Аннотация: Это продолжение "Воспоминаний о будущем"
ВОСПОМИНАНИЯ О БУДУЩЕМ. ЧАСТЬ 2-я
Платили в собесе копейки, в издательстве Вика получала гораздо больше и привыкла каждую неделю ходить на выставки и театральные премьеры, а отпуск проводила на море. Теперь о море пришлось забыть. В издательстве Вика общалась с интересными, незаурядными людьми - писателями, художниками, переводчиками... Да и с коллегами "по цеху" было о чем поговорить. На новой работе был совсем иной "контингент".
Здесь любили бразильские сериалы и обсуждали до хрипоты телевизионное ток-шоу "Что, где, когда" (по мнению Вики, постановочное и довольно примитивное), а театрам предпочитали магазины. "А на журфаке чему учат? Какие там предметы?" - спросили Вику. - Не предметы, а дисциплины. Лингвистика, история искусств, логика, эстетика, философия, современный русский... - перечисляла Вика, но ее остановили вопросом: "А русский-то зачем, у вас там что, неграмотные учились? Вика улыбнулась: "Да это не тот русский, не школьный". - У вас там все "не то", сплошная заумь, в жизни не пригодится! - подвели итог сотрудники. Спорить с ними Вика не стала: зачем?..
Викиным теперешним сотрудникам не нужна была этика (которую они путали с эстетикой), они не интересовались живописью, никогда не были в консерватории, не читали даже знаменитую "Монахиню" Дени Дидро (Вика как-то обмолвилась, и ее подняли на смех: читаешь всякую дрянь, покупала бы лучше любовные романы, там такие сексуальные сцены, зашибись!), а в существование второго тома "Мертвых душ", который Вика обожала и над которым смеялась до слез, вообще не поверили: "Гоголь его сжег, это в учебнике написано. Ты даже этого не знаешь... А еще журналистка!"
Вика пыталась сказать, что второй том существует, что он восстановлен, и можно взять в любой библиотеке... Но никто ей не поверил. Она словно оказалась в вакууме, где нечем было дышать, нечем было жить. Вместо живых людей ей приходилось работать с пенсионными делами. Дела стояли на полках - и молчали. А ей так хотелось общения! И когда выдавалась свободная минутка - то есть все было подобрано по журналам и расставлено по полкам - Вика наугад брала с полки пенсионное дело и погружалась в чтение. Иногда попадались интересные...
И однажды Вика прочитала на обложке знакомую фамилию: "Петерсон Ирма Генриховна. Пенсия по случаю потери кормильца на ребенка Косова Константина Сергеевича". Адрес Вика помнила наизусть...
С Ирмой они учились на одном курсе, хотя она была старше Вики на десять лет. И вот - пенсия на ребенка, их с Сережей сына! Но почему она до сих пор Петерсон? Почему не Косова? И что за пенсия такая - по случаю потери кормильца?
На Вику нахлынули воспоминания...
На редакционно-издательском факультете отделения журналистики их было семеро - восемнадцатилетних, поступивших в вуз после окончания школы. Все остальные были гораздо старше, успели окончить полиграфический техникум и имели за спиной несколько лет работы в издательствах, журналах, газетах. Маленький кружок Викиных ровесников как-то сразу сплотился и сдружился. Исключая Ирму. Она была немногим старше их, но не настолько, чтобы отнести ее к разряду "тетенек", как они прозвали студенток возрасте от двадцати трех до тридцати. А как еще их было называть вчерашним школьницам? Между ними была пропасть: в двадцать три года они уже окончат институт, а этим под тридцать, а туда же - первокурсницы!
Ирму они приняли в свой круг безоговорочно. - Сколько тебе? Девятнадцать? Двадцать? Двадцать один?.. - Двадцать один, подтвердила Ирма, усмехнувшись, и ее усмешка девчонкам показалась высокомерной, как и сама Ирма. - Надменная, как английская королева, и изящная, как фарфоровая статуэтка, Ирма знала себе цену, хотя ничем не подчеркивала своего превосходства. Впрочем, его и не нужно было подчеркивать...
В компанию ее приняли, но дружить с ней не получалось ни у кого, кроме Вики. Уже тем она отличалась от них - наивных и восторженных первокурсниц, ничего еще не пробовавших в жизни, что была замужем. Точнее, собиралась замуж (в их компании - еще никто не собирался!). И с удовольствием делилась подробностями личной жизни. - Мой Сережа... Мы с Сережей... Сереже не нравится это платье, и я его больше не надену... - рассказывала Ирма. Сережа был для Ирмы средоточием жизни, и она ни от кого не скрывала, что у них с Сережей - "отношения". Это во-вторых.
А во-первых, Ирма была удивительно хороша собой, да что там хороша, - очаровательна! Худенькая, легкая, изящная, как фарфоровая балеринка из старинной табакерки, она обладала к тому же необычной внешностью: огромные, в пол-лица, глаза, капризно изогнутые губы, как-то не вяжущиеся с чертами ее полудетского лица, и длинные иссиня-черные волосы (Вика знала секрет: Ирма красила волосы...штемпельной краской. Обыкновенной штемпельной краской для печатей, которая продается в канцтоварах, восемь копеек пузырек. "Она хорошо держится, только под дождем нельзя... и я всегда зонтик таскаю! Зато цвет офигенный! Скажешь кому-нибудь - тебе не жить!" - пообещала Ирма Вике).
- У тебя фигура просто класс! - восхищались девчонки. - Ты, может, гимнастикой занималась?
- Танцами, но это так, непрофессионально. Это хобби. - отмахнулась от расспросов Ирма.
Вика знала, что - не хобби. Ирму отчислили из выпускного класса хореографического училища, что-то там у нее случилось с ногами, стало больно - от резких движений. Ирма никому не говорила, занималась через боль, но ее направили ко врачу... Рентгеновский снимок показал воспаление сустава, и Ирму отчислили "за профнепригодность". Об этом знала только Вика - одна из всего курса.
Откровенность Ирмы объяснялась просто: они с Викой жили на одной улице, через два дома друг от друга. Это было удобным для обеих: когда Вика болела, Ирма приносила ей тетради с лекциями, и Вика переписывала (иначе было нельзя, на экзаменах их "гоняли" по лекционному материалу, спрашивали все до мельчайших подробностей!), а Ирма сидела, помешивая ложечкой кофе.
Кофе в Викиной семье всегда подавали с пирожными. Вот и сейчас на столе перед Ирмой стояла тарелочка с эклерами (Викина мама пекла их сама, у нее они получались лучше ресторанных!). Но Ирма к пирожным не притрагивалась, пила только кофе. Не любишь? - огорченно спросила Вика. - А какие любишь, корзиночки? или наполеоны? Я - все люблю!
- Не знаю... - пожала плечами Ирма. - Я от пирожных отвыкла давно, столько лет было нельзя (вот тогда - хотелось), а теперь можно, а почему-то не хочется. И ты не увлекайся, подруга, в них знаешь сколько калорий! Вика ее не поняла - она в свои восемнадцать уминала все подряд...
Вика любила эти посиделки с Ирмой: они рассказывали друг другу обо всем, делились самым сокровенным, не боясь, что об этом станет известно в институте: обе умели хранить чужие тайны. Вика побывала у Ирмы дома и познакомилась с ее мамой, Виолеттой Германовной - чопорной, холодно-вежливой дамой, словно сошедшей со страниц старых дореволюционных журналов, которые Вика любила листать, сидя в читальном зале Исторической библиотеки, где они собирали материал для курсовых по русской литературе...
- Мама у меня - полька, - объяснила Вике Ирма. - А у отца намешано всяких кровей: латыши, поляки, австрийцы... Он с 1909-го года, на десять лет старше мамы, и она во всем его слушалась, даже когда он был не прав. (9 + 10, это будет 1919-й год, а сейчас у нас 1979-й - соображала Вика. Значит, Виолетте Германовне шестьдесят!...Никогда бы не подумала!)
- Значит, ты поздний ребенок! Тебя мама в сорок лет родила?
-Почему поздний? И не в сорок, а в тридцать три. В тридцать три - это поздно? - простодушно ответила Ирма. И - попалась!
- Так значит, тебе...двадцать восемь?!
- А что, не тяну? - улыбнулась Ирма.
- Не тянешь, - выдохнула Вика. - Ты и на двадцать не тянешь! И как это у тебя получается...
- Я по жизни такая, - рассмеялась Ирма. - Поймала ты меня, подруга...
- А отец... ушел от вас?
- Папа умер два года назад.
-Прости, - сказала Вика.
- Ничего. Вообще у меня... с родителями сложные отношения.
Ирма каждую зиму болела ангиной, и Вика стала в их доме частым гостем. К ее приходу Виолетта Германовна накрывала в комнате дочери маленький столик - и исчезала. На столике в изящных вазочках - абрикосовое варенье и Викино любимое курабье. Сливки в нарядном сливочнике. Серебряные витые ложечки. Чашки из тонкого фарфора, похожие на драгоценные цветы... Все в этом доме было словно из прошлого века! Особенно нравились Вике салфетки с затейливой ручной вышивкой "ришелье". - Сколько же труда вложено! - восхищалась Вика. - Это мама твоя вышивала?
- Мама. А это я, - Ирма распахнула дверцы шкафа, и перед изумленной Викой предстало расшитое блестками старинное бальное платье.
- Это что, настоящее? Красота какая! А куда же в нем? Его же никуда не наденешь!
- А это мы в училище устраивали вечера... У вас в школе были вечера? - Да-ааа...(Вика не любила вспоминать о школьных вечерах, с подвыпившими развязными мальчишками и непременной потасовкой в конце...). - Ну, вот и у нас были... Мы с девчонками шили платья, ну, то есть, платья брали в костюмерной и расшивали блестками, бусами...И танцевали менуэты. Весело было! - вздохнула Ирма.
- Менуэты - это как? Покажи! - потребовала Вика, и Ирма, встав с кровати, неуловимым движением выпрямила спину, присела в изящном реверансе (Вике на миг показалось, что на ней не длинная ночная сорочка, а бальное платье!) - и нырнула обратно в постель. - Все, хватит с тебя. Я болею... По телевизору посмотришь, на "Культуре" - безапелляционно заявила подруге Ирма. Вика восхищенно вздохнула: "Здорово!".
- Да... Танцевали менуэты, мазурки... И к каждому вечеру - новые платья! Мальчишки тоже изощрялись как могли: парики, камзолы... и туфли с золотыми пряжками! - вспоминала Ирма.
- А померить можно? - попросила Вика.
- А ты влезешь? Я и то в него теперь не влезаю... Если только выдохнуть?
- А ты выдохни! - загорелась Вика. Ирма влезла в платье "на выдохе", и Вика торопливо застегивала многочисленные крючки на спине. Платье сверкало, блестело и переливалось в огнях хрустальной люстры - света должно быть много, предупредила Ирма, и они зажгли все: люстру, торшер настольную лампу и бра... И в сиянии света, отражаясь в огромном стенном зеркале, перед Викой предстала спящая красавица. Или это была - Жизель?
Пока Вика думала, спящая красавица стала красной, как помидор, и молча показала Вике - расстегни! Вика возилась с крючками, которые никак не желали расстегиваться, Ирма нетерпеливо топала ногой: она была уже багровой...
- Фу-у-у-у! - выдохнула Ирма. - Я думала, задохнусь! Вдохнуть-то нельзя, боюсь, по швам треснет, я ведь не такая, как тогда была. Поправилась! С твоих эклеров...
Вика взглянула на красную и сердитую Ирму, которая стала самой собой, а минуту назад была спящей красавицей. На выдохе. - И обе прыснули...
Ирма страдала хроническим насморком и на лекциях шмыгала носом, как маленькая. Весь "молодняк" дружной компанией сидел во втором ряду (в партере, как выражалась Ирма), и всякий раз, когда Ирма утыкалась в носовой платок, преподаватель не мог удержаться от улыбки: уж очень комично она выглядела - в стильном макияже и с сопливым носом.
- Ты почему шапку не носишь? И колготки под джинсы не надеваешь!- накинулась на нее Вика. - А... - отмахнулась Ирма, - не люблю. Все равно ангину подцеплю, я вечно цепляю. Меня родители в детстве закаляли, - объяснила Ирма Вике. - И я всегда ходила в соплях. Врачи говорят, у меня стенка горла стала такая тонкая, что даже горло полоскать нельзя, можно только персиковое масло закапывать, как грудному младенцу.
- Как это - закаляли? - недоумевала Вика.
- Да так! Я слабенькая родилась, вот они и решили - закалять. У меня даже зимнего пальто не было, всю зиму в лыжной куртке ходила... Папа говорил, нечего ее кутать, ребенок должен быть легко одет и больше двигаться. Движение - это жизнь... А сам в дубленке!
- А мама, как же твоя мама позволяла?
- Ой, она меня еще ругала! Замерзла, значит - плелась нога за ногу, бежала бы бегом - согрелась. А нас в училище знаешь как "гоняли"! - С утра до вечера... Иду вечером домой, ноги будто не мои, побежишь тут бегом... А до метро не близко! Сколько себя помню, вечно у меня то насморк, то горло... А коленки знаешь как замерзали! Я их вообще не чувствовала. Зато в кармане всегда носовой платочек с кружевами - сопли вытирать! Мамочка не забывала класть, заботилась, вышивала...
- А как же ты?...
- Жива, как видишь, - усмехнулась Ирма. - Зато температуру легко переношу, привыкла!
Больше Вика вопросов не задавала. Виолетту Германовну она возненавидела так же сильно, как любила Ирму - заносчивую, высокомерную гордячку Ирму, которую невзлюбил весь факультет, что, впрочем, нисколько ее не смущало...
Как-то зимой Ирма схватила воспаление легких, и ее положили в больницу. Вика поехала к ней (адрес больницы ей дала Виолетта Германовна, ехать было далеко - в Сокольники, о чем ей тоже сообщила заботливая мама Ирмы). Увидев Ирму, Вика по-настоящему испугалась: от подруги осталась одна тень. Она уже шла на поправку, когда ей назначили физиотерапию, а это в главном корпусе, объяснила Ирма. Больничные корпуса соединялись между собой переходами. Переходы были длинные, и по ним приходилось долго идти, а идти ей было тяжело. По улице - гораздо ближе, и свежим воздухом дышать полезно, решила Ирма. И - с температурой - ходила каждый день на процедуры, до главного корпуса и обратно, набросив на плечи пальто. И заболела еще тяжелей, чем раньше. Кашляла она непрерывно...
- Это ничего, я вытерплю, этому меня научили... Вот только температура держится - тридцать девять и три, уже две недели не опускается, я так устала от нее! - пожаловалась Ирма, не любившая жаловаться. И Вика испугалась. - А что же твоя мама, с врачом говорила?
- А что - мама? Говорит, что я сама виновата, простудилась где-то на сквозняке, вот и лежи теперь, лечись. Говорит, что ж я могу сделать, если ты такая доходяга... Я не люблю, когда она приезжает. Привезет всего... заботливая, сволочь!
Вика с тревогой смотрела на Ирму. Теперь, пожалуй, она и без выдоха сможет надеть платье для менуэтов... Вика крепко поцеловала подругу в щеку. Щека была очень горячей.
Приехав домой, Вика с порога бросилась к телефону. - Это издательство "Наука"? У вас работает Сережа Косов, только я не знаю, в какой редакции... Могу я узнать его телефон? Мне очень надо!". Вам Сергея Рудольфовича? - подобострастно переспросили в трубке, - соединяю.
- Сережа! Ты знаешь, что Ирма в больнице? Что ей очень плохо! И никому нет до нее дела! - закричала Вика в телефонную трубку. - Сделай что-нибудь, Сережа! Поговори с врачом, может, ее в другую больницу перевести, а здесь ей только хуже стало...А Виолетте наплевать!"
- Как в больнице?! В какой? Адрес, адрес больницы давай! - заорал Сергей Рудольфович. - И не реви! Все будет хорошо, я тебе обещаю. Я уже еду! - И первый повесил трубку.
И Вика ему поверила: теперь все будет хорошо...
В институте Ирма появилась через месяц - бледная, с огромными глазами на похудевшем лице, все такая же неприступно красивая. В перерыве ее обступили однокурсницы. - Ну, как ты? Что с тобой было-то? А похудела как! Одни косточки! Досталось тебе... - жалели Ирму девчонки.
- Да вот, от воспаления легких лечили, - рассказывала Ирма. - А у меня от лекарства отек легких начался. А никто и не думал! Если бы не Сережа, я бы умерла, наверное, в этой больнице. Кашель был страшный и температура под сорок, и не опускалась... Сережа приехал и потребовал сделать повторные снимки. Тогда и выяснилось, что у меня не воспаление, а отек! Сережа с главврачом поругался и из больницы меня забрал. На руках до машины нес, я идти уже не могла.... Увез меня к себе и сам уколы делал.... Сережа меня спас - закончила Ирма.
Она говорила без своего всегдашнего высокомерия, просто и без эмоций рассказывая о том, как чуть не умерла в Сокольнической больнице и как Сережа ее спас. (Вовремя Вика ему позвонила! А Виолетта Германовна почему не позвонила, почему она ничего не делала, чтобы спасти дочь? )
- А что же твоя мама? Переживала, наверное, с ума сходила!
- Ну, мама... не переживала. Она и не знала ничего, я ей вообще не говорила, сказала только, что меня выписали и что я поживу пока у Сережи, вот и все. Она не возражала.
Девчонки сраженно молчали...
- Когда же вы поженитесь с твоим Сережей? - спрашивали Ирму.
- Сережа тоже пристает, когда да когда... А зачем? Разве штамп в паспорте что-то меняет? Сережа меня любит, и больше мне ничего не надо.
В то время "гражданские" браки не были так "популярны", как сейчас. И назывались иначе - с определенным эмоциональным негативом, - сожительством. А гражданский муж именовался сожителем, что в сущности верно. Это считалось неприличным, особенно если тебе восемнадцать лет. Или двадцать один, как Ирме. Брак должен быть официальным, со штампом в паспорте, даже если он "ничего не меняет".
Однокурсницы очень удивились бы, если бы узнали, что Ирме не двадцать один, а двадцать восемь (хотя она выглядела на восемнадцать). Об этом знала одна Вика - из всего курса. Их с Ирмой дружбу осуждали. Вике пытались открыть на Ирму глаза. - Посмотри, с кем ты! Она же никого не любит, только себя. И своего Сережу. И чего, дураки, не женятся? Все у нее не как у людей: замуж она, видите ли, не хочет! С мамой хочет жить. Ну, ты и подругу себе нашла! С ней же не пойдешь никуда: все на нее будут пялиться, а на тебя никто и не взглянет! Ей в театральном учиться, а не на журфаке! А самомнение какое... Как ты с ней ладишь, с ней же никто не может...
О том, как она "ладила" с Ирмой, Вика никому не рассказывала (девчонки и не догадывались, как много они "потеряли"...). Из института они всегда возвращались вместе: пешком по Садовому кольцу - до метро, потом до Ярославского вокзала, потом на электричке, и еще на автобусе... По дороге болтали обо всем на свете, и им было весело. Как-то раз они обсуждали какой-то фильм - как всегда, "с пылом-жаром", взаимными обвинениями и пререканиями (по-другому у них не получалось: обе были завзятыми спорщицами и за дорогу успевали несколько раз поссориться и помириться).
Электричка отправлялась через три минуты, и они решили пройти по платформе до первого вагона. Занятия на вечернем факультете кончались поздно, поезда в это время шли полупустые, в первом и в последнем вагонах еще сидели пассажиры, в остальных - никого. Они с Ирмой решили, что успеют дойти по платформе до первого вагона (идти по пустым вагонам было страшно, да и небезопасно), но не успели. Вдруг с грохотом закрылись двери, и электричка уехала. А они остались!
Им пришлось возвращаться (а ведь почти уже дошли!), переходить на другую платформу и ждать следующего поезда. Они шли по скользкой, обледеневшей платформе, и ветер больно стегал по лицу колючими льдинками. Вика была уверена, что Ирма ее убьет: она не на шутку разозлилась и ругалась по-настоящему, как пьяный грузчик, и мужчины качали головами и восхищенно смотрели ей вслед. - "Во загибает девочка, семиэтажным, я такого не слыхал!"
Ирма "отводила душу", склоняя электричку по всем падежам, но как-то так получалось, что во всем виновата Вика. Как всегда. Вике стало смешно. "Ты же сама сказала, пойдем до первого вагона, успеем!" - напомнила она подруге.
- Я? - удивилась Ирма.
- Ну не я же! Я в последний вагон хотела, холодно же - идти, а ты...
- Ну да. А я говорю, добежим, успеем... И ведь почти дошли! Вот же, сука...
- Кто сука? - не поняла Вика.
- Да электричка, говорю же! Уехала, сука, а мы стоим, как две дурынды...
- Дурищи! Не дурынды, а дурищи! Ты только послушай, как звучит: дурр-ри-щща! - предложила "свой вариант" Вика и тоненько залилась: хи-хи-хи! Ирма звонко вторила подруге. Они стояли на полупустой вечерней платформе и умирали со смеху. Между тем красный семафор сменился зеленым, и вторая электричка... уехала без них! Они погрозили электричке кулаком - и долго хохотали, корчась от смеха и вцепившись друг в друга, чтобы не упасть...
Отсмеявшись, Ирма извлекла из кармана изящный кружевной платочек и решительно в него высморкалась. Вика вспомнила Виолетту Германовну и тоненько заблеяла: и-и-и-и-и. - Перестань! Да зз-замолчи ты! - рыдающим голосом выкрикнула Ирма. Больше она не могла говорить: Ирму душил смех...
С Ирмой Вике было интересно. Она забывала, что Ирме двадцать восемь лет, да и сама Ирма об этом не помнила и развлекалась "на всю катушку". Они ездили в ЦПКиО имени Горького кататься на аттракционах, и сорок минут простояли в очереди на "американские горки" - чтобы за семь минут "свободного падения" и головокружительных сумасшедших виражей наораться до хрипоты и перепугаться до смерти. После чего у обеих две недели не сходили синяки от железных бортов вагончика, на лекциях они заговорщически перемигивались и хихикали, и никто не мог понять, отчего им смешно...
Они катались по Москве-реке на речном трамвайчике и плевали с кормы по ветру: кто дальше плюнет, тот выиграл. Ирма веселилась, как 16-летняя девчонка, словно хотела возвратить недоигранное детство. Они были такими разными, и все же очень подходили друг другу. Вике льстило, что самолюбивая надменная Ирма, какой знали ее однокурсники, с Викой наедине становилась совсем другой. Ирма же нашла в подруге отзывчивого, не оценивающего и не осуждающего ее собеседника. Вика ее понимала и не пыталась перевоспитывать, и Ирму это устраивало...
Однокурсницы терялись в догадках: как они уживаются - скромная, застенчивая Вика и раскованная (вернее - разнузданная) ослепительная красавица Ирма с ее вечной издевательской усмешкой по любому поводу. На экзамене, если Ирма не могла ответить - и преподаватель, полнясь праведным гневом, распекал ее на всю аудиторию, Ирма "держала улыбку", доводя профессора до тихой истерики. Это она умела!
- "Я забыла... Ну, простите меня. Я три ночи не спала, к экзамену готовилась. У нас в издательстве аврал, мне даже учебный отпуск не дали... Весь день работаю, как проклятая, а по ночам над учебниками сижу... Лучшее время для усвоения материала! Я даже похудела!" - Тут Ирма вставала и высоко поднимала юбку, открывая стройные ножки - дабы профессор мог лицезреть, как она похудела... Профессор краснел и ставил ей "удовлетворительно".
- Нахалка! Юбку не постеснялась задрать по самое некуда, и не покраснела даже! - осуждали выходку Ирмы однокурсницы.
Вика прощала подруге все. За вздорным характером и издевательской усмешкой по любому поводу Вика видела бесконечно одинокую душу, которой досталось от жизни немало синяков, и она изо всех сил старалась этого не показать. Ирму никто никогда не жалел, и она терпеть не могла сочувствия, когда, как она выражалась, "в ботинках лезли в душу". Отучили, призналась она как-то Вике.
До окончания хореографического училища оставалось полгода, когда ее отчислили по болезни. Ирме пришлось учиться в "нормальной" (по определению Ирмы) школе, и для нее начался настоящий ад. - Знаешь, нас в училище по сокращенной программе учили, у нас ни алгебры не было, ни геометрии... по остальному бегом-кувырком! Главное, чтобы по спецпредмету были хорошие оценки, за тройки - отчислят.
А с общеобразовательными мы вообще не напрягались. Да и когда уроки учить, мы же с утра до вечера занимались... Так что когда меня исключили, родителям пришлось нанимать репетитора. И все равно я в восьмом классе два года просидела... Школу еле-еле закончила, а как экзамены сдавала - вспоминать не хочется. Даже похудела! Спрашивают меня по истории про съезды КПСС, да в каком году... А я молчу, как партизан.
А в каком году была Великая Октябрьская революция? Я говорю, точно не помню, кажется, в 1914-м. А в каком месяце? Я говорю, в октябре, кто же этого не знает... Ну что ты закатываешься-то! Они тоже как ненормальные смеялись, как будто я идиотка. Ну, поставили мне тройку, из жалости... И по остальным предметам так же...Ты только в институте никому не говори! Я со стыда сгорю...
Школу Ирма окончила с единственной пятеркой - по литературе, и Вика ее за это уважала. Еще уважала за то, что Ирма работала редактором, да не где-нибудь, а в солидном издательстве! Еще - за то, что в двадцать восемь лет поступила в институт, а это не каждый сможет!
Вика знала, что в "Науку" Ирму устроил Сережа, и он же выхлопотал ей от издательства направление в институт. Ирму приняли, она была "целевая" студентка. А Вика поступила сама, пройдя чудовищный конкурс - 28 человек на место. Все Викины ровесницы работали машинистками и корректорами, а Ирма - редактором! И Вика гордилась подругой. Не бросила Ирма и танцы - она занималась в клубе современного бального танца.
- А как же твои ноги, не болят? - удивлялась Вика.
- Да там нагрузки почти никакой, с чего им болеть!
- По три часа танцевать - это не нагрузка? - недоумевала Вика. Ирма только усмехалась. - Скажешь тоже, танцевать! Какие там танцы... А хочешь, приходи, - приглашала она Вику. - Научишься чувствовать свое тело, управлять им, держаться научишься... Тебе понравится!
Но Вика работала, а по вечерам четыре раза в неделю ездила на лекции в институт: с 18-00 до 21-20. Потом полтора часа до дома, утром опять на работу, а в воскресенье - в библиотеку, курсовые писать... Когда же Ирма успевает?
- А я с работы ухожу, Сережа всегда меня отпускает, он знает, как я люблю танцевать.
- Так Сережа твой начальник? - осенило Вику. - Завредакцией! - с гордостью ответила Ирма.
- Такой молодой, а ужезавред! - рассказывала Вика однокурсницам... Сережу хотелось увидеть всему факультету.
И вот - окончен первый курс. Это событие их дружная, теперь уже 19-летняя компания отмечала в кафе-мороженом "Космос". Они заказали по две порции мороженого, фирменный кофе со взбитыми сливками и коктейли. У коктейлей были завораживающие названия - "Бейлиз-крем", "Мятный шоколад", "Мокко"...
Ирму ждали с Сергеем, но она приехала одна. - Сережа не придет, у него срочная работа, а он у меня такой ответственный... Он так хотел всех вас увидеть! Просил передать, что в следующий раз будет обязательно! Лицо у Ирмы было расстроенное, губы кривилась в извинительной гримаске - и так ей шла эта милая гримаска, что девчонки не обиделись. (Забегая вперед, скажу, что за все пять с половиной лет учебы в институте Сережу так никто и не увидел...)
...Ели восхитительное, поданное в изящных креманках мороженое. Пили из запотевших бокалов коктейли с позванивающими в них кубиками льда. От спиртного все раскраснелись. Ирма сидела с розовыми щеками (что ей удивительно шло) и куталась в пушистый мохеровый шарф - от мороженого она ухитрилась замерзнуть, хотя в кафе было тепло! Шарф ей принес официант - и бережно набросил на голые плечи. (Здесь пора сказать, что Ирма явилась в кафе в сногсшибательном декольте, с голыми плечами и спиной. Длинные сверкающие серьги, высокая прическа, стильный макияж... Голая спина шла отдельным номером. Вся компания, хотя и приоделась, на ее фоне смотрелась более чем скромно, отметила наблюдательная Вика). Ирма милостиво позволила себя одеть. Официант был счастлив: это было написано на его лице...
Коктейли развязали и без того болтливые языки. Ирму "приперли к стенке" с замужеством. - Когда же вы поженитесь? Если он тебя любит, тогда почему не женится?
- Ой, Сережка меня просто замучил: давай, говорит, распишемся, сколько можно ждать! И вы все, как сговорились... А я не хочу! Зачем? Сережа и так меня любит.
Воображала! Явилась в "коктейльном" платье... А серьги какие! А духи! И где она такие достает... И сидит, рисуется: не хочу замуж! - шептались девчата. Вика думала иначе: это она на публику. На самом деле все наоборот: Ирма рада бы - в ЗАГС, а Сережа все тянет, не спешит... Но разве Ирма позволит, чтобы ее жалели? Она ни за что не признается... Даже Вике.
Между тем, Ирму в кафе заметили. Официант крутился вокруг их столика, готовый выполнить любую ее прихоть (шарф принес, додумался! Он и шубу ей притащит, только свистни! - шептались девчонки). К Ирме подходили и приглашали на танец. - Я не танцую. Ноги болят. - говорила Ирма и опускала глаза, пряча усмешку.
Мужчины ей не верили и откровенно пялились на ее ноги (у платья для коктейлей имелся немыслимый разрез, предназначенный, видимо, для таких случаев). Но Ирма отказывалась наотрез, и тогда - приглашали других. Девчонкам было обидно, только Вика от души развлекалась "спектаклем". Это ты-то не танцуешь? Я не ослышалась? Ну давай, изобрази что-нибудь - подначивала Вика подругу.
- Да ну их... На меня и так все злятся за это платье. А ты мне предлагаешь станцевать... Меня вообще тогда съедят и коктейлем запьют! - рассмеялась Ирма и достала из сумочки сигарету.
- Ты...куришь?! - изумилась Вика. Ответить Ирма не успела - несколько человек уже спешили к их столику с зажигалками...
... Эта Ирма нам весь праздник испортила, со своим декольте! И где она такие вещи покупает? Вся спина голая...мужики аж шеи свернули! Танцевать не хочет, зачем тогда так вырядилась? И всем впаривает, что у нее ноги болят... А вчера со своей Викой договаривались до метро наперегонки. Мы думали, шутят, а они как рванули бегом - их и след простыл! Обе они ненормальные! Зимой в кроссовках ходят, а Ирма даже колготы под джинсы не надевает, я сама видела! - осуждали Ирму девчонки. - Они не ходят, они бегают... Вика не выдержала и прыснула. - А ты-то! - перекинулись девчонки на Вику. - Не видишь разве, какая она? С кем ты? Да открой, наконец, глаза!
Слова однокурсниц Вика вспомнила годы спустя, когда осталась без работы. Нет, ее не сократили, - ведь тогда издательству пришлось бы выплачивать ей пособие по безработице. Ей просто установили новый оклад. Кризис не миновал их издательства, и система оплаты труда изменилась. Больше всех огребли брошюровщики: заказов у типографии было много. Редакторам повезло меньше, но они работали на полторы, а кто и на две ставки, и "на круг" у них выходило неплохо. Даже очень неплохо! И как они ухитрялись за восемь часов отработать две ставки?..
Больше всех пострадали корректора: половину сократили, а оставшимся установили мизерные оклады, жить на которые было практически невозможно. И Вика уволилась. Металась по Москве в поисках работы, но ей везде отказывали. Что Вы, милочка! - говорили Вике. - У нас после сокращения корректоров в штате нет, их работу делают редакторы. Вика объясняла, что она и не хочет - корректором, она редактор. Но редакторы нигде не требовались. Вконец отчаявшись, Вика поехала... на обувную фабрику!
О фабрике она прочитала в газете. Там поставили новейшую итальянскую линию - и заработки, по слухам, были огромные. Ничего, поработаю немного, хоть денег заработаю, а там, глядишь, устроюсь в газету внештатным корреспондентом... - утешала себя Вика. Трамвай, гремя и раскачиваясь на поворотах, довез ее прямо до фабричных ворот. На проходной у Вики проверили документы - и пропустили. Но в отделе кадров ей дали, что называется, от ворот поворот. На работу Вику не взяли: помешало... образование!
Пожилая кадровичка оглядела Вику со всех сторон, прищурив маленькие зоркие глазки (как у хорька, - подумала Вика), и задала риторический вопрос: Образование у Вас, надо полагать, высшее?
- Да. А как Вы догадались?
- Да вас сразу видать, с высшим-то. Только у нас образованные не задерживаются, месяц-другой поработают и до свидания. Конвейер у нас! А они каждый час курить привыкли. Вот и не выдерживают.
- Я не курю, - заверила кадровичку Вика.
- Да не в куреве дело. Говорю же, конвейер у нас, линия автоматическая, не отойдешь! Перерывы по десять минут, через два часа.
- Вот и хорошо! Мне десяти минут вполне хватит. Я бездельничать не привыкла, я на корректуре восемь лет... - заторопилась Вика, но ей уже протягивали паспорт. - Нет, девушка, мы Вас не возьмем. Все равно уйдете, а нам текучесть кадров ни к чему. Вот без образования взяли бы, у нас как раз большой набор...
Вика была уничтожена: там, где нужен диплом, предлагают грошовую зарплату. А туда, где можно заработать, не берут... из-за диплома! Вот бы удивился их преподаватель по логике! Или удавился. Рассуждая таким образом, Вика прогуливалась по платформе в ожидании электрички. Невеселые размышления Вики были прерваны самым неподходящим образом: ее схватили за плечи и энергично встряхнули, после чего Вику звонко расцеловали в обе щеки. - Викусик! Ты?! Сколько лет, сколько зим! Нет, правда, сколько же лет мы не виделись? Вика подняла глаза - перед ней стояла Ирма - совсем не изменилась, точно такая же, какой была в институте... А ведь семь лет прошло...
- Ирма!!! - радостно взвизгнула Вика, вмиг забывшая все свои горести. - Ну, рассказывай, как ты? Как твой Сережа?
Ирма с гордостью поведала Вике о том, что все у нее "в шоколаде", у Сережи - тоже. Теперь она возглавляет редакцию журнала "Океанология". Правда, подчиненных у нее всего трое, уточнила всегда честная с подругой Ирма. Зато и работы немного, а зарплата - завреда! - хвасталась Ирма. - Собственно, работаем мы только последние две недели месяца, когда готовим выпуск. А после выпуска я свободна, как Соединенные Штаты! Бегаю по выставкам... Кстати, в Манеже японская акварель. Я три раза ходила... С ума от нее схожу, такие краски! Ты-то, надеюсь, была?
Услышав, что Вика не ходила на японскую акварель, Ирма пожала точеными плечами. - Не узнаю тебя, подруга. Вика извинительно улыбнулась. Про историю с работой рассказывать не хотелось, но Ирма была так доброжелательна, так обрадовалась встрече с Викой (а ведь звонила за семь лет всего несколько раз, да и то под Новый год!) - Знаешь, мне не до акварели, - решилась Вика, и поведала подруге печальную историю об увольнении и безрезультатных поисках работы. - Представляешь, меня даже на конвейер не взяли, на итальянскую линию, с горечью закончила Вика.
- На какую... линию? - переспросила Ирма.
- На итальянскую. По производству обуви, - упавшим голосом призналась Вика. Вот об итальянской линии она сболтнула зря. "Никогда никому не рассказывай о своих проблемах, о трудностях, о промахах! Всем ведь все равно, никто тебе сочувствовать не станет, - учила ее когда-то Ирма. - Стисни зубы и улыбайся. Пусть думают, что все у тебя замечательно. Жалость унижает!" Вику сочувствие Ирмы унизить не могло, напротив - она ждала сочувствия, она ведь не Ирма с ее принципами...
- Знаешь, я уже отчаялась работу найти! Третий месяц сижу без денег! Слушай, а нельзя мне к вам в "Науку"? Ты ж теперь завредакцией, возьми меня к себе! - попросила Вика.
- К нам? - растерялась Ирма. - Боюсь, что не получится... У меня уже есть три сотрудника, а больше не надо... Хватило бы и двоих! Да и вообще, мы чужих не берем. Вот замолвлю за тебя словечко, возьмут тебя в какую-нибудь редакцию, а вдруг ты начальнику не понравишься? Или больничный возьмешь? А я выслушивай потом за тебя...
- Какая же я чужая? - обиделась Вика. - Ты же столько лет меня знаешь...
- Нет, к нам даже не мечтай, это нереально, - вздохнула Ирма. И взглянув в Викины глаза, в которых стояли непролитые слезы, поспешно попрощалась. - Ты не унывай, Москва большая, найдешь себе что-нибудь. Ну, я побегу, мне в последний вагон... Пока!
И Вика осталась одна.
Да, Ирма ответила - как пощечину отвесила! Чужих они не берут. А могла бы по-другому, сказала бы: "Если будет нужен редактор, я обязательно позвоню". Пусть бы - обманула, Вике было бы не так горько. А Ирма ее просто отшила. За ненадобностью. В самом деле, институт окончен, лекции переписывать не надо, Ирма, наверное, давно замужем, зачем ей теперь Вика...
Вика вытерла глаза и посмотрела в конец платформы, где стояла Ирма (даже ехать в одном вагоне с Викой не захотела, а ведь дружили когда-то) - яркая, как бабочка. Или как стрекоза. "Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза" - некстати вспомнилось Вике. Это ей, Вике, зима катит в глаза, и негде укрыться! А Ирма всегда будет "в шоколаде", под крылышком всесильного Сережи, для нее зима никогда не наступит.
Эта встреча причинила впечатлительной Вике такую боль, что неудача с работой отодвинулась на второй план. Ирма права: Москва большая, и работу она найдет. А вот подругу - потеряла навсегда. Вике вспомнился институт, и как все ее ругали за дружбу с Ирмой. Наверное, они были правы, они увидели в Ирме что-то, чего не смогла разглядеть Вика. Говорят, любовь слепа. А Вика любила Ирму: иначе дружить она не умела.
Дома вкусно пахло жареной картошкой - мама ждала ее к ужину. - Ну, как съездила, дочка, удачно? Нашла что-нибудь подходящее?
- Знаешь,мама, - невпопад ответила Вика, - я сегодня подругу встретила. То есть потеряла...
- Что-то я тебя не пойму. Садись, кушай, пока горячая...
Вика и сама не поняла до конца, что случилось с ней сегодня - и перевернуло ее душу. Знала одно: с Ирмой они больше не увидятся. И долго лежала без сна, глядя в черную ночь за окном. Как назло, лезли в бедную Викину голову воспоминания, которых она сегодня - не хотела. А они все равно оживали в памяти, сменяясь одно другим, и от них в сердце становилось светло и по-детски радостно, словно там, внутри, резвился солнечный зайчик...