СКОРО

      У Гомера говорится так:

       Но Цирцея узнала скоро о нашем прибытии к ней от пределов Аида

      Для кого как, а для меня эта фраза звучит загадочно и побуждает к размышлениям.

      Цирцея — это же богиня? Богиням положено знать, а не потом узнавать о случившемся.

      Как Цирцея могла не знать о том, что в её владения от пределов Аида прибыли люди? Она же сама отправила их! И попутный ветер ею был послан. И барана и овцу она дала. И всё объяснила, куда идти и что делать. Неужели же она не знала, что случится дальше? Что всё у Одиссея пройдёт хорошо и тот возвратится. Неужели же она, время от времени, не поглядывала на океан, хотя бы из любопытства, узнать, возвращается ли корабль. Как же она могла не знать, что Одиссей вернулся?

      Как она могла не знать, что Одиссей вернулся, если, первым делом после возвращения, Одиссей отправил товарищей к дому Цирцеи («чтоб взять там труп Эльпеноров»). Как она могла не знать? Конечно, знала.

      Подумайте, лежит перед её домом труп человека. Целые сутки лежит. И даже больше. Лежит именно в том месте, где разбился Эльпенор. А разбился он, как мы помним, упав с крыши дома Цирцеи. Что же Цирцея не замечала его? Да любая бы хозяйка заметила бы! Что уже говорить о богине.

      А потом, через сутки, к дому приходят люди и забирают труп, лежавший перед самым домом. И что, Цирцея не заметила этого?

      Вопросы мои преимущественно риторические.

      Думаю, что волшебница Цирцея сразу всё знала.

      Знала и то, что Одиссей возвратился от пределов Аида обратно на остров Эю. Знала и то, что Эльпенор сутки пролежал мёртвый прямо перед её домом. Знала и то, что люди Одиссея пришли и забрали Эльпенора. Знала и то, как Эльпенора похоронили на самом высоком месте берега (перед этим «нарубив много деревьев» на её острове). Как об этом можно не знать, ведь люди Одиссея, захоранивая Эльпенора, разожгли большой костёр? Огонь же виден! И дым от костра разносится далеко.

      Так что всё это Цирцея знала изначально. О присутствии людей на своём острове она знала.

      А не узнала скоро, как об этом говорится у Гомера.

      Почему же у Гомера говорится так: «но Цирцея узнала скоро» ?

      Особенно обескураживает употребление слова «но».

      Словно бы Одиссей с товарищами собирались по-тихому похоронить Эльпенора, и думали бы при этом, что хозяйка острова не узнаёт того, что происходит на её землях. «Но Цирцея узнала».

      Как-то ни к селу ни к городу здесь это самое «но».

      Однако, это только на первый взгляд так кажется, что слово «но» здесь лишнее, что смысла в нём нет, и что даже более того, что оно вводит читателя в заблуждение.

      Нет, смысл есть в этом самом «но». Только смысл этот обнаруживается не на событийном, не на повествовательном, а на ином, глубинном, уровне эпоса.

      Как ранее неоднократно говорил, «Одиссея» представляет собой аллегорию. В «Одиссее» всё — аллегории. И Одиссей, и Цирцея, и путешествия к Аиду и возвращения обратно. Всё это аллегории разного рода глубины осмысления. Какие-то аллегории являются простенькими и разгадываются после небольшого размышления над ними. Какие-то аллегории являются более сложными и тайну свою быстро не открывают.

      Так вот, кто такая Цирцея? Это — олицетворение матери-природы. Любой женский образ, как правило, в греческих мифах можно так трактовать. И Цирцея не исключение. Это мать-природа. Это видимый мир. Мир, в котором мы живём. Это то, что мы видим вокруг себя.

      В этом месте повествования, когда Цирцея приходит к Одиссею и спутникам после их возвращения из Аида, она названа Гомером «богиней богинь». И такое определение, «богиня богинь», как нельзя более подходит именно к матери-природе. Что такое природный мир, мир вокруг нас, как не «богиня богинь» ?

      Замечу попутно, что точно так же, богиней богинь, Гомер называет и Калипсо, нимфу, у которой Одиссей пребывал на острове, будто в заточении, после того, как потерял спутников.

      И это тоже верно!

      И Калипсо — тоже богиня богинь. Потому что это всё она же — мать-природа, видимый мир.

      Итак, Цирцея — это видимый мир.

      А кто такой Одиссей и его спутники? А это — мы с вами!

      Мы — путешественники. Наши спутники — это люди вокруг нас. Которые тоже путешественники.

      Как мы путешествуем? Мы путешествуем — от небытия к бытию.

      Можно так и сказать, что прежде нас не было (или что мы находились где-то в царстве Аида), но вот, каким-то чудом, оказались на острове Цирцеи. То есть — оказались здесь, в этом мире, который в настоящее время считаем «нашим». Но этот мир столько же «наш», сколько и не «наш». Значительно больше он и не «наш», а «её» — мир богини богинь, светлой матери-природы.

      И что мы делаем, когда оказываемся на светлом острове, который принадлежит Цирцее, нашей природе-матери. Мы идём к её дому и берём труп Эльпенора. И идём к высокому берегу, чтобы захоронить его.

      Ибо что представляет собой труп Эльпенора? А это тоже — аллегория. Труп Эльпенора — это наш прежний опыт. Это опыты наших прежних жизней. О которых мы здесь и сейчас ничего не знаем.

      И зачем нам тогда прежний опыт? Вот мы идём и захораниваем его.

      А природа-мать узнаёт об этом. О том, что мы сделали. О том, что мы отказались от своего прежнего опыта. Конечно же, мать-природа узнаёт! Как же ей не узнать. Ей многое известно.

      И она приходит к нам. С хлебом и мясом и пеннопурпурным вином.

      А что ещё ей остаётся? Только благословить в новый путь.

      Ибо, захоранивая Эльпенора и отказываясь, тем самым, от своего прежнего опыта, мы сами превращаемся в разбившегося Эльпенора (которому следовало бы пойти по крыше назад, а он пошёл вперёд, и упал, и сломал себе шею).

      Вот такие тут неожиданные повороты в объяснении странного «но» («но Цирцея узнала скоро о нашем прибытии к ней от пределов Аида»).

      История с Эльпенором — очень-очень странная. На повествовательном уровне, история Эльпенора выглядит если не полной бессмыслицей, уж во всяком случае чем-то, очень на неё похожим. Но если рассматривать Эльпенора не как персонаж, а как аллегорию, то смысл отыскать можно, причём во множестве, в изобилии и разнообразии.

      Так посмотришь на Эльпенора. Что за неудачник! Свернул шею, шагнул не туда. Почему? Зачем? Для чего? Лежит трупом прямо перед домом Цирцеи. Лежит всё то время, пока Одиссей с товарищами путешествуют к Аиду и обратно. Причём, путешествуя к Аиду, товарищи первым делом встречают там его же, Эльпенора. Разве не странность! Он как предмет залога, оставленный на земле Цирцеи! «Давай-ка, Одиссей, отправляется в царство Аида, но один из твоих друзей у нас пока полежит. А то, мало ли что. Путешествие в царство мёртвых — дело опасное. Сгинете вы там всей командой, и концов за вами не найти. Это ж не по-хоэзяйски... А так у нас, под окнами, побудет труп, пока вы там где-то склоняетесь. Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Сохранится в целостности. Почти, как новенький. Вернётесь, захороните». Ерунда ж какая-то!

      Да, похоже на то. Похоже на ерунду. Однако, это совсем не ерунда. Эльпенор — это не случайный персонаж. А наиважнейший! И он, действительно, своей нелепой смертью обеспечивает безопасность всей команды Одиссея при достижении Аида, при пребывании в Аиде и при возвращении из Аида.

      Хотя мёртвый. Хотя просто лежит. Хотя ничего сам не делает. Даже не шевелится.

      Эльпенор — это не просто Эльпенор.

      Эльпенор — это опыт прежних жизней.

      Хоть и кажется, что его нет, он есть. Хоть и кажется, что он мёртвый, он живой. Он захоронен на самом высоком месте берега. И в холм на его могиле воткнуто весло. Воткнуто весло, очень похожее на лопату. А значит, можно при желании откопать его. Его, Эльпенора, опыт своих прежних жизней.

      Откопать. И оживить.

      Скоро ли это случится? И случится ли?

       Но Цирцея узнала скоро о нашем прибытии к ней от пределов Аида.
Светлой одеждой облекшись, она к нам пришла; и за нею
С хлебом, и мясом, и пеннопурпурным вином молодые
Девы пришли; и богиня богинь, к нам приближась, сказала:
«Люди железные, заживо зревшие область Аида,
Дважды узнавшие смерть, всем доступную только однажды,
Бросьте печаль и беспечно едой и питьём утешайтесь
Ныне, во всё продолжение дня, с наступленьем же утра
Далее вы поплывёте; я путь укажу и благое
Дам наставленье, чтоб снова какая безумием вашим
Вас не постигла напасть, ни на суше, ни на море тёмном».