Лев Вершинин

"Какая сука разбудила Герцена?"

Наум Коржавин

Учение Маркса всесильно, потому что верно. Это не я сказал, а некто Ленин, брат известного народовольца, так что ко мне никаких претензий. Верно же оно, видимо, потому что всесильно. В смысле, пока было всесильно, так никто его и не оспаривал, а вот стоило всесилию подгнить, и тотчас возник ряд вопросов. Такая уж судьба у нетленных теорий. Однако, известное дело, битому неймется, и человечество, едва очухавшись от последствий построения царства всеобщей свободы и равенства по некоей (экая досада, опять неправильной) модели, тотчас начинает подыскивать другую (на сей раз, безусловно, правильную). Причем ищет в самых неожиданных местах - хоть в фантастическом романе, а хоть и в пещере. Ему, человечеству, почему-то очень важно, чтобы кто-то умный все четко расставил по полочкам. Чтобы объяснил, в чем смысл жизни, и, освободив паству от химеры, именуемой совестью, повел бы за собой - к сияющим вершинам, алмазным распивочным и хрустальным закусочным.

Единственно верное

Умные головы, вгонявшие процесс глобализации в рамку теории, исходили из того, что "Запад" (и конкретно отдельно взятые Соединенные Штаты) призван быть всемирным опекуном и наставником, "добрым гегемоном", строго карающим зло в любом обличье, вычищающим всякую скверну и поощряющим все благие порывы, способные в перспективе облагородить "неправильные" режимы, подтянув "незрелые" общества к идеалу, воплощенному в единственно верном образце. При этом подразумевается, что средства должны соответствовать святой цели. То есть применение кнута в принципе возможно, но лишь в самых крайних случаях и с таким количеством оговорок, что лучше ну его на фиг и действовать исключительно посредством пряника. То бишь финансировать реформы и делать врагов друзьями, превращая их, как завещал великий Рузвельт, в себе подобных.

Итак, цель - всемирная интеграция. Наилучший путь к ней - либерализация экономик, чтобы различные, ни в чем не похожие страны открывались друг другу, объединяя людей, идеи, товары и капиталы и понемногу сливаясь воедино. Естественно, процесс мыслится как плавная эволюция, зависящая лишь от усердия и здравого смысла "новеньких", понимающих свою выгоду.

Но коль скоро человечество идет к единению, необходимо строить принципиально новую систему взаимоотношений, основанную на признании полного равенства не только индивидуумов, но и культур. Осуждение нацизма, став общим местом, повлекло за собою неприятие расизма и шовинизма, а позже и отрицание любых форм неприятия каких бы то ни было меньшинств. А раз костяком нового мира, мира дружбы и взаимопонимания, по мысли основоположников, становится "средний класс", для которого эти ценности - естественны и необходимы, то залог успеха всего проекта - не только экономическая, но и "социальная" модернизация отстающих стран. Иными словами, за аксиому принято, что стоит этим "середнячкам" американо-европейского пошиба на местах обрести право решающего голоса, как идеи открытости и свободы в арабских или африканских странах возьмут верх сами собой. Поскольку квалифицированные, по определению прозападно настроенные профессионалы, умеющие своим трудом достичь реального достатка, - опора демократии и либерализма.

Казалось бы, практика подтвердила теорию: "план Маршалла" примирил и сблизил бывших врагов. Были, правда, и неудачи, но их трубадуры глобализма старались не замечать, тем паче, что под рукой были и "козлы отпущения". Вину за приход Мао к власти в Китае возложили на Гоминьдан и лично Чан Кайши, "не сумевшего убедить народ". Поражения Франции и Англии во Вьетнаме, Алжире и Египте объяснили "неумением" былых колонизаторов завоевать доверие "национальных лидеров". На тяжкое, но преходящее наследие прошлого списали и кровавое уродство "независимых" тираний. Даже вьетнамское позорище не вразумило кабинетных мечтателей: именно в годы той войны стремительно "левела", содрогаясь в оргазме пацифизма, сама Америка, и уход из Сайгона, вопреки очевидности, левые аналитики расценили не как плюху либерализму, а как заслуженное поражение "темных сил".

Самым последним "предупредительным" - и вновь не услышанным - звонком оказалась исламская революция в Иране. Когда в успешно, по всем правилам модернизируемой стране вдруг вспыхнуло массовое восстание, элита и общественное мнение Запада растерянно заметались, обнаружив, что не силах понять, кто прав. Шах? Он, безусловно, реформатор-западник, но в то же время - диктатор, опирающийся на штыки и коррумпированную олигархию. Протестующий народ? Но его возглавляют не либералы, почему-то оказавшиеся на третьих ролях, а фанатичные, пропитанные ксенофобией муллы и молодые бомбисты. Определиться в симпатиях, оперируя набором привычных формул, никак не получалось. Потому возобладала политкорректность с естественным уклоном влево. Было решено, что народ (раз он не совсем белый, не христианский и не западный) не может быть не прав. И пока преданный шах метался по планете в поисках убежища, а Хомейни утверждал абсолютную власть на трупах сотен тысяч иранцев, самые серьезные европейские издания заискивающе величали дремучего старца "умеренным" и "просвещенным" лидером, едва ли не "либералом".

Да и позже Запад, плотно зажмурившись, продолжал лелеять философию "единственно верного учения", по-прежнему считая высшей правдой "народные волеизъявления" (даже там, где народом и не пахло), вяло журя "небелых" расистов и тупо веруя, что модернизацию проблемных стран можно заказать под ключ местным реформаторам за соответствующую оплату.

Последнее десятилетие минувшего века стало эпохой торжества глобалистов над скептиками и маловерами. Рухнула социалистическая система, распался СССР, и на фоне этой грандиозной победы все предыдущие огрехи и "проколы" казались несущественными, явно случайными частностями. Народы один за другим вручали власть людям, боготворящим Запад, и те не просто с превеликой охотой брали деньги "на реформы", но и ввозили из "развитых стран" экспертов-экономистов, свято следуя их указаниям.

Восток и Запад смыкались не по дням, а по часам. Бывшая "империя зла" наперегонки с бывшими сателлитами ваяла капитализм. Европа крушила границы. "Буря в пустыне", казалось, стала прологом заката "неототалитаризма" в мире ислама; не на шутку напуганный Абу Амар, засучив куфию, мирился с Израилем. В Китае хоть и рывками, но продвигались экономические реформы, позволяя надеяться, что не за горами и политические. Юго-восточные "тигры" пугали дрессировщиков темпами роста. Президенты Латинской Америки в едином порыве "делали жизнь" с позднего Пиночета. И главным пророком планеты стал дотоле мало кому известный самурай Фукуяма, провозгласивший приход "конца истории", эпохи, когда везде и всюду "западная либеральная демократия установится как окончательная форма правления".

Увы. Сегодня всем ясно: сценарий, любезный глобалистам, удалось реализовать лишь в десятке небольших стран Восточной Европы. Частью Запада не стали ни Россия, ни страны СНГ, ни тем более Китай, который, быстро обновляясь, не скрывает, что учиться у кого попало не собирается, напротив - сам готов кое-чему поучить внешний мир. После азиатского кризиса 97-го года слово "тигры" упоминается нечасто. Латиноамериканских реформаторов, оказавшихся деспотами и ворами, гонят в шею. "Дружба" Израиля с палестинцами увяла. Зато уже почти списанные со счетов арабские диктатуры (не считая Саддама, но это особый случай) живут и в ус не дуют. Даже Фукуяма-сан недавно признал, что "конец истории" не состоялся.

Однако глобалисты, не замечая ничего вокруг, по-прежнему бодро бормочут мантру "интеграция, модернизация, либерализация", в лучшем случае соглашаясь, что исполнители на местах оказались "непорядочными", и никак не желая признать, что хваленые рецепты процветания обладают весьма своеобразной изнанкой.

Левая рука тьмы

Эпигоны российского "перестроечного либерализма", ущемленные поражением, считают его виновницей Америку, которой-де следовало не скупиться, а принять лет десять назад некий "второй план Маршалла". По их мнению, тогда все могло бы быть совсем иначе. Лично я в этом не уверен. Ибо помню, как в черной ельцинской дыре один за другим исчезали миллиарды, что в итоге привело к коллапсу и дефолту. Зато сейчас, когда поток милостыни иссяк, а кредиты даются главным образом под обеспечение, начался хоть и невеликий, но подъем.

Нет, конечно, люди любят доллары. Но не настолько, чтобы, получив их, тотчас "зажить правильно", отказавшись от всего, во что верят. Никакие отступные не убедят ФАТХ или ХАМАС отказаться от терроризма, а любой кредит, оказавшись в какой-либо из стран СНГ, немедленно перекочует в офшорную зону, на счета управленцев, правоохранителей и бандюг, формально не состоящих на государственной службе. Так что не в деньгах счастье. В конце концов, ведь и баксы Маршалла были не столько рычагом обновления, сколько грандиозным рекламным шоу: мудрый янки показал былым врагам, стремящимся поскорее забыть о кошмаре войны, что победители готовы, отказавшись от аннексий и контрибуций, вместе строить будущее. Все прочее зависело от самих пострадавших. И, кстати, ФРГ, отнюдь не чемпион по размерам субсидий, встала на ноги гораздо быстрее соседей, получивших много больше.

Впрочем, даже "обновление" - не панацея. Да, "тигры" Юго-Восточной Азии, опираясь на западные вливания, добились впечатляющих результатов. Однако всевластие диктатур и клановой знати, тотальная продажность, насилие на этнической и религиозной почве никуда не делись, и теоретикам глобализма приходилось либо изо всех сил не замечать "ряда сложностей", либо, в крайнем случае, оценивать их как болезни роста, ничуть не мешающие грядущему торжеству либерализма. Даже сейчас, когда экономика Восточной Азии доказала свою состоятельность, никакие темпы роста не способны остановить ни погромы в Индонезии, ни резню на Филиппинах, ни антизападную истерию, ставшую официальной идеологией Малайзии, ни системный кризис, терзающий Японию, казалось бы, органично вписавшуюся в глобальный Запад. Пока "японское чудо" числилось хрестоматийным успехом, никто не желал брать в расчет очевидные огрехи процесса. Клановый строй, феодальная система отношений, государственный протекционизм деликатно именовались "местной спецификой", а она, подлая, взяла и перекрыла кислород всему хорошему, поставив Страну Восходящего солнца перед выбором: или начать неолиберализацию, или "уйти в прошлое", вернувшись к довоенной закрытости. Кажется, Коидзуми пытается искать золотую середину, но сумеет ли найти - Бог весть.

Не укладывается в схемы и позиция могучего Китая. Пекин явно желает как можно глубже влиться в глобальную экономику, однако очевидные претензии на роль "второй силы" и посулы в случае чего пустить в ход всю мощь, включая ядерную, указывают, что глобализация по-китайски, скорее всего, будет кроиться отнюдь не по западным лекалам.

Это, конечно, Восток, а он дело тонкое. Но и в Европе реальные успехи интеграции сильно отстают от рекламных лозунгов. Привилегии, вымученные де Голлем у Аденауэра, по-прежнему в силе, и главная расходная статья бюджета ЕС, как и полвека назад - субсидии сельскому хозяйству Франции за счет всех остальных. Ни о какой свободной конкуренции в этом смысле даже речи нет. Как и о наличии каких-либо идеалов у лоббистов, обживших кулуары Брюсселя. Или у самовоспроизводящейся, оторванной от жизни евробюрократии, косностью, своекорыстием и тупостью изрядно напоминающей приснопамятный советский госпартконтроль.

Базис, короче, прогрессировать не спешит. Зато открытость идеологическая, как и положено декорации, достигнув пика, переродилась в некоего монстра. Ныне любая критика всех мыслимых меньшинств официально считается дискриминацией, уверенно заталкивая "большинства" в освободившуюся нишу "для социально угнетенных" - не пустовать же святу месту! В Америке, скажем, белому, здоровому, предпочитающему женщин мистеру просто неприлично посягать на рабочее место, приглянувшееся негру или гею. И к покаянию уже не зовут, как лет двадцать назад, а откровенно принуждают. Чехам велят виниться перед судетскими немцами, словенцев - перед итальянцами Триеста, Израиль попрекают былыми победами в войнах за выживание. Не спускают и остальным, кого угораздило когда-либо кого-либо победить или достичь хоть сколько-то высокого уровня развития. Почему-то считается, что таким образом можно прийти к общему примирению. А все как раз наоборот. Превращение сугубо интимного процесса в обязательный стриптиз неизбежно аукается вспышкой экстремизма. Молодежь, никак не связывая себя с былыми преступлениями, не хочет исполнять роль жертвы в ритуальных казнях. Зато с интересом слушает правых, называющих вещи своими именами.

И самое страшное, что возведенная в культ политкорректность приводит общество к капитуляции перед "несчастненькими" кровопийцами, невозбранно ползущими на Запад и стремящимися переделать его под себя. Левые же интеллектуалы принципиально отказываются искать выход из тупика, созданного конфликтом культур, ибо (опять же принципиально) не желают видеть самого конфликта.

Что до категорического императива насчет судьбоносной роли "среднего класса", то и он, увы, с явной гнильцой. Ибо критерием "среднести" предложено считать уровень благосостояния, а не способ приобретения благ - при том, что человек, честно заработавший на дом и машину, как день от ночи отличается от соседа, купившего то и другое на дармовую ренту. Тем паче - от приятеля, разбогатевшего на близости к начальству (как сплошь и рядом бывает в странах третьего мира, даже в самых "продвинутых"). Это совершенно разные люди, хотя и виллы, и машины у них одинаковы. А кроме того, зажиточный азиат или африканец ощущает себя вовсе не так, как преуспевший западный брокер. Он - не волк-одиночка, а глава клана, покровитель неимущей родни, авторитет в своей общине, больше похожий на сицилийского "дона", нежели на индивидуалиста-янки, и взгляды на жизнь у него соответствующие.

В общем, прыжок из феодализма в постиндустриальную эпоху оказался не более успешным, чем в социализм; в очередной раз подтвердилось: культурное поле (или, если угодно, менталитет) диктует человеку линию поведения куда более властно, чем личный автомобиль. Поэтому честные арабские интеллектуалы и технократы ненавидят Израиль истовее, чем темные феллахи, и опорой Запада в мире ислама, как ни парадоксально, являются не они, а "умеренные" шейхи, чьи понятия - конкретный плевок в лицо американо-европейским стандартам. Именно они, презирая всякую терпимость, стремятся, однако, крепить связи с ненавистным Западом - из страха перед своими подданными. Запад же кокетливо делает вид, что никакими принципами не поступается.

Единство и борьба

А теперь, дамы и господа - внимание! Все сказанное вовсе не значит, что глобализация - миф. Она очень даже не миф, вне зависимости от нашей воли. Она объективна, как снег в Исландии или мистраль в Провансе. И тот факт, что само слово ныне приобрело ругательный оттенок, не может ни отменить, ни даже хоть сколько-то притормозить процессы, порожденные развитием технологий; хотим мы или нет, наш разрозненный мир рано или поздно (и скорее рано, нежели поздно) будет склеен. А вот что провалилось с треском, так это попытки вновь, в который раз оформить реальность идеологически. Уже ясно, что интеграция, либерализм и демократия связаны между собой не более, чем незабвенные лебедь, рак и щука. Что идея политкорректности, в общем, довольно благородная, неизбежно оборачивается гадкой смесью духовного диктата с духовной же импотенцией и капитулянтством, а теория "среднего класса как гегемона" дает слишком много кровавых осечек, чтобы признать её руководством к действию. И так далее.

Безусловно, всем хочется жить, как там, где жизнь бьет ключом, где уже не умирают от СПИДа, и даже распоследнему бомжу, не умеющему, а чаще принципиально не желающему заниматься чем-нибудь общественно полезным, кроха-другая перепадет. И никто её не отнимет, потому что нет в этом никакой нужды. Но кроха - она и есть кроха. А пряников сладких, известное дело, всегда не хватает на всех. Особенно на бомжей. Поэтому Западу не дано быть всеобщим и непререкаемым авторитетом, а глобализация - несомненно, самый грандиозный проект в истории человечества - сегодня буксует. Суждено ли ей выбраться из вязкой, сомнительно благоухающей субстанции, куда она влетела на скаку, знать не дано. Никому. Кроме, конечно, профессиональных теоретиков, интеллектуалов из левой элиты, полагающих себя вправе и в силе вести человечество к счастью для всех. Они по-прежнему настаивают, что проект жизнеспособен, движущие силы его осмысленны, конечные цели ясны, а идея всесильна - потому что верна.

И сколько их ни дави, всех не передавишь.

Увы.