- Дети-индиго! - Рома презрительно сплевывает в кадку с фикусом и дергано выключает телевизор. На остывающем сером экране нехотя тает абрис какого-то серьезного профессора, занимающегося проблемами "просто не таких как все" детей. - Много ли он понимает, человеческое отродье! Думают себе, что они самые умные, самые гуманные! Посмотрели бы лучше, что творят! Каждый день по телевизору то то, то это!
О том, что он сам рожден человеческим отродьем, Рома как-то забывает... Он вообще склонен обобщать. Если человек - плохо. Если индиго - правильно.
Рома восседает в кресле, рядом с ним тарелка с фруктами из сада за домом. У Ромы аллергия на консерванты и добавки, что, конечно же, по его мнению, подтверждает его исключительность и наличие вселенского заговора, направленного на то, что бы его, Рому, либо голодом уморить, либо чесоткой да диатезом замучить.
Уж поскорее бы сработал этот коварный план...
Рома поднимает свою величественную тушку с кресла (впрочем, это я сгоряча, он вполне себе стройный) и начинает вещать. Рома вещает о том, что человечество зашло в эволюционный тупик, и мы должны его спасти. Все это в разных вариациях я слышала уже много раз. Хочет ли человечество, чтоб его спасали, ораторов, как правило, интересует мало.
- Заблудший скот надо направить! Мы создадим новый мир! Мир высокой культуры и интеллекта!
По сути это означает, что неугодные (политики, преступники, бомжы) должны быть уничтожены во имя процветания будущих поколений, а остальной "заблудший скот" отправлен в "загоны", где он точно сможет послужить новому обществу.
- Людям не нужна свобода! Они не знают, что с ней делать! Они ослеплены ею, и тратят свои силы попусту!
В качестве примера Рома приводит тетю Машу из соседнего дома. По его расчетам, если бы тетя Маша меньше бы копалась в огороде и торговала на базаре, она бы уже давно преуспела в сфере лингвистики, возродила идею эсперанто и избавила бы мир от проблем межкультурного общения. То, что у тети Маши пятеро детей, которых она безумно любит и которых нужно содержать, Рома как-то не учитывает. Как и то, что тете Маше не интересна лингвистика. Как и то, что язык - это культурное достояние нации. Собственный язык сплочает и питает. Его нужно знать и оберегать. До этого "высший разум, черпающий знания прямо из космоса" пока что не дошел.
В качестве абсолютного показателя человеческого несовершенства выступает дядя Толя, который раз в году напивается и идет на пустырь отстреливать бродячих собак. Бессмысленная животная жестокость. Таких, по мнению Ромы, нужно уничтожать не задумываясь, потому что они портят генофонд. То, что у дяди Толи три года назад собаки заживо задрали любимую младшую дочь, в расчет не идет. По мнению Ромы, нужно быть выше этого.
Или мальчишки из школы, которые вечно гоняют младшеклассников, издеваются, смеются над ними... А мальчишек дома гоняют и дерут ремнем отцы, и единственная возможность доказать себе, что ты хоть чего-то стоишь - это вот такая, потому что другой они не знают...
Проблема детей-индиго в том, что они именно дети. И как все дети, они делят мир исключительно на белое и черное, не видят полутонов, а все, что им пытаются о них рассказать, считают выдумками и ложью. Они очень остро чувствуют ложь, им свойственно думать, что они единственные знают, как правильно. Им кажется, что каждый из них миссия, посланный на Землю, что бы искоренить несправедливость земного мироустройства. И как любые дети, они достаточно жестоки.
А потом наступает переломный момент. Наступает взросление... Правда больно бьет по глазам, и перед индиго возникает выбор: навсегда остаться ребенком и сохранить свою связь с космосом, либо стать взрослым, приспособиться и просто жить. Очень многие выбирают второе. В порядке самосохранения или потому что слишком быстро накатывает осознание ложности пропагандируемых среди нас идей, и им уже ничего не остается... Ну не могут дети-индиго лгать. В том числе сами себе. Не считают нужным. И это не соответствует их моральным принципам.
Опасны те, кто выбирает путь ребенка. Им становится страшно за свои идеи, и они начинают их воплощать...
Рома вдруг резко цепляется за мой взгляд и внимательно смотрит, словно видит НЕ ТУ мысль. Я блаженно улыбаюсь и по-собачьи преданно смотрю ему в глаза. Рома удовлетворенно отворачивается. Проблема в том, что себе подобных - детей-индиго - он тоже считает лишь "заблудшим скотом, который надо направлять". Всезнающий и всепонимающий Рома. Очень хочется убить прямо здесь. Я вижу в нем члена Совета. И это лишь подогревает мое желание.
***
Когда я выхожу от Ромы, на улице уже темно. Я иду не спеша, любуясь звездным небом над тихой приморской деревенькой, и думаю о том, как прекрасен этот мир. Иногда мне сняться красивые сны, в которых я где-то далеко. По утрам я помню высокие дома-колонны из стекла - ни одного острого угла! - помню млечный путь прямо над головой, добрых и милых людей в белоснежных одеждах и еще очень красивых птиц в фиолетовой листве деревьев. Тогда я дожидаюсь, когда проснется мой маленький девятилетний брат, и мы сравниваем сны, и пока воспоминания не ушли, записываем их в общий дневник, пытаясь составить полную картинку нашего "идеального" мира, и тем самым выяснить, что же мы хотели найти здесь, на Земле. Не ту ли самую свободу, о которой так негативно отзывается Рома?..
Мысль теряется, когда кто-то хватает меня за руку. Я вздрагиваю от неожиданности. Это оказывается тринадцатилетняя Дианка. Рядом с ней вертится маленький щенок. Вокруг Дианки вечно собирается вся живность в округе, сходится, словно на какой-то клич, и доверительно так заглядывает в глаза. Охотники пытались брать её с собой на охоту, но нет: за целый день не могут даже на след напасть. Диана внимательно смотрит на меня, потом сообщает:
- Он уже все придумал. Завтра-послезавтра поделится своими планами с остальными.
Я отвечаю удивленным взглядом.
- Ты не из наших, - отводит она глаза. - Я не знаю, кто ты, но точно знаю, что тебе его идеи тоже не нравятся.
- Зачем тогда ты мне это рассказываешь? - спрашиваю я. Мне всегда казалось, что Дина на Роминой стороне, ведь в его мире не будет жесткого отстрела собак, охоты ради удовольствия и много другого.
- В его мире не будет места и нам, - отвечает на мои мысли Дина. - Ни я, ни мои зверьки не сможем быть полезны режиму, политика меня не интересует, наукой я заниматься не хочу, следовательно, в верхушку нас нельзя. Но и в низы нельзя, ведь спокойно глядеть на то, как он убирает людей так же, как дядя Толя убивает собак, я не смогу, и вообще буду вызывать много ненужных вопросов. И потом, есть слишком много людей, которых я люблю. Остальные слушают его, потому что его идеи отвечают их собственным мыслям. Им кажется, что у людей все не так. Но я видела во сне, как на нашей планете ходят по улицам люди с мертвыми глазами. Совет старейшин говорит им, что делать, и они делают. И далеко не всем кажется, что так правильно, пусть они и живут правильно: без лжи и насилия, никаких различий, отдают детей сразу после рождения в какое-то специальное учреждение, потому что иначе каждый родитель захочет выделить своего ребенка среди других, а это неверно, ведь все равны, а потом в десять лет распределяют их по семьям для дальнейшей социализации и...
- Дина! - врывается в наш разговор голос её матери.
Динка подскакивает на месте, кричит: "Иду!", - еще раз бросает на меня полный надежды взгляд и убегает. Поверить не могу, "седая"!!!
Откуда из-за забора выскакивает Яшка, смотрит на меня так укоризненно, спрашивает: "Скажешь, я не говорил?". Я тяжело вздыхаю, взмахом руки подзываю к себе брата, и мы тихонько идем обратно по направлению к дому Ромы. То, что Рома решил представить своим соратникам реальный план действия - плохо. Одно дело, когда они слушают гипотетические идеи. Совсем другое - когда им показывают, как можно эти идеи воплотить в жизнь. Вокруг нас спящие дома, в них обнимают друг друга во сне пары, причмокивают губами дети, шаря рукой по постели в поисках упавшей на пол игрушки... Нельзя всех сделать хорошими, не отобрав у людей индивидуальность. У всех. А то мало ли в ком что проснется.
***
Комната Ромы на первом этаже небольшого дома. Собирается гроза, душно, и поэтому он оставил окна открытыми. Я аккуратно подсаживаю Яшку на подоконник, он бесшумно перекидывает ноги и исчезает в серости оконного проема. Вокруг тихо. Даже цикады молчат.
Слово "седые" мы с братом придумали сами. Так мы называем индиго, которые рождаются взрослыми, которые не делают выбор, которые знают о двойном дне, о том, что нет только черного и только белого, которые просто хотят жить спокойно и чтоб их никто не трогал. И которые, по нашему с Яшкой скромному мнению, просто напросто удрали с родной планеты. И если честно, то я совсем не удивлюсь, если детей-индиго сюда заслали, чтобы найти нас и водворить обратно. А они после рождения не смогли четко вспомнить свою миссию. Впрочем, может это просто эгоцентризм играет, и они действительно здесь, чтобы завоевать новую территорию для Совета.
Мне очень нравится человеческий мир. Мне нравится, что человек волен выбирать, пусть он и отвечает за свои поступки. На моей родной планете всю ответственность за действия граждан вроде как несет Совет старейшин, который и принимает за нас все решения. Возможно, именно возможность избавиться от тягостной ноши ответственности, которую не осознают дети, и которая так давит на плечи взрослым, в свое время нас и подкупила согласиться на заманчивое предложения пяти старцев, высказавших желание вести нас в правильном направлении.
Яшка осторожно касается моей головы, я помогаю ему вылезти а улицу. У него в руках кипа бумаг. Завтра мы сожжем их в бочке во дворе: после грозы будет много комаров и никто не обратит внимания...
***
- Ужас такой, - вздыхает Вера Павловна, хозяйка дома, который мы с Яшкой снимаем. - Ромка, сын Катюши Жванецкой, сегодня проснулся и ничего вспомнить не может. Ни кто он такой, ни где он, вообще ничего. Лежит, смотрит себе в стенку, хорошо хоть как говорить не забыл...
Я кидаю взгляд в окно. Там вокруг железной дымящейся бочки бегают под предводительством Яшки деревенские мальчишки с петушиными перьями в волосах, подскакивают и улюлюкают, в общем, всем своим видом изображают индейцев. Мой самый главный индеец улыбается и машет мне.
Мы будем внимательно следить за Ромой, и если еще раз повториться подобное, то мы уже не будем столь милосердны. Мне нравится этот мир. И пусть мир не знает, но у него есть защитники. И нас, кстати, довольно много.