Аннотация: Всем Женщинам ждущим с войны своих мужчин посвящаю.
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них,
И каждый раз навек прощайтесь
И каждый раз на век прощайтесь,
Когда уходите на миг...
С любимыми не расставайтесь.
Старая облупившаяся дверь, вставшая дыбом краска, как высохшая грязь в пустынях Гвинонэрбэ...
И такое же чувство одиночества и безысходности. Проклятая работа, проклятые полутёмные коридоры, трижды проклятого города улья, города монстра, пожирающего своих детей.
Где-то за поворотом, а может и нет, в тусклом, мерцающем свете уличного фонаря не разглядеть, капает вода из проржавевших труб.
-А ведь этот парень, наверное очень хотел сюда вернуться, для него этот сырой, пропахший гнилью квартал был пределом мечтаний небось.-
Тускло, мерцая матовым железом и тихо урча микро моторчиками, протез заменивший его владельцу руку, обсыпая засохшую краску, глухо постучал в дверь.
Через некоторое время, там послышалась возня, дверь распахнулась, и военный почтальон Билт Кортней, бывший ефрейтор 245-ого Тивийского, бывший муж, бывший отец. Слишком много в его жизни стало, бывшим. Столкнулся взглядом с невысокой, миловидной, рыжеволосой женщиной.
Уже привычно выдержав, немного испуганный, даже в чём-то враждебный взгляд, почтальон молча протянул вдове чёрный с серебряным имперским орлом пакет.
Сиплый, почти не человеческий голос, издаваемый изувеченной ещё там, на Гвинонэрбэ гортанью, проскрипел: -Мне очень жаль, поверьте-.
Женщина, как будто не понимая, ЧТО вручил ей этот странный, сгорбленный человек в мешковатой форме, медленно, как будто в трансе, вскрыла пакет.
И вот она, кажется, поняла, узкая, натруженная ладошка закрыла половину худенького, молодого, но уже покрытого морщинами лица.
Билт видел это множество раз, очень много, он уже давно забыл лицо той первой вдовы, которой он вручил этот четырежды проклятый конверт. Хотя казалось, что уж её то он никогда не забудет. Забыл. Он много смог забыть.
Вот и сейчас, он хотел, очень хотел бы посочувствовать этой маленькой, хрупкой женщине. Но не мог, не получалось. Как будто тот доктор, что насовал в него кучу железок вместо разорванных и пробитых, органов и мышц выкинул нечто очень важное. Сердце. Вспомнилась, вдруг старая песенка бульдозеристов, похоронных команд. Да там, в выжженной пустыне, хоронили бульдозеристы и экскаваторщики. Прерываясь на обед, отмахиваясь от туч мух, что кружили на вчерашними полями славы и доблести, они лопали свои сухие пайки, а потом устроившись с тени измазанных кровью, с кусками присохшей плоти, гигантских ковшей бульдозеров пели:
Люди с сердцем трепетным,
Давно умерший вид,
Каменное сердце гвардии,
Давно уж не болит.
Как давно это было. И как далеко он от этого всего.
Почтальон развернулся спиной к трясущейся, опирающейся спиной на косяк, женщине, так и закрывающей рот ладонью. И уже сделал первый шаг, как вдруг за его спиной раздался, весёлый, звонкий голос:
-Сашенька, Саша, а тебя убили, опять!-
Из глубины дверного проёма выплыла могучая фигура, меднобородого, мускулистого мужчины, здоровенная ладонь выхватила у улыбающейся женщины пакет, поднесла к лицу. Левая бровь, пересечённая шрамом заинтересовано изогнулась. Рот расплылся в усмешке.
-Ну ещё одна в твою коллекцию-
Выйдя из двери в тусклый свет, странный человек позволил себя рассмотреть: короткие шорты и майка почти не прикрывали громадное, но вместе с тем жилистое тело. Многочисленные шрамы и татуировка с двухглавым орлом, не оставляли сомнения в профессиональной принадлежности.
-Эй служивый- обратился он к почтальону -Как звать?-
-Бил, Бил Кортней сэр-
-Сэров для Кентерберийцев прибереги, они там это любят, клоуны раскрашенные, мы Лукиарии попугаев не любим, ты это, не удивляйси. У моей жены, там, в рамочках по стенкам, таких вот, цидулек, штук десять висит. Всё хоронят меня, хоронят, а я нет, живой, живой я!-
И со смехом развернувшись, рыжебородый, подхватил резким, но мягким движением, взвизгнувшую женщину на руки и уволок в дверь. Дверь же получив изнутри пинок ногой, захлопнулась. От удара краска, видно ждавшая видимо только подходящего случая, лёгкой лавиной осыпалась к порогу.
Изумлённо глядя на обшарпанную дверь, почтальон пошевелил губами. Поправил ремень сумки. Повернулся и пошёл дальше. Его ждала следующая дверь...
А в полутёмной квартире, маленькая, рыжеволосая женщина, положив голову, на исчерченную шрамами, грудь, закрыв глаза, водила пальчиками по отметинам войны. Мужчина играл длинной прядкой волос и о чём-то думал, отстранённо глядя в потолок.
В углу, приставленный к стене, тускло поблёскивал медью гарды, офицерский палаш. На вешалке, непривычно чистый и выглаженный, заботливыми и любящими руками, висел китель с погонами капитана Имперской гвардии. Это была их последний вечер, последний вечер вместе.
Уже утром за ним сомкнуться створки аппарелей десантного отсека, его сапоги выбьют гулкий топот из бетона космодрома. Он будет вдыхать чад надрывно рычащих моторов грузящейся техники. В голубое небо над ним будут уходить грузовые модули.
Уже завтра, на него из строя, из-под тяжёлых шлемов взглянет война и смерь.
Взглянет из под комиссарской фуражки Вера!
А над всеми ними незримо, встанут такие родные, заплаканные глаза, и тихий шёпот перекроет, топот тысяч сапог, лязг сотен гусениц, рёв двигателей.