Аннотация: Когда Зелимхан Абдулов поселился в четырёхэтажном доме номер пять, соседи были явно не в восторге...
Чудовище
Когда Зелимхан Абдулов поселился в четырёхэтажном доме номер пять, соседи были явно не в восторге.
- Вот Валерьевна дура набитая! - возмущалась пенсионерка Нина Павловна с четвёртого этажа. - Хватило ума сдать квартиру чеченцу! Они ж дикие: чуть что - сразу с ножом.
- И ещё хорошо, если не взорвут чего-нибудь, - вторила ей Марья Петровна, или просто баба Маня. - А то вон в Москве - метро взрывают, дома взрывают, как бы и у нас, в Петушках, где-нибудь не жахнуло.
- Да что у нас взрывать? - отозвалась Нина Павловна.
- Здесь-то и вправду нечего, - согласился Пётр Михалыч, живущий в квартире напротив Нины Павловны. - А до Москвы недалеко. Разве что там где-нибудь.
- И слава Богу, если в Москве, - перекрестилась баба Маня. - Только с ножом он будет кидаться на нас, соседей. И насиловать будет наших девок.
- Да ещё и утащит чего - они ж воруют как не знаю кто.
- А не утащит - так подожгёт. Просто так, из вредности. Они ж русских ненавидят до потери пульса.
- Это он на вид такой тихенький. В тихом омуте как раз-таки все черти водятся. Эх, беда будет, чует моё сердце.
Трудно сказать, слышал ли Зелимхан эти речи, но он не мог не видеть, как относятся к нему новые соседи. Правда, открыто с ним ссориться они не решались, но всем своим видом показывали, что он им неприятен.
Зелимхан тоже не шёл на конфликт, но и не особо старался завоевать их расположение. Пускай малость привыкнут к нему, а там, глядишь, их враждебность сама собой пройдёт. Может, они никогда не забудут ни про конфликт на Кавказе, ни про теракты, но, по крайней мере, будут думать о нём лучше.
Так они и жили: Зелимхан - с надеждой, а его соседи - с тревогой, что рано или поздно случится беда. И однажды она действительно пришла.
- Иваныч, откройте! - растрёпанная Евдокия Ильинична исступлённо молотила в дверь. - Иваныч, Вы дома?
Через минуту на пороге появился хозяин - седовласый ветеран войны, одетый в ночную пижаму.
- Чего шумишь, Ильинична? - спросил он, протирая заспанные глаза.
- У Вас сарай горит!
Вскоре соседи, включая Иваныча, стояли во дворе с вёдрами, наполненными водой. А Ильинична на ходу рассказывала:
- Голова заболела - просто жуть. Заснуть не могу. Дай, думаю, таблетку выпью. Иду на кухню, гляжу в окно, вижу, у Иваныча сарай горит...
Что ни говори, а спохватилась Ильинична очень вовремя. Пламя ещё не успело заняться как следует, поэтому пожар быстро удалось потушить.
Слава Богу! Теперь можно вздохнуть свободно.
- Пойду-ка гляну, - сказал Иваныч, заходя за сарай, где находилась дверь. - Ничего ли не спёрли, шаромыжники проклятые?
Но тут же вернулся белее снега.
- Что там, Иваныч? - наперебой спрашивали соседи.
- Там... труп. Светкин.
- Батюшки! Господи помилуй! - послышались со всех сторон испуганные возгласы.
- Надо звонить в милицию.
- Как же она здесь оказалась?
- Бедная Светочка!
- В такое-то время...
Подробности выяснились на следующий день, когда медицинская экспертиза установила, что Светлана Кузьмина из восьмой квартиры погибла не от огня. Ещё до этого её горло было перерезано. А ещё раньше, если верить той же экспертизе, девушку изнасиловали. Кто это сделал, ни у кого не возникло сомнений.
- Вот я же говорила, я же говорила, - напомнила баба Маня, - что ни к чему хорошему это не приведёт. Валерьевну ещё предупреждала: не надо, говорю, сдавать квартиру чеченцу. Так нет же - упёрлась.
- И ведь специально ж поджёг, зараза, - покачала головой Нина Павловна, - чтоб никаких отпечатков. Сволочь!
- Придушил бы эту гниду своими руками! - пригрозил Михалыч, сжав кулаки и помахав ими перед собой. - Да только сидеть не хочется.
- Ещё как бы на кого-нибудь из наших это не повесили. У нас же милиция...
При этих словах соседи как-то все поутихли - склонили головы и стали напряжённо обдумывать, как быть? Как выпутаться из этого положения?
- Значит, так, - взяла шефство в свои руки баба Маня. - Будут что-то спрашивать про этого Абдулова, говорите: скандалил, угрожал и за нож хватался.
- Так он же не угрожал, - возразил было Иваныч.
- Ну, и что из того?
- А ведь Маня права, - поддержал её Михалыч. - Милиция ж иначе не почешется.
- Так это как-то не по-людски, - робко начал Иваныч, но другие соседи его перебили:
- Ишь ты, человечный тут нашёлся!
- Леночку бы твою - небось, не так бы заговорил!
- Пока мы тут будем по-человечески, он ещё кого-нибудь!
- С волками только так и надо!
Под напором таких "разумных" речей ветеран как-то призадумался, умолк.
Нина Павловна, обычно такая активная и разговорчивая, в этот раз отчего-то молчала. Должно быть, обдумывала: стоит ли грешить против истины, пусть даже в благих целях? А впрочем, разве от неё решения что-то изменится? Ведь все скажут: да, скандалил, да, приставал, да, с ножом кидался. Что решит её одинокий голос?
Впрочем, слова Нины Павловны, как и следовало ожидать, не оказали никакого влияния на судьбу Зелимхана. К своему несчастью, парень говорил, что был в тот вечер дома, смотрел телевизор. Никто не мог подтвердить его алиби. (Ну, не скажет же он, в самом деле, что насиловал и убивал бедную девушку - надо ж как-то отбиться.)
Следствие очень даже приняло во внимание показания соседей, как он "к Светке клеился" и как грозился "перетрахать русских девок". И неважно,Ю что пенсионерка Жукова Н.П. ничего такого не видела, не слышала, неважно, что сам гражданин Аблудов З.М. клялся Аллахом, что не делал и не говорил ничего подобного. У следователя, который вёл это дело, брат в Чечне погиб, поэтому церемониться с Зелимханом в его планах не значилось.
После недолгой и задушевной беседы со следователем и его сослуживцами парень признался, что приставал к гражданке Кузьминой, та ему отказала, и тогда он решился на крайние меры: изнасиловал, зарезал, а труп спрятал за соседским сараем и поджёг, чтобы уничтожить доказательства.
На следующий день после признания Зелимхан повесился в камере. Соседи сперва восприняли его смерть с облегчением. Валерьевна, сдававшая ему квартиру, каялась, обещала, что отныне пустит к себе на порог только русского. Родители Светы проклинали её на чём свет стоит, а Нину Павловну обвиняли в предательстве за то, что, видите ли, соврать не решилась.
Но всё это были ещё цветочки в сравнении с тем, что в доме стало происходить по ночам. На третьи сутки после кончины Зелимхана появились какие-то тени. Они двигались по дому, проходили сквозь стены, мелькали в ночных зеркалах, обдавая жильцов страхом и могильным холодом.
- Это Светкина душа всё никак не успокоится, - говорили одни жильцы.
- Это чеченец мстит, - говорили другие.
Приглашали священника, чтоб дом освятил да нечисть изгнал. На какое-то время видения прекращались, но через неделю-другую всё начиналось по-новой. Доверие жильцов к священнику постепенно пропадало. Тогда обитатели дома перестали гасить на ночь свет. А при свете тени их не тревожили. Так и жили почти целый год.
Однажды вечером весь дом номер пять превратился в растревоженный муравейник. Жильцы забегали, засуетились, лихорадочно ища свечи, фонарики, старые керосинки - словом, всё, что можно было зажечь без электричества. Свет вырубили внезапно, когда меньше всего этого ожидали. А на дворе уже стояла темень.
- Да где же этот чёртов фонарь? - ругался Михалыч, переворачивая вверх дном собственную квартиру.
Но упрямая вещь никак не хотела находиться. Тогда Михалыч отправился за спасением к соседке напротив.
Из квартиры Нины Павловны пробивался слабый уютный свет. То, что нужно!
Оттолкнув хозяйку в сторону, Михалыч прошмыгнул в квартиру и устремился на кухню. Вскоре он вышел оттуда, неся в руке подсвечник с горящими свечами.
- Эй, Михалыч, ты чего это? - соседка явно обалдела от такой наглости.
Он ничего не ответил - молча отодвинул её и вышел на лестничную клетку. И тут же грязно выругался - споткнувшись, он едва успел ухватиться за перилла обеими руками. Подсвечник вместе со всем содержимым рухнул вниз, в темноту.
- Эх ты, горе луковое! - обругала неосторожного соседа Нина Павловна. - Смотреть же надо, куда идёшь! Не ушибся?
- Проклятые ступеньки, чёрт бы их подрал! Ну, какого лешего их сделали близко к двери?
- Всё тебе ступеньки виноваты! Самому надо под ноги смотреть!
В этот момент по стенке между квартирами пробежала какая-то тень. Пенсионерка в ужасе попятилась обратно, в квартиру. А Михалыч, увидев её, немедленно вскочил на ноги и бросился вниз по лестнице.
Прыгая через ступеньки с несвойственной его возрасту ловкостью, он оказался на пролёт ниже. Но тут же заметил, что с нижнего этажа на него надвигается другая тень. Пришлось остановиться.
Тени тем временем подходили всё ближе и ближе. Чем больше несчастный Михалыч отступал к стенке, тем быстрее они к нему приближались - так, словно хотели вжать его совсем, размазать.
Кряхтя, он из последних сил вскарабкался на подоконник. Но тени и тут не остановились - они тянули к нему свои тёмные руки, хватали за ноги, норовя стянуть вниз.
- Помогите! Люди! На помощь! - завопил Михалыч.
На крик сбежались соседи, неся в руках кто свечу, кто фонарик, а кто-то - вообще ничего, понадеявшись на авось. Столпившись на площадке третьего этажа, они робко глядели на жертву, качали головами, но никто не осмелился подойти и помочь соседу. Тем более, что тени уже успели обрести более-менее ясные очертания, и теперь в них без труда можно было узнать Свету и Зелимхана.
- Не надо! Пожалуйста! - плакал напуганный до полусмерти Михалыч. - Пожалейте! Не убивайте меня!
- Рассказывай! - коротко бросил Зелимхан.
- Что? Что рассказывать?
- Всё, - сказала Света. - Тогда, может, жив останешься.
- Ладно, хорошо. Я всё расскажу! Это я Светку изнасиловал. И убил... Ну, понимаете, я был выпивши. А тут она - такая молоденькая, ну ягодка. Я ей ласково: Света, Светусик, а она меня послала. Ну, я её за сарай и... Что я, не мужик, что ли?
- Дальше, - потребовала Света ледяным голосом.
- Дальше она сказала, что сдаст меня ментам. А мне в тюрьму-то не хотелось. Так я её ножиком, ну это, зарезал. Потом думаю, найдут, посадят, лет десять дадут. Дай, думаю, сожгу её, что ли. Ну, понимаете, испугался я - сидеть-то не хочется. Но я пойду, сдамся, только не убивайте! - умолял Михалыч, вытирая слёзы.
Только он успел это договорить, как неожиданно зажглась подъездная лампочка. Глаза, привыкшие к темноте, невольно зажмурились.
Призраки, потревоженные светом, стали таять на глазах. Прежде чем исчезнуть, Зелимхан обернулся к соседям и, окинув их презрительным взглядом, повернулся к одиноко стоявшей на четвёртом этаже Нине Павловне.
- Спасибо, Нина Павловна, - проговорил он.
- За что спасибо? - удивилась та, но Зелимхан ей уже не ответил.
На третьем этаже царило изумлённое молчание. Откровения Михалыча, только что услышанные, будто пригвоздили соседей к полу и вдобавок отняли языки. Удивлённо они таращили глаза на того, за которого ещё пять минут назад готовы были поручиться.
Наконец, обретя мало-мальски способность говорить, робко зашевелили языками.
- Ну, ты даёшь, Михалыч!
- Не ожидала от тебя!
- А я с тобой, гнида, ещё водку пил!
- То-то я смотрю: давно ты к Светке клинья подбивал!
- Так что же, чеченец, получается, не виноватый?
- Ну ты и сволочь!
А Михалыч, подавленный и униженный, сидел на подоконнике и горестно качал поникшей головой, ругая так не вовремя загоревшуюся лампочку. Эх, на пару минут бы пораньше!
- Родные мои, - молил Михалыч, уже стоявший на площадке третьего этажа вместе со всеми. - Только не выдавайте меня. Посадят ведь, а я уже немолодой. Умру я в тюрьме! Ну, пожалейте!
- Ишь как заговорил! - возмутилась Нина Павловна. - Пожалейте его! О чём ты думал раньше?
- Ты ж человеку жизнь сломал! - набросилась на него Ильинична. - Из-за тебя чуть не посадили невиновного.
- Ну, он бы всё равно кого-нибудь... Они же злые.
- Молчи уж, добряк мне тут выискался! Сам-то лучше?
- И нас ведь подставил! Целый год, считай, из-за тебя мучимся! У тебя вообще совесть есть?
Ух, какими колючими были их взгляды! Если бы соседи смогли, они бы, пожалуй, так и закололи Михалыми. Какая уж тут жалость? О каком тут можно говорить христианском милосердии? Оставалось только одно...
- Но родные! Братцы вы мои! Ну, пожалейте! Умоляю вас!
Он уже не стоял на площадке. Он ползал по полу, обхватывая поочерёдно ноги соседей, и по-собачьи скулил.
- Чего ноешь? - сердито оборвала его баба Маня. - Говорил, что сам пойдёшь в ментовку. Давай - вперёд.
- Хватило ума налакаться - так иди отвечай. Нечего других подставлять.
Равнодушные, безжалостные. Что за люди!
- Эй, вы тут, - послышался вдруг снизу голос Васьки, электрика, как всегда, пьяный. - Завтра это, свет вырубят. Ремонтировать надо.
- Что за чёрт! - произнёс Михалыч упавшим голосом. - Всё, - добавил он, поднимаясь с колен и отряхиваясь. - Пойду к ментам прямо сейчас. Хоть в тюрьме поживу. Эх, за что мне всё это?
Молча проводив взглядом спускавшегося по лестнице Михалыча, соседи набросились на бабу Маню:
- Ах ты, змеюка! Что ж ты человека зазря оговорила? Угрожал, за нож хватался.
- Стервозная ты баба!
- Жалко, что призраки эти тебя не удавили!
Но баба Маня отнюдь не думала так просто сдаваться:
- Ой, а сами-то? Вон как ухватились! Святоши недоделанные!
Что тут началось! Крики, брань, оскорбления сыпались с обеих сторон, как из рога изобилия. Иваныч и Нина Павловна сначала пытались остановить свару, но перекричать никого не удавалось: ни разгневанных жильцов, напавших, как коршуны на бедную кукушку, ни бабу Маню, которая успешно от них отгавкивалась. Вскоре во всём этот гаме невозможно стало разобрать слов.
Наконец, Иваныч, порядком уставший от этого скандала, произнёс громовым голосом:
- Отставить!
Это прозвучало так неожиданно, что все соседи разом затихли.
- Что нам на Маньку ругаться? - проговорил Иваныч, тяжело дыша и садясь на ступеньку. - Все мы поступили по-свински. Кроме Ниночки, разумеется - она из нас одна человеком осталась. А я вот... С фрицами воевал, один, бывало, с гранатой на так ихний - да не струсил. А тут испугался, смалодушничал, как мальчишка. Стыдно, стыдно.
С этими словами он уронил седую голову на грудь и, закрыв лицо руками, заплакал.
А на востоке вовсю разгоралась заря. Красный шар солнца, выглянувший из-за туч, медленно поднимался над городом. Заглянув в окно пятого дома, он так и застал жильцов стоящими на площадке, понурив головы. Им было стыдно.