Величкина Натали : другие произведения.

В прятки с счастьем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   В ПРЯТКИ С СЧАСТЬЕМ
  
   Часть первая. Катастрофа
  
   Убийство по неосторожности
  
   Черт знает почему, но у каждой квартиры свой особенный запах - неуловимый и в то же время совершенно отчетливый. Холодный или уютный, он не меняется раз от раза и становится опознавательным знаком жилища не хуже номера на двери, но не поддается попыткам разложить его по ингредиентам. Легко сказать: здесь - деревянная стружка и щи, там - смесь детской и старых велосипедных шин, а в этой - гниль трагической пустоты с примесью старых духов, оставшихся на дне флакона. Все будет неправдой. Слишком много намешалось, наслоилось за десятки лет, по ноте от каждого поколения. Но только не в моей квартирке, где с порога безошибочно тянуло корицей - сладковатой терпкостью осенних листьев, пряным тленом опавшего лета. Кто знает, может, прежняя хозяйка славилась яблочными пирогами, на которые слетались друзья-приятели... Как бы то ни было, я довольно скоро приохотилась к ним, и пузырек с коричным порошком уверенно занял место на полочке специй. Добрая сладость яблочного пирога наполняла уютом. Сразу становилось понятно: здесь живут хорошо и дружно - то, о чем я мечтала лет с шести. То, чего я никогда не видела в родительском доме.
   - Фак! - Маринка споткнулась в полутемной прихожей и потянулась к выключателю.
   - Не надо, - остановила ее я руку. - Не надо света.
   Луна светила достаточно ярко, а жидкий электрический свет я не люблю. Он него всегда тянет в сон, к тому же он меняет цвета, лишая знакомые вещи привычной окраски. Я давно наизусть выучила каждый угол и не задела бы ни одного из них даже впотьмах, да и Маринка, частый гость, разведала местность не хуже моего.
   Маринка зашла за книгой - она глотала романы, как m&m's, один за другим, и вечно испытывала голод. Ну что ж - пусть пятиминутная, но отсрочка того момента, когда я останусь один на один с пустотой, спрятавшись в желтом круге торшера - Антон возвращался из Толедо только завтра.
   Я не боюсь теней, я большая девочка. Мне ничего не угрожает. Я спокойна и собранна.
   Не получилось. Аутотренинг - не мой конек. Потому и не включаю свет, что он позволяет рождаться тени - опасной стремительной твари, что выползает из-за дивана и превращает абрис рук в подобие страшной пасти или причудливое, явно живое, дерево - в лучшем случае.
   Брр.. Но пока я не одна, а назавтра вновь обрету верного стража - Антона.
   Ах да, Маринка.
   Книжка, как я помнила, лежала на кухонном столе. Маринка по-хозяйски подвинула стул, уселась на него, обняв спинку, и продолжила начатый по дороге разговор.
   - И все же, почему ты не хочешь выйти за него?
   - Как тебе объяснить... Представь: в чашке осталось немного чая, но он остыл, и терпкость превратилась в горечь. Тебе нравился этот чай, ты с удовольствием пила его, но теперь он стал тебе противен. Что ты сделаешь? Не задумываясь, выльешь в раковину.
   А что делать с остывшими чувствами? Как сказать обожаемому еще вчера человеку, что больше не любишь его? Что тебя раздражает его манера подворачивать рукава у рубашек (а еще вчера ты считала это прелестной небрежностью)? То, что он не снимает трубку, если не в духе, а телефон звонит и звонит и ползает по столу. Еще вчера все это казалось такой мелочью, но не теперь, потому что теперь - все.
   Ты ищешь свое сердце в груди, оно стучит, но не греет. Пытаешься топить его теплыми воспоминаниями и жаркими ночами, даешь послушать его мягкий голос в телефонной трубке, но нет - остатки любви утекают, где-то оно прохудилось, задело за невидимый гвоздь.
   И вот этот еще вчера любимый человек режет помидоры для греческого салата (он так ему удается), или гоняет в Need for speed, или пьет пиво с друзьями, морщась от "а вот моя" - он никогда так тебя не называет, - как сказать ему, что все...? И ты носишь в себе это "не", но оно - атомная бомба, это "не" взрывает изнутри, разливается перитонитом, отравляет жизнь. Он чувствует, он же все чувствует, "ну что с тобой, облачко?", но как сказать, как? Он замрет с поднятым ножом в руке, взгляд остановится, как выключенный телевизор, покажет внезапную пустоту. И непонятно, кому в этот момент будет больнее, ведь ты точишь этот меч, полируя слезами, и не можешь не воткнуть.
   - Не понимаю... Не понимаю, чего ты хочешь. И слов твоих не понимаю. Какой-то киношный монолог.... Скажи честно: ты больше не любишь Антона?
   Ответить я не успела. В темноте коридора послышался какой-то звук... через секунду я поняла, что это звяканье металла и скрежет ключа, поворачивавшегося в замке. Едва успев оформить в голове опасную догадку, я рывком кинулась в прихожую. Задетый впопыхах стул прогромыхал, падая на спинку, и это звук слился с хлопаньем двери. Дверь закрылась. С той стороны.
   Только сейчас я заметила бледную полоску света, наискосок тянущуюся из комнаты.
   - Что это было? - спросила Маринка, самим вопросом отрицая очевидное.
   Вместо ответа я нажала на выключатель. Вспыхнул свет и затаившиеся на столешнице орхидеи выпукло выдвинулись, бросились в глаза, как будто их высветил луч - вроде тех, что шарят по арене в цирке. Мои любимые цветы. Длинные трепетные лепестки в копопушках...
   - Антон все слышал, - полувопросительно, а скорее испуганно протянула Маринка.
  
   Я обессилено опустилась на пол, притянула колени к подбородку и накрыла ладонями глаза. Тишина, обрушившаяся после того, как выстрелом захлопнулась дверь, пугала не меньше слов. Слышно было размеренное гудение лампы. Свет пробивался сквозь пальцы красным, алое струилось по ладоням... Невидимые миру слезы, не пролившаяся кровью, но смертельная рана. Я чувствовала себя убийцей.
   Какая глупость. Насколько меньше слов мы произносили бы, если б знали, что любое из них может стать последним, фраза оборвется и, вырванная из контекста, подпишет нам приговор. Если б знали, что любое из них может исполниться - буквально - примерно как в кино, когда герой произносит: "Да разрази меня гром, если я вру!" и его тут же испепеляет услужливая молния. Если б мы говорили, не подумав, сгоряча: "Убил бы эту тварь!" и "тварь" умирала бы, навсегда лишив непутевого убийцу спокойного сна.
   Впрочем, слова и так достаточно сильны. Некоторые из них я с удовольствием забрала бы обратно, вымарала белым, но они уже накрепко осели в чужом мозгу и не желали оказаться погребенными под слоями новых фраз и фактов. Я любила Антона, но боялась этих "в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас". "Навсегда" пугало меня больше, чем "никогда". Это я и пыталась объяснить, да не успела.
  
   Минут через десять я вспомнила о Маринке, тихой мышью затаившейся в углу. Незавидный удел свидетеля катастрофы приковывал ее к месту и не давал права голоса - в роли не было реплик. В отличие от наблюдателя катастроф реальных - разрушения зданий, стремительного столкновения машин, ранений, смерти, наконец, - где, как ни стыдно признаться, почти каждый ловит мгновения, не в силах оторвать взгляд, Маринке оставалось только вжаться в жесткое сиденье и ожидать момента, когда можно будет уйти.
   - У тебя сигареты есть?
   - Ты же бросила?
   - Есть или нет?
   Маринка протянула мне сигарету. Руки тряслись, и я не сразу сумела соединить кончик сигареты с огнем зажигалки. Сигарета вспыхнула, наполняя воздух запахом горелого спирта - я подпалила фильтр... и, только заметив свою ошибку, почувствовала, как крошки горького табака жгут язык. Яду мне, яду.
   - Знаешь, а ведь убиваю я всегда одинаково. Это всегда стилет, или нож, или другая вкрадчивая сталь, что на мгновенье блеснет и впивается в плоть. Почему нож? Такое кровавое, варварское орудие? Почему не благородный яд, не дамский пистолет, изящный, приятно ложащийся в руку?
   - О чем ты?
   - Сны. Задумалась и поняла: видимо, мой метод - холод. Не сделать что-то плохое - а лишить чего-то хорошего. Опасное недеяние. Попробуй посреди нелегкого разговора вдруг замолчать и перестать давать ответы - и посмотри на эффект. Вот и сейчас - случайное слово вылетело и попало в неведомую цель. Могу ли я считать себя невиновной, если сорвавшаяся с лука стрела негаданно поразила мишень...
   - Хочешь, останусь у тебя? - прервала Маринка путанную цепь моих рассуждений.
   - Нет-нет, иди. Думаешь, он вернется?
   - Конечно. По-дурацки все вышло...
  
   Я долго не решалась войти в покинутую Антоном комнату. Уложенная раскрытым разворотом вниз книжка, чашка с плавающим на самом дне кружком лимона внушали ужас, как в фильмах, где внезапно исчезают люди, оставляя вещи нетронутыми, и струйка дыма поднимается над пепельницей, будто говоря "всего несколько минут назад...".
   Всего несколько минут назад мир раскололся. Возможно ли заделать эту трещину?... Если б можно было открутить время на час, вовремя нажать на выключатель.. или хотя бы на полчаса, чтобы стряхнуть с себя внезапную немоту и объяснить.. все объяснить.
   Я не могла заставить себя отнести чашку в раковину, она так и стояла на стеклянном столике памятником катастрофе.
  
   Желание напиться явилось, как спасение. Напиться! Смыть все, что было, алкоголем, чтобы с последней каплей спиртного гадкое испарилось, не из жизни, так хотя бы из памяти, как с урчанием исчезает вода из ванной, погружаясь в пучины водостоков, унося с собой грязь. Напиться... до истерики, пьяных слез, обжигающих, но целительных... чтобы утром раскалывалась голова и мутило не от собственной подлости, а от понятной и закономерной реакции организма на яд, что мы вкушаем добровольно.
   Пошарила глазами по полкам - как назло, не осталось ни одной бутылки... кроме виски, который я так и не научилась любить. Тем лучше - лекарство и должно быть мерзким. Я отпила пару больших глотков, прямо из горлышка, не чувствуя вкуса. Виски лился через край, стекал по руке, холодными струями исполосовав запястье. Я впервые пила в одиночку, на пустой кухне, без тостов и удовольствия.
   "Алкоголь помогает тонко чувствующим натурам примириться с действительностью" - вспомнила я. О да, моя ранимая, трепетная душа истекает слезами, тогда как что случилось? Простая ссора. Антон, должно быть, сидит на переднем сиденье в раздолбанной "девятке" заезжего бомбилы и с отвращением слушает хриплый голос шансонье. Завтра будет все иначе, - нет, как прежде. Завтра будет завтра.
  
   ***
  
   Таблетка была совсем маленькой - не пилюля, так, пилюлька, да и та не целая - с отломанным краем, не разделишь на две половинки, чтобы растянуть - пусть на пару раз, и то счастье. Но таблеточка была непростая, хоть и невзрачная, и для тех, кто знал ее тайну, светилась сиянием поистине неземным.
   Я носила ее на ладони, бережно, согнув ладошку ковшиком, дула легонько, чтобы не растаяла от пота, не потеряла ни миллиграмма.
   Он подошел сзади, незаметно, и как подошел-то? Ни шороха, ни скрипа половицы.. или я совсем потеряла бдительность, рассматривая сокровище. Подкрался, резко ударил по тыльной стороне ладони, так что таблетка вылетела из руки, упала в мешанину других лекарств. Я вскрикнула, от обиды и ужаса, что потеряно, все потеряно, но быстро собралась, в секунду, ударила негодяя в солнечное сплетение локтем, и пока он беззвучно ловил ртом воздух, кинулась к рассыпанным на столе таблеткам - скорее найти ее, мою. В запасе было секунд десять, может, пятнадцать, я судорожно шарила в куче беленьких кругляшков, сглатывала тугую слюну - мне тоже не хватало воздуха, совсем от другой боли. Ну где же ты, милая, чуть серее остальных, с отломанным краем... Когда противник пришел в себя, я углядела ее, наконец-то, схватила, сунула в кармашек, просвистела молнией.
   Распахнула окно - второй этаж. Внизу - не так далеко, какие-то пять-шесть метров, но трусливой душонке не докажешь - зеленела кромка леса, по дорожке прохаживалась пара ничего не подозревающих (как мне хотелось думать) прохожих. Выхода не было. Прыгать. Сердце ухнуло и заныло. Думаю, даже остановилось на долю секунды. Плевать. Трава мягко спружинила под ногами, но подошвы я все же отбила - еще бы, босиком. Преследователь прыгать не решился, но у него был телефон... Все равно, какая-то, да фора.
   Деревья росли густо, как зубья расчески, но не стояли прямо, а сгибались под тяжестью плодов до самой земли. Я то ли бежала, то ли ползла, не помня себя от страха. Время от времени ощупывала пальцами маленький бугорок в кармане - на месте.
   Показалась опушка и автобусная остановка за ней.
   - Девушка, Вас только и ждали, - добро осклабился кондуктор.
   - Это в Москву?
   - В Москву...
   Редкое везение... если только... недоверчиво оглядела кондуктора: дядька как дядька, со складками морщин и белесыми глазами любителя выпить. Не думаю, что.. но эта его оговорка, что ждали... Плевать.
   Забралась в автобус, выдохнула. Босые ноги, исхлестанные кустами, кровоточили. А есть ли у меня деньги? Снова страх струйкой холодного пота пополз по спине. Потерять возможность спастись от такой мелочи... В кармане нашлись несколько зеленых бумажек - стало быть, тысяч. Неплохо. Но почему никак не едем?
   - Скоро отправимся?
   - Погодите... - кондуктор болтал с кем-то в дверях, и вдруг радушно взмахнул рукой, "проходите".
   Преследователь ехидно улыбнулся, повернулся к своим и кивнул.
   Что же делать? Проглотить таблетку и вернуть все к началу, к моменту, когда она, драгоценная, лежала на ладони?... успею ли я проанализировать секретный состав до того момента, как подкрадется противник ("Отмена" не меняла хода событий, а лишь откидывала на то время, когда нежеланное не успело случиться)? Или попробовать бежать, до следующего анализатора?...
   Я посмотрела на люк в крыше - может быть...
   Времени на раздумья не осталось.
  
   ***
  
   Стоило открыть глаза, как начиналась атака вертолетов. Большие мощные машины зверски крутили лопастями, вовлекая в это вращение весь мир. Приподнять трещащую по швам голову получилось с четвертого раза, и лучше б я этого не делала - потолок завертелся и десятитонной плитой придавил к постели. Затея удалась, если бы не одно "но" - я до последней детали помнила, что произошло. И не изобретено волшебной таблетки...
   Эх, если б не уезжал Антон в ту злополучную командировку...
  
  
   Небо. Самолет. Свобода
  
   Возбуждение начало нарастать уже по дороге в аэропорт. Я люблю аэропорты. Здесь я чувствую себя полной жизни. Если есть на свете место, где ветер переворачивает страницы книги судьбы, то это место - тут. Шум разноязыкой толпы, деловито снующей по своим маршрутам, сообщения о взлете и прибытии рейсов настраивают на особый лад. Все это - титры предыдущей серии. И каждый раз появляется чувство, что поездка что-то изменит, принесет знакомства с занимательными людьми, или с теми, кто станет другом на всю жизнь, или откроет новые горизонты. Казалось, я видела это же в глазах пассажиров - глубоко запрятанное под тревогой и суетой ожидание перемен... В конце концов, я попросту люблю летать, и предвкушаю тот холодок внутри, который предшествует появлению волнующего чувства полета.
   Но сегодня волнение было напрасным - полет предстоял не мне. И все же по дороге в Шереметьево привычно чувствовала лихорадочное возбуждение - аэропорт всегда заряжает энергией, пусть ничего не случится, пшик, как если зайти в ресторан, раскрываясь навстречу ароматам, и тут же его покинуть, передав папку с документами деловому партнеру. В тот день я снова оказалась здесь с Антоном - он турагент, и за два года я превратилась в профессионального провожатого.
   Помню, последний раз, когда мы летели вместе, я раскачивала высокое кресло, пытаясь поудобнее устроить измученное жарой и южным вином тело. Лететь предстояло недолго, пару часов, но я никак не могла найти приемлемое положение, а высидеть даже два часа в неудобной позе на высоте десяти тысяч метров - чистая пытка. Мое ерзание было прекращено вмиг, одним взглядом: я послушно притихла и накрыла ладонями руку Антона. Руки у него ощутимо дрожали. Мне хотелось не выпускать его пальцев весь полет, но я боялась заснуть и незаметно для себя покинуть пост. Антон смотрел строго вперед с потерянным видом, и белые наушники, так неподходящие к выражению лица, казались трубочками капельницы, по которым ему доставлялось успокоительное. Если бы нужно было охарактеризовать его одним словом, это было бы слово "Медведь". Большой, сильный, добродушный, но страшный в гневе. На Антона можно было во всем положиться, только не в небе: он панически боялся летать. В то лето самолеты падали, как звезды, только желаний никто не загадывал.
   Пассажиры в ряду, что стоял перед нашим, не рисовали в воображении возможную катастрофу или же пытались справиться с волнением собственным способом - травили байки.
   - Слышу - шум как-то на лестничной клетке, и не просто шум, а стены дрожат! Выглядываю - и точно, дверь соседскую ломают. Мужики в форме, все путем, ну, думаю, ключи потеряли, вызвали, кого надо. Приглядываюсь - а парень ими командует незнакомый. Не соседский парень-то! Во, думаю, воры обнаглели! А мужики тоже, молодцы, паспорт с пропиской не спросили. Эй, кричу, что это значит? По какому, понимаешь, праву? А парень спокойно так отвечает: "Девушка моя здесь живет. Поругались - к телефону не подходит, дверь не открывает. На балкон зову - не выходит. Как еще с ней поговорить?" Любовь, да...
   Сумасбродства запоминаются прочнее всего, но не всякая любовь толкает на безумия. Она бывает мягкой, плавной, как молочная река, кисельные берега, хочется в ней завязнуть, отдаться течению, лежать лениво на поверхности, перебирая волосы любимого. И вспоминаются тогда не глыбы - бусинки, небольшие шарики, но прозрачные и яркие, приятно ложащиеся в руку.
   Помню, как мы сидели в кино, в кармане завибрировал телефон, сообщение пришло от того же Антона, растянувшегося в соседнем кресле: "Как тебе кино? Я бы лучше оказался на сеансе порнофильма.. с тобой в главной роли".
   Или как на какой-то морозный праздник, то ли 8 марта, то ли 14 февраля, он пришел без цветов, я злилась, огрызалась весь день, засматриваясь на девушек с букетами, а дома меня ждали свежие, как огурцы, хрустящие тюльпаны, десятки тюльпанов - они по-домашнему выглядывали из банок из под консервированных помидоров, потому что ваз Антон не нашел.
   Или как я решилась приехать внезапно, среди ночи, и Антон встречал меня на совершенно безлюдной станции метро, с последним поездом. Мы были взвинчены до предела, возбуждение кололо кожу иголочками, и не покидало чувство, что мы уцелели, спаслись от какой-то беды и теперь все будет хорошо.
   Все приготовления были сделаны, все детали обговорены, но посадку еще не объявили, и ничего не оставалось, как прожить вместе эти десять минут. Заметно было, что Антону нечем занять руки. Он непроизвольно делал движение, будто сжимает ручку несуществующего чемодана, вернее, вполне реального, но уже сданного в багаж и уехавшего на ленте в недра аэропорта. Если б можно было курить, Антон тут же достал бы сигарету, прищурился, поднося к ней зажженную спичку, и блаженно выдохнул, обретя какое-никакое, но занятие. Но курить было нельзя, и он неуверенно улыбался и хмурился, как хмурится человек, знающий, что через пару часов он вместе с самолетом пронзит пару часовых поясов и окажется в другой стране, среди новых людей и незнакомых обычаев, а тот, кто стоит сейчас напротив, останется. Время от времени я поднимала глаза, чтобы взглянуть в его лицо и видела за его спиной улетающие в небо самолеты. "Ничего, в другой раз" - успокаивала я себя. Нужно было что-то сказать напоследок, но любые слова казались глупыми, и я просто держала его за руку. "Береги себя", - наконец произнес он, так ничего от меня и не дождавшись, и перешел границу, за которую я уже не могла с ним последовать.
  
   Исполнив свою миссию, я сразу же зазевала, вспоминая, что вставать пришлось в шесть утра. Зашла в магазин, нашарила в кармане мятые десятки и купила бутылку ледяного лимонада. Бутылка неприятно обожгла руку холодом. Я полезла за платком, чтобы согреть пальцы, и в этом момент завибрировал телефон. "Уже скучаю". Я же никак не могла решить, что за чувства испытываю. Антон улетал часто, бывало, пару раз в месяц, я привыкла, что несколько дней буду предоставлена самой себе и уже не чувствовала ни особой печали от расставания, ни нетерпеливой радости от того, что могу заниматься тем, чем хочу, ни на кого не оглядываясь - когда долго встречаешься с кем-то, свыкаешься с необходимостью делить время на двоих. Конечно, имелись какие-то личные дела, и я не стала бы маяться от безделья и скуки, но все же того приятного волнения, что поднималось пузырьками, когда родители уезжали на дачу, оставляя меня в квартире одну, на все выходные, не было, как не чувствовалось и тоненького поскуливания грусти. Нет, я пока что не скучала.
   За то время, что я провела внутри здания аэропорта, небо затянулось серым войлоком. Июнь в этом году получился плаксивым, то и дело лил слезы, а то и ревел ливнем. Пожалуй, стоило поехать домой и выспаться. В дождь хорошо спится.
  
   Как написать гениальную статью
  
   Спросонья не могла понять, что за время суток за окном - вечер, утро? Комнату застилал мягкий плотный сумрак. Неужто я умудрилась проспать до следующего утра? Сверилась с палочками электронных часов на музыкальном центре и успокоено выдохнула - 16.02. Бешеный ливень за окном косыми линиями перечеркивал планы на вечер. Это не дождь, это душ. Конечно, можно было выйти на улицу... джинсы набрали бы воды, вымокнув до колен, и тянули вниз, в лужу. Вот тогда я пожалела бы, что не ношу легких юбок и платьев, которые, промокнув, не превращаются в тяжелую гирю, а всего лишь беззастенчиво облепляют ноги. Было бы немного стыдно, но я умею с вызовом смотреть на тех, кто рассматривает меня. Да, можно было бы поймать машину и доехать до нашего любимого кафе и вызвонить друзей. Это было маленькое кафе с громким названием, ничем не примечательное, но там готовили вкусные салаты и сносный тирамиссу, и мы с удовольствием собирались там всей компанией. Но пока окажешься в машине - сто раз вымокнешь под беспощадными струями тропического ливня, что заливал сегодня город - растаю, как сахарная голова. Лучше было остаться дома и наконец-то взяться за статью - сроки поджимали. Я - стажер в глянцевом журнале. Стажерам полагается побаиваться начальства, сдавать все тексты вовремя и лезть из кожи вон.
   Включила компьютер, он довольно зашумел. Представила, как электроны понеслись по проводам, оживляя микросхемы - точно так, как талая вода собирается в ручейки и питает землю весной. Наверное, скучно компьютеру стоять выключенным по полдня. Признаюсь, иногда я разговариваю с ним, похлопываю черный бок системного блока, а он добродушно подмигивает лампочками.
   Завела новый файл, привычным движением нажала Ctrl + S. И что же я сохранила - пустую страницу! Нужно было наполнить ее словами. Идея имелась, но разнообразие вариантов ее воплощения сбивало с толку. Можно было начать так: "Каждый из нас хоть раз в жизни...". Или: "Маленький ребенок, как и маленькая собачка, отличный способ завязать знакомство с мужчиной - они постоянно путаются под ногами". Или: "За окном которую неделю лил нескончаемый дождь"... Или это где-то уже было... Я беспомощно огляделась. Возле клавиатуры стояла чашка с разводами сливок на остатках кофе. Тарелка с одиноким печеньем. Несколько мятых купюр. Следовало бы убрать от компьютера ненужные вещи, а здесь оказались:
   мягкие игрушки - восемь штук,
   фигурка Ганеши (этой я, пожалуй, разрешу остаться, чтобы привлекать деньги, они лишними не бывают),
   две ракушки из прошлой поездки к морю,
   три шоколадные конфеты (разные) и пустой фантик от четвертой,
   деревянный веер,
   тяжеленная керамическая кружка в виде мамонта, полная мелочи, с горкой,
   щетка для волос,
   восемь музыкальных дисков,
   неразорвавшиеся шарики для пейнтбола (трофей на память)...
   Стихийный музей забытых вещей. Неудивительно, что у меня никак не получалось сосредоточиться.
  
   И все же это непросто - начать. Я принесла ворох журналов и внимательно изучила первые абзацы статей - общее не находилось. Возможно, стоило изучить более серьезных авторов - по-хорошему, не стоило равняться на глянцевое чтиво, тогда как вся стена за моей спиной была уставлена разноцветными томиками стопроцентной качественной литературы. Возможно, Фитцджеральд или Сэлинджер обиделись бы, узнав, что я называю их романы "хитами", но им никогда уже этого не узнать.
   Я вытащила с полок все книги, до которых могла дотянуться, и разложила их на кровати плотными рядами. Ложе из фраз. Интересно, что за сны пришли бы ко мне, усни я на нем?.. Вдруг бы приснился гениальный роман, как когда-то Менделееву вожделенная таблица... Так, не отвлекаться. Первый попавшийся роман был заложен вилкой. Если я вовремя вспоминаю, что не стоит класть книгу раскрытым разворотом вниз (пусть это и придаст ей милую взъерошенность, домашность, которую, впрочем, кроме меня никто не может оценить), то хватаю что-то плоское из того, что лежит поблизости - рекламный буклет, игральную карту и т.п. - и вкладываю между страниц. Однажды по рассеянности засунула в книгу пакетик с ванилью и долго потом не могла понять, почему меня преследует этот осторожный томный запах. Но вилка! В четвертой по счету книге обнаружилась "виза", которую я, как думала, потеряла еще два месяца назад и давно заблокировала.
   Так ничего и не придумав, я уселась за стол и взглянула в окно. Широкие струи извивались по стеклу, искажая картинку, и казалось, что там, среди вымытой зелени, ходят люди с жабрами, спрятанными под высокими воротниками. Они дышат водой. А чем буду дышать я, когда воздух в пузыре закончится? Нет рядом того, с кем "на двоих одно лишь дыхание". Мне стало страшно. Захотелось позвонить Антону, и я не стала отказывать себе в этом. Антон успел долететь, добраться до отеля и даже немного осмотреться (количество "звезд" в явном несоответствии с указанным, народ шельмоватый, но добрый, дешевое серебро, что тебе привезти). Простые слова, уютный родной голос сделали свое дело, я совершенно успокоилась.
   Курсор по-прежнему мигал в начале пустой страницы. И тут я вспомнила, что не успела помыть посуду после ужина. Это мой пунктик - никогда не оставлять в раковине грязную посуду, чтобы не давать тараканам радоваться, пить из залитых водой тарелок бульончик. На прошлой квартире водилась чертова пропасть этих тварей и ничем не получалось их вывести. Тараканы с аппетитом поедали отраву и приглашали к ужину друзей. Я просто вижу, как они смеялись надо мной, заметив новую упаковку с испуганными насекомыми на картинке. В бессилии я давила их блестящие тела ногой, и звук трескающейся хитиновой оболочки терзал и одновременно ласкал мой слух. Нет, только не это - нового нашествия мне не вынести. Пришлось пойти на кухню. Вот почему трудно работать дома - всегда найдется занятие, не требующее отлагательств.
   Окончательно стемнело, а муза никак не приходила. Нужно было чем-то ее приманить... Шоколадка!... Но что это - не осталось ни одного кусочка? Фольга победно гремела, но пальцы нашаривали только крошки. А статья так и не сдвинулась с мертвой точки. Знаков без пробелов - 0, знаков с пробелами - 0.
   Наверное, стоило писать ручкой - это, конечно, медленнее, но, уверена, помогает - обеспечивает единение автора с пресловутым белым листом. Да-да, точно - Гришковец пишет свои романы именно так. Только где же она, счастливая ручка... В какой из пятнадцати любимых сумок...
   Снова отвлеклась. Возможно, стоит начать с середины? Или с конца?
  
   Акула пера
  
   Открыв дверь редакции, я сразу почувствовала на себе взгляд. Клетушки сотрудников располагались по обе стороны длинного коридора, который пронизывал все помещение и упирался в кабинет главного редактора. Он-то и стоял на пороге, уставившись на меня. Выражение гадливого недовольства на лице босса - это нехороший знак, очень нехороший.
   - Зайди, - сказал он таким тоном, будто только что наступил в кучу дерьма.
   А во всем виноват телефон. Недолюбливаю эти пластиковые коробочки. Неожиданно разражаются трелью, так что подпрыгиваешь, хватаешь трясущейся рукой, а он ползет, ползет к краю стола, пиликает. А если ждешь чьего-то звонка, сколько ни смотри на кнопки телефона, как ни гипнотизируй, с бубнами вокруг ни ходи - молчит, как партизан на допросе. Но страшнее всего - звонить незнакомым людям. Кто там, по другую сторону провода? В каком настроении? Допустим, абонент только что получил нагоняй от начальства, или час просидел в кафе, нервничая, успел выпить три чашки горького кофе, поминутно проверяя часы, а она так и не пришла. И тут я со своим звонком... Наверное, в детстве, таком глубоком, что и воспоминаний не осталось, кто-то невоспитанный обругал маленькую девочку или трубку бросил, не объяснив, а я, слушая эти пи-пи-пи, на всю жизнь возненавидела общение по телефону. А теперь, нутром чую, проблемы.
   Нашего босса недаром кличут "МЕЧом". МЕЧ - его инициалы, его сущность, его стратегия. Не знаю, задумывались ли родители, выбирая для младенца имя, что за аббревиатура получится в итоге, но прозвище "МЕЧ" идеально ему подходило.
   Впрочем, в прошлый раз главред был не слишком строг ко мне.
   - Вы неплохо пишете, гладко, но в тексте не чувствуется страсти. Как Вы относитесь к своей героине? Нравится Вам она или раздражает? Может быть, Вы ее ненавидите?
   - Честно сказать, я к ней равнодушна.
   - Вот именно! - МЕЧ победоносно вскинул палец. - Равнодушны. И это чувствую я, и это же почувствуют читатели. Мы не составляем энциклопедию, где важна - и единственно верна - интонация объективной оценки. Мы должны быть пристрастны! По-хорошему пристрастны. Невелика заслуга открыть дверь, побродить по комнатам и выйти. Вышибить дверь ногой, разбить кулаками вдребезги - вот что нужно! Эмоции! Пыл! Увлеченность! Ради этого нас и покупают.
   Я насупилась и разглядывала разводы, оставленные кофейной чашкой на листе бумаги с какой-то рукописью. Должно быть, это означало, что МЕЧ к автору неравнодушен - презирает или терпеть его не может.
   - Погодите-ка, - МЕЧ приподнялся с кресла и навис над столом, выставив локти в стороны. Сейчас он напоминал паука - позой и жутковатым выражением круглых глаз. - Вы случаем не одна из тех дармоедок, что приходят к нам в надежде на бесплатные приглашения?
   - Неет, что вы... - промямлила я.
   - Хорошо. Я понимаю, Вы только начинаете, не просто с ходу войти во все тонкости. Скажите, что в Л. могло бы Вас заинтересовать: ее творчество (я скривилась; попсовые песенки никак не подходят под это громкое слово)? История ее триумфа (триумфа! Мама дорогая. Я фыркнула и покрепче сжала губы, расползающиеся в такой ненужной сейчас улыбке)? Ее личная жизнь?
   - Скорее, личная жизнь.
   - Вот именно! - повторил МЕЧ, довольно осклабившись. - Все-таки Вы понимаете главное. Это неплохо. Для обывателя нет ничего увлекательнее чужих слабостей. Доработайте статью в этом направлении.
  
   Я уже не рада была, что выбрала личную жизнь. Л. славилась своей закрытостью - редкий случай в наше время, когда каждый готов продать себя по частям и даже в кредит, но этой-то таинственностью она и выделялась. Он и она, уже полгода тишина, ее голос по радио, но у него своя волна... Что ж, мудро. Хитро. Номер пресс-секретаря выдавал в эфир равнодушные длинные гудки...
   Нет. Если говорить начистоту, я не звонила. Не могла заставить себя позвонить. Телефонофобия - это болезнь, понимаете? Руки от ужаса потеют, так что трубка грозит выскользнуть, начинаешь заикаться, путать имена и даты.. Перед важным разговором всегда пишу шпаргалку на листе бумаги.
   Время сдачи номера неумолимо приближалось. Я обыскала всемирную сеть - Л утекала фальшивыми ссылками, смеялась надо мной с фото под заголовком "Л. напишет книгу про папарацци". Она умела ставить замки и подсовывать обманки, становиться невидимой, когда того требовали обстоятельства. Необходимое качество для того, за кем крадутся, попадая шаг в шаг. Качество, по ошибке выданное мне от рождения вместо уверенности в себе. "Наглость - второе счастье!" - мама воздевала указательный палец к небу, подчеркивая этим, что дополнительного куска счастья мне не хватило. И хорошо еще, если достанется первое. А Л. включала невидимость по собственной поле. Я начинала уважать эту безмозглую, как думалось, красотку.
  
   - Что это за слово - "нет"? Я не знаю такого слова. Это на каком языке?
   МЕЧ топал ногами и громко кричал, для острастки постукивая кулаком по столу. Я молчала.
   Главред будто бы успокоился, завозился в кресле, а после выдвинул ящик стола и достал красивую вишневую трубку. Следом появились щипчики, кисет и какой-то инструмент, похожий на сверло. МЕЧ принялся тщательно вычищать и выбивать трубку.
   - Бырыпуршшшрлла, - пробормотал вдруг он.
   - Что-что? - переспросила я, подавшись вперед и вслушиваясь. Абракадабра какая-то.. или он прочищал голос?
   - Бырыпуршшшрлла, - повторил МЕЧ громче, внимательно посмотрев на меня. В глазах его прыгали чертики.
   Боже.. кто-то из нас двоих сошел с ума. Я не замечала в себе признаков безумия, хотя... поди знай, как это начинается? Внутри похолодело, как обжигает морозом внезапный ужас.
   - А! Не понимаешь. И я не понимаю. Нет, говорит, информации. Так создай ее! - он удовлетворенно откинулся на спинку и сложил пальцы на намечающемся животе.
   Мое попадание в штат повисло на волоске, и не просто на волоске, а истощенном, требующем ухода. Вот когда появились нужные для статьи эмоции - я ненавидела эту Л. Она, знать не знающая о существовании начинающей журналистки Юлии, способна была влиять на мою судьбу. Она занимала в мире слишком много места... При этом не фиксировалась радарами, не попадалась в сети. Но все-таки она существовала, и ничего другого не оставалось, как затаиться в кустах и выследить дичь.
   Навыками частного детектива я не обладала, не стоило и надеяться незаметно красться за ней по городу, сливаясь с кирпичной кладкой, в случае если Л. повернет голову в мою сторону - градусов на двадцать - достаточно для того, чтобы лампочка в мозгу запищала "Alarm!". Или сидеть в машине перед ее домом, час за часом, выжидая, пока она выйдет, и к тому же не одна - этот вариант требовал совпадения слишком многих "если", да и машины никакой у меня не было... По счастью, назавтра ожидалось вручение музыкальной премии, на которую Л., как бы страстно она не охраняла свое privacy, не могла не придти.
  
   ***
  
   Почувствовать себя шпионкой - это так волнующе. Скользить, как тень, вдоль домов, стать невидимкой, знать то, что неведомо другим... С самого утра я не находила себе места, подгоняя время. Пять часов до "охоты", четыре.. три... Последний раз я нервничала так же, до завывания в желудке, в десять лет, когда возвращалась домой после побега. На самом деле никакого побега не было, но я привыкла называть случившееся этим словом, потому что воспринято оно было именно так.
   На вешалке возле входной двери всегда висел, как сторож, синий бабушкин пиджак. Синий цвет неспроста напоминал о школьной форме: то и была ее униформа для города. Залоснившийся от старости на плечах и локтях, пиджак скромно нес планки орденов и значок "Ударник коммунистического труда" - бабушка была труженицей. Не "трудоголиком", как сказали бы сейчас, а именно "тружеником" - она исповедовала принцип "Жить надо не для радости, а для совести". Теперь вы понимаете, какой нужно было быть сволочью, чтобы ограбить этого святого человека.
   И эта маленькая сволочь, то есть я, однажды нырнула в карман, скользнула по сизой шелковой подкладке и обиженно хмыкнула - пальцы словили воздух и уткнулись в дыру. Карман оказался пуст. Или казался пустым.. ведь я определенно видела, как бабушка засунула туда сложенные вчетверо купюры. Я пошарила еще раз, подергала дыру и под треск рвущегося шелка нащупала спрятанные за подкладкой деньги. Синяя, как и этот тряпичный сейф, пятерка.
   Я собиралась когда-нибудь вернуть, честно. Уверенность в собственной непогрешимости напрочь заглушала чувство вины. К автобусу я бежала, подпрыгивая и напевая.
   Устроилась на заднем сиденье и с упоением слушала, как шипит на каждой остановке воздух, растягивающий гармошку дверей. Свобода! Я, как большая, сама, одна! еду в соседний город по своим делам. Внутреннее ликование прорвалось негромким визгом. Кондукторша недовольно обернулась, я опустила глаза.
   Минут через двадцать показалась и цель вылазки - магазин "Филателист", торжественно мрачный, с особенным запахом клея и кожи. Здесь продавались дивно красивые и дико дорогие серии марок, которые мне, сопле, никто не собирался дарить даже на день рождения - как вещь заведомо ненужную и глупую. Бумажный квадратик с дырочками размером пять на пять сантиметров не мог стоит этих денег - разве что покрыть его золотом. Наконец-то один из блоков стал моим.
   Руки тряслись от возбуждения. Я с трудом засунула блок в кляссер и вышла из магазина. Прислонилась к стене и с минуту разглядывала прохожих. Никто из них не подозревал, что эта маленькая девочка с падающей на глаза челкой - обладатель сокровища. Впрочем, им, как и моим родителям, наверняка было не понять.
Через час автобус доставил меня обратно. Я хотела было присоединиться к беготне друзей, устроивших казаки-разбойники, но вспомнила о хрупком кляссере в сумке и передумала. Нужно было похвалиться...
   Я вернулась домой с сумерками и с первых ступенек почувствовала запах корвалола. И точно: к двери кинулась заплаканная мама. Первым, что она сделала, увидев меня в проеме, была тяжелая, от души, затрещина, от которой заревела уже и я. После чего мама крепко взялась обнимать и целовать блудную дочь, заклиная меня больше никогда, слышишь - никогда! не убегать из дому. Наши слезы смешались в одну соленую реку. Бабушка напекла праздничных блинов, мама достала припрятанные конфеты. Про пятерку так никто и не вспомнил.
   С тех пор не раз мои поступки выворачивались наизнанку. Тогда еще я поняла: иногда не стоит объяснять, где лицевая сторона. Несмотря на швы.
  
   Обычно мне везло - то ли ангел-хранитель ответственно относился к делу, то ли боженька смотрел на мои никчемные проступки сквозь пальцы. Даже в университете, когда я на спор выучила лишь три билета из тридцати шести ("ну да, везучесть, как же... что впустую бахвалиться - докажи!"), я почти не тревожилась, будучи уверенной - не может быть, чтобы не получилось. Запас фарта, который я так неосмотрительно тратила по мелочам, как видно, подходил к концу. Я посмотрела на ладонь - пальцы дрожали, как у прожженного алкоголика. Я бы, пожалуй, и вправду напилась, чтобы чуть-чуть расслабиться, но тогда возникла бы опасность утром не вспомнить, кого я увидела.
   Стрелки часов, настойчиво подгоняемые взглядом, наконец-то установились на времени выхода. Итак, темный плащ и темные очки - обязательная униформа шпионов. Фотокамера. Журнал. Театральный бинокль так и остался ненайденным где-то в ящике стола. Я подняла воротник и нашарила ключом замочную скважину. Теперь-то понимаю, что выглядела, должно быть, идиоткой, но мне хотелось взять все возможное от этого самой же придуманного приключения.
  
   Возле клуба толпились поклонники, любители автографов и халявы, мечтающие проскользнуть внутрь, если на входе возникнет мало-мальский скандал и охрана на минуту отвлечется. Словно стая ворон, они расселись на спинках окрестных скамеек, покрыли разноцветными кучками заборчики и негромко перекаркивались. Охранники не упускали случая побыть богами и шпыняли журналистов. В результате в округе стоял негромкий гул. Если б он стих хоть на минуту, тишина резанула бы уши, как нечто неуместное и странное.
   Хорошо было бы подняться на второй этаж соседнего здания - красивого старинного дома, широкими окнами взиравшего на мельтешение внизу, как разряженная дама смотрит на ребячливые игры молодежи - с брезгливым равнодушием. Хорошо бы попасть туда и наблюдать за происходящим сверху, но откуда мне было знать код домофона, а в подъезд, как назло, никто не заходил. Пришлось выбрать для засады место в скверике. Шпильки проваливались в мягкую после дождя землю, и я то и дело переминалась с ноги на ногу; сесть было негде, разве что на ту же низенькую ограду, но если бы я уселась, точно ничего бы не разглядела за плечами плотной толпы. Поэтому я, напротив, взобралась на металлический бордюр и обняла рукой фонарный столб. Люди проходили мимо, оглядывались - должно быть, думали, что очень хочется попасть на вечеринку, а не пригласили, и теперь я, как Золушка, околачиваюсь поблизости, чтобы хоть одним глазком...
   - Девушка, извините, - я так испугалась, что волчком подпрыгнула на месте и свалилась с бордюра. Прямо в руки красавца незнакомца. Светло-карие глаза с острыми точечками зрачков светились на его загорелом лице.
   Я молчала. Я затаила дыхание. Сейчас он скажет: девушка, извините, у меня случайно оказался лишний билет, товарищ не смог придти, и я был бы счастлив взять Вас с собой на праздник, ибо Вы так прекрасны, что просто обязаны украсить собой этот вечер... Как в сказке. Лимузины. Балы. Красивые платья. Шампанское. До этого момента я не испытывала ни малейшего желания оказаться в шумном прокуренном клубе, полном фальшивых улыбок и тусовщиков всех мастей, но мне лестно было услышать эти слова.
   То есть "было бы", ведь он пока ничего не сказал.
   - Девушка, извините, - повторил "принц", заметив мой испуг, - Вы не могли бы на минутку поделиться мобильным? Мой разрядился и я не могу позвонить другу, чтобы он вышел ко мне из клуба...
   Парень наткнулся на мой разочарованный взгляд и поспешно добавил:
   - Я заплачу.
   Падать с небес оказалось больно. Мысленно я разбилась вдребезги - ни одного принца не стояло внизу, чтобы меня поймать.
   Ну что ж. Я ничего не потеряла, потому что ничего и не собиралась получить. Я не планировала попасть на вечеринку и не попала на нее. Все, чего мы хотим, случается. И наоборот.
  
   ***
  
   МЕЧ крикнул с другого конца коридора:
   - Зайди, - и гадливо скривил губы.
   Один, два, три.. десять. Я выдохнула.
   К встрече с "главвредом" следовало морально подготовиться. Нельзя же, право, с порога идти на заклание. Я завернула к знакомым в фотоотдел, бросила сумку на свободный стул и направилась к кофе-автомату. Стоило мне войти в комнату, как ассистентка отдела красоты Лера торопливо собрала снимки в папку и распрощалась с бильд-редактором, кинув в мою сторону недоверчивый, изучающий взгляд. Лера разносила сплетни (свежий выпуск! Паша из отдела спорта тайно встречается с ...), но все еще считала меня недостаточно вовлеченной в жизнь коллектива, чтобы добавить в "список рассылки". Она не была уверена, что я сумею разобраться в хитросплетении судеб. Верно оценю степень ее осведомленности. Нелегкость выбранной роли. Если б я демонстрировала хоть какую-то амбициозность, то очень скоро заработала бы в ее глазах нужное количество баллов. Но этого не было. Я не рвалась на передовую, не приносила "бомб" и никого не подсиживала. "Свой среди чужих, чужой среди своих", - гаденько пропел внутренний голос. Вот уж нет. Быть "своей" для Леры? Я задала бы ей совсем другие вопросы. Не "не знаешь, чья красивая красная тачка вечно забирает Лену К.?", а "Почему люди не летают так, как птицы?" или "Зачем людей наказали любовью?". Назло ей я закатила глаза, хлебнула невкусного кофе и постаралась включиться в разговор. Обсуждали насущную проблему - нежелание работать.
   - Зимой невозможно было заставить себя трудиться, потому что холодно и все силы уходили на обогрев организма, - жаловалась красавица Маша, чья модельная внешность вопила о том, где ей нужно находиться - по другую сторону камеры. Впрочем, "вешалкой" она успела побывать, но считала, что достойна более интересной и творческой работы. Теперь в ее обязанности входил поиск фотографий известных личностей - желательно, с размазанным макияжем и под столом. "Покажите, что ничто человеческое "звездам" не чуждо. Домохозяйка из Бирюлево должна хоть на минуту почувствовать превосходство над Анджелиной Джоли. Что Джоли не лучше ее. Иногда" - требовал МЕЧ. Действительно, утомительный труд - целыми днями рыться в грязном белье. Целлюлит, сползшие лямки, лысеющий супермен. Тьфу.
   - Да, но и весной ни фига не до работы: внутри одно большое сердце, - признался фоторедактор Никита.
   - Наш заинька влюбился? - захихикали девушки. Маша приладила к Никитиным ушам по большому ярко-розовому цветку из шелка - браслеты с последней съемки. Никита стал похожим на помесь чебурашки с клумбой.
   - И теперь у него слякоть на месте мозгов, - добавила я.
   - Ах, а работать летом - это вообще противоестественно, - вздохнула фотограф Марина - загадочная девушка с резкими чертами индейца.
   - А давайте клад искать, и ну ее, эту работу, - предложил Никита, доставая из ящика стола невесть как очутившуюся у него книгу "История кладоискательства в России".
   - А что это такое, склад? - ударила я цитатой из "Простоквашино".
   - Да, и кто из нас будет копать большие глубокие ямы тяжелой лопатой? - уточнила Маша, приняв позу культуриста. Бугров мышц на ее тонких гладких руках не появилось.
   Никита залез под стол, девчонки со смешками принялись вытаскивать его оттуда.
   - А я люблю смотреть, как работают другие, - сказала Марина, - это так вдохновляет. Слава богам, есть телеканал "Домашний", где постоянно что-то режут, пришивают и красят. Главное, не обращать внимание на рецепт в конце - если я возьмусь готовить с весами в руках, обязательно останутся лишние детали. То есть продукты. И что это за глупость - три грамма базилика? Не та это трава, чтобы взвешивать в граммах.
   Все снова захихиками.
   Я почувствовала, что достаточно зарядилась и готова к встрече с боссом.
  
   Поверить не могу - он меня уволил! УВОЛИЛ!
   Да, забыла сказать: Л. тогда пришла одна.
  
   ***
  
   Будто выгнали с уроков - оказаться в пустом городе, среди бела дня - на свободе и не чувствовать ни малейшей радости от того, что предоставлена сама себе и день лежит передо мной послушным пластилином, лепи, что хочешь, и никто не будет стоять за спиной с указаниями: начни с того, поправь вот здесь. Я стала не свободной, а неприкаянной. Ни при чем.
   Так, держаться. Красиво плакать никто не умеет. Еще пара остановок и я дома. Автобус неторопливо, с расстановочкой, полз по дороге - железный старик, с астматическим присвистом открывающий и закрывающий свои ободранные двери. Яркое пятно рекламы на боку только подчеркивало почтенный возраст ветерана дорог. Пальцы вцепились в поручень, так что побелели костяшки, но как бы я ни нажимала на поручень, автобус не двигался быстрее. Естественно.
   Я машинально закидывала голову вверх, чтобы слезы не выкатились из глаз, и прозрачная жидкость предательски поблескивала в уголках. Грузная женщина лет пятидесяти, занимавшая целиком все сиденье напротив, участливо вглядывалась в мое лицо, видимо, подбирая слова утешения. Она шевелила губами, складывала руки замком, то подавалась вперед, то снова вдавливала себя в старую кожу сиденья. Пуговицы на кофте от этих движений разошлись на животе. Ну же, тетенька, скажите. Я переживала уже не за себя - за нее. Принимала у себя самой ставки на исход событий. Нет, так и не собралась духом. Все-таки у нас не принято выражать чувства прилюдно.
   Я двинулась к выходу за два квартала; наконец-то. Каждый день сворачиваю в проулок, чтобы срезать угол - там, между домами, можно выиграть пару минут, а я всегда опаздываю. Сейчас я не спешила (мне некуда больше спешить), но по привычке двинулась наискосок. Возле дома номер девятнадцать бессменный страж, высокий сухой дед, ковырялся в железках. Когда бы я ни проходила тут (если, конечно, не ночью) - дед был на месте. Железки, на мой неопытный взгляд, ни капли не менялись, но он бы, думаю, обиделся, укажи я на это даже смехом. Однако я молчала, слегка кивала, поддерживая это знакомство вприглядку, и проходила мимо. Интересно, завел бы он разговор первым, увидев меня зареванной? И как бы он меня назвал - "дочкой", как это делают многие пожилые люди, "девочкой", "маленькой" или как-нибудь иначе? Не узнать. Я, как обычно, молча кивнула, пробегая мимо, и нырнула в подъезд.
  
   Кто я? Зачем я?
  
   Дом, милый дом. Небольшая квартирка под самой крышей, с окнами на обе стороны, из-за чего солнце в течение дня неспешно прогуливается из комнаты в кухню. И непременные трамваи - ночью, под окнами, каждые полчаса уютный звон. Все вещи здесь под нужными углами, подвинь на миллиметр - гармония разрушится. Утром по комнате прыгают веселые зайчики света, щекочут нос, и голуби мирно курлычут, выпрашивая крошки. Эта квартирка видела меня всякой, она примет меня любой, спрячет и убаюкает.
   Помню, как решила съехать от родителей и не знала, как ее искать, "мою" квартиру. Ездила по незнакомым адресам, пытаясь примерить на себя эти улицы, чужие запахи котлет и старых газет. Дома - они живые. Ты можешь им понравится, а можешь - и нет. И черт знает, каким образом они выбирают себе хозяев. Не приглянешься - будут толкаться косяками, бросать вещи под ноги, чтобы споткнулась. Редко случается, чтобы дом принял тебя сразу. И хотелось бы в нем остаться.
   Не срасталось - мы не нравились друг другу. Я уже боялась, что так и буду ездить до старости - ни одна из просмотренных квартир не была похожа на придуманный "мой" дом. И эта - не напоминала. Но в ней было приятно находиться. Она не отталкивала меня, и я поняла - оно.
   Теперь здесь все знакомо - деревянный пол, исцарапанный кошкой, что жила тут до меня, плетеный сундук, много воздуха. Диван с левой стороны немного продавлен, там, где я люблю свернуться калачиком и в десятый раз смотреть любимый фильм. Каждую весну на березе возле окна ворона вьет гнездо и носит червяков прожорливым комочкам. Антон смеялся, что я живу возле роддома.
   Антон... какое я выбрала ему слово, "медведь"? Нет - "стена". Надежный, заботливый... расслабься и получай удовольствие. Если бы не "но".
  
   Антону достаточно было того, что рядом с ним - славная, правильная девушка, которая щебечет, как птичка, на которую приятно посмотреть самому и не стыдно показать друзьям, и даже если девушка эта сморозит глупость или обронит вилку, то сделает это так мило. А чем уж я занята с десяти до шести - особого значения не имеет.
   Нет, ощущать себя в безопасности, знать, что есть человек, который всегда выручит, подставит плечо, спрячет на широкой груди, скажет, гладя по волосам: "Дурочка, все хорошо, я рядом" - это, не скрою, важно. Это нужно. Но вот считал он меня маленькой и слабой, и я чувствовала, как становлюсь меньше и слабее. И нерешительнее. Как в детстве, когда я хотела прыгнуть с вышки, а брат говорил: "Ты не сможешь". И я смотрела на эту вышку снизу вверх, и она с каждой минутой, казалась, росла. Антон не говорил "не сможешь", он говорит "ну зачем тебе это?".
   И я никогда не отдавалась ему полностью, оставляла немного для себя, как крохи сахарной пудры на дне промасленного пакета с пончиками... пара слипшихся комочков, самых сладких... немного себя на черный день, чтобы не потерять того, что отличало меня от других - этого, в сущности, так немного, и где оно среди хрупких костей, трех пудов мяса и пары трехлитровых банок разных жидкостей - не найти...
   Я боялась, что однажды подойду к Антону, бреющемуся в ванной у большого, во всю стену, зеркала, осторожно положу голову ему на плечо - и не увижу своего отражения, потому что тени в зеркале не отражаются.
   Я боялась раствориться, исчезнуть, и в такие моменты пряталась внутри, закрывалась на все замочки, и он ловил мой отсутствующий взгляд, спрашивал: "Ну где ты сейчас? Маленькая..." и вздыхал. Антону хотелось уберечь меня, сам не зная от чего.
   И я возвращалась.
   И щебетала.
   И дарила радость.
   Но всегда оставляла немного для себя.
  
   Тогда и пришла мне в голову идея стать репортером. Не думаете же вы, что все это из желания приобщиться к звездной мишуре? Корысть, честолюбие, жажда славы всегда были мне чужды. Хотелось доказать, что я чего-то стою, что-то могу - сама. Я больше, чем маленькая девочка, которую хочется опекать, защищать от невзгод и злых волков... Чтобы на вечеринке друзья Антона спросили: "А чем ты занимаешься? Постой.. так ты..?" И этот момент узнавания зажег бы гордость в его глазах. И я чувствовала бы себя не только чьей-то половинкой.
  
   ***
  
   Звонок в дверь. Открываю - мальчик лет десяти, с желтой розой в руках. Курьер? Почему только одна роза? Да еще и желтая.... Мальчик показал жестом, чтобы я наклонилась к нему. Заинтригованная его молчанием, я выполнила просьбу, и в тот же момент он поцеловал меня в губы. Не успев подумать, что все это могло бы означать, я потеряла сознание.
   Очнулась в незнакомом месте. Воздух иной. Запахи другие. Влажно. Дома, как проросшие луковицы - из прорех окон струятся лианы. Видимо, что-то случилось... А был ли мальчик?
   Он бы тут, неподалеку, как только увидел, что я открыла глаза, подошел. Вот что он мне рассказал: "После Катастрофы остались только дети не старше семи лет. Многие даже читать не умели. Ничего не умели - только играть. Не знали, как устроен мир. Постепенно все Старое разрушилось, а некому было создавать. Ели, что найдем. Росли, как подорожник. Но позже выяснилось, что среди нас есть Ключи. Ключи к замкам в прошлое. Мы смотрим в скважину и если видим Сканнеров, забираем их сюда".
Ну здравствуйте, я - сканнер. Хорошо, не факс. Даже не представляю, из какого места выползала бы у меня лента.
   "Сканнеры, - продолжил мальчик, - это люди, которые, возможно, и не умеют Создавать сами, но накапливают в мозгу информацию о том, как это делается. Мы уже многое записали, про металл, стекло, связь, некоторые другие технологии. Жаль, что вы не можете оставаться здесь долго, лишь на 2 поворота ключа..."
   Проснулась в испарине. Действительно, что я умею? Нажимать галочки в компьютерных программах, рисовать таблицы и графики? Составлять списки?... Вести беседу? Я до сих пор не выяснила, какой дорогой идти. Некоторые с самого рождения знают, для чего появились на свет - лечить людей или учить людей, строить дома, выступать на сцене. И даже их детские игры подчинены этому предназначению, они будто выполняют заданную программу - собирать знания и умения, которые пригодятся им в будущем. Им не приходится ломать голову, перелистывая справочник "Для поступающих в вузы". Я искала в себе какой-нибудь талант. Зря говорят, будто в каждом он обязательно спрятан; мне не досталось, или же он зарыт был слишком глубоко, так, что не нащупать.
   Какое же дело - "мое"? Как это узнать? Хорошо, когда все дороги лежат перед тобой. Плохо, когда дорог так много, что хочется сесть на асфальт и расплакаться от бессилия сделать выбор. Быть может, мое призвание - быть боевой подругой гения? С мягкой улыбкой кормить на вечно забитой кухне духовную элиту хлебом насущным? Впитывать разговоры, составлять мнения.. Паразитировать, так сказать, на чужом интеллекте. А в старости мемуары написать ...
   Если отбросить в сторону эти мысли, так некстати ворвавшиеся в голову с утра, не покидало четкое ощущение - что-то не так. Солнце привычно дырявило взглядом штору, никогда не смолкающий шум машин ложился фоном на звонок будильника... я намеренно выбрала в качестве звонка самую раздражающую из мелодий, чтобы гарантированно проснуться - хотя бы для того, чтобы сообразить, какую кнопку нужно нажать для отключения звонка. Раздражающий... понимание тут же пришло: горло раздирало изнутри, будто я проглотила ежа. Моя тетя, большая любительница разной эзотерики, постоянно повторяет, что во всех болезнях мы виноваты сами. Мол, организм не так уж хил и в состоянии гнать прочь инфекции; большинство заболеваний кормится нашими эмоциями. Ангина же нападает на тех, кто держит слова при себе. Надо было сказать правду, а ты соврал. Или просто промолчал - ведь это не ложь, если ничего не сказать? А ангина тут как тут, в наказание. Но разве могла я признаться Антону, что меня выгнали?.. Расписаться в своей бесталанности и слабости: "да, милый, ты, как обычно, оказался прав - я ни на что не гожусь, ни для чего другого, кроме как взбивать подушки и точно помнить, сколько ложечек сахара класть в кофе и чай"...
   Попробовала прокашляться - горло резануло ножом, да так, что я инстинктивно схватилась за шею, чтобы хоть немного унять боль. А ведь в детстве я любила болеть. То плавиться от жара, то стучать зубами от холода, видеть то, чего не видят другие, разговаривать во сне на непонятном языке. За это разрешалось ложками есть малиновое варенье и спать, сколько захочется. Только телевизор смотреть запрещали - голова заболит. Бабушка занавешивала ящик кружевной салфеточкой, чтоб неповадно, и варила мое любимое обжигающе-горячее молоко с медом и желтыми разводами сливочного масла. Мама читала вслух про приключения Муфты, полуботинка и моховой бороды. Домашние становились трогательно предупредительными.
   Так забавно бывало обнаружить, что у меня есть горло. Не шея, на которую бабушка наматывала толстый шарф, а горло, которое сжималось от боли и отказывалось пропускать внутрь даже то самое горячее молоко.
   Но больше других болезней мне нравился бронхит. Я с удовольствием кашляла, громыхая листами железа, и представляла себя пиратом, который пустил здоровье на ветер, надувавший черные паруса. Но главное - при бронхите из картонной коробки со смятыми углами извлекались Банки - круглые божки толстого стекла, которые вытягивали из тела Болезнь. И бабушка, моя тихая ворчунья бабушка, превращалась в волшебника, шамана, факира. Бабушка обертывала ножницы полоской ваты, обмакивала вату в дефицитный спирт и зажигала факел. Огонь забирался внутрь склянок, банки с громким чмоканьем присасывались к спине. На мне помещалось только восемь пиявок. Они крепко всасывали кожу внутрь, и я думала, что через час-другой мое тело распределится по этим баночкам. То-то бабушка удивится. Но я всегда засыпала и возвращалась живой, практически здоровой, с кружками на спине. Как поле после прилета маленьких инопланетных тарелочек.
   Чудесное время - детство, как сон наяву, освящало даже такие отвратительные вещи, как болезнь. А сейчас болеть совсем не интересно.
  
   Шоппинг-терапия
  
   Хорошо, Маринка позвонила. Я говорю в трубку "алло!" и она сразу же начинает смеяться от радости. Просто оттого, что я есть и что я такая, какой она меня знает и любит. Настроение сразу улучшилось.
   - У мамы Ящера день рождения, не поможешь выбрать подарок? - "Ящер" - Маринкин парень. У него гладко выбритая голова и осторожные повадки ящерицы. Видимо, чтобы доказать самой себе и всем остальным, что это не более чем увлечение и ничего, в сущности, для них не значит, девушки часто прячут поклонников за прозвищами. Мы не то чтобы специально их даем, они приклеиваются сами и прилипают намертво, не оторвать. Кроме того, это гораздо удобнее, чем каждый раз объяснять, что за Саша имеется в виду.
   - А я болею, - просипела я в трубку.
   - Вот и хорошо.. вернее, плохо, просто ужасно, но ты оденься потеплее и выходи. Шоппинг-терапия быстро поставит тебя на ноги.
   Прогулки по магазинам действительно меня спасали, и не раз. Удивительно: купишь какую-нибудь мелочь - и хандра отступает. Причем нельзя сказать: секрет в том, что расстаешься с энной суммой денег, получив взамен заслуженное количество радости. Как в кинотеатре - купил билет и наслаждайся. Фильм как раз может и не понравиться, пусть это и ожидаемый, разрекламированный фильм, а с шоппингом - без осечек. Даже если полдня проходить из примерочной в примерочную, и так ничего и не купить -терапевтический эффект прибудет без опозданий. Потому-то вещи, купленные в "лечебных целях", редко достают из шкафа больше одного-двух раз - свою роль они уже выполнили.
  
   ***
  
   Маринку в метро не встретишь. Я, говорит, не готова держать на своих хрупких плечах тонны земли. И шпильки вечно на эскалаторе вязнут. Поэтому Маринка ездит на такси, а когда в бумажнике шуршат только записочки, билеты в кино с оторванным краем и презервативы, сочиняет наземные маршруты. Если доехать на 17-м трамвае до ВДНХ, а там пройти полквартала на север и пересесть на 11-й, а через пару остановок выйти и свернуть направо... Не мозг, а компьютер - и как она разбирается в этой паутине рельсов, шоссе и тропинок. Но в тот день я ждала ее на "Проспекте мира" - пятница и пробки в Москве синонимы.
   Спустилась под землю. Эскалатор полз медленно. Девушка ступенькой ниже со скуки листала глазами рекламные щиты, как вдруг уперлась взглядом в какую-то точку - знакомый... Произнесла шепотом, про себя, его имя - как подпись под фото. Убедилась - да, это он, произнесла имя громче. Парень не обернулся, успел уехать на пять метров выше. Девушка в нетерпении переступала с ноги на ногу и вдруг бросиламь вверх, но эскалатор, понятно, быстрее, ей не выиграть было эту стометровку против движения. Тогда она кинулась вниз, и я услышала удаляющиеся "пропустите". И вверх побежит, все пятьсот или сколько там ступенек. Интересно, догонит?
   Маринка опаздывала. Я лениво листала журнал, озираясь по сторонам. Вот девушка с длиннющим полосатым шарфом тоже кого-то ждет и, похоже, давно. Достала телефон, набрала номер, расправила на лице улыбку и тут же свернула снова - абонент недоступен. Через пять минут она не выдержала, встала со скамейки, прошла до конца платформы, вернулась. Села. Не видела, что с другой стороны к ней подходит та, кого она ждала - рыжая девушка с раскрытым зонтом. Радостный визг, рыжая закрывается зонтом, как щитом: "Не бей, не бей, я купила тебе профитроли!" Смеются.
   А вот и Маринка - узкие джинсы, немыслимая майка и серебряная сумка. Маринка всегда появляется с победоносным выражением на лице, она не идет, а несет себя, с осознанием того, что все должны ею любоваться, и так и случается: окружающие начинают присматриваться, пытаясь понять, откуда оно рождается, это выражение, и обеспечивают Маринке необходимый всплеск внимания.
   "Ты видишь, я подготовилась - белые тапочки надела", - балетно протянула ногу в новых туфлях. Вагон проглотил нас, щелкнув дверьми. От нечего делать я продолжила разглядывать окружающих - журнал, как назло, закончился. Напротив сидела парочка: он в черной коже, ирокез, пирсинг. Она - зеленые лосины, балетная пачка, лохматая безрукавка из искусственного меха, оба - в стрелках и черной помаде. Маленький мальчик спросил у мамы: "Это что, орки?". Мама смущенно потупила глаза, пряча улыбку.
   Парень в вельветовом пиджаке не отрываясь смотрел на девушку, увлеченно читающую книгу. Приподнял руку, будто собирается дотронуться до нее, но, одернув себя, схватился за поручень. Девушка закрыла роман и начала пробираться к выходу. Парень, что-то решив, повернулся, чтобы выйти за ней, обогнул пару пассажиров и все же остановился, наблюдая через окно, как девушка - еще одна невоплощенная любовь - уходит.
   А нам на следующей.
  
   ***
  
   Лучше всего было бы отключить телефон. Мы едва успели доехать, а Антон уже позвонил два раза. Я знала - это нехорошо, что я злюсь. Это значило, что я люблю его меньше, чем он меня. Я знаю, знаю, нужно радоваться, "он беспокоится, ты ему нужна". Но мне не хватало личного пространства. Антон мог позвонить в любой момент, и я внутренне готовилась к этому, откладывала на полку новости и события, что успели произойти за тот короткий промежуток, что мы не общались - все, что будет ему интересно, что можно обсудить, то есть никогда почти не расслаблялась. Но как отключить мобильный? Антон услышал бы: "Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети" и расстроился. Уехать так далеко, чтобы не ловил мобильный, я не планировала, и он об этом знал. Выходит, я намеренно отключила бы телефон. Зачем? Напрашивался логичный ответ: "Чтобы никто не мог дозвониться". То есть я желаю скрыться. У меня есть тайна. А у близких людей не должно быть тайн друг от друга. Сели батарейки? Они никогда не садились, Антон присматривал за этим. Господи, как я скучала по неоднозначному "Абонент временно недоступен" - теперь и в метро практически нет белых зон. Нигде не скроешься. Я доступна. Должна быть в женщине какая-то загадка - во мне ее нет.
  
   ***
  
   В торговых центрах намеренно создается легкая, неуловимо-комфортная атмосфера праздника. Пройдя через вращающуюся дверь, оказываешься в другом, лучшем мире, где всегда светло и радостно, не моросит дождь, не ломает зонты ветер и самое страшное, что может приключиться - не найдется вещи нужного размера или внезапно закончатся деньги, за шаг до того, как ты встретишь "фигню своей мечты". Здесь с восторгом взмывают к потолку фонтаны, за каждой вывеской ждут улыбчивые девушки, а кожа не чувствует ни жары, ни холода. Хорошо... Даже горло как будто меньше стало болеть.
   Возле магазина аксессуаров, как обычно, толпились мужчины. Одни с понурым видом подпирали колонны, другие уставились в экраны своих верных спутников - карманных компьютеров, а парень в веселой оранжевой майке яростно нажимал кнопки на игровой приставке, не скупясь на комментарии и нисколько не стесняясь окружающих. Рыцари, ожидающие прекрасных дам, с головой ушедших в примерку платьев и браслетов. Надо было и нам с чего-то начать.
   - Как тебе эти босоножки?
   - Знаешь, я только беру их в руки - и уже чувствую, как они натирают мне ноги.
  
   Главная опасность шоппинга - сгоряча набрать ненужных вещей, тех, что никогда не будешь носить. Войдя во вкус, очень легко убедить себя в том, что если не подобрать к этим брючкам вот тот полосатый кардиган, вовсе нет смысла покупать эти брючки. В результате у моей слабохарактерной подруги Лары шкаф так туго набит вещами, что даже моль не протиснется меж вешалок. Ну и что же, скажете вы, современная жизнь динамична и требует частой смены образа. Все так, если бы Лара не сидела дома с маленьким сыном, изредка выбираясь "в люди", чтобы встретиться с друзьями и прикупить очередной экспонат для домашнего музея prЙt-a-porter.
   А что делать, если Ларина жизнь - подиум. Целые дни проходят в размышлениях, что надеть на себя, во что одеть ребенка. Стоит ли одеться в одной гамме с малышом или даже во что-то похожее? А если к прогулке присоединится Руслан - как они будут выглядеть со стороны, все вместе? Понятно, что и все остальные аксессуары, включая мобильные телефоны, сумки и детские коляски (разумеется, их несколько - чтобы подходили к разным настроениям и ансамблям) должны были соответствовать моменту. Только справишься с одним заданием - подошло время следующей прогулки, а если выбираться куда-то "в люди"... ох. И ни на что, решительно ни на что не хватает времени.
  
   - Девушка, снимите куртку или я отнесу ее для Вас в примерочную - нельзя ходить в товаре по магазину.
   - Это же тест-драйв!
  
   В отличие от многих, рассматривающих шоппинг как тягостную обязанность, я получаю искреннее удовольствие от хождения по магазинам и никогда не отказываюсь составить компанию. Даже если, как сегодня, я не могу позволить себе потратить больше строго определенной суммы, наслаждение разглядывать, трогать, держать в руках красивые вещи того стоит. Наверное, это что-то от первобытных племен - с таким же восторгом встречали миссионеров со стекляшками бус индейские женщины.
  
   - Марин, если у меня не хватит денег, дашь?
   - Конечно!
   - Этого я и боялась... Ты уж, пожалуйста, не давай.
   Мы возвращались в магазин уже в третий раз - мерить отложенные джинсы. Маринке все казалось, что они не совсем сидят.
   - Ты же видишь эти складочки сзади? Думаю, здесь должно быть туже натянуто... требуется попа побольше.
   - Давно пора выпускать поролоновые вставки, как для лифчиков - накладной зад.
   - Ну да: в глазах - линзы, в груди - силикон, волосы и ногти - нарощенные, зубы - металлокерамика и накладной зад. Девушка, version 2.14.
   Давно так не веселилась. Даже живот от хохота разболелся. Продавщицы прятали улыбки, покупатели недовольно косились - завидовали хорошему настроению. Шутите, относитесь к шоппингу легко, не делайте из развлечения занятие или, того хуже, дело.
   Самое смешное, что мы так ничего и не купили.
  
   - Ладно, еще пара магазинов - и в ГУМ.
   - Нет, сначала в кафе, - с нажимом сказала Маринка. - Иначе я начну грызть обувь с голодухи, а потом тебе придется выводить меня по утрам и вечерам. Кроме того, пора заняться общественно-полезным трудом и выбрать подарок для мамы Ящера. Ты обещала помочь.
   Выбор подарка - как прогулка по минному полю. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. И чтобы точно такого ни у кого больше не было. Нужно довольно хорошо знать или тонко чувствовать человека, чтобы подарить ему вещь, которая словно по его мерке скроена - и я не об одежде.
   Многих до того пугает опасность не угодить с выбором - у каждого есть своя история про две одинаковые кофеварки - что они, как неуверенные пловцы, не решаются войти в реку, полную подводных камней, и отделываются очередным флаконом духов или подарочным сертификатом. Или пытаются взять изобретательностью. Помню, один такой оригинал притащил мне на день рождения громадную коробку. Внутри, среди мятой бумаги, оказалась другая коробка, поменьше, в ней, в свою очередь, - совсем маленькая, в которой прятался сверток с нецке. Я растерянно сжимала пальцами эту маленькую костяную фигурку, не зная, смеяться или сердиться, а даритель был вполне доволен произведенным эффектом. Надо ли говорить, что уже через 3 дня я не могла вспомнить, куда задевала эту фигурку.
   Я же обожаю делать подарки. Пожалуй, даже больше, чем получать. Слишком часто приходится разыгрывать восторг, открывая пакет ли коробку... что ничуть не лучше, чем имитировать оргазм. А если слышу вопрос: "Что тебе подарить?" - на глазах сдуваюсь, как продырявленный воздушный шарик. Приготовьте сюрприз. Удивите меня! Устройте мне праздник.
   Этим искусством в полной мере владел мой двоюродный брат. Утром очередного дня рождения я просыпалась, уже переполненная предвкушением. Возле кровати непременно ждала подробная карта квартиры с указанием маршрута движения к месту, где спрятан клад. В этом месте, помеченном крестиком (скажем, в среднем ящике письменного стола или на подоконнике, за горшком с розовыми фиалками), обычно хоронилась сложенная вчетверо другая карта. Сверившись с маршрутом, я петляла из комнаты в комнату, пока не натыкалась на сверток с подарком, по всем правилам конспирации припрятанный братом в ночи. И что там лежало внутри (альбом для марок, расписанный Сашкой мяч или конструктор) было не так уж важно.
   В случае, когда именинника нельзя назвать близким другом, такой вариант, конечно, не подойдет. Тут нужно действовать наверняка и принести добротный, однозначный подарок, понятный и ему, и остальным присутствующим на вечеринке гостям. Это не значит, что он обязательно должен быть скучным. Единственное - ему нельзя быть слишком дорогим. Это тот широкий жест, весь простор которого порастет зловредным бурьяном.
   Перед походом в магазин хорошо провести разведку и расспросить тех, кто знает человека получше; не стоит выбирать "как для себя" - нужно придумать, какая вещь порадует того, другого, потрафит его тайной или просто неизвестной широким массам страсти. Заберитесь внутрь его черепушки, взгляните на волнующий мир подарков сквозь шторы его век. Станьте на пять минут тем, другим. "Боже, как ты узнала...?" - это лучший комплимент.
  
   Кафе в торговых центрах редко бывают по-настоящему хорошими, будто для того, чтобы покупатели наскоро перекусили и быстрее вернулись в магазины. Но там можно дать отдых усталым ногам и что-то обсудить.
   - Марина, перестань терзать чизкейк и расскажи мне о ней.
   - О, мама Ящера... Это женщина-бульдог. Если наметит цель - не отступится. Сожмет свои челюсти вокруг ноги - пиши пропало. Самостоятельно вырастила двух сыновей, доставала им лучших репетиторов и деньги на этих самых репетиторов. Внушала мысли о карьере. Не сделала нюнями, как бывает с большинством маменькиных сынков. Я ее уважаю.
   - Так-так...детей, значит, любит.
   - О да. И они ее. Серж звонит мамочке каждый вечер. По воскресеньям - семейные посиделки.
   - Значит, внутри не так и жестка и даже, возможно, склонна к сентиментальности. Но скрывает.
   - Скрывает, да, держит в тонусе.
   - Но как-то она должна расслабляться... Здоровым образом жизни увлекается? Фитнесс, йога, пророщенная соя?
   - Не то чтобы.. если только зеленый чай. Серж на днях полМосквы изъездил в поисках какого-то особенного сорта.
   - Воскресные посиделки, абажур, чай, все ясно. Я знаю, куда идти.
   В маленьком магазинчике на нижнем этаже торгового центра, я знала, мы найдем чудесный подарок для потенциальной Маринкиной свекрови.
   - Что-то меня тошнит...
   - Это от шоппинга.
   - Беременна от шоппинга? Интересно, кто у нас родится...
   - Мисс Дырка в кармане.
  
   После магазинов Маринка решила зайти ко мне за книгой...
  
   Пустота
  
   Я часами лежала на диване, уставившись в потолок. Грела в руках мертвый телефон, заклинала: "Позвони.. позвони... Я достаточно наказана.. хватит... молчи в трубку, я буду слушать твое дыхание, я все скажу сама... Спаси.. страшно, страшно.. пусто...". Ужаснее всего было то, что я не могла до конца отогнать мысль - она пряталась где-то на задворках сознания - то, что произошло, не так уж и случайно... это - выражение моих подспудных желаний... и мысль эта отравляла кровь хуже раскаяния.
   За окном ворковали голуби - мне хотелось запустить в них чем-нибудь, чтобы не слышать этого курлыканья в унисон. Голуби заскрежетали бы когтями, срываясь с жестяного откоса - этот звук меня вполне устраивал. Скрежет. Я чувствовала себя скорлупой от ореха. Пустой скорлупой. Я физически ощущала ненависть Антона, ненависть за то, что я не сказала ему эти ужасные слова в лицо. Боже! Не должно было быть этих слов о гипотетическом будущем, которого я заранее страшилась. О будущем, которого теперь точно не будет. Ха-ха. Я не смогу разлюбить Антона, потому что он больше не позволит себя любить.
   Это страшно - понимать, что близкий человек испытывает к тебе подобные чувства и тем более страшно знать, что только ты сам тому виной, и он прав, в каждом уголке своей мысли - прав. Сколько раз, совершив глупость, я мысленно умирала, думая, что не смогу этого пережить - унижения, стыда, неловкости. Где она, кнопка "отменить" - нет ее, этой кнопки. Но что были те глупости по сравнению с нынешней... Я сжимала пальцы, чтобы не расцарапать себе живот - так жгло изнутри.
   Выглянула в окно - под прибитыми пылью тополями гуляли люди. Разноцветные, высокие и низкие, парами и поодиночке - все они казались мне счастливыми. Мальчишка лет двенадцати в майке с героями "Южного парка" счастливо гнал на скейте, громко подпевая песне в наушниках. Девушка, смешно перебирающая ножками - узкая юбка, высоченные каблуки - счастливо семенила к остановке. Наверняка на свидание.
   Я громко всплакнула, сама испугавшись неожиданно, из глубины, поднявшегося желания зарыдать. Так.. спокойно. Заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и снова уставилась в окно.
   Парочка растрепанных длинноволосых подростков счастливо плелась в обнимку, никуда не спеша. Карапуз в полосатых шортиках восторженно бросал собаке палку. Поджарая собака срывалась с места, подбирала ее и осторожно, отворачивая зубастую морду в сторону, подавала палку ребенку. Карапуз находился в счастливой поре неведения, это понятно, но остальные - разве могли они быть так неприлично счастливы, зная, что, возможно, уже завтра, зебра выдаст черную полосу?
   Лучше было бы просто не просыпаться. Я не видела никакого смысла открывать глаза. Утро, ночь, день - какая мне теперь разница? Что менялось со сменой времени дня? Я все так же одинока и не-любима. Спать бы и спать, проваливаться все глубже в горячечную бездну, смотреть картинки и фильмы, что приготовила мне та сторона яви, но...
  
   Даже во сне я привычно искала Антона и натыкалась на пустоту. Сжимала в кулак пустые простыни - нет.. нет.. его нет... Утром писала на краешке салфетке пару фраз, для него, про него, пару фраз, которые он никогда не прочтет. Знакомо ли вам нетерпеливое томление, вынуждающее взять в руки карандаш, чтобы записать пару слов, понятных лишь двоим, нажать несколько кнопок и send, или жирно расписаться в своей страсти на зеркале помадой? Сложить записку вдесятеро, спрятать в карман. Отправить сообщение в тот момент, когда, вы знаете, он сидит в кабинете, затянутый в костюм, как в рыцарские доспехи, с десятком таких же занятых дележом мамонта мужчин. Записки... бумажные или электронные, они будут всегда.
   Мы встречались в кафе, это так будоражило. Антон приходил - другой... чужой, незнакомый. Как тысяча еще не встреченных мужчин.
   Помню, в ожидании - я почти всегда опаздываю, поэтому иногда, перестраховавшись, прихожу раньше положенного - привычка, оставшаяся со школьных времен - катала по столику камешек коричневого сахара. Негромко поскрипывая, сахар ронял песчинки, совсем как мы - кусочки себя, каждый день, каждую минуту. Остаемся на ком-то, в ком-то, вбираем в себя другого. Меняемся - настолько помалу, что сами не замечаем и вот - вуаля! Ты пообтесался и уже более плотно прилегаешь к тому, другому, так ладно, без зазора, будто так и родился - для него.
   Каждый день мы встречались дома. Его запах - важная часть моего дома, того, как я чувствую свою квартиру, вижу, не открывая глаз. Выветрить, заглушить духами, извести - что мне было делать с ним? Совершенно невыносимо... Не думать, не помнить, не было, нет...
   Набрала полную ванну обжигающе горячей воды. Смыть, смыть с себя все, как ошметки глины, только к ангелам грязь не пристает, а какой из меня ангел. Кто я вообще? Пшик, пылинка... Мыло с бульканьем нырнуло в воду, улеглось на дне. Я пыталась поймать его - кусок ускользал из пальцев, дразнил, как слово, которое, бывает, вертится на языке, и никак не всплывает из памяти. Так же искала я оправдание своей неблестящей жизни. Покончить с ней не хватило бы решимости - это я поняла давно, еще в школе, перебирая, как товары на прилавке, всевозможные способы прекратить жизнь, как мне казалось тогда - невыносимую (наша малокомнатная квартира напоминала поле брани - здесь шла бесконечная война, здесь бранились и дрались... и непонятно становилось, что свело когда-то вместе этих людей). Похоже, для самоубийства требуются причины куда более весомые, чем те, что побуждают попробовать проснуться еще раз - завтра может оказаться лучше и светлее.
  
   Вернувшись из ванны, я по-турецки уселась на диване и задумалась над тем, что, верно, стоит того, чтобы жить. Я люблю составлять списки. Блокнот с ручкой или карандашом всегда где-то рядом - валяется на краю стола или таится на дне сумки. О чем не забыть, о чем стоит подумать, что купить для того блюда, что собираюсь приготовить в выходные - списки помогают зафиксировать вертлявый, неугомонный мир, пригвоздить его тонкой иглой, не поранив.
   Итак, я, поерзав, поглубже нырнула в диван и быстрым неаккуратным почерком записала:
   Видеть, как улыбается во сне любимый, вздыхая чему-то невидимому, и целовать его в ароматную макушку.
  
   Слушать, как отлетает от брусчатки стук каблуков.
  
   Перейти дорогу возле сквера, снять тесные туфли и почувствовать подошвой мягкость травы, растянуться, не задумываясь о том, испачкает ли зеленый сок джинсы, раскрыть книжку, снова закрыть и проваляться полчаса, разглядывая облака.
  
   Смотреть, как горят солнцем оранжевые дома, выступая на фоне фиолетово-предгрозового неба.
  
   Улыбаться тому, как освещается изнутри лицо девушки, читающей sms.
  
   Найти в дальнем углу шкафа пачку писем и читать, забравшись с ногами в кресло, весь вечер, оживляя выцветшие строчки.
  
   С визгом убегать от кудрявой волны, усесться на песке, и курить, рассматривая струйки дыма в свете луны.
  
   Наблюдать за парой немолодых людей, с нежностью держащихся за руки, так, как будто встретились только вчера.
  
   И даже если сейчас некому рассказать все это, знать, что завтра непохоже на сегодня.
   Иногда нужно забыть, что все мы должны бежать-бежать-бежать, гулять по улицам, слушать смех из окон, смотреть по сторонам и в себя - для этого и живу. Моменты, когда я чувствую себя по-настоящему живой - перенесшись на бумагу, они будто стали значительнее, важнее, да что говорить - самыми важными. И прохожие на улице отлично знали - момент, когда тебе хорошо, когда хочется беспричинно улыбаться, нужно ловить. Не упустить. И особенно сладким он бывает в сравнении со вчерашним "плохо".
   Завтра будет завтра. Все может измениться.
  
   Погоня за прошлым
  
   Прошла неделя. Я звонила - Антон не брал трубку, писала - не отвечал.
   - Боюсь, как бы чего не случилось, - плакала я в трубку Маринке.
   - Перестань, он мужчина.
   - Я не вижу света в его окнах.
   - Ты караулила под его окнами? Правда? - оживилась Маринка. - Это так мелодраматично. А если бы Антошка вышел - спряталась бы за деревом?
   Это была ночь, - черное время, когда не понимаешь, где темнее - в безлунной тишине или на подкладке век, и каждый бесконечно одинок, ведь даже тот, кто неслышно дышит рядом - в миллионе миль от тебя, в своем сонном мире, в который не попасть ни по личному приглашению, ни за тысячу монет.
   В одну такую ночь я нашла себя возле его дома, с невнятным испугом узнавая угловатый портал подъезда и пыльные решетки балконов. Окна, за одним из которых - Антон. И ясно, как на кинопленке, увидела нас в этих же декорациях: солнечный июньский вечер, он дурачится, я заливисто хохочу, закинув голову, понарошку отбиваясь. Хорошая картина, с отличным качеством, яркими цветами и маячащим хэппи-ендом. Мне всегда хотелось подойти к экрану и дотронуться до изображения, заглянуть по ту сторону. Но стоит отвлечься, как пленка запузырится, зашипит - еще немного яда на дне. Осталось. Чтобы все испортить, хватило даже капли.
   Я пряталась в тени, вжимая мурашки в шероховатость стены, обжигая пальцы зажигалкой - как напоминание об огне того ада, в котором я горю. Я боялась одного: что он проснется, как от звонка, выйдет, щурясь со сна, на балкон и посмотрит вниз.
Но меня там, конечно, не будет.
  
   Я позвонила на работу к Антону - он взял неделю за свой счет. Я не знала, как найти его, но понимала, что сейчас он не подпустит меня близко. Антон меня ненавидел. И я вполне понимала его, хотя сама ненавидеть не умела.
   "Обожаю" и "ненавижу" - я часто произношу эти два слова. Но мое "ненавижу" на самом деле ничего не значит. Мое "ненавижу" - кусок ваты, который кажется большим и внушительным, а сожми в кулаке - превратится в маленький комочек. "Обожаю" и "ненавижу" - это всего лишь "плюс" и "минус" в цветастой обертке.
   Когда все внутри кричит от боли и обиды, "ненавижу" легко выскальзывает и повисает рядом. Но уже через несколько часов все начинает видеться иначе. Ведь у любого поступка есть причины. Слово берет внутренний адвокат, и ненависть тускнеет, становится все прозрачнее, пока не исчезает вовсе. Клинический вариант развития событий - когда во всем случившемся начинаешь винить себя. А как себя ненавидеть? Ни к чему это - ругаться с самим собой. Не разбежишься, не объявишь бойкот. Неумение ненавидеть - предохранитель, защищающий от перегрузок. Когда-то тренер говорил мне: "Беги так, чтобы не осталось сил, так, чтобы упасть сразу после финишной черты". А я не хотела упасть. Предохранитель срабатывал, и я никогда не могла выложиться до конца. Наверное, я боюсь сильных чувств, способных выжечь изнутри. Но Антон - не я.
  
   ***
   Когда последние силы уходят на борьбу с любовными стихиями, когда трясется земля и то и дело падает небо, взрывы [эмоций], пытки [холодными взглядами и горькими словами], не ешь, не спишь, роняешь ложки, руки, надежды, поднимаешь лицо к небу и молишь: "Господи, когда это закончится, я так устала, уж лучше...". Но вряд ли кто-то представляет это послелюбовное "лучше" бесконечной снежной пустыней, где все живое тысячу лет как замерзло и спит вечным сном под тяжелым белым одеялом. Скорее видят мягкий диван и ведерко мороженого с кусочками шоколада и печенья, любимую книжку, разложенную страницами вниз, или, напротив, оживленный шум клуба, танцы до полного изнеможения, поцелуи с незнакомцем. Делай, что хочешь, я теперь свободна, никому ничего не должна. Заряжай опустевшие аккумуляторы, жди, готовься, к новому, светлому. Лучшему.
   Но как? Некого любить, не о ком думать. Никуда не хочется идти, потому что привыкла - вместе... Я и не представляла, как много вещей привыкла делать вместе... Нерастраченная нежность потихоньку сохнет, скукоживается в морщинистую шкурку. И боишься понять - все, переболело. Тогда и понимаешь: это "лучше" - спокойствие больничной палаты, когда ничего уже не болит, а выйти не разрешают. Как внезапно оглохший после взрыва человек слушает звенящую тишину, видит движения губ, но слов поймать не может. И вглядываешься внутрь, прислушиваешься к себе: вдруг порвались барабанные перепонки и эта тишина - навсегда? Ведь я же помню... звуки.
   Испугавшись, что я и вправду выледенилась изнутри, перестала чувствовать, я дошла до кухни и включила плиту. Через пару мгновений на черном квадрате вспыхнул красный глаз конфорки. Я немного подержала ладонь над виртуальным огнем и уверенно опустила руку на красный круг. В первые секунды я не ощутила ничего, потом, внезапно, нахлынула боль. Я отдернула ладонь таким резким движением, что едва не сбросила со стола стеклянную вазу. Ваза наклонилась, уронив на вспухающий ожог несколько капель воды, и вот тогда боль вошла в полную силу.
   Ничего. Хорошо. Это хорошо.
   Окончательный диагноз
  
   Когда нужно забыться, перестать гонять мысли по кругу, меня всегда спасает готовка. Это понятное занятие позволяет сосредоточиться на том, что делают руки, и на время перестать думать о другом. Вот нож, вот морковь. Ее следует порезать мелкой соломкой. Теперь лук - колечками. Стоит взяться за приготовление какого-нибудь сложного блюда, как все остальное оказывается за скобками. Я затеяла плов - все необходимые продукты, даже нечастый гость в моем холодильнике - баранина - по счастью нашлись дома.
   Не уверена, что могу с полным правом называть это блюдо "пловом" - не так-то просто раздобыть молодую розовую баранину, достаточно, но не слишком, жирную, девзиру (красный неочищенный рис) и кашныч (зерна киндзы), хорошо еще, что зиру с барбарисом - специи, добавляющие плову особый аромат - взялись продавать многие компании, и не нужно разыскивать их по рынкам, гадая, не валялся ли в грязи под прилавком мешок с ценным продуктом. Итак, рецепт адаптирован, но все же я готова грудью встать на защиту его от того, кто рискнет назвать мой плов "рисовой кашей с мясом".
   Прежде всего я нагрела казан - тяжеленную чугунную кастрюлю с круглыми боками - и влила подсолнечное масло. Хорошо бы курдючное сало, но его не на каждом рынке найдешь, пришлось бы ехать в магазин при мечети, возле Олимпийского, а такая поездка сейчас была мне не по силам. Когда масло запищало от жара, я засыпала лук и пожарила его до золотистой корочки. Нужно было порезать кубиками баранину. Нож оказался хорошо поточенным, и процесс доставлял удовольствие. Теперь та самая морковь. По правилам, казан не закрывают крышкой до момента закладки риса, и по кухне разливались аппетитные ароматы. Этому рецепту научил меня когда-то однокурсник Валька, приехавший из Ферганы. Немало пудов плова съели мы в общаге.
   Когда овощи с мясом хорошенько поджарились, я залила в казан крутой кипяток, немного, чтобы он чуть покрыл содержимое казана - получилось то, что называется зирваком. Сердце плова. Уменьшила огонь - зирвак чуть побулькивал. Соль, зира, барбарис. Куркума. Робко перемешала. На поверхности воды появился круг, еще круг - откуда? Я и не заметила, как начала плакать. Антону нравился мой плов. Я не могла не вспомнить об Антоне. Теперь зирвак стоило оставить на полчаса в покое - пока мясо не станет мягким. Я села на стул возле окна, поставила пепельницу на подоконник, закурила сигарету. Смотрела на дым. Трудно разглядывать дым и ни о чем не думать. Снова начался безмолвный диалог с невидимым собеседником. Я приводила аргументы, доказывала, спорила. Все мои доводы разбивались о железную стену. Диалог двигался по кругу, но я не могла его отключить, хотя за неделю очень устала от этого мысленного сражения. Сражения, в котором я неизменно терпела поражение. Кто из нас жертва, кто палач? Черное и белое перепуталось в серую муть.
   Спасительно запищал таймер. Оставалось немного: засыпать в пяти водах промытый рис, разровнять его и воткнуть пару нечищенных головок чеснока - для аромата. И финальный аккорд - укрыть рис слоем кипятка, на сантиметр-полтора. Наконец можно было накрыть казан крышкой и забыть о плове минут на пятнадцать, но мне никак нельзя было останавливаться, поэтому я достала из холодильника помидоры. Помидоры были спелыми и круглыми, с кислинкой, как я люблю. Острый нож легко рассекал их на ломтики. Я разложила кружки помидоров на большой тарелке, посыпала черным перцем и тоненькими колечками лука, а после проверила плов - вода выпарилась, рис почти сварился. Все хорошо. Уменьшила огонь до минимума, собрала рис горкой в центре казана и прикрыла его небольшой глубокой тарелкой. И крышкой. Еще десять минут.
  
   Плов получился красивым, рисинка к рисинке. Я лениво поковыряла его вилкой и обнаружила, что есть не могу. Нет худа без добра - теперь я без труда влезала в любимые джинсы. Что же делать с полным казаном? Все-таки плов - коллективная еда, вроде блинов, ведь никому не придет в голову печь блины для одного себя, ими нужно угощать, любовно расставлять по столу вазочки с вареньем и сметаной, тарелки с начинками, болтать, запивая чаем...
   Через час Маринка и Лара с маленьким Петей сидели на моей кухне. Петя, которому недавно исполнилось четыре, пожелал есть плов прямо руками, как это, в общем, и делается на Востоке, и то и дело, конфузясь от переполнявшего его восторга, прятался под стол оттого, что ему этого не запретили. Я забралась к нему. Мир под столом уместился в метр, и все казалось нестрашным. Однажды, лет в восемь, я просидела под столом, в уютной полутьме, целый день. Письменный стол с кучей ящичков и полупотайных полочек, набитых/заставленных сокровищами. Приделать к столешнице шторки - вот он, домик... только мой. И нигде не спалось мне так сладко, как в шкафу, а мамины платья из искусственного шелка легко покачивались, убаюкивая нежным шелестом.
   Маринка то и дело отвечала на звонки, и я подсознательно надеялась, что мой телефон зазвонит тоже и на экране высветится "Антон". Но он не звонил. Только в кино через неделю после расставания герой понимает, что произошла чудовищная ошибка, и несется через пробки-красный свет-землетрясения, чтобы застать почти потерянную любовь с чемоданами на пороге. Дальше, понятно, признания, слезы, хэппи енд. На самом деле все иначе.
   На третий после разрыва день щетинишься колючками. Вспоминается только дурное и обидное. Думаешь: "Пусть этот гад только попробует позвонить!"
   На пятый день стираешь из записной книжки номер его телефона - так и не позвонил. Удаляешь его имя из всех программ для общения - раньше они соединяли вас в то время, когда вы не могли быть вместе, а теперь он посылает слова кому-то еще, и что это за слова? Кто знает.
   На седьмой день встречаешь на улице кого-то, похожего на него. Сердце сжимается в грецкий орех, краски становятся ярче..., пока не вспоминаешь, что вы расстались. Да и не он это, а ты чуть не пошла за совершенно чужим мужчиной. Ночью снится, что ты не выдержала и набрала его номер (что толку удалять, когда цифры въелись в подкорку), а этот гад был холоден, как лезвие ножа, и рассказал все друзьям, и они смеялись над тобой.
   На десятый день понимаешь, что не ела как минимум два дня, не сделала ничего из срочных дел, завалила проект и забыла о дне рождения брата. Вспоминается исключительно хорошее. Вечером просишь подругу посмотреть, он-лайн ли он. Если нет, представляешь, как он гуляет с другой по бульварам, дурачась, встает на колено, протягивая свежесорванные газонные цветы и делает все то, что так на него похоже. Для другой.
   На двенадцатый день винишь во всем, что случилось, только себя. Это ты была вздорной, капризной, надоедливой. Душила его своим вниманием. Напиваешься и ловишь себя на том, что набираешь его номер, чтобы сказать, как ты его любишь и никогда, никогда больше не будешь такой стервой. На шестой цифре перестаешь плакать (да-да, ты уже плачешь) и убираешь телефон в сумочку, ругая себя за слабость. А у него пищит помехами радио, обещая звонок или смску, или он внезапно просыпается среди ночи, потому что связь между вами еще сильна и он не мог не почувствовать.
   На четырнадцатый день решаешь выкинуть все его вещи. Или собрать и вернуть? Да это повод! С трепетом перебираешь диски, книги, на минуту зависаешь с его шарфом в руках, шарфом, полным родного запаха. Позвонить не решаешься - сны иногда сбываются.
   На шестнадцатый день он звонит сам.
  
   Антон позвонил на двенадцатый. Маринке. Просил собрать его вещи, все, до последней, закатившейся под диван, пуговицы, и передать их ему при ее посредничестве. Он не хотел встретиться со мной даже случайно, не хотел возвращаться туда, где многое могло бы его ранить. Думаю, он считал, что у меня есть другой.
  
   ***
  
   - Как он?
   Подсознание рисовало измученного, помятого Антона, с недельной щетиной и синяками под глазами, доведенного до отчаяния внутренним конфликтом: желанием наказать меня и невозможностью существовать, не видя меня. И тут же, в отместку, другая картина: довольный, подтянутый Антон за столиком уличного кафе, провожает ликующим взглядом обтянутые шелком талии и бедра и в глазах его аршинными буквами написано "Свобода!".
   - Для вас обоих не самое лучшее время сейчас.
   - Ты объяснила, что это недоразумение?
   - Антон сейчас ничего не способен услышать. Сказал: случайностей не бывает...
   Отношения, не совместимые с жизнью. Антон поставил "нам" окончательный диагноз. Лето врывалось в открытое окно, теребило шторы свежим ветром, но все в нем казалось натужным, излишним - слишком яркие краски, слишком жгучее солнце, которое светило так сумасшедше, как лампочка, перед тем как перегореть. Я вскрикнула - сигарета сгорела до фильтра и обожгла мне пальцы.
   - Юли, - только Маринка звала меня этим именем, - не убивай себя. Выход найдется. Или не найдется. Сейчас всем нужен перерыв. Приезжай в выходные ко мне на дачу, хочешь?
   Мне хотелось бы уехать... но туда, где меня никто не знает, и где все незнакомо для меня. Бросить вещи в камере хранения и идти налегке, с одной сумкой, без всякой цели, просто вперед, или свернуть налево, в маленький дворик, или пойти на широкий проспект, или подняться на мост, или спуститься к реке - только потому, что так захотелось. Идти и идти, пока не устану, а утомившись - усесться на скамейку и поиграть с рыжей кошкой, воспитанно сложившей длинные, в белых носочках, лапки. Подбросить мальчишкам укатившийся мяч и присоединиться ненадолго к их игре, если позволят. Достать фотоаппарат и спрятать внутри повороты улочки и узкие окна домов, чтобы достать их, когда захочется вспомнить, и обрадоваться, как старому знакомому.
   Хорошо бы не знать языка, на котором там общаются люди, чтобы непонятные слова сливались в мелодию, и я различала бы только эмоции: вот мужчина и женщина ругаются, он недоволен, она не сдается, уверенно стоит на своем, он наступает, но, наконец, уступает. Они примиряюще смеются, и звуки их речи - всего лишь звуки, не заглушающие чувств.
   Проголодавшись, я устроилась бы в уличном кафе и рисовала на салфетках в ожидании кофе - "кофе" звучит одинаково вкусно на всех языках. Его принесли бы, душистый, перченый, в маленькой чашке, а в блюдечке рядом теснились бы пышки, белые от сахарной пудры, с капелькой джема на боку.
   И город погрузился бы в ночь, как печенье в шоколадную глазурь, я поняла бы это по фонарям - они зажглись давно, но я не замечала. И единственное, о чем мне нужно было бы думать - какие выбрать подарки, или куда отправиться завтра, или что заказать на обед. Или совсем не думать. Лучше не думать. Не думать, не думать.... не думать.
  
   Летом на Маринкиной даче собиралась разношерстная компания балагуров и прожигателей жизни. Веселье не утихало до самого понедельника, когда измученные отдыхом гости погружались в утреннюю электричку и ехали на работу. Я, конечно, не вправе веселиться, но на даче оказалась бы среди людей и, возможно, отвлеклась бы от пережевывания событий последних двух недель.
   - Ок, поеду, - в конце концов, напитаюсь ласковой заботой Маринкиных родителей - дяди Вани и тети Зины, всегда радушно меня принимавших.. я бы даже сказала - принимавших меня за названную Маринкину сестру...
   Характер у худого, похожего на складной ножик, Вани непростой, с выкрутасами, что сразу заметно по хитрому, с прищуром, взгляду и семье с ним не так-то просто ладить, но гостям он отдается полностью, с пылом. Полная противоположность мужу - кругленькая, улыбчивая тетя Зина - с утра до ночи жарит маленькие котлетки и яблочные пироги, крошит душистый укроп на молодую картошку, а вечером шашлыки - простая честная еда. Любви им выдали на десяток ласковых мальчиков и девочек, а родилась только одна - Маринка, ну ладно, что ж теперь. Что ж! А добро-то копится. И гостевать у них на даче - сплошное удовольствие.
   И хорошо приезжать туда с сердцем если не разбитым, то треснутым. Переползать с книжкой и подушкой вслед за тенью, чувствовать рядом мягкие шаги - то ли Вани, то ли Черной, которая прыгнет из-под ног и заглядывает в лицо, выпрашивая колбаску. И так приятно тихонечко страдать, рассеянно улыбаться, чувствуя себя носителем не опасной, но экзотической хвори, требующей заботы и уважения.
   Можно забраться на дощатый лежак и жариться на солнце, вытягивая из миски первую клубнику с неуверенным румянцем. Можно пойти к Ване, который доит лейку тонкими струйками, смотрит заботливо, чтобы земля не захлебывалась, пила с удовольствием. Это место он создал сам, строил дом бревнышко к бревнышку, чертил грядки, а получилось наоборот - Ваня для него. Чтобы ростки поднимались, тугие помидоры не ломали ветки - надо следить, да и дом без присмотра скрепит, скучает. Месту хозяин нужен.
  
   Там я познакомилась с Артемом.
  

Часть вторая. Артем

  
   Второе знакомство с принцем
  
   В пятницу вечером я уговорила себя собраться с силами, собрать сумку и выйти из дому.
   - Поднимайся и проходи, - Маринкин голос в исполнении домофона дополнился сексуальной хрипотцой, - оставлю дверь открытой.
   Я разулась и босиком прошлепала в комнату, наслаждаясь прохладной гладкостью пола. Маринка уютно угнездилась в большом кресле и, скрестив ноги, сосредоточенно красила ногти. Меня в который раз поразила младенчески-невинная гладкость ее узких ступней - как будто этими ногами никогда не пользовались по прямому назначению - ходить по земле. О да, охотники носить Маринку на руках не просто находились, а дрались за это право.
   Новенький мобильный разразился хитом и пополз по столику в гостиной.
- Эй, тебе звонят!
   Маринка никак не реагировала, продолжая наносить второй слой лака, словно этими ровными длинными движениями она заводит Землю, и стоит бросить свое занятие, не закончив, как планета перестанет крутиться. Я занята, и пусть весь мир подождет.
   Я взглянула на экран.
   - Это Серж! Возьмешь?
   - Пускай звонит.
   Я удивленно подняла глаза на Маринку - поссорились?
   - Пусть гадает, почему я не ответила. Может быть, чем-то удивит?
   Я засмеялась. Серж был не из тех, кто выкидывает коленца. Он серьезен, богат и неисправимо надежен.
   - Понимаешь..., - Маринка в нерешительности остановилась.
   Нет ничего приятнее, чем говорить о себе, но редко встретишь того, кто согласится слушать, и не просто согласится, а выслушает с готовностью и вниманием, потому многие не знают, с чего начать, но после - не остановить.
   - Понимаешь, из нас двоих охотник - я. Даже если мужчина уверен, что это он меня выследил, заманил в ловушку, поймал и кормит теперь с руки, пряча за спиной красивый поводок, я-то знаю, что просто позволила ему подойти. Завораживающий процесс любовной игры, осознание того, что это в любой момент может закончиться - вот что разжигает во мне страсть. Но когда "дичь", счастливо улыбаясь во весь рот, крутится в зоне видимости, указывая на намалеванную на боку мишень - это никуда не годится. Скучно.
   Маринка закрутила флакон и взмахивала руками, и этот жест смешно контрастировал с ее словами. Бабочка. Муза. Ангел! С колчаном за спиной.
   - Но как быть в случае, если двое встречаются долго и знают друг друга насквозь, угадывают каждый шаг?
   - Придумывать. Продолжать играть. Удивлять. Двигаться куда-то - вперед, назад, лишь бы не по кругу. Такой человек никогда не надоест. Знаешь, - теперь уже она засмеялась, - в отношениях третий - не лишний. Нет-нет, - добавила она, заметив мой недоверчивый взгляд, - я про другого охотника: стоит мне заметить чей-то сторонний интерес к моему мужчине, как его акции резко растут. Но сегодня не тот случай - время исчезать.
   Под окном просигналил автомобиль. Маринка машину не водит - боится, слава богу, всегда находится кто-то "четырехколесный". Она выглянула в окно:
   - Погнали? - и отключила телефон.
   Я решила последовать маринкиному примеру - ведь глупо ждать звонка от выключенного телефона? Быть может, я и перестану его ждать.


***

   Автобус неспешно катился с горки на горку - пятница. Автобусу торопиться некуда, нет у него выходных, а пассажиры нервно смотрели в окошки, и вместе с тающим днем стирались с лиц улыбки - вечер пятницы проваливался в ночь. Мы об поддали газу и обошли автобус. Запах пива едва перебивал вкрадчивую сладость лилий, которые кто-то из незнакомых мне гостей привез хозяйке. Дорога нырнула с горы, на мгновение колеса зависли в воздухе, и я начала умирать. Всегда укачивает в машине, но разве признаешься в такой детской болезни. Покусываю ноготь, глотаю воздух в щелочку окна. Лицо, наверное, зеленое, а улыбка кривовата. Парень с переднего сиденья протянул леденец. Леденцы! Они всегда валялись в маминой сумке, на всякий случай, а я вечно забываю. Кто тут у нас такой чуткий?
   Бывает, взгляды встречаются, сталкиваются и разбегаются. Бывает, взгляды сливаются, поят друг друга сладким вином. Пьяное тепло разливается по телу, и хочется выкинуть белый флаг. Этот парень в оранжевой футболке мог брать без единого выстрела целые города. Взъерошенная челка, веревочка на запястье, карамельные глаза. Слово для него вылетело сразу - "мальчик-игрушка". И почему у них вечно обветренные губы, у этих мальчиков. Прыгнуть бы на него с разбегу, взлохматить волосы, кусать за шею, шептать на ушко "бубубу!", тискать - играть. И они любят, чтобы с ними играли.
   И мальчик этот был мне знаком - тот самый парень, что поймал меня, когда я играла в папарацци. По счастью, он меня не узнал. Во всяком случае, я на это надеялась. Или сделал вид, что не узнал, чтобы при случае поднять на смех? Я даже забыла о своих недавних страданиях, разматывая новый клубок размышлений, и очнулась, только когда стекла машины царапнули ветви яблонь, низко склонившихся вдоль въезда на дачу. Приехали.
   - Юля, это Артем, - Маринка жестом указала на "принца из клуба".
   Я почти не удивилась. Я никогда не видела Артема, но знала про него больше, чем его родители. Часто бывает, что из живых людей получаются персонажи. Стоит однажды попасть в поле разговоров с друзьями какому-нибудь Никите (коллеге по работе, бывшему мужу или бойфренду знакомой), как он автоматически становится частью сериала. В следующий раз или через месяц, но Никита обязательно будет упомянут снова: "А помнишь, я рассказывала.."... Постепенно из карандашного наброска "Никита" превращается в полновесный, выпуклый объект со своим характером и историей, и не замечаешь, как уже сама начинаешь спрашивать об этом совершенно незнакомом тебе человеке, переживаешь и волнуешься за него. Уверена, да что там - точно знаю, что истории из моей жизни тоже крутятся по этому каналу.
   Артем попал "в сериал" довольно давно: пару лет назад в него влюбилась наша общая подруга. После того, как они расстались, Артем ненадолго исчез из виду - позже выяснилось, что он на полгода уезжал из страны. Он был хорошим фотографом, действительно хорошим, и имел множество друзей и знакомых. Каждый мечтал попасть в его объектив и по знакомству получить профессиональный портрет, а если получится - то и засветиться на фото, которое возьмут на выставку.
   Друзья называли его не "Тёмой", а Артом. Те, кто симпатизировал Артему, считали его оригиналом и большим мастером, те же, кто по каким-то причинам недолюбливал его, называли психом и выскочкой. Мне пока не представлялась возможность составить собственное мнение об Артеме, мало того - я не знала, как он выглядит (Артем никогда не делал автопортретов и строго запрещал фотографировать себя другим), но работы его мне нравились. В них было волшебство: будто автор снял шкурку с реальности и под обычной, каждому видной картинкой, обнаружился плод дивной красоты.
  
   Синдром "хорошего парня"
  
   Летняя ночь - как перезревшая груша, как поцелуй с привкусом горечи. Вдыхай аромат, вгрызайся в мякоть, покусывай за губы - скоро все кончится, опадет жухлой листвой, затрещит под каблуками первыми заморозками. Но пока частят кузнечики, и свет из распахнутой двери освещает дорожку, а на дорожку высыпали разноцветными драже дачники, тянут руки и подставляют щеки: "Привет-привет, уж мы вас ждали, ждали".
   - Что ж вы так долго, - когда Маринкин папа, Ваня, обижается, в голосе сквозит старческий фальцет, хотя он мужик крепкий и еще не старый, лет под шестьдесят. - Зина оладушек напекла, небось, простыли.
   Оладушки эти исключительные, кабачковые, и к ним - неузнаваемое кабачковое же варенье в розеточке, да еще с пяток варений в маленьких вазочках, на три ложки: черничное, вишневое, разве что не одуванчиковое. Хорошо любоваться ими, когда солнце путается в пузатом стекле, скачет зайцем от малинового к желтому. Уютно.
   В городе липкая жара, расплавленный асфальт хватает за каблуки, а здесь, на даче, сонная тишина, и только колонка важно шумит, готовясь ударить в руку струей ледяной воды - и сладко напиться вот так, из пригоршни.
   Узкая дорожка со всех сторон заперта рейками, и если ступаешь по ней босиком, нужно глядеть под ноги внимательно, чтобы не зашибить палец, а то чуткий Ваня прибежит расстраиваться, греметь тазиком для отпаривания ножки.
   - Ну что, барышни, устали? Давайте ужинать, а остальное - завтра.
   За ужином последовал чай с фирменным тетьзининым пирогом - с клубникой и ревенем, после чая уселись играть в кости. Кубики с приятным стуком разбегались по столу, пестрели точечками шестерок. Мне катастрофически везло - еще бы, после такой любовной драмы. Войдя в раж, я раскраснелась и почувствовала, как поднимается температура - всегда лихорадит, когда волнуюсь. В школе удавалось воспользоваться этим, чтобы уйти с экзамена - градусник медсестры покорно регистрировал 38,5, и меня отпускали; пересдавала я отдельно от всех и успевала лучше подготовиться (и написать побольше шпаргалок). Кон закончился, я извинилась и вышла в сад.
   Пока мы играли, за окном опустилась тьма, принесшая прохладу. Убаюкивающее пели сверчки и цветы качали головами, то появляясь в квадратах света, падающего из окон, то снова пропадая в ночи. Как опытный дачник, я безошибочно нашла невидимую в темноте беседку и уселась на скамью.
   Скамья вскрикнула. Я чуть не умерла от страха и на метр отпрыгнула в сторону. Раздался смех. Я щелкнула зажигалкой и осветила беседку. И обнаружила Мишу.
   - Ты уселась мне на колени, - продолжал смеяться он, - можешь сделать это снова.
   Миша учился со мной и Маринкой на одном курсе, был поочередно влюблен в нее, затем в меня, но давно переболел этим и год назад женился на девушке с цепким взглядом. Видимо, он приехал позже всех и по неведомой мне причине сидел тут в одиночестве. За дочерна загорелое лицо и большие, сильные, руки в университете Мишка получил прозвище "Мавр". Сейчас, когда он выглядывал из темноты, я снова вспомнила об этом.
   - В разведчиков играешь, пугало? - я понарошку замахнулась и сжала пальцами его горло, намекая на только что всплывшую в памяти старую кличку.
   - Да что-то... настроения нет. Заряжаюсь энергией звезд, - голос у него, и правда, был расстроенный.
   Если не приставать с расспросами, больше шансов, что при умелой подводке человек расскажет все сам. Минут через пятнадцать выяснилось, что Миша в очередной раз пострадал от доброты.
   Миша хороший. Миша всегда поможет. Миша не подведет. Такого мужчину каждая мать мечтает видеть рядом со своей дочерью. Только Мише паршиво - он со своим синдромом "хорошего парня" намучался. Ему недостаточно уважения близких и приязни друзей - Мише хочется, чтобы каждый, с кем он сталкивался, обожал и уважал его. Лет пять назад я и сама была такой - мир нравился мне, и я желала нравиться миру. Я настолько любила людей, что готова была задушить в объятьях земной шар, по глупости думала: "поделись улыбкою своей, и она всегда к тебе вернется". Старалась сделать для окружающих как можно больше хорошего, ломала голову, чем бы еще порадовать знакомых и незнакомых, с готовностью отзывалась на каждую просьбу, рассматривая ее как знак доверия к себе, срывалась с места, суетилась, порой в ущерб собственным интересам. И как, вы думаете, реагировали люди? Они искали подвох. Что-то девочке от нас надо. Что-то девочка слишком милая. Не извалять ли нам ангелочка в дерьме. И я закрылась, начала растить броню. А Мише невыносимо знать, что кто-то подумает о нем дурно, потому он никому отказать не может.
   Намедни позвонила девушка, с которой Миша до свадьбы имел несколько вполне случайных, но, видно, глубоко врезавшихся к ней в память, встреч, и попросила вызволить ее с вечеринки в каком-то удаленном от всех на свете станций метро районе. Хотя, если б даже метро там имелось, это бы не изменило ничего, так как стрелки сложились в час ночи. По счастью, Миша не спал. Он быстро собрался и поспешил на помощь подзабытой подруге. Жену в подробности, естественно, посвящать не стал, лишь сослался на форс-мажорные обстоятельства.
   Он долго плутал по незнакомым улицам, и когда, наконец, попал по названному адресу, обнаружил, что подруга вдребезги пьяна, уходить никуда не хочет, а желает, чтобы милый Миша остался с ними и отпраздновал день рождения замечательного парня Кирилла. Для пущего успеха этой затеи она вытащила из Мишиного кармана ключи от машины и куда-то спрятала.
   Через час напряженных поисков - девушка не могла вспомнить, куда запихнула ключи, и даже протрезвела со страху - Миша готов был склониться к мнению, что она спустила их в унитаз, и не понимал, смеяться ему или плакать - добрый порыв завел его в какую-то трагикомедию. Жена обрывала телефон, подруга икала и плакала, гости гомонили. Миша клял себя последними словами. Ключи нашлись, когда уже светало - их закопали в цветочном горшке; брелок виднелся из земли, как фантастический росток. Жена не поверила этой нелепой истории и выставила Мишу за дверь. И теперь он сидел в темной беседке и заряжался энергией звезд.
   - Это не доброта. Не обманывай себя.
   - Но что мне было делать?
   - Всегда есть варианты. Расставь приоритеты, черт возьми! Что тебе дороже - спокойствие близкого человека или минутное удовлетворение от того, что тебя похвалили: "Хороший мальчик", и погладили по голове.
   - Если я буду знать, что мог что-то сделать и не сделал, для меня это хуже, чем не проснуться. Я только тогда чувствую себя живым, когда кому-то нужен. Стоит почувствовать, что обойдутся без меня, я тут же начинаю умирать.
   - Плевать на "всех"... Ты не супергерой, ты не можешь помочь каждому. И не все, кто просит тебя о помощи, на самом деле нуждаются в ней. Им нужен не ты, ты - вроде скорой помощи, которую и поблагодарить забывают, полагая, что это их работа - спасать... Живи процессом, каждой минутой - для жены, родителей... друзей... для себя, наконец - живи.
   - Скучно жить для себя. Мои потребности настолько скромны, что удовлетворять их можно, не сильно себя утруждая.
   - Ладно, ладно. Пойдем, - я взяла Мишу за руку и потянула в сторону дома, - удовлетворим потребности в чае с вареньем.
   - Пойдем... только... погоди, все я да я. Ты-то почему в одиночестве крадешься по темным аллеям?
   Я вздохнула.
   - Рассталась с Антоном.
   - Не смеши меня, вы не можете расстаться.
   - ....
   - Не грусти, он непременно скоро объявится: для Антона потерять тебя - все равно что обнаружить, что он больше не отбрасывает тени.
   - Неужели так заметно, что я всего лишь тень?
   - Я не совсем с этом смысле... я о том, насколько ты необходима ему. Вы - как близнецы, связаны.
   А Мишка прав... я всегда знала, что чувствует Антон... Но, похоже, спутник вошел в темную зону и телепатическая связь прервалась.
   - Посмотрим...
   - Время покажет! - патетически воздел палец к небу Мишка, и я не смогла удержаться от смеха - так всегда говорил наш общий знакомый.
  
   Игра в гляделки
  
   В доме было шумно и весело. Артем играть не умел, путался и каждый норовил помочь ему, по десятому разу объяснял правила, а тот намеренно перевирал сказанное и устраивал из партии цирк. Я уселась в стороне с блюдечком на коленях и, отщипывая ложкой кусочки пирога, наблюдала за Артемом. Удивительно, что в первую нашу встречу я смотрела на него - и не видела, совсем не разглядела, и все же мгновенно узнала, встретив снова. Если б нужно было выбрать для него подарок, я принесла бы большую гладкую папайю или десяток мангустинов - что-то нездешнее и сиюминутное. Есть люди, которым не хочется дарить "на долгую память" - их место в настоящем, ускользающем и оттого еще более ценном. Никак не получалось понять, какой он - этот парень, что казался распахнутым настежь, как раскрытая дверь. В своих фотографиях он был другим. Какой из Артемов настоящий? Я чувствовала подвох. Подобно тому, как в триллере - нажимаешь на ручку, дверь со скрипом поддается, а за ней непременно труп. И думаешь: "Ну ты, радость моя, и попала". В действительности бывает не так страшно - за распахнутой дверью не ужас; как правило, там всего лишь пустота. Или прихожая, такая вычурная и яркая, что и не сразу заметишь еще одну, дальнюю дверь - "для своих". Интереснее подбирать ключик, раздумывая, что может быть за неприметными, ободранными створками: замок с запутанной сетью коридоров, десятками комнаток и тайн, или светлый, открытый всем ветрам, пронизанный солнцем дом на берегу озера, или - и такое бывает - затхлая каморка. Но самый неприятный случай - иллюзия двери. Как нарисованный очаг. Или дверь, заложенная камнями. Не люблю я долбиться в стену, мне нравится открывать.
   Артем изредка посматривал на меня - новый для него человека, что ж удивительного. Я знала, какие девушки ему нравятся - с неправильными чертами лица, на общепринятый взгляд - отчаянно некрасивые, но приковывающие взгляд. Притягательные именно своей неправильностью. Вглядываешься раз за разом и пытаешься понять - в чем тут загадка? То, как она хмурится, трет пальцами синяк на скуле, как затягивается сигаретой, пряча ее в углу губ, - что? Несмотря на то, что красавицей меня никто бы не назвал, в категорию "очаровательных дурнушек" я не вписывалась и не видела причин, по которым Артем смотрел бы на меня каким-то особенным взглядом.
  
   ***
  
   Проснулась оттого, что солнце щекочет нос. На столе внизу - антоновка, неровная и жесткая, с той самой яблони, что ночью стучалась в окно. Старая лестница тоненько заскрипела под чьими-то шагами. Свежая, видно, давно проснувшаяся Маринка грызла яблоко.
   - Идем на Сахалин?
   А как же. На Сахалине рыжие колеи ползут прямо в небо, на Сахалине кривые сосны и тарзанка. Давно я не летала, даже во сне, а тут никак не удержаться. Привязанная к большому, притулившемуся над самой пропастью, дубу, тарзанка выглядела призывно опасной. Я подергала толстенный, но расхристанный канат - вроде бы выдержит, схватилась за перекладину, отошла сколь возможно дальше и прыгнула.
   Ветер свистит, деревья падают вниз, и вместе с ними сердце ухает, зажмуривается даже - зачем ты так со мной, хозяйка. А нет меня на эти пять минут, растворилась в воздухе. Только небо и ветер, и ничего внутри.
   Скатилась с обрыва (ох уж эти вьетнамки) и сразу попала в плен - неизвестные мне желтые грибы окружили строем, смотрят, жмутся друг к другу: "Ты не за нами?". Оставайтесь, белоногие, пора обратно - к шашлыку, картам и людям.
   Весь день я боялась поднять глаза - взгляд Артема опрокидывал навзничь. Смеялась громче всех, ловила рыбу на скорость, прыгала, как мячик, танцевала с Ваней вальс - плевать мне на твои карамельные глаза, видишь? Мы не перекинулись и словом, да и о чем нам было говорить?
   Вечером я сдалась любопытству и включила телефон. "Абонент "Антон" звонил 2 раза, последний раз - в 18.45". Черт... черт, черт! Высунулась в окно - гости играли в волейбол, мяч звонко отлетал от кулаков, Маринка пародировала эротичные крики Маши Шараповой. Я гипнотизировала экран, решая, что делать. "Вызов номера..". Антон ответил после четвертого звонка, когда сердце уже билось, как после стометровки.
   - Антон!
   Он молчал, слушал мое дыхание и, наконец, тихо позвал:
   - Юленька..
   В этот момент кто-то из "спортсменов", прыгнув за мячом, упал, и воздух наполнился смехом и сочувственными криками.
   - Я слышу, тебе не до меня. Веселись, - в трубке раздались короткие гудки.
   Через минуту я перезвонила - безответно. "Надеюсь узнать, что ты хотел сказать". Сообщение доставлено.
  
   Когда измученный весельем домик, наконец, заснул, я вышла на веранду, сложить мысли в какой-то рисунок. Нагретые солнцем доски приятно скрипели под босыми ногами, мотыльки обжигали о лампу глупые носы. Шла и боялась встретить. В синей тьме красной точкой лазерного прицела тлела сигарета. Его сигарета. Неотвратимо.
  
   Пигмалион
  
   Неделя прошла, как в горячечном бреду. Я не могла бы вспомнить, чем она была заполнена, но календарь неумолимо отщелкивал дни. Снова суббота.
   Хоть аппетит ко мне так и не вернулся, холодильник сверкал диетической пустотой. Следовало наполнить его чем-то: необременительными йогуртами, длинненькими кабачками, пучками кудрявой травы... свернувшимися в позе зародыша креветками - на случай прихода гостей... Пора прогуляться до рынка, дорогое тело, иначе и забуду, как ноги переставлять.
   По базару можно бродить, как по выставке. Твердые, с восковым блеском, граненые перцы, которые так приятно брать в руки, легкомысленно алеющие помидоры на ветках, бледно-желтые, как луна, китайские яблоки.
   - Юля, ты? - неожиданно встретила маму Руслана, мужа Лары. Когда-то, маленькой, я проводила у них целые дни.
   Руслан приходился мне троюродным братом. Иногда, если погода портилась, мы с друзьями собирали по карманам мелочь, покупали билетики на автобус и всей гурьбой заваливались к нему. Тетя Тамара всегда бывала дома, что ничуть не стесняло - в русланиной семье детям позволялось куда больше, чем в моей, больше, чем в любой из известных мне семей. Мама Руслана открывала дверь, вытирая полотенцем вечно вымазанные мукой или соусом руки, наскоро улыбалась и удалялась, оставляя нас наедине с простыми детскими играми. Нас никогда не ругали за собранные со всей квартиры покрывала и стулья, потребовавшиеся на строительство шалаша, и разрешали играть на любых музыкальных инструментах, которые во множестве здесь водились. Мы зачарованно трогали струны мандолины, или растягивали меха гармошки, или дули в мундштук трубы, каждый раз одновременно пугаясь и умирая от восторга при виде волшебства - добытого из инструмента звука. Тетя Тамара разрывалась между младшими детьми и приготовлением бесконечных обедов и ужинов из множества блюд, потому не слишком часто беспокоила нас, а если и появлялась в дверях, то только для того, чтобы позвать за стол. Поначалу все воспитанно отказывались, опуская глаза долу, хорошие мальчики и девочки, но быстро сдавались уверенным уговорам и получали по упитанному фаршированному перцу и полному половнику острой подливы. Что это были за перцы! Сморщенная от жара шкурка таила внутри сочный, особым образом приготовленный фарш, и чистым наслаждением было разламывать перец вилкой на куски, купая каждый в оранжевой подливе.
   И вот случайно встретила ее на базаре - постаревшую маму взрослого Руслана, которую я лет пять - со свадьбы сына - не видела. Я постыдилась тому, что совсем забыла о пусть дальней, но тете, и поспешила подойти к ней. Тетя Тамара покупала все те же перцы. От приглашения зайти я не отказалась.
   "А он тогда, а как ты, а родители, а наш-то в прошлом году" - разговор шел своим чередом по знакомой проторенной тропке. Тетя Тамара ловко порезала шампиньоны, достала из холодильника кетчуп и ветчину, которую нашинковала мелко, как капусту.
   - А грибы зачем?
   - Так в перцы же. Все в фарш положим. Натри еще сыру.
   Никогда бы не догадалась, сколь богатая палитра пряталась под сморщенной шкуркой печеных перцев. Разложить волшебный вкус на ингредиенты - все равно что записать прекрасную мелодию в нотной тетради: чудо от этого не рассеивается, мало того - теперь ты можешь его повторить.
   На кухню притащилось, почесываясь, заспанное существо. Существо определенно было женского пола, хотя по одежде - растянутой тельняшке и слишком длинным для него штанам - это невозможно было установить. Десяток лишних килограммов, растрепанные волосы и взгляд побитой собаки - очередная девушка Руслана четко вписывалась в его любимый тип.
   Где он их откапывал, не знаю - на вокзале или привозил из командировок, но все его подруги походили друг на друга, как сестры. Руслана возбуждало уродство, как других возбуждает совершенство линий и черт. Он глядел сквозь них, он видел внутри этой непривлекательной фигуры другую, лучшую, ту, что мог узнать и вызвать к жизни лишь он. Он чувствовал себя Пигмалионом, создающим совершенство из подручных материалов.
   Чудо, при помощи денег, упорства и обоюдного желания, рано или поздно свершалось. Руслан возился с Галатеей днем и ночью, таскал по салонам, театрам и галереям актуальных искусств. Девушка приобретала столичный лоск и, подогреваемая комплиментами Руслана, а позже и других новых знакомых, начинала верить в свою исключительность и неотразимость. И покидала Руслана. Выпестованные им Галатеи уходили в новую жизнь, но он ничуть не расстраивался - находил следующую. Мама Руслана давно перестала удивляться этой его страсти, приветливо встречала очередную девушку, кормила ее обедами на своей шумной кухне, как когда-то угощала всех нас, ватагу друзей, и помнила главное: нельзя привязываться.
   Лара была совсем другой - ее не нужно было шлифовать, но можно было воспитывать. А она по-своему пыталась сопротивляться.
   Помню, как-то я читала хорошую новую книгу и с удовольствием облизывала ложку со сгущенкой. И тут раздался звонок: Ларин голос воинственно вещал на октаву выше обычного.
   - Представляешь, вернулся из спортзала в три часа ночи!
   - Гад.
   - А мне из дома не выйти - только с малышом. Как наложница в гареме, взаперти!
   - Сатрап.
   - Выгнала его, так в машине под окнами и сидит.
   - Трогательный какой.
   - Как думаешь, Руслан меня любит?
   - Конечно, любит.
   - Погоди, в дверь звонят... если это он - с лестницы спущу..., - в трубке слышались шаги, стуки, шипение, крик "передай ему.. нет, ничего не передавай!", - цветов с соседом прислал... сам побоялся прийти!
   - И правильно сделал.
   - Выброшу-ка цветы в окно. Пусть сидит под розовым дождем!
   - Кино, Ларик, чистое кино.
   - С парнями, говорит, встретился... пять лет не виделись..
   - Бывает.
   - А позвонить не мог?
   - А ты бы ему разрешила?
   - Не разрешила бы, разумеется.
   - Ну вот.
   - Скучно ему там...
   - Музыку включит.
   - Голодный, наверное... я пойду...
   Такие зайки.
  
   Давно ли это началось снова? Знает ли о "подопечной" Лара? Спросить бы об этом у Пигмалиона, который тоже появился в дверях, но он, я знала, лишь ухмыльнется и переведет разговор на другое.
   - Привет, - казалось, он совсем не смутился. В глазах все же мелькнуло сомнение "расскажет - не расскажет", - а мы на выставку к Артему, ты же вроде знакома с ним?
   К Артему... сердце некстати кольнуло. Стоило ли видеть его снова? Меня пугало то неодолимое влечение, что он во мне вызывал. Я, человек, который предпочитает контролировать происходящее, напрочь теряла силу воли и самообладание, чуть только видела его. Куда это могло завести? Вряд ли я достаточно необычна, чтобы заинтересовать такого пресыщенного женским вниманием мужчину, как Артем... Не успев разобраться в условиях задачи, я будто со стороны услышала свой голос:
   - Да, только переоденусь. Где встретимся?
  
   Игра в гляделки, тайм второй
  
   В галерее мы быстро потеряли друг друга. Я переходила из зала в зал, останавливаясь перед некоторыми поразительными фотографиями - во много раз увеличенные, иногда до размеров стены, они захватывали, гипнотизировали и можно было минут на десять зависнуть, забыв обо всем. Я очнулась только от того, что кто-то из посетителей выставки нечаянно задел меня, пытаясь обойти.
   Я извинилась, неловко шагнула назад, отступая, и, зацепившись каблуком за стойку с рекламой, упала. По счастью, место падения оказалось густонаселенным; меня подхватили несколько уверенных рук и бережно, как ценную вазу, поставили на место. В углу сидел писатель N, тот, что месяц назад давал мне интервью, и невозмутимо ел шпроты из банки, хотя, как я знала, недалеко от входа устроили неплохой фуршет (рулеты с каштановым пюре, запеченные креветки на шпажках и прочая мелочь). И почему так: ляпнешь какую-нибудь глупость или сядешь в лужу в присутствии важных для тебя лиц - никакого пепла не хватит, сыплешь, сыплешь на голову, а он, серый, будто впитывается. И бранных слов на себя с тонну изведешь - не легчает. Нет дна у этой бездны душевных терзаний. "Да как я могла! Только я умею так опозориться! Не переживу, сгорю от стыда!". Кажется, никогда не забудется твой позор. Даже на лицах прохожих мерещится ухмылка, но это уже паранойя, потому что откуда ИМ знать, как ты... А если видишь, как тот, кого уважаешь аж до робости, эдакое учудит - становится легче. "И он, оказывается, смертный". И пьедестал вжжииик! - вниз. И уважаешь за эту человечность еще больше.
   Выровнявшись, я мысленно сосчитала до десяти: это простое упражнение должно было согнать краску с лица; не пунцовое от смущения (я легко краснею), а с нежно-розовым румянцем волнения - того оттенка, что так красит девушек. Я обернулась и, встретив взгляд Артема, будто споткнулась снова. Тяжелая горячая волна зарождалась внутри, грозя лишить разума. Этот взгляд не был, как говорят, раздевающим. Не был он ни наглым, ни обещающим. Он смотрел глаза в глаза, так, что я буквально слышала, как внутри меня открываются замки. Никогда, ни до, ни после этого, ни у кого я не встречала подобного взгляда.
   Через пару секунд, показавшихся мне часами, наваждение закончилось. Артем будто нажал на кнопку и выключил излучение. Познакомил меня с друзьями, обратил внимание на несколько особенно удачных фото и затерялся среди людей. Глупо, но я почувствовала себя обманутой.
   Аmor infelix
  
   Лето, которого, кажется, весь год яростно ждешь, довольно скоро утомляет. Ловушка раскаленных машин, душный асфальт, липнущая к коже одежда. Солнце сходит с ума, солнце желает поработить вселенную. Прячешься: за темными очками, под зонтиками, в объятьях кондиционера. Некуда нырнуть. Дни бесконечны, но в ладонях не остается ничего. И радуешься, как выходным, серым дням, когда небо закутывается в заплатанную кацавейку из пухлых туч. Выглянет в прореху солнце и снова спрячется... спать... Тянет сидеть на открытой всем ветрам веранде со стаканом мохито, и чудится, что там, в темноте, рокот не машин, а буйного океана, и даже чувствуешь горьковатый привкус бриза на губах. Но это все ром.
   Я переходила дорогу, разувалась и делала пару шагов по мягкой шелковистой траве - она нежно стелилась под ноги. После этого садилась по-турецки тут же, под деревом. Я могла бы и вовсе не обуваться, но тоненькие подошвы и четыре ремешка вьетнамок - дань цивилизации, которая с ревом проносилась мимо. Позади меня - яблоневая роща, впереди - бумеранг шоссе. Удобное место для наблюдения - никто не может миновать: ни запоздавшие работнички, ни собачники с лабрадорами и доберманами, жизнерадостно рвущими поводки. У каждого в зрачках отражалось море: недавно виденное, накрепко запечатанное внутри на ближайший год, или только намечтанное, желанное, как та красивая машина, первый взнос на которую медленно копится на счету.
   Я совсем расклеилась. Время находилось в бестелесном почти состоянии пара, я знала, что оно есть, но не могла ни увидеть его, ни потрогать, а хотелось резать его ломтями, вгрызаться в мякоть, чтоб стекал по подбородку липкий сок... Теперь я понимала заключенных, которые, выйдя из четырех стен, находят лавочку поблизости, закуривают сигарету и никуда не уходят. Так же и я: могла отправиться на другую траву, на другую скамейку или невысокий парапет, но что бы это изменило... Наверное, есть некая ущербность в том, что я не способна долго жить собой, для себя, не равняясь ежеминутно на того, другого, кто значит для меня больше, чем я сама. Если некому себя дарить, для чего копить - силы, эмоции, мысли?...
  
   Прошел уже месяц с того дня. Нужно бы придумать себе занятие... чтобы не сойти с ума от пустоты. Если бы я знала, чем хочу заниматься, без колебаний разослала бы резюме по сайтам, обещающим самую лучшую работу уже завтра. Не для того ли были мне даны эти катастрофы, чтобы разобраться в себе? Но самокопание ничего не дало, и, как это испокон веков принято в России, я придумала искать новое место "по знакомству". Миша поможет, Миша не подведет - вспомнила я.
   - Ты знаешь, что у нас за контора?
   - Нннеет.. Шьете власяницы? Моете пол в метро в час пик? Клонируете идеи?
   - Клонируем идеи, разумеется! Самый прибыльный бизнес на свете. Придумай синоним к слову "евро".
   - Много евро!
   - Ты гений. Берем. На самом деле наша фирма организует праздники. Превращаем чужие деньги в конфетти. Ты любишь праздники?
   - Конечно, кто их не любит.
   - Я - ненавижу, - вздохнул Мишка. - Знаешь выражение: "Я чужой на этом празднике жизни"? Нигде не чувствуешь себя настолько несчастным, как наблюдая за весельем незнакомых людей, которых ты сам и собрал вместе. Это все равно как испечь торт и, не попробовав ни кусочка, скормить его гостям. Но если хочешь - приходи, работа найдется.
   Я не стала рассказывать, что никогда не ем испеченных собственноручно тортов и не знаю большего удовольствия, чем раздать их по кусочку друзьям. Договорились, что я выйду в понедельник.
   Только нажала "отбой", как телефон зазвонил снова - Маринка вызывала на ланч.
  
   ***
  
   В кафе Маринка зашла с хорошо отрепетированным трагическим видом. Действует, кстати, безотказно: одновременно хочется накормить ее чем-то вкусным, расправить на груди просторную жилетку и покаяться за свое хорошее настроение.
   Есть люди несчастные и несчастливые. Маринка определенно принадлежит ко вторым - чтобы быть несчастной, требуются несчастья, а предъявить ей в этом смысле нечего. Не думаю, чтобы она действительно обрадовалась какой-нибудь напасти, но небольшой беды, бедёнки вроде ничем не выводимых прыщей, ей настойчиво не хватает.
   - "Счастья - вагон и маленькая тележка", "счастья полные штаны". Послушать тебя, так счастье - сыпучее вещество и его можно измерить в граммах. Определить плотность, степень зрелости и так далее. Не удивлюсь, если ты точно знаешь, какое оно, твое.
   - Знаю. Не на 100%, но догадываюсь. Его мне мужчина принесет. Большой (иначе много не дотащит), умный (иначе заблудится)...
   - И с бородой?
   - Можно и с бородой.. да! с бородкой, аккуратной испанской бородкой. И посеребренный сединой.
   - Дед Мороз!
   - Дура!
   Неудивительно, что с такой высокой степенью ответственности за Маринкино счастье, мужчины ей попадаются "не те" - слишком много пунктов должно совпасть. У нее, в отличие от военкомата, "осмотр" пройти не всякий сумеет. А отсрочки имеются.
   - А этот, Владик. Встретились? - с Владиком Маринка познакомилась с месяц назад, но отказывалась увидеться, мариновала.
   - О, с такой фигурой, как у него, можно позволить себе иметь какое угодно лицо.
   - Но..?
   - Он неверно ставил ударения.
   Чего и следовало ожидать - кандидат завалил собеседование. Серж и не догадывался, что на его место идет постоянный кастинг. Хотя... возможно, Маринка и не собиралась менять его на другого. "Это мой эмоциональный фитнесс", - объясняла она. - "Держу себя в тонусе".
   Я задумалась. Достичь счастья нелегко, но еще сложнее его сберечь. Как добиться, чтобы через месяц оно не потускнело, не скуксилось? Тряпочкой натирать, щеточкой, порошочком? Наслаждаться счастьем - это непросто. К хорошему быстро привыкаешь. Чаще и вовсе понимаешь, что вот же, было оно! - только задним числом... Я подумала о нашей размеренной, но легкой и радостной жизни с Антоном. Мы остановились, топтались на месте, стирая подошвами наше счастье, нарисованное, как классики на асфальте. Может, смысл как раз в процессе. Представляете дорогу к светлому будущему, перетянутую куском материи с надписью "Финиш"? То-то и оно.
   Нет, не буду думать об Антоне. Я осознала, что в последние несколько дней ни разу не вспомнила о нем. Сразу накрыл стыд - два года жизни оказались спрятанными в альбоме. Но и он виноват - даже не дал шанса объясниться! Мне нужно было всего лишь пять минут, пять минут тишины и внимания, чтобы все стало на свои места.
   Возможно, он давно ждал повода, чтобы расстаться?... Возможно, он даже рад был тому, что случилось? Эта мысль ожгла меня кислотой. И не знаю, что страшнее - то, что я без него могу, или то, что он без меня может..
   Два года и два взгляда.. Мне снова стало стыдно.
  
   - Что за тоскливый вид, улыбнись, - Маринка протянула руки через стол и растянула уголки моего рта в смешную улыбку. - Думаешь об Антоне?
   Я отрицательно помотала головой.
   - О ком же?
   Я беззвучно выдавила из себя имя: широко раскрыла губы и тут же вытянула их трубочкой. Маринка без труда прочитала его и поразилась:
   - Не может быть!..
   Я покраснела.
   - Так-так..., - Маринка важно хрустнула пальцами, поправила на носу несуществующие очки, - в хрустальный шар не смотри - диагноз ясен. Аmor infelix, несчастная любовь, - сделала вид, будто листает невидимые страницы. - Распространенная патология; в течение жизни встречается у 80-85% людей. Основные симптомы: бессонница, потеря аппетита и интереса к жизни, плаксивость. Характерны боли в области души, в запущенной форме - суицидальные настроения либо агрессия к окружающим. При рентгенологическом исследовании не выявляется, что затрудняет постановку диагноза; часто путают с депрессией. Обычно протекает скоротечно, в острой форме, иногда переходит в хроническую форму, - ты же не желаешь дождаться хронической формы?
   Я рассматривала дно стакана. Диагноз ясен, лекарства нет.
   - Самый любопытный для наблюдения случай, - продолжала Маринка - когда адресат не подозревает о направленной на него любви; часто возбуждает в больном желание к литературному и другому творчеству; "светлую грусть". Не представляет опасности для жизни. Самый опасный случай - открыто безответная любовь, сопровождается страданиями и неадекватным поведением, - захлопывает книгу. - Я против наглядного страдания. Ты же не собираешься повторить путь Жени?
  
   Женя был лучшим наглядным пособием к теме "несчастная любовь". Он влюбился в нашу однокурсницу Олю сразу и навсегда. Все давно привыкли, что Женя обязательно крутится недалеко от нее. Не рядом, но недалеко. Тихо и незаметно он сидел на банкетке, разговаривал с кем-нибудь, поигрывая брелком от ключей - их у него было много, и все затейливые. Не знаю уж, к чему подходили эти ключи, но точно не к сердцу Оли. Да он и не пробовал подобрать - не надеялся, что получится. Женя выбрал другой путь - стать для нее воздухом, невидимым, но необходимым. Ему нужно было видеть ее, сделать что-то для нее представлялось счастьем.
   Чем Оля, разумеется, не пренебрегала. Передвинуть пресловутый шкаф, забрать ночью из клуба, если случайный кавалер оказывался слишком горяч - тут Женя был незаменим.
   И ведь нельзя сказать, что он был некрасив или скучен, но лицо его, будто присыпанное пылью ожидания, наводило тоску. Некоторые из новеньких, те, что не знали расстановку сил, пробовали на Жене свои зубки, но быстро отступались - он, как радар, двадцать четыре часа в сутки был нацелен только в сторону Оли - ловить ее слова, ее желания, ее движения.
   Как-то Женя пришел с девушкой. По всему было видно, что она не слишком его интересует - он смотрел не на спутницу, а на реакцию Оли. Надо ли объяснять, что Оля была только рада, вздохнула свободнее - понятно, никуда бы Женечка не делся (на случай шкафов), а у нее перестало бы давить где-то в уголочке чувство вины.
   И все-таки мы ждали чего-то. В каждой компании есть тихони, которые однажды взрываются и выдают такое, чего никто и не надеялся увидеть. И когда Женя зашел на кухню в залитой густо-красным рубашке, я решила - вот оно. Порезал. Себя или соперника - в этот день Оля собиралась объявить, что выходит замуж. Но нет, всего лишь томатный сок - не выдержали руки, опрокинули стакан. А лицо Жени оставалось все тем же, приветливо-ровным. Он готов был переждать, пережить всех Олиных кавалеров.
   Сначала никто не заметил, что Женя исчез - немногие замечают, что в комнате осталось шесть полок вместо семи. Через неделю Оля позвонила - он не ответил. И это было неправильно. Оказалось, мы привыкли, что Женя здесь. Жени не хватало.
   Через пару месяцев Оля рассказала мне, что произошло. Как обычно, попросила чем-то помочь - привезти из магазина телевизор, кажется. Женя долго возился, настраивал технику и засиделся допоздна. Никогда такого не бывало, чтобы они долго оставались наедине, да еще ночью. Видимо, Женя решил, что это непросто так, что Оля дает ему знак - время пришло, действуй. И, распаленный годами ожидания, действовал он быстро. Уже не видел, что Оля подает совсем другие знаки. После она оправила одежду и сказала: "Ты понимаешь, что это ничего не значит?" Он ответил: "Да" и ушел. Странно, но даже случайно, на улице, мы никогда больше не встречались.
  
   Я представила, как сижу на вечеринке где-то в темном углу и тоскливо поворачиваю голову вслед за Артемом... отвожу взгляд, когда он проводит рукой по спине другой девушки... Ужасное видение.
   - Погоди, я же совсем забыла, зачем пришла! - оживилась Маринка. - Помнишь, ты помогла мне с подарком для свекрови? Это была бомба! Наш бультерьер в юбке рыдал и вздыхал над ним весь вечер. Серж похвастался перед другом - моя Марина... тонкое знание человеческой натуры... я не могла не сознаться, что сделала выбор с твоей помощью. Так этот друг, Митя, очень на тебя рассчитывает и готов заплатить.
   - Заплатить? - я даже поперхнулась шоколадом.
   - Дорогая, - серьезно сказала Маринка, - срочно заказывай визитки с надписью "Консультант по подаркам" - отбою от клиентов не будет.
   И призналась, что уже оставила Мите номер моего телефона, будучи уверена, что помочь я не откажусь. Молодой человек поссорился с женой и мечтает завоевать ее вновь.
  
   Презент-коучер. История успеха
  
   Я битый час бродила в переулках, разыскивая нужный дом, и таяла; в сауне, в которую превратилась Москва, навстречу друг другу устало шагали потные, раскрасневшиеся люди. И я, верно, такова - подумала с ужасом, откидывая волосы со лба и отдуваясь. Без веера на улицу не выйдешь. За углом, как спасение, показалось то самое кафе, в котором мы договорились встретиться с Митей. Как ни долго я плутала, а все же пришла на встречу раньше положенного, и "клиента" пока не было видно.
   Я всегда заказываю мороженое с горячим вишневым соусом; в том или ином виде этот десерт встречается в меню практически любого заведения с претензией. Наверное, у каждого есть такое же тест-блюдо, по которому он определяет, проникнется ли симпатией к этому ресторану или кафе. Антон, не заглядывая в папочку, всегда просил принести солянку, и что только ни пытались ему под видом нее всучить - от рыбного бульона с кусочком лимона до буайбеса.
   Пока готовили заказ, я, глотая кондиционированный воздух, немного пришла в себя и огляделась. Одно из любимых моих занятий - наблюдать за людьми. За тем, например, как реагируют обитатели кафе на новоприбывших: одни вскинутся на молоденькую девушку, другие, напротив, проводят взглядом зрелую красавицу; первая - как набросок, эскиз, который можно дополнить по своему желанию, вторая - законченное произведение искусства, им можно только восхищаться и любоваться, украдкой или не скрывая своих чувств.
   Нестерпимо чесалось истерзанное комарами плечо; приходилось незаметно класть руку на рукав и поглаживать искусанное место. Хм, незаметно... - если включить внимание, можно увидеть, сколько лишних движений совершают люди. Девушка за пару столиков от меня время от времени осторожно пододвигала телефон, быстро бросала взгляд на экран и тут же отворачивалась с независимым видом, саму себя убеждая в том, что всего лишь проверяла, который час. Рассеянно скользнув взглядом по полупустому залу, я заметила... Мне всегда казались преувеличением фразы вроде: "Она застыла, как вкопанная" или "Он не поверил своим глазам", но я действительно застыла в крайнем удивлении, увидев Артема. Он представлял собой портрет "Современного молодого человека на бизнес-ланче", какими их любят изображать в рекламе операторов сотовой связи - деловито стучал по клавишам ноутбука, прихлебывая из чашки правильный, полоска темного, полоска светлого, латте. Не то чтобы я считала, что фотографы не заходят в кафе и не заказывают кофе, - мало того, одна из самых известных его фотосессий именно что и запечатлела собой жизнь одного из московских кафе; нет, я не смела поверить в такую удачу - встретить Артема ненароком, чтобы это не выглядело, как охота на него.
   Но рано говорить об удаче - до тех пор, пока я оставалась незамеченной, даже само слово "встреча" было неуместным.
   Я решила, что неплохо бы привести себя в порядок, раз Митя запаздывал. Прошла совсем близко, но Артем не отрывал глаз от экрана.
   Через пару минут я вспомнила, что забыла у зеркала расческу. На этот раз он наконец-то увидел меня, легким пружинистым движением поднялся с места и подошел.
   - Привет. Какими судьбами...?
   - Человека жду.
   - О, человека. Звучит гордо. А я пристраивал свои работы в один журнал, здесь неподалеку. Ты чем-то расстроена?
   От сдерживаемого зевания (неучтиво зевать в присутствии кого-либо, собеседник может решить, что вы с ним скучаете) мои глаза поблескивали, и со стороны могло показаться, что я готова разреветься. Вместо этого я улыбнулась:
   - Все хорошо.
   - Ок, если что - я рядом.
   Ко мне спешила официантка, но поднос сверкал пустотой.
   - Девушка, знаете, ванильного мороженого нет, только шоколадное.
   Боже, несите хоть шоколадное, сливовое, клубничное, лишь бы холодное.
   Это было ошибкой. Я немного поковыряла ложечкой нелепое блюдо и оставила креманку. Не то, не так. Совсем как бывший маринкин ухажер Лёлик - всем хорош, только дурак. Мама главврач, а у сына две академки и группа с вечно недописанным первым альбомом. Гениальным, разумеется. Мне даже стало жаль мороженого, обращающегося в жижу, оно ни в чем не виновато.. Я могла бы решительно отказаться, или с негодованием вывалить десерт на голову официантки...
   - Здравствуйте, вы - Юлия?
   Митя оказался невысоким брюнетом с круглым добрым лицом. Хорошее лицо. О чем я тут же ему и сообщила. И чуть не добавила: "У Вас все будет хорошо".
   Люблю делать комплименты мужчинам. Они так мило смущаются - мужчины у нас не избалованные. От них все чего-то ждут - первого шага, красивых слов, убедительных слов, оправдания надежд. Зарплаты. А нам положено сидеть на троне и благосклонно внимать. Ведь что обычно говорят мужчине? "Какая у тебя классная тачка". Или: "О, отличный костюм". Или: "Ну ты молодец, в двадцать пять уже сколького добился". Им, разумеется, приятно - обратили внимание на символы успеха. "Достичь" - это ключевое слово, мальчиков так учили; заметили достижения - хорошо. Но почему бы не сказать мужчине, что он умный? Красивый? Сильный? Или: "Ты гений". Или: "Ты куришь трубку, правда? Как настоящий шкипер. Ты мой кумир". Не привыкшие к комплиментам, они радуются, как малые дети - как если десятилетнего мальчишку похвалить за удачно склеенную модель самолета. Мужчина по-другому взглянет на себя и на вас, будет стараться при случае еще раз оказаться рядом - вдруг снова похвалят? Приятно, черт возьми.
   Митя смущенно улыбнулся и уткнулся в спасительную папку меню. Через пять минут обмена стандартными фразами разговор вывернул на то дело, ради которого мы и встретились.
   - Расскажите что-нибудь о Вашей жене.
   - А что нужно рассказывать? Я даже не знаю, с чего начать...
   - Давайте первое, что придет в голову.
   Митя откинулся на спинку кресла и на минуту задумался.
   - Знаете, мы ведь с Юлей (ее тоже зовут Юлией) с самого детства знакомы. Родители часто, почти каждое лето, привозили меня в тот маленький городок, где она жила. Юленька была смешная... тоненькая девочка с испачканными зеленкой коленками. Помню, как изящно она приседала, подтягивая вечно сползающие гольфы. Однажды, когда Юле было лет пять, бабушка отправила ее на окраину, туда, где начинались луга, и город плавно перетекал в огород. Среди зелени прятались небольшие частные домики, и можно было недорого купить свежего молока. Юля взяла бидончик и пошла. На обратном пути ей, маленькой, тяжело стало его нести, и половину она вылила в траву. По краям бидона стекали капли теплого молока, выдающие преступление. Дома бабушка без особой хитрости разгадала, куда подевалась содержимое. "Моя ясочка, как же ты так неаккуратно шла? Упала?" - спросила она. Но платье было в полном порядке. Юля не стала обманывать... "Ба, молоко было такое тяжелое.. наверное, от очень большой коровы", - сказала она и предложила снова сходить к хозяйке. Бабушка рассмеялась. Юле стало обидно, что бабушка смеется, и она спряталась... в собачью будку во дворе... и совсем не заметила, как заснула. Домашние искали ее два часа: "Юленька! Юля!" - а девочка спала... Позже бабушка заметила, что Муха (дворовая собака) обнюхивает будку, но не заходит в неё. Муха вела себя странно, сидела возле своего домика и переводила взгляд с бабушки на будку и обратно. И даже не лаяла, чтобы не разбудить гостью. Бабушка догадалась заглянуть внутрь и обнаружила беглянку. "Юлечка-ясочка, в следующий раз я дам тебе совсем малюсенький бидончик, только не играй так больше в прятки" - сказала она, выбирая из волос внучки скатанную собачью шерсть... Я тоже очень тогда смеялся.
   Митя снова смутился, на этот раз интимности рассказанной истории. Все время монолога он смотрел в сторону, и его улыбка то светилась от нежности, то на долю секунды сменялась выражением растерянности и грусти. Я тоже старалась не поднимать глаз, рисовала на краю салфетки узорчатую рамку. Слушать про чужое общее не всегда приятно - будто подглядываешь, причем против воли, подчиняясь движению сильной руки, прижимающей голову к замочной скважине.
   Телефон пропищал, сигнализируя о новом сообщении. Номер был мне незнаком. "Слежу за ситуацией с земли и с воздуха. В случае опасности выброси красный флаг. Артем". Я и не знала, что у него есть мой номер.
   Неслышным призраком подлетела официантка, желающая заменить пепельницу, и вернула Митю в сегодняшний день, а меня - к Мите. Все-таки лучшее место для работы - это кафе. Чтобы кругом веселые люди, и заставленный недопитыми чашками стол, в молочной белизне чайничков - отражения картинок, блокнотов, мобильных, разложенных тут же, между блюдец. А посредине - ноутбук-пришелец, смотрит разъемами, шепчет клавишами. И куски сахара, оставляющие на поверхности стола дорожки из потерянных кристалликов - наше топливо.
   - Напомните Юле о том, что вместе росли, как многое вас связывает. Подарите ей какую-нибудь вещь, что вызовет ассоциации, пробудит воспоминания. Скажите, Вы ведь, наверное, поклонник минимализма? Строгие линии, отсутствие деталей, простые цвета?
   - Не то чтобы поклонник, но да, скорее да. Наша квартира подходит под Ваше описание.
   - Понимаю, Вам хочется самого современного, навороченного и дорогого, в пику тем убогим и безликим вещам, что наполняли дома наших родителей и бабушек. Когда мы вырастаем, хочется все выкинуть, потому что вещи окружают чужие - не нами выбранные. Кажется, они тянут назад, придавливают к дивану пухлой подушкой, хватают за ноги костлявыми пальцами засушенных букетов: "Оставайся с нами, будь, как все, как те, что тут были" - прочь, прочь, пусть будет только воздух, белые стены, стекло и металл. А потом понимаешь, что в каждом шкафчике и вазе - своя история. Становится интересно их разглядывать и разгадывать: толстый рассохшийся буфет, ковер с кривоглазыми косулями на стене, таинственная керосиновая лампа на чердаке дачи... И прошлого начинает не хватать. Оно необходимо как опора, основание всего, чтобы лестница, по которой намерен двигаться наверх, не повисла в воздухе.
   Еще важнее общее вчера: ничто так не сближает, как один факт на двоих, который можно вспоминать, и на пятый, десятый раз это так же приятно, как и раньше. Кто-то всю жизнь держится вместе лишь на этом клею. Прошлое, со временем все более светлое и приятное, сближает куда сильнее гипотетического общего будущего, которое может в один миг исчезнуть, так и не свершившись.
   Ох, что-то меня на лекции потянуло, извините. Надеюсь, Вы поняли, что я имела в виду?
   - Да-да... но можно попросить Вас съездить вместе со мной? Поможете выбрать... я знаю один магазин с чудесными старинными вещами, но боюсь растеряться перед выбором.
   - Хорошо..
   - Я заеду! Скажем, завтра? А заплачу уже сейчас! Спасибо!
   Я зачарованно разглядывала сотню долларов, которую Митя положил передо мной - никогда не думала, что можно зарабатывать, выбирая подарки. "А что, консалтинг - он и есть консалтинг!" - сказала бы Маринка. Я - презент-коучер. С ума сойти.
  
   Бабочки в животе
  
   - Деловая встреча? - Артем расслабленно плюхнулся на диванчик.
   - Что-то вроде этого.
   Первый раз мы оказались наедине. Я боялась покраснеть или ляпнуть какую-нибудь глупость, боялась, что не сумею поддержать разговор - вдруг Артем примется нудно рассказывать об объективах и выдержке, полутонах, о том, как падает свет - это болезнь всех, кто увлекается фотографией. Я же ни черта во всем этом не понимаю...
   - Жара... Не могу больше в этом каменном мешке.... уехать бы отсюда хоть на два дня.
   - У каждого в глазах плещется море.
   - Нет, я люблю Москву - только ночью... представь: мосты, незаметные в темноте, огни, как низко спустившиеся звезды, и последние автобусы призраками снуют по сонным улицам.
   - Или трамваи: едешь в пустом вагоне, трамвай звенит, окно раскрыто, за ним - запах нагретого за день асфальта, аромат листьев и свежесть ночи, а город совершенно пустой... и такое странное чувство.. словно попал в параллельный мир.
   - Мда.. а ты тоже романтик. Взлететь бы сейчас на пятнадцатый этаж, к птицам, и наблюдать, как вечер заливает дома розовой глазурью... Ты где живешь?
   - В Медведково.
   - Так вот где в России медведи ходят по улицам!
   - Конечно... с балалайкой наперевес.
   - Слышала, в Европе медведь обнаружился: границу перешел, вроде бы из Чехии в Австрию...
   - Да-да, у них такая шумиха поднялась...
   - Представляю, как бежали егери за медведем с визой: "Господин медведь, без документа никак нельзя, Вы нарушаете государственную границу"...
  
   "Боже, он такой же, как я. Это раз в жизни бывает - найти точно такого, как ты сам" - радовалась я. Мы по камешку насыпали плотину из общего - чтобы было на чем стоять, чтобы прочнее соединиться. И оно находилось, это общее - привязанность, интерес, факт. Делали словами зарубки, размечали выкройки будущих разговоров. Просидели целый час - одно цеплялось за другое, и полотно ткалось прочное и гладкое.
   - А я сто лет в этом чертовом лесу не был...
   - А я сто лет не каталась на чертовом колесе.
   - О, недавно делал съемку на аттракционах: девушки с мультяшными героями, иллюминация, виражи...
   - Да, подниматься в небо нужно обязательно с кем-то..
   - Чтобы не обидно было разбиться в одиночку?
   - Эй! Чтобы рядом был кто-то, на чьей широкой груди можно спрятаться!
   Артем выстукивал на столешнице неслышную мелодию и в какой-то момент его рука оказалась возле моей - возможно, случайно, но мне не хотелось верить в подобные случайности. Он поднял глаза и смотрел на меня на секунду дольше, чем это принято. "Почему ты не появился раньше?" - спрашивал мой взгляд. "Ты не была готова ответить "да", - отвечал его.
   Разговоры, каждое слово которых имеют двойное, тройное дно; "нечаянные" прикосновения, от которых пронзает, будто током, и долго потом чувствуешь еще легкую щекотку на коже - чудесные подарки первых встреч, которых так не хватает после.
   - Кстати, ты свободна завтра вечером?
   Что еще я могла ответить. Да. ДА!
   ***
  
   Людно у меня внутри, людно. Капризная девочка вяло переругивается со спортсменкой-комсомолкой, улыбчивый маньяк ухмыляется в сторонке, складывая из спичек план преступления, женщина-мать вяжет бесконечный шарф и бормочет под нос. Неудивительно, что среди этого разноголосого гомона совесть почти и не слышно. Только внутреннему голосу время от времени удается перекричать толпу и донести до моего сведения что-то важное. "Ты что, влюбилась?" "Думаю, да". "Но как это возможно? Ты видела его два раза". "Три! Нет, четыре если считать встречу возле клуба".
   Почему-то считается, что любовь, как пиво, должна отстояться, чтобы пена опала.
Слишком быстро, слишком просто - неправильно, если, конечно, это не секс на одну ночь. "Вы привлекательны, я - чертовски привлекателен, зачем же время терять" - это вполне. Век больших скоростей. Гормоны, стресс, который нужно снять, как снимают пальто в помещении - "чтобы было комфортно" ("комфортно" - это важное слово), ощущение полноты жизни - ну, вы понимаете... но секс - это еще ничего не значит. Так, для здоровья.
   А полюбить за месяц - никуда не годится. "Бабочки в животе", говорите? Нет-нет. Вы же знаете, откуда берутся бабочки? Сначала рождается гусеница, она ест, растет, матереет, готовит себе уютный кокон, в котором можно укрыться от мира и "разобраться в себе", разложить все по полочкам. А уж потом.. Так что любовь не бывает быстрой. Не верим, пока любовь не совершит пару подвигов, не перебредет пустыню и не покажет паспорт - что это она есть.
   А я против выращивания мохнатых гусениц и верю в чудеса. Хотя понимаю, что стремительная любовь, как и стремительные роды, опасна и грозит осложнениями - хотя бы тем, ЧТО может остаться после отстоя пены. Но если прятаться от нее, поглядывать в окошко и вздыхать - она, не дождавшись, уйдет.
   Не могу жить без любви. Я - существо парное.
  
   В гостях у Махараджей
  
   По случаю жары все население окрестных домов выползло на улицу - бабушки заняли скамейки, а мамочки и бездельники расстелили пляжные полотенца прямо на газонах. Глядят на выгоревшее небо, щурятся, как коты на солнышке. Кто-то и мурлычет тихонько, другие подставляют лучам незагорелые лица, вдыхают пряный тлен опадающего лета - недалекая уже осень пахнет корицей, кардамоном и душистым перцем. Катаю между пальцев гладкий камешек каштана - чтобы не заснуть. У нас тут, как в раю - высоченные сосны обнимаются с березами, шарики одуванчиков белеют среди травы, и дубы шепчут: "Тишшшше.. тишшше"... - все забывается. Нет сил сопротивляться. Растягиваюсь на скамейке, одним глазом посматривая за прохожими. И вдруг - выстрел в сердце: завибрировал телефон в нагрудном кармане рубашки. "Артем!". Дремота мгновенно рассеялась, негнушимися от спешки пальцами я вытащила мобильный из кармана и тут же выронила в траву. Черт! Черт! Еще пара гудков и Артем нажмет отмену вызова - никто не станет ждать так долго. Наконец-то выудила телефон из зарослей. "Да?". Митя. Ах да, в магазин.
  
   ***
   Хорошая большая машина, кондиционер, из колонок уютно разливался джаз - я перестала жалеть, что согласилась на эту поездку. Да и водил Митя замечательно - уверенно и невозмутимо. Я сразу расслабилась и наслаждалась музыкой. То, как человек ведет себя за рулем, многое значит. Сейчас, когда экстраординарных событий, в которых можно узнать человека настоящего, того, что спрятан глубоко, не так уж много (и слава богу, что их нет), "проверки на дорогах" вполне справляются с ролью "разведки". Если тебе, пассажиру, спокойно и комфортно, не дергаешься из-за каждого визга тормозов - значит, и в критической ситуации человек справится, не подведет. А то некоторым не только на свою жизнь, но и на судьбу пассажира наплевать. Один мой знакомый (в то время я считала его другом) оказался лихим ездоком. Пересечь двойную сплошную, проехать в обратном направлении улицу с односторонним движением - раз плюнуть. На состояние машины ему было плевать: подумаешь, помнется - в сервис ее, или новую купим. С гаишником договоримся. "Юльк, видела, мы чуть в аварию не попали" - и хохочет. Забавно, да? Приключение! А я и не видела, я, как назло, ему доверяла. После этого садиться к нему в автомобиль расхотелось. Через месяц он перевернулся на крышу на обледенелом шоссе - все обошлось, лишь собака, которую хозяин вез в ветлечебницу, перепугалась, но у собаки выбора нет: посадили - едет. Заикается теперь, наверное - гггг-а-а-в. А парень идет по жизни смеясь. Не разбирая дороги.
   - Митя, вы примерно наметили, что будем искать?
   - Только в общих чертах. Свадебное путешествие мы провели в Индии... Юля пришла в восторг от местной культуры... яркие цвета, филигранная работа. Она готова была скупить все товары в лавках, но даже если б наши средства ничем не ограничивались, где тот пароход, на который можно было бы погрузить сокровища... Думаю, сейчас самое время раздобыть какое-то из чудес Индии ей в подарок.
   - Понятно.. догадываюсь, как называется этот магазин, - без фотографий его товаров не обходился ни один интерьерный журнал - восточный колорит который год не выходит из моды.
   - Нет, это другой, недавно открылся - партнер приглашал на презентацию. Мне там, в общем, понравилось, но тогда я не подозревал, что когда-нибудь вернусь за покупкой - слишком вычурно.
  
   Как только дверь за нами закрылась, я очутилась в другом мире. Красные, желтые, охряные стены, узорчатые подушки и резные шкафы, инкрустированные столики, луноликие Будды с миндалевидными глазами, смешные Ганеши - божество богатства и удачи с головой слона - как тот, что украшает мой стол, только гораздо крупнее. Тонкие ароматы благовоний окончательно погружали в атмосферу неги и сказки. Я ничуть не удивилась бы, если б увидела в окне тощую корову - одну из тех, что беспрепятственно бродят по улицам индийских селений, но за окном, конечно, пылила душная Москва, о которой не жалко было на полчаса забыть.
   Посетители выглядели не беднее махараджей, и я тут же почувствовала себя оборванкой в "армейских" бриджах с сотней карманов и простой белой майке. Если б голову украшала бандана из платка от Hermes, можно было бы сойти за хиппующую знаменитость - деревянные браслеты, нарочито небрежно рассыпанные волосы, плевала я на ваши условности... и уверенно достать бумажник, стоящий дороже, чем весь мой скудный гардероб... а так я явно не дотягивала до уровня человека, присматривающего старинный портал для украшения новой квартиры. Впрочем - нет, не буду себя обманывать: даже озолотись я внезапно, мне не хватило бы лоска и уверенности, чтобы нести себя с тем непередаваемым шиком и спокойной грацией, что вырабатывается у человека, не думающего о хлебе насущном. Думаю, приди я сюда одна, без респектабельного Дмитрия-как-там-его-по-отчеству, продавщицы не пустили бы меня и на порог. Но Митя был моим пропуском. Девушки с дежурными улыбками на лицах просканировали его внешний вид и профессионально оценили планку доходов.
   - Здравствуйте, чем можем помочь?
   - Боюсь, вы - ничем не можете, а вот эта девушка - да. Мы разберемся, спасибо.
   Так-то! Съели?
   Я прошлась по залу и заметила двери, ведущие в другие помещения - магазин оказался очень большим. В соседних комнатах выставлялись полосатые английские диваны, кованые стулья, комоды с облупившейся краской - то ли действительно старинные, то ли искусно состаренные.
   Когда-нибудь я спрячусь в ящике для белья - в момент, когда внимательное око охраны отвлечется на удалую блондинку с мужем на поводке, что с истинно итальянской страстью выбирают обивку для дивана, - в этот момент я юркну в ящик и останусь в мебельном магазине на ночь. Буду бродить среди готовых интерьеров, примеряя их, как платья, на себя. Какой бы я была среди этих пасторальных комодов, с трогательными глазками на месте срезанных сучков? С чашкой тонкого стекла на диване? Беззаботно окуклившись в гамаке? Это же несправедливо, что можно прожить только одну жизнь. Мне хочется разных.
   Буду гулять меж умозрительных стен, перебирая руками полотнища штор, и представлять себе окна, которые могли бы быть ими украшены: тяжелые, цвета лаванды - для спальни, выходящей на тихий двор, эти, с завязками, в цветочек - для кухни в маленьком домике, незаметном, как родинка на ладони безбрежных полей.
   Буду всматриваться в зеркала, стараясь разглядеть отражения людей, что они насобирали за день. Вот девушка с красивым шелковым шарфом, змеей обвившимся вокруг шеи, поправляет прическу, солидный мужчина украдкой рассматривает блондинку в синем, а женщина средних лет, с усталым лицом, испуганно отшатнулась, будто увидев в глубине зеркал нежеланное будущее.
   Кому-то достаточно повесить картинку на стену временного пристанища, чтобы почувствовать себя дома. Я переставлю стул - пусть сдвинется сюда, к стене. Если забыть о тепле всех тел, что он принимал на себя сегодня, можно вообразить, что это мой дом - тот, что встретит меня лет через тридцать. Возможно.
   - Это из Прованса?
   Девушка-консультант хватала воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег - несмотря на жестокую жару, ее мучил насморк, и она секунду колебалась - не задохнется ли, если начнет говорить.
   - Вы интересуетесь интерьерами в французском стиле?
   - Нет, скорее в индийском...
   Продавщица удивилась и рассерженно отвернулась, а я поискала Митю - что ж я, право, бросила его одного...
   Митя разрывался между плетеными качелями и сундуком темного дерева.
   - Никак не могу решить.. качели одновременно напоминают и об общем детстве, и о востоке, но будем ли мы их использовать? Не хочется превращать квартиру в музей ненужных вещей.
   Так-так, хмыкнула я, он уже не сомневается в счастливом исходе "операции "Подарок", и прикидывает, куда они с женой приспособят эту вещь. Замечательно! Полдела сделано. Я наполнилась радостью за этих, в общем-то, незнакомых мне людей.
   - Сундук лучше - в нем можно хранить тайны. Совершенно сказочный сундук.
  
   Белые кораблики
  
   Артем все-таки позвонил.
   - Привет. У тебя дома есть бумага? Принеси листочек с собой.
   - Бумага? Лист бумаги?
   - Ну да.
   - Какого размера? Цвета?
   - Это неважно. Даже лучше, если она будет цветной или с рисунком.
   - Ок...
   Я хотела положить в сумку пару листов обычной бумаги для принтера, но побоялась показаться банальной. Жаль, что в квартире не найдется чистой фотобумаги - хороший бы вышел намек... Ну вот, засобиралась и опаздываю на свидание. Времени на раздумья не оставалось, и я вырвала страницу из журнала мод.
  
   - Принесла? Молодец. Что тут у нас... оооо.. оригинально. Твой кораблик будет самым необычным.
   - Кораблик?
   - Бумажный кораблик. Ты же умеешь их мастерить?
   - Когда-то умела...
   Мы сели рядом на скамейке и сворачивали бумагу, сгибали уголки, смеялись. Неловкость ушла. Артем хитрый. Что обычно делают люди на первом свидании? Сидят напротив друг друга, держат в руках чашки, бокалы или сигареты. Это удобно - смотреть поверх них на собеседника. Глоток-пауза, взгляд в окно, "я на минутку", молчаливое ожидание официанта... Предсказуемо и скучно. А мы будем пускать кораблики.
   У Артема понтовый, с трубами, а я забыла, как мастерить такие и отправила в плавание самый обычный - как тот, что носят на голове адепты вечного ремонта. Только маленький. Река русалочьи пахнет рыбами и узкими проливами, пускает зайчики в глаза. Но вода холодная, недобрая, мои пальцы покраснели, и он отогревает их, легонько дуя на ладони.
   Еще немного посмотрим, как удаляются, наклоняясь то вправо, то влево, два белых лайнера, и пойдем. Он держит меня за руку - хороший знак, я жутко люблю, когда за руку. Я улыбаюсь, не поднимая глаз, и слушаю веселый сочный голос. Так хорошо просто идти вдоль реки, улыбаться незнакомым, и они ответят - сегодня все кажутся счастливыми, или так кажется.
   Много лет назад, в другом городе и совсем с другим человеком мы так же пускали кораблики, гадая, доплывут ли они до моря. Сухогруз и круизный лайнер. Чтоб за суденышками было кому присмотреть (вдруг сядут на мель, встретят пиратов или еще что), мы посадили в них капитанов - киндер-сюрпризовских львят. Мой был с барабаном, а его - с гитарой. Кораблики, наверное, застряли в первой же луже, а мы до моря добрались, правда, ни разу - вместе. Но сегодня - это не вчера, верно?
   - Пойдем к остальным?
   - Остальным?...
   - Так я не сказал тебе? Вот дубина! Мы с друзьями устраиваем акцию, "Свистать всех наверх": заплыв бумажного флота. Когда еще люди соберутся попускать кораблики! Вспомним детство. Если затея удастся и придет достаточно народу, попадем в Книгу рекордов Гинесса.
   Что за дурацкий день... и это безжалостное солнце... блики от воды, а я забыла надеть темные очки... Артем молодец - набережная запружена людьми, и с сотней из них он знаком - то и дело кто-то подходит обниматься. Камеры... милиция с мегафонами.. Артема уже отнесло в сторону и он не оборачивался, чтобы найти меня. Пожалуй, лучше было уйти - у меня не возникало желания наблюдать за установкой рекорда. В новостях прочитаю.
  
   Крутится, как карусель, которую не схватишь быстрой рукой - ударит по костяшкам, пролетит, сливаясь в разноцветный ветер, и стоишь с пойманной пустотой в кулаке. Рядом. Мимо. Балансирует на той немыслимой, казалось бы - неудобной, точке, когда картинка еще не сфокусирована и можно в любой момент отойти на шаг, в спасительную тень угла: "Ты что-то слышала? Показалось. Неверно поняла" и слова так двусмысленны, что лучше и не пытаться толковать их так, как хочется. "Так как насчет?.. - Ты о чем? - Ну ты же понимаешь...". Спроси напрямик - изовьется змеей, исчезая в песке, как последняя капля из пригоршни. "Показалось. Неверно поняла". Ждет черного по белому.
   Не в центре, с краю.
  
   Лишние дни
  
   Снова спасительный звонок от Маринки.
   - Хэй, как ты?
   Я невнятно пробормотала ответ.
   - Заходи! Расскажешь про историю с подарком - Митя в восторге.
   Счастье, что у меня есть Маринка, с которой можно скоротать одинокий вечер. Иначе пришлось бы слоняться по квартире и щелкать каналы, пока не сморит сон. Разрываться между голодом и нежеланием готовить для себя одной. Я представляла испачканные соусом поварешки, доски, исчерканные черными отметинами ножа, и оброненные полукольца лука, скользкими червяками падающие под ноги - не освященная пометкой "для него" или "для них" необходимость резать, жарить и запекать превращалась из приятного времяпровождения, таинства, чуда в тяжкую обязанность.... Кстати, о еде: не забыть зайти в супермаркет - у Маринки еды никогда не водится.
   В детстве ее запирали на кухне и не выпускали, пока не доест. Сквозь застекленную дверь, отделяющую царство еды от царства уюта и - главное - от царства милых домашних развлечений, удобно было следить за постепенно пустеющей тарелкой. Пустыня, гладкая и безжизненная - вот к чему надлежало стремиться. Родители, озабоченные аппетитом Маринки (а вернее, полным его отсутствием), даже раздобыли редкостные тарелки с рисунками, которые открывались бы пытливому взору по мере удаления с них пищи, но и это не помогало.
   - Я тебе эту кастрюлю на голову надену! - в сердцах шипела добрая мама. - Ешь давай! Вот на Юлю посмотри - молодец ребенок!
   Подспудно я понимала, что хорошо бы слыть лучшей в чем-то другом и не отказалась бы посидеть взаперти на этой волшебной кухне, где за каждой дверцей таились сокровища: круглобокие банки с вареньем и - огромные - с прозрачными, светящимися компотами или сгрудившимися возле крышки, будто рвущимися наружу помидорами; разнообразные печенья, и даже домашние, сложенные в кулечки из промасленной пергаментной бумаги; трубочки длинных макарон с дыркой посредине, через которые можно было тянуть компот, до тех пор, пока они не промокали и не превращались в клеклый провод.
   Но меня не запирали. Меня устраивала почти любая еда. Видите ли, я честно люблю даже кашу, хоть как-то не принято любить это немудреное блюдо. Кривить лицо, демонстративно ковырять ее ложкой - ведь так обычно бывает. Мне же нравится, как тает на поверхности масло, будто лужи после быстрого ливня, нравится солнечная пшенка и поджаристая гречка с островками грибов.
   Не разлюбила я кашу и после десятков походов, когда неотступная мошка соперничала по степени убийственности с моросящим дождиком, и каждый искал себе места возле тихо потрескивающего костра, и не каждый его находил, а нам, малышне, приходилось драить песком котелки, жирные после гречки с тушенкой. Войти в воду в резиновых сапогах, надежно, и постепенно продвигаться в глубину, чтобы, охнув, почувствовать, как вода, мгновенно перелившись через край, устремляется внутрь - было особым, на грани мазохизма, кайфом.
  
   Маринку еда так и не увлекла, что видно было по узким ее пальцам и стройным ногам. Не думала она выучиться готовке и во время недолгого своего замужества - ему было двадцать два, ей девятнадцать, они развелись через два месяца и на законный вопрос: "А зачем?.." синхронно смеялись, что хотелось праздника. Действительно, белое платье невероятно Маринке шло, половник же - ни капли. Родители пытались приучить ее к ножу и сковороде, папа особенно налегал с рецептом какого-то дивного, повышенной полезности, овсяного киселя, секрет которого передавался в семье со времен Смуты, но тщетно.
   Мы валялись на диване, придирчиво осматривая журналы с картинками "Трендов сезона", когда запищал домофон - Серж.
   - Ну-с, что-нибудь съедобное в доме найдется?
   - Там, в холодильнике свежий гуакамоле.. хамон, немного торта, Юлька принесла....
   Серж присел на ручку кресла и расстроено ответил:
   - Да.. с тобой каши не сваришь...
   - Да далась вам всем эта каша! - неожиданно взвилась Маринка и побежала на кухню. Слышно было, как в сердцах она гремит посудой (новенькой, ей от силы пару раз и пользовались) и пускает воду. Я представила: в одной руке сигарета, в другой - тяжелая, наполненная молоком кастрюля... неравный бой.
   Когда я вошла в кухню, Маринка плакала - обожглась кипящим молоком, Серж утешал ее, убирая намокшие пряди с лица: "Тсс.. тссс... сейчас в ресторан пойдем... ну зачем мне кухарка? Да еще и раненая".
   Я, несомненно, оказалась лишней. Смущенно откашлялась, напоминая о своем существовании. Маринка подняла глаза и извиняющимся голосом пролепетала:
   - Погоди.. в магазин сгоняем ..., - но каждому было ясно, что мне следует уйти; что я должна простить им то, что они счастливы и влюблены, что я одна, а они - вдвоем, и это не провинность.... Они были влюблены и особенно безгрешны... я оставила голубочков и отправилась домой.
   Завтра только четверг... Никогда еще я с таким нетерпением не ждала понедельника.
  
   Бывают лишние люди, а бывают лишние дни. Я никак не могла придумать, чем заполнить время - пустые дни раздувались до размеров бесконечности, и чем бы я ни занималась - читала книгу, изучала новости, гуляла по бульварам, разговаривая с самостоятельными и деловитыми бездомными псами - неизменно обнаруживалось, что прошло не больше часа. Загадочное существо - человек; вечно нам не хватает личного пространства и только и мечтаем, что остаться одни и насладиться свободой и покоем, а стоит этой мечте осуществиться - не ведаем, что делать с этой свободой...
   Решила навести ревизию в квартире - в беличьем колесе будней на это никогда не хватало времени. Достала с антресолей сто лет назад купленный мешок для мусора - нарядно-голубой, с яркими желтыми ручками - и приготовилась сыпать в него ненужное. Ненужное не находилось.. то есть, на посторонний взгляд, половина моих любимых вещей с легкостью полетела бы в мусорку - они исполняли не свойственные им роли. Но кто сказал, что вещи должны быть именно тем, для чего они созданы? Что скрипучий бабушкин сундук с перетянутой железными полосками крышкой - место для хранения вещей, а не скамья или стол? У каждой вещи свой характер. Вот, например, эта большая глиняная кружка почти сразу отказалась терпеть внутри горячее - треснула. Да и не пью я кофе из широких, уемистых сосудов, доверяю его уютным маленьким чашечкам "на пару глотков". Так что кружка отправилась на полку, и звонкие чужеземные монетки оценили ее гостеприимный простор. Кружкина сестра занялась разведением цветов - теперь из этого "горшка" хищно топорщится "щучий хвост".
   Шелковый шарф цвета коралла возомнил себя поясом. Стул считает, что он и не стул вовсе, а шкаф - "разве не видишь, сколько у меня вещей и даже вешалка зацепилась за спинку?". В закладки для книг - целая очередь: игральные карты, фантики, голубиное перо. Хотят разделять и властвовать - мол, заблудится хозяин в буквах, без меня.
   Когда-то я была знакома с ванной, которая по субботам мнила себя кроватью, и с радиолой, на старости лет начавшей карьеру шкафчика - хозяин прятал за заднюю стенку бутылочку-другую. И, конечно, каждый хоть раз в жизни видел книгу-сейф.
   Ну как избавиться от кого-то из них?
   С ящиками стола обстояло еще хуже. Каждая ракушка, фотография или безделица спешила рассказать историю своего появления. Я брала вещицу в руку и надолго замирала, погружаясь в те дни, перебирала картинки прошлого. Этого чертика привез из Испании Антон... а эти расписные маракасы - с Кубы... может быть, выбросить их, чтобы не напоминали?..
   В мешок для мусора полетели лишь пара старых счетов и расческа с обломанными зубьями. Негусто, зато день подошел к концу.
   Позвонила Маринка с предложением прогуляться. Мой ангел-хранитель - старается не дать мне закиснуть в унылом мирке. Я вышла на балкон - ровное тепло августовского вечера нежно обнимало за плечи.
   Мы сидели на скамейке возле пруда. Трава битым стеклом хрустела под ногами. Я подумала, что это один из последних вечеров, когда можно было умоститься на деревянной скамье и предаться приятной беседе, не отвлекаясь на неуютное ощущение, которое, если задуматься, рождалось холодным деревом, с которым соприкасалась жаркая, укрытая лишь парой слоев тонкой ткани, плоть. Если сказать просто - это был один из последних вечеров, когда можно было посидеть в парке без опасности отморозить зад. Скоро выпадут первые заморозки, пряча под хрусткой корочкой воспоминания о лете, и каждая фраза, как это бывает в комиксах, будет появляться внутри белого пузыря - в облачке пара, вылетающего изо рта.
   Мы ели мороженое, я - осторожно обкусывая глазурь, в которую запеленато толстое полено пломбира, Маринка - беззастенчиво облизывая "фруктовый лед". Вдруг она отвела в сторону палочку с насаженным на нее мороженым и вздохнула.
   - Меня с квартиры прогнали.
   - Дела... пять лет... почти сроднилась...
   - Хозяйка приехала с недоброй вестью - из армии возвращается сын, теперь он взрослый, должен жить своей, отдельной жизнью.
   - Удивительное совпадение: стоило тебе закончить ремонт, как тут же...
   - Вот-вот.
   - Ищешь новую?
   - Серж уговаривает переехать к нему - давно ждал повода... но.. можно перекантоваться несколько дней, пока не придумаю, как быть?
   - Да конечно.. давай..
   Мы увлеклись и не сразу заметили, что наш разговор не теряется в пустоте, а по словечку собирается и усваивается. Внимательная слушательница сидела рядом; если б это не выглядело вызывающим, она, подобно радару, развернулась бы к источнику всем телом, а так ее включенность распознавалась по несколько напряженной, застывшей позе; школьный транспортир зафиксировал бы отклонение в несколько градусов от вертикальной оси. Мы буквально слышали, как обрывки наших историй, яркие и сочные, с аппетитным чавканьем исчезали в ее мозгу. Заметив внезапный интерес к своей персоне, слушательница бросила пару быстрых встревоженных взглядов, но положения не изменила. Тогда "вещание" прекратилось - передачу исказили страшные помехи. Мы встали и пошли вглубь парка, как вспархивают куропатки, когда их спугнет слишком близко подошедший натуралист.
   Я смотрела в темнеющее небо и думала о том, что мне, в отличие от Маринки, некуда возвращаться. Ее всегда ждут милые Ваня и тетя Зина... А я ни за что не вернусь в Родной город и лишь недавно поняла - почему.
   Удивительно алогичен и непредсказуем механизм запуска ассоциаций. Никогда не угадаешь, какое слово, звук или особенный жест вызовут в памяти цепочку картинок и дадут ответ на давно мучивший вопрос. Разглядывая красивый красный мак на рекламе поняла, отчего редкие наезды в город детства царапают до крови зазубринами. Потому что этого города больше нет.
   Нет черемуховой рощи возле АТС - высоченных, обсыпанных черными ягодами деревьев, что стояли кружком, оставляя нам для игр защищенную от ветра полянку. Мы забирались на самую верхушку и, как птицы, клевали терпкую черемуху, от которой чернел язык и болели животы.
   Нет непроходимых, будто джунгли, зарослей за домом, где здорово было прятаться, где, как казалось, таились сокровища, и враги, и, конечно, тайны, но все, что мы находили - прохудившийся, кривой от старости, сапог или зарытые кем-то "секретики" - их не трогали, чтобы кто-то другой не разорил твой собственный, случайно наткнувшись.
   Нет тех людей, кто помнит легенды "замка Тамары" - обычного советского долгостроя, а мы-то думали.. и вряд ли кто-то еще называет дома по именам, как делали мы: "сиреневый дом" или "вторые дома", "стекляшка"... И тот дом, где я выросла - хоть и цел, но потемнел, врос в землю, и в мои окна смотрят чужие люди.
   Так что этого города больше нет. Будто кто-то украл, перенес в неведомые дали, аккуратно вырезав лоскут карты, и заменил подделкой - почти такой же, похожей, но чуткое сердце чует - не то.
   Я стараюсь бывать там как можно реже, и каждый раз поражаюсь двойственному ощущению - родству с ним и чуждости его одновременно. Точно, как и родители, которых не получается не любить - даже если ненавидишь... Не хватает сил наблюдать, как эти близкие мне люди планомерно и даже с азартом уничтожают друг друга...
  
   В кармане запищал телефон. "Куда ты так внезапно исчезла, Золушка? До полуночи оставалось четыре часа. Катаюсь на велосипеде по набережной, твоего кораблика не видно - наверное, добрался до моря...". Артем...
   "не попал ли он в шторм? Берегись девятого вала" - быстро проклацала я кнопками.
   "у меня велосипед-амфибия..."
  
   Хорошо иметь домик в деревне
  
   Мои окна смотрят на рассвет и по мере того как солнце, выползая, длинным языком лижет дома, и они проявляются на фоне светлеющего неба, как изображение на фотобумаге, комнаты наполняются светом и приходит пора добраться до кухни и заварить кофе. Суббота. Неслышно шлепая босыми ногами по гладким плиткам, подхожу к столу и вижу следы преступления - сухие, жесткие крошки, приметы грядущей войны - ибо мало что выводит из себя скорее и надежнее, чем эти свинские хлебные крошки. В доме кто-то завелся... и я крадусь по квартире, сжимая томагавк, как вдруг вспоминаю и тут же кухонный нож превращается в лопаточку для торта - гости же, гости.
   Не те, что забегают на чай и оставляют после горы неубранной посуды - или не оставляют, с уважительной горячностью вызываясь выйти на сражение с жирными от торта блюдцами. Нет, это Маринка - задержится на день-два, а то и неделю, и ей дозволено делать все, что захочется. Но если б каждый был так внимателен, что закрывал дверцы и двери - сколько убийств можно было бы предотвратить, если помнить о мелочах. Незакрытые дверцы шкафов - зияющие дыры в обшивке корабля, а за ними вакуум, который все затягивает в себя, страшная бездна, которую я не в силах вынести. Я хожу по квартире, захлопывая одну за другой, спасая себя и окружающих, как вдруг взгляд падает на мокрые пятна на полу. Что это? Быть может, рыжий кот запрыгнул в открытое окно, прячась от дождя, и наследил? Но нет, кошки не летают... возможно, соседи устроили бассейн и с потолка вода проникает ко мне, угрожая неловким падением на скользком полу? И я крадусь по квартире и вдруг понимаю, что Маринка пробежала в нежное тепло кровати прямо из душа, и веревка обращается в жгут приветливого полотенца.
   Терпение, ведь вполне может статься, что ее до немоты бесит моя привычка оставлять повсюду недопитые чашки.
   - Может, поедем к твоим на дачу? Ягоды с куста, речка? Скоро сезону капут.
   - Поезжай, если хочешь, а я останусь. Поедешь?
   - Я бы поехала...
   - Так я Сержу свистну, он тебя отвезет.
  
   Зеленый еще лист, но с желтыми подсохшими краями, пару раз перевернувшись в воздухе, лег на некрашеный стол во дворе. Август. Смутное недовольство, как червяк, грызло изнутри, и так было жаль себя, что хотелось плакать. "Ты исчезла.." и никаких "давай встретимся". Черт, черт, черт... Антон никогда не погружал меня в пучину сомнений... Артем же - мастер недосказанности... Чем гонять по кругу предположения, жевать одни и те же мысли, лучше окунуться в зеленый шум, щуриться на солнышке, отключить телефон.
   На длинной скамье - батарея банок, сладких фонариков, солнце светилось сквозь них красными, оранжевыми искорками, терялось в плотных чернилах черники, выныривало, заполняя стеклянный дом прозрачных желтых абрикосов. Зрелое лето.
   Тетя Зина заметила меня на тропинке, засуетилась:
   - Ой, обед-то еще не готов, может, настрогать бутербродов?
   - Да нет, спасибо, теть Зин, подожду, до Сахалина сгоняю.
   Велосипед недовольно звякнул - занежился в сарае, и я, уже раскручивая педали, на ходу вспоминала, как держать равновесие. Амортизатора нет, каждый камень вырастал в препятствие, я сосредоточенно сжимала руль, совсем как в детстве, как в первый раз. Все вмиг изменилось: забыты проблемы и сплин, есть только разбитое шоссе, грозящее поцарапать коленки, и впереди рыжий Сахалин с торчащими в стороны вихрами-соснами.
   Задумчивая рыжая корова с большим белым пятном на боку застыла среди дороги, мотает головой, отгоняя мух, не знает, куда пойти: вперед, назад?
   Мужик копал землю, одним быстрым движением втыкал лопату, неторопливо ставил ногу, вдавливал, переворачивал, пот стекал по майке, рисуя по треугольнику спереди и сзади. Щенок посчитал, что это игра, напрыгивал на лопату, мешал мужику, тот тихо матерился, отгонял собачку, та подтявкивала - дуэт.
   На косогоре, спрятавшись в высокой траве, целовались парень с девушкой, и синие цветы склонялись над ними, качаясь от ветра, мазнули по щеке, будто целуя. Жаль, не умею снимать.. может быть, попросить Артема дать пару уроков?... Представляю, как часто обращаются к нему с подобными просьбами...
   К моему возвращению все было готово, накрыли стол. В кастрюльке мокли огурцы, заполняя все вокруг густым ароматом укропа. Полная сковорода молоденькой картошки с грибами еще пошкваркивала по краям, пузырилась маслом. Только что с грядки, пузатые важные помидоры и рогульки огурцов были разрезаны пополам и переложены тугими стрелками лука. Но я тянулась к оладьям с жареными сливами в меду - объешься и только и останется, что глазеть на них, со страданием расстегивая пуговицу на джинсах. Да, и кувшин холодного молока, запечатанного сливками, к себе поближе.
   - Ну, приятного аппетита!
   - Как вы там, в Москве?
   - Духота, люди, люди... в понедельник - на новую работу.
   - Ну дай бог, дай бог.
   - Давайте чем-нибудь помогу?
   - Да мы тут сами справляемся... навещаете нас - вот и помощь. Что Маринка-то не приехала?
   - Ну она.. там... - не говорить же, в самом деле, что ее с квартиры погнали - разволнуются.
   - Ясно. Если ягодок только пособираешь? Сохнут на ветках, не успеваем снимать.
  
   Вечером я сидела на корточках под кустом поздней смородины, обрывала по ягодке в тазик. Стук, стук - падали розовые шарики. Петухи пели, где-то мычали буренки. Телефон молчал - ах да, я же выключила... нет сообщений.
   Спать все еще было рано. Помаявшись от одиночества и непонятного томления, выпросила толстый тяжелый альбом в кожаной обложке и долго рассматривала в альбоме черно-белые фото Ваниных родителей и бабушек-дедушек, снятые лет пятьдесят назад - портреты людей, вовсе мне незнакомых. Обычные снимки, "для семьи", и салонные, те, что потом надписывали химическим карандашом, запечатывали в конверты и рассылали родне, разбросанной по всему огромному союзу.
   Так странно - совершенно нездешние лица. Как люди держатся за руки, как они смотрят в камеру - кажется, все наполнено высшим смыслом, который нужно разгадать, но не дается, как если пытаешься разглядеть надпись в темноте, а спичка вспыхивает и гаснет.
   Другие люди. Как будто бы более глубокие и цельные, чем мы. Может быть, это оттого, что "сделать фотокарточку" тогда было событием, к которому готовились, внутренне собирались? Шли к фотографу, как на исповедь?
   Или, может, слишком мы разбросаны сейчас, через одного - "в поисках гармонии" и счастья, которое никак не догнать, и вот эта потерянность проявляется на снимках?
   Не знаю. Но когда вижу на современных фото тот нездешний взгляд - цепляет. Как маркировка "ценный груз". Поймать его не каждому дано, Артем - умеет, будто снимает с человека шелуху и появляется на снимке настоящий, такой, каким мечтает, чтобы видели.
   Не могу не думать об Артеме.. наваждение.
  
   Воскресенье. В кухне разлит легкомысленный запах варенья. Он плыл мимо меня к окну, я непроизвольно потягивала носом и то и дело оглядывалась на большую чашку, полную свежих пенок. Пока я спала, тетя Зина успела превратить мои ягоды в вкуснющее желе, только есть его рано - должно настояться, застыть. Вот если б пенок... но нельзя так, сразу... угощение нужно заслужить. Удивительно: никто из моих друзей не производит ничего материального. Маринка - переводчик, я - несостоявшийся журналист, а значит, снова - офисный планктон, Мишка пускает деньги на ветер... тьфу ты, устраивает вечеринки. У Сержа - консалсалтинговая фирма, то есть тоже предприятие по производству слов... Артем останавливает мгновения... даже Антон, такой основательный, ничего не делает руками - помогает людям отдыхать, хотя это, конечно, тоже нужно... но если судить строго, все мы - пена...
   Я вспомнила, как неделю назад, в будний день, мы бегали с Маринкой по магазинам, благо ее свободный график и моя безработность это позволяли.
   - Хорошее место ГУМ. Красиво, народу мало... можно посидеть спокойно на скамеечке, поговорить, - Маринка лениво потянулась.
   - Народ, между прочим, на работе, потому его здесь и нет, - вредно уточнила я.
   - А кто тогда все эти люди? - Маринка театрально обвела рукой галереи.
   - Бездельники.. такие, как и мы. А ведь труд когда-то сделал из обезьяны человека.
   - Но эволюция не стоит на месте! За тысячи лет люди могли бы научиться не хвататься за палку-копалку по звонку.
   - Будущее за теми, кто умеет распоряжаться своим временем, - согласилась я. - Черт, я всегда мечтала о таком цвете волос, как у этой цапли, что тащит папика в Pennyblack...
   Маринка резко крутанулась на каблуках, пытаясь получше разглядеть, и чуть не свалилась.
   - Ой, ну и слава богу, что не получилось, - утешила она меня.
   - Нет, ты только представь, никто из нас не один из наших знакомых не изготавливает каких-нибудь вещей. Добываем деньги из воздуха! А мне вчера приснилось, что я сажаю растения. И они отлично растут, под самые облака, и я, значит, говорю: "Боже, как я люблю свой...", - припомнив гибкие ростки из сна, высотой с девятиэтажку, я рассмеялась, проглотив последнее слово - "огород".
   - Твой - что?..., - я смеялась так заразительно, что Маринка не выдержала, прыснула и присоединилась ко мне. В это время из бокового прохода вылетела тетка в чем-то пышно-меховом и с размаху впечаталась в Маринку.
   - Совсем обалдели что ли! - заорала тетка, отпихивая хлипкую Маринку. - Ржут, как лошади, глаза проглотили!
  
   - Ты что, язык проглотила? - допытывалась у меня тетя Зина. Ох, что-то я замечталась. Нужно хоть что-то полезное сделать. Вырастить горох, или что там я высаживала во сне, конечно, не удастся, но приложить руку к нарезке овощей, наверное, дозволят.
   - Теть Зин, помочь чем-нибудь?
   - А давай.... Тесто раскатывать умеешь? Я чебуреки затеяла.
   - Вы покажите, попробую.
   - Это несложно. Побольше чуть-чуть нажимай...
  
   В руках у меня скалка, живот, коленки и даже волосы перепачканы мукой. Круглая деревянная скалка - аккуратное полено с ручками, двоюродный брат Буратино - катком проходится по пухлым кругляшкам заготовок, расплющивая тесто в гладкий круг. Тетя Зина споро забирала полуфабрикаты, прямо из-под рук, выкладывала в серединку горку фарша, складывала пополам и прорезывала края железным колесиком - вжик! Волнистая полоска обрезков отшвыривалась в сторону тыльной стороной руки. Беленький, голенький чебурек ждал очереди поплескаться в кипящем масле, пошкворчать на сковороде, на глазах превращаясь в аппетитный румяный пирожок.
   - Какие красавцы у нас получились, а? А что ты одна опять? Антон улетел?
   - Нет, мы расстались.
   - Сбежал, значит...
   - Не то чтобы сбежал... я сама виновата.. так получилось, что...
   - Да знаю я тебя, не рассказывай. Мужчины - это хищники, вот чего тебе нельзя забывать. Выслеживать, загонять, потом - играть, отпустить на шаг, снова сграбастать лапой - в крови у них, - рассказывала тетя Зина, оглядевшись, не слушает ли Ваня. Вани поблизости не было - чинил кран в саду. Я слышала сквозь раскрытую дверь железный стук инструментов и негромкую Ванину матершинку. Понятно теперь, откуда у Маринки любовь к охоте.
   - Нельзя выйти на большую полянку, разложить кресло и, приняв красивую позу, ждать. Неинтересно. Вот если он прыгнет, а тебя на кресле нет - это дело.
   В большущей миске - свежий розовый фарш, наверно, с килограмм. Это сколько же чебуреков придется налепить? Вздыхаю. Изобразила заинтересованный вид.
   - И даже если парень последний телок, будет пытаться выглядеть поопаснее. И все они, хищники, любят мясо. Вот Илюшку Олькиного помнишь? Совсем дрессированный был, ходил за ней, как привязанный, на руках носил. И что? Женился, кулаком по столу: "мало мяса". Показывает, значит, что он хоть и одомашненный теперь, мирный, но тоже в лес смотрит. А ты куда смотришь? Катай. Еще катай.
   Затрещало масло, пуская пузыри, и наконец-то сытный чебуречий дух перебил аромат варенья. Хм, приворотное мясо.
   Пора возвращаться - завтра к Мише. Электричка выехала полупустой, дачники подтянутся только к вечеру - с корзинами, сумками, полными припасов. Я налегке - как ни пыталась тетя Зина нагрузить дарами природы, отказалась. Взяла только пару продолговатых кабачков и круглых помидоров - настоящих, с дразнящим запахом зелени. На Маринкину долю ничего, она не ест. Как там, кстати, Маринка... Я представила разоренный дом, шумную компанию, досыпающую на креслах...
   - Привет, все путем?
   - Угу..
   - Я еду, готовь хлеб-соль.
  
   Экс-секс
  
   По привычке Маринка оставила дверь открытой, и я торпедой ворвалась в прихожую, наполнив тесное помещение цветом, шумом и свежим запахом помидоров.
   - Не поверишь, кто встретился мне возле дома! - я выдержала эффектную паузу. - Лёлик!
   - Лёлик? Поверить не могу!.. - удивление Маринке не далось и не вытянуло бы тройку из самого добродушного экзаменатора.
   - Нееетт... да неужели.. неетт... Марина! Не ты ли уверяла, что больше никогда, и даже если случайно заметишь, перейдешь на другую сторону?
   Маринка отвернулась, закурила сигарету и, усевшись с ногами на подоконник, уставилась в окно.
   - Ты не правильно поняла. Того, что было раньше, нет. Я звоню, он приезжает. Потом уезжает.
   Так-так.. выходит, пока меня не было...
   - Мальчик по вызову? Лёлик? - хмыкнула я.
   - Ну.. он же в курсе - я.. Серж... И знаешь, - засмеялась Маринка, - теперь, когда из наших разговоров исчезли чувства и "отношения", стало легко и хорошо.
   - Погоди. А у него кто-то есть?
   - Не знаю, - Маринка наконец поймала мой взгляд (еще бы, через минуту я просверлила бы дырку в ее голове), - то есть.. ну конечно, есть.
   - И тебя это не беспокоит?
   - Абсолютно. Мне от него нужен только секс. Не думаешь же ты, что я снова..
- Ох, предпочитаю не думать, что ты снова. А что Серж?
   - О, Серж вьет гнездо. Когда он понял, что исчезла необходимость "брать вес", доказывать, что он супергерой, и днем, и ночью, стало так хорошо. Вчера ездили с ним выбирать диван.
   - Выбрали?
   - Нет, мне ничего не понравилось.
   Бедный Серж. Весь мир готов положить к Маринкиным ногам, но целого мира мало. Так бывает.
   - Водевиль. Интересно, кто из вас сам себя обманывает. Ты уверена, что Лёлик понимает свое нынешнее положение?
   - Разумеется, мы поговорили.
   Я представила эту сцену и захихикала. Бывает забавно "увидеть" друзей и знакомых в спальне - одно дело стоны и акробатические этюды неизвестных актеров, и совсем другое - людей, с которыми ты списывала алгебру или клеила обои.
   - И ты так и сказала: только секс, ничего личного?
   - Нет. Я сказала: "Давай обойдемся без взаимных упреков, объяснений и предъявления прав друг на друга". Разве нужно еще что-либо объяснять?
   - Мда. Наверное, каждый мужчина втайне мечтает о легких необременительных отношениях, но вряд ли кто-то из них согласится, чтобы его использовали как секс-объект. Мужчина скорее готов пойти на роль покровителя и учителя - пользоваться деньгами и знаниями незазорно, это утверждает его как высшее, сильное существо. А "онли секс" - унижает. Нет?
   - Но именно Лёлик любил повторять, что нужно относиться к жизни проще, не изобретать лабиринт, если можно пойти напрямик. Он должен радоваться, что пусть и не сразу, но я усвоила урок.
   - Ох, если он поймет, что за роль отведена ему в новом спектакле, тут же пойдет в атаку. Спортивный интерес!
   "Пи-пиип, Пи-пиип!" - свалилась смска.
   - От Лёлика. Приглашает вечером на концерт.
   Ха-ха. Игра началась.
   - Пойдешь?
   - Вот еще! Посмотрим кино? Будуары, пеньюары, бювары... тебе полезно вспомнить, как это бывает - флирт, двусмысленные шуточки... ты со своим собственником Антоном совсем сноровку потеряла, а?..
  
   Фильм оказался вполне сносным. Графы строили козни, графини - крутили шашни.
   - Какие платья! - простонала Маринка. - Почему я опоздала на триста лет! Блистала бы на балах...
   Я промолчала. Уж я-то знаю: угоразди меня открыть глаза веке эдак в XIX, я родилась бы не в княжеских покоях, а шестым ребенком в семье крепостных. Папаша лупил бы нещадно, суп из топора пучил живот, ночью прямо под боком плодили бы бедноту братья со своими женами... а потом, расторопную и живоглазую, меня заметили бы во время сбора чего-то там, да хоть бы и той же смородины, скучающие "бары" и перевели в людскую. Руки мои покраснели бы и распухли от бесконечной стирки тех-самых-платьев, я кусала бы подушку, что никогда мне таких не носить, жадно вдыхала на кухне ароматы ванили и косила глазом на господское бланманже (по рукам! по рукам!). И однажды зашила бы рукава хозяйской сорочки, ради того чтоб увидеть, как перекосится от негодования ейное нарумяненное лицо. Меня бы прилюдно выпороли, сослали на самые мерзкие работы.. а дальше совсем грустная история.
   Но вдруг, если бы, все-таки повезло и первый крик мой раздался в комнате с лепниной? Вот когда пригодились бы все мои недоразвитые таланты: сочинить в альбом стишок про вновь-любовь, разлить акварель на мольберте (ах, какая колористика!), задушевно спеть романс и, уж конечно, потренироваться в словесных дуэлях. И когда мне, наконец, обломились бы те-самые-платья, я б научилась танцевать все положенные танцы и доводила кавалеров до исступления своим бойким язычком. А однажды приехал бы из уездного города папА и сказал смущенно: "Ты ведь помнишь Николая Денисовича?" (как не помнить этого бравого старикана лет сорока пяти, с которым папА служил когда-то), - "Он составит твое счастье". И куда бы я засунула свою фирменную независимость и самостоятельность? Терпеть каждый день седовласового мужа? Увольте. Пришлось бы сбежать с каким-нить гусаром... ну, дальше совсем грустная история.
   Так что черт с ними, с платьями.
  
   Праздник, который всегда с тобой
  
   В городе появилось множество босых людей. Они бродили по улицам, не стесняясь своей голоногости, ездили в транспорте, будто бы не опасаясь, что в толчее им могут отдавить незащищенные пальцы. Жара. Все сходят с ума. Не знаю, пускают ли босоножек в кино и рестораны? Не думаю... для посещения различных заведений они, наверное, носят в сумках туфли, завернутые в шуршащую бумагу. Существуют же правила.
   Да, никогда не злите официантов. Некоторые из них, те, что еще не надели маску пофигизма, или слишком ретивые, принимают колкости близко к сердцу. Второй раз за неделю я оказалась в этом кафе и с неудовольствием отметила, что нас собирается обслужить тот же официант - с гладко зачесанными назад сальными волосами и капельками пота на кончике носа. Зануда. Он тоже меня узнал.
   Я заказала жасминовый чай и малиновый чизкейк. Мой спутник - что-то итальянское, он бодро выговорил сложное название, видимо, не в первый раз. Официант вернулся довольно быстро, составил тарелки с подноса на стол, взял в руки заварочный чайник и медленно, плавно, без каких-либо эмоций, вылил содержимое на мою белую майку. Я настолько опешила, что не закричала, не замахала руками, а, как завороженная, наблюдала за тонкой струйкой. Не стоило в прошлый раз говорить то, что я сказала.
   Закричала я позже. Я требовала администратора. Официант (его звали Константин, как я прочитала на бирке) безропотно повел меня к дверям в кухню. Мокрая майка бесстыдно облепила тело, но меня это не волновало. Я была взбешена.
   За дверью открылась путаная система коридоров, удивительно, откуда такая огромная кухня в обычном кафе на восемь столиков? Мы шли и шли, петляли, я едва поспевала за быстрым шагом официанта, почти бежала, чтобы не потерять его из виду. Наконец он нырнул с комнату с табличкой "Для сотрудников" и практически сразу вышел обратно. Странно, он стал выше ростом, и значительно, нацепил поверх жилетки пиджак, но все-таки это был он! "Какого черта!", - заорала я, - "где администратор!". Кажется, я даже топала ногами, вцепившись в лацканы его пиджака.
  
   Проснулась в поту - столбик термометра уверенно полз к тридцати. В восемь утра. Бррр.. помотала головой, прогоняя видение. Смысл сна был кристально ясен, в сонники не гляди: новая работа, офисные крысы, борьба за существование - все то, чего я страх как не люблю, но от чего ни спрятаться, ни скрыться.
   Маринка еще спала, разметавшись, далеко откинув одеяло. Я стыдливо отвернулась, оделась, и тихо вышла, затворяя дверь. Удивительное дело - я нисколько не опаздывала, времени хватало даже на то, чтобы позавтракать, а ведь обычно мне не удается приехать вовремя, как ни спеши. Антон Сегодня можно было и не ловить маршрутку, бодро дойти до метро пешком.
   Деревья проглядывали из дымки, словно сквозь вуаль. День обещал быть жарким, но в этот утренний час в длинных тенях пряталась прохлада. Я сорвала травинку, погадать: "петушок или курочка"? Выпала вихрастая "курочка". Я не смогла вспомнить, что это означает, и рассеянно жевала травинку. Стебелек оказался сладким. Солнце еще не слепило глаза, весело играя в намытых витринах.
   В вагоне было людно, я и забыла, как это бывает - от сутолоки быстро отвыкаешь. Парочка напротив слушала плеер, один на двоих: белый (R) наушник - под рыжую прядь, белый (L) наушник - в ухо с тремя сережками. Раскачивались в такт, парень отбивал ритм на коленке девушки. Хорошая картинка, нельзя не улыбнуться. Справа от меня сидела девушка в блузке из текучего, скользкого шелка, мягкие волны которого хотелось пощупать, пропустить сквозь пальцы. Я едва могла справиться с желанием протянуть руку и прикоснуться к ткани. Девушка поймала мой взгляд в зеркальце (она поправляла помаду), спрятала футлярчик в карман и тоже посмотрела на парочку напротив, но без улыбки. Через минуту ее губы начали подрагивать, она закусила их, объедая свежую помаду, и, не сдержавшись, принялась плакать. От неловкой необходимости смотреть на чужие страдания некуда было деться, если только закрыть глаза, изображая сон. Что приключилось у этой девушки, понять было нетрудно; немало найдется людей, способных равнодушно или даже с радостью созерцать счастье других, лишившись собственного. Не так давно я в слезах выключила фильм, как только герои приближались к хэппи-енду. Сейчас же внутри меня же уже не переворачивались никакие мучения - об Антоне я постановила не думать и крепко держалась этой стратегии, да и рана, казалось, затянулась, присыпанная свежим целительным порошком новой влюбленности, мысли же об Артеме пока не досаждали, лишь легонько покалывали иголочками - "что будет?" и никаких "что было", потому что не было еще ничего.
   На станции "Ботанический сад" в вагон вбежал черный пес. Пассажиры мгновенно, как по тревоге, подобрали ноги, схватились за сумки, но пес и не думал бегать по проходам. Он чинно сел и весь перегон не сводил глаз с дверей. На "ВДНХ" с достоинством удалился.
   Мне бы поучиться у него достоинству.
  
   Табличка на входе сообщала, что агентство "Праздник, который всегда с тобой" располагается здесь. За дверью обнаружилась лестница, жавшаяся к стене; с другой стороны пролета во всю высоту здания сверкало стеклянное полотно. Повторяя шагами зигзаг лестницы, я забиралась все выше и выше в небо - так мне казалось, деревья давно скрылись внизу, а конца пути не было видно.
   Я запыхалась и раскраснелась, когда, наконец, заметила вторую, точно такую, как внизу, табличку, и Мишу - он курил на лестнице, ожидая меня.
   - Да ты небесный капитан! - проворчала я.
   - А как же, выше - только звезды. И они здесь бывают.
   - Да-да, в окне. Можете их голыми руками брать.
   - Точно! Про нашу фирму нельзя сказать, что "звезд с неба не хватаем".
   - Ха-ха. Это какой этаж?
   - Восьмой.
   Я представила ежедневный марафон по пересеченной местности. А если придется выехать на встречу и вернуться?
   - Ого.
   - Что делать, лифта в этой части здания нет, как и перехода в ту половину, где он имеется. Зато большая экономия.
   - И бесплатный фитнесс для сотрудников.
   Миша затушил окурок и галантно открыл передо мной дверь.
  
   В глаза ударил гомон красок и фактур. Гроздья надувных шаров, ярких, гладких и раскрашенных, подпирали потолок, выглядывали из-за поворотов, свисали сверху донизу цветные ленты, крупные блестящие бусы - все это шевелилось, покачивалось, струилось между полосатых столов и стульев с меховыми спинками. Я словно попала в подводный мир, где водоросли перебирают узкими листьями, пропуская пестрых рыб. Среди многоголосья разговоров выделялись крики больших попугаев, что перелетали из одного конца помещения в другой, задевая крыльями шары. Я все ждала, что какая-то из птиц клюнет гирлянду, приняв ее за кисть гигантского винограда и верно - один из шаров лопнул, заставив меня вздрогнуть.
   По законам жанра, сотрудникам было бы положено ходить в карнавальных костюмах или хотя бы носить маски животных, но этого не было - не иначе, чтобы уберечь от окончательного помутнения рассудок посетителей этого странного места.
   Я снова пожалела, что не умею снимать - живописная обстановка просилась в кадр. Стоит купить фотоаппарат, стоит... Артем помог бы выбрать... Не откажется же он помочь в такой малости? "Ты ищешь повод", - одернул меня внутренний голос.
   - Растерялась? Привыкнешь, - Мишка ободряюще сжал мое запястье и повел в один из закутков. Девушка хмурилась, поглядывая на экран ноутбука.
   - Алена, познакомься - это Юля, она умеет писать разные тексты. Юля - это Алена, она умеет доставать что угодно, из-под земли. Девушки, я вас оставлю.
   - Привет, - Алена протянула мне руку. Если бы нужно было охарактеризовать ее одним словом, это было бы "Надсмотрщица". Несмотря на миловидность правильных черт лица этой высокой блондинки, была в ней излишняя жесткость, сухость человека, привыкшего давить в себе эмоции. Замешкавшись, я, ответила на уверенное рукопожатие - последний раз жала руку женщине в школе, на вручении аттестата. Влажная ладонь директрисы надолго отбила у меня охоту к этому способу проявления дружеских чувств.
   - Готовим большую выездную вечеринку для сети эко-супермаркетов, голова кругом. Называется "Грин-фест". Дресс-код - "прийти в зеленом", еда, напитки - только зеленые...
   - Абсентом будете поить? - захихикала я, предвкушая, какой оргией может закончиться такая вечеринка.
   - Крашенной тархуном водкой, - улыбнулась Алена. - Значит, слова умеешь складывать... У клиентов никак не ладится праздничная речь, займись.
  
   - Мы тут сочинили кое-что, - мялся толстячок в рубашке, застегнутой на все пуговицы. - Откомандировали меня. Мучаюсь, - ему было жарко, он отдувался и поминутно утирал лоб косметическими салфетками. Вытершись, он комкал салфетку и бросал сморщенный шарик в мусорное ведерко, промахивался, вскакивал с места, нагибался... это мельтешение никак не давало сосредоточиться на тексте.
   - Можно попросить Вас принести чего-нибудь попить?
   - Водички? Вот я и о том же думаю! Водички! - толстячок довольно покатился в сторону офисной кухни, освобождая гораздо больше места, чем физически мог занять.
   За десять минут из выданной мне "болванки" я без труда состряпала текст речи - внятной, не без юмора, с минимально необходимым количеством бравурных цифр. Не "Оскар" же это, в конце концов. Толстячок в восхищении долго тряс мою руку (что же это за день сегодня, что каждый норовит схватить меня за руку) и потащил бумажку к факсу - визировать.
   - Знаете что еще... - проговорил он полувопросительно, заискивающе заглядывая мне в лицо, - не можем придумать, что подарить генеральному. Голову сломали! - толстячок изобразил, как сотрудники ломали голову, получилось похоже на повешение, но, возможно, это было недалеко от реальности: не придумаешь - не сносить тебе головы.
   - Все у человека есть, - продолжал он, - яхта, замок, даже маленький зоопарк.
   - Значит, дарить нужно что-то нематериальное, - кивнула я.
   - Здоровье что ли? Его не купишь, - грустно пошутил толстяк, - А Вы знаете - что? За идею готовы заплатить.
   Похоже, карьера "консультанта по подаркам" из шутки на глазах превращалась в профессию.
   - Так..., - задумалась я. - Хороший дядька?
   - Честно? - клиент затравленно осмотрелся.
   - Вы считаете, здесь кругом камеры и диктофоны?
   - Мало ли... - он несмело засмеялся и откинулся на спинку стула. - Так себе мужик. С зубами. Иначе б фиг он это все заполучил. Но нас не обижает, хотя гоняет по-черному.
   - Как Вы считаете, генеральный чувствует, что вы... ну... не особо пылаете к нему страстью?
   - Думаете, ему не наплевать?
   - В какой-то мере - конечно, но все же человек и ему приятно будет увидеть расположение сотрудников. Он приезжает на работу одной и той же дорогой?
   - Да, въезд на территорию офисного центра только один.
   - Ок. Предлагаю поступить так...
   Вкратце моя идея сводилась к следующему: в день вечеринки путь босса преграждали бы "засады" - люди с транспарантами "Андрей Анатольевич, мы Вас любим" и т.п. жаль, что эра пионеров канула в Лету, отряд барабанщиков непременно тронул бы сердце начальника.
   - Хорошо бы еще голых девок с признаниями в любви, - заржал толстячок.
   - Вы зря смеетесь! Иногда самая дикая мысль неожиданно бьет в точку. Девушки с портретами генерального в руках, - знаете, как те, что неторопливо прохаживаются с номером раунда на боксерских состязаниях, переплавляя агрессию зала в совсем другую эмоцию... гениально.
   В поисках завершающего аккорда для этого фантасмагорического сценария я ощупывала взглядом помещение, и заметила вдруг, как, раздвигая руками полоски ткани, будто буйные заросли тропических лесов, к нам приближался... боже, нет... бывает, люди кажутся похожими, и, вызывая в памяти любимый образ, порой мы надеваем его, как маску, на вовсе не схожих людей...
   - Артем, дорогой, приветствую! - засуетился толстячок, вскакивая со стула, и с горячностью принялся трясти Артему руку.
   Недоумение на его лице было столь же высокого градуса, как и мое ликование, которое я пыталась скрыть, скомкать, спрятать в карман... Неистовая радость прорывалась наружу улыбкой, я не могла сдержать ее. Когда кто-то, кто занимает твои мысли, беспрестанно будто бы ненароком попадается на пути, трудно убедить себя не видеть в этом руку пособницы-судьбы...
   - А мы тут с Юляшей придумываем, чем Пал Петровича порадовать. Юленька, это Артем, отличный фотогра...
   - Мы знакомы, - засмеялся Артем.
   - Ну, я пойду работать дальше, до свидания, - я поднялась и направилась.. куда-нибудь, поискать Мишу, "надсмотрщицу", кого-нибудь, чтобы Артем не заподозрил, что я ищу возможности побыть с ним лишнюю минуту. Толстячок нагнал меня и сунул в руку новенькие хрустящие купюры:
   - Спасибо, Юленька. Я Вам еще позвоню - что на плакатах написать и вообще. Угу?
   - Обязательно звоните.
  
   - Работать у нас будешь? - непроницаемый взгляд Алены истолковать было непросто.
   - Наверное. Да. Какое-то время...
   - Привет, - сказала она и широко, лучезарно, улыбнулась.
   - Привет... - нерешительно повторила я - здоровались уже... возможно, у них проводят и обряд инициализации новых сотрудников?
   - Чай? Кофе?
   - Да нет, мерси, - отказался Артем, и мой дурацкий ответ вовремя замер на губах. - Покурим? - это предназначалось уже мне.
  
   - Пойдем на крышу? Любишь крыши?
   - Обожаю, - рядом с ним я напрочь забыла о боязни высоты. Впрочем, если смотреть в глаза, возможности напугаться тому, как далеко внизу земля, просто не будет.
   На крыше Артем развернул меня спиной к ограждению, наклонился близко, будто собираясь поцеловать в шею - мое сердце скакнуло вверх, я чуть не съела его, сглатывая слюну - и выдохнул:
   - Признавайся: ты меня преследуешь. Куда бы я ни пришел - везде ты...
   Холод металла, обжигающий кожу, почти растворился, не спасая от бездны внизу. И тут Артем отпустил меня и перегнулся через перила:
   - Шучу. Все-таки Москва - ужасно маленькая деревня. Хуторок.
   - Ага. И Миша в ней председатель.
   - А мы - свинарка и пастух.
   - И кого ты пасешь?
   - Тучи! Смотри, сейчас пойдет дождь, - Артем заливисто, мастерски свистнул... и ничего не случилось.
   - Я люблю ливень - слушать его жизнерадостную дробь по подоконникам и крышам. А серенький дождичек ненавижу - под эту тоскливую песню хочется лить слезы вместе с тучами.
   - А я люблю успеть добежать до дома за минуту до того, как небо разродится, и ухмыляться собственной прозорливости. Потом сижу с большой чашкой чаю и шоколадкой и радуюсь, что не нужно никуда идти.
   - Зря! Это забавно - оказаться под дождем, брести в босоножках по теплым ручьям и огромным лужам с бооольшими пузырями, заливаясь смехом под раскатами грома, ведь это смешно - оказаться перед стеной дождя с таким нелепым оружием, как зонтик.
   Будто в ответ на мое бахвальство, седая туча прохудилась, и первые крепкие капли ударили по плечам. Мы запрокинули головы, подставляя лица дождю - прохладный душ вмиг унял жару, жестяные заплатки крыш быстро темнели, и воздух мятно пах мокрой листвой. Я высунула язык и ловила дождинки, как в детстве. Артем же вытянул руки ладонями вверх.
   - Чувствуешь, как мягко прыгает дождь по ладони? Совсем ручной.
   - Слушается дядю-пастуха.
   - А ты слушаешься дядю-пастуха?
   - А иначе что?
   - А иначе... - Артем сграбастал меня в охапку. Только тут мне пришло в голову, что рубашка, должно быть, насквозь промокла...
   - Пойдем, простудишься, - он выпустил меня и легонько шлепнул по заднице.
  
   Вам букет
  
   Я заимела собственный стул и рабочий ноутбук, что означало "Вы приняты". В середине следующего дня секретарша с недовольством допытывалась, точно ли меня зовут Юлей - разве что паспорт не просила предъявить, и та ли я, в общем-то, Юля... после долгих разбирательств вынула из-под стойки роскошный букет - доставили курьером. Сотрудники любопытно вытянули головы. Служба в "Празднике..." начиналась неудачным вступлением: ни для кого не было секретом, что я давняя знакомая босса, что не добавляло всеобщей любви, а тут еще цветы от воздыхателей... Долго голову ломать не приходилось - кроме "метателя салфеток" благодарить меня было некому. Пожалуй, впервые в жизни букет прекрасных лилий не радовал, а печалил.
   - Не расстраивайся, Юль, - уговаривал Мишка, - помнишь мультик про двух медвежат, которым дедушка дал задание - собирать камни? За каждое хорошее дело - камушек в один мешок, за плохое - в другой. Полный мешок "хороших" камней обещал какой-то приз. Хорошо медведям, все-то у них просто - плюс или минус, среднего не дано. А у людей? Сказать человеку нелицеприятную правду - это хорошо или плохо? Сладкая ложь, конечно, никого не обидит, но толку от нее? Будет человек и дальше тешить себя неправильным восприятием ситуации. В лучшем случае время потеряет.
Или дать в долг, зная, что тебе этих денег никогда не видать? Вроде никак нельзя не дать, понимаю - они человеку нужны, и человек мне этот небезразличен, но понимать, что он не расстарается, чтобы заработать и вернуть?... И правильно ли будет в этом случае помочь? Неловкая ситуация. Так что не думай, будто мешок с "плохими" камушками перевешивает. Время...
   - ..покажет! - и мы привычно засмеялись.
   - Кстати, ты какую еду больше всего любишь?
   - Мороженое.
   - Нет, эта не еда, это баловство. Я про настоящую, такую, чтобы под водочку...
   - И сразу под водочку.
   - Понимаешь.. правильная еда - она без спешки, не глотать куски вперемешку с книжкой или новостями по ТВ, и не на людях, когда думаешь, как половчее разрезать стейк ножичком... а так, чтобы сесть с хорошими людьми, прочно сесть, с разговорами, под водочку...
   - Вас понял. Тогда картошку с белыми грибами, жареную, полную сковородку. И накалывать на вилку шипящий грибок, а он бы с писком прыгал по тарелке.
   - Да... хорошо. Но я бы сейчас крабов... эх, отломал бы клешню и посасывал сок, и панцирь так, знаешь, с треском, а там розовое, нежное... ой, не могу, умираю, крабов хочу. Погоди... сейчас... - он зашуршал, роясь в ящике стола.
   - Повезло. Все есть, - и выдал мне пакетик чипсов. Грибы со сметаной.
  
   Многие предпочитают не вести дел вместе с приятелями - к ним трудно относиться беспристрастно, и если друг допустит ошибку, ему многое можно простить, что потом выходит боком. Еще один побочный эффект - необходимость постоянно видеться, и вместо радости при встрече иногда оказывается, что вы успели намозолить друг другу глаза. Если, по счастью, и этого не случилось, велика вероятность, что даже оказавшись вместе за сотню миль от работы, вы станете обсуждать условия поставок товара (или чем вы там занимаетесь), вместо того чтобы оттягиваться вовсю, и посиделки плавно перетекут в очередную "летучку". Но бывает и так, что от ежедневных встреч дружба только выигрывает, набирается соков и общих тем - так произошло у нас с Мишей. После свадьбы его редко можно было затащить в компанию - то ли супружеский долг диктовал: "больше времени проводи с женой", то ли жена отсекала "неблагонадежных" знакомых - будь то любитель покутить или незамужняя подруга - искусно распределяя свободное время в пользу семейных пар. Теперь же, сталкиваясь в коридорах (образно говоря, ибо никаких коридоров в офисе с "открытым пространством" не было), мы снова стали ближе, оживились, будто вернулись во времена студенчества.
   Мишка был старше меня на два года и шесть дней и вечно влюблялся не в тех женщин. Он забирался на подоконник, раскуривал трубку и сквозь яблочный дым и решетку из пальцев рассказывал о том, как его пассии петляли, исчезали и удивляли. А я негромко слушала. Это бывает нужно - чтобы просто слушали, не перебивая, без вопросов, советов и "этого следовало ожидать". Со мной мужчинам легко - дружить: я теряю голову лишь перед одним типом принцев, не ставя зацепки на остальных. И умею слушать.
   Он снова начал звонить, болтал о том, о сем... Сегодняшний его голос меня тревожил.
   - Ты можешь приехать? - спросил он без обычных предисловий.
   - Ну конечно, Миш. Что-то случилось?
   - Нет-нет, просто нужно поговорить.
   Если учесть, что я ни разу не получала приглашение "заехать" за то время, что он был женат, что-то все-таки произошло. Через пару минут он выдал себя:
   - Что ты делаешь, когда тебе плохо?
   - Физически или душевно?
   - Наизнанку, до душевных колик, с утра до вечера, до кончиков пальцев..., - начал он.
   - Все-все, понятно...беру себя в охапку, доношу до метро, бросаю на сиденье и везу в большой светлый магазин, где разглядываю в зеркале себя и красивые наряды и, может быть, что-то покупаю.
   - Да разве заткнешь тряпками дырку в сердце?
   - Не заткнешь, так задрапируешь! Ну а ты?
   - А я пеку пиццу.
   - Пиццу? Не думала, что ты умеешь готовить.
   - А я и не умею ничего больше. Приезжай, а? Приедешь?
   - Как я могу бросить тебя в таком раздрае! Ждите, Чип и Дейл спешат на помощь.
  
   Он и вправду приготовил продукты, миски, истерзанную доску и бритвы-ножи.
   - Пицца, как и любовь, начинается на подъеме, - он раскрошил полкубика дрожжей и залил их теплой водой. - Немного сладких слов (добавил пол-ложки сахара), немного пыли в глаза (и ложку муки). И важно ненадолго оставить, чтоб мысли перебродили.
   Через 15 минут в миске вкусно пахло брагой.
   - Хлебом! Плохая девочка. Смотри, сколько пены - пелена первых месяцев, хехе.
   Закваска, шипя, смешалась с мукой, солью и жирным маслом. Тили-тили-тесто, жених и невеста.
   - Некоторых, я знаю, воротит от того, как можно мять ЭТО руками.
   - Фригидные люди! Это же плоть, ее надо тискать.
   Затисканный желтый шар теста был укутан полотенцем и отправился отдыхать. А Мишка занялся начинкой.
   - Помидоры. Это сама любовь - сочные, как поцелуи, гладкие, как кожа. И если надкусишь - брызжут. Потом лук - кто не плачет и подругам не плачется! Оливки - вот она не пришла, и на душе черно. А ветчина - куда же без мяса! Луной сыт не будешь.
   Грибы остались без ярлычка.
   - А сыр?
   - Ну, что напоминает тебе расплавленный сыр?
   Я скромно промолчала.
  
   Через час тесто покорно лежало тонкой лепешкой, а я в порыве вдохновения выкладывала на ней шедевр импрессионизма из разноцветной мелко резанной еды.
   - И не забудь посыпать орегано, без приправы жизнь скучна.
  
   Все двадцать минут, что пицца издевалась надо мной из духовки, я кругами ходила по квартире, прикидывая, как бы научиться паковать запах в банки. Шкворчащий сыр на тоненьком хрустящем тесте обжигал язык, но я не могла ждать, пока "чувства" остынут.
   - А теперь рассказывай.
   - Я все уже рассказал, выдал все секреты.
   - Не обманывай, для чего-то же ты заманил меня.
   - Чтобы нафаршировать пиццей и съесть!
   Наш "тайный" язык всегда был несколько игрив, и сторонний слух заметил бы тут лишние для дружеского разговора нотки. Так обычно бывает у тех, чья дружба началась с романа или благополучно миновала эту стадию, начавшись и закончившись в сердце одного из друзей. В этот момент мне пришло в голову, что Мишина жена, всегда подробно контролировавшая мужа, за вечер ни разу не позвонила.
   - А где Анюта?
   Миша перестал улыбаться и взялся крутить ремешок часов.
   - Скоро будет. Знаешь, последние месяцы меня не покидает чувство, что я женился не на той.
   - Михаэлло, если мне не изменяет память, "не те, что надо, женщины" - это твоя специализация.
   - Да, но одно дело, когда ты добровольно ныряешь в омут страстей и готов страдать ради пары дней рая, которые твоя возлюбленная выдает, как по карточкам в блокаду, и ты ждешь этого момента, грезишь о нем, и совсем другое - проживать все оставшиеся дни в аду, рядом с той, что тебе всех дороже, терпеть ее равнодушие...
   - Равнодушие? Равнодушные люди не звонят по двадцать раз на дню.
   - Это другое. Это желание обладать, оно к любви отношения имеет самое опосредованное.
   Миша, которому "нужно чувствовать, что он нужен" попался в собственную ловушку.
   - А что Антон, не объявился?
   - Нет.
   - Странно... хотела бы его вернуть?
   - Нет.. да... не знаю, - я огласила весь возможный набор ответов. Действительно - позвони сегодня Антон с предложением забыть нелепость, которая нас разлучила, что я ответила бы ему? Два года наших отношений успели подернуться дымкой, получить штампик "прошлое". Что-то закончилось, что-то не началось, балансируя на грани между "еще не" и "уже не"... Снова влезть в любимые старые джинсы или попробовать что-то новое?.. И не висело ли бы над нами невидимым мечом сомнение, не потому ли я сказала то, что сказала, что мне подсознательно этого хотелось?..
   В замке заворочался ключ, заставив внутренности сжаться. Звяканье ключа в двери может быть как самым желанным, так и самым отвратительным звуком на свете, в зависимости от того, ждете ли вы кого-то или молите бога, чтобы этот кто-то никогда не появлялся в радиусе тысячи километров от вас. Я не могла не вспомнить, что с ключом в руке я в последний раз видела Антона - и с удивлением поняла, что это видение все еще доставляет боль, тогда как была уверена, что шрамы затянулись.
   - Привет, - бросила Анюта от двери, - Мишка, ко мне подойди, - и пощелкала пальцами - этим жестом подзывают официантов.
  
   Снова прислали цветы. На этот раз в букете пряталась карточка: "Самой внимательной девушке на Земле". Внимательной? Той, что дарит внимание или той, что замечает каждую деталь? Моя уверенность в том, что я верно угадываю адресата, таяла - многовато для обычной благодарности... тем более что толстячок за мою совсем не изнурительную работу полновесно заплатил. Кем бы мог быть этот таинственный поклонник?
  
   Мисс Счастье
  
   Город бомбили. Причем ясно было, что это не разовый налет, а планомерное уничтожение. Мы сидели в темном доме и смотрели, как взрывы раскрашивают небо издевательским салютом. Кварталы рушились один за другим. Страх гипнотизировал, приковывал к месту, и только и оставалось ждать, когда очередь дойдет до нас. Все равно бежать было некуда, бежать было некогда... Но это так жутко - смотреть в пасть удаву и не двигаться.
   Что лучше: покорно ждать, когда судьба настигнет тебя, или продолжать жить, как ни в чем ни бывало, мол, случится так случится? С этой мыслью я проснулась.
   Сегодня "Грин-фест"! Я снова увижу Артема... и снова сосущий холодок отравит мне день. Завидую тем, у кого все однозначно, тем, кто не ищет смыслы и подсмыслы в словах, делах и взглядах. А тут просыпаешься ночью непонятно почему. Фары ночных машин ползают по потолку, маленький паучок непугано спускается к самому лицу. Загулявшая парочка под окном.. девушка кричит громким шепотом "Ну, ударь меня... или поцелуй".
   И не знаешь - то ли поплакать в подушку, вот она, под щекой, и не такое в моей голове видала, или, может, радоваться, что все так, а могло бы и по-другому (хуже? лучше? это если знать, что на самом деле хорошо, но как на этот вопрос ответишь - "да" и "нет" не говорить, белое/черное не называть).
   Я - телочка, забредшая в шиповник: дурманящий аромат, нектар на губах и нос в колючках.
   За неделю Артем звонил дважды - разговоры ни о чем. Как будто ввинтили в сердце штыри и тихонечко за них тянут. До определенного момента это даже не больно, всего лишь тягостно и мерзко. Не брать трубку? Не объяснишь почему, что за дурацкая блажь, откуда взяться обиде?...
   ***
  
   Мишины сотрудники (правильно было бы сказать "наши", но я все еще не чувствовала себя вполне "своей") расстарались на славу: берег водохранилища превратился в загадочную Гринландию. Притаившиеся среди пальм закуски - единственное, что имело здесь цвет. Грязный, перемешанный с камнями и мелким мусором, песок надежно упрятали под свеженьким газоном, что не вырос на скудной почве по приказу волшебника, а приехал на большом грузовике - газон раскатывали, как ковровые дорожки, из рулонов. Столы, напитки, лодки - сплошь оттенки травы, только мелькали, нарушая монохромность, то красная майка, то белые шорты тех, кто неверно понял условие "придти в зеленом" - исключительно в зеленом. Эко-продавцы играли в мяч - разумеется, салатовый, ползали по лабиринтам изумрудных аттракционов, зарабатывая бонусы и уважение коллег. Праздник для белых людей - на фоне загорелых отдыхающих, что тянули головы или, вооружившись биноклем, разглядывали внезапно возникший оазис, офисный люд выглядел благородно бледным. Пал Петрович оказался старым пиратом с белой бородой. Толстячок, по случаю праздника сменивший рубашку на "гавайку" (по счастью, ее невозможно было застегнуть до самого горла), отчитался, что сюрприз понравился. Мои "спасибо за цветы" встретили непонимание настолько искреннее, что вопрос об отправителе букетов встал с новой остротой.
   В какой-то момент, утомленная неистовым солнцем и крашенной тархуном водкой, я лежала в шезлонге возле воды. Миша успел не раз сфотографироваться со мной, робко обнимая за плечи. Каждый второй щелкал камерой, будто то был слет папарацци, вот только звезды не пришли, и в кадр попадали только краснощекие сослуживцы. Я входила в воду с опаской: вернувшись, можно было не найти одежды - не из-за происков коварных врагов, а из-за всеобщей неразберихи. Под ногами валялись окурки и уставшие от прямохождения люди. Под пластиковыми пальмами кто-то спал, сдавшись в плен алкоголю. Другие танцевали в красноватых сумерках. Я лениво уклонилась от вспышки и узнала Артема. Судя по всему, он тоже был пьян. Он погладил мою руку и сказал:
   - Как апельсин!
   Апельсин.. апельсиновая корка.. целлюлит?
   - Да ты, Темочка, грубиян! - я разозлилась и вылила на него стакан приторного тархуна. Тревожно и сонно громыхнула разноцветная вспышка салюта - праздник подходил к концу.
   - Хулиганка! - нетвердо проговорил он. - А кто стирать будет?
   - Я буду, - ответила я, услышав совсем другое.
   - Пошли.
  
   В резвой маршрутке (белой - я удивилась, почему Мишины гении не раскрасили и ее), что сновала между водохранилищем и ближайшим метро, на повороте нас бросило друг другу. Мы вяло поцеловались. Войдя во вкус, припали друг к другу, и вот уже рука Антона поползла по моей груди, пальцы скользнули под ремень шорт. Я не сопротивлялась, позволяя ему добираться до самых чутких мест, упивалась минутой, длившейся, казалось, час. Подогретые алкоголем чувства усиливали ощущения... Первую минуту удовольствие портила мысль, что я изменяю Антону, и странно было чувствовать пусть приятные, но совсем иные, незнакомые, прикосновения - все-таки два года, проведенные с одним и тем же мужчиной... я так привыкла к его приемам, настолько хорошо изучила все правила любовной игры, что теперь будто разговаривала на иностранном языке, который, как, скажем, французский, славно щекотал нос и звучал красиво.
   Метро показалось необыкновенно знакомым. После пятиминутного изучения надземной части станции я догадалась, почему - я видела ее каждый день.
   - Это мое метро, пока, - помахала я Артему, нацеливаясь, чтобы поцеловать его в щеку, но спьяну промахнулась и чмокнула в нос.
   - Куда? Ты меня замочила, - Артем схватил меня за руку повыше локтя и тянул к себе.
   - Перестань, ты живой, - качаясь, заметила я, на всякий случай оглядывая его еще раз, - не вызывай милицию.
   - Вызываю стиральную машину. А лучше диван, - и Артем начал оседать, намереваясь усесться на заплеванный, в окурках, парапет.
   Разбуженная нашей перепалкой дворовая, или лучше сказать "метровая", собака вскочила со своей картонной подстилки, устроенной добрыми людьми прямо у стеклянных дверей, погавкала для порядка, по привычке погрызла свою пустую, невкусную косточку и снова свернулась мохнатым клубком.
   Вдалеке слышалось пьяное пение.
   - Пошли, - я потянула Артема за рукав. По счастью, Маринка пару дней назад перебралась к Сержу, и ничто не мешало мне заявиться домой не одной...
  
   Боевые ранения страсти. Наутро ковыляли к метро, мышцы ныли, как после спарринга - инвалиды любви. Ломать под себя - иногда это так буквально. Иди-иди, чуть впереди, минутой раньше, не оглядываясь, а то заденешь случайно взглядом, и утро снова опрокинется в постель...
   То ли от жестокого недосыпа, то ли из-за общего настроения торжества краски стали стократ ярче и били по глазам: синее-синее, промытое до самого дна, небо, бешено-зеленая, изумрудная трава с ослепительными солнышками запоздалых одуванчиков. Палитра жизнерадостного ребенка. Да я и чувствовала себя ребенком, наконец заполучившим давно лелеянную, миллион раз со всех сторон осмотренную игрушку, которую жадные родители все не хотели покупать, кивая на безденежье.
   У пассажиров в метро с ранья замученный вид, а мы запихивали внутрь улыбки, обеими руками - как коты, обожравшиеся сметаны. Секретарша проводила ненавидящим взглядом до заваленного глянцевым хламом стола - поделишься телефоном косметолога? Лучший в мире детокс-комплекс, детка - ночь на двоих.
   Смятые простыни на полу - как сброшенный гипс. Выздоровели, танцуем. Комната слушала наш плей-лист, луна тактично пряталась за тучами. Ты спи, а я буду смотреть на тебя, сторожить твои сны. Пить по капельке твои мысли из утренней чашки.
   Еще неделя, и мы станем бледны, как лунные коты. "У вас совсем нет крови", - скажет медсестра, выкручивая мой палец с маленькой красной точкой укола. Кровяные тельца-тельцы, на каких пастбищах они пасутся? Уж наверно не на коле с фисташками и полосками сыра, этом топливе лунатиков. Не светите мне лучами грудную клетку, вдруг увидите за прутьями ребер нераспустившиеся крылья и половинку сердца.
  
   Проснулась, предвкушая купание в солнечных лучах, в которому, как и ко всему хорошему, быстро привыкаешь, а на улице - "осень": на дорожках - первые опавшие листья... светило спит и просило не будить... В такие моменты понимаешь, насколько все на свете хрупко и преходяще, и надо наслаждаться сегодня, не ждать от будущего многого, потому что если жить ожиданием другого хорошего, не сможешь на 100% прочувствовать момент. Не заметишь беготню солнечных зайчиков по стене. Земляничный аромат на поляне. Вкус поцелуя. Лишь задним числом, слушая завывание январской вьюги, вспомнишь эту минуту... а ты так спешил в будущее, что оглянулся на маленькие радости лишь мельком...
   Окончательно проснувшись, перевернулась на живот ...и оказалась нос к носу с Артемом - он спал, сладко обняв подушку, шов от наволочки трогательно, как у ребенка, отпечатался на его щеке. Я не смогла удержаться от того, чтобы не протянуть руку и провести кончиком пальца по печати, оставленной сном.
   Зовите меня Мисс счастье. Если бы вы видели, как ночью мы танцевали, снимая друг с друга ненужные тряпки, а после Артем надувал воздушные шары, резиновые рыбки которых очутились в его карманах. Полная комната толстых довольных шаров, выныривающих из тени в лучах проезжающих машин. Икра неведомых рыб. Фантастическое зрелище. Мы ныряли в них, смеялись, кусали, шары лопались, вырывались изо рта, со смешным визгом улетали - к утру выжило штук пять, остальные разорваны в клочья.
  
   ***
   Артем позвонил - забыл флэшку. Это, понятно, предлог - монетка, что бросают в фонтан, чтобы был повод вернуться. К моему столу спешил длинноволосый парень в наушниках, развинченно двигаясь в такт неслышной музыке. Ошибиться невозможно - курьер. Возможно ли, что я не поняла очевидного и отправитель - Артем? Нарисованный на карточке супермен сбивал с толку, разрушая только что выстроившуюся версию. Не просто самой внимательной девушке, а всемогущей?..
   "Надсмотрища" Алена, кажется, тихо меня ненавидит - переслала письмо толстячка (его зовут Влад - удивилась: это имя не подходит ему, лучше бы что-то округлое, мягкое, как Роман или Николай) с благодарностью в мой адрес: босс повысил его за "креативность мышления и понимание верной расстановки сил". Господи, насколько далека я от неприятностей и подковерных интриг... я - воздушный шарик посреди безоблачно чистого небосвода; я - внутри капсулы, куда не проникает разреженный холод стратосферы, внутри светло, играет тихая музыка...
   Играет тихая музыка... телефон.
   - Алло?
   - Это Митя. Помните? Любитель сундуков.
   - Конечно-конечно, здравствуйте, - милый Митя! Всех люблю. Если б люди были так счастливы, как сегодня я, в мире не случилось бы ни одной войны. Мне словно сделали прививку хорошего настроения.
   - Один мой друг очень нуждается в Вашей помощи. Вы просто спасительница, знаете об этом?..
   В ответ радостно смеюсь - хочется делиться счастьем, запихнуть кусочек его в трубку, чтобы собеседник сравнялся со мной.
   - Если позволите, я передам ему Ваш номер?
   - Безусловно, Митя, спасибо Вам.
   - Нет, это Вам спасибо.
  
   Не он ли присылает букеты спасительнице-супервуменше? Хм..
  
   От плюса к минусу и обратно
  
   Артем заскочил на минутку - смурной и измятый, с явными следами полубессонной ночи на лице. Удивительно, как по-разному сказывается на людях нехватка сна: кого-то едва хватает до обеда и, истратив крупицы энергии, накопленные за те часы, что удалось поспать, они еле двигаются и почти не соображают, как игрушечный робот с требующей замены батарейкой, а другие скачут, как ни в чем ни бывало, заряженные сексом и парой чашек кофе.
   Я почти уверилась в том, что он не считает вчерашнюю ночь чем-то существенным. Возможно, мне стоило забыть обо всем. Как тут же, будто услышав мои мысли и желая доказать их ошибочность, Артем взял меня за подбородок и приник к губам длинным поцелуем, от которого закружилась голова. Отстранившись, я подняла глаза и минуту разглядывала его; он не отвернулся, смотрел серьезно и просто. Светлые волосы почти сливались с серым от усталости лицом, модная рубашка - в пятнах от кофе, с дыркой, прожженной сигаретой. Чувствовалось, что он едва держится на ногах. Материнское чувство проснулось, будто нажали кнопку "help" - бедный, бедный Тема. Погладить бы по голове, согреть, чтобы он мурлыкал, свернувшись клубочком.
   - Не слушай эту дрянь, - раздраженно кинул Артем, снижая звук колонок до нуля. Порылся в сумке, вынул диск и бросил его через стол, так что коробка ударилась о стену и раскрылась. "Cool jazz" - прочитала я написанную маркером надпись на обложке.
   - Иди сюда, - поманил, похлопав рукой по дивану.
   Я неуверенно села рядом, чуть поодаль, сбитая с толку быстрыми переходами от минуса к плюсу. Обнял за плечи, притянул к себе, я расслабилась, положила голову на плечо. Саксофон выводил свою партию, причудливо кружась вокруг рисунка ударных. Я не знала, как положено реагировать - допускается ли, слушая джаз, барабанить, повторяя ритм? Не хотелось показаться дурой. "Для того и встретился Артем", - подумалось мне, "чтобы я захотела расти, развиваться, узнавать новое". С Антоном я всегда знала, как себя вести.. вернее, понимала - разрешается делать все, что угодно. Он и вправду был одним из немногих, с кем можно чувствовать себя совершенно свободно, не опасаться неверных поступков или лямки, стыдной змеей выбравшейся из под платья. Обратной стороной (не бывает медалей с одной, парадной стороной) была абсолютная предсказуемость Антона - я заранее знала, что он скажет, как поступит в ответ на тот или иной раздражитель. Наши позиции на шкале интеллектуального развития ничем не отличались. Просто он был сильнее. Антон - мужчина, я - женщина. С Артемом все иначе... порой он виделся понятным и доступным, протяни руку, дотронься, а в следующий момент ускользал, менялся - дверь железного сейфа выглядела приветливее, чем он. Что он думает обо мне, чего хочет - оставалось полной загадкой и от этого желание достучаться до него, найти ключ к ребусу разжигалось сильнее и сильнее.
   - Что-то случилось?
   - Да нет, эта хмурь за окном виной. Подзарядите, мисс, иначе сойду с дистанции, - его рука бессильной плетью упала на подлокотник.
   Но стоило моей ладони заползти под рубашку, ощутить жаркое тепло спины, как Артем схватил меня за запястье и пригвоздил к стене.
   - Понравилось вчера, верно? Хочешь продолжения? Признайся, хочешь? Чтобы я приезжал каждый вечер, или можно ко мне, марафоны до утра, сплетенные тела в капельках пота? Галочка в графе "секс с симпатичным парнем"? Хорошо быть привлекательной девушкой. Улыбаются прохожие и маленькие дети. Мужчины с радостью копаются в заглохшем моторе. Поклонники помогают собирать шкафы и оказывают протекцию. Милиционеры прощают мелкие нарушения общественного порядка... Да? А привлекательным парнем - знаешь? Каждый чует какой-то моральный изъян. Девушки думают: симпатичный - знает это - избалован женским вниманием - сволочь.
   Я вырвалась из тисков, подперла кулаком щеку и озадаченно уставилась на него.
   - Да нет, конечно, ты не такая. Хорошая. Тебе портфолио не нужно? Я ведь могу. Еще пара встреч и сам предложу. Хочешь?
   - Дурак! - я ударила его по плечу, Артем перехватил мою руку и повалил на спину, пытаясь расстегнуть рубашку. Пуговицы не поддавались, тогда он дернул посильнее и они осыпались на диван пластиковым урожаем. "Я же люблю тебя, дурак, люблю", - хотелось кричать мне между поцелуями. Не имело значения, отвечает ли он взаимностью, достаточно было того, что я снова ощущала внутри нежность и готовность дарить себя, а значит, чувствовала себя живой. Но можно ли? Нужно ли? На этот счет уверенности не было. Мало того: признаться, я еще ни разу не произносила сакраментальных трех слов. Когда горло сжималось от нежности и признание грозило вырваться, я тут же вспоминала залитую солнцем кухню (и почему все значительное в моей жизни непременно происходит на кухне или в кафе - но обязательно недалеко от еды?) и предостережение...
  
   Сдобная, с ямочками на щеках и запястьях, тетя Валя напоминала булочку "Калорийную", только в отличие от бесхитростной булочки изюму в ней было хоть отбавляй. Тетя Валя славилась двумя вещами: тем, что в юности ее талию можно было обхватить четырьмя пальцами (во что верилось с трудом) и своим умением обращаться с мужиками (с этим спорить не приходилось - ухажеры разве что в окно не лезли, что, впрочем, объяснялось просто - шестой этаж).
   - Главное для уверенности в себе, девчата, услышать как можно больше "я тебя люблю" до восемнадцати лет, - наставляла она нас с Маринкой, выбивая фарш о доску. Тетя Валя беспрестанно что-то нарезала, жарила и замешивала - видимо, путь к сердцу ее нынешнего мужа был опасен и извилист, как горный серпантин.
   - А это... а сами... ну... "я тебя люблю", - промямлила Маринка, на чьей коммунальной тогда кухне мы и учились любовной грамоте.
   - Сами? - тетя Валя нахмурилась. - Сами - ни-ни. Только признаешься - все, можешь начинать подыскивать другого. Их это портит. Все это портит. Ни-ни.
   Этот совет меня озадачил. Как же молчать, когда в душе распускается роза? Даже целый куст. Тесно в груди, хочется поделиться хоть цветочком, порадовать. Это же очень радостно, когда объясняются в любви? Но я вспоминала нахмуренное лицо тети Вали. В этих вопросах она была для нас с Маринкой большим авторитетом.
   Начиная лет с четырнадцати я находилась в состоянии перманетной влюбленности, иногда сразу в нескольких, но ни разу в этом не признавалась, потому что не знала, как. И еще одно мешало: каждый раз, когда запрещенные три слова рвались с языка, я боялась услышать в ответ "я знаю". Страшнее этого могло быть только молчание. Но и "я знаю" виделись душной жарой перед грозой. Когда раскаты еще не слышны, но все внутри переворачивается от невнятной тревоги.
   И "Я тебя тоже" слышать не хотелось, поэтому объяснение "в лоб" не годилось. Да и как сказать - ни с того, ни с сего? Глупо. Вот устроились мы на диване, я, как кошка, свернулась у него на коленях, смотрим кино и тут - ... Он бы, наверное, переспросил: "Что?". А я бы не смогла повторить. Разве такое повторяют.
   После особенного хорошего секса? Он бы подумал, что это из благодарности. Чмокнул бы с лобик: "Дурочка..." и потянулся за сигаретой.
   Написать письмо? Слишком мелодраматично. Представляю, с какой ухмылочкой (или удивлением?) читал бы счастливчик любовное письмо. И непонятно, как ему на это реагировать - написать ответное письмо? Не стоит и надеяться. Проговорить вслух - см. "ни с того ни с сего".
   Позвонить в эфир радиостанции, написать краской под окнами, послать смс (боже, что за ужас - признание по смс!) - все не то.
   Так и получилось, что я никогда еще, ни разу, не произносила трех сакраментальных слов. Никто их от меня не слышал - не слышал и Антон, который, как я думала, должен был и без слов понимать глубину моего отношения.
  

***

  
   - Марин, я зайду? - спросила я, когда Артем ушел - ночь опускалась на город, слизывая дома, погружавшиеся в тьму, и от этого полу-небытия вокруг было особенно одиноко.
   - Ну если на минуточку... - я промолчала, - ко мне скоро придут, - извиняющимся тоном протянула Маринка. Серж, Лелик, кто-то другой? В ее голосе слышалось не нетерпение от предстоящего свидания, а усталость и желание побыть одной, которых она боялась и с которыми боролась, считая за признаки надвигающейся старости. "Это только кажется, что прилечь на диване и лежать недвижимо - с книжкой или уставившись в экран - ничего общего не имеет с могилой. В тот момент, когда мы сдаемся, жизнь и начинает катиться к финишу", - объясняла она.
   - Ладно, как-нибудь потом. Нескучного.
   Я положила трубку и непроизвольно потянула носом - не тянет ли сырой землей: не слишком ли часто я "репетирую" в своей двуспальной могилке повышенной комфортности, где наготове шоколадка, блюдечко с цукатами и стойка с дисками под любое настроение. Но это слишком приятно, черт возьми, чтобы не поддаться... Ошибкой было звонить Маринке. Разговаривать, выговариваться, - это нужно, это правильно, это спасает, но только в том случае, когда собеседник хорошо знает, о чем ты говоришь. "Счастье - это когда тебя понимают". Я же не готова была и самой себе объяснить, как расставлены фигуры на доске.
   Выключила свет: синий сумрак немедленно вполз в комнату, и свет фар проезжающих машин чертил полоски на стене. Я задрала ноги и топтала светлые полоски, приговаривая: "ненавижу, ненавижу, ненавижу". Ненавидела я двадцать первый век с его скоростями и "одиночеством в толпе". Каждый человек - остров, и пусть между нами протянуты провода и маршруты, все меньше места оставляют люди для других. "Минуточки" и "секундочки" - мне не хватает.
   Мне не хватает времени и (как смешно звучит) церемоний. Глупая, человечество целый век боролось с условностями, а ты! А я скучаю по забытым "переодеться к ужину" и "условимся в пять". Не "у меня полчаса, пересечемся?", а встречи, к которым готовятся, выбирают наряд, темы для беседы. Слишком упростилось все - внешне. Бежим, бежим, бежим... Неубранная постель перестала служить укором: "нет минуты лишней, да и зачем - вернусь поздно и сразу завалюсь спать". Общение, отношения, ощущения - все "на потом". В обед забрасываем в себя сэндвичи, не чувствуя вкуса, в метро читаем наскоро книжку, не понимая того, что прочли, приходится возвращаться, заново пробегать глазами те же самые строки.. И куда ж Вы так спешите, друг мой ситный. Подождите, сядьте, выкурим по сигарете... Бросаете? Верно, сейчас все, решительно все бросают - перекуры отнимают много времени. Может, вина? Да, точно... какого к черту вина... спиртное выбивает из колеи, даже если не вспоминать об антигламурном похмелье. Каркадэ или чай из шиповника! - вы заметили, что мужчины все чаще выбирают что-то витаминное? Грехи, не иначе, замаливают - не зря же пить свои отвары кавалеры предпочитают в одиночестве.
   Церемонии растягивают время. Оно спотыкается о них и замедляет бег. А тут елку не успеешь спрятать на дальние антресоли, до следующего раза, как вот же он, новый год, стучится. И дни - последние, спешные, проживаются на ускоренной перемотке, и не вспомнишь потом - будто пролетел на карусели, верхом на белой лошадке, с когда-то ярким, а сейчас поблекшим, стертым дождями и телами, но еще угадываемым - зеленым - седлом, и успел выхватить взглядом лишь яркие огни, вспышки, смех, скрип снега под быстрыми ногами веселых прохожих, но все смазано, завязано на ожидании - еще неделя.. пять суток.. три... последние дни остались гущей на дне кофейной чашки, опрокинь на блюдце, тихонько звякнув, и гадай - что там ждет? Картинка юркая, путанная, так повернешь - рука со свертком, иначе - профиль чей-то, серьезный, без улыбки, ну а в третьем измерении - вскинутая в приветствии рука. Кто? В таком темпе и разберешь, что за люди вокруг. Влюбишься в принца в красивой обертке, а он окажется редким прохвостом. Влюбиться ведь можно за секунду, за жест, за то, как меняется голос, когда... Fast food, fast love. И вот подруга гладит по волосам - все будет, будет, не плачь. Не стоит чувствовать себя негодным черновиком, брошенным в корзину - мы не умеем комкаться, да и нужно ли нам такое умение? Он просто не успел почувствовать вкус.
   Писк смски вернул к действительности. Я и надеялась и не надеялась увидеть там желанное имя; на этот раз ожидания меня не обманули. "Не думай, что я.. не верь. Или нет - просто верь". Отправитель - Артем. Какому из его воплощений стоило верить? От минуса к плюсу и обратно - сумасшедшие качели. И все - в течение одного дня, да что там дня - часа. Это Артем. Веселый, склонный и к шумным эскападам, и к романтическим подвигам, красавчик или сомневающийся в себе и окружающих, резкий до границ неприличия злодей? Когда он настоящий?
  
   Когда он настоящий? Как это выяснить? Что за тест провести? А если... ох, эти мысли, что неслышно подкрадываются к кровати, когда мы лежим, беззащитные перед ними, пытаясь покрепче зажмурить глаза, чтобы погрузиться в полную темноту - внешнюю плюс внутреннюю, подвечную. И тогда они подходят, коварные, вползают в полусонный мозг, и под рукой, как назло, нет блокнота, а вылезти из теплой постели и сделать несколько шагов на ватных уже, расслабленных ногах нет сил. "Ничего, я запомню.. запомню..", - говорим мы себе, проваливаясь в сон, но наутро, разумеется, все начисто забываем.
   Наутро, как после отлива, на разглаженном песке остается только разный сор: обрывки старых истерзанных раздумий, камешки проблем, смятые в комок целлофановые пленочки иллюзий - ничего интересного. Память уже повесила табличку "Закрыто" и что мы там надумали перед сном, ее не касается...
  
   Переглянулась с желтой, как яблоко, луной. Обреченно откинула одеяло на постели. Я часто боюсь, что не смогу заснуть - это кажется задачей столь же сложной, как пройти через стекло. Получится ли на этот раз или, подобно мотыльку, я буду биться о прозрачную преграду? И вот все овцы посчитаны, а мысли все лезут и лезут, презрев табличку "Закрыто" и преграждают вход в царство Морфея. Когда не спится, кажется, что время развешано на ветках, собирай и добавляй к суткам, как мяту в чай. Но грустно, если его не с кем разделить. И с каждым часом вглубь ночи все меньше остается людей, которым можно позвонить. А летняя ночь шуршит шинами и смеется чужими голосами, и это дополнительное время бесполезно - делать ничегошеньки не хочется. Я подгоняла стрелки к восьми - можно будет пойти на работу - и незаметно провалилась в сон.
  
   "..Вас беспокоит служба безопасности"
  
   - Ну-с, это Алена, наша волшебница - исполнит все ваши желания, это Юля, - я кивнула, - она облечет ваши мысли в слова, - Оля, администратор "Праздника, который всегда с тобой" представляла команду новым клиентам.
   Некоторые будто рождены для охраны очага. "Женщина-мать" - называл таких МЕЧ, независимо от возраста. Вот и Оля - девушка основательная. Уверена, ее куклы всегда были чисто умыты, накормлены игрушечной едой и уложены смотреть свои куклиные сны не позже положенного времени. У Оли обязательно найдется яблочко или печенье для измученного работой организма, бутылка минералки на случай жажды и пара тысяч взаймы, если не хватает на "ерунду моей мечты". С ней спокойно. И Оле повезло, что появилась я - та, о ком можно позаботиться. Со мной же постоянно что-то приключается; я даже не способна придти в срок хоть куда-нибудь. Только возьмусь за молнию на сапоге - непременно звонит телефон, и я прыгаю к нему на одной ноге, или случается авария на дороге, и сколько ни стучи злобно ногтем по стеклу - пробка меньше не становится.
   - Девушки, кто-то из вас слышал о "Ловушке для путешественника"? - мы синхронно помотали головой в знак отрицания. Лицо клиента скривилось, будто от боли - наше неведение поразило его в самое сердце. Еще бы! Сенсация, лучшая игра сезона! - Похоже, Вы не слишком увлекаетесь виртуальным пространством.
   - А я дошел до пятнадцатого уровня! - все мы обернулись на Мишин голос. Заказчик буквально расцвел.
   - Достойно уважения! Немногим это удавалось. Вы успели получить бонусы?
   - Мой бонус - ваш сегодняшний приход в нашу компанию, - галантно раскланялся Миша, усаживаясь на диван и пододвигая к себе бутылку минеральной воды, заботливо приготовленную "мамой Олей". - Давайте к делу?
   Дело пахло хорошими деньгами: производители компьютерных игр возжелали перенести в реальность одну из знаменитых своих "бродилок" - о, это обещало пару недель, а то и месяц захватывающих приключений для всех нас. Доставать из воздуха сложные конструкции, оживлять воинственных монстров, устраивать столпотворение в отдельно взятом месте - для того мы и нужны.
   Мобильный неурочно зазвонил в кармане. Строгие взгляды пригвоздили меня к креслу: "Не вздумай мешать". По-хорошему, стоило дать отбой, но если б это был... я извинилась, выскочила в коридор и нажала кнопку, не успев проверить имя абонента. И разочарованно выдохнула - незнакомый низкий голос, из тех волнующих, но невыносимых - от вибрации низких нот волоски на спине встали дыбом.
   - Юлия?
   - Да?
   - Вас беспокоит служба безопасности аэропорта Шереметьево. Вы же посещали наш аэропорт не так давно?
   - Да, но... прошло почти три месяца...
   - Вопрос, интересующий нас, не имеет срока давности. Удобно ли Вам приехать (он назвал адрес), сегодня, скажем, в семь часов вечера?
   - Хорошо...
   Остаток дня я ломала голову над тем, что бы это могло означать, старалась припомнить каждую минуту из того утра, когда я провожала Антона - ничего не получалось, картинка не складывалась. Совершенно точно я не делала ничего противозаконного... не заходила в запретные зоны, не заводила бесед с неизвестными. Припомнила пару киношных историй с подкинутыми наркотиками и холодок поднялся по позвоночнику.. но... меня повязали бы еще тогда... Ерунда какая-то.
   - А теперь, девчонки, гуляем, - как и во всякой небольшой компании, сотрудники "Праздника.." желали быть (или хотя бы казаться) семьей и то и дело находили повод для посиделок. Алена поскрипела ящиком стола и вытащила бутылку "Baileys". Я улыбнулась уголками губ: меня уже посвятила в ее "тайну" - Алена любит "Baileys" больше, чем мужчин. Когда подруги рыдали на плече и спали в обнимку с телефоном, чтобы нажать кнопку на первом же звонке ("Вдруг он не дождется", как будто того, кто решился на разговор, могут спугнуть пара длинных гудков), "сгущенка" давала ей независимость. Налить в тяжелый стакан жидкости на пару пальцев - и через полчаса по телу разольется блаженное тепло, и сцены из вчерашнего сценария покажутся плохо написанной мелодрамой. К чему бежать за поездом, хватаясь за поручни, если непременно придет еще один? А скоротать время до момента, когда землю разбудит почти не слышный гул, и, наконец, по рельсам, обгоняя вагоны, проползет длинный луч, - скоротать время нетрудно. Алена отправлялась в магазин за новой пузатой бутылкой, прихорашивалась, смеясь над собой - какая глупость, не на свидании же, но ничего не могла с собой поделать - надевала чулки и шляпу, вот так, немного набок, шла к нему между блестящими рядами дорогостоящих бутылок, пальчиком рисуя волнистую линию на стекле витрин.
   Она не могла вспомнить своего первого мужчину, но прекрасно помнила того, кто первым налил ей "Baileys" - цвета кофе, щедро сдобренного молоком (не волнуйся, он мягкий и нежный, как ты) - возможно, это был один и тот же человек. Ей все хотелось встретить такого, как шампанское - игристого и блестящего, но она помнила ту головную боль, что придет наутро, и попадались все простые и понятные, как пиво. Они щелкали пультом, опершись на ее бедро, и жарили сосиски, подпевая наушникам (она попробовала как-то, надела - в мелодии и вовсе не было слов).
   Рано или поздно она выпроваживала их и наливала на два пальца Baileys в тяжелый широкий стакан. "Поезд опаздывает - наверное, в этом все дело", - жаловалась Алена, я молчала, не зная, как сказать, что если что-то не складывается, стоит присмотреться и к себе. Впрочем, от меня она не приняла бы советов - от кого угодно, только не от меня.
  
   ***
  
   К вечеру день окончательно растерял летний блеск. Осень только забралась за шиворот холодными пальцами, как прохожие тотчас спрятались в куртки и плащи. Сбитые дождем, печально распластавшиеся на асфальте листья напоминали, что тепло и солнце скоро закончатся.
   Осенью все на полтона ниже. Опавшая листва глотает звук шагов, небо лишается красок, и почти не хочется летних бешеных страстей, ночных сумасбродств, а хочется кутаться: в объятья, в любимый голос, в уютный свитер с высоким воротом, который можно натянуть повыше, до носа, и бездумно покусывать, слушая болтовню подружки. Я вспомнила, как маленькими мы ложились на красные заплатки кленов и скатывались с горы, вдыхая запах мокрой зелени с едва заметным, коричным, ароматом увядания. Быстрее, быстрее, путаясь, где небо, где земля - и мир вращался. Но сейчас - каблуки, юбки, приличия. И мир на месте.
   Я шла по улице, окружая саму себя отражениями в лужах, витринах, окнах проезжающих машин. Столько тусклых, неярких "я", как бы не потеряться... Я уже не была так уверена, что одна из этих смутных, полупрозрачных Юль не совершила чего-нибудь непоправимого, позабыв рассказать об этом другим... другой... мне... я почувствовала, что нужно остановиться и закричать: "Я здесь!". Многие оглядывались - кто недоуменно, а некоторые - улыбаясь.
   Пришла. Проверила по бумажке адрес - все верно... В доме располагалось кафе. Подняла глаза выше - окна в лепнине, витые балкончики - мирный "штатский" дом. Если здесь и прятались офисы - прятались они хорошо, табличек с названиями организаций заметно не было. Что за глупый розыгрыш...
   За отражениями в окнах кафе - знакомые лица. Заметили, застучали в стекло: "Заходи". Москва - город маленький, куда ни приди - встретишь пару-тройку друзей. Деваться было некуда, и я схватилась за ручку тяжелой двери.
   Я пила чай с тимьяном из непременной белой чашки и смотрела, как фары машин ощупывают влажную дорогу. В ненастье так просто грустить - плакать о лете, о ночь-напролет, обо всем том, что было. Грустить и скучать, растить в себе это чувство, лелеять, чтобы, встретившись, почувствовать - мы вместе и осень нас не стерла... Возникло нестерпимое желание позвонить Артему. Я достала телефон и с минуту гипнотизировала его, собираясь духом (неясно, кто из Артемов ответит - "черный" или "белый"), и тут телефон сам завибрировал в руках.
   - Але?
   - Юлия?
   Тот же голос, что и днем.
   - Да?
   - Вы на месте?
   - Вы издеваетесь?
   - Нет, отчего же. Так вы на месте?
   - Если вы имеете в виду, пришла ли я по названному Вами адресу, то да.
   - Повернитесь, пожалуйста, к стойке.
   Высокий брюнет в хорошо сшитом сером костюме махал рукой.
   - Мы вас ждем.
   Что бы ни случилось дальше, стоило доиграть до конца. Я извинилась перед друзьями и двинулась к цели, огибая столики, спотыкаясь о брошенные на пол сумки, рассыпая "прошу прощения" и проклятия. Шла, еле передвигая ноги, будто боялась встретить на пути ловушку, засыпанную листьями, с острыми зубьями внутри, которые проткнули бы меня во многих местах, продрав до кости, и должна была нащупывать твердую почву, чтобы не свалиться. Крутила в пальцах зубочистку и не заметила, как сжала ее в ладони. Деревянное копьецо сломалось и острые обломанные края его вонзились в кожу. Я вскрикнула.
   - Не надо нас бояться, - произнес "серый".
   Я приблизилась к ним уже на расстояние трех шагов и остановилась, колеблясь - подойти ли наконец или развернуться и уйти. - Присаживаетесь.
   Мужчина в сером был не один; спиной ко мне за столиком сидел еще кто-то.
   - Вы, наверное, удивлены тому, что мы вызвали Вас в такое неформальное место, - продолжал он. - Тому есть своя причина. Это не допрос, Вы пока не переданы в руки правосудия, и нам ни к чему пугать Вас казенными стенами. Да Вы садитесь, садитесь. У нас из оружия только диктофон. И кофе не отравлен.
   В этот момент тот, второй, не удержался и прыснул, уткнувшись носом в чашку. До краев наполненная праведным гневом, я обошла стол, чтобы разглядеть смеявшегося. По мере моего движения он поворачивался на стуле и, в конце концов, закрыл лицо руками, не прекращая хохотать.
   - Если это какой-то новомодный способ знакомиться, то крайне неудачный, - проговорила я, собираясь уйти.
   - Юля, подождите, - прокричал второй, оказавшийся Митей. - Простите нашу шутку, по всей видимости, неудачную.
   Как назло, в голову не приходило ни одного приличного способа выпутаться из дурацкого положения. Маринка обязательно ответила бы едкой тирадой, мгновенно обратив ситуацию в свою пользу, я же подобным талантом не обладала, поэтому молча села, не переставая злиться.
   - Это мой друг Вадим, о котором я Вам говорил, - начал Митя и озабоченно добавил, - Будете что-нибудь?
   - Угу, - ответила я на все разом и притянула к себе папку меню, намереваясь в отместку заказать что-то дорогое. К сожалению, это было кафе, а не ресторан; в меню не нашлось ни лобстеров, ни фуа-гра. Я выбрала сложносочиненный фруктовый десерт и принялась разглядывать "заказчика". Было в нем что-то отталкивающее, какая-то незаметная глазу червоточинка - как если смотришь сквозь очки с пятнышком на линзе и неотступно преследует мысль - что-то мешает, а что именно - понять невозможно.
   - Ну что ж, рассказывайте.
   - А что нужно?
   - Что нужно Вам? Прежде всего.
   - Подарок. Девушке. На день рождения.
   - Что за девушка?
   Вадим сложил ладони вместе, палец к пальцу, подушечка к подушечке, получилось похоже на спицы чертова колеса, и я, конечно, снова вспомнила об Артеме. Где он сейчас?
   - Хорошая девушка. Милое лицо, симпатичная фигурка. Неглупа. А! Брюнетка.
   - Нет-нет, я не об этом. Мы же не бижутерию выбираем, - Вадим засмеялся. Расскажите что-нибудь о ней. Все, что хотите.
   - Ох... ну телка как телка, - он снова хихикнул, как видно, вспомнив что-то такое, что не рассказывают незнакомым, в особенности - незнакомым девушкам. - Давайте, Вы будете задавать наводящие вопросы?
   - Нет, Вы должны вспомнить что-то сами. В этом и смысл, понимаете? - Вадим раздражал меня все больше. Удивительно, как такие светлые люди, как Митя, умеют иногда выбрать в друзья нечто противоположное.
   - Да не знаю я! В банке работает, танцы-шманцы на досуге. Эта, как его.. капоера.
   - Капоэйра, - на автомате поправила я. - Это не танец. Это, скорее, боевое искусство.
   - Да мне плевать. Нравится ей - и слава богу. Что еще... Зарабатывает прилично и может купить себе почти любую шмотку... поэтому и хочется чем-то ее удивить.
   - Хорошо. Скажите, что Вы подарили ей в прошлый раз. Кстати, как зовут Вашу девушку? Вы даже имени ее ни разу не назвали.
   - Вера... последним подарком были весы.
   - Весы?.. - я чуть не поперхнулась.
   - А что такого? Отличная вещь для тех, кто держит себя в форме.
   Да.. хуже подарка придумать трудно; не знаю, сравнится ли с весами даже сковорода - ею хотя бы можно бить дарителя по голове. Весы - предмет на редкость коварный. Я вспомнила свою историю взаимоотношений с ними.
  
   Неслышно открыв дверь, я выглянула из-за угла. Я - перископ вражеской подлодки, я - тайный агент. Реконгсценировка важнее всего. Так и есть, на лестничной клетке курил сосед. Длинно сплевывая после каждой затяжки, он рассматривал пол, будто где-то там была намалевана одному ему видимая мишень, и он подсчитывал очки.
   Ненавижу выносить мусор на глазах у других. Нет, мое ведро не набито отрезанными головами врагов. И использованными презервативами - тоже нет. Неприятно и все тут. А ведь кому-то принесла бы удачу, ха-ха - баба с полным ведром.
Дождалась, пока сосед хлопнул дверью, вернувшись к телевизору и котлетам из картонки. Путь свободен. Сделав свое грязное дело, заметила, что невдалеке от мусоропровода кто-то оставил весы - на вид совершенно новые, только пыльные, как будто кто-то топтал их ногами.
   Люблю измерять все подряд. С детства. Количество шагов от дома до остановки, полосок у кошки, дырочек в ремне. А тут - весы! Узнавать новое о себе еще интереснее.
Принесла горемыку домой, отмыла. Взвесилась. Хм.. я думала о себе легче... то есть лучше. Сняла джинсы - ага! Рубашку, гольфы - другое дело! Взвесилась голышом - все равно многовато... Надела шубу - ого! Вес без шубы сразу показался не таким уж страшным.
   Я вставала на весы до и после еды, перед походом в туалет и выйдя из него. Только что проснувшись. После секса. Заметила, что спрашиваю у знакомых, сколько они весят. Если кто-то отвечал, что не знает, не верила - это все равно что не знать, сколько получаешь! Значит, скрывают. Вопрос - почему?
   Стоило подойти к холодильнику, весы поблескивали циферблатом. Я вспоминала, что если съем это копченое крылышко, наутро окажусь на двести грамм толще. Странно - крылышко весит сто тридцать грамм, а добавляется двести! Видимо, семьдесят весило чувство вины.
   Измучившись, старалась задвигать весы подальше под кровать, но они гипнотизировали меня из пыльной темноты. Я закрывала дверь в комнату (чтобы ОНИ не видели) и ела украдкой. А потом и вовсе перестала есть дома - кусок в горло не лез.
   Не знаю, как весы оказались посреди коридора. Наверно, когда я была на работе, они проползли туда и в нужный момент бросились под ноги. Падая, я ударилась ухом о дверную ручку. Пошла кровь, невыносимая боль разливалась по голове. Не помня себя от ярости, я прыгнула на весы, пытаясь раздавить гадину.
   Наутро возле мусоропровода стояли синие весы - на вид совершенно новые, только пыльные, как будто кто-то топтал их ногами.
  
   Официант поставил передо мной вазочку с бело-красным месивом - фрукты, сливки. Кровь, мозги. Что-то тарантиновское. Расстрелять бы этого горе-дарителя из автомата.
   - Вадим... возможно, мой вопрос покажется Вам бестактным, - он придвинулся поближе, выражая готовность ответить на что угодно, если это поможет. - Вы женаты?
   - Эээ.. да. Это так заметно?
   - Нет. Но в данном случае это важно.
   - Для выбора подарка?
   - Именно, - еще больше, чем раньше, мне хотелось уйти, оставить этого неприятного человека, который не только крутит романы на стороне, но и не может сказать ни одного нежного слова о той, ради которой это делает. Выпалить пару десятков неприятных слов, демонстративно бросить на стол смятые сотенные за кофе, встать, неловко зацепившись рубашкой за край стола, двинуться к выходу, высоко и гордо подняв голову? Наигранно. Глупо. Что это изменит? Ничего. Я только сейчас заметила, что растерзала салфетку в лоскуты. Вздохнула.
   - Больше всего Вере не хватает Вашего внимания. Пара дней, проведенных вместе, станут лучшим подарком.
   - Романтическое путешествие? - оживился Вадим. - Вы считаете, пары дней будет достаточно? Думаю, я смогу это устроить! Спасибо!
   Он достал бумажник и захрустел купюрами. Вот когда я во всей полноте поняла смысл выражения "грязные деньги".
  
   ***
  
   Зазвонил мобильный. Я замерла, встревоженно осмотрелась. У тех, кто поставил звонок "old phone", всегда настороженно-задумчивый вид, как у беременных женщин - вслушиваются. Толкается? Звонит? Мой? Не мой? У половины в автобусе звонок такой же. Мой. Хватаю. Каких-то три гудка.
   - Представляешь, - жаловался Никита, фоторедактор МЕЧа. - Только начал письмо и комп вырубился.
   - Опять своей принцессе? - уточнила я.
   Если бывают девушки, посланные в наказание, то его сумасбродную подружку явно подослал Санта, за плохое поведение в прошлом году.
   - Да.
   - Снова "люблю не могу"?
   - Да.
   - После всего, что было?
   - Да.
   Я понимала, что эти "да" мне не победить.
   - А не кажется тебе, что это знамение? Что не стоит этого писать? - я злорадствовала - не ответит же "да"? Сколько ни знаю девушек с именем, как у его кокетки - Лара, все какие-то... или, скажем, Денис - все какие-то... Ой, другая линия.
   - Але?
   - Это я.
   Лара. Моя подруга. Ну, это исключение. Лара рыдала.
   - Я деньги потеряла. Много..., - помню, как-то босс посеял пятьсот баксов - я даже не догадывалась, что он знает, что такое наличные. По-моему, он считал, что "нал" - еще один вид валюты, вроде доллара или евро. И почему меня никогда не оказывается рядом с теми, из чьих карманов вываливаются деньги?
   - А мне страховку заплатить надо, - продолжала Лара.
   - Руслану звонила?
   - Ты что! Не могу! Он по одному моему "алло" определит, в чем дело.
   - Ясновидящий? - спросила я, на всякий случай отметив в уме: "не просить в долг". Вдруг я увижу очаровательные туфли, попрошу у него, скажем, на срочную пломбу, а Русланчик скажет сурово: "Снова не хватает на фигню твоей мечты?.."
   - Дорогая, мы же пара. Чувствуем друг друга.
   Телепатия, действительно. Всего-то. Экстрасенсы кругом.
  
   По возвращении домой меня поджидал сюрприз. На пороге квартиры, роняя лепестки на замызганный пол, лежали розы с длинными породистыми стеблями. Я поежилась и затравленно огляделась - неизвестный поклонник подобрался слишком близко, загоняя меня, как дичь, в круг страха. Где окажутся цветы в следующий раз - на моей постели, в ванной? Я поискала записку, перебирая головки цветов - пусто. Кто же это? Кто? Я пожалела, что не разжилась ни ясновидением, ни телепатией.
  
   Визит к Минотавру
  
   Где бы я теперь ни оказывалась, первым делом осматривалась, стараясь не проглядеть Артема, но проказник-Амур, что так старательно сводил нас раньше, явно избрал своей целью другую пару. Артем перестал попадаться на глаза в самых неожиданных местах и не звонил. Думала ли я о других женщинах, о том, что, возможно, в этот самый момент он в душной, пронзенной солнцем комнате, целует другую? Нет, моя любовь была эгоистична, ее интересовали только предмет моей страсти и те волнующие ощущения, что наполняли меня всю, от кончиков пальцев до самых глубоко запрятанных органов, а, значит, не могло быть никаких "других" - они автоматически стали "остальными".
   Я, повинуясь правилу "мужчина звонит первым", тоже молчала. До тех пор, пока мне не надоело изводиться.
   Пять томительных гудков. Я готова была повесить трубку, когда он все-таки ответил.
   - Привет, - обрадовался Артем. - Ужасно рад, что ты позвонила! Я потерял телефон. И все контакты. Я перезвоню? Съемка.
   - Можно посмотреть?
   - Я на заводе... Большие металлические конструкции, грохот.. Тебе не понравится.
   - Нет, мне ужасно интересно.
   - Ок, приезжай.
   - А меня пропустят?
   - Я запишу тебя осветителем. Лампу держать умеешь?
   - Свечку не держала, а лампу смогу.
  
   Завод оказался большим кирпичным зданием с высокими, в три этажа, окнами. Трогательные маленькие елочки окружали его караулом. Ржавые ворота с лязганьем раздались в стороны, выпуская фуру. Собака с гавканьем бросилась вслед. Я хотела проскользнуть, пока ворота не закрылись, но охранник в стеклянной будке жестами указал на неприметную дверь, слившуюся с забором.
   - Что-то я тебя не знаю... Новенькая, работать к нам?
   Я неопределенно покачала головой.
   - А что в пакете? С пакетом нельзя. Проверить нужно - вдруг бомба! - охранник звучно заржал.
   В пакете пряталась пицца. Мне захотелось угостить Артема, это такая малость для меня - завернуть по дороге в одну и бесчисленных пиццерий, а он, должно быть, проголодался после долгого съемочного дня. Я не знала вкусов Артема, поэтому заказала беспроигрышный вариант "ветчина-грибы-сыр", который нравился всем.
   Охранник не стал потрошить коробку. Если б я действительно собиралась взорвать "объект", его полубдительность довела бы до беды. Но, наверное, террористов не интересовал паршивый заводик.
   - А, так ты из доставки... Знаешь куда идти? - посмотрел на пропуск, - о, это далеко. Тебя проводят, - и крикнул во весь голос, - Вовка! Красавицу по назначению доставь.
   Цех оглушил скрежетом и надсадным стуком, как будто сотня наковален в унисон утюжила чудовищных размеров меч. Примерно так я представляла себе ад. Огромные стальные фермы перемещались в разных направлениях, то пересекались, то расходились в стороны - этот индустриальный танец был по-своему красив и завораживал точностью исполнения. Артем забрался на самую верхотуру - я нашла его по вспышкам камеры. Одиночные выстрелы в цель: вспышка, еще вспышка, пауза. Словно светлячок, он появлялся то тут, то там. Я не решилась карабкаться вверх, предпочитая наблюдать за работой издалека. Да и помощи от меня было бы немного - панически боюсь высоты, до замирания сердца. Даже подняться на надежный, крепкий мост с высокими, до груди, перилами - испытание для меня. Вцепишься, бывало, в ограждение, но стоит бросить взгляд вниз - мир переворачивается, болтается, и если не закрыть глаза - кажется, что как ни держись - сорвешься вниз. Но и находиться внизу было опасно, приходилось уворачиваться от проезжающих на скорости электрокаров. Механизмы громыхали, заколачивая гвозди прямо в мозг, нервы не выдерживали. Десять минут - и я сбежала на улицу. После шумного цеха, где даже воздух, казалось, был черным от сажи, куцая травка представлялась райскими кущами.
   Заводская романтика осталась в кино. Когда-то, не так и давно, я с восторгом пересматривала "Весну на Заречной улице", восхищалась мощью станков и ловкими движениями рабочих... но представить себя среди них? Хотя мне знакома победительная радость выполненного дела - созидательного труда, когда мышцы приятно ноют, а душу греет осознание того, что поработал на славу и что-то оставил после себя, все же не каждый день этим заниматься... Тяжело, тягомотно, грязно. Трутень я. А говорят, принцессами не становятся...
  
   Через полчаса вышел Артем, увешанный аппаратурой, вооруженный до зубов своим фото-оружием... кожаные ремни в перехлест перетягивали его промокший от пота торс - портупея да и только. Взъерошенный и неулыбчивый, он излучал агрессию. Мужчина, вернувшийся с войны... Возможно, его все еще переполнял адреналин погони за лучшим кадром, этим и объяснялся горящий недовольством взгляд, но я невольно отступила на шаг назад.
   Артем подошел, провел рукой по лицу, будто умываясь, встряхнул головой, пытаясь сбросить с себя то, что доставляло ему огорчение.
   - Испугалась грохота? А я предупреждал. Не цех - преисподняя... как-то скрутило меня там... морально. Будто будущему из антиутопии в лицо заглянул.
   Он присел на корточки, взял меня за руку и заглянул в лицо.
   - Умираю, жрать хочу. Ты как?
   - Я?... - я плавилась от восторга, что снова вижу его карие глаза, блестящие, как кофейные карамельки. За углом, захлебываясь лаем, собака брехала на новую жертву, мягко шелестела береза, рассказывавшая свои извечно-грустные истории, скорее угадывались, чем слышались, удары чертовых наковален за толстой стеной, но я не различала ничего, кроме его голоса. Этот вкрадчивый голос, какие бы простые или даже грубые слова им не произносились, окутывал и завораживал, вползал внутрь ласковой змеей и совершенно лишал меня разума.
   - Я привезла тебе пиццу, - наконец выдавила я, спешно высвобождая коробку.
   - О, це дiло. Ты такая хорошая.. Тебе кто-нибудь говорил, какая ты хорошая? - бормотал Артем с набитым ртом. Я молчала, сохраняя внутри кусочек счастья. Я нужна ему. Я сделаю его счастливым.
   - Мне бы домой заехать, переодеться, - сказал Артем, покончив с пиццей. Остатки он бросил собаке, давно уже околачивавшейся рядом. Она поймала кусок на лету. - Не против?
   Приглашение застало меня врасплох - я и надеяться не смела на столь скорый визит и, возможно, знакомство с родителями...
   - Ты на машине?
   - Я не вожу машину, - Артем неожиданно посуровел и промолчал всю дорогу до дома.
  
   Жилище его больше походило на галерею, чем на квартиру. Черные блестящие полы, на которые страшно было ступать без опасения провалиться в бездну, неоновые вывески вместо ламп. Жилище холостяка - не той забитой грязными носками и немытыми кружками конуры, в которую превращают свой дом иные вечно занятые одиночки, а помпезно-вычурное, с выставочным лоском жилище, имеющее своим предназначением поражать воображение барышень и вызывать ухмылку, маскирующую зависть, у менее удачливых либо не склонных к выпендрежу мужчин. Я тут же вспомнила его прозвище - "Арт". Сам ли Артем наводил здесь порядок или держал домработницу? Если сам, своими руками, вылизывал сотню квадратных метров до того блеска, что я видела... это еще более запутывало картину, добавляя к его портрету жирный штрих.
   Стены от пола до потолка покрывали фотографии - огромные, в два метра высотой, постеры, и россыпь мелких, в рамках.
   - Не мои, - объявил Артем, заметив, что я разглядываю "выставку". - Если б мне приходилось целыми днями вглядываться в собственные работы, я каждый раз находил бы новый изъян и давно покончил бы с собой от осознания своей бездарности. Это божественный Анри Картье-Брессон.
   Парочка на фото тянулась через маленький столик, сливалась в поцелуе, напрочь забыв, что они - в кафе, что кругом - люди. Они упивались друг другом, и мне легко было представить себя на месте этой девушки. Полосатая кофточка, небрежный берет, локти выставлены на стол - устремлена вперед, к нему. Рука в руке. Губы к губам. Волнующий запах кофе, просыпающийся Париж, любовь....
   Следующая картинка быстро отрезвила: толстые тетки в мохеровых шапках, столпившись у прилавка, с осторожностью и опаской, как дикого зверя, разглядывали маленькую белую сумочку, изогнувшуюся в руках продавщицы с неумелой "бабеттой" на голове.
   - Это Москва, да-да, такой он ее увидел. Знаешь, как говорил Анри? "Фотография сама по себе меня не интересует. Я просто хочу захватить кусочек реальности.... Удел фотографа - непрерывно исчезающие вещи. И когда они уходят, никакая изобретательность, ничто на свете не заставит их вернуться....". Мне бы хотелось, чтобы через пятьдесят лет мои внуки могли увидеть все то, что видели мы и так, как мы это видели. Какие бы кадры ты оставила из сегодняшнего дня?
   - Железный танец... или нет - собаку, прыгающую за пиццей.
   - Молодец! Собака важнее. Движение, жизнь... и, главное - эмоция. В картинке обязательно должно прятаться чувство, - он прогладил меня по голове, взъерошил волосы ("хорошая ученица") и раскрыл шкаф, за дверцей которого высились башни больших картонных коробок - новеньких и с потрескавшимися уголками. Коробки, полные воспоминаний. Через полчаса на полу, на диване - повсюду лежали цветные и черно-белые отпечатки. Десятки, сотни фотографий.
   - Ненавижу, когда снимки светятся на экране ноутбука, - пояснил он, - и не раскладываю их по альбомам - да и какие альбомы, если из каждой поездки привозишь тысячи кадров.
   Большие яркие фото разлеглись и на полу, и мы, как фламинго, вышагивали по комнате, разыскивая неглянцевый кусочек, чтобы поставить ногу. Приседали, хватая добычу, подносили к глазам. Стыдно признаться, но я ревновала Артема к тем картинкам, что держала в руках: эта пальма - к ней он, наверное, прислонялся, выискивая ракурс, а обгоревшая кожа слегка саднила, когда он прижимался к неровному стволу. Эта собака на пляже, что с тявканьем прыгает на волну. Серебро пузатых рыб на базаре. Лучики света, пробивающиеся через тугую листву. Все это я хотела бы увидеть сама. Если б попасть туда, в закадрье, я бы снимала его - мужчину на фотоохоте. Внимательный взгляд, собранность, как перед прыжком. Покусывает губы в ожидании момента, когда солнце окрасит сцену в нужный оттенок. Вскидывает дуло объектива - выстрел, еще выстрел. Отбой.
   Мне подумалось, что он видит жизнь через линзу объектива. И меня - тоже. Здесь откадрировать, здесь добавить контраста и получится хорошо.
   Артем водрузил камеру на штатив и поставил на автоспуск. Обнял меня за талию, приник щекой к щеке. Камера посмотрела на нас, послушно щелкнула затвором. Первое совместное фото.
  
   Скользнул по шелковым простыням, выбрался из кровати. Потянулся. Клубки мышц перелились по спине, вздулись на плечах. Грациозное, ловкое животное. И до чего необычно гладкая, с персиковым пушком, у него кожа - я боролась с желанием еще разок провести по ней пальцами, ощутить под ладонями рельеф стремительного, как у пантеры, тренированного тела. Пять минут назад я целовала его влажные губы, которые пахли мятой и свежестью мокрой травы. Он кусал меня за ушко и шептал сладкие пошлости, заклиная: "Останься.. сегодня... всегда", но стоило телам разъединиться, снова ускользнул.
   Чтобы вернуться.
  
   Мы сидели на подушках, приставленных к стене, почти на полу, в темноте, освещаемой лишь красным огоньком сигарет, вспыхивающих при каждой затяжке. Он держал мою руку в своей - это простое проявление нежности наполняло меня покоем и уверенностью, что все идет, как надо. Пусть мы нечасто видимся, но это позволяет накопить желание видеть друг друга, соскучиться, чтобы при встрече разглядывать лица, гладить по щеке, ловить улыбку, как бывает после разлуки. И можно запоем, три часа подряд говорить о роме, плюшевых мишках и о том, кто на них похож, о поцелуях в ресницы - легких и невесомых, как крылья бабочек, о концепт-карах, о проволоке и о том, что из нее можно сделать, о маньяках, о книгах про маньяков, о маниакальных желаниях внутри нас самих, о спацифилиумах, о котлетах, о конфетах, о котах, о Кубе, о ритме, - о чем угодно. Сидеть, сливаясь с темнотой, выдавая себя одним только голосом, даже не словами - мыслями. Иногда мы замолкали, но это молчание органично вклеивалось в разговор аккуратной закладкой, как если человек читает книгу и вдруг откладывает ее на минутку, заложив палец между страниц - поднимет голову, глаза затуманятся... и вот сознание возвращается в зрачки из далей, и книга снова открыта. И разговор без заминки.
   Именно из таких мелочей, по капле, и созидается счастье - каждодневное ощущение близости и комфорта: нежные, спокойные волны, мягко покачивающие, бережно доставляющие к берегу. Милые прозвища с историей, известные лишь вам двоим - если они открываются случайно, то удивляют несведущих - как? Почему? Никогда бы не подумал. Неслучайные, но безотчетные прикосновения, легкие поцелуи - то и дело, как метка: мое, рядом, все хорошо. Молчаливое соседство - не тягостная, настороженная тишина, а безмятежное спокойствие рядом, которое в минуту, если кому-то из двоих надоест, превращается в веселую возню, или опрокидывается в постель, или так же непринужденно - а кстати, как думаешь - прорывается разговором. Маленькие бусинки, что нанизываются на нить времени и сверкают, попав в луч света. Они появляются не сразу; бывает, сотня дней пройдет, пока родится это чувство мягкого тепла - как нужно вспыхнуть и прогореть дровам, чтоб получились осторожные угли. Порвать нить легко; собрать раскатившиеся по углам горошинки - почти невозможно.
  
   - Мне иногда кажется, я не тем занимаюсь, - делился Артем, переплетая мои пальцы со своими. - Щелкать и щелкать всю жизнь? Еще одна девушка, еще один пейзаж?
   Вечер растворился в чернильной гуще, и каждое слово поневоле наделялось особенным смыслом.
   - Возможно, мне стоит сменить фотоаппарат на кинокамеру. Кадры, не фиксирующие момент, а разматывающие историю.
   - В снимках тоже есть история, - отважилась возразить я. - Тем, у кого достаточно воображения, фото может дать больше, чем фильм. В конце концов, жизнь длинна, все успеешь попробовать.
   - Или не успею... Я нашел дневники отца... считалось, это была автомобильная авария, но он писал о своих страхах... он боялся жизни больше, чем смерти... ему было всего тридцать пять, - я ничего не ответила, лишь сильнее сжала его пальцы.
   - Говорят, я очень похож на отца. Это не внешнее сходство - мы одинаковые. Понимаешь? Одинаковые. Какие-то вехи наших жизней совпадают, один в один, это пугает до обморока. Можно не верить... но мне страшно. Поэтому я и не сажусь за руль, но судьба способна найти и другой способ привести приговор в исполнение.
   Артем замолчал на долгую минуту. Сердце сжималось от боли и жалости - не в этом ли страхе кроется причина его изломанности? Я чувствовала необходимость как-то поддержать его, разогнать морок, и сказала:
   - Но мы же справимся с этим, - и это "мы" вылетело легко и естественно, как это бывает, когда округляешь губы, выдыхаешь и после первого "о" начинаешь говорить его словами. Потому что на двоих они одни у вас, на подушке перепутаны, как сплетаются волосы, когда сядешь близко, щека к щеке, а повернешься - ловишь воздух по глотку из губ в губы. И его слова - в твоем горле, проросли, нежным вьюном опутали, распустились душистыми цветами, так что не понять - где твое, где не твое. И роняешь "мы", сама не замечая, потому что он теперь всегда в тебе, как стеклянные шарики в воде, невидные, прозрачные, лишь сверкнут, поймав солнце. А достань их - поразишься: сколько! И не замечала.
   - Ты не обидишься, если я попрошу тебя уйти? - разорвал тишину Артем.
   - Пожалуй, пора сходить на разведку в сторону кухни, - до этого момента я и не отдавала себе отчета, как сильно проголодалась. Тут же в голове возникли картинки с пухлыми, изогнутыми рожками сардельками, прозрачной чашей разноцветного овощного салата, куском шоколадного торта с вкусными потеками глазури на полосатом боку... - Приготовлю что-нибудь. Обещаю не слишком разорять запасы.
   - Ты не поняла. Уйти. Совсем. Ну, домой.
   Я опешила.
   - Мне бы побыть одному, - добавил он.
   Похоже было на то, что Артем намеренно выманивал меня на скандал, будто был одним из тех беспокойных людей, кто не способен получить удовольствие от секса и шире - жизни без всплеска адреналина, выброса ярости, что зажигает обычно тягучую, равномерно текущую кровь.
   Ну что ж.. скандал так скандал.
   - Да что ты думаешь о себе! - крикнула я, поднявшись на ноги, угрожающе нависая над оставшимся на уровне пола Артемом. - Что ты вообще от меня хочешь?
   - Сейчас я хочу остаться в одиночестве. Очень, - тихим уставшим голосом сказал он. Уставившись в темноту, Артем меланхолично подносил руку с сигаретой к губам, затягивался и медленно выдыхал.
   В наступившей тишине не было ничего зловещего, но это уже была совсем не та добрая, мирная тишина, что окутывала коконом наши долгие беседы еще десять минут назад.
   Следовало испробовать другую тактику.
   - Я могу помочь тебе. Просто помолчать рядом. Ты будешь знать, что не одинок...
   - Думаешь, это мне поможет? Никто не способен мне помочь. Если только ты не знаешь, как выкрасть книгу судеб.
   Он шутил - хороший знак.
   - У тебя есть лезвие? Подотрем запись.
   Но Артем промолчал. Отвернулся. Потянулся за сигаретой. Вел себя так, будто я уже закрыла дверь. С той стороны.
   - Тебе не кажется неправильным выставлять девушку среди ночи?
   - Не утрируй, пожалуйста. Я не выставляю. Я прошу. Мне просто нужно побыть одному! На колени встать? - мне знакомо было это выражение, о, сколько раз я видела его - неудовольствие от того, что ты все еще здесь, в то время как в мыслях с тобой уже простились, сходили на кухню, плеснули в чашку холодного чаю или чего покрепче, и погрузились в диалог с самим собой. - Ты ни в чем не виновата, ты очень хорошая... дело во мне. Во мне...
   Я выскочила из квартиры, не дожидаясь, пойдет ли он за мной - проводить или хотя бы поймать машину, потому что если бы он не сделал этого, будущее прощение - а я почти уверена была, что не смогу отказать ему в прощении, как не смогу добровольно лишить себя возможности видеть его - выглядело бы вымученным и нелепым.
   Желчь наполовину с солью бродила внутри, отравляя мысли. Антон никогда, никогда не позволил бы себе такого - отправить девушку в ночной, полный опасностей город, чья темнота до отказа набита тревогой и страхом...
   Свежий ночной ветерок пролетал мимо, не в силах охладить горячность злости. Улица тонула в пустоте, и фонари булавочными головками торчали из черной ткани неба. Каждый шаг отдавался в тиши, подстраивая под свой четкий ритм удары неровно бившегося сердца.
  
   Наутро Артем позвонил:
   - Ну как ты, милая?
   И пока я ловила воздух ртом, удивляясь его наглости, спокойно добавил:
   - Как спалось? Я думал о тебе... всю ночь. И понял, как много ты для меня значишь...
   Я окончательно потеряла дар речи, понимая, что в то время, что я перебирала в уме варианты развития событий и приводила мощные контраргументы на его слабенькие доводы (конечно, мы все обсудим, взрослые же люди) и прикидывала, что такого он мог бы совершить, чтоб я согласилась простить его и "считать, что ничего не было", он взял ластик и стер, как в детстве мы стирали в дневнике "неудобную" оценку. И теперь для него-то точно "ничего не было".
   Вроде как выйти, постучаться и заново войти, а все ссоры и непонимание осыплются штукатуркой, когда хлопнешь дверью.
   Маленькой я пугалась баба-яги и прочей нечисти и в страшные моменты закрывала ладошкой глаза. Хорошая реакция помогала не замечать нежелательных моментов и сказка оставалась сказкой. А кто-то практикует страусиный метод до сих пор... и где найти приемы против такого лома? Каждое слово может быть использовано против вас; попытка выйти на обсуждение того, что случилось (а ничего же и не было, помните?), приравнивается к желанию повыяснять отношения. "Ну ты и стерва! Я согласился забыть обо всем и идти дальше". И что тут скажешь? Хитро.
  
   Убегающая и догоняющая
  
   Ненавижу просыпаться от телефонного звонка - это такая же пакость, как если посреди захватывающего фильма на телевизионную антенну садится ворона. Прервать сон в субботнее утро могут лишь самые жестокосердные люди. Лишать меня сна дозволено только будильнику. И во всем так - подчиняюсь только тем, кому на мое послушание, в общем, наплевать.
   Телефон продолжать звонить, и зря - даже если б я ответила, пусть и впопад, заснув обратно, потом и не вспомнила бы, что говорила.
   Звонок не унимался; сон, обидевшись, ушел.
   - Да!
   - Привет, ты дома? - Маринка. Удивительный вопрос для того, кто звонит на домашний номер.
   - Ну.
   - Откроешь? Я под дверью.
   Я натянула шорты и, зевая, потащилась на кухню делать тосты. Божественная пища - тосты с сыром. Пока я зачарованно смотрела, как пузырится сыр, стекая по корочке, Маринка подозрительно молчала, изучала вид из окна.
   - Помнишь Сашку? - наконец обернулась она
   Загорелое до бронзы тело, ловкие движения. Был он весь какой-то ладный, ни одной лишней линии. В майском Крыму, прозрачно-солнечном, полном томных ароматов, Сашка учил нас удить рыбу, помогал забрасывать удочку и подсекать. Прикосновения его горячей гладкой кожи пробуждали совсем не гастрономический аппетит. Он это знал и метал свои стрелы направо и налево, да я спряталась за щитом с девизом "верная жена" и оставила десерт Маринке. Прикрывала ее перед Сержем, присматривала за парочкой, чтобы чего не случилось.
   Сколько было у Сашки таких летних девочек - по три-четыре за сезон, однако на смешливой медовой Маринке его неожиданно заклинило. Она хохотала, гуляя с Сашкой по ночному городку. Вышучивала его южный акцент. Смеялась, бесстрашно ныряя с пирса. Смеясь, обещала поставить их историю на паузу, до следующего лета. А после он звонил время от времени, не терялся. У Маринки же хмель курортного увлечения быстро выветрился и умелые сашкины руки, насмешливые губы и вечные шуточки вспоминались, как какое-то кино. Да и на что он ей сдался? Так, короткометражка.
   Оказывается, Сашка решил приехать. У него серьезно. Маринка клялась, что не говорила ему ни "да", ни "нет", и ничего определенного не обещала.
   - Боже, какая я все-таки дрянь, - плакала она. - Мне же никто, собственно, не нужен. Я не знаю, зачем это все.
   Маринка никогда не стремилась отделаться от какого-то из кавалеров, умела удержаться на той ненадежной грани, когда все еще может случиться и, в то же время, не за что было укорять себя, отдавая себе отчет, что "все уже случилось". Опять. Другой вопрос, что кто-то из поклонников хотел увидеть - и видел - больше, чем полагалось, и был обманываться рад.
   Я пожалела, что бросила курить. Сейчас бы затянуться, молча разглядывать дым. Знаешь, как это называется, милая девочка? Убийство по неосторожности. Так вышло у меня с Антоном. Убивать всегда тяжело, резать по живому, даже не имея в душе оправдания "И со мной поступали так же".
   - Ну почему так... Зачем я всем им? - продолжала Маринка. - Я не могу позволить себе влюбиться. Не потому что все мои поклонники плохи, недостойны, глупы, бедны или мне с ними скучно... Сама знаешь - это не так... но я в каждом нахожу какую-то гнильцу - в качестве защиты... чтобы было чем объяснить свое "нет".ю гнильцу - в оостоин, глуп, беден или скучен. Н Я делаю вид, что холодна и не покорена.. и это действует на них, как красная тряпка. Но правда в том, что я слишком хорошо помню, чем это заканчивается - любовь: короткая радость, взлет, и вот ты уже не владеешь собой, а после - падение и рассыпаешься на детальки, собирай себя заново, как сумеешь. И получается обычно криво.
   - Не могу с тобой согласиться, - возразила я. - То есть все так, наверное, но эти минуты полета стоят того, чтобы ради этого жить, а при некотором усилии, если вовремя подкачивать бензин, можно летать довольно долго. Только стараться нужно двоим, один не сможет удерживать от падения.
   - Ну, я пойду, - отодвинула тарелку с нетронутым тостом. - Разберемся как-нибудь. Я, наверное, уеду. Устала от этой круговерти. Подумаю, одумаюсь.
   Я снова включила остывший чайник. Есть уже не хотелось.
   - Куда собираешься?
   - В Гоа. В октябре начинается сезон, переводчики пригодятся. Наших любителей свободы, что рвутся туда курить бамбук, легко облапошивают, если рядом нет человека, способного читать между строк.
   - Ясно...
   - Как у тебя с Артемом?
  
   Я никогда не знала, когда он появится снова. Мы не спрашивали о прошлом и будущем. "Зачем портить минуту радости скелетами в шкафу и домыслами о том, чего никто из нас не может знать? Я же ловец мгновений, ты знаешь". Ему нельзя было сказать: "И что бы я делала без тебя?", потому что он бы ответил: "Встретила б другого". Он утекал сквозь пальцы по своим неведомым маршрутам, но каждый раз радовался, услышав мой голос. Я боялась проявляться на его пленке слишком часто, чтобы не спугнуть.
   Будто услышав, как я стенала о нехватке личного пространства, о том, что мне негде спрятаться от Антона, небо выдало мне совсем другую - свободную любовь, выдало столько свободы, сколько я могла бы проглотить. И, конечно же, оказалось, что я совсем не знала, чего хочу, когда просила об этом.
   - Хм.. может быть, он еще не отошел от прошлых отношений и боится сближения?
   Возможно.. я проходила это с Антоном - когда "подобрала" его, растерзанного романом со знакомой мне ветреницей. Однажды, после долгой прогулки, я проголодалась и затащила его в маленькую кофейню, не сразу поняв, что это же та самая, заветная, где мы любили собираться всей компанией - тогда еще Антон был для меня лишь "парнем той самой". Есть такие места, куда невозможно ходить "после": в сердце - крючочки, и воспоминания еще долго буду легонько тянуть за них; это не больно, это невыносимо.
   Он сел на стул, а я, как всегда, устроилась на диванчике. Мне нравилось, что здесь темно, жестковато и негромко. Он смотрел на меня, но не видел, вряд ли вообще замечал что-то вокруг. Заказал, не глядя в меню - они столько раз бывали здесь с "экс", что Антон мог делать пометки на полях желтоватых страничек - для новых посетителей: что тирамиссу похож на посыпанный какао чизкейк, зато блинчики со шпинатом... Их он и заказал, она всегда их заказывала.
   Экс... Еще месяц назад она плавилась в его руках, как белый шоколад, а теперь разрешает кусать себя кому-то другому. Наверное, это было ошибкой - придти сюда, в "ее" кафе, потому что если оно теперь не "их", то, конечно, "ее". Антон не мог не вспоминать, как она выдувала пузыри в латте, и воровала вишни с его десерта... Забиралась на диван с ногами, по-турецки, а ее туфли развязно валялись на полу. Здесь он сказал ей о своей любви, а она неожиданно засмеялась в ответ.
   Антон вышел покурить, проветриться, но стылый московский воздух не бодрил. А хорошо бы мороза, чтобы призрак растворился, потерялся на белом снегу. Я понимала его молчаливое страдание и долгие месяцы старательно обходила места, помеченные в его памяти флажками - те, о которых знала, с упорством следопыта составляя новую карту "наших" мест.
  
   По Артему же нельзя было понять, опираясь на едва заметные приметы, почему он внезапно леденел и отстранялся, но если я хотела достучаться до него - а я, конечно, очень этого хотела, - предстояло это выяснить.
   Он убегал - я догоняла, Маринка - ровно наоборот. Теперь же она собиралась убежать на край света. Буквально.
  
   Истрепанная нежность
  
   Выход из метро, люди с зонтиками - значит, снова льет, закрашивая мир серым.
- Девушка! - оборачиваюсь с заготовленной вежливой улыбкой, я всегда замечательно вежлива, это заменяет хорошие манеры.
   - Девушка, не трудно на таких шпильках?
   - Желаете помочь?
   - Нет, но...
   - Хотите попробовать?..
   - О нет, я...
   - Это совсем не трудно, вопрос тренировки.
   Да, я сдалась на милость осени - снова тонкая кожа сапог плотно обхватывает икры, снова ноги еще на десять сантиметров длиннее и мир под другим углом. Знакомые оценивающие взгляды - быстрые вниз-вверх глазами. Черные тренчи. Лаковые сапоги. Запах мокрых листьев во взглядах.
   Только одно может примирить меня с ненастьем - мороженое. Оно одинаково радует и во время ленивой прогулки по берегу моря, и в перерыве между встречами посреди раскаленной Москвы. Что скрывать - я не забываю о нем даже зимой, но все-таки лучший соус для сладкого холода - лето. Чтобы в тот момент, когда сам уже таешь, протянуть в избушечное окошко пару мятых десяток и почувствовать в руке спасительный мороз. И, предвкушая пищевой оргазм, нетерпеливо сорвать с него бумажные одежды. Слизнуть подтаявшую верхушку, подбирая языком ванильные капельки, хрустко вгрызться в вафельный конус, заранее мечтая о суперпризе - наполненном шоколадом кончике...
   А бывает, так разморит, что чувствуешь - спасет только лед. И посасываешь оранжевый цилиндр, вверх-вниз... поворачиваешь цитрусовую свежесть за палочку влево-вправо, совершенно забывая, насколько неприлично выглядит со стороны этот способ получения удовольствия... и, поднимая глаза, непременно натыкаешься на немигающий взгляд, скажем, профессора, которому вчера битый час втолковывала о своей прилежности и тяге к знаниям, и он поставил-таки "четыре" - не потому что хорошо, а из понимания, что у тебя - молодость, у тебя - лето...
   Оторвавшись от мороженого, я подняла глаза и наткнулась на немигающий взгляд Алены. Теперь она примет меня за нимфоманку, боже ж мой.
   - Привет, Алена.
   - Здравствуй-здравствуй, - поверите, я ждала, что она сурово добавит: "С напитками и мороженым - нельзя", как делает это охрана в магазине. Алена - совесть нашей фирмы.
  
   - Итак, девчонки, приступаем к этапу номер два, - вещал Мишка. - Юлечка, на тебе легенда и описание каждого из монстров - характер, слабые места, история болезни. Это шутка.
   Я непонимающе приподняла бровь. Можно одним движением брови или уголка рта убедить человека в ошибочности его воззрений и системы ценностей. Но не Мишку, конечно. Приберегу.
   - Про историю болезни - шутка, - уточнил Мишка. - Да, и пора готовить рекламные щиты... какой-нибудь девственный тропический пейзаж и наш красавчик с шипастой мордой давит ногой человечишку.
   - Но где же раздобыть фото пейзажа на биллборд - четыре метра хорошего качества? Наши жадные фотографы затребуют тысячу евро, не меньше.
   - В фотобанке, голубушка, - съехидничал Мишка. Он обожает ситуации, в которых может выступить гуру - в этот момент желание быть полезным чудесным образом сливается с возможностью оказаться лучшим. - Это вроде фотографического прет-а-порте: купите себе немного добротного искусства по сходной цене, но не ворчите, если заметите точно такой же снимок у конкурента. Ведь мы не расстроимся?
  
   Фотобанк... Я сразу подумала об Артеме и при первой же возможности набрала его номер. Я бы звонила ему каждый час, просто чтобы услышать его голос, я хотела бы видеть его все то время, что мы не разлучены сном...
   - Конечно, знаю, милая, - заверил меня он, - так приятно, когда о тебе кто-то заботится... подзабытое чувство.
   - Увидимся сегодня?
   - Прости, сегодня никак... уезжаю на съемки дня на три, в область. Я привезу тебе аленький цветочек - хочешь?
   - Привези, - радостно засмеялась я.
  
   Все три дня абонент был временно недоступен. У меня вошло в привычку пробовать дозвониться всякий раз, как я замечала телефон - до тех пор, пока "мама Оля" не напомнила, что как только Артем войдет в зону приема, оператор доставит ему отчет о тех, кто желал связаться с ним за время его отсутствия. "Абонент Юля звонил 150 раз, последний - в 2.33" - я представила эту надпись на экране мобильного и ужаснулась. Отступать было некуда. Поздно отступать.
   Через пять дней я привыкла к безжизненному голосу "робота", словно это была личная помощница Артема, не подпускающая к боссу назойливых посетительниц (соперниц?).
   - Вроде бы я слышала о такой услуге - "черный список", - пугала Маринка, - добавляешь в него номера неугодных и для них ты всегда вне сети. Проверим?
   Желание дознаться до истины боролось со страхом узнать неприятную истину. Маринка решила за меня. Набрала номер.
   Он не узнал меня. И тогда я увидела, каков Артем с другими - должно быть, у него, как, впрочем, и у меня, свой, специальный голос для каждого. А этот был легким, вопросительным, немного чужим и - заинтересованным. Да, заинтересованным.
   Вспомнила, как Антон однажды прислал мне смс с незнакомого номера. Я держалась ровно, отвлеченно, незаинтересованно - у меня же был любимый. Трогала воду, не решаясь замочить ног, до тех пор, пока не догадалась. Мы никогда не говорили об этом, но я знаю, что он понял.
   Я слушала голос Артема и этот, сегодняшний, голос был мне незнаком. Так бывает, когда взглянешь в зеркало под определенным углом - и увидишь в нем неизвестного, не-себя. Вернее, того себя, которого пока не знаешь. Вопрос в том - хотела ли я узнать того, другого, Артема? После первых встреч, когда фантик развернут и понятно, что внутри - трюфель или ириска, нужно решать - продолжать или остановиться. Но вдруг это только кажется, что хочется трюфеля, а не ириски? И точно ли это трюфель, а не конус печенья, посыпанного какао? Самое интересное - пробовать и каждый день угадывать новый оттенок вкуса.
   Все дело в послевкусии. А оно было горьким. Зачем было прятаться от меня? Зачем? Понимает ли он, как больно мне от этих исчезновений?... Заботит ли его это, представляет ли Артем, как я зарываюсь в подушку, пытаясь догнать хоть крупицу его запаха, как заглядываю в окно, в пустой надежде заметить там знакомую упругую походку?
  
   Не ты ли гордо говорила себе, жалостливо глядя, как подруга размазывает по лицу слезы и сопли - уж я-то так не вляпаюсь. И вот не успеваешь осмотреться, как тоже по колено в дерьме... Как это все-таки опасно - любить. Счастлива или несчастлива? Не поймешь. Не я ли радовалась росткам чувства внутри, убеждая себя "Мне не нужно ответа... я чувствую - значит, живу"? Влюбленный беззащитен. Оголенная душа - не оголенный провод, сгорит сама, а до другого только искры долетят. Вот и ставишь сердце, как окошко, - на ограничитель. Чтобы не распахнулось. А то отдашься ветру, а он шмякнет фрамугу о стену - стекла посыпятся. Склеивай потом. Скажешь "Знаешь, я тебя люблю", а в ответ тишина. И не говоришь. Не показываешь. Не отвечаешь.
   Прячемся за полунамеками. Раскрываемся на полмиллиметра. "Нежность. Ее все время стыдятся. Ее прячут далеко в боковой карман. И вынимают в одиночестве по вечерам. Чтобы посмотреть, как она истрепана за день -- наша нежность". Циники мы, дааааа. "Увидимся сегодня?" "Рома, извини, но мне надо бежать...". И идем на встречу с подругой, перемывать кости этому самому Роме. Гадая - что он, с кем? Зато я-то, я! Сыграла в недоступность, честь и хвала. А самой так хочется позвонить, сказать, прижаться, броситься. Но см. пункт первый. И хорошо, если броню-таки расколят, освободится мякоть сердца от скорлупы. Ведь тут главное не заиграться. Есть и другие крепости на свете. И останешься со своей нерастраченной нежностью за самолично выстроенной стеной.
  
   Аэропорты и поезда
  
   - Юльчик, мы едем-едем-едем! На море! - радостно пророкотал Мишка.
   - Кто это "мы"? Ты и я? Босс, Вы приглашаете меня на скромный адюльтер?
   - Хо-хо! Зрите в корень. Только я возьму с собой гарем.. но ты будешь любимой женой, обещаю!
   - Ну хватит шутить. О море не шутят! - смешно сказать, но в глазах выступили слезы, при мысли о том, что я не нежилась в ласковых волнах больше года.
   - Да какие шутки! Вещички собирай. Мы едем-едем-едем в далекие края. Всем офисом!
   - Командировка?
   - Угу. На конференцию. В маленький такой приморский городок.
   Уехать. В глушь. К чертовой матери. Как, черт возьми, вовремя!
  
   Но первой уезжала Маринка. В Индию, на сезон - полгода.
   - Подумаю о своей жизни, расставлю приоритеты, - объясняла она.
   Сколько молодых и не очень русских людей потянулись за духовными поисками в райский Гоа - не счесть, но те, кто вернулся (а больше - те, кто там и остался) наперебой убеждали, что даже воздух волшебных краев напрочь вымывает из головы ненужные мысли, разглаживает мозги, будто грабельки - пашню, и после путешествия гораздо проще начать жизнь с чистого листа.
   Я уже не могла даже в шутку сказать ей: "А может, останешься?", потому что это нечестно - так говорить. Не так-то просто решиться бросить налаженную жизнь и отправиться за три моря, а тут я со своими эгоистичными "может". Но правда в том, что мне было бы пусто без нее. Смешно: в Москве десять миллионов человек, тысяч сто вполне симпатичных, и не меньше тысячи интересных, но удивительно остро чувствуется, что завтра Маринка двинется из пункта А в пункт Б и счастливые, толстые нули, подпирающие единицу, превратятся в двусмысленные девятки.
   Забавные существа люди: даже те, кто никогда не поздравлял ее с днем рождения, под гипнозом не вспомнил бы номер телефона, и вообще держал в списке "нужных", тех, кто может когда-нибудь пригодиться, услышав от знакомых знакомых, что вот, уезжает, выражали желание встретиться.
   Прощальную вечеринку устроили Руслан с Ларой. Гостей набилось столько, что негде было усадить. Спихнули диванные подушки на пол, те, кому не хватило и их, устроились прямо на полу, по-турецки, на корточках; на коленях - тарелки с малюсенькими тарталетками и канапе на шпажках, что наготовила Лара. Снизу видны были только ноги тех, кто предпочитал болтать стоя или передвигался по комнате, и создавалось впечатление, что сидишь в густом лесу, вокруг стволы, стволы и рокот, в который сливались разговоры, заменял шум листвы.
   - Куда поедешь - в Паолим? Колву? Или на север?
   - Квартиру сдаешь? Многие сдают и на эти деньги кайфуют в Гоа всю зиму. Ах, сама снимаешь? Не повезло...
   - А моя тетя продала квартиру - доживу, говорит, свой век там, наконец-то забуду о холоде и заботах. В пятьдесят лет такие повороты, прикинь...
   Почти у каждого нашелся знакомый, который недавно побывал или вот как раз собирался отправиться в Индию. Стихийно составлялись компании будущих попутчиков.
   - Не переживай, Марин, мы тебя навестим. Советую снять "гостевое" бунгало и селить туда знакомых по сходной цене. Не прогадаешь! - смеялись гости. Кто-то сходил в прихожую за блокнотом и предложил Маринке составить график приезда москвичей.
   - Смотри: мы с Коляном - в конце декабря. Кто на новый год? О, толпа народу, записываю. Олька в феврале, на семинар по йоге, но и к тебе заскочит - в Гоа все близко...
   - Ты там освоишься, узнаешь, где бамбук и почем, куда поехать интересно - еще экскурсии начнешь водить, заработаешь...
  
   Вечеринка плавно перетекла в междусобойчик. После пятого коктейля, когда, как водится, все уже забыли, по какому поводу собрались, люди разделились на группы по интересам: на кухне ожесточенно спорили о преимуществах нового перед новым же Инфинити, чертили что-то с жаром, пьяно разрывая бумагу, в гостиной организовалось "литературное кафе" (кто сейчас не пописывает - тайно или вполне себе явно, с расчетом на сотню-другую интернет-читателей). Кудрявый мальчик с неожиданно строгим лицом взялся декламировать ужасные стихи, где русские слова терялись среди "исконно русских". Для храбрости он прихлебывал из бутылки и каждая строфа выходила все более агрессивной. Мужчины посмеивались, такая же хмельная, как и автор, барышня (почему-то в вечернем платье) рдела от возмущения, шипела сквозь зубы о беспардонных графоманах и все порывалась накинуться на юношу; ей мешали. В конце концов она извернулась и схватила парня за ногу. Тот упал, хватаясь за стены и увлек за собой этажерку с книгами и высокую напольную лампу из рисовой бумаги.
   Кто визжал, другие смеялись - шум поднялся страшный. Меня же больше всего волновал вопрос, не загорится ли бумажный абажур. Я подошла ближе, намереваясь выяснить, есть ли опасность, и была буквально сметена с места событий высоким мужчиной, свалившимся на меня то ли от пьяной немощи, то ли получив ускорение от кого-то еще. Эта живая ракета сжимала в руке изрядно опустошенную бутылку водки, и при падении жидкость выплеснулась на меня. Теперь руки противно воняли больничным запахом спирта, я против воли принюхивалась, даже не мечтая избавиться от "аромата" еще часа два.
   Когда я подняла глаза, обнаружила перед собой маленького Петю, как видно, разбуженного дебошем. Петя тер кулачками глаза и собирался захныкать. И вдруг совершенно ясно сказал:
   - Юя, у тебя есть игрушки?
   - Нет, Петь, отдала другим, маленьким девочкам. Лет, наверное, десять назад, - ответила я после некоторой заминки. Никогда не помню, сколько мне успело исполниться, и, если спрашивают, быстренько произвожу в уме нехитрый расчет: текущий год минус год моего рождения.
   - Ты, значит, старая? - уточнил Петя, для которого десять лет, должно быть, представлялись целой вечностью.
   - Я, наверное, взрослая...
   Но взрослая ли? Так много накопилось вопросов, ответы на которые мне неизвестны... Время решений пришло. Время не ждет.
  
   В шестнадцать я часто думала о старости. Сорокалетняя мать виделась немолодой, что, конечно, не больше-равно "старой", но.. Это больше-равно сводило меня с ума. "Старость страшнее смерти" - думала я. После смерти тебя уже нет на свете, и кто как будет тебя вспоминать - на его совести. Не во сне же являться. А носить на себе уродливый складчатый костюм из морщин и знать, что больше никто и никогда не обернется вслед... Дайте пистолет.
   Я подолгу рассматривала в зеркале свое гладкое еще лицо, выискивая признаки гнетущих изменений. Круглое косметическое зеркало с облупившейся гнутой ручкой в форме короны висело на шпингалете окна, и прохожие, которым не лень было поднять глаза и обозреть окна нашего дома, должно быть, удивлялись - зачем эта девушка подолгу стоит у окна.
   С каждым годом этот страх притуплялся, единственное - встречаясь взглядом с отражением в зеркале, я удивлялась тому, что внешние черты меняются, а содержание остается прежним. Наверное, я так и превращусь из девочки сразу в бабушку, минуя промежуточные станции. Мы будто движемся со старостью навстречу друг другу. В какой-то точке времени и пространства я примирюсь с ней окончательно.
   Мне хотелось бы стать хорошей бабушкой, такой, при мысли о которой светлеет лицо и уголки губ непроизвольно расплываются в улыбке. Сладкий запах поджаристых блинчиков, мягкие нежные руки и неизбывная любовь, что бы ни натворил... Мне почти не страшно. Я еще не старая, Петя, но и не маленькая давно. И до сих пор не знаю, где мой путь. А время спешит. Тик-тик.
  
   Я взяла на руки нетяжелое тельце, теплое, сладко пахнущее детством, и понесла мальчика обратно в кроватку. На обратном пути столкнулась с Ларой и рискнула задать вопрос, который давно крутился в голове:
   - Ларик, у вас с Русланом все хорошо?
   - Нормально.... а почему ты спрашиваешь?
   - Да так.. что-то все разводятся в последнее время, беспокоюсь...
   - Погоди... тебе известно что-то, чего не знаю я?
   - Да нет, забудь...
   Но встревоженная Лара не отступала и вынудила меня сказать:
   - Тебе не кажется, что у Руслана... кто-то есть?
   - Ты про "воспитанниц"? - неожиданно легко засмеялась Лара. - Ерунда. Не бери в голову. Пусть развлекается. Руслану необходимо кого-то "растить", я не против. Теперешний "росток", Алена, иногда заходит на чай.
   Высокие отношения. Я в очередной раз подумала, что, пожалуй, не готова к семейной жизни с ее неизбежными компромиссами и закрыванием глаз на проступки друг друга.
   - Слушай... а ты Артема давно видела? - решилась-таки просить я.
   - Тёму? Тебе правда нравится этот белобрысый сучонок?
   Я вздрогнула от этой неожиданной грубости. Так могла говорить лишь отвергнутая женщина.. неужели Лара имела виды на Артема? Надо спросить у Маринки...
   - Он не белобрысый, а златовласый, - попыталась я свести все в шутку.
   - Да-да, вылитый эльф. Кажется, отправился навещать отца.
   - Отца? - переспросила я, теряя почву под ногами.
   - Ну да, он где-то на природе живет - то ли под Тверью, то ли под Тамбовом. Неплохая, скажу тебе, дачка: два гектара заливных лугов, лошадки.. Свекор что надо!
   Я окончательно запуталась.
  
   Маринка мяла сигарету между пальцами, невидящим взглядом уставившись в окно. Она еще здесь, но уже не с нами. В ее глазах мелькали придорожные столбы и тянулись провода, по которым полетят приветы. Она собирала по бусинкам этот смех, и словечки, паковала по коробкам запахи и приметы. Сложить бы все это в узелок и увезти с собой, а потом развязать тесемки, расправить и расставить. Конечно, там тоже будут белые чашки и смех, и даже, скорее всего, новые друзья, но сколько времени успеет пройти, пока все встанет на места?
  
   ***
  
   На улице вкусно пахло свежим асфальтом, и этот густой горьковатый запах напоминал о другой дороге - промасленных шпалах, серебристых змейках гудящих рельсов, что ждала меня назавтра, поезд Москва-Адлер, одиннадцатый вагон. И сладкое возбуждение рокотало внутри.
   Перед отъездом времени в сутках становится раза в три меньше, привычка откладывать не слишком важные дела "на потом" грозила катастрофой - телефон разрывался на части. Какая востребованность... мне бы радоваться - всем нужна! Как будто отбываешь в кругосветное путешествие, и если не застать - пакуйте записки в пузатые бутылки, натаскивайте почтовых голубей, телеграфируйте. Бедный рассудок едва успевал распределить по полочкам срочные и сверхсрочные задания. Я заправлялась под завязку кофе, и через час "бак" снова оказывался пустым. Сумасшествие.
   ***
  
   Проснулась, сонно нашарила мобильный возле подушки, взглянула на черные точечки часов.. и подскочила на месте. Судорожно закрутилась по комнате, натягивая неглаженные вещи. Шумел разбуженный чайник. Одна только дорожная сумка, о счастье, собранная с вечера, глядела островком спокойствия. Перед первой нашей поездкой Антон живо научил меня паковать вещи. Когда я зависла в раздумьях перед огромной, доходящей до пояса, горой одежды, меланхолично то добавляя к куче, то удаляя из нее какой-нибудь предмет (запихнуть все это в чемодан не представлялось возможным, и пара-тройка вещей ничего не решала), Антошка невозмутимо наблюдал за моими страданиями, опершись на косяк двери. Затем шутливо проговорил: "Собираешься приторговывать шмотками, если закончатся деньги?". Я покачала головой, почти плача. Он посоветовал оставить пять комплектов одежды, а остальное убрать. И только маек и топов разрешил положить, сколько захочется - места они занимали немного, а подходили, по случаю, ко всему. Антон вошел в комнату, уселся на диван и подбадривал меня криками "Хоп! Хоп!" - как тренер, бегущий по утоптанному снегу рядом с подопечным-биатлонистом.
   Сегодня некому было мне помочь - ни собраться, ни добраться до вокзала. И никто не ждал моего возвращения в пыльной Москве... Трудно уезжать на время, когда не к кому возвращаться, и очень просто - уезжать навсегда.
   Все, хватит. Брось эти мысли, брось.
   Хорошо, что машина остановилась почти сразу.
   - До Казанского довезете?
   - Пятьсот.
   - За полчаса доедем?
   - Восемьсот.
   Я ужаснулась, но торговаться не стала - поезд грозил не оставить мне даже прощального гудка, увозя с собой море.
   Водитель напряженно вглядывался вперед - дачный сезон заканчивался, и дороги были запружены до отказа. Новенькие, щегольские машины обреченно скучали вперемежку с натруженными "девятками", тащившими на крыше доски и листы железа - подлатать дом, укрепить сарай. Улица стояла. Некоторые вышли размять ноги и покурить, бродили вокруг машин, заглядывали под капот своих и в салоны чужих автомобилей. Донжуан в белой рубашке облокотился на открытое окно соседней машины и кадрил девушку с длинными, ниже лопаток, волосами. Она игриво обводила пальчиком прядь возле лица - даже неопытный психолог сказал бы, что девушка созрела. Раньше знакомились в метро, теперь - в пробках...
   Я молча стонала, стиснув зубы. Несмотря на духоту, меня колотило от холода. Страшно было взглянуть на часы. Водила так просто рычал. Причина его ярости поблескивала в глазах знаком доллара. Он молчал, не пытался завязать разговор, и это выдавало внутреннее напряжение лучше всяких тирад. Молчаливый таксист! Это нонсенс. Обычно они начинают травить свои бесконечные байки еще до того, как успеешь захлопнуть дверцу, устраиваясь на сиденье. А тут - молчок. Играет желваками, глазами сверлит дорогу - и ни слова. Или, как хороший психолог, видит, что мне не до трепотни... Чтобы хоть что-то сделать, водила включил радио, неловко выкрутив ручку громкости почти до отказа. Из динамиков с надрывом взвизгнул женский голос: "..я люблю и ненавижу!..", и, будто получив нужный импульс, мой извозчик матюгнулся и поехал дворами. Таких умных нашлось немало; прохожие ругались, отскакивая на тротуар, старики грозились клюками. А что было делать? Восемьсот рублей уже не казались мне достаточной суммой за это ралли по городским джунглям.
   Через пятнадцать минут мы вынырнули на проспект и покатили, как по рельсам. По-моему, я первый раз за последнее время выдохнула и осторожно проверила, сколько оставалось до отправления поезда. Восемь минут. Бывает, поезда опаздывают - прибыть на вокзал, но никогда не забывают отбыть строго по расписанию. Черт, черт.
   Мы въезжали в центр. Я наклонилась вперед, как бегун на короткие дистанции, будто могла увеличить этим скорость движения. Загодя достала деньги и выложила их возле ручки тормоза.
   Никогда раньше я не впрыгивала в уходящий поезд. Тяжелая сумка летела за мной, словно в невесомости - в критический момент силы действительно удваиваются. Сердце тоже билось вдвое чаще - не успев отойти от адреналина погони, одновременно ликовало: "Успели!". Пожалуй, это переживание было одним из самых ярких за всю мою жизнь.
   Я вскочила в первый попавшийся вагон, проводник хмыкнул и потребовал показать билет и паспорт. Я моментально покрылась испариной - не могла вспомнить, положила ли паспорт... утром я не расстегивала набитую сумку, просто-напросто схватила ее и... поезд набирал ход и проводник недовольно нахмурился:
   - Или давайте сюда Ваш билет, или спрыгивайте, дамочка!
   - Щас, щас... - ответила я, обреченно дергая за "молнию". Паспорт нашелся.
   Неожиданно навалилась усталость. Я поволокла сумку за ручку. Колесики печально дребезжали на бесчисленных порожках, чугунно хлопали межвагонные двери, скрежет железа отмечал мой путь. Тащиться пришлось через весь поезд - длинную гирлянду из консервных банок, поставленных на рельсы. Я шла и ругала себя: никогда не делай так больше, Юленька. И вы, дорогие мои, не делайте. Поезд - создание шустрое, в следующий раз может и сбежать.
  
   - И всё такие люди хорошие: выгрузить в сонные пять утра мою немаленькую сумку - помогут, достать с полки тяжеленный матрас - "да мне нетрудно", - радовалась соседка по купе, крашенная блондинка в тесных шортах. Лет тридцать пять. Из них пятнадцать - в одном и том же офисе, от секретарши к менеджеру среднего звена. Наверняка. Несмотря на не слишком жаркое московское утро, она подготовилась к южному зною, что ждал нас не раньше завтра. - После стоянки пробирается по проходу с загадочной улыбочкой: "дитям - мороженое". Ребенок - я, понимаешь? Приятно, черт возьми. Будто 8 марта снова. И ведь незнакомый совершенно мужик.
   Нет, никогда я не возьму по собственной воле билет в женское купе. На протяжении тыщи километров слушать про "эту суку из бухгалтерии" и мужа-скрягу и в тихом бешенстве считать столбы?.. И почему где бы ни оказались вместе две-три незнакомые женщины, спустя десять минут кто-то непременно начинает бросать пробные камушки о нелегкой женской доле... так, будто бы в никуда. Устраивать душевный стриптиз перед тем, кого никогда больше не увидишь - есть в этом что-то нечестное. Не желаю чувствовать, как кто-то стамеской ковыряет душу, пытаясь влезть и получить порцию понимания. Я. Не. Хочу. Это. Слушать. Вот сразу чувствую прицеливающийся взгляд: "позвольте употребить вас как одноразового друга". Не позволю.
   - А спрятаться за книжкой?
   - Не слишком крепкая защита.
   - Музыка?
   - Ты замечала, что у людей в наушниках спрашивают дорогу чаще, чем у других, "доступных"?
   - Парадокс, да. Как красная тряпка для быка, что ли.
   - В общем, метод "отгородиться" не работает. Лучший и самый увлекательный способ скрасить дорогу, скажу я тебе - это флирт. Мы даже не отдаем себе отчета, насколько зависим от условностей. А дорога дает возможность запрятать их глубоко, выключить до пункта назначения. Там, где ты проснулась в чьих-то теплых объятьях, выкурила первую сигарету, не торопясь посидела на дорожку, обещала звонить, - там тебя уже нет, там, куда собрался - еще нет. Ты будто бы нигде, будто бы это вовсе и не ты, понимаешь? И вправе быть любой. Стань на время той, какой хотела бы себя видеть, придумывай историю на ходу - никто не проверит.
   Блондинка говорила и говорила, не особо беспокоясь о том, слушаю ли я ее. Она успела выставить на столик бутылку колы, упаковку чипсов и пару журналов. Причем мужских. Подготовилась. И все-таки эта компания заведомо выигрывала перед соседством с Аленой. Мама-Оля ехать отказалась - не могла же она, в самом деле, бросить мужа в одиночестве. Оголодает, придет на работу в разных носках.
   - О да, он будет задавать вопросы. Осторожно давить на нужные точки. Это важная часть игры - пройти краткий курс по изучению друг друга. Это роман-скороспелка, сталкивает двоих на десяток часов, максимум - сутки, и потому все чувства - на пределе. Нервы - как оголенные провода. Не забывай, что в купе не два места - четыре, и часто все они заняты. В коридоре, в тамбуре - всюду люди. Остаться наедине, без посторонних - практически невозможно, потому большая половина событий происходит глубоко внутри и вырывается на поверхность лишь блеском в глазах.
   Быстрый взгляд. Разговор вроде бы о другом. Слова, в любом флирте и так двусмысленно-пряные, здесь как ходьба по канату. От "случайных" прикосновений мурашки по коже. Вот он стоит в коридоре у окна, провожает глазами уплывающие вдаль деревушки и неизменных коров, а заденешь, пробираясь в узком пространстве, плечом или бедром - разряд, еще разряд. Хоть аккумуляторы заряжай. Каждый перехваченный поцелуй обжигает, потому что запросто может стать последним. Секс? Бывает. Но в флирте главное не секс, а балансирование на высшей точке интереса.
   Встречала ли я "подорожников" после? Однажды.
   - И как?
   - Второго раунда не было, не думай. Какой смысл повторять испытанную схему. Сделали вид, что не знакомы. Здравствуйте!
   В щелку двери заглядывал мужчина - тоже, видать, опоздал. Или задержался у друзей в другом купе.
   - Да, у нас две нижние. Место для вашей сумочки найдем.
  
   В пути мобильный то ловил сигнал, то снова его терял. При въезде в зону приема (обычно за полчаса до крупных городов) телефон соседки разражался веселым пиканьем - сваливались смски, накопившиеся за время нашего нахождения "в черной дыре". Мой же молчал. Представьте, с каким рвением я кинулась к нему после первой же ноты. В спешке аппарат выскользнул из рук, упал на потрепанную дерматиновую полку и скрылся в складках простыни. Когда я нажала-таки на "Открыть сообщение", с удивлением обнаружила, что пришло оно от адресата с неведомым номером, длинным, как "Война и мир". В глазах рябило от цифр, первые из которых обозначали какую-то страну. Не Россию. Не Германию. Не Англию. Ни любую другую из тех, чей код я знала - эти цифры ни о чем мне не говорили.
   Сообщение оказалось не менее загадочным. В нем было только три слова: "Ты меня любишь?".
   Хороший вопрос. Люблю ли... я не могла бы с уверенностью ответить, что испытываю сейчас это сильное чувство хоть к кому-нибудь, кроме верной Маринки, но понятно, что ей никогда не пришло бы в голову интересоваться этим. Чувства к Антону полиняли... я не могла простить ему нежелание объясниться... Артем все больше отравлял сладкое дегтем. Я хотела его любить, но не могла понять, хочет ли он моей любви... Кажется, я снова не любила никого. Эта мысль так меня напугала, что я тут ж поклялась хранить страсть к Артему, что бы ни случилось, потому что в прошлый раз, когда я на десять процентов разуверилась в своих чувствах, это закончилось... все сразу же закончилось.
   Кто бы это мог быть? А если... таинственный поклонник? Подобрался совсем близко, забрался в мой карман, влез в телефон?....
   Я на минутку замерла, задумалась - не оставить ли сообщение без ответа?... Но все же собралась и отправила - будто не конкретному человеку, что держит сейчас мобильник в теплых ладонях, а в никуда, в безликое информационное пространство - отчаянный крик: "Я всегда буду любить тебя".
  
   ***
  
   Поезд громко проскрипел и остановился. Вагон тут же переполнился от гомона, людских тел, объемистых сумок, встречающих. В сутолоке я боюсь потеряться - потерять-себя, исчезнуть, раствориться... Когда людей слишком много, они утрачивают личные черты, сливаются в суп из мяса и костей, упакованных в пеструю одежду. Я хватаю воздух, физически ощущая, что его отнимает кто-то другой - тот, чьи мощные легкие перекачивают кислород втрое быстрее моих... Антон всегда обнимал меня в этих случаях, крепко прижимал к себе, защищая от страхов. Теперь мне приходилось справляться самой...
   Недавно попали мы с Маринкой в метро в час пик.
   - Кого ты видишь вокруг, дорогая? - поинтересовалась я.
   - Ну как.. людей.
   - А я - биомассу. Помнишь, как в фильме "Через тернии к звездам".
   - Бррр, - помотала головой Юлька. - Страшно.
   - И мне. Продвигаться в плотной биомассе труднее, чем идти против течения. Хочется взять мачете и прорубить путь. Но это нехорошо. Это жестоко. Ты права - это люди, такие, как мы, а кто-то, может, и получше нас.
   И знаете, что я придумала? Выделять из толпы кого-то интересного и смотреть только на него. Даже в самой серой биомассе непременно находится девушка с нежным лицом в рыжих веснушках, в ладном коротком пальтишке с юрким шарфом, или забавный полумальчик-полумужчина с необычными, прошловековыми, чертами лица или нагловатый брюнет, к которым я по сей день неравнодушна. И если выделить кого-то одного, эта фигура выдвигается вперед, сияет, ярче, ярче, помогая справиться с превращением ближних в мутноватое суетливое пятно, как помогает этот способ и тем, кто выходит на сцену, один на один с волнующейся массой голов.
   Я не стала толкаться и спокойно переждала мини-"конец света".
   На перроне поджидал радостный Мишка, который, как положено начальству, не мог позволить себе тратить сутки на дорогу и прилетел самолетом. Вернее, я догадывалась, что на вокзал он прибыл веселым, но сейчас его улыбка сникла, и только букет неистово красных роз горел в руках. Наверное, он подумал, что я не приехала - немудрено было так решить, пропустив целую роту пассажиров, среди которых меня не оказалось. Должно быть, он чувствовал себя последним дураком, но продолжал сжимать в руках цветы, на которые хищно косилась Алена. Держать в руках неподаренный букет, невзирая на явное недовольство "надсмотрщицы" - уж ей-то было понятно, что розы предназначены кому-то еще, и понятно, кому - в этом было что-то героическое. Я хмыкнула, оценив дорожный костюм Алены - не добротные джинсы или велюровые костюмчики, что обычно надевают пассажирки, а фасонистые бриджи и рубашку в стиле сафари. Без единой помятости, будто она везла их в чехле для одежды, для торжественного выхода из вагона.
   - Хэлло, френдз, - приветствовала я лучшую половину "Праздника". - Не ждали?
   - Ждали-ждали, все жданки съели. Ты заснула там что ли?
   - Да, и видела во сне много-много... дерьма, - я выразительно покосилась на Алинин костюмчик цвета... модные журналы называют этот оттенок "песок с глиной".
   - О, это к деньгам, - захохотал Мишка, - за это стоит выпить. Сейчас устроим вас в автобусе и начнем приобщаться к южным щедротам.
  
   "Спаси меня"
  
   В каждом городе я ищу запах воды. Могу часами стоять на мосту, наблюдая, как послушно река несет все, что ей дадут - листья, лодки, отражения облаков. И тогда я дарю реке цветок - оранжевые лучики гербера, и в реке - целых два солнца. Смотрю вниз, пока не закружится голова, и нет моста, нет проблем, нет моих вцепившихся в перила пальцев, а только вода, вода, вода, медленный длинный хвост с чешуей бликов.
   В этом городке не было реки, но здесь заманчиво шумел прибой. Я расслышала его тихую песню сразу, едва нашла в себе терпение забросить в номер сумки и бросилась к берегу - голубая ткань воды виднелась в просветах между домами.
   Ах, море, волны выше роста, босоножки и самба. Вечный карнавал. Невыносливая птица аист отморозила лапы дальним ноябрем и уронила, уронила орущий сверток прямо в сугроб. С тех самых пор я боюсь высоты и живу в неизбывной тоске о лете.
   Обожаю чувствовать, как каждая клетка наливается теплом, и тело будто становится прозрачным. Пронзай, пронзай меня своими лучами. На пляже мне никто не нужен, у меня с солнцем роман. В жару не хочется есть и курить, и лишние килограммы торопливо покидают организм через поры, добровольно и безо всяких усилий с моей стороны.
   Капля пота в ритме пытки ползла по спине. Я готова была терпеть эту пытку. Я готова была вытаскивать каблуки босоножек из зыбучего асфальта. Любить лето в нашем климате - как быть женой капитана дальнего плавания: пока милый здесь, успеть насладиться, глотать удовольствия гроздьями. Счастье, что лето можно догнать, взяв билет.
  
   Куда бы я ни приехала, довольно скоро обкатываюсь, как камешек, тамошними волнами, удачно вписываюсь в ландшафт и выгляжу старожилом из старожилов. Наверное, оттого, что нигде не чувствую себя, как дома, привыкнуть к любому, абсолютно любому месту для меня - раз плюнуть. После первого дня, когда крутишь головой, впитывая новые запахи, взгляды и краски, находится "свое" кафе со столиком у большого окна или, наоборот, манящим диванчиком в глубине, с вкрадчивым запахом ванили и пухлых круассанов. Кусочек парка с горбатым мостиком и еще незнакомыми, но влекущими тропинками. Маршрут до центра разведан, карта города куплена и пестрит пометками (как люблю я волшебный шелест разворачиваемой карты, момент, когда сложенная в сотню раз книжечка расправляет крылышки, на глазах растет, превращаясь в схему нового мира, где за каждым поворотом может ждать негаданное чудо).
   И вот уже внутренне сворачиваюсь клубком и вылизываю шерстку - дом, милый дом. Еще не обжитый, но уже не пугающий. И тут же прохожие начинают спрашивать у меня дорогу.
   На второй день полукурортной конференции эвент-мастеров я выглядела отчетливо местной. Каждые пару минут рядом останавливалась машина, мотоцикл или кто-то пеший обращался с вопросом, как пройти, где купить, на кого оставить. Между тем, первое, что я сделала, пустившись в самостоятельный поход - заблудилась. Я-то была уверена, что там, за перекрестком, улочка, что наведет меня на верный путь. Я ошибалась.
   В это время дня в старой части города людей почти не бывало. Лишь большая патлатая собака шумливо вскинулась, завидев меня, но, измученная жарой, не стала преследовать и снова залегла в тень. Море осталось далеко и не выдавало себя ни шумом, ни свежим запахом воли - и тоже не могло стать мне помощником.
   Дома выглядели приветливо - не было в них зияющего одиночества покинутых зданий, тех, что выбитыми окнами, как пустыми глазницами, внушают суеверный страх. Эти приземистые домики с облупившимися стенами, несмотря на отсутствие хозяев, были приручены и уютны. Приятно было уйти с пыльной мостовой и бродить среди стареньких зданий, завороженно трогать кованые решетки и шершавые, давно не крашенные ставни. Можно было забраться в одну из спрятавшихся в зарослях винограда беседок или срывать виноград и абрикосы, доверчиво свисающие с окрестных деревьев. В цели прогулки не было особенной спешки; меня нескоро бы хватились. В моем распоряжении было не меньше двух-трех часов и как их провести, зависело только от моей воли. Или, как оказалось, случая. Будучи фаталисткой, я почти не сомневалась, что сейчас мне указали на то, что спешить не стоит.
Город тоже никуда не спешил, застыл в своем собственном прошлом, лет пятьдесят назад, и с трудом переваривал приметы нового времени - аляповатые рекламные щиты, манекены в витринах магазинов. Все это быстро скрывалось в тени петляющих вьюнов, все это было далеко.
   Символично, что потерялась я, разыскивая книжный. Местные книг не читают, им хватает вывесок, счетов и программы телепередач. Подсказать, в какую сторону двигаться, редкие прохожие были не в силах. Адреса же гостиницы я не знала, и никак не могла решить, что искать - пункт назначения или неизвестно где, среди путаницы переулков, оставшийся старт. Я все же поднялась со скамейки и на удачу двинулась вправо. Стоило завернуть за угол, как в конце улицы показался просвет и - о чудо! - магазин "Буквы". Я ускорила шаги, чтобы быстрее войти в прохладные залы.
  
   Есть несколько опасных плодов на древе удовольствий, которые мне лучше и не надкусывать, ибо я существо слабое, и иначе, мигом сожрав их целиком, полезу за следующими, и буду забираться все выше, опасно выше, пока хлипкие ветви там, возле неба, не подломятся под тяжестью моего отяжелевшего от полноты наслаждений тела. Одним из этих гибельных плодов были книги. Стоило попасть в библиотеку или книжный магазин - и все, пиши пропало, не ищите меня.
   И мы всегда узнаем своих - по голодному взгляду и тому напускному равнодушию, что надевается, как маска, с целях защиты нежного уязвимого нутра. Мы никогда не спутаем "настоящего" со случайно зашедшим, что слоняется с потерянным видом от шкафа к шкафу, цепляясь глазами за знакомые названия. И уж тем более неинтересны нам те, кто останавливается в центре, у ярко оформленной, сверкающей, будто рождественская, витрины с "бестселлерами" и шагу не ступит вглубь, к зарытым на полках сокровищам в тусклых обложках (хотя и их теперь спешат украсить броской картинкой, подчас отпугивающей нас, читателей, но привлекающей, как яркое брачное оперение, случайный взгляд).
   Книжный - из тех магазинов, где хочется остаться. Я не умею зайти туда на пару минут, вроде бы только огляжусь - а часы бесстрастно отсчитывают часы, не минуты. Сказка о потерянном времени, если можно считать его потерянным - эти десятки оборотов стрелки, что успели набежать, пока листались книги. Сладковатый, с горчинкой краски, аромат свежих страниц, скрип переплетов, нехотя выпускающих наружу свое манящее содержимое - разве можно заменить это чем-то другим. Выбираем кропотливо, не торопясь, нового друга - нас с ним жить, и кто-то уже не выдержал, уткнулся в буквы, привалившись к стене, перебегает глазами со строчки на строчку, не в силах захлопнуть роман и отнести его на кассу - он уже там, в истории, подсматривает за героем через окно дома напротив или помогает смешивать яд злодею, если день с утра не задался и мысли роятся злые.
   А я всегда страдаю, оглядывая стеллажи - ведь если б даже средства мои оказались ничем не ограничены, где тот просторный особняк, где можно было бы разместить все эти занимательные истории и прекрасные слова... и мучит ужас, что не успею прочитать и даже узнать о каких-то стоящих, тех что обязательно... А есть еще отдел канцтоваров со строгими ручками и цветной бумагой, волнующими воображение картами и стадом толстых ластиков, блокнотами с чистыми страницами, что ждут не дождутся, чтоб на их снежных просторах появилась хотя бы точка или ровная линия - как обещание занятных картинок или строя веселых закорючек - букв...
   Писк смски разрушил волшебное очарование. Пип-пииип. "Как же я без тебя, любимая?". Артем... В волнении я слишком сильно нажала на джойстик, чтобы прокрутить сообщение до конца, и хилый механизм сломался, залип... я бессильно дергала рыжачок, взывая ко всем богам разом, и кто-то из них смилостивился. "Приходи ко мне. Спаси меня". Спаси меня. И все-таки это моя миссия... Я нужна ему. Я - земля...
   Я сжимала телефон с такой одержимостью, что побелели костяшки пальцев. Недовольство и горечь растаяли. Я хотела бы спеть ему по-французски, игриво, чуть манерно, сквозь смех - важней всего, когда глаза смеются... Я буду любить его утром. Душистый кофе в полосатой чашке и хрустящий бок золотистого, только что из печки, круассана с любимым вкуснее раза в два. Я буду любить его ночью, когда дождь гуляет по крышам и редкий свет окон заменяет звезды. Стоило вспомнить его особенную улыбку уголком рта - и я засияла.
   Так... "Ответить". Я начала набирать первое слово, как мобильный начал пищать. Грозная надпись "аппарат разряжен!" мигнула пару раз и экран погас. Теперь я разгадала, откуда бралось то подленькое ощущение "Я что-то забыла" - зарядное устройство осталось в верхнем ящике стола моей квартиры. Черные змейки проводов, свившие гнездо в левом углу ящика... я видела их так же четко, как темный, мертвый телефон в моих руках.
   - Мишаня, - умоляла я. - Позволь мне уехать раньше, я должна вернуться в Москву. Одному хорошему человеку.. плохо.
   - Юльчик, потерпи денек. Нам бы ночь простоять да день продержаться. А потом я тебя отпущу. Ты куда, кстати, запропастилась? Приглашаю погонять шары.
  
   Преследование
  
   Я не понимала, чего ей надо - Алене, преследовавшей нас весь вечер. Только мы устроились в открытом кафе, пролистывали пухлую папку со меню (хозяева поработали над названиями блюд, превратив скучные, как им казалось, стандарты в неудобоваримый китч - думали этим отличиться, но попали в ловушку еще большей банальщины), как она показалась в дверях.
   Она щурилась. Она искала. Она недовольно прикусила нижнюю губу. Я в который раз поразилась, как при вполне модельной внешности (длинные ноги, отсутствие лишнего мяса в тех местах, где оно не превращается в "приятные округлости"), можно выглядеть не стройной, а засушенной. Старая дева, по нелепости нацепившая модные тряпки.
   Я прошипела "Алена!" и указала Мишке, сидевшему спиной к выходу, на дверь. Чтобы не превращать пьянку в "летучку" (Алена не смогла бы удержаться от обсуждения сегодняшних дел), мы сползли со стульев и, скрючившись, прячась за столами, рванули к выходу, как школьники, пытающиеся скрыться от учителя.
   Когда мы, основательно набравшись, передвигались от одного бильярдного клуба к другому - тому, что нам настойчиво рекомендовали местные игроки - "надсмотрщица" снова попалась на пути: она стояла в свете фонаря, озабоченно озираясь, и нам с Мишкой пришлось отступить в тень, чтобы скрыться от "радара".
   - Полиция нравов вышла в рейд!
   - Виу-виу... В трубочку подышите... чт-о-о! Обнаружен зеленый змий! Alarm! Alarm! Наутро вы не сможете приступить к своим обязанностям, алкаши проклятые! - тоненьким голоском уморительно пропищал Мишка.
   В третью встречу мы так хохотали, мешая смех с икотой, что у меня началась форменная истерика.
   - Смотри, Терминатор. I'll be back! Найти и обезвредить. Она не остановится, пока не выполнит свою задачу. Нет ли здесь сталелитейного производства, не знаешь? - я уже не могла остановиться, смеялась и рыдала одновременно, и Мишке пришлось отшлепать меня по щекам. Я еще пару раз икнула и замолчала, стараясь глубже вдыхать, чтобы наконец успокоиться.
   В звенящей ночной тишине отчетливо послышался стук копыт.
   - Миша, скажи мне, что ты тоже это слышишь! - зашептала я в ужасе. Галлюцинация? Неужели меня настигла белая горячка? Я не знала, как это начинается....
   - Да, я тоже это слышу.
   - А что ты слышишь, Миша?
   - Я слышу, как трубят небесные ангелы, что пришли за тобой!
   - Гад! - я кинулась на него с кулаками, вымещая в этих ненастоящих ударах свой страх перед сумасшествием.
   Стук копыт тем временем приближался. Это и правда были лошади - две белые кобылы, или кони, я в этом не разбираюсь. Их гривы, подсвеченные лампами, сияли и вообще они показались мне невероятно, сказочно красивыми - два волшебных коня, впряженных в пролетку. Ростом они были метра три, не меньше. Кони остановились рядом с нами, и голос свыше пророкотал: "Покатаемся?". Как мы могли отказать голосу свыше! Как два послушных, только сильно пьяных, ребенка, мы взобрались на дерматиновое сидение и притихли. Лошадки помалу тронулись с места.
   - Куда поедем? - снова спросил голос, принадлежавший вознице.
   - А мы.. можем выбирать? - по-дурацки ответили мы. Вернее, ответил Миша, я могла только молчать - снова напала икота.
   - Ну давайте кружок сделаем побольше. Господа не торопятся?
   Да куда нам было торопиться.
  
   Копыта выбивали на брусчатке старого города звонкую дробь, этот звук был единственным - город засыпал, желтые заплатки окон встречались редко. Не рычали машины, не стучали отбойные молотки... Редкие фонари выглядели ненужными, словно их не намеренно включили, а забыли выключить, уходя. Глубокая темнота, почти деревенская, глотала нас, рождая ощущение защищенности. Повозка мерно раскачивалась, как люлька.. спать.. спать... когда мы подпрыгивали на ухабах, я ненадолго приходила в себя и понимала, что заснула, склонив голову на мишкино плечо. Он обнимал меня бережно, как большую хрупкую вазу. Какой хороший Мишка, каждая мать мечтает о такой для своей доче....
   - Тпррррууу, приехали, - извозчик тряс меня за плечо. Мишка тоже спал. Хороши наезднички, всю поездку проспали. Другие бы рассказывали друзьям, пересказывали внукам - не каждый день цок-цок на упряжке по древнему русскому городу. Приключение!
   Хмель как будто выветрился. Я спрыгнула на мостовую и чуть не упала - ноги отказывались держать. Что же мы такое пили? Вино.. потом мартини.. потом темное пиво.. ох, не нужно было пива... Но самый коварный напиток, я помнила - сидр. Компотик-компотиком, и вот ты уже под столом... Нет, сидра вроде бы не было...
   - Ну что, красавица, поехали кататься? - спросил Мишка.
   - Снова кататься? На чем на этот раз, на танке?
   - На гондоле. Пойдем рассвет встречать? Ты когда-нибудь встречала рассвет на реке? Красотищщща.
   Ох, как я давно я не встречала рассветов... Мне стало так жаль себя, что я не удержалась и заплакала. Слезы молча и неудержимо выкатывались из глаз, оставляя мокрые полоски на лице. "Как в мультфильмах", - подумала я. Два ровных ручья слез.
   - Эээ, ты что это, дорогая сотрудница, - Мишка сжал мои плечи. Это было очень кстати, ведь я непрочно стояла на неверных ногах, а пролетка, на которую можно было опереться, уехала.
   - Мне нужно в Москву, - плакала я. - Спасать человека.
   - Спасти рядового Райна.. А от чего спасать-то?
   Действительно, от чего нужно было защищать успешного фотографа Артема Вербицкого? От мирового зла? Внутренних демонов? Какая разница. Мне было достаточно того, что он хочет меня видеть, что он нуждается во мне и в том, что я - только я одна - могу ему дать.
  
   В отель возвращались под утро. Солнце не успело показаться, но небо уже расчертилось желтыми полосами, обещавшими зной. Ночь схлынула, оставив после себя окурки и позабытые на скамейках повядшие цветы. Пустые улицы дрожали в молочной дымке, и стук моих каблуков нарочито громко отдавался в щербатых камнях набережной. Голоса просыпающегося города - тявканье собак, шарканье дворников, гудки невидимых теплоходов, неожиданно бодрое журчание поливальных машин - сливались в уютную мелодию. Все хорошо, все, как всегда, правильно, все, все, все... Я поежилась, и утренний холодок тут был ни при чем - усталое тело просило уложить его на гладкие простыни, пусть на четыре часа, к девяти нас ждали на завтрак, не показаться там было невозможно - небрежно отодвинутый стул зиял предательской пустотой и попадал под перекрестный огонь обвиняющих взглядов. Это ночь, ночью нужно спать, это масло, его нужно глотать. Это правила, их нужно нарушать. Но на общий завтрак следовало явиться. Алена не простила бы нам. Да что я говорю - не простила бы мне.
   Навстречу шла Тома, официантка из гостиничного ресторана. Она всегда выглядела виноватой, чуть-чуть приподнимала, словно защищаясь, плечи, а через секунду с вызовом смотрела в лицо, и каждый мужчина испытывал желание сграбастать ее в охапку и зажать в углу. Сейчас она шла разболтанной походкой человека, привыкшего много времени проводить на ногах, и на не прикрытых короткой юбкой бедрах темнели синяки, как будто ее час назад отымели на барной стойке. Возможно, так оно и было.
  
   Как все, кто редко путешествует, я искренне люблю отели, их отстраненную вежливость и хмурую готовность принять посетителей, в каком бы настроении мы ни находились, люблю все, что связано с отелями - двери-вертушки, одноразовые мыльца, одноразовых друзей, официанток. Магазинчики при гостинице недружелюбно глядели неосвещенными витринами, а мне позарез понадобилось кое-что купить. Шоколад. Умру без шоколадки. Я оставила Мишку у стойки портье и снова вышла, подстраивая шаги под крутящуюся дверь, в соседний круглосуточный супермаркет.
  
   Минут через пятнадцать я вернулась в отель, и в вестибюле столкнулась все с тем же Мишкой.
   - Не стоило ждать, поднимался бы.
   Он недоуменно уставился на меня, точно пытался вникнуть в смысл моих несложных слов. Но тут же расплылся в улыбке и порывисто обнял, как после долгой разлуки.
   - Никак не ожидал тебя встретить, но ужасно рад. Слушай, ты нисколько не изменилась.
   - Действительно, трудно было сколько-нибудь заметно измениться за те двадцать минут, что мы не виделись.
   - Двадцать минут? Два года.
   Пришла пора и мне с недоумением посмотреть на Мишу. Что он несет? Или я все-таки заснула в магазине, где-то между мясным и молочным отделами, опершись на тележку?
   - Я и не знал, что ты тут, в городе! Бывает же! Наших кого-нибудь видела? Вообще никто не говорил, что встречал тебя...
   - Не понимаю... о чем ты?
   - Не бывал здесь с тех пор, как ты тогда внезапно уехала. Ты где скрывалась-то все это время, что делала?
   Мир качнулся перед глазами и я, чувствуя подступающую к горлу дурноту, прислонилась к стене. Хмель слетел в мгновенье.
   - Миша, перестань. Мне не нравится эта шутка.
   - Да какая шутка? Сейчас позвоним Паше, он точно не должен спать. У Пашки сын родился! Эх, да ты же и не знаешь, что он жениться успел! - Мишка продолжал взахлеб выкладывать последние новости.
   Первые лучи пробрались в вестибюль и пылинки беспечно кружились в утреннем свете. Так же все кружилось перед моим мысленным взором - картинки, голоса, события. Я пыталась нащупать, куда наступить, я падала вниз и нужно было за что-то уцепиться. Служащие гостиницы. Ковер на полу. Цветы в кадках. Меня нельзя назвать наблюдательной и я, конечно, как ни пыталась, не сумела вспомнить, те ли пальмы стояли возле диванчиков, когда я уходила. А смена могла и поменяться.
   - Погоди, так ты не помнишь, кто такой Пашка? - встревоженно поинтересовался он. - Может быть, у тебя амнезия? Что-то случилось? Что с тобой? - Мишка наконец-то заметил, что со мной что-то не так.
   - Я не знаю... не помню... - совсем уж растерянно промямлила я. Я не понимала, на каком я свете, и что было правдой - мои воспоминания или мишкин бодрый рассказ. Я нащупала в кармане ключ от номера и поняла, что боюсь зайти в него и увидеть на своей кровати спящего человека. Другого человека. И чужие вещи вместо своего родного чемодана.
   - Эй, барышня, проснись, - для верности Мишка щелкнул пальцами перед моим носом, - поверила! Я выиграл. Бутылку текилы, между прочим. Вечером пьем?
  
   Я не знала, чему верить. Я знала только одно: ни за какие сокровища мира я не поднимусь сейчас наверх. Буду сидеть здесь, в холле, провалившись в мягкое кресло, закусив до боли палец (эта несмертельная пытка неизменно помогает забыть о другом - более страшном, переключить внимание); буду сидеть здесь до тех пор, пока не пройдет мимо Алена или тот смешной рыжий парень, что рассказывал вчера о психологии праздника - кто-то из тех, кто мне знаком, кто вернет на место настоящее. Мое настоящее. Честное слово, я готова была расцеловать Алену, если бы только увидела.
   Я направилась к дивану. Мишка проводил меня ошеломленным взглядом и припустил вслед.
   - Эй, ты дуешься?
   Я молчала.
   - Перестань дуться.
   Я продолжала молчать.
   - Ну прости меня. Я пошутил. Я хотел развеселить тебя, - что-то в последнее время мне везло на шутников.
   - Хочешь, я провожу тебя до двери? Буду охранять твой сон, как верный пес, сидя на коврике?
   Эта идея мне нравилась. Если со мной будет кто-то еще, я смогу справиться, обмануть липкую жуть...
   - Пойдем.
   Томительные минуты, что мы поднимались в лифте, до отказа набились ненужными Мишкиными извинениями. Я не слушала его, затаившись перед тем, что ждало меня за дверью.
  
   Меня так трясло, что я долго не могла прицелиться и попасть в замочную скважину. Ключ бился о дверь, стеклянно звякал. Мишка какое-то время наблюдал за моими безуспешными попытками, потом сказал:
   - Не думал, что ты все еще так пьяна. Или дозаправилась в магазине?
   - Открой сам, - я протянула ему ключ.
   Дверь открывалась вовнутрь и несколько секунд я не видела, что там. Силуэты стандартных шкафов, простенький стол, лампа на длинной ножке смутно вырисовывались в белесом утреннем свете. Первые лучи покрывали розовым лаком верхушки акаций. Я жадно всматривалась, пытаясь разглядеть, не лежит ли кто-то в кровати. Кровать была пуста.
   Мишка протянул руку к выключателю.
   - Нет-нет, не надо света, - остановила его я. - Посиди со мной немножко. Пожалуйста.
   Я почти успокоилась, но почему-то дрожала теперь от холода, что не укрылось от внимательного Мишкиного взгляда. Он подошел ко мне сзади и прижал к груди - спрятал в объятьях, передавая жаркое тепло своего молодого тренированного тела, словно укутал одеялом. Тени внутри меня отступили, забились в глубину, до следующего знака, что поманит их наружу, эти гибельные тени. Я закрыла глаза. Блаженство, какое блаженство. Я в безопасности. Все хорошо... как хорошо...
   Убаюканное сознание сопротивлялось какой-то мысли... мысли - что-то неправильно... Мишка. Я. Вот что неправильно.
   Я попыталась отстраниться, но он только крепче прижал меня к себе, слишком тесно, на короткий миг я ощутила, что грудную клетку сдавило до боли, еще чуть - хрустнет...
   - Я тебя не отпущу..., - хрипло выговорил Мишка.
   И кто из нас пьян?
   Я повторила попытку, стараясь выскользнуть из-под его рук, Мишка легко поймал меня. Я вырывалась, и, сделав неверный шаг, начала падать, увлекая его за собой на гладкую, аккуратно выровненную горничной постель.
   - Миша, Миша, что ты делаешь...
   - Что я делаю? То, что давно должен был сделать, - я почувствовала, как его пальцы ползут по бедру. Выше. Выше. Юркой рыбкой. Ярким румянцем стыда залились щеки - как ни позорно признаваться, но мне это нравилось. Мерзкая животная натура, всегда готовая взять свое...
   - Перестань, пожалуйста... перестань, - я снова почувствовала соленый вкус слез на губах. Что ж это за ночь такая...
   - Я тебя люблю.. всегда любил, - шептал Мишка. - Тебе же нравились мои цветы?
   - Какие цветы? - спросила я, уже зная ответ на свой вопрос. Пришедшее понимание обдавало холодом - как я могла не догадаться раньше... эти преступные розы на вокзале - неприкрытый вызов, признание... я мигом протрезвела.
   - Разные.. лилии... розы... тюльпаны... с тех пор, как ты появилась в "Празднике", я снова не мог думать ни о чем.. только о тебе... Проснувшись, выбирал костюм - для тебя, придумывал, чем бы удивить тебя, чем порадовать... Я присылал бы цветы каждый день, но боялся испугать.
   - Ты пугаешь меня сейчас, - я рванулась, но он был настороже.
   - Куда ты? Лежи... поспи. Я обещал охранять твой сон, я никогда не нарушаю своих обещаний.
   Он осторожно дышал мне в шею, будто от легчайшего ветра я могла улететь, и целовал короткими поцелуями, ставя на коже влажные печати.
   Солнце заглянуло в комнату, поползло по паркету желтой змеей. Надрывались птицы, ворчанье поливальной машины нарастало, разделившись на рокот и шипение холодных струй. Мирные звуки мирного утра. И железное кольцо сильных рук. Дружеское объятие. Я невесело рассмеялась от бессмысленности происходящего.
   - Почему ты смеешься? - поинтересовался Мишка. Я не видела его лица, но могла бы поклясться, что он злится.
   - Думаю: расскажешь ли ты жене про наш забавный турнир по вольной борьбе.
   Упоминание жены - запрещенный прием, подножка, но я не собиралась подчиняться правилам адюльтеров (боже, я сама пророчески напомнила о нем перед отъездом!). Как бы то ни было, это подействовало: Мишка высвободил правую руку и осторожно сел на кровати. Моя голова оказалась на его коленях, но я оставалась недвижимой, задумчиво рассматривала лепку на потолке - завитушки кое-где отвалились, и я представляла, как кусочки лепнины падали на головы постояльцев, усеивая волосы древней мукой штукатурки. Возможно, именно сейчас свалится кусок поувесистей. Возможно, это будет правильным.
   Мишка закурил, но, сделав пару быстрых затяжек, шумно выдохнул и затушил сигарету, вминая окурок в изголовье кровати.
   - Я хотел бы верить, что ты правильно поняла мои слова, - сказал он на прощание, и, выйдя из номера, вытащил ключ и бросил его через всю комнату. Не долетев полуметра, тот упал на вытертый ковер и золотисто блеснул.
   Засыпать уже и не стоило. Я обессилено потащилась в душ и долго смывала с себя прилипчивую грязь последних часов, тщательно намыливала губку, до красноты растирала кожу. Безуспешно. Я не считаю себя ханжой, но никогда не понимала смысла понятия "дружеский секс". Надо отдать должное Мише, он не пытался зайти слишком далеко, но долгие прогулки по маленьким улочкам центра, посиделки вдвоем, вылазки на редкую выставку - обо всех этих приятных вещах следовало забыть, и это донельзя меня расстраивало, сводя на нет радость от любовного признания. Да и не было ее, этой радости: Мишка меня любил, я знала, но сколько лет прошло с тех пор, и я уверена была, что все давно забылось, поросло свежей травой непорочной дружбы.
   Я привычно чертыхнулась и привычно подумала, что с этим тоже бы нужно покончить - вон сколько чертей созвала, на свою голову.
  
   Первые ласточки
  
   Из зеркала на меня смотрела утомленная (возможно, балами) девушка с благородно бледными щеками и блестящим взглядом. Глаза сверкали - сумасшедшее или вдохновенно. Интересная девушка. Удивительное дело: выглядела я определенно лучше, чем после добротного двенадцатичасового сна. Вот только вялость и озноб - последствия бессонной ночи - мешали чувствовать себя красавицей. Я поспешно натянула широкую цветастую юбку и яркий, цвета сливового варенья, топ, чтобы отвести внимание от лица.
   Мишка на завтрак не явился. Алена обвела глазами зал, что-то отметила про себя и опустилась на место рядом со мной.
   - Я искала тебя вчера, хотела поговорить, - изрекла она, не поднимая глаз, старательно намазывая маслом половинку сдобной булки.
   Так вот чем объяснялось вчерашнее преследование? Ну-ну.
   - Да? И о чем же?
   - У меня создается впечатление, что ты считаешь себя особенной...
   - Конечно, я особенная. И ты особенная, и эта румяная буфетчица в колом стоящей шапочке - тоже. Любой уникален..., - я размешивала сахар в кофе, и каждое касание ложечки о чашку отдавалось болью в похмельной голове.
   - Не ерничай. Я не считаю тебя настолько тупой, неспособной понять, о чем я. Вот что я хочу сказать: не думай, что ты на особом положении в нашей компании.
   Я безучастно разглядывала коллег, не чувствуя за собой вины. Мда, последняя командировочная ночь выдалась непростой - многие отодвинули тарелки, испытывая понятное отвращение к пище. Успехом пользовалась лишь минеральная вода и соки. Алена со здоровым аппетитом поглощала завтрак, как человек, безмятежно проспавший целую ночь в мягкой постельке, а ведь она до двух часов гонялась за нами по городу.
   - Вижу, ты не расположена к серьезным разговорам, - резюмировала Алена, не дождавшись от меня ответа.
   Я перегнулась через стол и коснулась ее запястья:
   - Аленушка, милая, тебе не о чем беспокоиться. Миша очень тебя ценит, очень.
   Сказала и поняла, что сглупила: Алена сверлила меня тем неповторимым взглядом, который предназначают людям, знающим больше, чем им положено знать.
   - Вопрос не в том, как относится ко мне босс, вопрос в том, как он относится к тебе.
   "Босс" - Алена намеренно подчеркнула, что он для нас не "Миша", а начальник, и панибратство здесь не уместно.
   - Уж с этим я как-нибудь разберусь.
   - Боюсь, с этим придется разбираться не тебе.
   Беседа начинала меня изматывать. Давным-давно я обнаружила, что некоторых людей нельзя не понять. И, как ни старайся, общего языка - не найти, хотя это, конечно, вовсе не означало, что они плохие. Просто другие. И сколько ни спорь с ними - толку ноль, как будто говорим на разных языках, пытаемся читать по губам, и все по кругу, по кругу. Ни им меня в своей правоте не убедить, ни мне - в своей. И каждый кипятится, приводит доводы, ну ты послушай, да ты пойми - разговор затягивается на часы, мучит, а толку ноль. Алена была из таких людей, диаметрально мне противоположных.
   Опытным путем выяснилось, что есть несколько фраз, способных закончить этот изнурительный разговор (ибо "Давай прекратим, пусть каждый останется на своем" не всегда действует). Можно, конечно, сказать "Ты просто мне завидуешь", но есть опасность услышать "Боже, да чему?" и этот смешок в конце... А самое неприятное, что оппонент вполне может быть прав. Другой вариант, более действенный: "Мне тебя жаль". Фраза по-настоящему убийственная, поэтому применять ее можно только в случаях, когда собеседник окончательно достал и общаться с ним нет никакого желания. Удивительно, насколько большой процент людей в глубине души считает, что их есть за что пожалеть. Они будто наталкиваются на невидимую стену, замирают и сдуваются на глазах. Никому не хочется быть тем, кого жалко.
   Оба пути сегодня не годились, на этот случай существовала третья фраза, которой я и воспользовалась:
   - Счастливая ты, - сказала я, зная, что чувствовать себя счастливыми многим стыдно. В то время как все вокруг страдают, запивают чаем негрустины и лежат в депрессии на кушетках психоаналитиков, как-то неловко радоваться своему маленькому или, тем более, большому счастью.
   - Да какая я счастливая... - воспротивилась Алена (точно по сценарию) и отстранилась. - Ты же меня совсем не знаешь...
   Как ни жаль, но и не стремилась узнать. Боюсь, даже доскональное изучение друг друга не сделало бы нас ближе. Когда-то я дочитывала до конца даже самые неблизкие мне книги, давилась буквами, молила о конце, а после решила, что их, как и некоторых знакомых, стоит оставить на полке - для других...
  
   Я думала о скором отъезде в Москву, и возвращение рисовалось мне радостным - забитый сообщениями телефон (когда я, наконец, заряжу его, то получу все разом, как полный конфет новогодний подарок - помните уродливые пластмассовые шишки или домики, что казались в детстве верхом совершенства), знакомый воздух дома - с примесью кориандра и старой кожи, встреча с Артемом... на расстоянии он вспоминался прекрасным, как греческий бог. Горячая кожа, струйка арбузного сока на груди и аквамариновый блеск в глазах. Хлестнет по лицу, поставит на колени, изваляет, поймает мое движение, снова собьет с ног, распластает, накатит, и лишь когда я устану бороться, укачает, лизнет в нос, погладит по животу. С ним каждый день, как первый. Его нельзя разгадать, разложить по графам таблицы. Минуту назад - штиль, ласково дует на мои волосы, я отворачиваюсь, смеюсь, что похожа на Гавроша. И вдруг налетело, нахмурило, ломает все в щепки...
   Да, надо бы написать Маринке... Каждое новое время сжигает в топке старые привычки, заметает следы. О каких-то из них я и не вспомню, но, признаться, испытываю истинную страсть к письмам и жалею, что теперь редко когда получишь настоящее, бумажное, послание - в узком конверте с неровно наклеенными марками, волнистыми линиями печати; письмо, пахнущее километрами дорог и тайнами - да, тайнами. Перестав вынимать их из ящика, я перестала и отсылать письма сама. А раньше они много для меня значили. Я представляла, как тот, к кому я пишу, наматывает круги возле почтового ящика, заглядывает в тонкую щель, звякает ключиком на каждый белый уголок, примерещившийся в душном нутре железной ячейки. Это так вдохновляло. Послания выходили длинные, подробные, некоторые и с картинками. Не письмо, а чай с вишневым вареньем. Употреблять промозглым октябрьским вечером, в оранжевом круге торшера.
   Я даже сомневаюсь, что проживала ту жизнь, которую описывала. Особенность моей натуры в том, что я сама, бывает, путаю настоящую и отредактированную версии реальности. Настолько привыкла, с детства, приукрашивать, сочинять и удивлять, что верю собственным сказкам, придуманным для других.
   А теперь писем никто не пишет - тех, что можно потрогать, сложить, разорвать, сжечь, наконец. Кто хранит e-mail'ы? мы выгребаем их из ящика десятками. Там больше сору, чем действительно писем, адресованных нам. Их аннигилируют сразу после прочтения, не собирают в коробку, не перевязывают ленточкой.... К Маринке отправится бездушный e-mail.
  
   Игры, в которые играют люди
  
   После сочного благодатного юга Москва показалась совершенно осенней: скучно капал редкий дождик, ветер срывал уставшие листья с деревьев, и они кружили, неожиданно желтые, как ранняя седина у красивой женщины.
   Дом, как всегда после разлуки, будто осел, скукожился, и предстояло заново к нему привыкать. Но первое, что интересовало меня здесь - розетка. Я поспешно воткнула штекер зарядки в телефон, и через минуту он запиликал, доставляя сообщения, которых было куда меньше, чем я ждала. Маринка писала о нечеловеческой жаре и слонах, и первые цифры ее индийской симки совпадали с теми, что высветились у смски с вопросом, люблю ли я... Новая загадка, взамен уравнения с одним неизвестным и цветами. Я снова вспомнила о Мишке: тот вел себя так, словно ничего не случилось - типичное мужское поведение. Это совсем не значило, что вопрос закрыт.
   Но все это ерунда. Я собралась с духом и набрала Артема.
   - Привет! Вот и я.
   - Вот и ты.., - протянул он, трогательно смущаясь. Еще бы, после столь неожиданного признания.
   - Я получила твое сообщение, - решила я помочь ему.
   - Сообщение?
   Напоминать о содержании смски было как-то неловко. Я молчала.
   - Ах, сообщение.. какие-нибудь глупости писал? Ты уж извини меня, пожалуйста, трудная выдалась неделя, я напился и почти не помню, что творил. Но я думал о тебе, правда.
   После таких слов обычно кладут трубку.
   - Я хочу тебя увидеть.. можно? - спросил Артем.
   - Конечно!
  
   Покрутил головой, изучая людей, скучно сидящих в вагоне, сморщил нос, во взгляде - сомнение.
   - Нет, здесь не получится. Публика не та. Посмотри на эти лица.
   Я посмотрела - углубленные в себя, скорее строгие, чем угрюмые.
   - Э?..
   - Будто со страниц Достоевского.
   С этим трудно было не согласиться. Давно заметила, что некоторые дворы в центре Москвы напоминают непарадный, сумрачный Питер, каким он иногда оборачивается. Уходящие в небо обшарпанные стены, дворы-колодцы выглядят живыми декорациями к выморочным прогулкам Раскольникова.
   На выходе из метро в глаза брызнуло солнце. Переглянулись, кивнули - да.
   - Nun gut. Entschuldigung... - обратилась я к прохожему.
   - Speak English, - одернул меня Артем - Help them to understand us.
   Пара девушек переглянулись, заметив нашу перепалку. Блондинка в полосатой майке и длинном, до самой земли, шарфе, отделилась от друзей и подошла к нам.
   - Can I help you?
   - O, thank you! So lovely...
   Игра в иностранцев пошла своим чередом. Трое отказались помочь, молча убыстрили шаг; старушка в берете с неожиданно яркими, сияющими на морщинистом лице глазами, разобрав во всей нашей белиберде лишь знакомые "Петроффка" и "моуст" заботливо взяла меня под локоток и, приговаривая "заблудились ребятки", отвела нас в нужное место.
   Сгибаясь от хохота, мы облокотились о перила моста и развернули мороженое. Я слизывала сбегающие по вафельному рожку капельки и украдкой разглядывала Артема. При всей своей непредсказуемости, он был настолько необычен и притягателен, что я навсегда запоминала каждую минуту, проведенную вместе. Возможно, именно потому, что я не знала, чего от него ждать - внезапной бури или сияющего полдня, те яркие эмоции, что он щедро раздавал, воспринимались как особенно ценный подарок.
   Не знаю, что будет с нами завтра, через неделю и тем более - через месяц, но знаю, какую сцену я бы стопроцентно хотела включить в будущий сценарий: лето, гроза, ливень, двое бегут по пузырящимся лужам, хохочут, глотая дождь, забегают в полупустое кафе, смешные, насквозь мокрые. Я, как всегда, заказываю кофе по-венски, а ты - большую кружку горячего какао. Эта первая минута без шума дождя, в неожиданно спокойном месте, где играет тихая музыка и пахнет ванилью, а с наших волос все еще капает вода - мы будто вынырнули на поверхность, и нужно отдышаться. Потом ты снова начнешь говорить, а я - смеяться, я всегда смеюсь. Но сейчас мы молча смотрим друг на друга, не ищем тем, и такие минуты сладко тают на языке.
   - А теперь поиграем в "Холливуд старз", - предложила я.
   - Ок, только доедим - с мороженым в магазин не пустят.
   Блики от воды гуляли по нашим лицам, высвечивая то губы, то глаза. Артем улыбался. Я многое готова бы отдать за то, чтобы он улыбался.
   - Сейчас я буду Кирой Найтли, - я нацепила кепку, надвинула на глаза, приняла манерную позу. Артем соединил пальцы в невидимый фотоаппарат, щелкнул языком: "Чиик". Продавщица, привлеченная нашим дурачеством, заулыбалась - хоть какое-то развлечение.
   - Охо! - шляпа с широкими полями забралась под самый потолок. Артем разыскал палку с крючком и, приноровившись к движениям "третьей руки", достал ее. Я немедленно нахлобучила шляпу на глаза.
   - Нет... видела б ты себя... - Артем отвернулся и смеялся, защищаясь палкой, словно пикой.
   - А что, - надула я губы, пытаясь разглядеть что-то из-под свисающих до носа полей, - разве я не Грета Гарбо?..
   На пятом головном уборе продавщица занервничала, разобравшись, что мы не намерены ничего покупать. Покосившись на дверь, ведущую куда-то в недра магазина, и тихо шикнула:
   - Берете что-нибудь? Не в цирке.
   - Разве это не шоурум? - спросил Артем, сделав ударение на слово "шоу".
   - Все это бубль-гум, - примирительно проговорила я и, обвив руку вокруг его талии, потащила его к выходу.
   После длинного дня ноги гудели, и я с удовольствием закинула их на спинку кресла. Артем, как все мужчины, первым делом схватился за пульт и щелкал каналы, не задерживаясь ни на одном долее двух секунд. Наконец он выключил телевизор и бросил пульт на столик. Тот, набрав инерции, не удержался и, пролетев через всю столешницу, свалился на пол.
   - А теперь поиграем в любовь, - предложил Артем, взяв меня за подбородок и заглядывая в глаза.
   - Я люблю тебя, - сказала я вполне искренно.
   - Ты неправильно играешь, - Артем отстранился и отошел к окну.
   - Разве обязательно непрерывно во что-то играть?
   - Знаешь, чем отличаются взрослые от детей? Они становятся серьезными и забывают, как это здорово - играть. Неужели ты уже готова превратиться в нудную взрослую даму?
   Укор пролетел мимо, не задев - я давно поняла, что до старости не стану взрослой. Одно время это нимало беспокоило меня, пока умные люди не научили радоваться умению сохранять ребенка внутри.
   "Ты играй, да не заиграйся", - вспомнила я бабушкину присказку. Игра игре рознь.
  
   ...Проснулась среди ночи, за полчаса до рассвета. Чтобы узнать это, не надо было смотреть на часы - я хорошо знала это выморочное время между четырьмя и пятью часами, это внезапное возвращение в бодрствование, означавшее не то, что я выспалась, а то, что отрезок сна закончился - обрыв киноленты.
   Рядом ровно дышал Артем. Правильные черты, умиротворенно сложенные губы. Я едва удержалась от желания провести кончиком пальца по совершенной линии носа, прикоснуться к губам. Я все-таки наклонилась и поцеловала его, почти не дотронувшись, чтобы не разбудить. Когда зацветут вишни, мы поедем на старую дачу, где запущенный сад и маленький балкон с витой решеткой. Деревянная лестница скрипит, рассказывая истории о тех, кто ходил по ней, грузно отдуваясь, или взлетая легко, а кто-то съезжал по перилам, торопился проверить голыми ступнями упругость травы. Будем гулять, ныряя с синие сумерки, то и дело оглядываясь на окна нашего домика - оранжевые, теплые глаза, обещающие, что мы не растворимся в весенней тиши. Тишина весной пустая, прозрачная, манкая, - нет ни шуршания шин, ни смеха дачников, даже стрекота цикад - ничего еще нет, кроме горьковатого аромата первых цветов. Тишина, опасная, как пропасть. Ты тоже почувствуешь это, и будешь целовать меня нежно, трогать бережно, будто боясь сломать. Я проснусь и первые пару минут не раскрою глаз - пускай под веками вспыхивают радуги. Услышу, как шепотом ты подбираешь слова, заставляя грустить гитару - я так люблю твой шепот, похожий на шорох гальки на теплом берегу. На полу - ромбики солнца, желтые, сладкие, как бакинская пахлава. Я открою окно, и молодой ветер ворвется в комнату, будто только и ждал, алло, я тут, откройте. Влетит, бросая на пол вишневые снежинки. Что будет с нами, когда облетят лепестки? Всегда мне страшно от этой мысли. Но дерево же не умирает... Я буду сжимать пальцами тугие почки - скоро они взорвутся, и белые цветы, нежные, как крылья бабочек, раскроются, окутав сад туманом...
  
   Я ушла на кухню поискать сок или минералку, молоко тоже бы сошло на худой конец. Пара пакетов стояла на столе, я потрясла их - внутри плескалось немного жидкости, но из горлышка, как назло, упала лишь пара капель. Открыла кран и налила полный стакан холодной воды, пригубила и... фыркнула, поперхнувшись, так что капли полетели в стороны - в дверном проеме привидением стоял Артем, завернутый в одеяло.
   - Ты куда-то пропала.. я испугался, что ушла, - проговорил он. У него был совершенно потерянный вид, как у малыша, отставшего от мамы в "Детском мире". Если он и не помнил того, что писал - похоже, он действительно во мне нуждался.
  
   Утром мы деловито оделись, проверили мобильные. Ночную нежность и потребность в защите, как нечто неприличное, не достойное демонстрации, упрятали глубоко, в самую сердцевину. Наскоро чмокнули друг друга, будто встречаемся пару лет, и разбежались по делам.
   Договорились назавтра сходить в кино.
  
   Но абонент снова был недоступен.
  
   Места для одиночек
  
   А я, оказывается, мазохистка. Каким еще словом обозначить мой душевный выбор? Что он может принести мне, кроме мучений, на фоне которых кратковременные радости тушуются и теряются? Напиться средь бела дня - это как называется? Это слабость называется. Настоящий мазохист должен быть трезв, дабы в полной мере осознавать всю глубину своего страдания и нырять в этот омут с широко раскрытыми глазами.
   Позвонил Мишка.
   - Что это у тебя голос такой малорадостный? - спросил он, выказывая знание классического советского кинематографа.
   - Да так... собиралась пойти в кино, а компания сорвалась.
   - Хочешь, сходим вместе?
   - Не надо, Мишк.. настроение ни к черту...
   И я пошла одна. Нельзя сказать, что я делала это в первый раз - я часто брала один билет, потому что, бывает, плачу в кино, или смеюсь, как сумасбродка. Антон бесился, что я веду себя по-детски, подпеваю песенкам, танцую в кресле и отбиваю аплодисментами ладони в особенных местах. Ненадлежаще. Может, и не стоит вываливать на других лишние эмоции... Да, убедил, не стоит. Так что я нередко бывала в кино одна. Но когда герои целуются в телефонной будке, или решаются на изматывающий разговор - в такие моменты хочется, чтобы рядом был Он, чтобы можно было взять его за руку, сжать пальцы, а он бы мягко гладил венерин холм.
   Фильм увлекал, захватывал, и я забыла об одиночестве, наслаждаясь действием. И вдруг на экране возник тот самый двор - "наш" с Антоном двор...
   О, это была любовь с первого взгляда. И пах он славно - сладкой горечью и нагретым деревом. Это все каштаны. А еще там скрежетали старые качели, и потихоньку врастала в землю давнишняя клумба в форме чаши. Я не могла удержаться и не поколупать венок из каменных глициний, и каждый раз, вглядевшись, не досчитывалась то лепестка, то листочка.
   Мы познакомились зимой, на каждой ветке - кило снега, белого, свежего, как взбитые белки. Я сразу же влюбилась в этот двор. Иногда мы сидели здесь вчетвером, всегдашние Маринкины браслеты вкусно постукивали при каждом движении, и двор затихал, сонно слушая нашу болтовню. А иногда он скрипел по-старчески и хлопал навесами: "Мерзкая погодка!", или виновато смотрел темными окнами - нет его, нет.
   И вдруг те самые качели, и ваза, и просевший забор - в кино. Это как увидеть в новостях одноклассника, кем-то там ставшего - Димка, это ж Димка, ну надо же, сколько лет! Так же радуешься нечаянной встрече со знакомой улицей, домом или двором. Я готова была гладить ладошкой экран: истертая брусчатка и резные стропила балкона - как вы там без меня? Я б отсылала переулкам открытки из путешествий: "Здравствуй. Знаешь, у тебя есть брат, он на тебя похож, такие же кованые фонари и изгиб трамвайного круга".
   Антон-Антон.. где ты сейчас.. с кем... вспоминаешь ли обо мне?...
  
   Из полутьмы зала я сразу попала в густую сладкую темноту ночи и, вывернутая фильмом наизнанку, чувствовала, как обжигает нежное бескожное нутро смех парочек. Да, был Артем, который напишет: "Ну как ты, рыбка?". Напишет, позвонит, но не приедет, если позову. И был Мишка, который скажет: "Можно тебя увидеть?" - но нет, нельзя, лучше не стоит. И почему это всегда разные люди, не один. И вроде есть между вами связь, но не четкой линией, а пунктиром, и кричишь: "Что-что, ты пропадаешь!", А он в ответ: "Я не пропадаю, у меня все хорошо".
   Если представить, что одни люди - легкий, подготавливающий к основному блюду салат, другие - простое и сытное первое блюдо, то Артем, несомненно, десерт - вкусное пирожное со сложным рецептом, о котором мечтаешь, сглатывая слюну, но уже через полчаса после того, как, наконец, получишь его - снова ощущаешь, как сосет под ложечкой. Голод. Вечный голод. Им не наешься... Горькое разочарование ждет тех, кто, заимев аппетит, придут к человеку-десерту со слишком большой ложкой..
   В синих переулках города сплетались в сеть шаги влюбленных, кто-то целовался на задних сиденьях такси, нажимал на кнопки, набирая понятный только им шифр из глупых слов. И если б можно было смахнуть метелочкой немного пыльцы этих ночных цветов, чтобы сварить волшебный мед, наесться его и все исправить.
   Но что исправить и, главное, как? Самой себе я боялась признаться в том, что...
  
   ***
   Когда приходит понимание, что все, баста, капут, финита, я собираюсь мыслями и сочиняю пространное прощальное письмо, разумеется, не из любви к искусству, а из чистой трусости. Сказать еще вчера любимому человеку в лицо - "все" не решалась ни разу. Случалось пару раз по телефону, но посредничество километров телефонного провода добавляло "приговору" некой отстраненности и даже анонимности.
   Маринка категорически отговаривала меня от сочинения писем и объяснений по телефону.
   Sunny-bunny (16:03:01 ДД/ММ/ГГГГ)
   ну смотри, что я тебе пытаюсь объяснить :))))
   мужики звонят и говорят, что прекращают отношения?
  
   Sunny-bunny (16:03:19 ДД/ММ/ГГГГ)
   Нет. Если отношения идут на спад, они просто заканчиваются и не нужно объяснений
   Sunny-bunny (16:04:41 ДД/ММ/ГГГГ)
   когда женщина звонит и говорит, что хочет расстаться, любой мужчина расценивает это как попытку надавить на него и что-то выжать - сожаление, раскаяние, действия и т.п. поэтому такие звонки ровным счетом никакого позитивного эффекта не дают
  
   Я задумалась - и правда, зачем я это делаю? Наверное, из желания поставить точку, объяснить свое решение, и, что уж таить, побыть собственным адвокатом. Я - со всей душой, а ты, а ты... Просто исчезнуть, затерявшись в толчее улиц, снова стать одним из толпы, чей номер тебе неизвестен - это как смазанные рукой чернила или размытое дождем, не доставленное адресату письмо. Не так жестоко? Открытый финал? Или все же нечестно?
  
   Я последовала Маринкиному совету и просто исчезла. Сосредоточилась на работе.
   В офис косяком повалили девушки - на собеседование. В модных костюмах или немыслимых "богемных" тряпках (одна явилась в сарафане с пришитыми к юбке мягкими игрушками) - каждая представляла себе стиль, принятый в "праздничном" агентстве по-своему. Я забавлялась, глядя, как они вьются возле Мишки. Все они ошибались, он не выделял их из общего числа.
   Мишка не очень-то доверял словам; нужно было коснуться человека, почувствовать - только так, думал он, получится достучаться до собеседника, чтобы передать мысль от мозга к мозгу. Недолгое прикосновение к предплечью, дружеский хлопок по плечу рождали понимание, создавали нужную степень близости: "ты и я, мы оба в курсе, мы в команде". Ничего личного.
   Но не сразу, конечно, не сразу - важно было правильно ощутить момент, когда можно нарушить личные границы человека без опаски включить "сигнализацию" - малейший холодок или, того хуже, брезгливое отторжение - и понимание не укрепится, а разрушится. И он тонко ловил настроения. И приближался.
   Ему это нравилось - сжать пальцы в знак расположения, нечаянно почувствовать на коже легкий шелк волос (если девушка придвигалась поближе).
   О, они приближались - еще и еще, что-то лепетали о том, как счастливы были работать в нашей компании, расписывали свои преимущества, при этом мысленно выбирая платье для первого свидания с ним.
   А Мишка просто был кинестетиком.
   Мы снова общались, как прежде, но изображали дружбанов-не-разлей-вода не вполне уверенно - избегали некоторых тем, могущих привести к тропке с табличкой "тупик". Легкость исчезла.
  
   Испытанный способ решать все вопросы
  
   Я набирала ванну. Открыла воду, проверила температуру (люблю погорячее, чтобы нырнуть в обжигающий "бассейн", прогреть каждую клеточку тела), плеснула из бутылки клубничной жидкости для пены. Гель покорно запузырился, поднимаясь колодцем вокруг тугой, пышущей паром струи. Я уселась на край ванны и рассеянно листала журнал, когда услышала звонок в дверь.
   Приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть в глазок (хозяева квартиры явно отличались куда более высоким ростом) и с удивлением увидела искаженное линзой лицо Артема. После разговора с Маринкой я героически превозмогала желание набрать его номер. Не отступать и не сдаваться. Нет. Все. Через неделю он начал звонить, но я сбрасывала вызовы. И вот он мялся у двери, озабоченно хмурился, проводил рукой по волосам, одергивал ремень - словом, совершал все те нелепые ритуалы, что диктует нервозность. Я хотела уже тихонько отступить вглубь квартиры и сделать вид, что меня нет дома, но посчитала это трусостью. Видимо, объяснения было не избежать.
   - Привет, - я оперлась рукой о косяк двери и приняла максимально независимый вид.
   - Ты меня не впустишь?
   Думала спросить: "А зачем?", но это выглядело бы грубостью обиженного человека. Разве я обижена? Нет, я разочарована.
   Я бросила его.
   - Ну заходи.
  
   Артем стремительно прошел в комнату и уселся на диван - прямо, ближе к краю, будто это был не дом - контора и расслабляться не стоило. Он уставился на меня и, не отрываясь, следил за моими передвижениями. Я поежилась от этого незнакомого мне и не сулившего ничего хорошего взгляда и назло ему двинулась в кухню. Остановилась, огляделась и решительно схватилась за коробку с подсоленной соломкой. Жесткие хлебные палочки громыханием сопровождали каждый мой шаг. Вода за дверью ванной шумела. Мы молчали.
   Я оперлась спиной о стену и грызла соломку. Голову, словно пустой шар, наполнял хруст. Это хорошо - он вытеснял любые мысли, для них просто не оставалось места. Хрум-хрум.
   - Что происходит? - с вызовом спросил Артем.
   - А что такое?
   - Ну что-то же происходит... - менее уверенно добавил он и начал нервно отбивать ритм на коленке.
   - Америка снова вошла в Ирак. Доллар продолжает падение... - начала перечислять я, когда Артем неожиданно привстал, вытянул руку и выбил из моих рук коробку. Соломка разлетелась по полу. Я по инерции дожевывала последнюю палочку, и эта моя невозмутимость окончательно вывела его из себя.
   - Ты не подходишь к телефону, вот что происходит!
   - У тебя научилась. Ты тоже не горел желанием общаться.
   - Я - другое дело. Я был в депрессии. Не хотел нагружать тебя своими проблемами. О тебе, между прочим, заботился, - кипятился он.
   - Почему-то депрессия накатывает на тебя ровно в те моменты, когда мы собираемся увидеться! Не иначе я ей не нравлюсь, - меня так и подмывало перечислить все его прегрешения, но это было бы мелко. Надо быть выше этого. "Мелко, Хоботов!" - вспомнила я и прикрыла рот ладонью, пряча улыбку. Нелогичность моего поведения, должно быть, сбивала с толку. - Кстати, как насчет твоего отца?
   - А что не так с моим отцом? Вчера он отвечал вполне бодро. Хочешь познакомиться с отцом?...
   - Вот-вот. Бодро. А кто-то рассказывал про страшные аварии... разводишь девочек на сострадание? - я чувствовала, что губы трясутся от злости и жалости к самой себе. Быть такой идиоткой! Верить ему! Я готова была расплакаться. Только ярость могла помочь расстаться с Артемом, прекратить эту тягостную историю. Стоило на минуту расслабиться, позволить его голосу влиться в уши, его словам - прокрасться в мозг, как я снова верила бы его объяснениям. Меня так легко убедить. "Я сам обманываться рад".
   - Да ты неправильно поняла...
   - Не хочу ничего слышать. Видеть тебя не могу. Пошел вон из моей квартиры! - не обращая внимания на примиряющие жесты Артема, я подошла к двери и щелкнула замком. Счастье, что ключи торчали в двери - я ни за что не смогла бы сейчас попасть в замочную скважину с первой попытки; возня же выглядела бы жалко и давала бы противнику время для контратаки.
   Не глядя на Артема, я зашла в ванную и сразу же принялась безудержно рыдать, срываясь на высоких нотах, благо грохот воды покрывал все звуки. Стянула с себя майку, медленно высвободила волосы из резинки, запуталась в узких штанинах тренировочных брюк и рухнула на край ванны, больно ударившись бедром. От этой бессильной борьбы и разливающейся по телу боли мои рыдания только усились. И тут появился Артем.
   Он и не думал уходить - наверное, надеялся переждать бурю. "Поплавает в теплой водичке, расслабится, размокнет и..."
   Артем переступил через край ванной и как был, в рубашке и джинсах, забрался в воду. Я изумленно наблюдала за тем, как стремительно темнеет, намокая, ткань, перевела взгляд на лицо Артема - мне казалось, он должен смеяться, но его глаза блестели совсем от иных эмоций. Только теперь я осознала, что заревана и почти раздета, но и не подумала прикрыться или хотя бы вытереть слезы. "Испытанный способ решать все вопросы, как будто их нет". Злость снова поднялась внутри.
   Он нежно взял меня за руку и, опираясь о стену, встал. Ручьями стекала вода. Притянул меня к себе. Я невольно вздрогнула от прикосновения мокрой одежды, вцепилась в ворот, запустила пальцы под рубашку. Артем провел ладонью по голой спине, слизнул с щеки соленые дорожки и накрыл мои губы своими. Не разжимая объятий, снова погрузился в воду. Я упала сверху, разбрасывая брызги, и ощутила кожей жесткие волокна намокшей джинсы, но уже через секунду все это перестало иметь значение.
   ..Вода давно доверху наполнила ванну и лилась на пол. Мы стояли в луже и хохотали. Артем запоздало хлопнул себя по бокам - нет ли в кармане мобильника - и виновато развел руками, нащупав телефон:
   - Теперь я точно не смогу снять трубку. Как минимум пару дней. Надеюсь, ты меня простишь?
   Я шутя шлепнула его полотенцем и целую минуту, не стесняясь, рассматривала: в облепивших ноги джинсах, с блестящей влажной кожей, под которой буграми перекатывались мышцы, он был неотразим.
   И, разумеется, прекрасно об этом знал. Милый. Гад.
  
   Он остался, но не нельзя было сказать себе: "Артем здесь, со мной". Бывают такие люди - цельные, как бильярдный шар. Светятся молочным светом, тихим, мудрым. Каждому хочется прикоснуться к такому, разглядеть совершенные линии, разгадать его тайну, послушать, как важно и весомо катится шар по столу. Но тот приглушенный свет, что вы заметили, пробивается через закрытые ставни. Человек читает книжки и думает свои умные мысли - там, внутри. Потому что человек этот - самодостаточен. И сколько ни держи его в руках, не отогревай дыханием - не станет теплее, потому что это - всего лишь ваш жар, тот, что отдали вы. Видели, как ведет себя шар на бильярдном столе? Он сталкивается с другими и катится дальше, пока не останется на свободе, один. А потом с ним столкнется кто-то другой. И не стоит ковырять его острым, пытаясь забраться внутрь - ведь вам нравился шар, а не осколки.
   Через полчаса, в течение которых тело раз пять успело поменять позу, пришлось признать: я беспокоюсь. Мне не по себе. Трудно оставаться спокойной, когда-то кто-то молчит рядом. Что у него на уме? Обдумывает планы, которыми не желает делиться? Маскирует тайну? Пережевывает недавний разговор, разбираясь в спрятанных чуть поглубже смыслах? Что? Что? О чем он думает?
   Я знаю, молчание многих пугает. Там, в своих мыслях, мы одни, в них нельзя заглянуть, их не всегда разгадаешь в выражении лица и блеске глаз. Ну что же он замолк, быть может, не знает, как начать, тревожится, ждет помощи, темы? Ах, как неудобно. Молчание висит невидимой стеной, электрическим полем, шуршащей завесой, которую хочется порвать руками, смять, как целлофановую упаковку, добраться до того, кто рядом. И собеседник бросает пробный шар, чтобы завязать разговор. Общение - вот что сближает. "Мы недавно общались", "как пообщались?", "и каков он в общении?".
Молчание - всего лишь пустота и может быть любой, такой, какой ее сделают двое. Теплой и уютной, с запахом корицы и веселым шелестом страниц, или ледяной и угрюмой, выжидающей, напряженной. По тому, приятно ли людям рядом без слов, и можно судить, хорошо ли им вместе.
   Получается, мне хорошо не было. С языка готов был сорваться самый, пожалуй, непопулярный у мужчин вопрос, который с упорством истинного естествоиспытателя задают и задают девушки. Это не "Где ты шлялся до утра, придурок?", а "О чем ты думаешь, милый?". Спросить не за тем, чтобы помучить или указать на то, что претендую на 100% внимания ("и даже в мыслях, любимый, не уходи далеко) - мне действительно было интересно. А мужчин это обижает.
   Половина считает, что и так ясно - о чем. Ты так хорошо меня знаешь, зайка! А телепатия между тем даже в фильмах не всеми освоена. Вторая половина совершенно уверена, что они и так все "проговаривают". Только часто М и Ж вкладывают в слова разный смысл. Скажем, поинтересовалась у знакомого, признавался ли он своей девушке в любви.
   - Конечно, - ответил он. - Я сказал как-то: "Когда мне было пятнадцать, я мечтал жениться именно на такой, как ты".
   - Погоди, но это может значить все, что угодно: от того, что она отлично жарит котлеты, до того, что раньше-то ты мечтал, но с тех пор твои взгляды на идеал женщины изменились.
   - Действительно? - удивился он. - А я-то думал...
   "Так о чем ты думаешь, милый? Пожалуйста, скажи". Но я сдержалась.
  
   - Артем.. - позвала я.
   Он оторвался от ноутбука.
   - Почему мы нигде не бываем вместе? Подозреваю, у тебя отличные друзья, зачем ты их прячешь?
   - Не хочу тобой ни с кем делиться. Самому мало. Жадина я?
   - И все-таки.. сделай мне приятное.
   - Ок, на следующей неделе обещаю сводить на одно интересное мероприятие. Обещаешь далеко не убегать, "золушка", или поводок приготовить?
   Я вспомнила свое дурацкое бегство с набережной, полной корабликов... и я же обвиняла его тогда в коварстве.
   - Обещаю надеть красивый ошейник и быть пай-девочкой.
   Он провел двумя пальцами по шее, рисуя линию ошейника, взял меня за подбородок и долго смотрел в глаза. Я проиграла.
  
   ***
  
   Артем звонил каждый день, вернее, каждую ночь. Жаловался, что не может заснуть, не услышав мой голос.
   - Ты меня приворожила, - шутил он.
   Я вставала у окна, на границе полумрака и тьмы: за спиной - холодное пятно монитора, напротив - незаполненный кроссворд соседнего дома, окошки гасли одно за другим, вычеркивали буквы, отнимали у улицы свет по крупице. Маленькой я верила, что после того, как все улягутся спать, вещи перестают стесняться людей и ведут себя, как захочется - полы скрипят, шкафы хлопают дверцами, шарф сползает с вешалки и обвивает спинку стула. Когда никто не видит, можно снять с себя приличия, слушать радио и подпевать, изображая рок-звезду, брать аккорды на невидимой гитаре, корчить рожи.
   Я понимала Артема - чем дальше в ночь, тем больше меланхолии. Физически, кожей, ощущаешь, как мало вокруг людей. Хочется набрать номер, услышать живой голос, успокоиться.
   И мы говорили часами, обо всем. Благо, на работу можно было придти и к двенадцати - Мишка не говорил и слова, а кислые ухмылки сотрудников я научилась не замечать. Невозможно всем нравиться; со своими же обязанностями я справлялась.
   Ночью все иначе - тьма снимает барьеры, рождает откровенность. Артем рассказал, что всегда жалел и побаивался отца - тот жил так, будто отбывает наказание, словно все вокруг виноваты, что он не разбился тогда. А мать выбрала роль прислуги-невидимки: в доме все сверкало, ни пылинки, в холодильнике ровными рядами стояли кастрюли с супом и пловом, судки с котлетами, голубцами, но ее никогда нельзя было упросить остановиться, бросить свои хозяйские дела, сесть, чтобы просто поболтать или тем более спросить о чем-то важном.
   Однажды я что-то рассказывала, и вдруг в трубке осталось только ровное дыхание: Артем и правда уснул, убаюканный мной.
  
   ***
  
   Надо ли говорить, что ошейник мне не понадобился.
   - Я уезжаю за город... к отцу, - сказал Артем по телефону.
   - Что-то случилось?
   - Нет, все нормально. Просто мне нужно уехать. Не могу больше здесь. Иногда что-то накатывает.. страшное... Вот взять фотографии - они же мертвые. Они не живут. Или, что еще страшнее - живут какой-то своей выморочной жизнью, смотрят на тебя остановившимся взглядом.... Мои же собственные работы пугают меня. Я гляжу на улицу - и вижу здания, мостовую, железные коробки машин - надежные, крепкие, а люди, наоборот - слабые, смертные.. изначально идущие к смерти, понимаешь? И я - тоже ненадежен, даже менее, чем другие. И тогда я еду на дачу, там все растет, меняется каждую минуту, из праха проклевывается новый росток.. И - легче... Ты меня понимаешь?
   Я молчала.
   - Ты не такой, как все. Ты особенный, - наконец сказала я.
   - Я был уверен, ты сможешь меня понять. Только ты и сможешь...
   - Ага-а-а..., - протянула я, мысленно прилаживая к груди еще один малоценный орден. Бывают комплименты, которые скорее ранят, чем радуют.
   Страшило ли меня высказанное полубезумие Артема? Оно бы тем больше ужасало меня, чем сильнее я была бы к нему привязана, однако я чувствовала, что непрочная нить страсти все больше истончалась. Я почти на свободе. Почти ни при чем.
   Часть третья. Возвращение
  
  
  
   До десяти, когда офис наполнялся людьми, как арбуз наполняется зрелыми косточками, оставалось каких-то полчаса, а я все еще боролась с капризным замком мощной, но такой бессмысленной в незапертом состоянии, двери. К остановке пришлось бежать. Небо после дождя было растрепанным, влажным, - точно таким, как мои взлохмаченные мысли. Запыхавшись, я перешла на шаг и забросила в рот ириску с кофейным вкусом, как вдруг из проезжающей мимо машины, кстати говоря, обрызгавшей меня с ног до головы, раздалась она, "наша" песня.
   Наша с Антоном песня.
   Я шла, все более замедляя шаг, обалдевшая, с опрокинутым видом, совсем не на этой мокрой осенней улице, а там и тогда - в полночной тиши квартиры, счастливо улыбаясь тому, что непременно случится через часок, или в шумном клубе, с коктейлем в руке, опираясь спиной на его горячее тело или в машине, везущей нас... да пусть даже в Икею, чем плоха Икея, если собираешься купить что-то общее, свое, даже если это всего лишь пара чашек для утреннего кофе.
   "Нашу песню" нельзя выбрать самим, поставить диск, ткнуть в название композиции и сказать: будет нашей. Она прилипает сама - потому что крутилась повсюду, в то время как вы... или просто чем-то близка - потому и нельзя ее вычеркнуть, распутать невидимую связь "мы"-песня. Она навсегда останется "вашей", и все так же будет трогать мягкой лапкой, так, что вы замрете одновременно, переглянетесь и кивнете: "Помню, да" или дергать за ниточки, чувствительно и больно.
   Я даже остановилась - так остро почувствовала свое одиночество и то, как не хватает мне простых маленьких радостей - придти домой, приготовить ужин, ждать, почитывая книжку, как придет домой близкий человек, спросит, как прошел день, расскажет о том, что видел сам. Я приготовлю чай или мы откроем по маленькой пузатой бутылочке пива и поставим новый фильм, о котором столько говорят...
   Как бы ни был интересен и хорош Артем - ему требовалась крепкая опора, которой я не могла бы стать. Во мне недоставало той беззаветности служения, что требовалась для этого. Он ждал от меня большего, чем я могла бы дать...
   Согласилась бы я променять красочные вспышки, чередующиеся с часами мрака на ровный, пусть и не такой яркий, но уютный и равномерный свет? Да. Теперь я ответила бы "да".
  
   "Ты знаешь, что тебе нужно?"
  
   "Над горой клубился туман. Облаков на всю громаду не хватило, и верхушка торчала голой, как голова над пышным воротником, будто бы в безвоздушном пространстве. Я понимала, это заблуждение - воздух прозрачен, но ничего не могла с собой поделать - мне все казалось, что над вершиной дырка в небесах и жесткие безжалостные лучи испепелили все живое.
   Я так и проехала всю дорогу на фуникулере, уставившись в высоту (правда же крылась в том, что я страшилась глянуть вниз, под болтающиеся в небе ноги), и потому первой заметила полупрозрачные смешные машинки, вроде Daewoo Matiz. Хотя какие это к черту машинки, если они деловито сновали... над горой!
   - Вы видите? Вы же видите их? НЛО! - завизжала я.
   - Ты что, с луны свалилась, - утомленно заметил мой спутник слева, - Они давно уже тут.
   - Это они с луны, а я месяц бродила по колено в прибое и курила бамбук.
   - А, на море. Понятно тогда. Они ненавидят воду.
   - Они?
   - Посмотри, - он осторожно прикоснулся к моему лицу ладонями и повернул голову влево. В тумане за горой смутно виднелись поднятые к небу зубастые рты. Миллионы ртов.
   Добравшись до места, я огляделась: на первый взгляд с той поры, как я бывала здесь, ничего не изменилось. Обычный совковый санаторий. Взбежала по скрипучей лестнице, открывала наугад пару дверей - неистребимый затхлый запах старых бумаг и картофельного пюре. Туалет, мне нужен был туалет.
   Но все помещения, помеченные буквами М и Ж оказались запертыми.
   - Они ненавидят воду. Запретили плакать и сплевывать, тех, кто обильно потел, куда-то увезли. А в туалет выводят, как собак, по утрам и вечерам, - хихикнул, - мы для них куда несмышленее собак. Кстати, пора на вечернюю дрессировку. Кино показывать будут.
Вот открытый кинотеатр изменился. Нет, поломанные старые кресла никуда не делись, но вместо заляпанной простынки появился навороченный экран, на котором в данный момент демонстрировали учебный фильм.
   - Каждый день одно и то же показывают, с небольшими вариациями. Что мы должны, чего не должны. Дрессируют.
   Я подобрала с земли маленький камешек и швырнула в экран. Изображение дрогнуло, сюжет плавно изменился. Еще раз. Там, куда угодил камешек, произошел мини-взрыв. Вплелся в ткань действия.
   Значит, воды боитесь, гады. Я вспомнила про арбуз..."
  
   - Ну нормально, - сказал Мишка. - И внизу изображение гада, которого можно убить из водяного пистолета. Нам и нужны такие живенькие истории от первого лица - это лучше скучных инструкций. Только, пожалуйста, поторопись с описанием монстров - до часа Х всего две недели, нужно успеть запустить сайт игры.
   Я открыла файл с названием "Ловушка для путешественников: персонажи" и откинулась в кресле. Перечитала написанное пару раз, смачно потянулась, хрустнув суставами. С грустью вспомнила букеты, что больше не приносили.
   - Пойдем, чайку где-нибудь попьем? - позвал Мишка.
   Везде было полно народу. Студентки обсуждали новых парней, менеджеры в розовых рубашках читали с КПК биржевые сводки и анекдоты, не глядя накалывали на вилку куски обеда. Мишка сбросил с себя маску большого начальника и насвистывал модную песенку.
   - Не свисти, денег не будет, - предупредила я.
   - Мне не деньги нужны.
   - Ты не знаешь, что тебе нужно, - не задумываясь, сказала я. И Мишка взорвался:
   - Как раз я хорошо это знаю. Слишком хорошо, - оно многозначительно посмотрел на меня. Я потупилась. - А вот ты.. как насчет тебя? Выдаешь рецепты направо и налево, этой нужно вот то-то, а этому - это, "думаю, именно о таком подарке он мечтал"..., - передразнил он меня.
   - Откуда ты знаешь про подарки?
   - Не беспокойся, я не против "левака". Мы сейчас не об этом - о тебе. Ты-то знаешь, что тебе нужно? И кто?
   Я опустила глаза, разглядывая край кожаной папки меню, и твердо поняла, что у меня есть ответ на этот вопрос.
   Мне нужен был Антон.
  
   Знакомьтесь: я - девочка, не узнавшая счастье. Мы столкнулись с ним на повороте, оно и в глаза смотрело пристально, а я краснела, злилась, и думала - что со мной не так? Почему пялится? Может, ширинка у джинсов расстегнута или тушь потекла? И счастье ушло.
   А я-то думала - все забылось и противоядие действует. Вытравляла мысли об Антоне по грамму, по миллиметру. Остыло, корочкой покрылось, но чуть заденешь - и снова выступает кровь. Не забинтуешь сердце и пеной не зальешь. Все тлеет.
   Обходила стороной те улицы, где можно было бы случайно его встретить. Боялась, что не смогу владеть собой: или сгорю на месте, или подойду, разыгрывая безразличие, но он же все поймет. Боялась увидеть на его лице тень недовольства от нечаянной встречи. А может, он обрадовался бы? Не знаю. Но эти пятьдесят на пятьдесят не равны.
   Какой я была дурочкой... испугалась, что все так.. слишком. Шла за одной порцией, а дали десять, у нас мегаакция, вам повезло. Повезло ли? Слишком много, не выпить, не запастись впрок - побоялась захлебнуться.
  
   - Эй, не расстраивайся ты так, - Мишка тряс меня за плечо.
   - Да все ок.
   - Ты так побледнела... Не обижайся на меня.
   - Все хорошо. Ты не виноват, дело во мне.
   Что же я могла сделать? Позвонить - не решилась бы... слушать томительные длинные гудки, убивающие надежду... написать письмо - слишком долго ждать, пока оно доберется до адресата, а там... гадай, ответит - не ответит.. Нет.. требовался способ бесконтактный, но оперативный.
   Интернет.
   Нажала в аське плюсик - "поиск людей". Набрала ник. Двадцать Highlander'ов. Такого же возраста, как у Антона - три.
   Прочитала данные каждого из них. Нашла. Он! Сердце забилось, будто Антон мог знать, что кто-то читает информацию о нем, и, мало того, догадывался, кто этот "кто-то".
   Написала. Уф. Вспотела, будто пробежала пару километров.
  
   Позвонил Артем.
   - Девочка моя... Как ты без меня?
   - Вот именно, без тебя. Не твоя я девочка. Мне не нужна иллюзия отношений, понимаешь? Тебя никогда не бывает рядом.
   - Не "никогда", а "иногда". Следует беречь свое "я", лелеять. Если постоянно делить себя с другими, не заметишь, как перестанешь быть собой. Знаешь, как говорил Леонардо да Винчи? "Если ты  одинок, то полностью принадлежишь самому себе. Если рядом с  тобой находится хотя бы один  человек, то ты принадлежишь себе только наполовину или даже меньше, а уж если рядом с тобой  больше одного человека, то ты погружаешься в плачевное состояние все глубже и глубже".
   - Я не Леонардо Да Винчи. Я обычный человек! Мне не хватает обычных человеческих радостей.
   И положила трубку.
   Он сразу перезвонил.
   - Ты хочешь меня бросить?
   - Не волнуйся, ты не останешься один. Поверь мне.
  
Сообщение от пользователя, находящегося вне вашего контакт-листа
  
   Прошло два дня. Дни стояли пронзительные, яркие, как последнее желание перед казнью. Неистовый синий и сверкающий золотой, отблески солнца в окнах. Золотая осень. Даже дышать было страшно, будто ходишь под чьим-то невидимым взглядом - земля и небо связаны, как никогда. И что-то мягко ворочалось внутри, приподнимая уголки губ в полуулыбке. Грустной полуулыбке - Антон не прислал ответа, и я уговаривала себя смириться с неизбежным. Он не смог меня простить, что ж... неудивительно. Дарить свое тепло, верить, что оно с благодарностью принимается, а не утекает в мрачную бездонную пропасть - и вдруг узнать, случайно, ненароком, что...
   Квип мяукнул новым сообщением:
   - Встретимся?
   "Сообщение от пользователя, находящегося вне вашего контакт-листа". Перевела глаза к верхней части окошка и ойкнула - Highlander. Я же и называла его этим выдуманным именем, долго, пока не решилась признаться самой себе - это не просто еще один виртуальный друг. Ответил!
   Быстро, будто от этого зависела моя жизнь, напечатала:
   - Я "за".
   - Ок. Только я сейчас в Индии.
   В Индии... тут я и поняла, почему мне был знаком тот длинный номер, с которого пришел вопрос о любви - первые цифры совпадали с Маринкиной новой симкой. С чего бы, кстати, Маринка собралась именно в Гоа... так-так..
   - Хорошо. Вернешься - пиши, звони ))
   - Через неделю.
   - Договорились.
  
   Пара банальных фраз, а сердце колотилось, как перед первым свиданием.
   Всю неделю Антон мне снился. Сны, c которыми не хотелось расставаться, я зарывалась поглубже в подушку, ловила картинку на кончиках ресниц, силясь задержать непослушными спросонья руками - нет, ушел. Пальцы помнили велюр его кожи, неторопливое скольжение с плеч к пояснице, быстрые мурашки - щекотно, а если, как кошке, выпустить когти и оставить две дорожки следов, печать на память... В том кафе, где мы обычно сидели, глазея на прохожих, "а как тебе эта, нет, ты видел, смех", убрали все столики - скоро зима, и опустевшую площадку захватят сугробы и лед. Кровь пульсировала - он рядом, рядом.
   Лара отпаивала меня горячим. Бросала в чайник пахучие листья, сладкие ягоды, ломкие цветы.
   - Знаешь что, - вытащила из коробки кусочек пахлавы, отправила его в рот и вкусно облизала пальцы, - Не накручивай себя, подожди - какие-то пять дней, и будете вместе.
   - Или не будем. Вдруг...
   Он всюду мне мерещился. Обернусь, почувствовав пристальный взгляд - никого. Только тающий кружочек пара на холодном стекле, отпечаток отражения в темном окне вагона. Я даже прошла полквартала за кем-то, кто так же трогал ухо указательным пальцем, будто поправляя невидимый наушник - я так хотела увидеть его... На переходе в метро ноги, ноги, шпильки, кеды, дреды, пледы, хотя какие к черту пледы, просто накидка, и вдруг реагируешь на блеск улыбки, вскинешь глаза - и лишь обрывки знакомого аромата, еще теплая под рукой лента эскалатора. На шаг позади. Никак не догнать.
   И вдруг на чужой линии (ни разу не бывала на голубой) погасив нетерпеливое ерзание внутри (не может, здесь - не может, и ничего не напоминает) на ступеньках - он вверх, я вниз - встретились.
   Антон. Загорелый, другой. Совсем родной и такой чужой. Он заметил меня первым, поймал за руку, развернул.
   - Привет.
   - Привет.
   Смотрел на меня ..осторожно, припоминая, оценивая. Без улыбки. Я растерялась - вдруг он не хочет видеть меня? Но ведь остановил, перехватил...
   - Не передумала?
   Подняла глаза:
   - Нет.
   - Я позвоню.
  
   Я замерла, сохраняя в памяти его лицо, голос. Мне нестерпимо хотелось прыгнуть ему на шею, обвить талию ногами и целовать сухие мягкие губы, провести пальцем по жестковатой щеточке трехдневной щетины...
   Даже в постели, собираясь спать, я все так же четко видела его, как десять часов назад. Счастливо вздохнула, приготовившись перетащить нашу встречу в сон.
  
   Конец праздника
  
   Он был так жалок в своем страдании, что мое сердце послушно сжалось, будто при виде заплутавшего, испуганного малыша.
   - И в чем причина-то, главное, в чем? Все вокруг о свадьбе намекали, и тут она...
   - Ну хочешь - поженимся? - предложила я неожиданно для себя.
   - Ты это серьезно? - вскинулся он.- Не шути со мной...
   Почему бы и нет. Я пожала плечами.
   - Бабушка, а ты замуж по любви вышла? - спросила я как-то.
   - Да что такое любовь-то! Морок один, - строго ответила она. - А жить по совести надо.
   Действительно, почему только не идут под венец, если вычесть шумливую, всепоглощающую любовь: по глупости или расчету, из уважения и назло, от безысходности, в благодарность за хорошее отношение, в поисках тихого омута, "своего угла"... Или в надежде на то, что дружеские чувства переплавятся во что-то большее.
   - Что я слышу! - вытирая руки полотенцем, из кухни прибежала бабушка. - В этом доме кто-то женится?
   - Ну... - я смущенно потупилась, и новоявленный жених уверенно обнял меня за плечи, прокашлялся для басовитости и ответил за обоих.
   - Холодца наварим...
   - И пирог твой фирменный..., - переглянулась бабушка с тетей, - лисичек бы где найти!
   Их лица лучились радостью и осознанием собственной важности и необходимости - уж в этом деле без старших не обойтись. Не зря говорят: когда двое исчерпывают темы для разговоров, они решают пожениться. А если этим я сделаю счастливыми нескольких - что ж...
   Назавтра я проснулась с чудовищной головной болью и боль эта рождалась вовсе не из физиологии. Что на меня нашло? Зачем? И как теперь выкручиваться...
   Стоило мне свесить ноги с кровати, как в дверях появился "жених".
   - Проснулась, куколка?
   О боже... "куколка".
   - Послушай... не бери в голову вчерашнее...
   - Как?.. - он онемел. - ты думаешь, что имеешь право вот так крутить судьбами людей?
   - Прости, я очень тебя люблю - как друга - ты же знаешь, но этого недостаточно... К тому еще вчера ты и не собирался...
   - Возможно, я не смел об этом мечтать, мм?
   Он сел рядом со мной, потянулся к тумбочке, вытянул из ящичка маникюрные ножницы и начал снимать носки. Аккуратно повесил их на перекладину стула и принялся стричь ногти. Я отвернулась, но это не помогло справиться с отвращением.
   - Не мог бы ты делать это в ванне?
   - Не мог бы. Там неудобно, да и я хотел бы больше времени проводить рядом с тобой. Пусть не на правах мужа, так на правах друга. Не откажешь же ты мне в этой малости?..
   Я сглотнула. Ущипнула себя - и не проснулась. Реальность грозила обернуться кошмаром.
   Вечером несостоявшийся муж вернулся. С мальчуганом лет трех. Довольная мордашка малыша была перепачкана мороженым.
   - Он поживет здесь, - то ли вопросительно, то ли с вызовом произнес он.
   - Но... он же не твой и тем более не мой.
   - Хотела сказать "не наш" - так и говори! Да, он не наш, по твоей милости у нас никогда не будет детей, потому что ты только что отказалась выйти за меня! - и он залился слезами. Это было так мерзко, что я еле сдержалась, чтобы не ударить его. Еле уловимое движение моей руки не осталось незамеченным.
   - Бей меня, да, ударь! Я ни на что другое не гожусь! - хныкал он. И вдруг, совсем иным голосом, добавил: - Я превращу твою жизнь без меня в ад.
   - Ты имел в виду "жизнь с тобой"?
   - Нет, без меня. Кто-то отказался от свадьбы, ты помнишь?
   И тут я наконец-то проснулась.
  
   На моем рабочем месте сидела новенькая.
   - Это Лера. Будет вместо тебя, - осклабилась "надсмотрщица".
   - Как это.. вместо меня?
   - Так! Ты уволена. Можешь доработать две недели.
   Толпы девушек на собеседование.. ага.
   - Ну что ты хочешь, - Мишка упорно отказывался смотреть мне в лицо, разглядывал ногти. - С Аленой вы не сработались, а она слишком ценный работник, чтобы я мог позволить себе ее потерять. Могу порекомендовать тебя партнерам...
   Я молчала.
   - Ты пойми, - сбивчиво начал объяснять он, - я чувствую себя последней сволочью. Я осознаю - еще бы не осознавать - что друзья так не поступают, что я должен был защитить тебя, выгородить. Я ночей не спал, прикидывая и так, и эдак, но Алена поставила меня перед выбором: или я, или она. То есть ты.
   - Миш, я все понимаю.
   Я действительно понимала. Возможно, все к лучшему. Этот период моей жизни закончился. Как часто бывает возможной любовь после дружбы? Гораздо чаще, чем дружба после любви. После несостоявшейся любви - особенно.
   По правде сказать, эти неурядицы сейчас волновали меня куда меньше, чем предстоящая встреча...
  
   Встреча
  
   Я стояла перед шкафом, перебирая вешалки - что надеть? То, что Антону когда-то нравилось на мне видеть - решит, что намеренно вызываю к жизни полустершиеся воспоминания, играю на святом... выбрать другое, неожиданное, мне, тогдашней, несвойственное? Вдруг испугается, что я слишком изменилась, далеко ушла от той, что он знал и любил...
   Почему он назначил именно на сегодня? На минутку запнулась и вспомнила - ну конечно!... При всей своей нерушимой брутальности, Антон из тех редких мужчин, что хранит в уголке памяти дату первого поцелуя и дня рождения жены брата, что уж говорить о... Представляю, как он бродил по квартире в наушниках, курил сигарету за сигаретой, прокручивая на мониторе фото того дня.
  
   Я всегда любила это время, когда деревья сбрасывали листья и своими трогательными веточками-ребрышками напоминали четырнадцатилетних девочек на медосмотре. Воздух становился совсем прозрачным и скрипел на зубах морозцем. Я видела свое дыхание и представляла, что иду в облаке пара, это почему-то жутко забавляло - Юли-паровоз. И поздняя осень пахла булочками с корицей, которые мы оба обожали. "Это хороший знак", - подумалось мне. Впрочем, сейчас я склонна была считать за счастливое предзнаменование даже рекламные щиты с оптимистичными надписями вроде "Все будет хорошо" или "Близкие люди".
   Еще пятьдесят метров и увидимся. Два года мы пили друг друга маленькими глотками. Антон смешно морщил нос во сне и искал мою руку. Я подкладывала в его карман смешные записочки... Продолжится ли линия после небольшой заминки или прервется навсегда?
   Сердце сжалось тугим комком. А еще я панически боялась, что увижу того, кто столько месяцев был для меня главным, да что уж лукавить - всем, и ничегошеньки не почувствую в ответ - ни тоски, ни радости.
   Я чуть не повернула назад, малодушно, чтобы оградить себя от возможного разочарования. Вперед, рохля! Не замочив ног.. не помню, как там дальше... Не рискует то, кто...
  
   Антон выложил на столик мобильный, кпк, зажигалку, зачем-то зарядное устройство - все это, чтобы обезопасить себя, не остаться совсем наедине, чтобы было за что уцепиться взглядом.
   - Ты на машине?
   - Нет, все никак не решусь сесть за руль.
   - А я купил...
   - Да? Что за марка? Новую?
   - Почти... смотри, вот та, у столбика стоит.
   Боже, о чем мы. Слова убегали, мы ловили их, как бабочек, накалывали на ткань разговора, но к чему они, мертвые слова? Горло кололи осколки невысказанных фраз.
   Тот безумный вечер... мои случайные слова... но, может быть, это он давно копал канаву, чтобы отвести воду, вынуждал меня на шаг, а я-то думала, что виновата сама? Может, комбинация оказалась слишком сложной для моего незатейливого ума?
   - Как работа? Дорос до новой планки?
   - Ну да, если все сложится, в следующем году - начальник отдела.
   Мда... как в Родном городе все разговоры сводятся к еде, в Москве - к деньгам. Как же переломить разговор на важное, на нас, чтобы каждое слово не падало камнем разрушающегося моста.
   Задумалась и обожглась чаем. Он смотрел на меня через стол, и расстояние между нами явно превышало реальный метр.
   Когда-то вначале мы вели счет - кто не выдержал и позвонил первым, как будто тут могли быть победители. Вспомнила: мы же всегда острее всего любили, когда нас разделяли километры, размолвки или невозможность встречи и работа турагента важной деталью ложилась в эту схему. Теперешняя разлука - в месяцы - грозила стать смертельной. А ведь так легко было бы быть "просто вместе", на хорошо изученной местности, где половину построек возвел когда-то сам, и каждый кустик, пусть давно нестриженный, но знакомый.
   Тут только меня посетила мысль, что, возможно, Антон совсем не за тем назначил встречу.. и не искал примирения, а хотел поделиться новостями, возможно, рассказать о новой девушке... Возможно, все устаканилось, перегорело, забылось... Выстиранное сердце, темное кое-где от не выведенных пятен. Возможно, он хотел предложить мне дружбу - не чужие друг другу люди, че. Мне стало физически плохо от этой мысли - я не могла, не согласна была на подобный исход. Невыносимо было бы видеть его с другой, улыбаться ей, шутить, поздравлять их детей с именинами, дарить подарки на праздники, слушать о семейных неурядицах, поддерживать - зная, что я сама, своими руками, разрушила свою (и "нашу") жизнь.
   - Юль...
   Я затравлено посмотрела на него.
   - Ты что, боишься меня? Это я, Антон. Я не изменился.
   Он протянул руку через стол и погладил мои пальцы.
   - Я люблю тебя, - сказала я ему. Первый раз в жизни.
  
   Он и он
  
   - А вдруг я не справлюсь? Придумывать, слушать, общаться с людьми - это мое, но бухгалтерская отчетность, бумажки...
   - Стоп! Спокойно. Все получится. У меня есть на примете отличная девочка - займется твоими маленькими нестрашными бумажками на полставки. Квартальных отчетов, как понимаешь, всего четыре, ну годовой.. нет, вообще не думай об этом. Твое дело - помогать людям. А люди помогут тебе, - успокаивал меня Антон, пока мы пробирались по пробкам на свадьбу к Маринке - Серж примчался к ней в Гоа и целый месяц полировал загар с ноутбуком на коленях, пока она не согласилась вернуться - в Россию, к нему. Насовсем.
   - Видела свою рекламу в журнале?
   - Так номер еще не вышел?
   - Я отхватил сигнальный экземпляр. Готовься к наплыву клиентов, детка, - Антон чмокнул меня в затылок, как подающую надежды юниорку. Он с наслаждением играл свою привычную, но не ставшую от этого менее любимой, роль защитника и покровителя, и мне, признаюсь, сладко было снова стать его маленькой девочкой, знать, что есть человек, который позаботится обо мне, тот, к кому можно придти, когда колотит от переживаний, и он молча раскроет объятья и будет гладить по голове, пока не успокоюсь. Антон с наслаждением играл свою любимую роль
   Агентство "Подари мечту". Мое агентство.
  
   Артем тоже был там. Я могла бы догадаться, но круговорот новых забот отодвинул недавние события, словно то было год назад и не со мной... Броский блондин в изумительном сером костюме, каждая нить которого переливалась перламутром. Он сиял светом настоящей, не глянцевой, звезды, и притягивал взгляды доброй половины женщин.
   Я оказалась не готова к встрече с ним.
   Он заметил меня и просиял, как монетка на солнце. Я быстро отвернулась, напустив на себя рассеянный вид, мучительно обыскивая зал в поисках знакомых, к которым можно было подойти... Артем улучил момент и преградил мне путь.
   - На пару минут.
   Я села на краешек стула, собираясь вспорхнуть при первой возможности.
   - Я без тебя умру, - сказал он и спрятал лицо в ладонях.
   Не смотреть. Не поддаваться. Я отвернулась.
   Я без тебя умру. Хм. Многие хотели бы услышать эту фразу, переводя ее как "жить без тебя не могу". Но тут другое. Этот - может. И смысл его жизни именно в каждодневном умирании, и утро - всегда "еще один день", зачем он нам, детям ночи. Cпорить с приятелями, до хрипа, на дымной кухне, разливать вино, выяснять отношения - для всего этого придумана ночь. А я - утро. Плеск горячего кофе с корицей, разлитого по белым чашкам. Шкворчание блинчиков на сковородке. Перышко, которым я щекотала нос, эй, соня, он кидал в меня подушкой, одеяло сползало, открывая загорелую спину, которую так приятно было гладить...
   - Ты такая сладкая, - говорил мне Артем и слизывал с кожи мед.
   И воздух тоже был сладким и вкусным, потому что я делила его с ним. Потом он играл на кнопках ноутбука, и я засыпала под их мягкий стук.
   - Ты такая сладкая, - говорил он и растворялся в пространстве. Заесть? Леной, Милой или Викой - всегда найдется кто-то, кто мечтает спасти погибающего гения. Он расскажет, как жестока жизнь и другие женщины, они будут слушать его небылицы и представлять, хорошо ли будут смотреться на сделанных им портретах.
   Я знала, что он появится - никто не спасает так, как я. О, я настоящий чемпион в этом виде спорта. Сколько раз уже это случалось - три, четыре?
   Знаете, как он ест виноград? Высасывает у виноградины мякоть и выплевывает шкурку на край тарелки. После каждого его исчезновения я казалась себе похожей на эту шкурку. Я засыпала в его футболке, и когда последняя капля его запаха испарялась, я растрескивалась внутри, как сухая земля, шаманила перед телефоном - позвони.
   - Я без тебя умру, - сказал он. В полутемном кафе его лицо выглядело уставшим. Ему явно требовался кофе с корицей и помолчать, обнявшись.
   - Умрешь. Когда-нибудь, не завтра, и точно без меня. Я теперь горькая шоколадка.
  
   Антон искал меня в толпе гостей, шаря взглядом поверх голов. Его статная фигура выделялась в массе одетых в черное мужчин и разноцветных женщин, и я в который раз за последние дни счастливо, по-кошачьи, зажмурилась, радуясь и волнуясь от осознания, что этот большой красивый мужчина - мой и поддержит небо плечом, если оно вздумает на меня падать. Иногда приходится проделать немалый путь, чтобы понять: то, от чего ты бежал, и есть то, к чему ты стремился.
   Я махнула Антону рукой и встала, громыхнув стулом.
   - Извини. Я не та, кто тебе нужен. Ты ошибся, - сказала я Артему. Тот поднял-таки лицо и с болью смотрел на меня. Нельзя было позволить себе жалеть его; стоило пожалеть тех, кто попадется на его пути после меня, а в том, что таких будет немало, я не сомневалась.
   Я все могу понять, но далеко не все - принять, и в этом состояло главное заблуждение Артема.
  
   - Кто это? - спросил Антон.
   - Так.. одна иллюзия, - ответила я и аккуратно смахнула крошку с его рукава.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   66
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"