Верюжская А.А.- моя мама и я - Николай Верюжский. Москва.1954 год
"МАМА, МИЛАЯ МАМА, КАК ТЕБЯ Я ЛЮБЛЮ..."
БИОГРАФИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
После убытия в июне 1941 года папы на фронт нас осталось только трое: мама, сестра Женя, весьма симпатичная, своенравная, эгоистичная шестнадцатилетняя девушка, в поведении которой настойчиво проявлялось желание всеми повелевать и командовать и я, болезненный, забитый и запуганный мальчик, которому ещё не исполнилось полных шести лет.
Евгения Верюжская. Январь. 1941 год.
Верюжский Коля. Углич. 1938 год.
Все трудности и заботы о нашем выживании легли целиком и полностью на хрупкую, скромную, трудолюбивую и заботливую маму.
Моя мама, Александра Александровна Верюжская, урождённая Соколова, русская, православного вероисповедания, родилась в 1899 году в семье, которая постоянно проживала в Угличе Ярославской губернии, четвёртым и последним ребёнком.
Сохранился подлинник Свидетельства о рождении моей мамы, который был выписан 27 августа 1906 года для поступления в первый класс начального Угличского Мариинского женского училища, а в последующем был востребован при получении паспорта в 1933 году. Приведу полностью текст этого интересного документа в редакции того времени.
Свидетельство
Въ метрических книгах Угличской Крестовоздвиженской церкви значится, что состоящаго при Министерстве Юстиции действительного студента Ярославскаго Юридическаго Лицея Александра Глебыча Соколова (уже умершего) и законной жены его Капитолины Елисеевой дочь Александра родилась в 1899 году месяца Апреля 10 дня, крещена 15 дня того же месяца.
О чем и свидетельствую, священник сей церкви
Николай Казанский.
1906 года 27 Августа.
Печать Крестовоздвиженской церкви.
После смерти своего отца, когда Александре исполнилось всего пять лет, семья Соколовых, постоянно испытывая определённые материальные затруднения, жила только на пособие в 14 рублей в месяц за потерю кормильца.
В силу сложившихся семейных обстоятельств с самого детства маме не пришлось жить в условиях повышенного комфорта и, ухаживая за своей больной матерью, выработала привычку к домашнему повседневному труду. Не имея возможности приобретать новые вещи для себя, ей приходилось даже в период учёбы в гимназии донашивать одежду и обувь своих старших сестер.
Семья Соколовых. Углич. 1906 год. Стоят: Еротиида и Виталий. Сидят: Евстолия Глебовна Фомина (Соколова), Капитолина Елисеевна Соколова (Суходольская), Зина и Шура Соколовы.
В детстве, упав с кустов хрупкой бузины на осколок стекла, она повредила переносицу, и шрам от этой досадной травмы остался на всю жизнь.
В безрадостном детстве у мамы все-таки были яркие, хотя и редкие, моменты, сохранившиеся в памяти на всю жизнь. Так, например, она весьма часто вспоминала о том, что в период учёбы в начальных классах гимназии принимала участие в детском спектакле "Красный цветочек", в котором успешно исполнила главную роль.
На чудом сохранившейся программке того спектакля напечатано, что в воскресенье, 7-го февраля 1910 года будет дан спектакль "Красный цветочек", где роль "Красного цветочка", дочери богатого князя, будет исполнять А.Соколова. Далее в программке указывалось, что после спектакля состоятся танцы, начало в 6 часов вечера, окончание в 12 часов ночи. На этой программке уже значительно позже мама написала: "Какой это был счастливый день моего далёкого детства!".
Закончив Угличское Мариинское женское начальное училище, а затем в апреле 1918 года полный курс Угличской женской гимназии с серебряной медалью, дающий право на звание учительницы и заниматься учительской деятельностью, Александра Соколова была направлена в ноябре 1918 года в Тешеловскую школу, находящуюся в деревне Бздёхово Новосельской волости Угличского уезда. Через год её перевели в Левайцевскую школу Улейминской волости Угличского уезда.
Выпускной класс женской гимназии. Углич. 1918 год. Вторая справа во втором ряду сверху - Александра Соколова.
О первых годах своего учительского стажа мама вспоминала, как о трудном в житейском отношении, но интересном для жизненного опыта периоде.
К молодой учительнице, приехавшей из города, местные жители, в основе своей абсолютно безграмотные, относились настороженно, но в меру уважительно, оценивая долго ли пробудет здесь очередная приезжая "училка". Местный староста, видимо, по своему положению, препятствий к обучению детей не чинил и даже оказывал посильную помощь в обустройстве школьного помещения.
Главные трудности в учебном процессе, как ни странно, возникали не из-за отсутствия учебников, пособий, тетрадей и других школьных принадлежностей, а из-за того, чтобы убедить взрослых отпускать детей на учёбу и заинтересовать тех детей, которые стали посещать занятия. Особенностью проведения школьного урока заключалась в том, что в одном помещении, предназначенном, но мало приспособленном для занятий, находились дети разных возрастов и разного уровня подготовки. Требовалось для каждой категории учеников дать те знания, которые для них предназначены учебной программой.
Мама не без гордости, но в тоже время с юмором рассказывала об одном случае, когда её однажды послали в Новое Село за деньгами, и ей пришлось проскакать по лесной дороге несколько десятков километров, до этого ни разу в своей жизни, не садившейся на лошадь.
Деньги она получила керенками, несколько миллионов, отпечатанные на одной стороне в виде рулона. Обернув рулон денег вокруг себя под верхнюю одежду, она также верхом на лошади отправилась в обратный путь. Время тогда было лихое, смутное, революционное. И надо же такому было случиться, что ей повстречался рыскающий по лесам конный вооруженный объезд из нескольких человек то ли "зелёных", то ли "красных", то ли "синих". Поскольку мешка с деньгами в руках у неё не было, то отбирать было нечего. Крайне перепуганная, но невредимая и с деньгами она возвратилась в деревню, чувствуя себя, по меньшей мере, в роли Жанны Д"арк победительницей.
Казалось бы, поездка закончилась успешно, однако последствия от неё оказались не столь благоприятны. Дело в том, что при отсутствии техники безопасности, как бы теперь сказали, лошадку ей дали без седла и невразумительно объяснили порядок управления гужевым транспортом: дескать, сама разберёшься по ходу событий. В результате этого конного марафона, как вспоминала мама, ноги оказались натёрты до крови и очень долго заживали. Больше она никогда на лошадь не садилась, хотя ей нравились эти умные домашние животные. Помню, как мама значительно позже очень радовалась успехам наездницы - олимпийской чемпионки Елены Петушковой, вспоминая при этом весьма поучительную свою езду на лошади.
Период "сельской учительницы" у мамы закончился в 1920 году, когда её перевели в город Углич.
Старшая сестра мамы Еротиида Александровна Соколова (1887-1964). Весьёгонск. 1907 год.
В молодые годы, сравнивая себя со своими старшими сёстрами и подругами по учёбе в гимназии, мама не считала себя красивой, в её гардеробе никогда не было модных и изящных платьев. Однако она следила за собой, всегда была опрятна и аккуратна и даже в традиционной для учительницы одежде выглядела превосходно.
Средняя сестра мамы Зинаида Александровна Соколова (1897-1972). Углич. 1915 год.
Возможно, как для любой женщины, ей тоже хотелось бы иметь шикарные наряды и драгоценности, чтобы блистать на балах, каких-либо светских приемах или при посещении театра. Но она реально оценивала ситуацию и понимала несбыточность таких намерений.
Мама прилично знала французский язык, декламировала стихи и читала книги на языке, мечтала побывать в Париже. А в последние годы она говорила, что была бы удовлетворена, если бы только посмотреть на Париж с высоты птичьего полета.
К слову сказать, маме нравилось летать на самолётах. Уже после войны мне несколько раз удалось вместе с мамой воспользоваться самолётом, как средством передвижения. В момент отрыва самолёта от земли и во время самого полёта она как-то преображалась, вдохновляясь чувством парения над землей.
Неоднократно вспоминала, что в молодости мечтала оказаться вместе с Гризодубовой, Расковой и их подругами, чтобы летать на аэропланах и совершать прыжки с парашютом. Позднее восхищалась подвигом нашей славной "Чайки" героической землячки, ярославской девушки, Валентины Терешковой, ставшей первой в мире женщиной-космонавтом.
Наверное, недаром в ходе занятий на уроках музыки и пения со своими учениками мама обязательно включала песню об орлёнке, который летит выше солнца.
Скромный, но кропотливый труд учительницы начальных классов непрерывно продолжался до 1954 года в различных школах Углича.
Через каждые четыре года 1 сентября она с грустью расставалась с теми учениками, которые переходили на следующую ступень обучения, но с радостью и новыми надеждами принимала первоклашек, чтобы вместе с ними пройти очередное четырёхлетие.
В качестве общественной нагрузки пришлось маме поработать и со взрослыми людьми, когда в период с 1922 по 1927 год участвовала в движении по ликвидации неграмотности, а с 1928 по 1930 год вела занятия по русскому языку в школе профессионального технического образования, где готовились швеи-мотористки.
Мама не отказывалась от участия и в других мероприятиях общего характера. Являясь членом профсоюза работников просвещения, в течение нескольких лет выполняла обязанности профуполномоченного. Привлекалась к работе в качестве общественного агитатора, входила в состав избирательной комиссии в избирательной компании 1939 года по выборам в местные советы депутатов трудящихся.
На основании постановления ЦИК и СНК Союза ССР о введении персональных званий для учителей от 10 апреля 1936 года мама прошла аттестацию и удостоена звания учителя начальной школы, о чём свидетельствует выданный Аттестат ? 123891 от 02 августа 1938 года за подписью Народного Комиссара Просвещения РСФСР.
О факте замужества, создании новой семьи и рождении детей я рассказал в предыдущей главе.
Я интересовался у мамы тем обстоятельством, что разница в возрасте между мной и старшей сестрой был почти одиннадцать лет, и это вносило, мягко говоря, некоторый дискомфорт в наши братские взаимоотношения.
Мама терпеливо объясняла такую нашу возрастную разницу тем, что условия жизни в конце 20-х и начале 30-х годов были не лёгкими, особенно в Поволжье: тут и повальный голодный мор (по всей стране проходили движения "Помогите голодающим Поволжья!"), и массовая безработица, и жестокое раскулачивание, и многое другое.
07 ноября 1929 года в газете "Правда" была опубликована статья Сталина, в которой победоносно сообщалось, что: "Истекший год был годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства". Статья положила начало коммунистической вакханалии против собственного народа, используя насильственные методы, повсеместно приступили к ликвидации единоличных хозяйств, раскулачиванию, разгрому хлебного рынка, конфискации зерновых запасов, возбуждению бедноты против зажиточной части деревни.
Меры принуждения, которые привели к ухудшению жизни народа, оказались эффективны, но для того, чтобы народу "жилось веселей", в ближайшие годы будет проведена беспрецедентная по жестокости антинародная полоса репрессий.
Мама говорила, что приходилось это брать во внимание, а также учитывать, что престарелые родители мамы и папы объективно также нуждались в помощи.
Только в средине 30-х годов жизнь несколько стабилизировалась. Несмотря на то, что в этот период, по существу, единственным постоянным работающим в семье оказалась мама. Её заработок в 1934 году согласно тарифным ставкам учительницы начальных классов уже составлял 330 рублей в месяц, которого, однако, едва хватало для минимального семейного существования. В этот период я и родился по желанию собственных родителей.
Самым успешным и плодотворным периодом учительской деятельности, по воспоминаниям мамы, была работа в предвоенные годы в начальной школе номер 4, где директором являлась Александра Александровна Первачёва, требовательный и тактичный руководитель, прекрасный педагог, объединившая учительский коллектив в крепкий и дружный союз учителей-единомышленников. Мама в этой школе проработала 12 лет вплоть до 1946 года, когда начальная школа номер 4 была полностью передана в состав средней школы номер 1.
Верюжская Александра Александровна. Углич. 1928 год.
Не могу не привести выдержку из маминой характеристики, которую 17 июня 1936 года собственноручно написала директор школы номер 4 А.А.Первачева:
"...Всегда добросовестное, честное отношение к своей работе, строго продуманная плановость, умелая организация и проведение уроков, чуткий и умелый подход к детям - всё это способствует хорошему усвоению и знаниям учащихся класса Верюжской А.А. и любви к ней учеников.
Человек скромный по натуре - Верюжская А.А. является ценным работником для школы и в том отношении, что, имея большой педагогический опыт, пополняя свои знания в области новейшей методической литературы, знакомая со многими вопросами педагогического мастерства - никогда не отказывается дать то или иное методическое указание, оказывая этим большую помощь в работе."
Мама всегда шла в ногу со временем, интересовалась новым, стремилась совершенствоваться, повышать свой профессиональный уровень учителя и имела непреодолимое желание получить высшее гуманитарное образование, быть дипломированным специалистом в области русского языка и литературы. Вот, например, что она пишет в апреле 1940 года в своём заявлении в Московский Государственный педагогический институт имени Карла Либкнехта с просьбой о зачислении на заочное обучение:
"... Свою работу учителя люблю и уделяю ей всё своё время. Учиться дальше и повышать свои знания желала и порывалась и в предыдущие годы, но для этого не было подходящих условий семейного характера. Вначале, по окончании среднего учебного заведения, я не могла уехать от престарелой и больной матери, а после 1925 года не имела возможности оторваться от своей семьи, где подрастали дети. В настоящий момент, я имею возможность и считаю необходимым повышать свои знания в области наиболее интересующих меня вопросов, а именно в области русского языка и литературы".
Не прошло и трёх месяцев, как 05 июля 1940 года пришел ответ за подписью заместителя Директора МГПИ имени К.Либкнехта по заочному отделению товарища А.Вигдорога, в котором сообщалось, что "Ярославская область к нашему Институту не прикреплена, и принять мы Вас не можем". Несмотря на то, что ответ был отрицательный, желание учиться у мамы по-прежнему оставалось.
Разразившаяся война перевернула весь уклад нашей жизни. С первых дней войны стало понятно, что впереди нас ожидают большие, но неосознаваемые в полной мере, испытания.
В 1941году в жаркие дни июля-августа, дождливые и холодные дни сентября-октября всё взрослое население: мужчины и женщины, включая и учащихся старших классов, рекрутировалось на рытье окопов и оборонительных сооружений.
Гражданское население на рытье окопов. 1941 год.
Занятия в школах были отменены и возобновились только в ноябре, когда отпала опасность нашей эвакуации.
Однажды в мрачное раннее и дождливое утро я неожиданно проснулся от какого-то непрерывного, длительного и надвигающегося гула, в котором воедино сливалось блеяние, мычание, ржание, сопровождаемое топотом тысячи ног бегущих животных и зычными криками погонщиков. Я подбежал к окну и увидел поразившую меня картину: вся наша центральная городская улица была полностью заполнена огромным количеством животных, которые сплошной, казалось, нескончаемой лавиной, поднимая в воздух тучи пыли и грязи, спешно двигались в восточном направлении. Подобные прогоны скота периодически продолжались до поздней осени: надо было спасать колхозный и реквизированный у частных лиц скот, чтобы не достался неприятелю.
В Углич стали приезжать первые, вырвавшиеся из оккупированных противником территорий беженцы, которые рассказывали жуткие, трагические и леденящие душу невероятные для нормального понимания истории, и эвакуированные, главным образом из Ленинграда, в числе которых была известная писательница и мужественная женщина Ольга Фёдоровна Берггольц, написавшая ещё в 1932 году автобиографическую повесть "Углич", однако вскоре возвратившаяся в свой родной город в самые тяжелые дни блокады и посвятившая ряд своих произведений подвигу ленинградцев-защитников города.
После того, как в сентябре 1941 года переписка с папой прервалась, и направляемые в его адрес наши письма приходили с пометкой "доставить невозможно", неизвестность создавшегося положения вызывала душевное дополнительное беспокойство и мучительное переживание относительно его места нахождения и состояния здоровья.
В некоторые семьи возвращались изувеченные войной фронтовики. Помнится, что однажды поздней осенью к нам заходил красноармеец, назвавшийся Василием Уткиным, который, по его словам, призывался из соседней с городом деревни и оказался на фронте в одной части вместе с папой. Уткин сбивчиво, по-крестьянски рассказывал, что ему посчастливилось вырваться из окружения под Вязьмой, но каких-либо подробностей о папе он не смог пояснить. Во многие семьи стали приходить "похоронки" сообщения с фронта о погибших.
У нас никакого подсобного хозяйства не было, и семейный доход состоял только из заработка родителей. К концу 1941 года материальное положение в семье резко ухудшилось, что создало дополнительные житейские трудности.
Оказалось, что Постановление Совнаркома СССР ? 1474 от 05 июня 1941 года "О пенсиях и пособиях лицам высшего, старшего и среднего начальствующего состава, лицам младшего начальствующего состава сверхсрочной службы и их семьям" в отношении нас, как отдельно взятой семьи, не может быть реализовано и мама не могла добиться в течение всей войны и ещё двух лет после войны права на получение пособия за ушедшего на фронт мужа, Верюжского Александра Николаевича. Требовалась бумага, доказывающая нахождение его на фронте.
Возможно, главной ошибкой было то, что папа по каким-то причинам не смог выслать, как обещал в своих письмах, этот злосчастный аттестат, явившийся основным препятствием к получению мамой пособия на несовершеннолетних детей, а также документ, подтверждающий его нахождение на фронте в рядах РККА.
Три года потребовалось на то, чтобы 22 августа 1944 года Угличский Районный военный комиссариат в своей справке подтвердил, что Верюжский Александр Николаевич действительно призван в ряды Красной Армии с 30 июня 1941 года. Но этого было ещё недостаточно, чтобы получать пособие.
На мамины запросы приходили лаконичные отрицательные ответы, некоторые из них сохранились. Я их привожу в качестве примера, подтверждающего существующий принцип отношения к людям и их проблемам, как к ненужному мусору. Кого беспокоит чужое горе, когда идёт война?
Третий отдел Центрального бюро Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии от 02 июня 1942 года даёт отписку:
"На Ваше письмо сообщаю, что сведений о местонахождении Верюжского А.Н. в настоящее время не имеется. В списках убитых, умерших от ран и пропавших без вести он не значится".
Четвёртый отдел Учётно-статистического управления Главного управления кадров Народного Комиссариата Обороны СССР от 13 декабря 1943 года пишет:
"На Ваше письмо сообщаю, что в Учётно-Статистическом Управлении ГУК НКО СССР сведений о местопребывании т. Верюжского Александра Николаевича не имеется".
Четвёртый отдел Четвёртого управления Главного управления кадров Народного Комиссариата Обороны СССР от 05 декабря 1944 года уведомляет:
"На Ваше письмо сообщаю, что сведений о местопребывании т. Верюжского Александра Николаевича в данное время в Четвёртом Управлении ГУК НКО СССР не имеется".
Как мы жили все эти годы войны? Если сказать плохо, то это, значит, ничего не сказать. Даже сейчас, порой, жалеешь, что Жукову не удалось уговорить Сталина подписать приказ о расстреле членов семей тех военнослужащих, судьба которых была неизвестна. Уж лучше бы расстреляли, чем тогда пришлось так мучиться и страдать. Что делать, когда жизнь ненавистна, но и смерть не радует?..
О чём рассказать и как написать о том времени?
Кто-то жил лучше, обеспеченнее. Кому-то повезло меньше, и нужно было приспосабливаться, чтобы выжить. Совершенно понятно, что, несмотря на объективно существующую стратификацию общества, тогда всем было плохо и трудно.
Мне же хочется рассказать только о моей маме, о своей семье, основываясь на личных ощущениях, переживаниях и воспоминаниях, оставшихся в памяти о тех годах.
Оценивая то время с позиций сегодняшнего дня, я с бесконечной благодарностью говорю о маме и восхищаюсь её твердостью духа, ее стоическому сопротивлению жизненным испытаниям, поставившей во главе семьи личное самообладание и жизненные силы на воспитание своих детей.
Привыкание к лишениям военного времени шло трудно, особенно для меня, я постоянно ныл, скулил и канючил, жалуясь на не проходящее чувство голода, и тем самым, естественно, ещё более расстраивал и терзал заботливое сердце мамы. Однажды даже её долготерпение, достигнув предела, не выдержало и, видимо, в каком-то нервном срыве она, всегда сдержанная, покладистая и тихая, вдруг, почти плача с душевным надрывом, воскликнула:
Ну, нет ничего! Режь меня на кусочки и ешь!
Я был потрясен её такими словами. Я не знал, что мне ответить маме, как поступить, как успокоить... Но точно помню, что с того дня я никогда больше не жаловался на голод, холод и другие неудобства, а даже старался подбодрить маму и оказывать по мере сил и возможности свою помощь.
Наиболее трудным был зимний период, когда из-за недостатка дров, а чаще по причине их отсутствия, топить печку в течение нескольких дней и даже недель не удавалось, и в наших двух жилых комнатах температура чаще всего была ниже точки замерзания, почти сравниваясь с внешней температурой воздуха. На окнах образовывался многосантиметровый слой льда, а наружные каменные стены дома промерзали насквозь и вечером искрились отражённым леденящим светом от зажжённой керосиновой лампы. Вода в ведрах промерзала, чуть ли не до дна и даже в самоваре, разогреваемом утром, к вечеру уже плавали льдинки.
Иногда у нас появлялись дрова, обмененные по бартеру на рынке или купленные в "гортопе" по специальной разнарядке для учителей, тогда мама топила нашу лежанку. Однако, чтобы растопить печку надо было постараться проявить недюжинное мастерство: дрова, как правило, оказывались сырые, выделяя из себя потоки воды в процессе нагревания, долго шипели и никаким образом не хотели разгораться. Мама иногда с целью растопки использовала керосин, что, конечно же, было не безопасно. Возможно, она это делала специально для меня, чтобы показать так делать нельзя. Керосин, вспыхивая, выбрасывал из печки огненный язык пламени и тут же сгорал, а дрова, как и прежде, шипели и не разгорались. В конце концов, образовавшиеся головешки, полутлея-полугоря, превращались в горячую золу.
На ближайшем расстоянии от лежанки создавалась положительная температура, с обледеневших окон начинила стекать вода и стены, подтаивая, темнели. Комната постепенно наполнялась теплом и, разместившись на лежанке, появлялась возможность на некоторое время согреться. Возникало обманчивое впечатление полного уюта и блаженства.
Для того, чтобы каким-то образом сводить концы с концами, мама вынуждена была распродать или выменять на продукты питания, главным образом, на картошку значительную часть домашних вещей: мебель, одежду, посуду. К сожалению, у нас не было бриллиантов, золотых изделий и каких-либо драгоценностей, чтобы продажей таких ювелирных вещей заполучить подходящую сумму денег и поправить своё материальное положение. Помнится, была, правда, старинная монета в один золотой рубль, и ещё, кажется, семейная реликвия, с которой маме жалко было расставаться, серьги с какими-то камешками всё это, тем не менее, также было реализовано в обмен на картошку.
Кроме того, мама научилась из маленьких кусочков материи, подбирая их по размеру и по цвету, шить одеяла или покрывала, которые становились, пожалуй, произведениями искусства декоративного народного творчества. Такие покрывала, чтобы их сшить, требовали затраты большого количества времени, которого у мамы всегда не хватало.
Занятия в школе занимали у мамы значительную часть времени, но и домашним заботам она уделяла большое внимание. На проверку тетрадей оставалась ночь.
Во время проведения учительских конференций или семинаров, чтобы не оставлять меня в промороженной квартире, мама иногда брала меня с собой. На этих мероприятиях, продолжавшихся до поздней ночи, мне было весьма скучно и тоскливо, ничего не понимая, томиться под бесконечную, как мне казалось, болтовню взрослых людей.
В слабо натопленном помещении Угличского Дома учителя, где, как правило, проходили такие заседания, все сидели в верхней одежде, не испытывая от этого какого-то неудобства: главное - не замерзнуть.
К слову сказать, значительно позже я к большому своему удивлению узнал, что в общественных местах при проведении каких-либо мероприятий нужно снимать верхнюю одежду. Как сказал великий артист и режиссер: "Театр начинается с вешалки".
На таких мероприятиях, в перерывах между учительскими дебатами в буфете, что меня привлекало больше всего, иногда продавались микроскопических размеров ржаные булочки, и мама их покупала, закрепляя мой интерес к посещению подобных заседаний.
В течение каждой зимы мне регулярно приходилось болеть: свинка, ветрянка, скарлатина, корь. Своими болезнями я доставлял маме дополнительные заботы и хлопоты. Однако, к большому своему удивлению, не помню, чтобы в годы войны я болел какими-нибудь простудными заболеваниями.
С наступлением тёплых весенних дней настроение несколько улучшалось, но текущих проблем не уменьшалось. Наступала пора готовиться к весенним полевым работам.
Дело в том, что многие семьи не имели своих земельных участков по месту своего жительства, поэтому по ходатайству трудового коллектива и профсоюзной организации, желающим выделялись на загородных пустырях от одной до двух соток земли для посадки корнеплодов, прежде всего картофеля.
На целинных никогда не обрабатываемых пустующих полях нарезали соответствующие участки, где маме выделили в разных частях за территорией города две сотки. Под посадочный материал шла малюсенькая, похожая на крупный горох, картошка, которую мама умудрялась ещё разделить на несколько частей так, чтобы сохранить на них наибольшее количество глазков для прорастания. Подготовленная таким образом для посадки картошка расстилалась на бумагу и даже накрывалась чем-нибудь, чтобы, не дай бог, подмерзла, затем убиралась под диван или наши кровати в ожидании момента появления росточков.
Теперь-то я знаю по собственному опыту, что, значит, вскопать только небольшую грядку на глинистой земле, заросшей бурьяном. Как же тогда было физически тяжко маме, миниатюрной и хрупкой женщине, ослабленной и истощённой от постоянного недоедания, обременённой всевозможными другими нескончаемыми заботами, вскопать, посадить, затем несколько раз за лето прополоть, окучить, а осенью выкопать многострадальный картофельный урожай, принести на своих плечах мешки с картошкой домой, сохранить и постараться растянуть её расход, как только возможно на продолжительный срок. Бывало так, что сохранить картошку слишком долго не удавалось. Однако мама подмороженную и начинающую портиться картошку не выбрасывала, а каким-то способом перерабатывала в крахмал, который использовала для выпечки так называемых картофельных оладий.
По весне, как только с полей сходил снег, многие горожане, в том числе и мама, устремлялись на колхозные картофельные поля в надежде найти хотя бы несколько картофелин, пролежавших всю зиму в замерзшей земле, прошлогоднего случайно неубранного урожая. Если такому поиску сопутствовал успех, то найденный продукт из-за низкой кондиции в большинстве случаев не мог использоваться по прямому назначению, и поэтому чаще всего также шел на домашнюю переработку по получению картофельного крахмала.
В эти годы неоценимым подспорьем для всех оказались большие рыбные уловы. Волга - наше национальное богатство, как бы услышав "народный стон", в очередной тяжелый для народа исторический период откликнулась своими неиссякаемыми рыбными запасами. Рыбу ловили круглый год: зимой и летом кто только мог: вплавь на лодках или с берега и как только хотел: сетями, неводами, перемётами, удочками. Никаких ограничений тогда не было.
Созданные рыболовецкие бригады обеспечивали рыбой магазины, ларьки и лавочки, которые продавали, свежую живую рыбу летом, мороженую - зимой.
В городе была организована столовая, для работы в которой по обработке постоянно поступающей рыбы приглашались дополнительно к персоналу столовой желающие и за это они получали талоны на бесплатное питание. Для всех остальных, которых было предостаточно, жаждущих утолить свой голод и отобедать рыбным супом с котлетами из рыбы, цены были весьма доступные. Многие брали обеды на дом.
Были случаи, когда мама, например, в зимние или летние каникулы, также подрабатывала в этой столовой в качестве обработчицы рыбы, получая для нас право на бесплатные рыбные обеды, о качестве которых практически никто не задумывался.
К слову говоря, рыбий запах и вкус рыбных котлет, как постоянно напоминающие голодные военные годы, так сильно въелся в мой организм, что на долгие годы приглушил всякий интерес к любой рыбной диете.
Даже летом, когда наступали летние каникулы, в погожие жаркие дни и в ненастье продолжалась борьба за выживание. Мама всегда находила необходимую и нужную работу. Когда созревали лесные дары: грибы-ягоды, а в ближайшем к городу лесном окружении на такое добро всегда был хороший урожай, мама, а иногда к ней присоединялась и Женя, ходили в лес и собирали ягоды (малину, чернику, голубику, бруснику, клюкву) и разные грибы. По возвращению домой, всё собранное тщательно сортировалось, взвешивалось и подготавливалось для продажи: деньги, хоть и маленькая сумма, всегда были востребованы в суровый зимний период. А когда погода не благоприятствовала походам в лес, то мама что-то шила, подшивала, реконструировала из старой одежды для использования самим или для обмена на продукты зимой. На моё удивление, например, мама сшила для меня летние матерчатые тапочки, подмётки которых были из скрученной верёвки. В этих тапочках я щеголял при посещении общественных мест: например, когда ходил в магазин приобрести нормированный по карточкам хлеб, чтобы в километровой очереди мне не отдавили босые ноги.
С наступлением осени всё трудоспособное население направляли на торфоразработку и уборку урожая в ближайшие и отдаленные от города колхозы. Ученики средних и старших классов вместе с учителями вместо учебных занятий неделями добывали торф или выкапывали картошку, брюкву, турнепс, но самой трудной работой была уборка льна, который не косили косой или серпом, а теребили, выдергивая мелкими щипками, чтобы не повредить стебли этого растения. Поскольку в такой работе требовалась большая аккуратность, поэтому на этот участок направлялись только женщины, которые голыми руками без перчаток и рукавиц не резкими движениями выдергивали небольшой пучок льна, легонько встряхивая и тормоша, укладывали на подготовленные валки с наименьшими изъянами так, чтобы не было "бороды", то есть без спутаnbsp;Четвёртый отдел Учётно-статистического управления Главного управления кадров Народного Комиссариата Обороны СССР от 13 декабря 1943 года пишет:
нных и скомканных стеблей.
От такой изнурительной работы особенно без привычки руки грубели, образовывались трещины, появлялись мозоли, которые лопались, кровоточили и долго не заживали. Считается, что самый хороший лен тот, который собран вручную. Может, поэтому льняные изделия даже сейчас ценятся дороже, чем какая-нибудь синтетика.
Мама рассказывала, что в той бригаде, где она оказывалась, качество убранного льна всегда было отличное. Передовиков производства руководство некоторых колхозов иногда премировали небольшим количеством картошки или другими продуктами.
Для мамы в тот период главной заботой, пожалуй, являлась моя сестра Женя, которая в 1943 году в восемнадцатилетнем возрасте закончила десять классов средней школы. Естественно, мама была озабочена её дальнейшей судьбой и думала, чтобы она продолжила учёбу и получила, прежде всего, высшее образование. В условиях провинциального Углича какие-либо перспективы на эту тему были просто абсурдны. Обучение в других города в военные годы тоже было весьма проблематично по многим причинам. Тем не менее, Женя несколько раз предпринимала попытки поступления в институты. В школе Женя зарекомендовала себя твёрдой "хорошисткой", так как училась только на "хорошо" и "отлично", поэтому сдавать в институт приёмные экзамены для неё не представляло никакого труда.
Правда, у неё в аттестате за 10-й класс все-таки оказались два "трояка": один по немецкому языку, второй - по военно-физкультурной подготовке. В первом случае из-за своей строптивости и личной антипатии к учителю Николаю Николаевичу Черемовскому, которого презрительно называла "Колей-немцем", сознательно не училась по этому предмету. А во втором случае к спорту относилась всегда с презрением и игнорировала физкультурные занятия.
Н.Н.Черемовский среди учительского коллектива был весьма уважаем, и слыл опытнейшим учителем, имеющим большой педагогический стаж. Достойный семьянин. Вместе со своей женой Анфисой (среди своих хороших знакомых её звали просто Фусой) они воспитывали двух детей. Кажется, старшей была очень привлекательная девочка Анечка, приблизительно одного со мной возраста, но, к сожалению, мы с ней никогда не были даже лично знакомы.
Сестра мамы, Зинаида Александровна Соколова (тётя Зина) с Фусой были в дружеских отношениях, довольно часто встречались и вели бесконечные разговоры на различные темы. Вполне возможно, что некоторые подробности грубого отношения Жени к тёте Зине становились известны и Николаю Николаевичу, который на уроках немецкого языка в мягкой и тактичной форме пытался, не переходя на личности, подсказать своей ученице линию правильного поведения со старшими.
Надо заметить, что Жене никогда не нравилось, чтобы ей кто-нибудь что-нибудь указывал и давал советы, она всегда считала, что только её мнение истинно верное и никогда ни перед кем не встанет на колени, чтобы изменить своё решение.
В итоге советы учителя, носившие дружеский рекомендательный характер, воспринимались ученицей как личное оскорбление.
Сразу после окончания средней школы, Женя вместе со своей школьной подругой Леной Андреевой, необыкновенно красивой девушкой, отправились покорять Москву, имея многоплановые намерения стать специалистами в различных областях от разведения, кормления, содержания и правильного использования сельскохозяйственных животных до организации и осуществления технологических и производственных процессов, способах обработки материалов в сфере самолётостроения. Обе подали документы сразу в два учебных заведения: Московский Зоотехнический институт, находящийся в ведении Народного Комиссариата Внешней торговли СССР и Московский авиационно-технологический институт. Успешно сдали вступительные экзамены не только за себя, но в порядке поддержки одновременно и за некоторых новых подруг, прошли через сито мандатных комиссий и были зачислены в число студентов сразу двух институтов. Однако из-за ограничений или полного отсутствия в общежитиях мест для студентов, а также невозможности получить прописку даже в частном секторе, что исключало иметь продовольственные карточки и стипендию, вынуждены были возвратиться восвояси.
На следующий, 1944 год обе подружки собрались ехать в недавно освобожденный от немцев Киев, отправили документы в институт лесной промышленности и получили вызов, однако по каким-то причинам эта поездка не состоялась.
Без особого желания, лишь бы только куда-либо пристроиться, Женя пыталась пробиться в Угличскую специальную школу мастеров сыроварения, которая функционировала при Всесоюзном научно-исследовательском институте Народного Комиссариата Мясной и Молочной промышленности СССР. Сам институт, так же как и спецшкола, хотя и находились в Угличе, но были сверхсекретными организациями, не хуже, а может даже лучше, чем Угличская ГЭС, поскольку обеспечивали партийную и государственную верхушку свежайшей высококачественной мясомолочной продукцией. Поступление в спецшколу для Жени так же оказалось закрытым, что очень было, жаль, так как творожок со сметанкой и сахарком она очень любила, но тогда об этом и мечтать было невозможно.
Но, как говорится, нет, худа без добра, в конце 1943 года и начале 1944 года в Углич была передислоцирована воинская часть 45740, в строевой отдел которой и устроилась работать Женя. Такой ход развития событий приобрёл судьбоносный характер в первую очередь для Жени, но, как оказалось в последствии, в определённой степени и для меня.
Воинская часть на основании своего профиля и назначения называлась "Учебным отрядом", в состав которого входило многочисленное по количественному составу подразделение матросов срочной службы с ускоренной подготовкой младших специалистов химической службы для кораблей и частей военно-морского флота.
Одновременно с подготовкой матросов проходили обучение курсанты по программе подготовки среднего звена специалистов-химиков, которые по завершению учёбы получали офицерское звание "младший лейтенант" и дипломы о среднем специальном образовании.
Так вот, эта воинская часть, внесла определённые изменения в размеренный ритм нашего провинциального городка. Особенно оживилась вся женская половина городского населения и ближайших деревень, проявляя явные намерения избавить молодых моряков от холостяцкой жизни.
Забегая вперёд, скажу, что воинская часть просуществовала в нашем городе два года, а затем перебазировалась в Карелию, где была расквартирована в городе Сортавала. Вместе с частью навсегда уехала из Углича и Женя. В скором времени она вышла замуж за выпускника этого училища молодого лейтенанта флота Марата Алексеевича Захарова, создала свою семью и напрочь забыла об Угличе на несколько десятков лет, но об этом будет отдельный рассказ.
А тогда, поначалу у Жени появилось много новых знакомых из числа морского персонала, однако я замечал, что она никогда никому не отдавала особого предпочтения. Всегда появлялась в окружении пяти-шести моряков-ухажёров, которые в дни увольнения сопровождали её до нашего дома. На вечерах отдыха, которые проводились в клубе отряда (бывшем городском кинотеатре), кроме демонстрации кинофильмов, как правило, организовывались танцы, которые Женя никогда не пропускала. Она быстро научилась выделывать всякие сложные танцевальные движения, которые назывались фокстротом, танго, вальсом или полькой с краковяком.
Для того, чтобы закрепить свои танцевальные навыки, она пыталась проводить тренировки в домашних условиях. Иногда, когда я оказывался дома, Женя использовала меня в качестве объекта-партнёра для разучивания тех или иных танцев. Это для меня было тяжёлым испытанием не только потому, что противно, но и весьма болезненно. Крепко схватив меня за уши, она делала какие-то замысловатые пируэты-повороты и требовала, чтобы я, не наступая ей на ноги, перемещался с ней синхронно. Боясь за сохранность своих ушей и испытывая нестерпимую боль, я вынужден был как-то топтаться на месте, делая неловкие движения.
Однажды мама оказалась свидетелем таких уроков "мучителя танцев" и, увидев мои страдания, в очередной раз строго-настрого запретила Жене издеваться надо мной. Не скрывая своей глубокой обиды за оскорбительное отношение ко мне, я твёрдо и достаточно убедительно заявил:
Вот когда вырасту, никогда с тобой танцевать не буду.
Это ещё как сказать, усмехнувшись, ответила сестра.
Однако по прошествии немногим более десяти лет с момента этого разговора, когда я, уже закончив в 1957 году Высшее Военно-Морское училище, в звании лейтенанта, в первый же свой офицерский отпуск, поддавшись желаниям Жени и забыв свои обиды, отправился с ней в московский дом офицеров на какой-то "Осенний бал", где повальсировал и пофокстротил ряд танцев, чем вызвал у неё, наверное, какие-то воспоминания далёкой молодости военного периода.
Для нас, мальчишек, появление в нашем городе значительного числа людей в морской форме так же вызвало большой интерес и, в первую очередь, пожалуй, как наглядный пример для подражания.
Особенно выделялись курсантские подразделения своей более организованной, слаженной, морской выправкой. В конце лета, после военно-морской практики, которую, как положено, проходили на кораблях и в частях, даже принимая участие в боевых действиях, курсанты возвращались крепкие, загорелые, возмужавшие, отчаянные, а некоторые даже с боевыми наградами.
Невозможно было оставаться равнодушным, когда курсанты, следуя в чётком строю по нашей центральной улице, вслед за запевалой все вместе дружно с залихватским присвистом подхватывали припев песни:
"Грудь в тельняшке нараспашку
И с гранатой на боку.
Долго будут помнить гады
Моряков на берегу!"
Испытывая необыкновенный прилив бодрости и душевный внутренний подъём, помимо моей воли ноги сами бежали квартала два-три рядом со строем курсантов, которые, как мне казалось, олицетворяли всех наших бравых, смелых и никогда непобедимых, овеянных героической славой русских моряков.
Вполне определённо могу сказать, что эти до сей поры яркие впечатления, без всякого сомнения, не могли не сказаться на моём желании в будущем стать моряком.
Мне запомнились многие песни, которые они тогда чаще всего пели: "Бескозырка, ты подруга моя дорогая...", "Эх, махорочка, махорка, породнились мы с тобой...", "Прощайте, Скалистые горы...", "Как-то рано на рассвете заглянул в соседний сад...".
Вспоминаю, что в те годы мне несколько раз посчастливилось посмотреть фильм "Морской ястреб". И вот однажды, совсем недавно, разбирая старые бумаги, я обнаружил бережно сохранённые мамой несколько листочков с моими детскими рисунками на морскую тематику, где наш катер с надписью "Морской ястреб" сбивает фашистский самолёт со свастикой.
Нескончаемая и жестокая война, казалось, подходила к своему завершению, в народе чувствовалось приближение радостной надежды на возвращение домой фронтовиков и постепенное улучшение условий жизни. Но большинству семей ещё предстояло пережить много горя и разочарования, узнав о неминуемых потерях на войне своих близких родственников.
Наконец-таки наступил май 1945 дни всеобщего ликования. Люди безудержно радовались победе над фашистской Германией, а по прошествии нескольких месяцев разгрому милитаристской Японии.
Ценой невероятных жертв и героической стойкости всего народа была достигнута победа над вероломным и коварным врагом. Нельзя забывать, что в этой жестокой войне наши потери по неокончательным и уточняемым подсчётам составили более 37 миллионов человек, а это значит, ежедневно погибало свыше 24 тысяч человек.
Лично для меня особенно запомнился день победы над Японией по нескольким причинам. Во-первых, окончание войны совпало с моим днём рождения, когда завершалось моё первое десятилетие жизни, хотя в семье мама никаких торжеств не устраивала по этому поводу, но всё равно настроение было превосходное.
Вторая причина, чтобы запомнить этот день, была очень серьёзная, которая принесла новые переживания для мамы, да и в меня вселила массу волнений и страхов.
А случилось следующее. В этот праздничный день мы с мальчишками решили полакомиться уже поспевшей черёмухой, которая росла на территории огородов ближайших домов. Мы облазили все деревья черёмухи и набили оскомину во рту от терпких ягод. Но вдруг кто-то из ребят, вероятней всего это был "наш предводитель" Лёвка Васильев, предложил поиграть в салки на деревьях, уподобив себя Тарзану. Мы уже хорошо были ознакомлены с проделками этого самого Тарзана по трофейным фильмам, недавно демонстрировавшимися в наших кинотеатрах с большим зрительским интересом.
Деревья черёмухи для такой игры оказались малы, а ветки были хрупкие. По инициативе того же Лёвки Васильева, будь он не ладен, перелезли на расположенные невдалеке огромные вековые, толстенные и высоченные липы, четыре или пять из которых стояли вплотную друг к другу и кроны их переплетались между собой, что позволяло достаточно свободно перелезать с дерева на дерево. Условия, казалось, для необычной обезьяноподобной игры были просто идеальные.
Вскарабкавшись по веткам почти до самой макушки липы, я, видимо, поторопился, когда перебирался с ветки на ветку, чтобы уклониться от водящего, и сорвался вниз. Падая, я как будто бы на мгновение "выключился", но, тем не менее, чувствовал, что меня несколько раз переворачивало в воздухе, когда в ходе полёта натыкался на ветки. В последний момент свободного падения я ощутил, как меня отбросило от ствола дерева метров на пять в результате удара о крупную ветку, и я шлёпнулся плашмя животом на землю, поджав под себя левую руку.
В первые секунды, продолжая лежать на земле и как бы прислушиваясь к себе, я не испытывал ни страха, ни боли. Однако сразу появилось чувство вины перед мамой, что этим поступком я в очередной раз доставил ей волнение и беспокойство.
Пацаны, потихоньку спустившись с деревьев, окружили меня и с нескрываемым испугом смотрели, не задавая никаких вопросов.
Убедившись на первых порах, что руки-ноги целы и явных увечий нет, кроме незначительных царапин на лице и ладонях, я посмотрел вверх на дерево, макушка которого показалась мне где-то в небесах, и от этого стало как-то не по себе.
Встав на ноги, я вдруг почувствовал некоторое неудобство в левой руке и, слегка придерживая её, в окружении явно сопереживающих мне ребят самостоятельно пошёл домой.
К моему счастью дома находилась Женя в компании с несколькими своими ухажёрами-морячками. По моему растерянному и, наверное, жалкому виду она поняла, что мне нужна экстренная помощь. Не вдаваясь в детали случившегося, Женя не растерялась (помогли первоначальные знания санинструктора, которые она приобрела, когда их, школьниц старших классов, посылали дежурить в госпиталях) и при поддержке своих сопровождающих сообразила, что для моей повреждённой руки надо сделать щадящую повязку.
Несмотря на то, что время в этот праздничный день близилось к вечеру, и вероятность работы городской поликлиники была маловероятна, тем не менее, Женя не стала откладывать на завтра и решила отвести меня в санитарную часть своего отряда. Дежурный фельдшер, которого пришлось дожидаться длительное время, был очень удивлён и недоволен нашему появлению, однако благодаря настойчивости Жени, доказавшей, что она, являясь сотрудником этого Учебного отряда, требует для меня, своего брата, оказание срочной медицинской помощи.
Фельдшер долго крутил, мял, тискал, изгибал, выворачивал, выкручивал, закручивал, заворачивал мою травмированную руку, но никак не мог взять в толк, что же на самом деле произошло, какой диагноз нужно поставить и какие надо принять меры. Фельдшер был весьма удивлён тем, что я не кричал и не плакал от боли, которую я должен был испытывать при проведении такого механического диагностирования. Пока он проводил со мной свои эксперименты, рука в локтевом суставе стала распухать.
Без рентгеновского снимка, а только на основании внешнего осмотра явно выраженной травмы руки он принял решение наложить мне гипс на распухшую руку и приказал это выполнить медицинской сестре. Гипс мне быстренько намотали без установки шины, фиксирующей горизонтальное положение руки. Пока гипс был мягкий, то он слегка изогнулся в соответствии с формой тела. После всех процедур в сопровождении Жени я возвратился домой.
Мама, увидев мою руку в гипсе, крайне расстроилась и потребовала объяснения случившемуся происшествию. После моих долгих и подробных объяснений, как всё произошло и никто, кроме меня самого, не виноват в том, что я свалился с дерева. Но мама не хотела в это верить, думая, что меня кто-то столкнул умышленно, а я из-за страха отмщения беру всю ответственность на себя. В течение нескольких дней мама разговаривала с ребятами и их родителями, выясняя обстоятельства данного факта. В конце концов, мама убедилась в том, что в такой ситуации мог оказаться любой из участников игры, и все ребята искренне сочувствуют моему положению, сопереживают и раскаиваются в проведении такого опасного и неразумного мероприятия.
Никаких мер физического наказания ко мне не предпринималось. Однако в целях воспитания я получил не только от мамы, но и от Жени изрядную порцию нравоучений, многое из сказанного запомнилось мне на долгие годы.
Эта травма руки оказалась достаточно сложной: перелом предплечевой кости и вывих в локтевом суставе. Процесс восстановления теперь уже под наблюдением врачей городской поликлиники шёл крайне медленно, в течение двух месяцев опухоль не проходила, и гипс не снимали. Затем, после того, как гипс всё-таки сняли, но рука в месте перелома оказалась в искривлённом виде, а в локтевом суставе не разгибалась и вообще плохо двигалась, поэтому повторно наложили гипс и рекомендовали по возможности её разрабатывать.
Надо сказать, что эта травма так и осталась моей "тайной": ни в одном моём личном медицинском документе никогда не было зафиксировано об этом факте. На это есть свои объективные и субъективные объяснения, о которых придётся рассказать при описании других событий.
Победоносное завершение войны, бесспорно, внесло большое моральное удовлетворение, но условия жизни не изменились и по-прежнему были весьма тяжелы. В течение всех военных лет, как я уже отмечал ранее, маме так и не удалось добиться получения государственного пособия за своего мужа, Верюжского Александра Николаевича, находящегося в рядах Красной Армии с июня 1941 года.
В декабре 1946 года проводились первые послевоенные выборы в Верховный Совет СССР. Депутатом по Ярославскому избирательному округу при полной поддержке избирателей был избран Громадин М.С.
Громадин Михаил Степанович (1899 1962), генерал-полковник. Являлся заместителем Наркома обороны страны по ПВО, а после войны занимал должность Командующего войсками ПВО страны.
Весной 1947 года мама написала подробнейшее письмо депутату Громадину М.С., в котором обращалась за содействием и помощью в решении вопроса о получении пособия за мужа, которое не выплачивалось в течение шести лет, т.е. с июня 1941 года по день обращения, в соответствии с существующим Постановлением Совнаркома СССР ? 1474 от 05 июня 1941 года "О пенсиях и пособиях военнослужащим ... и их семьям".
От депутата Верховного Совета СССР генерал-полковника Громадина М.С. на форменном личном бланке незамедлительно пришел ответ, содержание которого привожу полностью.
В Ярославский областной
военный комиссариат
К о п и я: Верюжской А.А. г. Углич,
ул. Карла Либкнехта, д. .? 17
Направляю заявление гр. ВЕРЮЖСКОЙ А.А. о не выплате пенсии в течение 6 месяцев (так указано в письме и выделено мной Н.В.) для Вашего вмешательства.
Ответ сообщите ВЕРЮЖСКОЙ А.А., копию прошу выслать мне.
ПРИЛОЖЕНИЕ: Заявление гр. ВЕРЮЖСКОЙ А.А.
на 2-х листах.
Подпись: Г р о м а д и н (зелёным карандашом Н.В.).
Комментируя письмо депутата Верховного Совета СССР Громадина М.С., хотелось бы заметить, что секретариат, готовивший проект письма, допустил существенную ошибку в тексте, указав вместо шести лет "шесть месяцев". По всей вероятности, в секретариате не могли даже вообразить, что пособие семье военнослужащего вообще не выплачивалось.
Кроме того, обращает внимание характерная сталинская особенность того времени подписывать документы цветными карандашами: красным "запретить", синим "воздержаться", зелёным "разрешить". Чиновникам всех уровней такие "особенности" ставить подписи, безусловно, были хорошо известны и на основании этих "подсказок" принимались нужные руководству решения.
Ярославский облвоенком, получив от депутата-генерала бумагу для исполнения, подписанную зелёным карандашом, стал выполнять указание с упреждением, но впопыхах из-за излишнего усердия слегка запутался в датах.
Неожиданно мама получила письмо от Ярославского областного военного комиссара генерал-майора Ромашина, в котором этот ретивый комиссар вдруг известил о столь долгожданном назначении пенсии.
Для подтверждения сказанного привожу официальные бумаги полностью.
Ярославский областной военный комиссариат
Финотделение от 24 июня 1947г. за ? АЯ 17204
Гр.Верюжской Александре Александровне
г. Углич, ул. Карла Либкнехта, д.17
На основании ст. 9-а Постановления СНК СССР ? 1474 от 5 июня 1941 года "О пенсиях и пособиях лицам высшего, старшего и среднего начальствующего состава, лицам младшего начальствующего состава сверхсрочной службы, специалистам рядового состава сверхсрочной службы и их семьям", Вам с 1 июня 1947года назначена пенсия в размере 150 рублей в месяц (выделено мной Н.В.). Выплата пенсии будет производиться из Госбанка г. Углича, куда одновременно высланы пенсионные документы. За получением пенсионной книжки и пенсии Вам надлежит обратиться в указанный Госбанк.
![Верюжская А.А.- моя мама и я - Николай Верюжский. Москва.1954 год [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/vaa-13.jpg)
![Евгения Верюжская. 1941 год. Январь. [Семейный архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/1941g.jpg)
![Верюжский Коля. Углич. 1938 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/vaa-8.jpg)
Верюжский Коля. Углич. 1938 год.
![Семья Соколовых. Углич. 1906 год. Стоят: Еротиида и Виталий. Сидят: Евстолия Глебовна Фомина (Соколова), Капитолина Елисеевна Соколова (Суходольская), Зина и Шура Соколовы. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/vaa-2.jpg)
![Выпускной класс женской гимназии. Углич. 1918 год. Вторая справа во втором ряду сверху - Александра Соколова. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/vaa-3.jpg)
![Старшая сестра мамы Еротиида Александровна Соколова (1887-1964). Весьёгонск. 1907 год. [Семейный архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/aav1.jpg)
![Средняя сестра мамы Зинаида Александровна Соколова (1897-1972). Углич. 1915 год. [Семейный архив.]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/aav3.jpg)
![Верюжская Александра Александровна. Углич. 1928 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/vaa-6.jpg)
![Гражданское население на рытье окопов. 1941 год. [Архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/mama/vaa17.jpg)