отвлеченные темы и распрощались.
Домой идти не хотелось; клонило вздремнуть, но внутреннее волнение, не подчиняющееся приятному расположению климата, никак не давало ему расслабиться. Это странное убийство пошатнуло его веру в тишину и абсолютную гладь этого крохотного мирка, так ловко укрывшегося в безбрежных пространствах Руси. Но вместе с тем, пока он думал об этом деле, в памяти не всплывала блондинка, и можно было жить.
За ближайшим поворотом, когда он уже устремился к переходу через улицу, за руку его крепко схватили и оттянули в темный дворик.
В полной темноте, ничего не видя перед собой, деморализованный страхом и неожиданностью, Иван прислонился к кирпичной стене. Мужская рука крепко держала его запястье и твердый голос, немного хрипловатый с нотками легкого раздражения, проговорил почти на ухо:
- Два дня тебе, чтобы собрать манатки и убраться восвояси, пока тебе кишки вокруг шеи не намотали...
Иван не стал дослушивать фразу до конца. Одним резким движением он освободил свою руку и ударил нападающего в грудь. Удар оказался удачным: человек упал и, пятясь, отполз в сторону. Иван приблизился к нему, чтобы разглядеть лицо, но в этот момент человек вскочил и со всех ног бросился бежать. Мгновение и его уже и след простыл.
Теперь ему стало действительно страшно. Ладно, сейчас ему удалось отбиться: нападающий был один. Но он ушел, и следующее нападение вряд ли будет столь неудачными. По ощущениям нападающий был молодым, слабым, но отчаянным и, похоже, не совсем нормальным.
11
Человек в сером пиджаке смахнул со лба пот и улыбнулся молодой девушке, которая шла с ним под руку. Высокая, но чуть ниже его, стройная, с длинными светлыми волосами, она смотрела в сторону от своего спутника и хлопала грустными глазами.
Они зашли в столовую и расположились возле окна. Там же, за соседним столиком, сидел Иван и завтракал холодной ухой. Шел третий день его пребывания в деревеньке.
Мужчина взял девушку за руку и посмотрел в ее глаза. Она отвернулась и с отвращением прищурилась. Тогда он, собравшись с духом, приблизился к ней и что-то прошептал прямо на ухо.
- Нет, - почти крикнула девушка, - я не ничего не понимаю. Как ты, офицер, полицейский, мужчина, наконец, позволил им себя запугать. Вот я чего не понимаю.
Мужчина смутился и грустно нахмурился.
- Разве так сложно не бояться, не прятаться по углам, и хоть раз открыто посмотреть проблеме в глаза? Ты ничуть не изменился.
- Иногда очень сложно, милая, очень. Но ты не переживай, скоро все забудется, и мы вернемся, обязательно вернемся, и все будет по-прежнему.
Девушка вскочила и выбежала из столовой, оставив своего спутника в молчаливом одиночестве. Секунду он смотрел ей вслед, желая, похоже, пойти за ней, но не решился и пошел в уборную.
Иван застал мужчину склоненного над раковиной. Бледный, с покрасневшими глазами, он стоял и смотрел, как шумит бьющая из крана вода. Этот человек был капитаном, всего два дня назад еще сидящим в своем уютном кабинете, а теперь вот пребывающим здесь, окруженным и вынужденным прятаться от собственной тени. Ковальский достал из кармана белый платок, намочил его и провел им по своему лицу. Только тогда ему стало лучше и он, глубоко вздохнув, вынули из кармана бутылочку в темной жидкостью, сделал из нее пару глотков, поморщился и тут заметил, что рядом умывается Иван.
- Что это вы такое пьете? - спросил он, стряхивая с рук холодные капли, пахнущей ржавчиной воды.