- Здравствуй, ведьма, - в нескольких шагах от крыльца стояла странница в неприметном дорожном плаще.
Хозяйка небольшой избушки, черноволосая девушка, сметавшая с каменных ступеней опавшую листву, остановилась. Бросила меткий взгляд на непрошенную гостью. Отложила метлу и, не отводя глаз от незнакомки, на ощупь прикрыла дверь в избу, чуть подпихнув туда черную кошку.
- И тебе по здорову, матушка, - наконец спокойно произнесла ведьма.
- Шуткуешь всё? - глубокий капюшон скрывал лицо странницы и ее невеселую ухмылку.
- Что ты, Смертушка, - знахарка чуть развела руки в опустелом жесте, - мне шутить звезды не велят: говорят, для жизни худо.
- Востра ты на язык ты стала, красавица, - голос странницы звучал как будто грустно.
Помолчали. Некоторое время слышался только вой усилившегося ветра, да хлопанье полы серого плаща.
Остановившись на нижней ступеньке крыльца, ведьма автоматически поглаживала кошку, уже успевшую выбраться в оконную щелку.
- Зачем пожаловала, гостьюшка? - северный взгляд колдуньи настойчиво пытался проникнуть под тень капюшона.
- Сама ответ знаешь, зачем же спрашиваешь? - странница стояла неестественно прямо, не защищенная от порывов леденящего ветра. - Есть в доме твоем кое-что, что принадлежит мне.
Ведьма вздрогнула, но не двинулась с места. За нее это сделала кошка: секунду назад бывшая уютным клубочком, она метнулась прочь, словно молнией вспоров ковер желто-красных листьев.
Капюшон гостьи едва шелохнулся, проследив траекторию побега.
- Ты была здесь совсем недавно, - тихим, но твердым голосом заговорила ведьма, подавшись вперед. - Ты забрала всё, что было твоим.
- Ах, ведунья... - странница покачала головой, словно браня не ко времени расшалившегося ребенка. Подняв руку, будто пытаясь утешающе погладить девушку по плечу, она сделала рассеянный, но быстрый шаг навстречу.
Знахарка автоматически отшатнулась, будто загораживая свой домик от вторжения. Протянутая рука гостьи на миг замерла, не достигнув своей цели и медленно, очень медленно, вновь опустилась.
Вслед за ней потупила взгляд и ведьма, устыдившись своего детского порыва. После того, как жгучая краска оставила ее щеки, колдунья глубоко вздохнула и тряхнула кудрями, отгоняя свое ребячество:
- Грогу тебе предложить?
- Не откажусь, - коротко кивнула гостья.
Зябко потерев плечи, ведьма еще раз, словно отвечая своим мыслям, кивнула. Указала страннице рукой на скамейку, приделанную под окном, и шагнула в дом.
Домишко стоял на опушке, его дверь была обращена к темным неприветливым деревьям леса, откуда и пожаловала странница. А скамейка находилась за углом дома, со стороны обширной и открытой поляны, от которой уже разбегались тропки к деревням и весям. К двери вела лестница с высокими ступеньками. По весне, да и осенней порой, находящуюся в низине поляну часто заливало водой так, что из избы можно было только выплыть. Поэтому сам сруб был довольно сильно приподнят над землей, покоясь на гладких обкуренных столбах.
Гостья помедлила, рассматривая нехитрое хозяйство, и обдумывая что-то свое. В конце концов, словно решившись, она села на бревна, сваленные у крыльца. Подняв голову, она стала вглядываться в совершенно однородный серый цвет туч. Однако несмотря на хмурое охотящееся небо, дождя не было.
Вскоре возвратилась хозяйка с двумя дымящимися глиняными кружками, над которыми полыхало пламя. Как водится, синее.
Странница приняла свою чашку. На секунду пальцы двух колдуний соприкоснулись. Руки обеих были одинаково холодны. Вдруг осознав это секундой позже, ведьма опешила и застыла в нерешительности. Гостья, усмехнулась.
- Садись, дитятко, - ее голос звучал неожиданно тепло, - потолкуем с тобой по-свойски.
Девушка послушно устроилась рядом. Ветер подул с новой силой, неожиданно взметнул причудливый плащ путешественницы так, что при тусклом сквозьоблачном свете ее слабая тень на миг взвилась черными крыльями.
- Зачастила ты ко мне, матушка, - нарушила молчание знахарка.
- Так, сама ж зовешь, красавица.
- И тут верно, - ответствовала ведьма, хлебнув горячего питья.
Теперь небо тяжко припадало к земле синим, набухшим брюхом, вот-вот готовясь разродиться от гнета. Усилившийся ветер отчаянно трепал плащ странницы и путал длинные волосы ведьмы. Обе не обращали на эти проказы ни малейшего внимания. Разлитая вокруг ткань времени была так ощутима, что ноздри ведуньи подрагивали, чувствуя аромат набухающего напряжения.
- Сколько раз ты уже умирала, - неожиданно произнесла гостья, - а до сих пор боишься меня.
Колдунья вздохнула, покачала головой, покрепче обхватила руками чашку и немигающим взглядом уставилась в ее нутро.
- Я как огонь, - хрипло промолвила она, - каждый раз сгораю дотла. А из пепла возрождаться все труднее. Будучи пеплом довольно трудно вспомнить, какой ты была до пожара.
Ее усмешка получилось кривой и горькой, как полынь.
- Но ведь необязательно же создавать себя прежнюю... - осторожно начала путница.
- Да и не получится, - снова ухмыльнулась ведьма, - все равно каждая новая смерть уносит какую-то часть, которая уже не может возродиться.
- А почему ты считаешь, что эта часть так уж была тебе нужна? - спросила странница. И ее чашка медленно исчезла в тени огромного капюшона.
Некоторое время взгляд ведьмы оставался неподвижным, затем ее лицо в удивлении повернулось к гостье:
- Но ведь ... эта часть была моей, от рожденья или приобретена потом, но моей, мной!
- А тебе ведь все нравится, что твое, верно, колдунья? К примеру, у задней стены твоего домика я приметила полусгнивший старый сундук.
- Я его собиралась разобрать и уцелевшее дерево пустить на дрова, - автоматически ответила девушка.
- На дрова? - деланно удивилась странница, - так это же для него верная смерть!
Ведьма успела лишь набрать воздуху в грудь и открыть рот для ответа. Но, не найдя слов, лишь выдохнула и сделала довольно внушительный глоток согревающего снадобья.
- Смерти огня ты просто не можешь проследить, - продолжала странница, словно бы не заметив смущение хозяйки, - как и положено дитю мысли, он слишком быстр. Но если тебе ближе стихии, то возьми в пример воду.
Не успела странница произнести слово, как разверзшиеся небеса опрокинули на землю дождь. Сильный и отчаянный дождь осени, беспросветный и стирающий все за собой.
Обе колдуньи перебрались повыше на ступеньки крыльца. Теперь, защищенные навесом, они, не отрываясь, смотрели на живую тысячи капель.
- У тебя всегда не ладилось с водой, - нарушила молчанье гостья, - но это лишь значит, что вода - твой лучший учитель.
Ведьма лишь покаянно наклонила голову:
- Я знаю, кто мой учитель, матушка.
- Добро, ведунья, добро, - в голосе путешественницы явственно слышалась довольная улыбка. - Не только красавицей стала, но и умницей.
- Учителя хорошие были, - улыбнулась ведьма, - да и самой пора бы. Долгонько живу-то уже.
Вдруг тишину и шорох дождя прервала чистая серебряная нота. Этот неожиданный, чужеродный звук заставил ведьму отшатнуться. Гостья смеялась: легко, от души. В изумлении знахарка резко повернулась в сторону странницы и подалась вперед, вновь силясь разглядеть ее лицо. Словно в ответ на невысказанную просьбу, ветер швырнул под навес охапку мокрых листьев и пригоршню дождевой воды, сдернул злосчастный капюшон и улетел играть вершинами вековых деревьев.
Колдунья, остолбенев, удивленным взглядом уставилась на открытое ей. И лишь через несколько секунд вновь обрела дар речи.
- Ты... - ведьма запнулась... - ты прекрасна!
Смех стих. В ту же секунду кончился дождь и унялся ветер.
Закольцованные тишиной, на самой верхней ступени обращенного к лесу крыльца, друг напротив друга сидели две девушки.
Лесная знахарка теперь разглядывала свою гостью молча. Рядом с ведьмой сидела молодая девушка, ее очень светлые, почти белые волосы были заплетены в толстую длинную косу. Под серым плащом странницы оказалось белое, чистейшего снега платье, от которого исходило свечение - так морозным вечером светятся многомерные сугробы под холодным вязким светом полной луны. Весь облик гостьи был светом, и свет этот был спокойным и ровным - так горит свеча, не мигая без ветра. Но взгляд глаз странницы продирал насквозь - за все долгое время, она ни разу не смежила веки. Этот взгляд - единственное, что не давалось земной логике: уже слишком много веков читали эти многоцветные глаза, беспрестанно выглядывая тот самый миг тишины, которая нужна, чтобы сказанное слово было услышано.
Странница внимательно и спокойно разглядывали хозяйку домика.
- Каждый видит только то, что может.
Девушка не успела ни задать вопрос, ни возразить: из-за дома со стороны опушки послышался чей-то оклик.
- Эй, знахарка! - выкликал довольно сиплый мужской голос.
- Это Бындров, корчмарь, - бесстрастно возвестила ведьма. Она даже не повернулась в сторону прибывшего, не отрываясь смотря в негаснущие созвездия гостьи.
Странница чуть улыбнулась, и наклонила голову, словно говоря: "Знаю, хозяюшка, сама знаю".
Ведьма вздрогнула, поклонилась, прося прощенья, и встала, собираясь выйти к кличущему ее. Но тут Бындров и сам показался из-за угла. Это был довольно обычный мужик: коренастый, борода лопатой. Все его лицо было то ли поцарапано, то ли изрезано мелкими морщинами. Глубоко посаженные глаза, постоянно блуждали, его взгляд не мог остановиться надолго ни на одном предмете, словно соскальзывая с него. Так и его мысль неслась с одной кочки на другую. Начиная говорить про одно, он сам себя перебивал и соскальзывал на другое. Он держал корчму и постоялый двор для путников, промышляя также торговлей водкой и прочим горячительным. Все свое время он проводил в разводах. Но иногда, особенно осенью, случалось, просыпалось в его душе что-то, что заставляло его мечтать о великом - о целой сети постоялых дворов по всем городам и весям.
Сейчас же он задумал намешать в самогон новых приправ, чтобы посетители становились бестолковее, да денежки ни за что отсчитывали.
- Эй, знахарка, знаю, есть у тебя травки разные, да грибочки заборис...
Тут Бындров увидел обеих колдуний. На миг он застыл, словно окаменев, затем затрясся мелкой дрожью. Но стоило девушке сделать шаг, как мужичишко повалился на колени, яростно крестясь:
- Мать честная! Ууу, вв-в-ведьма! В пустоте сидит, со скелетом речи ведет! Тьфу ты! Пропади пропадом, сила нечистая! - запричитал Быдров, не смея повернуться спиной, пятясь, отступил за угол дома. И только там, споткнувшись, вскочил и опрометью бросился через лес, бранясь и ругаясь, напуганный до полусмерти.
Оставшаяся стоять ведьма удивленно повернулась к своей белой гостье. Та сидела расслабленно сжимая в ладонях уже пустую кружку.
- Садись, дитятко, - сказала гостья, указывая на прежнее место. - Поведаю тебе кое-что.
- Подожди, - сказала хозяйка и скрылась за дверью своего домика. Через некоторое время она вернулась с двумя чашками ароматного, дымящегося варева и лоскутным одеялом, из кусочков которого всю жизнь можно было сложить.
Колдуньи устроились на сшитых ярких лоскутах. Ведьма завернулась в свою шерстяную шаль, а странница чуть плотнее запахнула полы дорожного плаща.
Знахарка, обняв руками глиняную кружку, вновь остановила свой взгляд на горизонте, скрытом за высокими деревьями и вздымающимися к небу вершинами гор. Там, далеко было море, холодное море осени. В его дали и смотрела лесная ведунья, и взгляд ее в этот момент мог соперничать с немигающим взором гостьи.
Странница же, напротив, с самым беспечным видом помешивала питье сорванным стебельком. Однако ее глаза внимательно разглядывали вихрь трав и кореньев, кружившихся в водовороте кружки. Дождавшись, когда на поверхности показались листья мяты и цветки медуницы, странница удовлетворенно кивнула, бросив одобрительный взгляд на свою собеседницу: "верный-де выбор".
- Послушай, - тихо сказала гостья.
Ведьма обернулась и застыла, пораженная.
Странница сидела с видом, принадлежавшим не этой реальности: ее руки, казалось, сами помешивали отвар, все убыстряя круговые движения с каждый словом, срывавшимся с недвижимых губ.
- Мята - тонкий стебель описал пять кругов, и лепестки мяты сложились на поверхности воды в львиноподобную фигуру
- Время, - когда третий ингредиент коснулся снадобья, гостья смежила веки.
И в этот момент настала темнота. Ведьма стояла не шелохнувшись, вбирая в себя происходящее, стараясь не упустить ни единого мига междувременья.
Вскоре чернота вокруг стала светиться: мириады звезд зажигались и гасли, словно прокалывая ткань бытия своими лучами.
Но и это светопреставление продолжалось недолго: световой кокон, превратился в водоворот, увлекая за собой ведунью - к началу начал.
Вокруг расцветали и увядали спирали вселенных, дышали галактики, на веретено мироздания вновь нанизывались нити энергий - время вспоминало себя.
Не было ни верха, ни низа, не было ни зрения, ни слуха, но лишь жалящие образы.
- Смотри и слушай, сколько сможешь, - послышался голос Смерти.
Огненное кольцо превратилось в змею. Змея, сверкнув изумрудными глазами, укусила свой хвост. И стало ничто.
- Мало кто знает, но я - не единственная дочь Прародителя, - голос странницы звучал отовсюду, - У меня есть сестра-близнец. Мы родились одновременно.
Перед мысленным взором ведьмы, вытеснив все картины, играли две китайские рыбки: черная с белым пятнышком в утробе и белая с черным. Как в безделушке у заезжего торговца. Но только эти были объемными и занимали собой весь окоем: то обнимаясь, то вновь расходясь в разные стороны пределов. Освещение менялось вместе с движениями огромных рыб, рыбы менялись друг с другом окраской.
- Обе мы покинули Прародителя, не медля ни мгновения: каждую из нас ждало свое творение.
Огромные рыбы превратились в два сплетенных потока спиралей, стремящихся в бесконечность.
- Чтобы сестра творила, мне приходилось быть первой. Хаос уступал место Хроносу.
На черном окоеме в какой-то неведомой последовательности зажигались звезды: белое - черное, тишина - звук, молчание - слово.
- Все приходит вовремя. Все уходит вовремя.
Ведьма явственно различила пульс мирозданья - прилив и отлив - в своем извечном беге волны не смели задержаться, поддерживая ось.
- Чтобы пришло новое, старое должно уступить ему место. И стало рождение смертью, а смерть рождением.
Угасающие звезды сворачивали свое мироздание, из прелых листьев рождалась новая листва, спираль золотого света сворачивалась змеиными кольцами, кусая начало.
Скульптор, сбивающий мертвый камень, чтобы явить жизнь, вода, несущаяся в облаках, уголь, умирающий в алмазе.
Образы мелькали так быстро, что, в конце концов, ведьма уже не отдавала себе отчета в об увиденном. Ее сознание так плотно прессовало информацию, что, в конце концов, осталась одна, единая точка. Точка, вмещающая в себя все.
И тогда тьма рассеялась. И отрицание стало утверждением. И молчание наступило вокруг.
Стеклянный взгляд ведьмы еще долго отсутствовал в этом мире. Но вернувшись, первое, что встретил он здесь - была улыбка. Улыбка смерти.
Ведьма стояла на крыльце своего дома, выпрямив спину, бесстрашно глядя в глаза своей гостье, и улыбалась в ответ.
Ветер трепал волосы обеих колдуний, пораженное возвращенной улыбкой, время застыло. Но, через мгновенье, снова заторопилось идти.
Уже сильнее ощущался холод, небосвод чуть тронули сумерки и первые белые звезды пали на землю.
Знахарка склонилась перед странницей в глубоком земном поклоне:
- Зайди, матушка, приветствую тебя в доме своем, - и чуть поведя рукой, широким приглашающим жестом открыла перед гостьей крепкую дверь.
Гостья не шелохнулась, все также продолжая улыбаться. Но тут внимание обеих женщин отвлекла уже давняя знакомица - угольно-черная кошечка бодро вышагивала по двору. Поминутно недовольно отряхиваясь, смешно стряхивала с ушек первые снежинки и брезгливо поднимала лапки, если нечаянно наступала в уже скопившиеся небольшие сугробчики. Маленькая охотница гордо несла в зубах пойманную добычу. Приблизившись к дому и ловко вспрыгнув на крыльцо, кошка остановилась перед двумя хозяйками, будто в замешательстве. Однако, после секундного колебания черноушка мигнула своими зелеными глазами и медленно, торжественно подошла к ведунье. Словно кланяясь, положила у ее ног пойманную мышь. И также почтительно отойдя на два шага села, аккуратно прикрыв хвостом лапки.
Знахарка коротко кивнула, принимая дар, и чуть поклонилась своей помощнице.
Точно также кивнула и гостья, и, поправляя упавший капюшон, слегка поклонилась знахарке:
- Спасибо, доченька, но теперь ты и сама справишься.
Быстро и легко спустилась по ступенькам, вновь направляясь к угрюмым силуэтам деревьев. Темнота и свет звезд окутали мир.
С опустевшей сумой странница шла своей дорогой, распиная тишину тихим звуком шагов.