Вейс Владимир Петрович : другие произведения.

Синяя борода

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  

Владимир ВЕЙС

  

Синяя Борода

Сборник детективных рассказов

  

ВДОВЕЦ

Рассказ

  
   Клава была мертва. Всего несколько минут назад она и не думала умирать. Было бы странно, если бы женщина думала о смерти в 35 лет.
   Клава работала буфетчицей и жила одна. В театральном буфете всегда было интересно. Она знала личную жизнь всех актеров драматического театра - кто из них верен семье, а кто крутит шашни направо и налево. Она даже знала, чем занимается главный режиссер с молоденькими актрисами, которые легко впархивают в его кабинет и выходят или еще более окрыленными, или повторяют одну лишь фразу: "Старая скотина, мразь..."
   Пару месяцев назад Клава встретила Игоря, и он буквально обворожил ее своим обхождением. Игорь Николаевич оказался страстным поклонником театра. Он появился на горизонте буфетчицы всего лишь в октябре и уже в декабре покорил сердце женщины. Дело дошло до обмена кольцами в загсе. Новый год они встретили в кругу друзей Клавы. Старый Новый год провели в спальне. На следующий день Клавы не стало.
   Буфет открывался в пять часов вечера. Но в тот день буфетчице не суждено было прийти на работу. В 15 часов Игорь Николаевич, склонившись к уху Клавы, что-то прошептал. У женщины округлились глаза, она с ужасом посмотрела на любимого человека и схватилась за сердце. Она не видела, что происходит перед ее глазами, потому что в такие моменты человек как бы отключается от внешнего мира и заглядывает только в себя, чтобы узреть, какова же на самом, деле Смерть и она ли это пришла. Может, еще обойдется? Но каждое неисчислимо малое мгновение подтверждает, что на этот раз все кончено и не стоит питать иллюзий, что жизнь еще продлится.
   Игорь Николаевич был большим мастером по вызову Смерти Заглянув в его паспорт, можно было увидеть штампы заключения и расторжения браков. Их было пять в жизни этого тридцатилетнего человека.
   Все расторгались по одному прискорбному мотиву: в связи со смертью супруги. Новые знакомые женщины, которых Игорь выбирал себе в качестве потенциальных супруг, жалели несчастного молодого человека.
   Первый брак был из разряда нежданно несчастных, потому что Игорь считал, что любил Тамару. Молодые отдыхали на даче Тамариных родителей, когда случилось несчастье. За дачным домиком недалеко от мангала стоял легкий столик, за которым супруги сидели одни. Тамара сорвала с шампура очередной кусок аппетитной свинины, но он не пошел в пищевод, а закрыл полностью проход сразу же за гортанью. Она закашляла и почему-то смешно замахала руками. Игорь подумал, что жене попался переперченный кусок мяса. Но ее глаза стали округляться и выпучиваться. Лицо налилось кровью, и женщина повалилась на землю, царапая горло острыми ногтями.
   Игорь был дипломированным врачом, он так хорошо знал медицину, что его направили работать методистом в горздравотдел. Он понял, что надо бы обхватить жену сзади руками чуть пониже солнечного сплетения и резко сжать. Но вместо этого молодой муж стал с интересом наблюдать, как Тамара бьется в агонии. Игорь ждал мгновения, когда жизнь покинет ее. Через несколько мгновений это случилось: Тамара обмякла, у нее несколько раздернулись ноги, и она затихла, так и не успев понять, почему любимый муж так жестоко позволил ей умереть.
   Родителям и соседям, сбежавшимся на его крик, Игорь сказал, что был в глубине сада и Тамара ела шашлык без него Врачи "скорой помощи", конечно, поверили ему, потому что Игорь внятно объяснял им, что сделал бы, окажись он рядом с женой. Квартиру Тамары и ее "Жигули"-"четверку" вдовец продал и вскоре встретил Валентину. Ей недавно исполнилось 27 лет. Родственников не имела. За три недели до знакомства Валя обратилась с жалобами к невропатологу поликлиники на головную боль, рвоту, оглушенностъ. Первичный диагноз - абсцесс мозга, ей выдали направление в онкологический центр. Там она и познакомилась с Игорем.. Молодой доктор вселил в Валентину большие надежды не только на скорейшее выздоровление, но и на изменение личной жизни. Дурнушечка Валя и не мечтала, что на нее положит глаз такой молодой и симпатичный врач. Действительно, опухоли у нее не оказалось, и молодые люди сыграли скромную свадьбу, на которой присутствовала подруга-соседка Валентины и несколько друзей Игоря, не имеющих никакого отношения к медицине. В одно яркое воскресное утро молодые отправились на окраину города, чтобы покататься на лыжах. Валентина, раскрасневшаяся и счастливая, с нежностью смотрела на своего супруга, зарывшегося в снег и смешно крутившего головой из сугроба. Играючи она бросилась ему на подмогу и провалилась в тот же сугроб. Муж был спасен, а Валентина промокла и простыла. Резко поднялась температура, началась рвота. Наутро Валентина жаловалась, что ей стало больно смотреть на свет. Она попыталась встать на ноги (Игорь уехал в здравотдел), но упала навзничь и ударилась затылком о край кровати. Кот да Игорь вернулся, Валентина была уже мертва. Он даже удивился, что она умерла не от острого рецидива абсцесса. От Валентины у него осталась однокомнатная квартира в престижном районе, немало столового серебра и бабушкины золотые украшения. Следующей была Жанна. Она страдала болезнью Бурневиля. Родственников, правда, у Жанны оказалось много. Будучи зажиточными людьми, они считали, что купили Игоря для несчастной Жаннетты. Ведь все началось с того, что он помог ей выйти из поликлиники и дойти до машины, несмотря на протесты престарелой мамы. Жанна оказалась жертвой наследственного туберозного склероза. За семь месяцев супружества молодые так и не испытали интимной близости. По ночам Жанне требовался уход. О такой сиделке, как Игорь, родные даже и не мечтали. А Жаннетта была счастлива уже тем, что рядом с ней спал красивый мужчина. Спровоцировать смертельный приступ новой супруги Игорь даже и не пытался, хотя каждый новый день совместной жизни давался ему нелегко, но он расточал елей на все четыре стороны. И мама, и папа, и многочисленные тетушки души в нем не чаяли. А одна из тетушек, Софья Израилевна, часто вызывалась помогать Игорю поздними вечерами. Отчего у них приключился роман, и у Игоря появилась сберегательная книжка на предъявителя.
   Припадок с Жанной случился днем, когда Игорь был на работе. Врачи констатировали эпилептический статус и пожали плечами: обычный финал столь редкой болезни. Игорю ничего не отписали, но ему хватило и той сберкнижки от Софьи, а дарительницу он после и знать не хотел.
   Четвертой была Татьяна. К этому времени Игорь Николаевич уже не работал. Он был "свободным художником". После ряда квартирных обменов Игорь поселился в трехкомнатной квартире. Года три беззаботной жизни потребовали очередного материального вливания. Директор небольшой галантерейной фабрики Татьяна Викторовна Меньшикова ходила в бассейн, который находился в одном из армейских дворцов спорта. Меньшикова была полноватой, но в свои 47 выглядела на 33. У нее не было пороков. Она считала себя идеально здоровой и не злоупотребляла вниманием мужчин. Но этот высокий, с проницательными глазами молодой человек поразил ее предупредительностью и зовущим ласковым взглядом. Игорь Николаевич представился менеджерам фирмы, продающей автомашины.
   - Увы, - он развел руками, когда они сидели на краю бассейна в удобных креслах, отдыхая после очередного заплыва, - мне не везет с женщинами. Я вдовец и теперь боюсь знакомиться с представительницами прекрасного пола.
   - Я у вас исключение? - кокетливо, с зазывающим прищуром спросила Татьяна Викторовна и сама удивилась тому, что неожиданно страстно захотела этого мужчину.
   Игорь прекрасно видел волнение молодящейся новой знакомой. Он сомневался, пока не услышал от нее про трехэтажную дачу и недавно приобретенный "БМВ". Это меняло дело, и Игорь Николаевич попытался найти слабое место Татьяны Викторовны. И нашел. Мания величия! Слегка заретушированная под разговоры о знаменитых женщинах:: Валентине Терешковой, актрисе Людмиле Гурченко, Жаклин Онасис и других знаменитостях конца двадцатого века. И стал слегка подыгрывать своей новой жертве. Через четыре месяца Игорь и Татьяна Викторовна расписались.
   Два года жизни были наполнены титаническим трудом Игоря по возвеличиванию своей супруги. Он вел очень тонкую и опасную игру, вызывая у Татьяны Викторовны приступы то величия, то ревности. Кончилось тем, что она приревновала своего мужа к Элизабет Тейлор. Он слишком много смотрел дома видеофильмов с участием этой голливудской звезды, уже постаревшей в жизни, но так волновавшей мужчин на: кране.
   Игорь Николаева долго раздумывал, какие использовать кассеты: с участием Элизабет Тейлор или Мадонны. Последняя казалась ему вульгарной, и Татьяна Викторовна не могла приревновать к пустышке. А Элизабет показалась ему по-настоящему соблазнительной.
   В тот вечер Татьяна Викторовна застукала Игоря, голого, сидевшего перед двойкой "Сони" и смотревшего трогательную историю про американского журналиста, встретившего в Париже красивую девушку, у которой оказалась еще более красивая сестра.
   - Опять Лизку смотришь? - Татьяна Викторовна в ужасе переводила взгляд с экрана, где, по выражению американцев, "занимались любовью", на Игоря, с возбужденным видом вцепившегося в свои гениталии. Она схватила торшер с тяжелым чугунным противовесом у основания в виде перламутрового конического диска и вдарила сначала по "Сони", а затем замахнулась на Игоря. Но рука сорвалась, и Татьяна Викторовна вдруг осела и стала собирать вытканные васильки на толстом персидском ковре. Она не видела осколков от лучевой трубки телевизора, не видела мужа, быстро одевшегося и тихонько вышедшего в столовую, где стоял телефон. Она напевала песни своего детства. И первой прозвучала песенка про коричневую пуговку, которая валялась на дороге. Это была песня советских пионеров, бдительно охранявших интересы родного государства и увидевших диковинную пуговицу, которую могли сделать только за границей.
   Татьяну Викторовну увезли в психушку. И она буквально сгорела там, в образе Жанны д' Арк, запалив себя в огромной куче старых газет, невесть откуда взявшихся в столь строгом и предсказуемом лечебном заведении.
   Все имущество, включая пяти-комнатную квартиру в городе, трехэтажную дачу, "БМВ", после долгой тяжбы с некоторыми вдруг объявившимися родственниками перешло к Игорю Николаевичу.
   Опуститься до буфетчицы его заставил азарт мастера сыграть в утонченную псилогическую игру. Однажды ему попалась заметка о младенце, которого нашли в мусорном баке. Это было еще на заре его юности. Но он, не понимая почему, оставил вырезку из этой газеты, словно надеясь на то, что когда-то она пригодится. После смерти Татьяны Викторовны можно было долго не думать о куске хлеба. Игорь Владимирович не любил излишней; роскоши и избавлялся от нее выгодно и расчетливо. Оставил себе только дачу. "БМВ" обменял на "Жигули" шестой модели. Но приобрел компьютер и долгими вечерами занимался поиском женщины, выбросившей новорожденного в мусорный бак. Он провел гигантскую работу, сопоставляя списки рожениц, адреса, перебрал тысячи анкет, которые он завел на подозреваемых, пока не сузил круг до трех-четырех несчастных, совершивших в молодости грех и каким-то образом умудрившихся скрыть его.
   Так на дисплее его "персоналки" - высветилось имя Клавдии Анатольевны Сопожковой, 1961 года рождения, незамужней.
   Конечно, у Клавы были мужчины. В техникуме советской торговли на ее пухленькую фигурку обратил внимание учитель физкультуры Ашот Варганович. Он ставил ей за канат - "неуд", за прыжки через "коня" -"неуд", за бег на 60 метров -"неуд". Все это грозило скорым отчислением. И однажды Ашот Варганович популярно объяснил девушке, почему ей не лазится, не скачется, не бежится. Ей мешает ее девственность, она сковывает все ее движения. И Ашот Варганович, сорока пяти лет от роду, стал ее первым мужчиной.
   Клава забеременела и последние месяцы так сильно стягивала живот, что никто не догадывался о ее новом положении. И однажды, когда все девчонки разъехались на каникулы, ее скрутило, она ненадолго потеряла сознание в пустой комнате, а пришла в себя от громкого крика новорожденного. Превозмогая боль, она положила маленькое тельце в пакете с изображением герба какого-то юбилейного города и вынесла его на улицу. Клава добрела до места, где стояли контейнеры с мусором, и бросила в один из них пакет с младенцем.
   Она плакала в пустой комнате общежития, в ушах стоял плач брошенного ребенка, которого мысленно уже назвала Костей.
   А дальше все пошло наперекосяк. Сватались, подженивались, разбегались, когда трезвели. Серьезного ничего не было. И появился Игорь Николаевич, через семнадцать лет после того первого курса техникума. Забрезжил свет в окне.
   Игорь Николаевич был тактичным и опытным мужчиной. Клава млела под лучами его внимания и обходительности и тесно прижималась к нему во сне.
   Во сне она часто разговаривала. Игорь Николаевич внимательно прислушивался к тому, что шептала спящая жена, и даже осторожно задавал наводящие вопросы. Так узнал, что ребенка назвала Костей. Еще молодой муж выяснил, что у Клавочки пошаливает сердце и всему виной незаживающая рана юности.
   Игорь выбирал время. Он старался, он был великолепен, и Клавдия летала на крыльях, как те глупенькие артисточки, что выпархивала после рандеву с главным режиссером.
   В то утро после Старого Нового года Игорь Николаевич с приятной улыбкой инквизитора стал рассказывать Клаве про свой святочный сон. Он говорил, что ему привиделся младенец, восставший перед ним с кожурой от банана на голове, с ножками, запутавшимися в пакете, на котором какому-то городу было 500 лет. Он протягивал к нему ручки и требовал ангельским голоском: "Отомсти, отомсти!" "Как тебя зовут, дитя мое?" - спросил я.
   Игорь Николаевич как будто не видел искаженного от ужаса лица Клавдии. Он закрыл глаза и дрожал в предвкушении грома небесного. Затем вонзил в Клавдию уничтожающий взгляд и нагнулся к ее уху:
   - Он сказал, что, его зовут Костей...
   Клавдия рухнула на ковер, который привез с собой Игорь Николаевич. Это был персидский ковер, на котором предпоследняя жена современного последователя Синей Бороды собирала васильки.
   Игорь Николаевич взял в руку запястье Клавы. Затем бережно опустил его. Встал, прошелся по прекрасной Клавиной квартире, которую женщина уже отписала ему в дарственной, нашел на туалетном столике маленькое овальное зеркало с ручкой и приложил его к губам Клавдии. Затем он также не спеша пошел звонить.
   Говорил он автоматически, заученно, называя адрес и фамилию жены. А в голове уже крутились другие координаты. Виктории Федоровне Никитиной оставалось жить девять месяцев и двенадцать дней...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Зажигалка Рейгана

Рассказ

  
   Жестоко Бог "миловал" Дениса, когда тот узнавал о смерти матери. Именно у з н а в а л, потому, что известие об этом странным образом разложилось на этапы.
   Денис Кольцов возвращался домой из командировки на Дальний Восток, длительность которой больше приходилась на самою дорогу, чем на пребывание на месте. И все потому, что самолетами Денис не летал. Ему в детстве в детстве было достаточно одного перелета из Москвы к Черному морю. Он "отключился" в полете и на курорт родители привезли его в полубессознательном состоянии. Отчего и студентом на практику ездил он только поездами.
   Эта командировка в поездном варианте была на удивление легко одобрена руководством его фирмы. Компания РОСНЕФ была намерена открыть свой филиал в порту Находка, и требовалось предварительное исследование этого проекта на месте. Денис без труда подготовил справку о деятельности порта, связях с зарубежными партнерами, предварительных затратах на строительство офиса филиала и обучение персонала.
   С чувством исполненного долга, обласканный местной администрацией, почувствовавшей выгоду от прихода РОСНЕФа, нагруженный копченой рыбой, Денис пятые сутки возвращался сначала местным поездом, а затем - "единицей".
   В Екатеринбурге, уже перед самым отходом поезда к Денису, в купе спального вагона, протиснулась запыхавшаяся помощница дежурного по вокзалу и, подав ему телефонограмму из Москвы, исчезла. Это было сообщение Сереги, который, зная маршрут друга, дозвонился и просил передать Кольцову о смерти его матери.
   Пока Денис, пораженный неожиданным известием, несколько раз, сначала тупо, а затем более осмысленно, перечитывал текст, готовый броситься к ближайшему таксофону, поезд тронулся. Ничего не оставалось, как ехать дальше и ломать голову над тем, что произошло дома?
   До Перми Денис не находил себе места? Ничего не предвещало в состоянии здоровья матери столь неожиданного конца. Неужели она так сильно расстроилась из-за их размолвки, происшедшей больше месяца назад?
   Воспоминание об этом укором кольнуло в самое сердце. Ссора показалась пустой. Денис тогда только намекнул, что женится на Оксане, но мать не хотела даже слышать о девушке из неполноценной семьи!
   - Ты же, сынок, не понимаешь, - это сонмище пороков, о которых даже сама избранница твоя не подозревает! - Мать стала их перечислять, - росла без отца? А кто ее мама? Администратор гостиницы, да еще без мужа! Это же...
   Клавдия Михайловна никак не могла найти точного определения, чем занимается одинокая женщина-администратор гостиницы, и какими у них вырастают дети? На резонное напоминание Дениса о том, что он тоже, фактически, рос без отца с шести лет, она вызывающе парировала:
   - Но ты же воспитывался мною!
   За этим следовало снисходительное разъяснение: его мама - Кольцова Евгения Михайловна - заслуженная учительница, известный в Москве педагог!
   Денис недоумевал, в его Оксане, красивой и современной девушке, не было явных пороков, а скрытые он, памятуя об изречении Бальзака, считал достоинствами: в постели Оксана вытворяла такое, что не увидишь в самых "интеллектуальных" эротических фильмах! В первый раз, опустив длинные ресницы долу, девушка призналась Денису в том, что всему этому она научилась только благодаря своему развитому воображению, советам подружки Нонки. И, о чем говорить, у нее до Дениса никого из мужчин не было! Тогда молодой человек пожал плечами: кого это сейчас волнует? Но улыбка польщенного самолюбия скользнула по его лицу.
   - Вы встречаетесь всего месяц, и уже заговорили о свадьбе. Подумал, с чьей подачи тебя хотят сделать ее мужем? - Евгения Михайловна пыталась подойти с другого бока и прозорливо подняла указательный палец вверх, - не ты девушке нужен, а ей нужна наша жилплощадь!
   Ну что на это скажешь? Далась она всем эта жилплощадь!
   Верно, Кольцовы, на зависть многим, жили в прекрасной пятикомнатной квартире прекрасной планировки, с высокими потолками и широкими витринными окнами. Да и весь дом был похож на многоэтажный пассаж благодаря этим окнам. Говорят, что когда-то дом, действительно, проектировался то ли под универмаг, то ли под гостиницу. И не планы заказчика переменились, а горсовет в тридцатых годах срочно решил изменить назначение возводимого здания: надо было устраивать собираемый со всей страны инженерный корпус строителей метрополитена. А отец Дениса был назначен заместителем главного инженера проекта первой линии. Мама очень гордилась своим славным мужем, его инженерным наследием и... квартирой. После смерти Бориса Иосифовича Кольцова (у деда Дениса фамилия звучала несколько иначе - Кольцевский) немало поклонников предлагали Евгении Михайловне руку и сердце. Но вдова думала только о будущем сына (единственным и поздно родившимся) и поставила на себе крест. Вместе с Серегой Денис учился в одной из самых престижных школ. Когда он стал видным юношей, очень похожим на отца, Евгения Михайловна, позволяя сыну "погулять" перед женитьбой, а сама тем временем, тщательно выбирала ему будущую жену. Многое из своих планов она унесла с собой, но и то, что она успела сказать Денису, вызывало у него ироничную улыбку. Два месяца назад она намекала сыну о блестящей для него паре. Некая, пока засекреченная, дочка академика заканчивает иняз и без пяти минут международная переводчица может составить сыну прекрасную пару. Получалось все наоборот и по-купечески старомодно: Денис на выданье!
  
   Одним словом, закончилось эта сцена тем, что в командировку он уехал намного раньше: собрал вещи, бросил раздраженно-жалостливый, а может и снисходительный взгляд на мать, убито стоящую в прихожей, хлопнул дверью и поехал к другу. Он переночевал у Сереги, а наутро тот отвез его на своей "десятке" на Ярославский вокзал.
  
   В Перми стояли не по расписанию долго - около получаса. Денис побежал в здание вокзала - в кабину междугородней связи. Серега начал путано говорить про внезапную смерть, а затем, не выдержав напора недоуменных вопросов Дениса, признался, что Евгению Михайловну у б и л и.
   Вконец ошарашенный этим уточненным известием, Денис медленно побрел по перрону, едва успел подняться на подножку, подхваченный сильной рукой проводника.
  
   О том, как мать нашли мертвой в зале их квартиры, лежащую в огромной луже крови, спекшейся по краям, сначала он услышит по приезде от Сереги, встретившего друга на вокзале, а затем, через час, от соседки Клавдии Петровны. Это она заметила утром, что дверь у Евгении Михайловны была лишь слабо прикрытой. Когда она вошла, окликая хозяйку, то обнаружила ее бездыханной в зале с мученическим выражением остекленевших глаз. То, что смерть ее была ужасной, подтверждал лежащий на красном ковре окровавленный железный прут. Такие четырехгранники были вварены в перила лестничных маршей. И явно один из них, сбитый когда-то при переноске вещей, был доломан для нападения.
   Много разговаривать Денису с соседкой не пришлось, потому что надо было заняться похоронами. Но Клавдия Петровна добавила, перейдя на шепот, что уже задержали Мишку из 37-й квартиры. У него нашли золотое кольцо Евгении Михайловны.
  -- Но я не верю, - жарко зашептала Клавдия Петровна, - не его рук это дело...
  
   Они с Серегой тут же поднялись на пятый этаж и позвонили в 37-ю квартиру. Открыла им жена Мишки. Она ойкнула, тут же присела на трюмо в прихожей и зарыдала.
   - Деник, Деник (так называла Дениса мама, и это закрепилось в доме),- запричитала Татьяна, - Мишка здесь не причем! Это не он! Он вообще не мог никого тронуть! Он алкаш, но мухи не обидит... - И тут же, - прости ты нас, не уберегли ее!
   Здесь заревела где-то в квартире маленькая Вика и Денис с Серегой, переглянувшись, оставили квартиру Мишки, путаясь в догадках: могла ли жена соседа инсценировать искреннее сопереживание? Похоже, что нет. Да и самому Кольцову показалось нелепым участие Мишки в убийстве: уж очень тот был приземленным алкашом, который мог выклянчить в забегаловке на сто граммов, чем-то подсобить и услужить за пол-литра, собрать у мусоропровода пустые бутылки, но он не тянул ни на соучастника, ни на грабителя.
  
   А день только начинался, становясь от встречи к встрече, от разговора к разговору все более нелепым в своей неправдоподобности. Денис как бы раздвоился. Один человек в нем, ни о чем не задумываясь, автоматически исполнял роль убитого горем сына. Другой следил за самим Кольцовым, растерявшимся, измученным вопросами. Именно этому, второму Денису, досталось ощущение ужаса, беспомощного сопереживания и холодной ярости, когда он увидел мать в подвале морга районной больницы.
   Сердце сына переполнилось состраданием и чувством вины при взгляде на ее лицо, в которое впечаталась маска детского недоумения от неожиданного прихода смерти. Днями позже он уже осмысленно, стараясь понять мотивы убийц, перечитывал копию протокола судмедэксперта. А здесь, в морге, рядом с застывшим в холодильнике телом, леденящие душу подробности вызывали волны ужаса: проломан череп в его затылочной части, не оставлено целым ни одно ребро, перебиты бедра... За каждым ушибом, переломом, ударом стояли необычайная жестокость, циничная уверенность в том, что старуху надо было обязательно, наверняка убить. А что стояло за раной в затылочной части черепа? Удар, чтобы сначала оглушить женщину и добить ее уже в бессознательном состоянии? Или это был "контрольный выстрел" после того, как она, истекающая кровью, еле дышала и мысленно умоляла нападавших оставить ее для встречи с сыном? От любого из этих предположений было разрывалось сердце, и Денис старался заглушить воображение, рисовавшее ему предсмертные муки его матери.
   Сергей был рядом. Он курил и молчал. Денис по жесткому выражению его лица и бегающим желвакам понял, что друг знает о содержании акта.
  
   - Я разговаривал с операми, - открылся Серега, когда они следом ехали за катафалком. - В тот вечер Евгения Михайловна с Клавдией Петровной пили чай. Соседка успокаивала твою маму, встревоженную долгим твоим отсутствием, и надеялась, что ты скоро, может и завтра, приедешь... Ты что, так и ни разу не додумался позвонить домой?
   У Дениса навернулись слезы стыда и он стал невидяще рассматривать стекло дверцы машины.
   - Ну ладно, Ден, - смягчился Серега, - я же помню, в каком состоянии ты уехал... Но Евгения Михайловна была встревожена и по другому поводу. За два дня до ее смерти к ней заглянул слегка подвыпивший Мишка и попросил разрешение позвонить в поликлинику по поводу простуды младшей дочери. (Денис знал, что Мишка, бывший богатый наследник своих родителей, работников Главка по материальному снабжению, все в квартире пропил и за неуплату им отключили телефон). Сосед звонил из прихожей, но твоя мама заметила, что взгляд Мишки блуждает по залу. Он несколько раз пытливо рассматривал через открытую дверь в зале комод, на котором стояли всякие дорогие безделушки, привезенные твоим отцом. Там же лежала шкатулка с бижутерией и золотым кольцом. Этот интерес не понравился хозяйке, и она, прикрыв дверь в зал, стала выпроваживать любопытного соседа. В разговоре с Клавдией Петровной, она вспомнила, что Мишка интересовался, когда должен приехать Денис. Простодушная женщина ответила, а затем запаниковала. Она несколько раз просила Бога, чтобы ты вернулся как можно быстрее. "Хотелось бы еще с ним повидаться, да уладить все дела по-доброму ..."
   Серега замолчал. Катафалк резко притормозил. Денис подумал, как дернулся при этом гроб. И пожалел, что не сел рядом с матерью. Мысли его унеслись в сторону от разговора с Сергеем. Он вспомнил, как мать панически боялась смерти, она приходила в ужас от любой болячки и ломоты в ногах. Тут же в ход шли мази, растирания и горчичные листы. И вдруг такое невозможное испытание!
   - Мне сначала тоже показалось нелепым, - продолжал рассказывать друг, - что Мишка мог залезть в квартиру, или как-то спровоцировать Евгению Михайловну на то, чтобы она открыла дверь. Вряд ли сам он мог убить. Впрочем...
   Сергей закашлял, видимо подавился дымом, и Денис не раздумывая похлопал его по спине. Ему стало немного легче оттого, что рядом оказался хоть один, искренне сочувствующий и готовый пойти за ним в огонь и воду, человек. После выпускного вечера у однокашников пути разбежались, но года три назад они случайно встретились в подземном переходе у станции метро Краснопресненская рядом с домом Дениса, и Серега на следующий день по телефону сообщил другу, что тому предлагают работу в службе маркетинга РОСНЕФа.
  
   Следователь областной прокуратуры Алексей Митрофанович Миронов, полный, невысокого роста, пожилой человек, с которым Денис встретился на кладбище после церемонии похорон, подтвердил, что по подозрению в соучастии в преступлении арестован сосед, проживающий в их подъезде этажом выше. И ему, Денису Кольцову, необходимо как можно быстрее появиться в следственном отделе прокуратуры, чтобы кое-что опознать. Денис обещал приехать после поминок, но следователь запротестовал и попросил быть в кабинете у него завтра с утра. Он же все понимает...
  -- Да, - вернулся Миронов после нескольких шагов от Дениса, - вы не смогли бы
   познакомить меня с вашей девушкой? Она здесь?
  -- Ее нет со мной! - неожиданно резко ответил молодой человек, как бы признавая
   затаенную на Оксану обиду.
   На том и расстались.
   Невероятно, но факт: Оксана не только не встретила его на вокзале, но и не приехала к нему домой, не позвонила. Несколько раз, оставаясь наедине с самим собой, а это случилось раза два за день - дома и в каком-то учреждении, где им выдали свидетельство о смерти, которое требовала похоронная контора, он набирал номер телефона Оксаны. Но ему отвечали длинные гудки.
  
   В причине ее отсутствия он собирался разобраться вечером, а пока к нему подошли Серега и руководитель службы компании. Шеф, Дмитрий Львович, соболезнуя, похлопал Дениса по плечу. И тут же деловито сообщил, что все к поминанию дома у осиротевшего сотрудника готово, но из компании смогут приехать немногие, а руководство будет представлено им, Богородцевым.
  
   - Благодари друга за помощь, - теперь Дмитрий Львович обратил покровительственное внимание на Серегу, оглаживая его плечевые суставы.
   Денис благодарно кивнул головой: да, Серега - молодец! Он везде успевал, везде договаривался и с его помощью Денис был избавлен от многих хлопот, связанных с погребением матери. Друг был необычайно расторопным парнем, он вошел в контакт с высшим руководством РОСНЕФа и получил достаточно денег на все мероприятия.
  
   За поминальным столом с Денисом случился конфуз: он сильно опьянел, но не хотел признаваться в этом никому. Он смотрел на стакан водкой и не мог понять, почему ему приходится сидеть здесь и выслушивать слова соболезнования? Почему он на месяц с лишним вычеркнул маму из своей жизни? И неужели это из-за той девчонки, с которой он бессовестно трахался в своей комнате, не подозревая, что звуки их забав могли быть услышаны его мамой? Это же... В его голове крутились слова "подлость", "предательство" и еще какие-то очень точные и справедливые определения его мерзкого поведения. Ему казалось, что он помещен в огромный барабан, облепленный красочными листовками, кричащими о его недостойном поведении, и этот барабан раскручивала мысль о непонятном, диком отсутствии Оксаны.
   Он попытался встать и пойти в свою комнату к телефону, чтобы позвонить своей прекрасной блуднице, но наутро мог вспомнить только тот момент, когда он поднялся и обвел взглядом сидящих в зале, где три дня назад лежала в крови его мать, каких-то незнакомых ему людей, которые уже и не скорбели, а начинали с улыбками чокаться стаканами с каким-то глухим каменным звуком. На этом день похорон закончился.
   Утром он проснулся один, аккуратно раздетый и уложенный в свою кровать. Правда в зале все было прибрано, а на столе лежала записка от Сереги. Тот просил позвонить, как только Денис придет в себя. Но Кольцов не делал этого. Он тихо стал ходить по комнатам, долго стоял в оцепенении в зале перед ковром, на котором убили мать, и подумал, как он будет здесь жить? Ведь не каждый же день ему придется так напиваться!
   Он вздрогнул от резкой трели звонка входной двери, и не захотел идти, встречать соседку с ее сердобольным взглядом. Но передумал, поняв причину своего раздражения - с похмелья сильно болела голова. И если кто-то пришел посочувствовать, то он, пожалуй, откроет бутылку водки.
   Денис тихо вышел в прихожую и заглянул в глазок. Там в свете окна подъезда нарисовалось искаженное, словно в видоискателе фотоаппарата с панорамным объективом, лицо девушки. Сначала Денис не сообразил, кто эта ранняя посетительница? Он почему-то взглянул на английский замок, еще поставленный отцом с какими-то прибамбасами, но вдруг осознал, что за дверью Оксана! За три дня печальных постоянных раздумий и стрессов он вдруг ощутил прилив надежды. Еще не перекинувшись словом, даже неосознанным вопросом: "Кто там?", он поверил в то, что Оксана ничего не знает о случившемся, и что-то очень серьезное помешало ей встретить Дениса раньше.
   - Простим, прости меня мой милый, - запричитала девушка с порога, - я только сегодня все узнала, мой милый, мой родной, мой несчастный, мой любимый!
   Оксана бросилась Денису на шею.
   - Да, да, я только утром узнала все от мамы! Я с ней разругалась... Я ни себе, ни ей не могу простить, что оставила тебя одного в эти ужасные дни! Прости меня, прости и знай: я никогда не брошу тебя в беде!
   Они стояли в прихожей, не замечая, что дверь не прикрыта. В упоенном и скорбном объятии не видя, что на лестничной площадке открылась дверь соседки, и Клавдия Петровна, зашмыгав носом, стала интенсивно вытирать глаза. Она узнала девушку и была в курсе того, что Евгения Михайловна позвонила сразу же после отъезда сына администратору гостиницы "Локомотив" и в очень резких и обидных словах потребовала оградить ее сына, ее семью Кольцовых от домаганий развратной девчонки.
  
   Затем Денис и Оксана сели на диван, и девушка, гладя волосы молодого человека, положившего свою голову ей на колени, рассказывала о том, что после того звонка ее мама потребовала прекратить их встречи. А накануне приезда Дениса она закрыла Оксану в ее комнате, отключила телефон и постоянно твердила, что не желает дочери такой ужасной судьбы, которая ей уготована в семье этих аристократов Кольцовых.
   - Я не в обиде на Евгению Михайловну, - примирительно прошептала девушка. - Она по-своему любила тебя. Я в обиде только на свою маму, и не знаю, смогу ли ей простить?
   Они долго заверяли друг друга в любви и преданности, пока Денис не опомнился: ему надо быть у следователя и позвонил Миронову.
  
   Алексей Митрофанович принял их вместе. Сначала он попросил опознать золотое кольцо, найденное при обыске в квартире Мишки. Денис сразу же узнал толстое обручальное кольцо матери. Во время последнего разговора с сыном она вынула его из шкатулки: " Я мечтаю отдать его твоей будущей жене. Но не только не Оксане!" Именно после этих слов Денис быстро собрался и выскочил на улицу.
   - А вы знаете про это кольцо? - обратился следователь к девушке.
   Оксана отрицательно качнула головой:
   - Я его никогда не видела и не слышала о нем.
   - Но вы были в квартире Кольцовых?
   - Три раза, но, - Оксана вопросительно взглянула на Дениса, - мы все время находились в его комнате.
   И она покраснела.
   - Не случалось ли так, - теперь следователь обратился к Денису, - что вы давали девушке ключи от квартиры?
   Денис внимательно взглянул на человека за старым канцелярским столом, вспомнил о своей головной боли и поморщился:
   - Девушка здесь не причем. Мы всегда были вместе. Вас это устраивает?
   - Вполне, молодой человек, но сбавьте обороты. Кстати: что это за блажь кататься на
   Дальний Восток поездом? Это не в правилах нынешних бизнесменов.
   Сегодня Миронов выглядел не вполне сочувствующим и сопереживающим горю молодого человека, как это показалось вчера.
   Денис решил оставить без внимания реплику Миронова, но то, что последовало за ней, его взбесило.
   - А не могли бы вы, Денис Борисович, во время командировки воспользоваться самолетом, чтобы на денек-два слетать в Москву проведать свою квартиру?
   Миронов почти перегнулся через стол, чтобы поближе взглянуть Кольцову в глаза.
   Чушь, полная чушь! Было ясно, что за словами "проведать квартиру" стояли дикие предположения. Можно выбирать. Но сама мысль привязать сына к участию или соучастию в убийстве собственной матери была настолько кощунственной, что следователь и сам понял по виду взбешенного посетителя, что "перегнул палку".
   Но он умел управлять эмоциями! Теперь виновато улыбнулся и уже деловым тоном сообщил:
   - Вашего соседа мы отпускаем. Доказано, что кольцо ему подбросили. В сумку с пустыми бутылками. На кольце нет его отпечатков пальцев. На четырехграннике вообще нет никаких отпечатков. нет следов преступников. Все сделано очень профессионально. Боюсь, что дело это затянется. Может быть, мы нападем на какой-нибудь след. Может быть.
   Это, разумеется, не успокоило Дениса, напротив, вызвало массу вопросов, и главный из них был до крайности нелепым: кому его мать так сильно мешала, что убийство было совершено профессионалами?
   Кольцов переглянулся с Оксаной, но обратился к следователю:
   - Вы что думаете обо всем этом, Алексей Митрофанович? Вы что-то предполагаете?
   - Ну что ж, поговорим, - Миронов с готовностью придвинул к себе лист белой бумаги. - Все свидетели утверждают, что дверь в вашу квартиру была открыта. Кто смог ее открыть? Ваш сосед? Чем? Отмычкой? Он не знает что это такое. Вот протокол наших экспертов: в замке нет следов отмычки. Но если бы кто-то попробовал открыть отмычкой, то у него этого бы не получилось. Ваш покойный отец поставил в свое время настоящий, подчеркиваю, очень настоящий английский замок с некоторыми своими усовершенствованиями. Они сделали ваше жилье абсолютно защищенным с точки зрения проникновения в квартиру грабителей и воров через дверь.
   Следователь нарисовал нечто похожее на дверь с замком. И перечеркнул замок.
   - Судмедэкспертизой время смерти вашей мамы определено между половиной первого и третьего ночи, - Миронов нарисовал часы. - Конечно, можно предположить, что грабители могли проникнуть в квартиру через окно лоджии. Но это маловероятно: окна очень высокие, расстояния между лоджиями большие. Здесь ни на руках подтянуться, ни ноги свесить, чтобы опереться о перила лоджии. Спуститься по веревке с очень покатой крыши? Тоже фантастика. Профессионалы пошли бы другим путем. Через дверь. Но здесь замок. Что остается? Нажать на кнопку звонка и попросить открыть. Но это заполночь. Вы свою маму хорошо знали? Извините, вопрос излишний. Она осторожный человек: подойдет к глазку и посмотрит на освещенную лестничную площадку. Прислушается, чей голос. Вы понимаете, о чем я?
   -Да, кажется, я начинаю понимать, - согласился Денис. - Вы считаете, что моя мама могла открыть дверь только мне. Следовательно, у двери должен был стоять я и говорить своим голосом? Да еще с дипломатом в руках?
   -Совершенно верно, мама ждала вас. Она надеялась на то, что после ссоры вы одумаетесь и в порядке компенсации за вину перед ней вернетесь пораньше, преподнеся сюрприз. И на этом ожидании кто-то очень ловко сыграл и проник в квартиру. Но это еще не все, как бы ни было вам больно слышать это, но человека можно убить один раз. Профессионал, конечно, сделает "контрольный" выстрел, ну удар, если он хорошо подготовлен как знаток уязвимых точек человеческого тела. Но делать из слабой женщины, извините, мешок с костями, чтобы удостовериться в смерти, может только тот, кто сам испугался содеянного. А почему испугался? Потому что его опознала жертва...
   Следователь нарисовал два лица. Так рисуют дети, припевая: "Точка, точка запятая, носик, ротик, оборотик, вот и вышел обормотик..." Напротив одного лица он написал "мать". Напротив другого поставил жирный вопрос.
  
   Через два месяца Денис с Оксаной поселились в трехкомнатной квартире в высотном доме на Войковской, продав старую на Краснопресненской какому-то чудаку. Покупателя нашел все тот услужливый Серега. Он прекрасно понимал, что Денису и Оксане тяжело было жить в квартире, в которой убили Евгению Михайловну. А у "чудака" денег куры не клевали. Серега этим воспользовался и запросил для друга около двухсот с половиной тысяч долларов. Это поспособствовало молодым обзавестись прекрасной мебелью. Оксане в придачу Денис купил машину - вазовскую "десятку". Серегину, которую тот почти подарил за бросовую цену. А верный друг вскоре появился на шикарной "ауди". Затем бывшую квартиру Кольцова у того "чудака" через месяц выкупила себе компания РОСНЕФ за более кругленькую сумму. Под какой-то одиозный музей. Но это случилось в отъезде Дениса: он был в Аргентине. А когда узнал, не придал уже внимания этим сделкам.
  
   И еще прошел год. Денис Кольцов занял место Сереги, а тот стал начальником "особого" отдела. Компания РОСНЕФ проводила некоторые операции, которые очень походили на операции служб государственной безопасности. Они были очень эффективны: договоры подписывались на самых выгодных условиях, здания сдавались в аренду почти бесплатно, налоговые инспектора, почти смеясь, проверяли отчеты и не очень удивлялись налоговым отчислениям несоразмерно, несопоставимо скромным по отношению к годовым результатам деятельности громадной компании, щупальца которой...
   Впрочем, все это скучная материя. Только следователь Миронов так и работал следователем. Однажды, совершенно случайно, Денис Кольцов наткнулся на этого еще более погрузневшего человека в фойе какой-то гостиницы. Они узнали друг друга по вопросу в их глазах. Вопрос был глубоко запрятан и почти забыт для обоих. Но при встрече он моментально заявил о себе немым криком. Именно поэтому, почти не сговариваясь, следователь и начальник подотдела маркетинга отошли в сторону, и присели на небольшой диванчик за каким-то большим экзотическим растением, поднявшимся почти до потолка фойе.
   - Я вижу, что вы еще обижены на меня, - начал Миронов, - но сами до сих пор ломаете голову: кому могла открыть дверь ваша мама в ту роковую ночь?
   - Признаюсь, да, - вздохнул Денис и сразу же почувствовал неожиданную симпатию к этому человеку, когда-то взбесившего его.
   - Я могу только предполагать. - Миронов пристально взглянул на своего собеседника.
   Могу только в вашем присутствии слегка пофантазировать. Это не свойственно людям моей профессии. Но, поверьте, я почти разобрался в механизме, который вскрыл английский замок бывшей вашей квартиры. Угадал, бывшей?
   - Да, - коротко подтвердил Денис.
   Следователь приободрился. Но все-таки с сомнением посматривал на когда-то подозреваемого им человека.
   - Вы очень похожи на своего отца.
   - Да? И что это значит? - с удивлением отреагировал Денис.
  
   - Ну, кто же не знал Кольцова, прославленного строителя метро? А я, в те страшные
   для вас дни, внимательно осматривал вашу квартиру. В зале висел портрет вашего отца. Вы знаете, я удивился: такой домашний портрет, какой делали в фотоателье еще
   советских времен, но почему-то ваш отец был в шляпе. Шляпа широкополая. Такую носил еще кто-то из советского правительства. Ах, да, в одном из репортажей газеты "Правда" на открытии очередной линии метрополитена был помещен снимок: Никита Сергеевич Хрущев дарит свою шляпу уже главному инженеру проекта Кольцову. Вот отчего, видимо, ваша мама заставила Бориса Иосифовича сфотографироваться именно в ней. Вы знаете, как советские жены гордились своими мужьями! Да, было время...
   А вы изменились Денис. Стали увереннее в себе. Ну да ладно. Дело не только в шляпе. Вместе с ней из той части гардероба, в которой ваша мама хранила вещи вашего отца, исчез и его костюм. Полный костюм-тройка, сшитый лет двадцать назад. Прекрасная английская шерсть! Если не иметь в доме моли, то это вечный костюм, консервативный и по-своему всегда модный. Вы не обращали внимания на исчезновение этих вещей? Это и понятно: вы раздали по соседям ненужные вещи...
   - Не пойму, о чем вы?
   Денис не собирался прерывать беседу, но автоматически взглянул на часы. Через полчаса надо заехать на молочную кухню. Это значит, что он должен связаться по мобильнику с Оксаной, и она подрулит на "десятке" к гостинице. Миронов молча дал возможность молодому отцу позвонить молодой маме, и те договорились о встрече.
   А в это время старый следователь думал, стоит ли ворошить столь недавнее прошлое, может этому молодому человеку, наконец, стало свободно после смерти матери и он только из чувства приличия перед самим собой еще не погасил в себе тот вопрос: "Кто?" А если узнает, кто? Хватит ли в нем сил начать настоящую борьбу?
   Но почему-то сочувствия к этому преуспевающему человеку у него стало меньше. И он уже собрался было встать и уйти. Но взял себя в руки, хотя в его глазах появился жесткий огонек.
   - Ваша мама открыла дверь потому, - следователь сделал небольшую паузу, конечно, несоизмеримую с той, что отодвинула этот вывод на год с лишним, - что увидела в глазок своего мужа, инженера Кольцова. В его дорогом костюме и широкополой шляпе. Она открыла инстинктивно, в беспамятстве. Так бывает. Она столько раз разглядывала в одиночестве портрет мужа, что обрадовалась, когда тот оказался за дверью, живой и невредимый. Денис Борисович, не удивляйтесь этому... Может даже она хотела пожаловаться на вас своему мужу.
   - Ну, знаете, это из области рассказов Стивена Кинга, - разочарованно скривился в полуулыбке Денис. Похоже, следователь решил над ним пошутить. И у него симпатии к этому толстячку поубавилось, но он по-деловому, словно на торгах, добавил, - надо же было этому "привидению" отца Гамлета еще ответить на вопрос мамы: "Кто это?" На обычный вопрос за дверью.
   - Вы думаете, на лестничной площадке молчали? Нет, ответили так, что ваша мама поверила и открыла. - Миронов неожиданно спросил, - у вас были магнитофонные или видеозаписи с голосом отца?
   И здесь у Дениса сначала зашевелились смутные подозрения, а затем он покрылся холодным потом! Ну, как же не быть многочисленным записям! У отца у одного из первых в Союзе была импортная видеокамера, пришедшая на смену восьмимиллиметровому киноаппарату. И поэтому часто друзья отца приходили в дом и на запись разыгрывали смешные сценки. Одна из них очень полюбилась маленькому Денису. Его отец был серым волком, который стучал в дверь к семерым козлятам. На самом деле двое друзей отца и Евгения Михайловна играли роль двух или трех козлят и писклявым голосом спрашивали: "Кто там?"
   И отец отвечал, громко и четко: "Это я, козочка моя, Женя! Твой серый волк!"
   Это было потешно. Это было памятно!
   Господи, год назад, когда они с Оксаной были у Сереги, тот, чтобы отвлечь своего друга от постоянных вопросов о смерти мамы, ставил не раз эти кассеты. И первый же раз объяснил Денису: "Для тебя взял, дорогой, для тебя!"
  
   Миронов внимательно наблюдал за Кольцовым. Он грубо, жестко спросил:
   -У друга были эти кассеты?
   Денис побледнел, поднял на следователя глаза, и сдавленно, как будто кто-то двумя руками сильно сжал его горло, прошептал:
   - А хрущевскую шляпу я видел в музее нашей компании. У нас есть там даже зажигалка Рейгана...
  
  
  
  

КАИН ИЛИ АВЕЛЬ ?

Рассказ

  

1

  
   - Встать, суд идёт! - возвестил секретарь суда, робот в форме коридорного пятизвёздочной гостиницы "Вселенная", которая составляла часть Дворца Всемирного Правосудия. Этот комплекс был построен в Москве по решению Всемирного Правительства.
   Этот робот следил за ходом заседания суда. Производимая им скрупулезная стенография была скорее данью традиции, чем необходимостью. В автоматическом режиме шла независимая голографическая запись всего заседания, которая передавалась на индивидуальные голоприемники каждого жителя Земли.
   Огромный зал был забит до отказа пятьюдесятью тысячами зрителей, которые подчинились приказу секретаря встать. Но не было того звука "прибоя" характерного при этом: ни стуков о кресла и ног, ни кашля, ни вздохов. Звукопоглощающие фильтры работали отменно.
   Верховный Судья Умберто Родригес, присяжные заседатели в количестве 120 человек - по одному от каждой страны Земли, исповедывающей или признающей христианство в любом его виде, расположились в центре зала на высокой сцене, имеющей форму круга. Но все члены суда были обращены к зрителю лицом благодаря сложной системе голографического отражения, так же, как и подсудимый, сидевший на отдельном пятачке. И он был виден: у каждого зрителя были специальные очки, через которые можно было заметить даже морщинки на лице Первого Преступника Земли.
   Каин предстал перед зрителями настоящим убийцей. Если заглянуть через плечо художника, рисовавшего первого сына Адама и Евы, то сразу же бросались его низкий лоб, глубоко сидящие маленькие глазки, а кривая полуулыбка "заячьей" губы обнажала большие жёлтые зубы. И еще волосатые и длинные руки. Ими можно свалить буйвола или ... убить брата.
  
   Умберто Родригес предстал в красной мантии, что носили в далеком Средневековье папские прелаты, а голову его венчал белый парик.
   После объявления состава суда, выждав мгновение так и не появившихся мнений по отводу, он торжественно объявил:
   - Слушается дело убийства Каином своего брата Авеля! Слово представителю обвинения!
   И важно сел, поправляя смуглой рукой испанского конститодора локоны парика.
   Перед сценой, на специальной площадке, находящейся на полметра ниже круга, отведённого Верховному Судье и присяжным, но на уровне с "пятачком", где под стерегущими голубыми лучами охранной системы сидел Каин, появился высокий человек в черной длинной плаще- накидке, который усиливал его сходство с кардиналом Ришелье. У Жоржа Делакруа было вытянутое лицо с длинным горбатым носом и губами, искривлёнными в вечной гримасе жеманного недовольства, словно у него пошаливала печень, и его мысли были только о тёплой грелке и любимой минеральной воде из Турина.
   - Высокий суд! - голос у обвинителя был громкий и достаточно ясный, но к каждому звуку, издаваемому им, примешивалось какое-то тихое шипенье, словно язык его был раскалённой до красна железкой, которую постоянно опускали в холодную воду. И от этого у зрителей по коже пробегали мурашки. Им казалось, что перед ними стоит, слегка покачиваясь, большая кобра. Это впечатление усиливали волосы обвинителя, темными волнами спускающиеся на спину, ярко жёлтые дужки голографических очков. Обвинителю было очень важно видеть и выражение лица Верховного судьи, и каждого из присяжных, и Каина. Жорж Делакруа был высочайшим специалистом своего дела, а физиогномика была для него как бы составляющей частью его обвинительных речей.
   - Высокий Суд, - повторил он, - каждое преступление, совершенное за все тысячелетия существования нашей цивилизации на Земле, имеет одно начало - Первое преступление! И оно самое мерзкое, самое отвратительное по своей сути! Какой прекрасной и беззаботной была бы жизнь, не подними брат руку на своего брата! Не было бы войн, не было бы подлых убийств, не текли бы реки крови в междоусобицах, которые вырвались даже в Космос!
   Обвинитель поднял голову и простер руку вверх. Весь зал взметнул свой взгляд под купол величественного Дворца Правосудия, впервые вобравшего в себя такое количество зрителей со всех континентов Земли.
   - Вот миллионы томов, - на огромном экране, висящим полусферой над сценой шел бесконечный ряд дел в папках. - В них мы перечисляли и документально доказали связь преступлений, совершённых людьми за все века существования человечества, с Первым преступлением, которое произошло после грехопадения Адама и Евы. Да, скажу я своим оппонентам, первое уголовно-наказуемое правонарушение не было зафиксировано. Вы сами понимаете, тогда не было ни правоохранительных органов, ни суда. Но Бог разве отобрал у изгнанных из Эдема право на жизнь? И это право было выражено Богом в Его словах: "Живите и размножайтесь!" Всевышний не добавлял к этим словам призыв об убийстве, о смерти, или о каком -либо уничтожении!
   Итак, обвинительное заключение у вас на руках, уважаемый Высокий Суд. В нем достаточно ясно показана картина самого преступления и его драматических последствий. И во имя грядущих поколений, нас с вами, мы должны прекратить эту вакханалию смерти, разорвать цепь убийств невинных людей! И это можно сделать только одним способом: обнажить корни зла, доказать злой умысел Первого выродка человечества, покарать Преступника! Вот он!
   И Главный обвинитель указал пальцем на Каина, а затем поклонился судье:
   - Ваша честь, прошу секретаря огласить обвинительное заключение.
   Робот ровным, лишенным интонаций, голосом стал зачитывать заключение. Оно было длинным, и поэтому велось в режиме скоростного чтения и прослушивания. Эмоции на приведенные факты отражались на лицах столь стремительно, что, казалось, люди глумились над серьезным документом: они кривлялись, даже вскакивали и размахивали руками, словно отгоняли невидимых мух. Но таков был век совершенства людей. Однако добрая часть зрителей оказалась усыпленной чтением обвинения, и фильтры шумов усердно боролись с храпом, сопеньем, причмокиванием, вздохами, бессвязными словами, издаваемыми спящими.
   Но члены Высокого Суда держались благодаря специальной психологической обработке против усталости: им были сделаны инъекции. Немного героина, витаминов и сыворотки Брамса - все это давали космонавтам перед выходом на световые скорости.
   По окончании чтения Жорж Делакруа вопросительно посмотрел на Умберто Родригеса, который, в свою очередь, спросил защитника о замечаниях к обвинительному заключению.
   - Их огромное количество, - тот час же отозвался защитник.
   Перед залом предстал мужчина среднего роста. Его седые волосы были коротко пострижены, а полное, чуть даже одутловатое лицо создавало образ сельского священника, готового перед воскресной паствой бесконечно возвеличивать любовь к Господу, ставить в пример добродетели лучших прихожан и клеймить позором Дьявола.
   Это был адвокат Сергей Норенко. Он мягким, почти елейным голосом уточнил свою позицию:
   - Формально обвинение составлено безупречно. Но я не возьму на себя труд окончательно усыпить зал, опровергая пункт за пунктом. Это скучное занятие. Защита готова к опросу свидетелей в последовательности, ранее согласованной с представителем обвинения.
   Верховный Судья кивнул головой, и секретарь громогласно объявил:
   - Приглашается свидетель Адам!
  
   По прозрачному цилиндру лифта, скользнула площадка с первым свидетелем.
   Лифт высадил Адама почти рядом с Жоржем Делакруа.
   Это был идеально сложенный мужчина молодого возраста, почти голый, если не считать крупного фигового листа, неизвестно как прикреплённого к библейски предназначенному месту. У него были прекрасные длинные каштановые волосы, греческий профиль лица, крепкие руки. Другими словами - это был первый экземпляр человека, совершенный и не подверженный ни страданиям, ни болезням, ни иным напастям. По залу должен был пронестись вздох одобрения, вырвавшийся из уст слабой половины зрителей. Но шумопоглотители вобрали этот гул в себя.
   - Адам доставлен Машиной Времени в период, соответствующий обнаружению им своего сына Авеля мёртвым, - прокомментировал появление первого свидетеля электронный секретарь. - Таково было требование всех заинтересованных сторон.
   Голый мужчина с удивлением воззрился на зал:
   - Какие вы все одинаковые, дети мои!
   И, повернувшись к Верховному Судье, поднял к нему правую руку и воззвал:
   - Господи, Ты призвал меня на Суд Свой, но это кто?
   И снова повернулся к публике в зале.
   Его вопрос вызвал легкое замешательство. Умберто Родригес приподнял парик и почесал затылок. Увидев, как у Бога легко отделились волосы, Адам сам пришел в замешательство, и в свою очередь, почесал что-то под фиговым листом.
   - Адам, это не Бог, - с улыбкой поправил свидетеля Жорж Делакруа, - а Верховный Судья. - У вас только что умер сын Авель. Расскажите, как вы обнаружили его мертвым?
   Лицо Адама выразило наивную озабоченность. Там, где была ровная площадка гладкой кожи над бровями, появилась Первая складка. Впервые его лицо должно покрыться морщинами горя. Так, и только так, должно будет повторяться миллиарды и миллиарды раз у представителей человечества выражение лица, приличествующее беде. Все понимали, что этот урок был преподан очень и очень давно, но это так невероятно интересно!
   - Я не понимаю, о чем меня спрашивает этот Ангел? - указал Адам на Жоржа Делакруа, обращаясь к Умберто Родригесу. - Что такое "умер"? Авель спит в лесу. Очень крепко спит!
   Члены суда переглянулись между собой. Стало ясно, что свидетель не подготовлен. Он был изъят из прошлого слишком рано, когда первые люди Земли еще не осознали наличие самого факта смерти. Это было ошибкой тех, кто готовил суд, в первую очередь, обвинение. Сергей Норенко потирал руки от первой победы. Главный обвинитель потребовал технического перерыва до следующего дня.
  
  

***

  
  
   Утро 23 июля 2335 года. Зал полон, как и 22 июля.
   Та же процедура начала заседания суда.
   - Адам доставлен Машиной Времени в период, соответствующий оплакивания Евой мёртвого сына Авеля, - прокомментировал электронный секретарь дубль-вызов первого свидетеля. - Это согласовано с требованием всех заинтересованных сторон.
   - У вас только что умер сын Авель, - после обычной процессуальной процедуры спросил Умберто Родригес. - Расскажите, как вы обнаружили мертвым своего сына Авеля?
   На этот раз Адам был другим. Его "взяли", когда он увидел Еву, убивающуюся над телом сына. Она рвала на себе волосы и причитала, вновь проклиная самого Господа Бога!
   Первые обвинения Ева истерично бросила Богу еще тогда, когда они оказались вне Рая, на земле, недалеко от реки Евфрат. Молодые люди были растеряны случившимся, а женщина вопила, воздев руки к небу: "Что же нам делать, Господи? Я в положении, а в этом лесу нет приличного места, где не только рожать, но и жить невозможно! Для чего ты сотворил нас, Всевышний? Что стоишь, ищи что-нибудь подходящее, глина безмозглая!" Последние слова были обращены уже к Адаму.
   Второй раз, рожая Первого ребенка, она не просто плакала, а кричала и рвала на себе волосы от боли: Каин пошел ножками вперед. И это при первых родах на Земле! Тогда еще раз досталось Господу Богу! Хорошо, что на помощь пришел Змей-искуситель. Он помог Еве освободиться от бремени так, словно имел богатую практику акушерства. А затем дал понюхать первой роженице немного белого порошка.
  
   Вопрос судьи помог Адаму переключиться с памяти о плачущей Еве к созерцанию множества людей. Но именно в этот момент в душу Адама прокрался страх перед чем-то непоправимым.
   - Авель не пришел домой, в нашу первую пещеру, - начал рассказывать первый свидетель на Земле, а обвинитель уточнил: "В ночь с 18 на 19 июля"?
   Адам пожал плечами. Он еще не имел представления ни о цифрах, ни о названиях месяцев. И продолжил:
   - И мы подумали, что он нашёл себе новую пещеру, чтобы жить отдельно. Каин пришёл к ужину, плотно поел и тут же отправился спать, не желая смотреть на наскальные рисунки Евы, которая решила вести дневник жизни вне Рая. Каин вообще у нас малоразговорчивый. Он со своей сестрой Таисией, ставшей ему женой, удалился в дальний закуток пещеры, чтобы сотворить вечерний грех. По пути он плюнул на седельный камень Авеля и стал ругаться. Мы переглянулись с Евой, впервые услышав, как в нашей семье ругаются. Каин произносил резкие и короткие слова, не имеющие никакого смысла, но по его тону было ясно, что это плохие слова. Кроме того, он долго смотрел на Аделию. Та была хороша, как и сама Ева. У меня не раз возникало желание затащить ее к себе на ложе, но Ева запрещала. Откуда она это взяла, чтобы отцы не спали с дочерьми?
   Адам вздохнул, посмотрел на Верховного Судью, словно спрашивал об этом у Бога, которого почему-то здесь не считают таковым. Странные существа! Он же знал облик Бога! Такой же загорелый, с волнистыми белыми волосами и высоким лбом. И ореол света над его головой был таким же зеленовато-фиолетовым.
   - Первый человек Земли волнуется, - почему-то смущенно решил пояснить залу Верховный Судья. Его реплика была необычной, но разве и этот суд был из разряда рутинных? - Он сегодня впервые осмысливает всё, что с ним произошло после смерти Авеля. Будем терпеливыми.
   Адам словно услышал божественную истину и успокоился. Он подумал, что Бог сжалился над ним и его семьей и решил вернуть к себе на небеса. Иначе, зачем столько здесь ангелов?
   - Когда вы поняли, что Авель мёртв? - спросил Умберто Родригес.
   Адам с отвращением посмотрел на Сергея Норенко и ткнул в него рукой:
   - Это Змий-искуситель! Это он заставил Еву вкусить запретный плод!
   Зал должен был засмеяться. Но люди 2335 года были вежливыми и не показали, что наивность Адама смешна.
   - Это защитник Сергей Норенко, - пояснил Умберто Родригес. - Он защищает Каина, вашего сына.
   Адам, ничего не поняв, пожал плечами и продолжил свою мысль о Змее-искусителе:
   - У него много имен. Яблоко он подал, назвавшись Везевулом. Когда я понял, что Авель мёртв? Этот искуситель пришел, потирая руки, и сказал, что началось интересное представление: Всевышний тратит силы и глину на создание человека, а его дети укорачивают друг другу жизнь! Змий очень плохо относится к Богу, и всячески принижал Его роль в мироздании. Я ему не поверил. Но передо мной возник архангел Гавриил, посланец Бога, который изрек: "Авель мёртв. Он сказал: "Да будет так!" И снова Адам посмотрел на Умберто Родригеса, как бы упрашивая подтвердить те слова. Верховный Судья поморщился, как от насыщенного лимоном чая, и досадливо отмахнулся рукой.
   "Странный сегодня Бог, - подумал Адам, - это он же послал Ангела, а теперь сам же и спрашивает, как это было"?
   - Не отвлекайтесь, свидетель! Излагайте все по порядку!
   - Утром я подошёл к спящему Каину и спросил: "Ты знаешь, что случилось с твоим братом? Ты его видел? Где он"? Каин открыл глаза, с каким-то презрением посмотрел на меня и досадливо прикрыл шкурой разметавшуюся Таисию. Та была хороша, я возбудился и забыл, зачем пришел в этот угол пещеры. Но затем вспомнил и заставил Каина встать и показать место, где находится брат.
   Адам говорил просто, но речь его не казалась топорно простой, а была обрамлена признаками развитого интеллекта. Это должно понравиться залу. Особенно его замечания насчет своих желаний по отношению к дочерям.
   - Ева, скучающая Аделия, я и Каин вышли из пещеры. Таисия спала, и мы не стали её будить. - Адам оглянулся и только сейчас увидел сидящего на пятачке скамьи подсудимых своего старшего сына. - Господи, да ты здесь, Каин! Расскажи, что видел ты!
   Но сын отвернулся от Адама.
   Он выглядел намного старше своего отца. Можно было бы применить к нему слово "выродок", но как это сделать, если Каин был Первым Сыном? Под взглядами тысяч людей, которые симпатизировали своему прародителю и уже возненавидели Каина, у них вдруг возникла мысль, что первенец не должен быть сыном Адама, он явно не плоть от плоти прародителя.
  
   - И куда привёл Каин? - послышался нетерпеливый вопрос Верховного Судьи.
   Адам, словно очнувшись, продолжил:
   - Это был Ефратский лес. В самой глухой его чаще, под сваленным бурей деревом, лежал Авель. Он спал. Нам показалось странным такой крепкий сон: он не чувствовал, как по нему ползали жуки, мухи. Мы вспугнули какого-то зверька, нашептывающего Авелю в ухо. Но когда посмотрели внимательнее, то оказалось, что пол уха уже были съедены этим зверьком. Тогда-то и поняли, что, похоже, Авель не проснётся, раз ему не нужно его ухо. Его самого можно было съесть полностью. Как плод дерева. Мы уже привыкли к тому, что предметы исчезают. Надкусишь яблоко, и того стало меньше. А мысль о том, что человек может тоже исчезать, показалась мне дикой и неприятной.
   - А как вел себя Каин? - прервал свидетеля и подался вперед всем телом Жорж Делакруа.
   - Он подошел к брату и сильно толкнул его ногой: "Вставай, олух, у тебя уже пол уха отгрызли!" Но Авель не вставал. Зато сюда приполз Змий, и он что-то шепнул Еве. Та стала рвать на себе волосы! Это стало у нее скверной привычкой, но волосы вновь отрастают...
   - Она поняла, что Авель мертв?
   - Да, о смерти сына ей сказал Змей.
   - Ваша честь, у меня вопрос к свидетелю. - Это оживился Сергей Норенко. Он очень внимательно следил за выражением лица Адама. Он понял, о чём надо спросить, чтобы как-то переключить внимание людей на нечто иное, в чём ни одного человека на Земле нельзя было обвинить. Он обратился к Адаму, но руку с вытянутым указательным пальцем направил на Каина:
   - Адам, вы говорили о том, как был съеден запретный плод, и Вам досталась малая его толика, огрызок. А все яблоко, по сути, было поделено между Евой и Змеем-искусителем?
   - Вопрос не относится к делу! - вскочил представитель обвинения.
   - Протест отклоняется, - Верховный Судья с чувством стукнул молотком по столу.
   Адам растерянно воспринял всю эту сцену. Он был честным и порядочным Прародителем человечества и искренне хотел отвечать на любые вопросы.
   - Ты прав, Ангел! Разве это было яблоко? Так, жалкий кислый огрызок! Жаль, что я его надкусил, а не выбросил.
   - Таким образом, вы допускаете, что та греховная трапеза была на троих, но неравной? - вкрадчивый голос Сергея заинтриговал публику, и шумопоглотитель работал над тем, чтобы эффективнее уничтожить "затаившееся дыхание" десяток тысяч людей.
   Адам усмехнулся:
   - Чего здесь допускать? Змий на моих глазах сожрал пол яблока!
   Поглощённый смех в зале.
   - Следовательно, Каин мог быть и не вашим сыном?
   Сергей Норенко торжествующе взглянул на Верховного Судью, но развивать явную мысль он не стал. Он снисходительно пожал плечами, мол, у него пока всё.
  
   Такой ход суда не понравился Умберто Родригосу:
   - Защите выносится первое предупреждение за попытку увести расследование в другую плоскость. Есть ли еще вопросы к свидетелю? Нет! Вы свободны Адам. Можете занять место опрошенных свидетелей. Вызывается свидетель Ева. Мать подсудимого и убитого.
   И снова лифт откуда-то сверху, из-под купола в виде огромного прозрачного цилиндра, подал свидетельницу, чуть ли не к ногам Жоржа Делакруа.
   Тот оторопел: такой женщины ему ещё не приходилось видеть, и он подумал, что Бог ещё тот шутник, создав такое совершенство из обычного ребра Адама!
   Мужчины, да и женщины замерли в восхищении, и каждый потомок почувствовал двойственное отношение к Еве: это была Истинная Женщина, и она была их Прародительницей! Какие изумительно тонкие и выпуклые линии груди, живота, ног! Фиговый лист не прикрывал, а лишь усиливал нагую красоту женщины. К Еве были прикованы тысячи глаз в зале и миллиарды глаз землян, наблюдавших за ходом суда в своих домах и офисах. И если бы общую мысль, возникшую у всех людей планеты, можно было бы сфокусировать, то она взорвала бы Землю, до того она была неистовой по своей мощи!
   Но Верховный Судья быстро справился с обхватившим и его волнением и важно спросил:
   - Свидетельница, назовите свое имя.
   Ева оглянулась на него, оценивающие смерила взглядом, и её мнение о Верховном Судье отразилось в едва уловимой усмешке, затем она перевела взор на защитника, и тот ответил ей кивком хорошо знакомого человека.
   На главного обвинителя она даже не взглянула, отчего зал почувствовал её презрение к суду и решил, что от Евы можно ожидать, что угодно, только не правды! И ответила:
   - Ева Адамова.
   Она посмотрела на мужа, опустившего глаза. И в ее взгляде промелькнула тень жалости к нему, смешанной с презрением. И решила дополнить свой ответ:
   - Наверное, я Реброва. Да, Ева Реброва. Его ребро, но не имя Адама дало мне фамилию.
   Умберто Родригес поднял руку:
   - Свидетельница, Ваши размышления и ирония к делу не имеют никакого отношения. Вы знаете, почему присутствуете здесь?
   Ева кивнула с горькой складкой у губ.
   - Свидетельница Ева! Расскажите, что вы знаете о смерти своего сына Авеля?
   Голос Судьи слегка дрожал. И люди планеты это поняли, ведь перед судом предстала Мать человечества.
   - Мне было страшно трижды на Земле, - начала говорить Ева чистым, ангельским голосом. - Первый раз это случилось, когда Создатель выгнал нас из Рая. Второй раз при первых родах. В третий раз я возненавидела мир из-за смерти Авеля. Я увидела бездыханным бедного ребёнка, который в жизни и мухи никогда не обидел! И снова мое сердце разрывается от несправедливости. Посмотрите на моего первенца: разве мог этот агнец поднять руку на брата?
   И все посмотрели на Каина, который, действительно от этих слов матери буквально преобразился и от облика убийцы в нём ничего не осталось: это был затравленный молодой человек, которого почему-то решили сделать козлом отпущения.
   Адвокат едва скрывал своё ликование!
   - Я умерла при родах. Это был сто десятый ребенок. Девочка. Мне было 777 лет. - Ева, выбросила вперед руку и обвела ею зал. - Сколько сейчас живёт людей на Земле?
   Жорж Делакруа запротестовал:
   - Этот вопрос к суду не относится!
   Умберто Родригес посмотрел на это с другой стороны и сам ответил:
   - Ева, на Земле живут пятнадцать миллиардов человек. Вы удовлетворены?
   Прародительница мира важно кивнула головой и встряхнула своими прекрасными длинными волосами, доходившими ей до пяток. От головы они были золотыми, а внизу приобрели цвет меди. Взмахнув руками, выкрикнула, насколько позволил ей нежный голос, который приобрёл звучание альтовой органа Домского собора:
   - Люди, вы все мои дети! За что же вы судите того, кто наравне со мной дал вам жизнь?
   Мир замер в растерянности. Такая простая мысль о бессмысленности суда!
   Ева опустила руки и зашептала:
   - Это был несчастный случай!
   И вдруг, воздев глаза к небу, Ева крикнула:
   - Горе мне, горе! И горе вам, люди! В мир пришла смерть! - Она повернулась у Верховному Судье, тоже путая его с Всевышним. - К чему лукавить: Он допустил Первое убийство! Он же Всемогущ. Это Ему нужны ваши смерти! Судите Его!
   Это было невероятным откровением для человечества. Люди Земли, не могли поверить своим ушам. А Ева, гневно обращаясь к Умберто Родригесу, испепелила его своим гневным взглядом.
   - Это ты проклял нас и изгнал из Рая! Лицемер... А теперь дай мне малую малость - покоя. Я больше ничего не скажу!
   Мир затих.
   Но Сергей Норенко вскочил и взорвал тишину аплодисментами в адрес Евы. Никто не слышал, как Верховный Судья возмущенно стукнул деревянным молоточком по столу, потому что шумопоглотители неожиданно отказали, и весь зал встал, аплодируя прародительнице.
   Трансляцию из зала суда прекратили. Суд взял перерыв. Три дня длился этот перерыв, на четвертый день процесс возобновился. Но Евы уже не было.
  
  

2

  
  
   - Приглашается свидетель Авель! - провозгласил Умберто Родригес. И, пока свидетель спускался по лифту, пояснил:
   - Как потерпевший он мертв. Но как свидетель он вызван Машиной Времени в тот момент, когда был оставлен умирающим в Евфратском лесу.
   Действительно, когда лифт открылся, из него выкатилась больничная каталка, на которой лежал, прикрытый казенной простынею, молодой человек. Он стонал.
   - Ваша честь, - обратился к Верховному Судье Сергей Норенко, - этот вызов в предсмертном состоянии не согласуется с параграфом 43 статьи 111 Женевской Международной Правовой Конвенции - о милосердном отношении к свидетелям, испытавшим насилие и находящимся в состоянии агонии. Я протестую: прошу пощадить потерпевшего и не давать ему статуса свидетеля.
   - Протест отклоняется!
   Раздался стук судейского молотка. И последовало разъяснение, сделанное роботом-секретарем:
   - Как свидетель, Авель застрахован от смерти на время заседания суда. Страхование заключается в приостановке смертельной агонии сывороткой Уше. И ее действие начинается с первого вопроса к свидетелю.
   - Свидетель назовите себя?
   Автоматический комплекс каталки тотчас же вколол в организм свидетеля сыворотку Уше. Ее действие было мгновенным. Взгляд Авеля, блуждающий по залу, приобрел осмысленность. Он услышал вопрос и привстал, свесив ноги с каталки.
   - Свидетель, можете оставаться в подобном положении, - разрешил Верховный Судья. - Вам повторить вопрос?
   - Я слышал слова, - сказал молодой человек, - но прошу повторить их.
   Этот молодой человек произвел впечатление на зал и состав суда. Он был красив той двойной красотой, которой обладали родители. Белокурые волосы спускались до плеч. Гордая осанка и умный взгляд прекрасно сочетались с его изящной речью воспитанного человека. Когда вопрос был еще раз задан, он тот час же ответил.
   - Меня зовут Авель. Фамилия Адамов.
   - Когда Вы родились и где?
   - На восьмой день восемнадцатого месяца со дня Сотворения мира, в пещере Ефратского леса. Я второй сын Адамы и Евы. А вот сидит и мой старший брат Каин.
   Авель приветственно помахал рукой брату. Тот ответил кивком.
   - Позволь спросить тебя, Господи, - обратился Авель к Умберто Родригесу, - зачем я здесь, в этом скопище Ангелов?
   И он обвел рукой зал.
   Верховный Судья поморщился, когда кончится эта путаница! Сама мысль быть похожим на Бога была кощунственной, но, тем не менее...
   Он сдержанно объяснил суть.
   Авель задумался. Затем произнес:
   - Я мертв. Я должен умереть? Что такое смерть?
   Робот начал объяснять суть смерти:
   - ...Процесс омертвления, вызванный необратимыми изменениями в системе, называемой телом, когда не срабатывают защитные функции органов...
   Время шло. Авель вежливо выслушал секретаря.
   - Я понял тебя, ученый Ангел.
   И обратился к Умберто Рордригесу:
   - Ты, Бог - Верховный Судья, вызвал меня из Небытия и вершишь свой Суд. Я готов ответить на Твои вопросы.
   Умберто Родригес уже не морщился.
   - Расскажите, свидетель, - сказал он, - как прошел тот день, когда вы умирали в Ефратском лесу?
   - Казалось, этот день не отличался от других. Хотя нет, каждый день стал для меня новым потому, что моя жена ждала ребенка, и утром мы вновь говорили о том, как она себя чувствует. Аделия прелестная женщина. Она обещала подарить миру самых лучших сынов человечества. Они будут образованы. Раз наши родители совершили преступление перед Богом, то, почему бы ни использовать плод Древа Познания во благо людей? Ах, да, я отвлекаюсь. Утром мы собирались с Каином пойти в лес и собрать плоды манго. Наши сестры-жены были обе беременны и нуждались в этих плодах.
   Не скажу, что наша прогулка была приятной. Каин снова завел разговор об Аделии.
   - О чем именно он говорил? - спросил Жорж Делакруа.
   - Я протестую, - вскочил защитник Сергей Норенко, - вопрос не относится к делу.
   - Относится, - сказал Умберто Родригес, - протест отклоняется. Продолжайте, свидетель.
   - Но это глубоко личное, - Авель выразительно посмотрел на Верховного Судью.
   - От твоего рассказа, перешел Умберто Родригес на "ты", - зависит судьба Каина. Все человечество заинтересовано в установлении истины.
   - Если это так, - раздумчиво произнес Авель и, решительно тряхнув локонами, продолжил, - то, пожалуй, стоит рассказать. Каин умолял отдать ему Аделию. Он уже не раз говорил, что выбор его был неправильным. Он любил Аделию, но согласился на Таисию. Я спросил, почему? Ответ ошеломил меня: он стал спать с Таисией намного раньше решения родителей разделить нас на супружеские пары. И она ему надоела. Он возжелал мою жену.
   "Но это невозможно! - вскричал я, пораженный его желанием и претензиями. - Аделия для меня - это весь мир! И зачем меняться женами: они обе скоро родят нам детей!"
   "Таисия, даже будучи в интересном положении, заставит тебя забыть о сестре, - усмехнулся Каин, - она знает больше Аделии, как сделать мужчину счастливым! Ты, брат, не пожалеешь!"
   Но я упорствовал, и считал себя правым. Наконец Каин спросил меня: "А согласился бы я отдать ему Аделию, если мне прикажут родители?" Это было безумное предположение. Наши родители не производили впечатления легкомысленных людей. Я даже засмеялся.
   Мы входили в самую чащу густого леса. Я повернулся к Каину, чтобы посмотреть ему в глаза, но здесь что-то сильно впилось мне в шею. Я схватился за сук, который торчал в моем теле, вырвал его и рухнул на мох. И вот... я здесь.
   - Грозил ли вам Каин, если вы не согласитесь на его предложение отдать свою жену, каким-либо действием против Вас? - спросил обвинитель.
   - Что это такое, грозить? - спросил Авель.
   - Слова, произнесенные в гневе и в желании причинить вам ущерб и ..., - поспешил разъяснить Жорж Делакруа.
   - Я протестую против разъяснения понятия, которое еще не сложилось к тому моменту, - вскочил Сергей Норенко. - Это давление, с целью внушить Авелю, что Каин замышлял против него то, чего не могло быть. Понятия преступления не существовало в то время.
   - Измените свой вопрос, - посоветовал Верховный Судья обвинителю.
   - Говорил ли вам, Авель, ваш брат, что он сделает, если вы не согласитесь уступить Каину вашу жену?
   Авель беспомощно огляделся. Он долго смотрел на брата, который отвернулся.
   Впервые звякнул звонок в руках Верховного Судьи. Он призывал к ответу.
   - Он обещал отрезать мне мужское достоинство... - произнес Авель, и лицо его залилось краской смущения.
   Все человечество грохнуло во взрыве дикого смеха. Смеялся и зал, смеялись присяжные, смеялись все, даже Верховный Судья снял парик и вытирал им выступившие от смеха слезы. Только Жорж Делакруа из подлобья обозревал картину неожиданного веселья. И вдруг, когда возникла пауза, так он подумал, потому что шумопоглотители аккуратно "слизывали" звуки смеха, он смотрел на Авеля, который тоже затрясся от смеха, и спросил:
   - Чем Каин собирался отрезать вам, хм, достоинство? У вас был в хозяйстве предмет, похожий на нож?
   И вмиг смех исчез. Все вспомнили, что идет суд. Умберто Родригес сконфуженно натягивал парик на свою лысину. И никто не смеялся, когда парик не совсем точно занял свое место, оставив полоску коричневой лысины.
   - Что такое нож? - живо заинтересовался Авель.
   - Разве слово "нож" не произносил Каин?
   - Помню, произносил, - ответил свидетель, - но я не придал этому значения.
   - Позвольте, - обратился Жорж Делакруа к Верховному Судье, - задать вопрос подсудимому.
   Тот благосклонно и важно кивнул.
   - Подсудимый Каин, - Жорж Делакруа стал поедать взглядом первого сына Адама и Евы, - откуда вы знаете, что такое "нож"?
   - Я протестую, вопрос поставлен некорректно, - бросил с места Сергей Норенко.
   - Протест принимается, измените постановку вопроса, - отозвался Умберто Родригес.
   - Каин, как появилось в вашем лексиконе слово "нож"?
   - А никак! Пришло в голову и все! - ответил Каин.
   - Хорошо, - согласился Жорж Делакруа, - но, все-таки, как вы собирались лишить достоинство своего брата?
   - Я не понимаю, о чем мы ведем разговор? - возмутился Сергей Норенко. Но получил в ответ резкий стук молотком по столу председательствующего.
   Каин с едва заметной улыбкой взглянул на Умберто Родригеса:
   - Я не собирался ничего никому отрезать. Все эти слова сами пришли мне на ум.
   - Вопросы к свидетелю?
   Умберто Родригес устал. Это было видно по его лицу, потерявшему интерес к делу. Уже после демарша Евы он предлагал прекратить судебное разбирательство этого дикого дела, никакими параметрами не согласующегося с юридической практикой человечества. Но Верховное Правительство не одобрило его предложение. Правителям нужен был показательный процесс.
   Вопросов не предвиделось, потому что всем стало ясно, что перед судом стоят дети. По своему развитию, по знанию мира.
   Но один вопрос появился, его задал Сергей Норенко:
   - Что Вы, Верховный Судья, сделаете со свидетелем Авелем? Оставите его в зале или, прекратив действие вакцины, отправите умирать?
   Мир, в какой раз уже затаил дыхание.
   Господи, не скрывая своей кислой мины, - мысленно обратился к Богу Умберто Родригес, почему об этом никто раньше не говорил?
   Сергей Норенко сделал вид, что ответ его абсолютно не интересует. Он небрежно стал вести записи в своем блокноте.
   - Я прошу показать мне Аделию, - неожиданно попросил Авель, - а после я готов умереть.
   - Суд согласен с просьбой свидетеля, - сразу же согласился Умберто Родригес. Он оттягивал время для ответа. И нашел решение. - Авель увидит свою жену, но после будет отправлен в лес, к мигу своей физической смерти.
   Это было мудро, это было гуманно: так не поступил бы даже сам Бог. Зал взорвался аплодисментами. Было странно смотреть, как люди соединяют ладони, но звука не было слышно.
   И секретарь громогласно объявил:
   - Свидетель Аделия!
   Вскоре из лифта вышла молодая женщина, на вид совершенный подросток, если бы не внушительного вида живот.
   Она вскрикнула, увидев Авеля. Она успела заметить и Каина, и Адама, сидевших в первом ряду свидетелей. Но Аделия бросилась к мужу. Авель, совершенно забыв, что находится в огромном зале - неподражаемо красивой пещере, бросился к женщине. Простынь с него слетела, и он оказался нагим. Но его прекрасное тело лишь вызвало восхищение и зависть к той, которой он обладал.
   Аделия предстала уже слегка подурневшей, хотя ее грудь, бедра и стройные ноги были прекрасны и достойны восхищения. Но больше всего поражали ее глаза: огромные, синие, как небо, а длинные ресницы, как изящные опахала. Не удивительно, что Каин возжелал сестру брата. При ее появлении он приподнялся, в его глазах сверкнула радость, но тут же сменилась угрюмостью.
   Муж и жена долго стояли молча в упоении неожиданной встречей.
   - Прощай, любовь моя! - наконец воскликнул Авель, оторвавшись от жены.
   Она удивленно взглянула на него:
   - Ты не вернешься ко мне, брат мой, муж мой?
   - Не вернусь, любовь моя, сестра моя, жена моя. Я умру.
   - ?
   - Уйду надолго в подземные пещеры.
   Аделия лишь кивнула головой. Но тут же спросила:
   - Как же мы назовем нашего сына?
   - Его имя будет Енох.
   - Да, - тут же согласилась Аделия, и это напомнило зрителям какой-то мыльный сериал по голоприемнику. - Я назову его так!
   Авель лег на каталку, Аделия заботливо укрыла его белым покрывалом. Открылся лифт и свидетель Авель, он же потерпевший, исчез за стеклом. Мир с горечью простился с ним. Второй сын произвел приятное впечатление, в то время как на глазах человечества рушилась его первая семья.
   У многих зрителей лежали на руках библии, которые были открыты на трагических страницах гибели Авеля, и эти страницы были мокрыми от слез. Никогда еще и никто не плакал от чтения Библии, ведь раньше были только обязательные чувства. И эти чувства были разными: от трепета перед могуществом Создателя мира, горечи и стыда за изгнанных Адама и Евы, до возмущения и гнева за погрязший в разврате мир людской. Да и были ли они людьми, - вопрошал каждый читающий Библию, - эти допотопные существа? Потому что всем было ясно, что это сказка.
   И вот все оказалось по-другому, когда они воочию предстали перед человечеством третьего тысячелетия, не по написанному! И, оказалось, не пасли братья овец. И не ударял брат брата камнем. И не толкал того на землю.
   Но как же все было на самом деле? Поэтому особого внимания показаниям Аделии никто не придал. Люди, переговаривались, ждали нового свидетеля.
   И появилась Таисия, которая тоже была беременна. Но как разительно отличалась она от своей сестры!
   Ее живот не был огромен. Он был подтянут тугой повязкой. Слегка худощава, с огромными грудями, узкими бедрами и черными длинными волосами Таисия нисколько не смутилась перед собранием огромного количества людей. Она внимательно вгляделась в зал, рассеянно, словно процедура ведения суда была для нее не внове, начала серьезно отвечать на вопросы Верховного Судьи. Но улыбнулась лишь на голос Сергея Норенко.
   - Разрешите вопрос свидетельнице?
   Таисия полностью развернулась к защитнику ее мужа:
   - Спрашивайте, любезный Ангел.
   Лицо защитника расцвело от признательной улыбки. Он приосанился:
   - Таисия, жена Каина, - он подчеркнул это - "жена Каина", - были ли вы счастливы в браке?
   - О да, мой Ангел! Каин великолепен. Он силен, умен, знает себе цену. С ним мне было спокойно.
   - Предлагал ли он вам поменяться местами с сестрой вашей Аделией?
   - Нет, он просто хотел "попробовать" эту дурочку...
   - И вы были не против?
   - Он все равно бы вернулся ко мне.
   - Почему?
   - Аделия она...- Черные глаза Таисии сверкнули лукавством. - Ах, она была слишком пресной!
   - Значит, за словами Каина об обмене женами ничего серьезного не стояло?
   - Разумеется, Ангел мой, это был каприз.
   - Угрожал ли Каин при вас брату Авелю?
   Мозг Таисии улавливал все с полуслова. Она интуитивно поняла суть вопроса. И снова снисходительная улыбка:
   - Ни одного плохого слова от мужа моего об Авеле я не слышала. Разве лишь одни восхищения красотой, грациозностью, солидностью своего любимого брата.
   - Этих качеств не хватает вашему мужу?
   - Нет, у Авеля они были слегка лучше выражены. Но ведь каждому свое, не правда ли?
   Разумеется, Сергей Норенко был согласен с Таисией и по этому вопросу.
   Слово взял Главный обвинитель:
   - Вам нравился Авель?
   - Несомненно.
   - И вы были бы согласны с вариантом обмена?
   - Я бы не пошла против воли моего мужа...
   Обвинитель закусил губу от досады, а защитник - от желания засмеяться. Сергей Норенко ликовал в душе. Таисия прекрасный свидетель!
  
  

3

  
  
  
   Когда жена Каина была отправлена на первый ряд к Адаму и Аделии, начался допрос предполагаемого убийцы. Он нехотя поднялся.
   - Ваше имя?
   - Каин. Первый сын Адама и Евы.
   - Вы были любимым ребенком своих родителей.
   - О любви трудно говорить, - сказал Каин, - все годы моего детства родители были подавлены изгнанием из Эдема. И я уже ребенком возненавидел Того, кто легкомысленно дал нам такую жизнь, обставил наше бытие запретами, а затем стал наказывать тем, что Сам же и создал! Все было же Им Самим предусмотрено!
   Каин не смотрел при этом на Верховного Судью. Он уже знал, что тот не Бог. И не Бог весть кто. Но старался полностью отвечать на вопросы Умберто Родригеса.
   - Вы были дружны с братом Авелем?
   - Как все, кто детство проводит со своим погодкой.
   - И вы не ссорились?
   - Причин не было.
   Вопросы шли потоком. Верховный Судья оживился. Он увидел перед собой достойного противника, но не спешил отнести его в стан преступников. Все-таки Библия есть книга. А где книга, там и вымысел.
   - Ни злобы, ни неприязни вы не испытывали к своему брату.
   - Он у нас душечка, - улыбнулся Каин. Но кто бы поручился, что это была неискренняя улыбка?
   - Но вас разозлило нежелание Авеля отдать Аделию?
   - Нисколько. Не скрою, мне хотелось бы ее познать. Я любил женщин.
   - Разве их было много в вашей семье на момент смерти Авеля?
   - Три...
   - Что это значит?
   - Ева.
   У Умберто Родригеса "пошла" голова кругом. Дурацкий суд! Но все-таки уточнил:
   - Вы любили свою мать как женщину?
   - Да, мысленно. А на практике она кое-что мне показала.
   Мир вновь затих. Назревала сенсация.
   - Что именно она показала?
   Каин усмехнулся. Он услышал в голосе Умберто Родригеса легкую дрожь нетерпения.
   - Она в десятилетнем возрасте не выгнала меня, когда они уединились с отцом на лужайке в лесу, где задумали зачать нам еще братиков и сестер. И взяла слово, что через два года я расскажу об этом Авелю.
   - Почему через два года?
   - Тогда они разделили нам сестер.
   - А сколько им было лет?
   - Десять и девять.
   - А когда они зачали?
   - Через два года, причем, одновременно.
   - Но у вас связь с Таисией началась значительно раньше?
   - Это имеет значение?
   - Хорошо, это для истории. Но вы же возжелали сестру брата. Вы хотели добиться ее любым путем?
   - Нет, только с согласия брата.
   - И не замышляли против него ничего?
   - Против него? Нет!
   - Тогда против кого?
   - Родила бы Аделия, все равно стала бы моей!
   - Почему такая уверенность?
   - Она слабая женщина.
   - Вы не убивали своего брата?
   - Я не знаю такого слова - "убивать".
   - Но как сук оказался в сонной артерии Авеля?
   - Ах, это! Мы шли рядом, но Авель чуть впереди меня. Он проходил мимо дерева и ...
   Каин отвечал ровно, не без легкой иронии. Это импонировало. Низкий лоб исчез, когда он взмахнул своими волосами и они, приглаженные его сильной рукой, так легли, что лоб открылся. Его черные глаза светились умом. И, все-таки, в них прыгали бесенята азартного человека.
   - Да, мы слушаем вас.
   Верховный Судья даже чуть приподнялся в своем кресле. Момент был важным, ведь Каин не видел записи происшедшего в Ефратском лесу, произведенной операторами, прибывшими на место происшествия на Машине Времени. Именно эта запись вкупе с показаниями убийцы и свидетелей должна быть признанной юридически достоверной. А истина? Она уже рядом!
   - Авель повернулся ко мне, но не заметил, как его плечо оттянуло сук миртового дерева. Острый сук на упругой ветке. И я, не зная почему, поспешил ухватить этот сук. И мне удалось это сделать. Но мои ладони оказались потными, сук выскользнул. И с силой впился в шею Авеля. Авель его вытащил. Он был сильным человеком. Но здесь брызнул стремительный поток красной воды. И Авель упал. Он захрипел: "Бог мой, что это?"
   Каин замолк.
   - Что же было дальше?
   - Я вернулся домой.
   - Вы бросили брата в беде?
   - А я знал, что это беда?
   - Но он упал. Вы пасли овец, вы их резали. Разве вы не видели, как они падают, и из их раны хлещет кровь? А затем они становились недвижными, и вы их свежевали и готовили себе еду.
   - Кто вам наговорил столько чепухи? Какие овцы, какая еда из них?
   - Как вы не ели мяса?
   - Что такое мясо? Мы питаемся исключительно плодами деревьев.
   - Вы не пасете животных?
   - Я устал от ваших непонятных вопросов.
   Каин сел. В зале воцарилась тишина. Верховный Судья объявил перерыв. Но перед этим первых людей человечества отправили в свое время, лишив их памяти о суде. Это было гуманно.
   Через час состоялся просмотр голографической записи.
  
   Евфратский лес. Два человека оживленно беседующих. Никаких признаков враждебности, никаких намеков на замышлявшуюся трагедию. Вот и момент, когда Авель поворачивается к своему брату. Его левое плечо задевает сук, который перехватывает Каин. Но сук вырывается из его руки и глубоко входит в шею Авеля. Все!
  
   Несколько раз была прокручена эта запись. Никакого намека на то, что Каин каким-то образом добавил ветке большее ускорение. Сук просто выскользнул из его руки.
   Выходит, Каин даже пытался спасти брата от удара веткой дерева?
   Каин был оправдан.
  
   Но кто первым из рода человеческого убил себе подобного?
  

***

  
   А тем временем Авеля увозила каталка к Машине Времени. Авелю становилось все хуже и хуже. Автоматика каталки беспрерывно вела контроль состояния больного. Она была настроена на эффективную первую помощь пострадавшим. И, как правило, этой помощи было достаточно, чтобы поднять больного на ноги. Поэтому, когда пульс больного стал падать до критических параметров, включилась система спасения. Инъекции, капельницы, специальное обеззараживающее поле... Машина Времени оставила Авеля на месте происшествия, но он здоровым и невредимым через три часа вернулся в пещеру. Было темно. Адам и Ева крепко спали.
   Авель нашел свой угол, который делил вместе с Аделией. И что он услышал в темноте? Сопение Каина и стоны Аделии. Он бросился на эти звуки и, схватив Каина, резко сдернул со своей жены. Рывок был столь сильным и гневным, что Каин в мгновение отлетел в сторону. Авель только и услышал вскрик Каина. Он бросился к Аделии и стал осыпать ее поцелуями, прерываемые упреками Аделии в том, что она не боролась за свою честь. Аделия только вздыхала о том, что она лишь слабая женщина. Вскоре счастливая пара уснула.
   А утром, при свете первых лучей солнца, все увидели, что Каин спит, а вокруг его головы растеклась лужа красной воды, которая уже загустела. Таисия окунула в нее палец и облизала его. Понравилось. Все попробовали. А Каин не вставал. К вечеру пещера наполнилась неприятным запахом.
   Авель вспомнил сон, в котором какой-то чудаковатый Ангел безжизненным голосом объяснял ему, что такое смерть. А Бог сидел на возвышении и молча слушал эти объяснения.
   И тогда вскричал Авель:
   - Каин мертв!
  
  
   Самара , 1998-2002 г.
  
  

Из цикла "Рассказывают дети России"

Квам и Гундос

Рассказ

  
  
   - Какого черта ты наставил на меня пушку? Убери ее!
   Гундос изменил направление руки с пистолетом и направил оружие дулом себе в лицо. Веснушчатый и с длинным кривым носом он был похож на кардинала Ришелье из фильма "Три мушкетера", где д`Артаньяна играл Михаил Боярский. И взгляд у него был проницательно-язвительный. Гундос смотрел на "макаров", как первый министр Франции на мужа Констанции, господина Буонасье, который подло отрекся от жены.
   Гундос неожиданно засунул тупое дуло пистолета себе в рот. Перед этим передернул затвором. Я отвернулся. Взбредет моему дружку нажать на курок - мозги разлетятся. Вдруг та часть их, которая скомандовала спуск курка, окажется на мне? Б-р-р-р!
   - Ты че отвернулся? Что я, шаблон, какой? - "Шаблон" по-гундосски означает "придурок". У него отец работал лекальщиком на инструментальном заводе и всегда при разговоре о людях недалеких вставлял: "Во, блин, шаблон"! Сейчас папаша гниет двумя метрами ниже под ногами. Где? Никто не знает. Ушел однажды какую-то колымагу ремонтировать в мастерских за пустырем недалеко от дома и пропал. Где, чего, как - никто не знает, да и толком не пытался узнать. Чё там, пахан Гундоса, когда по телеку тысячи людей разыскивают и не находят.
   - Я хочу узнать, Квам, что думает "шаблон", когда пихает пушку в пасть.
   - Нажать струхнул? - спросил я. Квам - моя кличка. Сами родители, в прошлом одноклассники из сельской школы, что под Мичуринском, а после института - инженеры автозавода имени Ленинского комсомола, интеллигенты с тамбовским говором, называли меня, Василия, своего единственного сына, сначала по полной программе Квамперфектом, а после сжалились до Квама. Считали, что из меня растет полиглот. Год назад они утонули вместе с паромом в Рижском заливе. Называется, в отпуск смотались!
   Гундос усмехнулся, при этом кончик его носа клюнул в невидимое блюдечко с пшеном.
   - Меня на понт не возьмешь. Я хочу пожить как человек!
   - Как это?
   Я обхватил руками плечи. Меня что-то начало знобить. Я встал, подошел к трубе самого большого диаметра в подвале дома, потрогал:
   - Отопление вырубили.
   - Забыл, что на Ленинградском авария на теплотрассе?
   - Давай чекушку, что у Козла лишняя была!
   Гундос вытащил из-за пазухи четвертушку с водкой. Мы сделали по глотку. Как и положено, поморщились. А Гундос даже селезнем крякнул. Но закусывать было нечем.
   Вопрос о том, как жить по- человечески, не требовал ответа. Сколько раз уже Гундос говорил, мечтательно закатив глаза, о том, как мы купим хату, обязательно в центре Москвы и из шести комнат, с бассейном на втором уровне, двумя сортирами и по биде в каждом. Гундос пригласит девочек. Таких, которые бы нам готовили, обстирывали, а вечером стелили постель и, разголешившись, звали бы к себе под теплый бочок. Он много говорил о странном образе жизни вымышленного счастливого человека, довольного тем, что у него холодильник завален мороженым всяких сортов. И о большом зале, в котором было бы несколько диванов, а перед каждым стояли телевизоры. С видиками. Вот насмотрели бы про Покемонов и Телепузиков!
   Я каждый раз морщился. Гундосу скоро четырнадцать лет, а всё дурацкие рисованные мультяшки в голове! Мне бы фильмы о мушкетерах. Все, все, все!
   Нас немного разморило. Я перестал дрожать.
   Гундос вытащил обойму. Повертел "макаровым" и снова зарядил его. Пистолет он нашел в кустах парка ВДНХ. За беседкой. Бумажный кулек привлек его внимание тем, что надо было чем-то застелить скамейку. Мы стащили с лотка палку вареной колбасы (это сделал Гундос, а я чуть позже разжился кругляком черного хлеба) и решили ее полностью уничтожить. Даже если нас найдут, ничего не докажут.
   Водку Козла, бомжа, открыли в той беседке. Тоже чуть прихлебнули, для аппетита!
   "Макаров" выпал из кулька.
   Запихав дуло в рот, Гундос скривился: почувствовал сладковатый привкус выгоревшего пороха.
   - Из него стреляли...
   Я вспомнил, когда мы, осоловевшие от колбасы, выходили из западных ворот выставочного парка, из белого "Мерса", с синей полосой, выскочили опера. На нас, подростков они не обратили внимания, только их фотограф, точно, с придурью, во-во - "шаблон", взял и щелкнул нас. Завтра за фотками можно!
   Десять ящиков, перевернутых вверх дном, были сбиты в топчан, на котором был ворох срезов от рулонов оберточной бумаги (недалеко крупный гастроном), старый плащ болотного цвета, два валика, из той же бумаги вместо подушек. Под одну из них Гундос положил "макаров", так и не поставив на место предохранитель. Дружок спит у стенки, я с краю. У меня что-то с мочевым пузырем, я часто встаю и иду в угол второй "комнаты" подвала, которую мы называем "сортиром". А подвал у нас - "пещера". Как у дикарей. Но с освещением. Перед сном я подвывернул лампочку из горячего патрона.
   Гундос он и есть Гундос. Спит отвратительно, храпя носом, который, как-то, я защемил прищепкой. Мы хорошо подрались. Это было второй раз. Первый мы столкнулись на Черкизовском рынке. Потащили у одной торговки одну и ту же куртку, но в разные стороны. Это было бы смешно, если б мы знали друг друга. Торговка рот раскрыла, а мы стоим и пялимся друг на друга, а у каждого рукав куртки за полторы тысячи. Гундос, конечно, смекалистый малый. Он закричал:
   - Положи пацан, на место! Она под крышей Мустафы!
   Я "испугался" вымышленного Мустафы, бросил рукав и налетел на Гундоса. Вроде напоказ схватились, а будущий кореш надавал мне всерьез. Он злился, что его кража сорвалась. Но все-таки шепнул: "В парке, за гостиницей..." Я и смылся.
   Торговка ему за спасение куртки дала негусто: три десятки. Гундос принес мне за гостиницу булку с сосиской. Свою он съел по пути и запил шипучкой из жестяной банки.
   Я проснулся от давящего жжения в паху. Будто перед сном съел большой арбуз и выпил чая не меньше десяти стаканов. Вставать не хотелось. В темноте, говорят, обостряются звуки. Гундосовский храп в счет не шел, я уже привык. Но почему-то в темноте еще и обостряется обоняние. Из второй комнаты несло мочей и более серьезными испражнениями. Идти туда не хотелось. Знал, что будет коротенькая струйка, а то и всего несколько капель.
   Когда были живы родители, у нас дома стоял особый запах. Наверное, от компьютеров. Отец с матерью были фанатами. Один разрабатывал программы и имел хорошие бабки. Другой, точнее, другая, контрольные на поток готовила студентам. Я у них за переводчика ходил: интернетовские словарные переводы подчищал. Такой уж я гениальный ребенок. А квамперфект - это одна из форм времени в немецком языке. Веселая была жизнь. А утонули, какая-то фирма захватила квартиру, обо мне никто и не вспомнил. Точнее, отдубасили, когда я пытался прорваться к себе домой, да и без сознания вывезли за город, и выбросили на какой-то свалке. Как старую тряпичную куклу. Хорошо, только август заканчивался. В сентябре вместо школы я брел со свалки. Пожил несколько дней у сторожа ангаров с машинами, забитыми товарами. Да и вошел в первопрестольную несовершеннолетним бомжем. К подвалу мы уже привыкли...
   Сдавило внизу так, что пришлось встать. Я сонно заковылял в узкий проем между бетонной перегородкой и противоположной стеной. Протискиваюсь пока нормально: разъесться не на что. Гундосу приходится труднее: у него башка крупная. И лоб крутой, и уши оттопыренные, как лопухи капусты. Но Гундос проходит, если правильно повернет голову. Когда выпьет, то в простенок не суется, предпочитает вершить дела в подъезде - меньше будет желающих спуститься по цокольному маршу. Дом очень старый, хрущевских времен. Ведомственный. А ведомство гикнулось. Половина жильцов уже съехала, с верхних этажей. Там сорвана крыша ураганом пятилетней давности. И на первом этаже никто не живет.
   Мы с Гундосом облюбовали этот дом на одном из переулков за станцией метро "Речной вокзал" полгода назад. Встретились в октябре. Мыкались с ним по котельным и теплотрассам. А однажды Гундос привел меня сюда. Понравилось. Гостей у нас почти не бывает. Поэтому меня насторожил шум у "входной" двери. Кто-то торкался. Там был хиленький запор из скрученных проволок между двумя гвоздями.
   Я быстро поднял Гундоса, шепнув на ухо: "Гости". Это наш тревожный пороль. Дружка я пропустил вперед в щель между комнатами. И толкнул его голову, когда она застряла в простенке. Гундос, было, взвыл. "Ухо порвал, сволочь", - зашептал он. Но замолк, потому что дверь сильно чем-то ударили. Я быстро оказался за перегородкой. И застыл. Лишь вздрогнул от прикосновения чего-то холодного к руке. Это Гундос прижал ко мне пистолет. Вот еще разведчик! Так в фильмах шпионы соскакивают с постели, не забывая об оружии, спрятанном под подушкой.
   Еще удар и запор наш не выдержал. Я выглянул: в "пещеру", подсвечивая путь зажигалкой, вошли двое. Они ничего не говорили, только сопели так, как это делают люди, обремененные грузом. Но груз у них, похоже, был живой. Кто-то мычал из- под кляпа.
   - Всё, бля, пришли. Здесь мы ее и оставим! Тут пацанва квартирует.
   - Это Конопля, - шепнул мне Гундос.
   Коноплю знали все, кто мотался по Москве беспризорной. Он появился после "первой" Чечни. С одной рукой. Любил травку. Так и прозвали его Коноплей. Взгляд исподлобья, тяжелый. Пощады этот однорукий никому не дает, если на пути стоишь. Зверь, одним словом.
   - Это их двуспалка, - пояснил Конопля. Голос у него был с хрипотцой, но в нем примесь постоянного нетерпения. Это застывшая жажда торчка перед дозой. Похож на гундосовский. - Бросай девчонку на "постель".
   Послышался глухой стук и треск ящиков.
   - Вытащить ей кляп? - спросил второй ясным голосом признанного школьного декламатора.
   - Ладно, пусть поорет, а то скучно стало, - согласился его напарник.
   - Отпустите меня, отморозки! - тут же раздался крик.
   - Заткнись, сука, тебе слово не давали!
   Это сказал декламатор. От его тембра можно офигеть.
   Вспыхнул свет. Декламатор убирал руку от двухсотваттовой лампочки. Она немного нас согревала.
   - Пацанвы нет ...
   Мой друг шепнул:
   - Стинол...
   Можно было Гундосу и не говорить: та еще неразлучная парочка.
   - Они здесь, - сказал Конопля. - Проволоку-то изнутри накрутили. Гундос, ты здесь?
   Мы молчали.
   - Они там, за стенкой, - уверенно определил наше пребывание в "сортире" Конопля. - Эй, сопли, деваху посторожите малость. Можете ее трахнуть, но, чтоб не забеременела.
   Дружки заржали. Они знали, что мы не сдадим их. Иначе нам каюк...
   - А ты Машка, слушайся пацанов. Не бойся, у них трахалки еще не выросли. И не вздумай уйти. Папаша выложит бабки, отпустим.
   - Чего ты ее уговариваешь, навесим замок, а жратву принесём утром, не отощает. И этим за компанию дадим.
   Совет Стинола понравился Конопле.
   Вот мы влипли. Там на двери, действительно, есть ушки для навесного замка. И слышно было, как Стинол играючи заклацкал запорной дужкой замка. Все предусмотрел.
   Вскоре они ушли. Но их уход сопровождался криками жертвы. Она грозила похитителям чуть ли не всеми Вооруженными Силами России. Вот чумовая!
  
   Когда мы, шурша в простенке, появились в "зале", то увидели на своей "двуспалке" даже не девушку, а такого же подростка, как мы. Она была в крутом прикиде: американской синей куртке с прибамбасами из множества поблескивающих зубьями замков-молний, откидного капюшона, отороченного песцом, вечных джинсах "Levi`s" и мощных кроссовках. Такие от каждого шага светятся. Прикид был не меньше "куска" "зеленых"! Да и гримаса на лице Машки была брезгливо-высокомерной. Едрена мать, такие внутри Садового кольца живут, или - на даче в Барвихе!
   Это она нас увидела и скривилась. Или, может, мы запахи собой вытолкали из "сортира".
   - Развяжите, чего уставились?
   Но сказала не зло, а устало примирительно.
   Ноги у нее были связаны у щиколоток, а руки - спереди, как лапы у кошки, которую собрались утопить. Гундос по этой части специалист. Вот-вот, при взгляде на ее беспомощность у него глаза вспыхнули огоньком садиста. Он подошел к Машке и, грубо тряхнув ее, так, что она развернулась грудью на ящики, и не думал освобождать ее от бельевой веревки, а стал расстегивать ее джинсы. Гундос, похоже, решил испробовать себя на ней. Я знаю, что у него еще не было девчонки. Так, приходили в подвал малолетки, давать не давали, а только облизывали гундосовское хозяйство. И смеялись как взрослые проститутки над тем, что у нас не нет денег для более серьезных дел с ними.
   Конечно, он положил пистолет рядом, чтобы стянуть с Машки брюки. Он уже их приспустил, и нарисовалась кругленькая попка, в расщелину которой врезались ее модные черные трусики. Ух, ты! У меня от возбуждения по телу пробежала дрожь. Настоящая порнуха, и видика не надо. Только как Гундос сможет, если у девчонки ноги плотно стянуты? Намучается... Вот будет потеха! Но здесь я увидел взгляд Машки. Ее лицо, прижатое к ящикам, было обращено на меня, и в ее глазах стояла такая мольба, что я в момент вспомнил о себе что-то важное. О себе в каком-то вестерне. Я взял пистолет в обе руки и нацелился на Гундоса, который с сопением и пока безуспешно пристраивался к Машке:
   - Отойди от нее!
   Гундос даже не обратил внимания на мои слова: он упорно раздвигал неподдающиеся ноги. А я словно кричал ему с улицы для собственного удовольствия. Такое невнимание к собственной персоне никому не понравится. Я, слегка приподняв дуло "макарова", нажал на курок. Пуля прошлась рядом с ухом Гундоса. Но не это испугало его, а шум выстрела. Это был грохот. Нам казалось, что сейчас развалится дом. Мой товарищ развернулся ко мне с поднятым крючком пениса. Такого изумления на его лице я еще никогда не видел. Можно было подумать, что перед ним стоит американский коп с дымящимся пистолетом. Я даже приосанился. Гундос рванулся, было, ко мне, но повалился на пол от полуспущенных брюк.
   Я его не боялся. Я научился никого не бояться. А уж когда в руках пушка... Да и роль освободителя мне понравилась.
   Вскоре у пленницы были свободными руки. Затем я освободил ее полностью. Девчонка лет четырнадцати торопливо подтянула к поясу джинсы. И тут же встала к стене, готовая отбить новую атаку.
   - Садись, - сказал я, - Гундос тебя не тронет. Правда, Геннадий?
   Гундос зашмыгал носом и отвернулся. То что, мы над ним не смеялись, когда он упал с голой задницей, польстило его самолюбию. А пушку я уверенно держал в руках, будто с пеленок бутылку с прикормом. Притом он уже знал мой характер: спуску я никому не даю. А уж тем более ему и тогда, когда называю его по светскому имени.
   - Тебя Машей зовут? - спросил я.
   Она села и долго не отвечала. Я тоже молчал.
   Она смотрела на Гундоса, и губы ее подрагивали, словно она неслышно выговаривала ему все, что у нее накопилось.
   Наконец она перевела взгляд на меня и сказала буднично, словно ничего не произошло:
   - Если тебя отмыть, то будешь выглядеть красавчиком. Ты даже мне кого-то напоминаешь?
   Ну, вот, начались бабские штучки. Я нахмурился. Она была права, меня надо отмыть и отдать родителям. Но их нет, и я никому не нужен. Даже тетке в Мичуринске.
   - Ладно, вспомню, скажу. Меня зовут Леной. - Девчонка бросила на Гундоса гневный взгляд. - Если отец узнает, что ты собирался меня изнасиловать, то каждое твое яйцо расстреляет из ружья, в упор, двенадцатым калибром. Он на кабанов с ним ходит. Если не он, то я сама это сделаю!
   Я сразу вспомнил недавний фильм "Ворошиловский стрелок". Гундоса стало жалко. И я решил накопить ему денег для девочек, что б он с ними на полную катушку!
   - Он больше не будет, - сказал я за Гундоса. - А ты кто? Тебя Конопля назвал Машкой. А откуда тогда Лена?
   - Если поможете, то скажу кто я.
   Я кивнул головой так, что стало ясно: ручаюсь за двоих.
   - И, если, - девчонка поставила второе условие, - отдашь пистолет ...
   - Он мой, - наконец у Гундоса прорезался голос.
   И я не собирался пасовать перед девчонкой, хотя она начала мне нравится. Еще с того момента, когда я увидел ее розовое тело и трусики.
   - Он его, - сказал я и демонстративно отдал "макаров" Гундосу.
   Тот миролюбиво положил пушку в задний карман брюк. Но на предохранитель не поставил.
   Лена оценила эти действия по-мужски: удовлетворилась.
   - Эти олухи выкрали не ту, что хотели. Маша дочь помощника президента. А я у них живу с мамой. Мама у них убирает, готовит. Одним словом, у них по хозяйству. А я за Машей хожу...
   Едрена вошь, как говорил мой покойный дед, вон куда Конопля со Стинолом залезли! Шаблоны!
   - А где отец? - спросил Гундос.
   Он помнил об угрозе.
   - У меня нет отца. Но отец Маши его заменит, если что со мной произойдет!
   У Гундоса вопросы сами собой исчезли. Похоже, ему самому стала нравиться Лена. У нее были шикарные русые волосы и серые глаза. Нос не большой, но с гордо вздернутым кончиком.
   - Меня ищут. Перед выходом из бассейна я позвонила маме.
   - А почему они схватили тебя? Они что, Машу не знали в лицо?
   Впрочем, вопросы ненужные. Я понял, что Лена взяла куртку Маши. А подружки, наверняка, похожи друг на друга. Так часто бывает в бразильских сериалах. Да и в любых мыльных сериалах.
   И снова внимательный взгляд в мою сторону. Лена что-то решала для себя. И то, что она решила, оказалось приятным: она доверилась мне.
   - Эти олухи, - она явно имела в виду Коноплю и Стинола, - взяли меня правильно. На меня преднамеренно показали им, выдавая за Машу...
   - Ты подставуха?
   Это сказал Гундос, и заработал очко за изобретенное слово.
   - Дублер. Или двойник, - поправила Лена и поежилась.
   Во как люди зарабатывают на жизнь!
   Мне стало жалко и ее, и неизвестную маму-домработницу, но Лена тряхнула головой, мол, не так уж все и скверно:
   - Я учусь в гимназии вместе с Машей. У нас все одинаковое.
   Она замолчала и спустя минуту добавила с нескрываемым тщеславием в голосе:
   - Я лучше Маши учусь!
   Это было понятно. Вообще у меня появилось такое ощущение, что я про этих Лену-Машу все знаю. И понимаю не только Лену, но и ее маму. Вот представьте меня ее маме, и я скажу: "Я вам сочувствую, мадам"! Только причем "мадам"? Ну, да, если голосом Ливанова из "Карлсон и Малыш".
   - Вы меня сейчас выведете? - спросила Лена.
   Мы с Гундосом переглянулись. И кивнули друг другу. Прекрасное взаимопонимание! Я рад, что Гундос не стал ни насильником, ни пособником Конопли. И что я сам не стал его соучастником.
   Мой друг подошел к двери. Прислушался. Он замер, медленно поворачивая головой, ушами, словно локаторами выискивая звуки улицы. Вроде тихо. Лишь был небольшой шорох. Вероятно птичка? Какая птичка ночью? Наверное, кошка или собака проскочили. Или на втором этаже полупустого дома щелкнули выключателем. Словом, никого.
   Гундос прицелился под углом к стене в загнутые гвозди, которые держали на двери с той стороны одну из ушек для навесного замка, и спустил курок.
   Звук выстрела был послабее первого, которым я напугал Гундоса. Но мы с Леной инстинктивно прижали ладони к ушам. И в это время случилось такое, чего из нас никто не ожидал.
   За дверью кто-то взвыл раненым зверем, затем грязно и смачно выругался и резко дернул ее на себя. Замок звякнул о стену. Мой друг от испуга выстрелил еще раз, никуда не целясь, просто опустив дуло вниз, но тут же был сам отброшен другим, более мощным автоматным выстрелом к стене подвала. И в "пещеру ворвалось с полдюжины людей в камуфляжной форме.
   Первым был коренастый мужик в спортивном костюме и кожаной куртке. Глаза у него бешено вращались. И было отчего: в его щеке торчала щепка от двери, как кузнечик плотоядно вцепившись в кожу. Она на глазах пропитывалась кровью. Прежде чем я обратил внимание на короткоствольный автомат, нацеленный на меня, я заметил, как грязный тонкий свитер прилип к груди Гундоса темным пятном. А сам он сидел у стены с открытыми глазами и ртом.
   Все это было похоже на кадры с замедленной съемкой о гибели одного из любимых героев фильма об индейцах и их белых друзьях. Я замер, но тут же получил в грудь сильный удар, затем еще по затылку, когда падал, и провалился в темноту. Этот провал сопровождался криком того мужика: "Ты цела, девочка? Ты цела, ты цела..." Так и хотелось ответить, что она не-цело-не-цело-не-целовалась.
  
   Очнулся я от тряски в машине. Она неслась с бешенной скоростью по предутренней Москве. Когда она остановилась, меня, было, вышвырнули на землю, но тут же подхватил здоровый мужик в камуфляже и, закрыв мне глаза лапищей, понес под мышкой по долгим и гулким коридорам какого-то учреждения, один раз спустившись вниз по ступенькам. На нем был жесткий жилет с кармашками, которые вжимались в мой живот. Но один из кармашков, почти за спиной, оттопыривался. Левая рука у меня свисала. Ей-то я вытащил нож с кнопкой так, что громила не заметил.
   Наконец он толкнул ногой обитую блестящей жестью дверь и внес меня в комнату. Я оказался на узкой кушетке. Такие ставят в процедурных кабинетах. Еще был стол, на котором светила настольная лампа с большим круглым колпаком, который ограничивал яркий круг света. Его линия ломалась при спуске от стола к табурету и падала на пол, почти к моим свисшим с кушетки ногам небольшим сегментом.
   Громила ушел, а через минуты две вошел какой-то военный. По одной, средней величины, звездочке на погонах - майор.
   Он подошел ко мне:
   - Вставай, малыш, садись, поговорим.
   Сам сел на табурет и предложил:
   - Куришь?
   Это не вязалось с почти ласковым "малыш".
   В его руках оказалась пачка Мальборо.
   Я отрицательно покачал головой. Я курю, но редко. Конечно, неплохо бы подымить после того, что произошло - перед глазами стояла сцена расстрела Гундоса, но брать сигарету из рук явного врага я не стал.
   - Жалко дружка?
   Вот сволочь, майор читал мои мысли.
   Я насупился и отвернулся, боясь, что покажутся слезы.
   - Его отвезли в больницу, там спасут.
   Это было как проблеск на закате перед тем, как солнце окончательно утонет за горизонтом. Дальше ночь. И я не поверил. Все произошло мгновенно, но перед глазами стояло расширяющееся темное пятно на груди сникшего в углу Гундоса. Оно было под сердцем.
   - Ему не надо было стрелять. Да и стоять с оружием.
   Майор выпустил струю дыма, которая вышла длинным штопором. В другой момент я бы восхитился и попробовал повторить.
   - Да, не надо было стрелять, - повторил майор, - и тогда, на ВДНХ.
   Я не понял.
   - Зачем твой дружок стрелял в Сочнева?
   В какого Сочнева? О чем он?
   - Тебя-то как зовут?
   - Квамом...
   - Чем, чем?
   Я пожал плечами.
   - Кличка из кино про Ван Дама?
   Тоже мне, грамотей, из "кино"!
   - Ладно, дружок, - майор встал и указал на освободившийся табурет, - пересаживайся. Поговорим всерьез. Пошла стенограмма.
   Это он в сторону неосвещенной стены. Только сейчас я заметил там сидящую женщину. Перед ней был маленький столик с монитором компьютера. Женщина нажала на кнопку, он засветился. Все продумано по секундам.
   - Имя?
   - Василий.
   Глухо заклацкали клавиши панели набора.
   - Фамилия?
   Не знаю, сколько прошло время, но много. Много потому, что майор успел со мной говорить и ласково, вкрадчиво, как Гундос, когда просил доесть мое мороженное, и кричать, не выбирая слов. Тоже как Гундос, когда тот косил под блатного, если нас окружала чужая пацанва. Но мат майора был грубее. Стук секретарши на это время прекращался, словно дятел отрывался от ствола дерева и смотрел на небо. Там летала явно не лесная птица.
   Майор успел хорошенько потрясти меня за шиворот, как котенка. Краем глаза я заметил, что женщина вытирала платочком глаза. От меня требовали признания, что мы с Гундосом уложили Сочнева.
   Я бы признался, если бы знал, кто такой Сочнев, которого, оказывается, завалили на одной из аллей ВДНХ, а пушку выбросили. Майор твердил, что пистолет был у Гундоса. Он тыкал мне в лицо фотографией, на которой мы были у ворот выставочного комплекса.
   Выглядели мы подозрительно. Полусогнулись. У Гундоса оттопыривался карман.
   Удивительно, про девчонку майор ни разу не спросил. Словно ее не было в "пещере", когда ворвался спецназ. Ему подавай Сочнева!
   - Все равно расколешься, маленький паршивец, - наконец с полной уверенностью заверил меня следователь.
   Я подчеркнуто внимательно следил за траекторией полета его слюны. Слабоват, до Гундоса ему далеко. Уж если тот разойдется, убирай со "стола" жратву! Мое равнодушие взбесило следователя. Только я никак не мог понять, из какой он "конторы"? На опера из милиции не похож. Может, из разведки? Это было бы ништяк. Так было в сцене допроса Джеймса Бонда каким-то китаезом.
   Вот-вот, майор нажал на какую-то кнопку на столе. Вошел верзила, который, повозившись под моим табуретом, вынул из-под него проводки с зажимами. Верзила стянул с меня брюки и трусы, молча нашел мой пенис и металлической прищепкой зажал на нем один конец провода. Второй он сунул мне в рот.
   - Зажми зубами!
   Я сжал. Верзила отошел к стене и там, на панели, опустил крышку какого-то прибора и медленно потянул за рычажок.
   О, майн Гот! Я вспомнил немецкий язык, хотя мог бы и французский, за который мать, начиная с четвертого класса, приплачивала старой деве (madmuasele) по куску в месяц. Я мог бы запеть Марсельезу, как Гаврош на баррикадах Коммуны в Париже. Но после, когда отошел бы от шока. Сначала была приятное возбуждающее покалывание, но затем, когда рука верзилы как бы нечайно "сорвалась" вперед, был всплеск невыносимой боли, будто некто, ухватившись за мой пенис, содрал с меня кожу и пронзил насквозь всего - от пяток до макушки головы - раскаленной спицей, или шашлычным шампуром.
   Я очнулся от всхлипывания. Наверное, мать переживает. Так было, когда я болел двусторонним воспалением легких. Перед глазами стоял туман. Сквозь него приближались глаза. Да, это были глаза женщины. Она сочувствующе смотрела на меня и...
   - Максимова, отойдите от него! Вы что, первый раз дежурите? За машинку, старая стерва!
   Это был голос майора. Он подошел к женщине и оттолкнул ее. Мне показалось, что на нем не темно-зеленая форма нашего офицера, а серо-мышинная с зигзагообразными двойными "молниями" на рукаве. Вот-вот заговорит на немецком: "Frau Maksimova, zetzen sie sich"! Но то было бы слишком вежливо.
   - Он же совсем мальчишка!
   Klein Kinder!
   Голос у женщины был приглушенно-виноватый.
   - Отставить! Вон из кабинета! Такие, как этот, насилуют вас, дур, в подворотнях и лифтах! Пожалела! А у нашего капитана Сочнева остались две девочки! Ты им заменишь отца?
   Дверь открылась. Но ее открыла не стенографистка, которую выгоняли, а вошел тот, низкорослый мужик, который убил Гундоса. Щепки на его щеке уже не было. Лишь с полтинник кружок лейкопластыря. Да и одет он был уже по-приличнее.
   Он молча подошел ко мне. Все понял. Почему-то криво усмехнулся:
   - Вольтотерапия? Ну-ну, член крепче будет. Девки под ним вертеться юлой будут! Вставай, одевайся!
   Я медленно встал и подтянул брюки. При этом я почувствовал тяжесть ножа. Не знаю, как его не заметил верзила, расстегивая ширинку? Откуда у меня взялись силы, тоже не знаю, но я выхватил нож и, нажав на кнопку, бросился на убийцу Гундоса. Бросится после шока - это было круто. Поэтому был легко обезоружен. Коренастый не стал бить, а в его глазах я почувствовал уважение.
   Он повернулся к майору:
   - Сидоров, не шей ему Сочнева. Ты же видишь, пацан еще! Отпусти его со мной. Это ствол Кудрина, из солнцевских. Мы на него в базе наткнулись, когда номер в компьютер запустили. А пацан здесь не причем. Он девчонку спас...
   Вот как!
   - А я на Сидорова рапорт подам!
   Это послышался голос сочувствующей мне женщины. Но в нем все-таки было больше неуверенности, чем решимости. Я понял, что рапорта не будет.
  

***

  
   В этом санатории скукочища страшная! У меня отдельная палата из двух комнат и туалета с биде, как у миллионера в техасской гостинице. Телевизор "Soni", музыкальный центр, биллиардный стол. Приходят девочки. Медсестры, одна процедурная, всё капельницы ставит, другая массажистка. От нее я балдею. Всё норовит мне по бедрам похлопать. Я думал, что меня поместили в санаторий в Подмосковье, за сотню километров от города, типа "Березки", что под Домодедовым. Огромные ели опустили перед окнами свои разлапистые ветви. На них свежий апрельский снег. Наверное, последний в эту зиму.
   Через три дня после моего пребывания здесь в палату заглянула девушка, чем-то похожая на девчонку в "пещере". Но она была старше Лены и ее походка, взгляд, были более свободными. Я бы сказал, развязными. Чувствовалось, что она привыкла быть хозяйкой положения. Я догадался кто это.
   - Я Маша.
   И протянула руку то ли для поцелуя, то ли для пожатия.
   - Как ты? - спросила гостья и еще раз внимательно оглядела меня с ног до головы.
   Обратилась нормально. Ее вопрос не был формальным, в нем чувствовался интерес. Но интерес ребенка к новой игрушке.
   - Тошно, - сказал я. - Если б не массажистка, то повесился бы!
   Она понимающе улыбнулась:
   - Оказывает дополнительные услуги?
   Ушлая!
   - Да нет, все по программе: спина, руки, ноги.
   Я обвел рукой палату, указывая на ее "начинку".
   - Это Барвиха?
   - С чего ты взял?
   - Лес за окнами, сосны, воздух...
   Она усмехнулась:
   - Пошли со мной.
   Я думал она поведет к моему единственному окну, но она открыла дверь, вывела в коридор. Меня сюда не пускал охранник, он все время вставал, стоило мне подойти к двери. Но гостья потянула меня за руку в конец коридора. Там было торцевое окно, и я увидел широкую улицу с нескончаемым потоком автомашин. На угловом доме, что наискосок, виднелась табличка с надписью, но качающаяся впереди сосна закрывала веткой ее то ли наполовину, то ли на треть, не говоря о цифре дома. "Твер...". Вроде проскакивало еще "с".
   - Как видишь, дружок, это центр.
   Мы не стали возвращаться в мои "хоромы". Девушка повела меня к лифту. Там, не обращая внимания на то, что я был в пижаме, пропахшей растворами, которые вливала мне с помощью капельницы медсестра, прижала меня к себе и с большой затяжкой поцеловала в губы. Затем оттолкнула. И сказала: "Родственничек"! Вот еще, "шаблонка"!
   Лифт остановился.
   Мы вышли в широкий овальный холл, который больше походил на просторную застекленную дачную веранду. Она была светлой, словно из какой-то детской сказки. В центре стоял большой низкий стол. Вместо обычной столешницы - толстое овальное стекло. Более острые стороны овала - апогеи, совпадали с соответствующими контурами холла. В креслах спинами к нам сидели мужчина и женщина. Мужчина поднялся и повернулся к лифту лицом. Он был высоким, а его физиономию я сразу узнал. Она часто мелькала рядом с президентом. Мужчина пристально посмотрел на меня, а затем, взглянув на девушку, спросил:
   - Маша как он тебе?
   - Похож. Но кое-что с ним надо сделать.
   - Хорошо. Садись, - указал мужчина мне на другое кресло.
   Но перед тем как сесть самому, он подошел ко мне и цепко взглянул в глаза. Чего он там в них увидел, не знаю, но, похоже, он нашел в них ответ на какой-то вопрос.
   - Бородков, Игорь Семенович. - По-моему ему было даже неловко называть себя по-русски. Мне показалось, что ему сейчас легче сказать: "Maine Name Borodkow Igor". Или по-английски: "My name Borodkov Igor". - Ты, вероятно, знаешь кто я. А я, Василий, знаю о тебе все. Ты спас мою дочь. Не напрямую, а через Лену. Но это поступок мужчины. Мы с Машей и Женей благодарны тебе.
   Я заметил, что женщина при этом оглянулась на меня, но в ее взгляде не было благодарности. Так, слегка взбаламученный раствор каким-то чувством-ложечкой в стакане равнодушия.
   Бородков обнял девушку за плечи. Тепло и с нежностью. Она флегматично поддалась отцовскому порыву. Так отвечает на ласки престарелого мужа молодая жена, втайне мечтающая о курортном романе.
   - Это Маша. А в подвале была Лена. Она живет у нас. Короче, я, нет, мы с Женей, - он переглянулся с женой, и она слегка кивнула головой, - приняли решение: у тебя будет все. И квартиру твоих родителей со временем вернем. Остальное расскажет Женя, а мне надо удалиться.
   Он встал и быстрым шагом ушел.
   Его жена жестом пригласила меня сесть.
   Это была очень красивая женщина, которой можно было дать не больше 25 лет. И в памяти всплыла фраза, которую я в прошлом году (казалось, это было в прошлой жизни), с иронией учил к Восьмому Марта для учительницы французского: "Vous etes une fimme merveillese"! Да, вы прекрасны, мадам! Я заметил складки на шее. И некоторый налет пергаментности на коже рук. У мамы кожа тоже начинала подсвечиваться. Они были бы между собой ровесниками, как и мы с Машей, будь девушка года на два моложе меня.
   - Василий, - сказала она, глядя мне в глаза. Ее взгляд был жестким. Я понял, что ей не нравится перспектива видеть меня в своем доме каждый день. - Решил, конечно, муж. Но я согласна, если ты примешь мои условия. Но о них ты узнаешь там, где мы живем.
   - Мам, едем? - спросила Маша.
   Мы все поднялись.
   Девушка подхватила меня под руку и потащила на улицу. У входа в особняк стоял БМВ. Маша проворно заскочила на заднее сиденье и позвала меня. Она прижалась ко мне так, словно по бокам у нас сидело еще по два человека. И все мерзли. Но печка в машине работала добросовестно. Ее мать с переднего сиденья не обращала на нас никакого внимания...
  
   Прошло полгода. Я в норме. Заканчивается август. Мне в сентябре в восьмой класс. Седьмой я наверстал за полтора месяца. Меня не узнать. Прикид еще тот! "Хата" внутри Садового кольца. В квартире, отведенной на первом этаже для прислуги, где живут Лена с мамой, мне выделили небольшую комнату. Я рад. Но больше рад тому, что живу рядом с Леной. Она классная девчонка! На площадке второго этажа, над нами, находится квартира помощника президента Бородкова. Но наше жилье соединено с ней не только наружно, через лестничный марш наверх, но и узкой железной винтовой лестницей на кухне. Звонок сверху, и ты вмиг с подносом или без - перед очами хозяев! А над ними еще семь этажей, которые заселены нехилыми жильцами - политиками, артистами, банкирами и переводчиками. Внизу охрана. Выходишь - под козырек взлетает рука. Так и хочется остановить усатого и пожилого сержанта: "Дядя Семен, да ладно, я же не генерал"! Сейчас на это не обращаю внимания. На улице у дома всегда поджидает джип. Он для меня, и водит машину молодой парень с манерами борца. Он и руль поворачивает так же, как и крутит противника на борцовском ковре. Молчаливый.
   С Ленкой мы дружим, но видимся не очень часто: ей приходится таскаться за Машей. Мама Лены переживает. Хоть давно уже Конопли со Стинолом нет в живых, их сбила прямо на тротуаре какая-то машина, но боится за дочь: желающих похитить "дочь" отца, у которого бабок куча, всегда найдется. Но Лена посмеивается: уже битая.
   Мне проще. У меня нет родных. Поэтому мне ничего не стоит быть двойником Костика, младшего брата Маши. Он парень ничего, но в нашем классе связался с сыном Пузанова, ну того самого, шишки в правительстве, и начал баловаться травкой. Ну, я ему отобью эту охоту. Я же Гундоса вытащил из наркоманов!
  
  
  
  

НЕДОНОСОК

Рассказ

  
  
  
  
   Вам хорошо, вас не называют Недоноском. Правда? Конечно, правда!
   - Эй ты, Недоносок, тащи муку!
   Это мне. Я грузчик. Я работаю в этом магазине с шести утра. Подвал, лестница наверх. Весь подвал заставлен товарами. Даже на полках нет пустого места. Мука, сахар, крупы всякие, макаронные изделия. Консервы. Напитки. Большие, но сравнительно легкие ящики с куревом. Заморским.
   И еще всякого барахла, за которым иногда образуется очередь. Люди дураки. Они могли бы не стоять здесь. Мука с пересортицей. Не смотрите на то, что продавец при вас вспарывает мешок. Все уже давно перемешано, а Сивый уже прошелся по мешкам портативной машинкой. Хозяин достал. Говорит, что привез из Германии. Врет. Он на нашем мелькомбинате побывал.
   Или сахар. Мешки стоят у открытого бака с водой. Тяжелеют за несколько дней. Вон как Валя разбивает совком комки!
   Или чего там еще? Гречка? Да она из каких-то армейских складов привезена. Ей сто лет!
   Вся идет, на рубль меньше, а бабки набежали! Даже с Того Света!
   - Макароны тащи! Да пошевеливайся! У...
   - Несу, несу...
   Так за день натаскаешься, что замертво падаешь на кровать. Она тоже с армейских складов. Здесь я на ней и сплю.
   - Ты че, паскуда, притащил? Это же рожки! Я сказал макароны, Недоносок!
   Да, виноват. Схватил рожки. А кто их разберет, сразу и не поймешь. Написано: "Макароны". Читать я умею. И писать. Я вчера Вале записку написал. И тихонько подсунул, когда открывал ей ящик с конфетами.
   А кричит на меня все тот же Сивый. Вредный и гнилой мужик. Он у хозяина таскает, а мне то что? Лишь бы лаялся меньше.
   Валя спрашивала как-то, почему я терплю Сивого?
   Я его не терплю. Не обращаю внимания. Это когда он дерется, обращаю.
   Хозяин запрещает меня бить. Знаете, что он говорит?
   - Ты мальца не трожь, Сивый, он сирота!
   - Хы-хы-хы! - ржет Сивый. - Этот обносок сирота? Да Верка бросила же его! Она и счас жива. Сколько, стерва, по подворотням с мужиками бормотухи выжрала!
   Сейчас мать выпьет, если поднесут ко рту стакан и подержат. Я помню ее целой, когда еще папка был. Хорошо было. Как у людей: дома тепло, чисто, порядок. Мама меня по голове гладила, называла ласково, Тюшкой. От Витюшки.
   ...Сейчас Недоносок. Я правую ногу приволакиваю. Сначала ее облили дома кипятком. Это мама на кухне была вдребезги пьяная. А мне всего четыре года. Отца уже убили. С дружками поспорил за картами. А после по ноге, той же самой, проехал колесом соседский Москвич. Мне семь лет было. Я на мусорке копался, искал куски хлеба. И с плесенью ел. Два месяца в больнице лежал. Во было время! Мечта! Я и писать научился в больнице. Со мной в травме лежал дядя Петя, учитель. Все поражался, как я быстро схватываю. Я не знал, чему он завидует? Только санитарка принесет нам всем еду, а я уже весь хлеб спрячу. Смеялись надо мной. Но никто Недоноском не называл. Это после...
   - Витюша, я после смены задержусь.
   Это Валя, когда я поднес ей консервы. Шпроты, тяжелые, сволочи! С полки снял. Да почти сбросил...
   Она славная девчонка. Ей самой только семнадцать. Хорошенькая. Хозяин оттягивает ее раз в неделю. Терпит. Приплачивает Хозяин. А она на учебу копит деньги. Хочет стать медичкой. Сивый знает об этом и смеется:
   - Валька, у меня перелом. Перевяжи, гнется на середине...
   И снова ржет, как лошадь сивая. Он и есть лошадь. Даже не конь. Задница толстая, плечи округлые, жира на груди столько, что подошел бы третий размер лифчика. А туда же, лезет! В ухажеры к Вале.
   Я ей все рассказал про себя. Как после больницы меня взял к себе дядя Петя. Он многому меня научил, и в школу приодел, и учебники купил. Много мне читал сам и заставлял читать. Мы телевизор не смотрели. Дядя Петя рассказывал о других странах, об открытиях. Он был учителем географии, и его звали Петром Егорычем. Для тех, кому ставил двойки, был Горынычем. С теми я дрался, как мог. И жил он один. Мать и не разыскивала меня. В шестом классе я увидел ее на тротуаре, она почти замерзла. В пьяной отключке была. Никто не хотел вызвать скорую помощь. Только я докричался из аптеки по телефону до диспетчера. У нее отморозились и руки, и ноги. Сейчас она - обрубленная со всех сторон - в каком-то инвалидном доме. Но я не знаю где: мне самому нога отказывает, далеко не выйдешь... А таскать можно. Левая нога сильная, как у слона.
   Еще год после этого мы жили с дядей Петей. А в седьмом классе я осиротел. Нет, мать жива, а учитель мой умер. Сердце отказало. Его квартиру занял откуда-то приехавший сын, а меня выгнал. Хорошо Митрич подобрал. Четыре года я живу в подвале магазина, таскаю, и перетаскиваю, и пересыпаю...
   - Хозяина сегодня не будет, - шепчет Валя. - Я с тобой останусь.
   Меня ударила дрожь от этих слов. Чтобы Валя со мной осталась? Красивая, красивая! И очень веселая. Только после встреч с Хозяином она ходит тихая и пристыженная. Зато тому веселье.
   - Чего шепчетесь? - на весь зал закричал Сивый. - Валька, за очередь высчитаю! В обед расслабишься... Не одному же Митричу загонять шары в лунку!
   Девушка покраснела, а я поднял голову. Меня поразила наглость Сивого. Люди кругом, вон две бабки у прилавка уши развесили, даже разговор про убийство на Мордвинова отложили в сторону, на Вальку уставились, будто она сейчас стриптизом займется.
   Я убью Сивого! Не знаю, как, но убью!
   Сивый пьет. Он любит коньяки. Может часами про них рассказывать. Даже знает, как туркменский настаивают, какие-то пустынные травы добавляются. Но без дубовой коры не обходится. А дубы в Туркмении не растут. Он и про грузинский коньяк расскажет. И всегда вздохнет: "Эх, пять лет назад, какой был у них коньяк"! И про молдавский, и про испанский...
   Нос у Сивого мясистый, вроде с колпачком красным на конце. Приглядишься поближе - это сетка прожилок. Этот нос Сивый сует везде. Все хочет стать копией Хозяина. Только, говорит, меня нае... никто не будет! Умный, думает, что Хозяин не видит его фокусы с накладными и счетами фактурами. Знает, я в этом уверен. Но не мешает Сивому приворовывать. Я понимаю, почему: Хозяин не видит особого ущерба, а свой контроль за Сивым не подчеркивает. До поры до времени.
   Перерыв начинается с двух часов дня. Перед самым закрытием Сивому позвонили. Он бросил на Валю взгляд, полный сожаления, и погрозил нам обоим пальцем. Это означало: "Смотрите у меня"!
   Дверь хлопнула, Валя закрыла ее на засов. Опустила все жалюзи. Стало хорошо. Нас никто не видит. А зал преобразился от рассеянного света. Он стал уютным и таинственным.
   Мы сели за прилавком, там, у девушки небольшая лавка, обитая искусственной кожей. Мы почти прижались друг к другу. Валя вынула из кармана своего халата мою записку - четвертушку белого листа с ровными строчками моих стихов. Их я посвятил ей.
   Она прочитала стихи вслух. Шестнадцать строк про березу в поле, которую донимает ветер в бурю. Но выглянуло солнце, и береза протянула ему свои ветви.
   - Это ты про нас?
   Валя смотрела пытливо и, в то же время, ласково.
   - Про меня, Хозяина, и тебя, мое Солнышко?
   Я писал и не думал об этом.
   А сейчас выходит, что Валя права. Но какое же я солнышко?
   И неожиданно Валя прижала меня к себе и стала целовать в губы, щеки, шею. На мне еще была мука, сахар, пыль от чего-то еще. Она не обращала внимания.
   Ее губы были теплыми и слегка влажными.
   Я положил свободную руку ей на колени и скользнул по ноге, поражаясь неведомому ощущению женского тела. По ночам меня давно уже мучили сладостные кошмары, от которых я просыпался, довершал дело судорожными движениям, обхватив в кулак восставшее естество. А здесь все было не как во сне. Ее нога слегка вздрогнула от моего прикосновения, и тут же мою ладонь сильно прижала вторая нога. Так плотно, что я не посмел двигаться дальше.
   А затем Валя расслабила ноги.
   Сивый пришел за полчаса до открытия магазина. Он забарабанил в дверь так, будто муж, почувствовавший измену... Но мы уже ничем непозволительным не занимались. Мы пили чай, открыв новую коробку с печеньем.
   - Двести граммов недовешу, - сказала Валя. - На десятерых человек.
   - Нет, давай лучше я уроню их и "растопчу" в пыль, - предложил я. - Мне Митрич простит.
   Мы рассмеялись. И здесь этот стук.
   Сивый сразу все понял. Он повел носом:
   - Валя, проветри магазин! Наспускали как на ферме! Митрич-то узнает, он и Недоноска раком поставит!
   Мы не знали, как отпираться. Сивый взглянул на Валю, перевел взгляд на часы. Затем схватил ее за руку и потащил в подвал, вниз по лестнице. Валя кричать не стала. Она взглянула на меня с отчаянием, в ее глазах стояла мольба. Не знаю, может и не мольба, а смирение с участью. Но тогда она могла бы и не смотреть на меня.
   - Оставь ее, - крикнул я, но вышло пискливо и неуверенно.
   Сивый даже не оглянулся на меня. Он уже сам спустился до нижней ступеньки и каким-то приемом заставил Вальку согнуться. Нет, сначала он сильно сдернул ее к себе с лестницы, она упиралась слабо, и получилось, что почти упала к нему в объятья. Вот тогда он и заломил ей руку, и она согнулась. А Сивый уже стоял со спущенными брюками. Только когда он их расстегнул?
   Сивый только и сказал:
   - Всем так всем. Жаль, что я после Недоноска. Но тебе будет хорошо, Валюша! Отлично! Я опытный.
   ...Опытный старший продавец лежал в подвале у лестницы, нелепо раскинув руки. Он был похож на человека, застывшего в нырке в бассейн, заполненный консервными банками с сардиной. Его головы почти не было видно: она утонула в банках. Только лишь с левой стороны чуть виднелся его висок, с которого стекала струйка крови.
   Мы с Валькой стояли поодаль, прижавшись, друг к другу. Нам не было страшно. Лишь я схватился за больную ногу. От резкого броска двух подряд ящиков с консервами ногу и заломило. Я ждал, когда боль отступит. В объятиях Вали она была не страшна. Мы не боялись приезда скорой помощи и милиции. Кто поверит, что консервы сбросил я, Недоносок? Ведь над лестницей на длинной полке оставшиеся ящики почти наполовину свисали...
  
  
  
  

ШАНЕЛЬ НОМЕР ПЯТЬ

  
  
   Этот флакончик остался после ухода одной дамочки, малевавшейся перед свиданием у входа в метро. Дамочка приметная: блондиночка, хорошо упакованная в меха. Такая в подземный переход спустится лишь подразмяться после езды в "Мерседесе" или "Ауди". Так оно почти и вышло. Дамочка повертелась у входа. Оставила флакончик на высоком барьерчике и торопливо направилась к ожидавшей ее машине. Это была длинная белая машина. Сейчас скажу, какая. Американская. Кадиллак. Меня Витька научил различать машины. Знаю почти все, что бегают по Москве.
   Никого не было этим утром рядом со мной. Я взяла флакончик, поднесла к носу. Запах духов.
   Спустилась вниз, показала Зине, что торгует колготками здесь же, в переходе, какие? Она сразу сказала:
   - Шанель, пятерка, наливные. Где взяла?
   - Из бочки, как пиво, что ли, наливные? - я забыла про ее вопрос.
   И представила бочку, а рядом Зину, разливающую духи по банкам и бидонам.
   Моя взрослая подруга рассмеялась. Она тоже представила.
   - Дурочка. Это французские духи. Дорогие. Их привозят в длинных флаконах. Где ты их взяла?
   - Из Франции?
   - Из Балашихи! Дуреха! Нашла что ли?
   Вот зануда! Кивнула головой в знак того, что нашла.
   - Выбросить? - спросила я у нее.
   - Как хочешь. - К ней подошла покупательница.
   Я засунула флакончик в карман своей куртки. Поежилась. Кафель облицовки тускло поблескивает холодом.
   Передо мной складной холщовый столик, на которую обычно на даче раскладывают почту. У меня тоже газеты и журналы. Это Зинина нагрузка. Она договорилась с киоскершами "Роспечати" продавать здесь "СпидИнфо". Те номера, которые у них залеживаются. Они могли бы сдать их, но у меня идет торговля. Не знаю, как рассчитываются киоскерши с Зиной, но мне всегда перепадает полтинник. В месяц полторы тысячи рублей. Для девочки двенадцати лет это спасение.
   Смешно, как мужчины легко клюют на фотографии полуголых девушек. То грудь вывалится на всю страницу, то ягодица цвета курицы из гриля.
   В нашем детском доме ходила такая грудастая и задастая воспитательница. Маруся. У нее был халат, который не скрывал ее форм. Маруся оставалась на ночь, и старшие мальчики обучались с ней искусству любви. Когда толстуха им надоела, они стали приставать к нам. Особенно надоел мне Витька. У нас были нормальные отношения. Как у брата с сестрой. А после Маруськи он испортился. Обозвал ее центнером жира и...Я убежала. Зина подобрала меня. Я ей отдаю деньги.
   Все происходит смешно и честно. Вечером Зина дает деньги и смотрит на меня:
   - Купи что хочешь.
   - На торт хватит?
   Зина смеется и отрицательно качает головой. Я тут же отдаю ей обратно заработок. Зина мне хорошую куртку купила, китайскую, и сапожки. Турецкие. Моздок это турецкий город?
   Я еще ничего не продала. Жду первого покупателя. Это всегда важно, чтобы был первый покупатель. Бывает, студент на ходу бросит пять рублей и бежит дальше, прихватив оголенную попку, которую аккуратно обходят буквы текста. Я беру деньги. Такая же газета, только свежая, стоит в киоске в два раза больше. А у меня, как жетон в метро. Помнется рядом школьник. Примерно такого же возраста, как Витька. Воровато протянет деньги и также воровато исчезнет, засунув грудь с явно подретушированным соском в свой рюкзак. На уроках будет рассматривать с соседом по парте. А может у него девчонка соседка?
   Я вздохнула. Соскучилась по учебе. Мне нравится история мира.
   - Дэвочка, продай журнал!
   Передо мной стоял чернявый. Нерусский, небритый молодой парень. Откуда-то с юга. Нос большой, уши поддерживают кепку. А голова маленькая. И глазки тоже. Черные поблескивающие точки. Чем-то похож на Мики-Мауса.
   - Выбирай... те...
   Мне не положено общаться с покупателями на "ты".
   - Вот этот!
   Чернявый ткнул пальцем в самый старый "СпидИнфо", обозвав его журналом. Чурка!
   Я люблю продавать самые старые номера. В этом есть что-то азартное. Вроде и не обманываешь, все на виду, на выбор, а чувство торжества накатывает, когда старье уплывает в чужих руках.
   На пальце, что рядом с указательным, которым он ткнул в газету, я заметила большой перстень. Любят они показуху!
   - Ты красивый дэвочка, - сказал кавказец и протянул пятьсот рублей, - купи мороженного.
   И повернулся к выходу.
   Я повернулась к Зине и помахала хрустящей бумажкой:
   - МамЗин, - сдачи дать ему с пятисотки?
   Зина посмотрела на меня и улыбнулась:
   - Я не наторговала еще на сдачу. Догони, возьми газету, отдай деньги! Ишь, разбросался!
   Я знаю, Зине жалко было отдавать, но она боится подвоха. Вернется вместе с друзьями и скажет, что потерял здесь кошелек с десятью тысячами долларов! Вон, кидалы на улице, прямо в сумки открытые стали подбрасывать свои "котлеты", а после на глазах милиции всю сумку распотрошат!
   Я бросилась за чернявым. Мне он тоже не понравился. И вдруг остановилась, хлопнув себя по лбу: я его видела! Он вчера заходил в киоск с видеозаписями, что напротив нас. С большой черной сумкой. Там молодой парень хозяин. Я видела, как они немного поговорили, при этом чернявый поднимал сумку, словно взвешивал ее в руке. Они пошли в маленькую подсобку. Кавказец вышел без сумки. А хозяин довольно прятал в нагрудной карман пачку денег. С такой блаженной улыбкой прижимают к сердцу разрешение на владение миром.
   А кавказец уходил. Он уже был в просвете лестницы. Я рванула за ним, держа в руках пятисотку, как флажок, и крикнула:
   - Эй, вы! Возьмите деньги!
   Он не обернулся и исчез где-то наверху. Я бросилась за ним.
   Может вернуться? Но ноги несли меня за щедрым покупателем. Навстречу спускались люди. Молодые, старые, дети. Одни замечали меня и смотрели с любопытством. Мол, что случилось? Другим моя погоня была до лампочки.
   Запыхавшись я выскочила наружу. С одной стороны стояло массивное угловое здание. Я знаю, здесь находится редакция "Известий". А прямо - памятник Пушкину, за которым кинотеатр "Россия". По двум сторонам сквера на скамейках уже редко сидели люди. Старики с газетами, старушки с собачками. Женщины с колясками.
   Мой беглец ушел вправо от сквера, но остановился. Он повернулся ко мне лицом.
   Господи, да он меня ждал! Вот сволочь, подразнил своей пятисоткой и ждал. Неужели он думает, что меня можно куда-то заманить? Да брошу ему деньги, наплевать на них, и убегу! Я посмотрела на обочины. Припаркованных машин рядом не было. Рядом с кавказцем тоже никого. Зато с левой стороны прохаживался с трубкой в зубах мужчина. У него был в правой руке кейс. Солидный. Бояться нечего.
   Я сбавила ход, немного запыхалась. Но не терпелось быстрее закончить с черным эту вынужденную встречу.
   Он улыбался, широко раскрыв рот. Зубы были не все целые, между желтыми обрубками зияли черные полосы.
   Но в его улыбке я заметила что-то искусственное, фальшивое. Говорят, восточные люди все делают с улыбкой. Даже убивают! Он поманил пальцем.
   Я совсем, было, остановилась. Но вспомнила про лоток. Хоть и Зина рядом, но он под моим присмотром! Ладно, подошла ближе.
   Протянула деньги и кивнула головой на зажатую у него в левой руке газету.
   - У меня нет сдачи, верните газету.
   Он молчал и улыбался. Так же напряженно, как скалит зубы натренированная овчарка перед прыжком.
   - Моя мама сказала, чтобы я вернула вам деньги.
   Сегодня второй раз я назвала Зину мамой. Я видела, как она радостно вздрогнула, когда я сказала: "МамЗин".
   - Дэньги хочешь отдать? Разве это много?
   Кавказец сделал удивленное лицо и как-то визгливо захохотал. При этом "СпидИнфо" он засунул в стоящую рядом урну.
   Он еще раз поманил меня пальцем и нагнулся к моему уху.
   От него несло смесью перегара, курева и еще какой-то кисломолочной гадости.
   - Это не дэньги, дэвочка, мусор! Брось их тоже.
   И указал на урну.
   Я передернула плечами и бросила пятьсот рублей на асфальт. Он не нагнулся. Наверное, фальшивые. Я круто развернулась, но, все-таки, вытащила газету. Расправлю, приглажу. И пошла к входу.
   - Эй, дэвочка, - послышалось сзади, - духы понухай!
   Я остановилась потрясенная. Откуда он знает про флакончик? Ах, черная сволочь, он видел, как я подобрала его! Ну, конечно, та дамочка для него оставила духи. Такая красивая, ухоженная, с машиной и связалась с этим уродом! Вот женщины! И я, почему-то, подумала про Маруську. Тварь! И про Витьку. Тоже тварь!
   Меня разозлили эти твари! Я вытащила этот флакончик и бросила его кавказцу. На его лице изобразился притворный ужас, будто ему предстояло поймать кобру. Но он стал вратарем и слету поймал флакончик и тут же решил освежиться, прямо лежа на асфальте. Он нажал на крышку флакона, раздался странный звук. Это был глухой хлопок в метро, но земля подо мной качнулась. Я упала, оказавшись в двух метрах от чернявого. Затем вскочила, но тут же упала от более мощного взрыва. Черная, горячая волна вырвалась из прохода. Залаяла собака, заплакал ребенок, закричали люди. Меня кто-то схватил за плечи и приподнял над землей. Это стоял рядом импозантный мужчина, свой кейс он зажал между ног. Края его плаща закрыли мне лицо.
   Я слышала, как он закричал:
   - Это она взорвала! Это у нее был взрыватель!
   - У нее! - почти весело крикнул кавказец, вскакивая на ноги. И добавил, - Аллах акбар!
   Больше его я не видела. Если не считать нарисованный портрет, которым мне тыкали в лицо сначала в милиции, а затем в другом учреждении, на Лубянке. И кричали: "Ты знаешь его"?
   А я хорошо знала Витьку, Маруську из детского дома и мамЗину.
  
  
  
  
  

Из серии рассказов "Дела прокурорские"

  

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО СЛУЧАЙ

Рассказ

  
  
  
  
   Следователь транспортной прокуратуры Станислав Салтыков собирался... в конец коридора, к двери, на которой красовался писающий мальчуган, копия фонтанного в здешнем загородном парке культуры и отдыха. Зазвонил телефон.
   - Салтыков, зайди ко мне, - услышал Станислав голос прокурора.
   - Я того, собирался...
   - Прекрасная интуиция, в следующий раз позову без телефона.
   - Мне бы...
   - Всем бы! Дело не терпит.
   "Смотря у кого как, - подумал молодой следователь. - Но надо бежать, разозлится старик. Немного потерплю: ощущения будут острее".
   Он вызвал лифт. Не рисковать же спускаться по лестнице с пятого на второй этаж! Единственный из пятнадцати кабинетов прокуратуры был загнан на пятый этаж! Кнопка не очень современного лифта постоянно гасла, сообщая этим, что работает на более ранние вызовы. Когда открылись дверцы, то Станислав забросил себя бильярдным шаром - сразу в угол. Опомнившись, он увидел девушку, вероятно, из канцелярии. Она натянула на свое лицо необходимое для перемещения в лифте скучающе-отрешенное выражение. Ответить тем же самым следователю не удавалось по причине невыносимого состояния. Оно заставляло его переминаться с ноги на ногу. При этом совершенно непроизвольно прикладывать руку к замку брюк, что тотчас же было замечено девушкой. Она нервно отодвинулась, почти прилипла к двери.
   "О Всевышний УПК! - воззвал следователь к Богу Уголовно-Процессуального Кодекса, - я не выдержу, а она подумает, что я переодетый в форму прокурора маньяк!"
   Всевышний сжалился, лифт остановился, и Станислав пулей рванулся в конец коридора.
   - Пятнадцать минут, чтобы спуститься, - посмотрел на часы прокурор, - сейф закрывал?
   Станислав блаженно улыбался.
   - Садись, Салтыков, - пригласил следователя хозяин кабинета к небольшому журнальному столику с тремя креслами, раскладывая листы и фотографии перед подчиненным, - примешь серьезное дело. У тебя, обладатель красного диплома, еще убийств не было?
   Едва молодой следователь взглянул на снимки, как его невольно передернуло. Это были снимки несчастной жертвы, туловище которой было перерезано на две части. По обе стороны железнодорожного рельса. Передняя находилась с внешней стороны. Остальная...
   Станислав Семенович Салтыков, которого за одинаковые начальные буквы и в школе, и, в основном, в студентах звали Три-эСом, двадцати пяти лет от роду, без вредных привычек, не женатый, погасил на лице окончательно выражение блаженства. Он видел подобные снимки. Сначала в учебниках по медицинской криминалистике, затем в немногих делах, которые, однако, пока обходили его стороной. И вот сразу классический случай, когда жертва была аккуратно перерезана... Он внимательно присмотрелся к фотографиям и открыл секрет классики: торс и руки жертвы были стянуты бельевой веревкой наподобие прижимов. Четыре штыря с головками-ушками вогнаны в землю. Нижнюю часть тела также "пришпилили" белеющие "скобы" веревки. Было ясно, что человека намеренно пригвоздили к полотну железной дороги, повернув лицом к земле. Изощренность убийц говорила об их жестокости и еще о том, что счеты были сведены по очень важной причине. И еще о том, что это было спланировано достаточно детально: ведь заехали в магазин, купили штыри для установки палаток и веревку, выбрали место.
   - Читать будешь?
   Следователь судорожно передернул кадыком и кивнул головой. Он взял протокол осмотра места происшествия, переданный прокурору дежурным прокуратуры. В нем предполагается убийство гражданина Тенечкина Ивана Ефремовича, 1974 года рождения, уроженца Вятской Поляны Кировской области, русского, издателя и члена областной торгово-промышленной палаты. Эти данные оперативная группа линейного отделения милиции установила на месте преступления по документу в "визитке", которая валялась недалеко от тела.
   Прокурор заметил удовлетворение на лице молодого следователя, которое читалось очень легко с позиций даже еще не оперившегося молодого чиновника прокуратуры: "Труп опознан, морока будет только с поиском убийц". И жестом карточного шулера перевернул изображением вверх еще одну фотографию. У жертвы лица не было. Месиво, сквозь которое проглядывала кожа, белели кости скул, а зубы полностью отсутствовали.
   - Что это? - спросил Станислав. И сам же попытался поставить наводящие на правильный ответ вопросы. - Его изуродовали, а затем подставили под колеса, или же?
   - Или же... - жестко повторил прокурор. - Ему сломали шейные позвонки, вывернув голову. Кто-то ее держал, а кто-то утюжил трубой, которая найдена недалеко, в кустах. И еще ему аккуратно повыдергивали все зубы.
   - Чтобы по карточке в стоматологии не смогли сразу идентифицировать труп? - догадался Салтыков, но с видом повидавшего вида работника прокуратуры стал задавать вопросы. - Тогда зачем подбрасывать удостоверение, если не хотели, чтобы личность убитого была опознана? Чтобы потянуть время на завершение какой-то операции!
   Прокурор удивленно вскинул брови, явно не ожидал такой прыти от подчиненного.
   - Я думаю, что это так, - не совсем искренно подтвердил прокурор. Эта мысль была только что заимствована у молодого сотрудника. - Дознаватель из линейного отдела милиции по моему указанию уже выяснял насчет Тенечкина. Оказалось, что тот пропал три дня тому назад. С собой он взял очень большую сумму денег. Большую для нас с тобой - более трех миллионов рублей.
   - Почти сто тысяч долларов? - выдохнул Салтыков.
   - Я распорядился открыть уголовное дело по факту убийства... Заключение судмедэксперта принесут часом позже. Сегодня же в 17-00 доложишь о первых результатах.
   В это время в кабинете затрещало и засвиристело, и Станислав не без необъяснимого удовлетворения заметил, как властный и самоуверенный прокурор растерялся: на какой звук ответить первым делом. На столе требовал к себе внимания черный "Panasonic", с наклейкой герба России, а в кармане кителя заливался сотовый. По карманному звонила, вероятно, женщина, поэтому прокурор сначала вырубил сотовый, а затем нажал на кнопку громкоговорящей связи "Panasonic".
   - Полянин слушает. А ты, Салтыков, иди...
   - Слушай, Полянин, - раздался рокот в динамике аппарата, - мне звонили из Москвы! Что у тебя там по делу этого Джека-потрошителя "Жигулей"? Долго он будет вспарывать шины машинам в пути следования поездов?
   Станислав понял, что разговор идет о "чудаке", сопровождавшем из Тольятти составы с новенькими "десятками". Салтыков не спеша собирал дело в папку, мысленно задерживая потрошителя и, рапортуя об этом подвиге самому транспортному прокурору России, пока не обратил внимания на то, как его первый в трудовой жизни шеф ожесточенно замахал ему рукой: исчезни, наконец!
   И было отчего: Полянину звонил прокурор округа. И звонивший только набирал обороты для разноса.
  
   Станислав, поднимаясь к себе, на пятый этаж, вновь оказался в лифте с той девушкой. Она подчеркнуто дружелюбно посмотрела на него, давая этим понять, что уже не боится его. Ясно, навела справки и узнала, что он холост.
   - Не правда ли приятное место для встреч? - светским тоном спросил Станислав. - Я готов к новому свиданию в этой кабине. Когда вы снова сюда придете?
   - Не знаю, - простодушно ответила девушка. - Я здесь новенькая, мне дают много непонятных поручений, и приходится изучать здание, кабинеты и людей. Последнее - самое тяжелое - ведь все начальники!
   Ее беспомощность (а главное - она тоже новенькая) и бесхитростность понравились Станиславу. Да и яркая внешность девушки притягивала. Но, выходит, показалась со второго раза. А у Салтыкова был принцип - влюбляться только с первого раза! Но можно ли считать тот суматошный рейс в лифте со стиснутыми ногами первой встречей? Конечно, нет!
   - Если будут затруднения в выборе маршрута, или потребуется консультация, с какого бока подходить к начальству, - сказал он, - позвоните мне. Я знаю их боки. Нет, бока! Помогу!
   Он порылся в нагрудном кармане и достал свою визитку, которую отпечатали только вчера. И девушка оказалась первой, кому он вручил тоже первый экземпляр из тысячного тиража.
   - Спасибо, Станислав, за предложенную помощь, - улыбнулась девушка, определив по карточке имя молодого человека, - меня зовут Ларисой. Я студентка и здесь на практике.
   - Это коренным образом меняет дело. Я надеюсь, вы разрешите проводить вас домой?
   Лариса не сразу, но кивнула головой в знак согласия: На "не сразу" у нее и не было времени.
   - Перед уходом с работы я позвоню, - по-деловому сказала она, - ведь меня или вас могут задержать...
   "Однако девушка с рассудком, - не стал хвалить себя за сумасшедшие темпы знакомства следователь, - не следует спешить, когда мы останемся наедине".
   Лариса поднялась выше, а Станислав, помахав ей рукой в закрывающиеся двери кабины, направился к себе.
  
   В своем кабинете следователь разложил все бумаги и документы. У него были и другие дела, но те "крутились" как бы сами по себе. Эту особенность Салтыков открыл за полгода работы в транспортной прокуратуре. Точнее, ему помогли открыть Закон Оборота Дел. Старший советник юстиции Шувалов, человек предпенсионного возраста, сидящий у окна, снизошел как-то до объяснения (ему надоели нудные телефонные переговоры молодого коллеги, которые как рентгеновские лучи убивали все вокруг своей дотошностью и наивностью): "Салтыков, ты не суетись, давай своим делам, не ежечасный толчок, а раза два в неделю, а то перекроешь русло естественного их течения...Ведь все в руках Его Величества Случая! Надо быть примерным придворным этого повелителя".
   Но Салтыкову еще не приходилось быть представленным двору Его Величества Случая. И он не терял надежды, что это - пока.
   Станислав с нескрываемой гордостью за серьезное поручение всматривался в документы. Сейчас, думал он, главное, войти в контакт с делом, войти в его мир, словно побывать в машине времени. И начать отсчет времени в двух направлениях: до и после убийства. И где-то на этой оси найти точку, у которой растет маленький "хвостик". Его то необходимо увидеть и ухватиться за него. Если бы Шувалов смог проникнуть в его мысли, то бесконечный водопад шуток был обеспечен Салтыкову на всю его жизнь.
   Сколько прошло времени с момента обнаружения? Двенадцать часов. В протоколе милиции предполагается, что человек убит 30 часов назад. Если предположить, что это Тенечкин, то понятно, почему о нем не было ничего известно три дня. Хм, еще неделя неизвестности, глубокомысленно подумал молодой человек, то преступление останется во вчерашнем дне. А это новая галочка в числе нераскрытых дел. Первый закон следствия, который вывел профессор кафедры уголовного права Егор Порфирьевич Патрин, гласил: "Чем больше во времени отдаляется преступление, тем более общим оно становится". Патрин еще применял определение диффузии. Приводил примеры такой диффузии - убийство Листьева, Старовойтовой, Рохлина, которые уже как бы растворились в массе толковища человеческого сообщества. Будут суды. Но через три-четыре года после преступления они потеряют в глазах масс статус справедливости. Вот если бы сразу (приводилась фамилия Вышинского), на следующий день, вытащить на свет Божий убийц, да передать их в суд, да и, особенно не задумываясь, расстрелять! Тогда в душах обывателей утвердится уверенность в могуществе державы. Даже пусть казнили невиновного (пример из дела о Чикатило). Кто о нем вспомнит? А что дальше, будущие юристы? Вопрошал профессор, и вдруг все студенты ощущали себя с выпученными от напряжения глазами-лупами, которыми они рассматривали нечто неприятное, движущееся, почти подскакивающее. И профессор поднимал указательный палец. Есть достойный, разумеется, канцелярского механизма, выход: для окончательного растворения диффузных дел. Это ссылочное послабление в УК - "за давностью". Ее внесли, утверждал профессор кафедры уголовного права, как раз ... потенциальные преступники.
   Н-да, однако это все философия!
   Под протоколом стояла подпись дознавателя отдела уголовного розыска линейного отделения милиции Рудакова. Он, тоже бывший студент юридического института, где учился и Станислав, но тремя курсами раньше. А уже старший лейтенант! За полгода Салтыков уже два раза разбирал с ним дела. Надо позвонить.
   Слава Богу, на месте!
   - Дима, ты вчера смотрел хоккей?
   Рудаков хмыкнул в трубку на вопрос Станислава. Вероятно, поднял глаза на стену перед собой, на которой висел прикольный календарь "Московского комсомольца". На этот раз - фото дворняжки в полный рост на задних ногах. Коварный стриптиз перед объективом ушлого фотографа. Июнь. А в апреле на календаре был изображен ряд слоновьих задов. Тогда еще можно было говорить про хоккей, но они обсуждали пожар в поселке у железнодорожного полотна на одной из волжских станций, в огне которого сгорело несколько семей железнодорожников.
   - Так смотрел или нет?
   - На траве у ждполотна? - уточнил капитан.
   И не удержался:
   - А сам насмотрелся на фото?
   - Да, но одному как-то не интересно. Ты же был там, а у меня много вопросов?
   - Ваш дежурный крутился тоже, - отозвался капитан, - а на мне еще куча всякого дерьма! Замешкаешься, сам дерьмом станешь.
   Двусмысленная оговорка...
   - Я могу и приказать, - совершенно не приказным тоном сказал Станислав и признался, - помоги кое в чем разобраться...
   - А ты прикажи! - тоже на первый взгляд шутливо завелся Рудаков. - Только сначала тебе надо будет пойти к прокурору. А тот должен найти моего шефа. А того не может оказаться на месте. А найдется, я буду далеко.
   - Сказка про Колобка. Но ты не очень на него похож...
   Старший лейтенант Михаил Рудаков был высоким человеком, с карими ушлыми глазами.
   Он поднялся Станиславу в кабинет через минут пять, потому что находился на третьем этаже правого крыла здания юстиции города. И крепко сжал протянутую ладонь.
   - Будем работать по принципу "Я - тебе, и только тебе"? - сразу же расставил акценты старший лейтенант милиции.
   И не без сарказма добавил:
   - Приказывай!
   Эта фраза становилась ритуальной. Станислав понимал, что Рудакову не очень светит служить еще лет двадцать на подхвате у прокуратуры. Но с новым уголовно-процессуальным кодексом это становится законом. Без прокуратуры ни-ни. Вправо, влево - побег, расстрел на месте! Станислав подумал, что он, может быть, занял место, предназначенное Рудакову.
   - Ты хочешь узнать насчет Тенечкина? - прервал его мысли Рудаков. - Я кое-что собрал.
   Дознаватель присел у окна, словно на дозоре:
   - Иван Ефремович презанятнейшая личность...
   Станислав и Михаил закурили.
   - Бывший партийный функционер, - начал капитан, - в свое время работал инструктором Железнодорожного райкома партии, а в начале девяностых открыл дело - частное издательство "Поволжье-Бизнес". Толстый журнал выходит под этим названием. В нем рекламно-представительские статьи об администрациях ряда областей, национальных республик. Не гнушаются выступать в журнале и министры и другие чиновники правительства России. Год назад Тенечкина избрали в торгово-промышленную палату заведующим отделом маркетинга. Успешно справлялся. С начала этого года его журнал из полугодового стал ежемесячным. Даже приложение появилось - "Гильдия". Риелторские фирмы рекламируют в нем свое честное отношение к купле-продаже офисов, квартир, складских помещений. Одним словом, дела шли в гору.
   В начале недели он должен поехать в Саранск на выставку торгового оборудования. Деньги получил в кассе палаты наличными на командировку. Билет был заказан на скорый поезд "Жигули" до Рузаевки. Предполагалось, что на узловой станции его встретят саранские коллеги по торгово-промышленной палате Мордовии. Но, в последний момент, перед поездкой на вокзал, около 15-00 к дому подкатил служебный джип. Водитель посигналил, вышел, поджидая шефа. Тот появился в замшевой ветровке и такого же цвета и материала кепке, и машина укатила.
   Рудаков сделал хорошую затяжку и стал выпускать дым даже не кольцами, а каким-то винтом. Станислав помнил, что в описании одежды трупа говорилось о замшевой ветровке и кепке.
   - На машину обратили внимание на посту ГИБДД на выезде на аэропорт Курумоч...
   Снова затяжка, последняя, и энергичное сминание окурка в пепельнице.
   - Это было в семь утра. В Саранск машина не прибыла. Работаем. Пензенские, мордовские ребята ищут.
   - Особые приметы? Я имею в виду осмотр тела...
   - Супруга говорила про кривой шов после удаления аппендикса. Но на этом месте, увы, побывало колесо вагона... Не избежал он поезда. Еще была родинка под лопаткой...
   Станислав чуть подался вперед.
   Рудаков усмехнулся:
   - Вместо родинки - вырезка. Словно опытный мясник поработал.
   - Ты мне случайно не пересказываешь Конан Дойля или Эдгара По?
   - Кто-то хорошо разглядел Тенечкина в бане, - оставил Рудаков без внимания реплику Станислава, - словно заранее составил подробный атлас особенностей тела жертвы. Но кто работал по этому атласу?
   - А если он сам все это инсценировал? - осенено предположил Станислав. - Он про себя все знает, Ну и подставил труп вместо себя, чтобы его не искали...
   В это время телефон на столе Салтыкова ожил. Хорошо, что нет сегодня Шувалова, ещеи раз благодарно, вероятно Всевышнему, подумал молодой следователь, а то бы тот выдал тираду по поводу сверх активной деятельности недавнего выпускника московского университета.
   Салтыков снял трубку. В ней потребовали капитана.
   - Да! Я здесь! - рявкнул Рудаков. - Пусть поднимется в 527 кабинет. Да! В прокуратуру.
   И пояснил, уже Станиславу:
   - Это я вызывал свидетельницу. Чтобы не повторяться, пусть нам двоим все и расскажет.
   Через некоторое время в дверь постучали. Михаил встал и открыл ее.
   На пороге кабинета показалась женщина. Еще очень молодая, из разряда тех, кого долго зовут девушками. С хорошей фигурой.
   - А Катенька! Входи, вот сюда можешь положить свою сумочку.
   Рудаков предложил стул вошедшей.
   - Екатерина Шершова, бухгалтер издательства "Поволжье-Бизнес", - представил он Станиславу посетительницу. А ей указал на следователя. - Следователь прокуратуры Салтыков, он занимается вашим делом...
   - Мне это все равно, - почему-то с вызовом ответила Шершова, - я должна бояться только ревизии. Но у меня все чисто.
   В подтверждение того, что она уверена в себе, свидетельница резко повернула свою маленькую аккуратную головку в сторону Станислава, взметнулись ее коротко остриженные волосы. Станиславу понравился этот взмах головой. Отчаянный и наивный.
   Но повестку она протянула Рудакову. Разбирается, кто выписал, тот и отмечает. Разбирается, да не совсем! И невдомек ей, подумал Станислав, что он тоже здесь не последнее лицо, что может ее задержать от имени прокурора. И тут же неожиданно поймал себя на сладостном удовлетворении от мысли о собственном всесилии. Он покраснел и потупил глаза. Но глаза почему-то уперлись в обтянутое тонкой тканью бедро женщины. Взгляд скользнул по обнаженным коленям...
   - Мне необходимо через час быть в банке, - услышал Станислав голос обладательницы приятных ног, - сегодня пятница. После обеда все банковские шишки на уикенд отправятся. Без их подписи счета, что?
   - А как вы, уже почти неделю, проводите операции без своего шефа? - поинтересовался Рудаков.
   Станислав понял по его тону, что Шершова уже знает про труп.
   - Он и подписал бумаги с расчетом на неделю, - Екатерина пристально посмотрела на следователя прокуратуры, давая понять, что наконец его узрела. - И, при том, за Тенечкина остался коммерческий директор Черпалов.
   При фамилии еще неведомого Станиславу директора она густо покраснела. Святая простота! Ах, вот он какой треугольничек!
   "Не искомая ли, - подумал молодой следователь, - это точка на координате преступления? Похоже, эта точка заметно махнула хвостиком, как мышка".
   - Так вы меня не будете долго задерживать? - вернулась к своим банковским заботам молодая женщина. Теперь она вверяла их только капитану Рудакову.
   - Так мы еще и не начинали разговор, - ответил тот.
   На сознание Станислава опустился туман. Но в этом тумане он, Салтыков, видел, что Рудаков симпатизирует свидетельнице. Сколько же этой Шершовой симпатизировало в ее жизни человек? Сколько мужчин? И Станиславу захотелось отчаянно вытащить свои мысли на поверхность тумана, любым способом!
   - Я думаю, мы вас задержим по подписке о невыезде, - вдруг услышал он свой голос. - А там, какой приговор вынесет суд ...
   Станислав вздохнул. Удивительно, но он почувствовал озарение: туман рассеялся и дело для него оказалось законченным!
   Рудаков чуть не подскочил на своем стуле. Он как-то отстранено вертел в руках пропуск-повестку Ширшовой и в упор смотрел на коллегу из прокуратуры. Он знал, что Станислав не был равнодушен к женщинам. Но не до такой же степени, чтобы молоть чепуху! Ведь только стал входить в дело! Ну и работничек прокуратуры!
   Но Станислав перегнулся через стол к Шершовой, еще не успевшей отреагировать на задержание, и спросил:
   - Екатерина Васильевна, Черпалов и Тенечкин были одного роста?
   Женщина растерянно кивнула головой.
   - И вы с обоими делили кровать?
   И вновь неожиданно послушный кивок головой, словно Станислав загипнотизировал ее, и он намеревался в таком ее состоянии уличить во всех преступлениях по транспорту отчетного месяца второго квартала.
   - И у Тенечкина под левой лопаткой была родинка?
   Безмолвное подтверждение.
   - А убит Черпалов!
   - Я здесь ни при чем! - неожиданно очень бурно прорезался голос у Шершовой. - Это все Тенечкин! Но и он не убивал!
   - А забивали в землю палаточные колышки вы вместе с шефом? - продолжал Станислав.
   - Меня не было там!
   - А Тенечкин улетел позавчера... ну, скажем, в Испанию?
   У Екатерины округлились глаза:
   - Господи, откуда вы все знаете? И про Испанию?
   - Старший лейтенант Рудаков, оформляем официально допрос Шершовой! Я вызываю стенографистку.
   Допрос произвел фурор в здании транспортной юстиции. В 527 комнату соизволил подняться даже сам прокурор, который только одобрительно покачал головой, ведь Салтыков почти окончательно расставил все точки в деле происшествия на железнодорожном полотне. Через четыре часа был найден водитель Тенечкина - богатырского телосложения молодой детина, который по приказу шефа утюжил Черпалова трубой. Звонок в аэропорт подтвердил, что человек по документам Черпалова вылетел два дня назад в Испанию.
   Станислав по праву сам ковал железо, пока оно было горячо.
  
   Долгий допрос Шершовой позволил нарисовать обычную картину делишек в частной фирме, когда ею заправляют люди ловкие, беспринципные, алчные. Тенечкин, предчувствуя конец своей деятельности как бизнесмена, а она опиралась на вымогательства солидных сумм у фирм, желающих получить статус и привилегии члена торгово-промышленной палаты, уже давно через подставные компании часто, но не крупные суммы, переводил деньги в Швейцарию.
   Часть допроса была проведена в квартире Шершовой, и при обыске была обнаружена крупная сумма валюты, предназначенной на вывоз из страны. Рядом лежал заграничные паспорта, выписанные на ее имя и Тенечкина.
   Капитан Рудаков, изумленный крутым поворотом дел, со страхом взирал на Салтыкова. Словно оживший Шерлок Холмс!
   Объявился водитель Тенечкина. Его привезли к четырем часам дня. Тот рассказал, что возил своего шефа в Солнечное, деревню недалеко от Инзы. У тетки водителя они жили два дня и затем Тенечкин улетел за бугор. А через день он со своим безработным братом, уложил Черпалова на рельсы. За двадцать тысяч долларов, отданных бухгалтером Шершовой. Но он клялся, что к тому времени коммерческий директор был уже мертв.
   Этот факт был подтвержден актом судмедэксперта. В нем говорилось, что Черпалов был отравлен большой дозой героина. Сердце не выдержало. На пальцах умершего были следы означенного наркотика, а дома в ванной был найден шприц - двадцатка.
  
   - Чем же Черпалов вам мешал? Почему вы заставили его кольнуться на смерть? - спросил Станислав Шершову.
   - Он нам не мешал, - удивленно вскинула Шершова на Станислава свои прекрасные глаза, и у молодого младшего советника юстиции замерло сердце, - он помогал делать деньги.
   - Вот здесь-то я ничего не понимаю! - воскликнул Станислав. Но если быть точным, он до сих пор не мог понять, откуда к нему пришло озарение? - Должны же быть мотивы самоубийства и инсценировки убийства? Вы же, Шершова жили с... обоими! И ваш шеф Тенечкин злился?
   - С обоими живут в квартире, когда хотят, чтобы она была красивой! - дерзко ответила Шершова. А чтобы женщина была красивой, ее никому не доверяют... В больших делах не злятся, - сказала она назидательно, - в больших делах считают.
   - И в этой считалке Черпалов оказался лишним? - предположил Станислав. А сам подумал, что на него уже еще производят впечатления и бедра, и колени, и талия молодой женщины, хотя все это принадлежало циничному и расчетливому человеку (о Господи, изумительной женщине!), которому исполнилось только 27 лет, закончившему обычные бухгалтерские курсы.
   - Да не был он лишним! - уже раздраженная непонятливостью следователя, воскликнула бухгалтер.
   - Так в чем же дело?
   - Он сам ушел из жизни, а Тенечкин лишь воспользовался этим, чтобы уехать из России. Он и приказал положить мертвого Черпалова на рельсы своему водителю. Я же платила...
   Шершова говорила это тоном родителя, втолковывающего детям полезность манной каши. Но одновременно и сама казалась маленьким ребенком, не понимающим, почему родители сами не любят эту кашу?
   - А когда меня расстреляют? - вдруг спросила она. - Мной было много снято со счетов различных фирм. Это же расстрельное дело?
   - У нас мораторий на казнь, - сообщил Станислав.
   - Вот как? - удивленно посмотрела вокруг молодая бухгалтер. - И сколько мне сидеть?
   - По факту использования государственных средств в личных целях? Немного, если шеф из-за бугра наймет вам хорошего адвоката, - попытался ее успокоить Рудаков. По его тону чувствовалось, что к его симпатии к Шершовой примешалась и жалость. Да он готов, перед судом, на ней жениться! - подумал Станислав.
   - Адвоката? Наймет?- усмехнулась женщина. - Тенечкину самому надо будет нанимать адвоката. А лучше ему поискать - толкового врача: жить-то ему осталось недолго. Пусть продлит ему жизнь Да и я в тюрьме долго не продержусь...
   - Его убьют? - Станислав был готов предупредить убийство за границей и мысленно набрасывал телеграмму в Интерпол. - Лучше все расскажите по порядку...
   На этот раз вопрос вызвал у Шершовой не прорыв новых откровений про их дела в фирме, а насмешливую и угасающую улыбку. Мол, молодой ты, прокурор, не понимаешь ничего в этой жизни!
   Она попросила Рудакова разрешение закурить. Было видно, что ее переживания оказались очень далекими от сферы интересов этого молоденького прокурорчика, который считает, что "раскрутил" ее. Долго затягивалась, отрешенно глядя куда-то в окно. Затем погасила окурок:
   - Вы его не трогайте, - кивнула она на окурок. - Он может быть заразным.
   Станислав удивленно посмотрел на нее. Не женщина, а сплошной сюрприз!
   Шершова еще раз, но, как-то затравлено, усмехнулась и кивнула на бумаги на столе Салтыкова:
   - Вы, вероятно, не внимательно читали акт о смерти Черпалова. Он же не хотел жить по той же причине, как и не жить теперь долго Тенечкину. Да и мне тоже.
   Станислав искоса и недоверчиво посмотрел на Шершову и схватил в руки акт судмедэксперта.
   Да, в разделе оценки предсмертного состояния здоровья - анализа крови, были подчеркнуты четыре прописных буквы: "СПИД".
   Станислав почему-то вспомнил профессора кафедры уголовного права Патрина, который предупреждал, что нет легких дел. Все они отягощены человеческими страстями и пороками. И еще подумал, что в очень странном обличье предстал перед ним Его Величество Случай.
   Он посмотрел на часы. Время близилось к концу рабочего дня. Скоро ему идти с докладом к прокурору. И еще он обещал проводить Ларису. Но последнее ему не расхотелось.
  
   Самара, 2002 год.
  
  
  
  
  
  

ДЕЛО ИНВАЛИДА

Рассказ

  
  
   Смотреть на все это было жутко. Но все смотрели. Видеофильмов с извращенными убийствами хватало: на каждого смотрящего приходилось не меньше десятка в их жизни. Здесь, в лесопосадке, находилось двенадцать человек - опер группа Самарского линейного отдела транспортной милиции, свидетели, которые нашли труп, водитель автомашины и он, Салтыков, следователь транспортной прокуратуры, младший советник юстиции. Было его дежурство. И было шесть часов 22 минуты.
   - Она передвигалась на своей коляске, - говорила одна из свидетельниц, пенсионерка, копавшаяся на своей даче еще с марта. В трехстах метрах от места происшествия находился ее участок с поставленной на аккуратные бетонные блоки цистерной. Зимой пенсионерка набивала ее снегом - лучшей поливной водой для внесенной в грунт массы саженцев.
   - Ее звали Марго, - словно вспомнив, сказала дачница.
   И чтобы не оставалось сомнений, кого так звали, свидетельница показала рукой в сторону трупа.
   Конец апреля был жарким, словно перенесенным на несколько дней разгаром июля. Дачники радовались теплу, но проклинали пыль, поднимаемую бесконечной вереницей машин, тянувшихся с длинного моста через железнодорожное полотно и реку Самарка.
   - А где она проживала? - задал вопрос майор милиции, следователь уголовного розыска того же отделения Дыров.
   Сейчас свидетельница покажет на микрорайон у автостанции Аврора, подумал Станислав, и мог бы улыбнуться правильности догадки, не будь перед ним растерзанного тела жертвы.
   Однако дачница указала рукой в противоположную сторону: в сторону трубы котельной.
   - Где-то на Партизанской... Сама-то я живу в городе.
   По местной топографии это означало, что отсюда не ближе железнодорожного вокзала.
   Фотограф Гриша, которому на вид было уже за пятьдесят лет, лысоватый, но улыбчивый даже в таких ситуациях, которые были для него нормой, кружился с камерой, словно ворон, озаряя мгновенными вспышками тело убитой женщины. Рядом валялась ее никелированная коляска, по всей видимости, полученная по какой-то зарубежной спонсорской программе.
   Кровь, вытекшая из-под нее и уже застывшая, выхватывалась во время вспышки причудливым пятном в виде крысы с очень толстым хвостом.
   Ног у Марго не было. Она потеряла их в детстве, когда ее везли в служебном ЗИМе отца, председателя городского комитета народного контроля. Машина врезалась в огромный БелАЗ. Так же когда-то погиб и первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Машеров. Родители не выжили, и Марго воспитывалась у тетки. Когда девушке-инвалиду исполнилось девятнадцать лет, умерла и тетка. Для сироты началась жизнь беспризорной. Она облюбовала себе один из удобных спусков в подвале соседнего дома, а квартиру захватили предприимчивые соседи. Несколько раз Марго, из уважения к памяти ее отца, водворяли в загородный Дом инвалидов, но девушка "сбегала". Обо всем этом Станислав узнает позже, а сейчас перед ним лежала тридцатилетняя женщина, на вид - все шестьдесят, которая была зверски убита после изнасилования.
   Кто мог пойти на это? Без сомнения, тот, кто был жесток, неуправляем, и... труслив.
   Салтыков мог с уверенностью предположить, что покусившимся на "прелести" инвалида могли быть или закоренелый преступник, отсидевший в зоне лет десять, и увидевший беспомощную женщину в этом укромном месте, или подросток-недоросток, у которого буйные эротические фантазии и стеснительность привели к нападению на эту женщину.
   Что же убийца оставил после себя?
   Свою кровь. Под ногтями Марго, забитыми грязью, осталось место кусочкам кожи с лица насильника. Руки у обезноженных инвалидов натренированные, необычайной силы, а пальцы цепкие.
   Сперму на грязной юбке.
   Это уже много. Но и очень мало в полутора миллионном городе.
   Сейчас криминалист осматривает коляску и прикладывает прозрачную пленку для дактилоскопии. Если пальчики оставлены преступником, то уже пол дела сделано.
   - Не так уж все безнадежно, - подошел к Станиславу Дыров, после того, как криминалист торжествующе кивнул им головой, - думаю, найдем мерзавца! Ну а ты как, Салтыков? Это у тебя второе дело? Говорят, что свое первое убийство ты раскрыл сидя в кабинете? Потрясающие способности!
   И Дыров хохотнул. Он даже попытался похлопать по плечу молодого следователя прокуратуры. Но Станислав резко отклонился, и рука майора повисла.
   - Гордый, ну-ну... Какие будут указания, товарищ прокурор?
   Дыров тот час же записал Салтыкова в список строптивых. И уж, конечно, указаний не ожидал.
   - Акт осмотра и протоколы, - спокойно ответил Салтыков, - пришлите, пожалуйста, в прокуратуру, на имя прокурора.
   - Нарочным? - с издевкой отреагировал Дыров.
   - Как положено.
   Снова в голосе Станислава ни малейшего желания поиграть в эмоциональный пинг-понг.
   - Как положено, так и трахают девку...
   Дыров, невысокого роста, пухленький, розовощекий, азартно ударил по ладони одной руки кулаком другой.
   В этот момент Гриша, оторвавшийся от поисков новой точки съемки трупа, поднял камеру в сторону Дырова и щелкнул затвором фотоаппарата.
   - Гарный снимок буде товарищ майор! - похвалил он себя.
   Это разрядило обстановку. Все засмеялись, а дачница и другие свидетели поразились неожиданному веселью милиционеров. Здесь горе, труп, а эти ржут. Разве такие найдут насильника? Как же, ждите!
  
   Вечером, после сдачи дежурства, прокурор вызвал Салтыкова к себе.
   - Будешь заниматься убийством женщины-инвалида. Ты же был там...
   Он снова стал пересматривать полученные из РОВД материалы.
   - А это что за хренетень?
   И показал Станиславу снимок, где Дыров демонстрировал блатной сексуальный жест.
   Станислав посмотрел и усмехнулся, подсунул таки Гриша фото. На заднем плане увидел себя хмурого и не выспавшегося. Такие вот Пинкертоны пошли.
   - Дыров в своем амплуа? - скорее утвердительно сказал, чем спросил Полянин. И в упор посмотрел на подчиненного. - Ладно, я ему сделаю то же самое, что на фото, но, по-другому, с извращением! Он у меня давно просится на доверительную беседу. Есть какие-нибудь соображения по делу?
   Однако после этого вопроса прокурор придвинул к себе справочник телефонов и стал выискивать какой-то номер. Соображения Салтыкова, казалось, его не волновали.
   Станислав поделился своими мыслями о зеке и об "отвязанном" подростке.
   - Не пойдет! - Полянин неожиданно отложил телефонный справочник - Зек осторожный после отсидки, не будет разбрасываться семенным материалом на радость экспертам. Если не вахлак окончательный. А пацан с нетерпеливым стручком не осилит женщину, которая может ходить на руках.
   Полянин вышел из-за своего стола.
   - Под ногтями кожа. Следы остались на лице. Но в Самаре примерно сто тысяч мужиков сорокалетнего возраста. А сколько мне лет?
   - Мне сорок четыре, - ответил сам себе Полянин. - А думаешь, не хочется с разбегу трахнуть деваху, да помоложе? Хочется, факт!
   Станислав удивленно взглянул на него.О таких откровениях профессор кафедры уголовного права Патрин не говорил на своих лекциях. Но вспомнил практикантку в лифте, когда месяц назад они ехали одни. Ведь у них почти все сладилось. Жаль, что их здание не небоскреб в деловой части Нью-Йорка! Нет, не жаль, его разбомбили...
   - Но в чем мое алиби? - гнул свое Полянин. - В том, уважаемый, что у меня по горло работы, на мне форма, вечная форма! И я не люблю инвалидов, понимаешь, не извращенец!
   - Значит, по-вашему, это...
   - Все правильно, - закончил за него Полянин, - быстро разбогатевший, но сексуально озабоченный "новый русский".
  
   Что делать молодому сотруднику прокуратуры, когда он уходит с дежурства в свою однокомнатную квартиру? Или упорно читать труды по криминалистике, или возиться у плиты. Кухня была огромной, и Станислав поставил здесь кушетку, которую соседи вытащили на лестничную площадку, чтобы выбросить. Он лежал, рассматривая потолок, который осыпался мелом. Нужен ремонт.
   Полянин был мужиком! Он выбил у начальника железной дороги квартиру для своего молодого сотрудника. Тот держал три однокомнатные для диспетчеров. И что сказал начальнику дороги Полянин? "Павел Семенович, хочешь, я выложу перед тобой 400 тысяч рублей! У меня есть на сберкнижке. Но давай эти деньги отложим про запас. Ведь ни ты, ни я не вечны в этом празднике должностей. Если министры не держатся долго, то, что говорить о нас? Для диспетчера ты всегда выбьешь жилье - это производственная необходимость. А для молодого человека с юридическим образованием кто даст? Он еще не прокурор, он вчерашний студент. Он смотрит на мир еще глазами птенца! Даже пять лет борьбы за квартиру сделают его изворотливым и циничным. А на работу - на то, чтобы твою дорогу оберегать, - у него не будет времени! Или ты хочешь, чтобы он женился на дочке "нового русского", которая страшна и избалована, а домашний прокурор им ох, как нужен! Или чтобы столковался с криминальным дядей, потому что красотка-жена с длинными ногами попросит комфортной жизни? Красный диплом и там ценят!" "Ладно, почти уговорил, - согласился Строгов, - но не стал бы ты просить за обычного мальчишку, так ведь? Скажи, что он твой дальний родственник, и все встанет на свои места!" "Он мне родственник! - с готовность признался Полянин. - Еще какой! Первое же дело с трупом раскрыл за пять часов, не выходя из кабинета!"
   Станислав не знал об этом разговоре, но сосед по кабинету, старший советник юстиции Шувалов, просветил:
   - Ты Салтыков, а прокурор - Щедрин! Это же надо, через семь месяцев выбить тебе хату! Восходящая звезда! Так и заявил начальнику дороги: мол, гений сыска у нас завелся.
  
   Неожиданно Станислав подскочил от взрывной мысли. Прокурор признался, что мог бы трахнуть деваху, если бы не форма! А без формы? Но, ведь, еще и убить?
   А почему вчера позвонил Шувалов и просил отпуск за свой счет? Почему не пришел сам? И голос у него был не нарочито веселым, а в нем слышался какой-то страх.
   Нет, Славик, называл он себя в момент озарения, ты уходишь в сторону. Шувалов пятнадцать лет работает в прокуратуре, не будет оставлять после себя массу следов. Он же не последний идиот! Ну, не совсем приятный мужик, это есть. Дыров, ведь, тоже не из джентльменов! Но не вешать же на всех, с кем тебя сталкивает жизнь, первое попавшееся преступление!
   Однако внутренний голос, как заведенный, твердил: "Шувалов мог! Такой может!"
   Какой такой?
   Замкнутый, раздраженный. По отдельным телефонным звонкам, когда Шувалов сумрачно смотрел на него, выслушивая какой-то домашний нагоняй, можно было понять, что в доме у него не все в порядке. Станислав во время таких сцен старался выходить, но, закрывая за собой дверь, слышал, как Шувалов шипел:
  -- Ты что себе позволяешь, дура, это же прокуратура! Да еще сосунок здесь...
   Это в его, Салтыкова, адрес.
   Впрочем, это мелочи.
   Как и мелочи то, что канцелярский прибор в виде узкой горизонтальной коробки с секциями был весь залеплен наклейками от пакетов с презервативами. Голые грудастые, шоколадного цвета девицы в позах готовности к сексу. И кассеты с порнухой, которые реквизировали у продавцов ларьков, обязательно одна-две оставались в ящиках письменного стола Шувалова. И его плотоядные взгляды на женщин, которые заходили в кабинет, и которым, при случае, Шувалов отпускал комплименты с далеко идущими намеками...
   И, все-таки, хорошо же ты начинаешь службу, если коллеге по работе приписываешь такое изуверство?
  
   Станислав решил освежить голову и, схватив сумку-визитку с двумя тысячами рублей, выскочил из дома. Тот был новый, и заасфальтированная площадка была еще черной, не заезженной тысячью следов от шин. Молодой человек вышел к краю проезжей части и поднял руку перед мчавшимся такси. Но машина с высоким "гребешком" на крыше о квартирах, промчалась мимо. Зато следующая машина остановилась. Это была восьмерка дознавателя транспортной милиции Михаила Рудакова. Станислав пригнулся, а Михаил приоткрыл дверь:
   - Такси на Дубровку вызывали? Ты куда, прокурор?
   - Перекусить куда-нибудь.
   - Куда-нибудь - несерьезно. Я еду к ребятам в Красноглинку, там есть хорошая шашлычная. Садись, рванем с ветерком...
   Чувствовалось и по манере вести "Жигули", и по тому как она мягко и стремительно неслась по улицам, четко реагировала на все команды водителя, не говоря о тормозах, что Рудаков любил машину, как опытный наездник своего коня. И холил, и учил, и требовал.
   Станислав ска­зал об этом. Рудаков оценил искренность восхищения им и его машиной и за всю дорогу поведал массу интересных сведений о марках машин, их стоимости и возможностях. Но при въезде в поселок, центр городского района, вдруг спросил:
   - Что у вас там с Дыровым? На что ты ему наступил? Он в кабинете начальника разразился проклятиями в адрес молодых сосунков, которых надо сначала гонять в спецназе, а затем сажать в кресла прокуратуры. Впрочем, о чем спрашивать, он со всеми новичками такой. Это тест такой: ПЧД - Пройти Через Дырова...
  
   Шашлычная находилась в кирпичном гараже. Тот примыкал к двухэтажному зданию с вывеской над входом: "Арагви". Это был небольшой ресторанчик, который стал погружаться в темноту ночи. Станислав взглянул на часы - половина одиннадцатого вечера.
   - А что на втором этаже? - спросил Салтыков, не придавая вопросу профессионального значения.
   - Говорят, квартира хозяина, - ответил Рудаков не совсем уверенно, потому что впервые задумался над этим фактом. Теоретически Гоги Шенава мог жить наверху, но жил ли? Только на той неделе, рано утром, Рудаков видел его машину, выходящей из подземного гаража элитного жилого дома на Ново-Садовой улице. Здесь что-то не так...
   Мужчины скользнули взглядом по окнам второго этажа. Все они были прикрыты белым пластиком жалюзи. Но сквозь едва приметные щели пробивался свет.
   Как только они вошли в зал, как к ним подскочил услужливый кавказец.
   - Вас ждут в кабинете, - сказал он на чистом русском языке,
   И провел их через боковую дверь в небольшой кабинет для встреч, которые не должны бросаться в глаза. За столиком сидела очень красивая девушка.
   - Знакомьтесь, - представил ее Салтыкову капитан милиции. - Полина, бортпроводница. А это наш будущий генеральный прокурор Станислав.
   Салтыков приложился губами к ручке Полины и почувствовал приятный запах духов. Он, было, оценил вкус Рудакова, но тут же был поражен тем, что они завели сугубо профессиональный разговор с именами и направлениями маршрутов. Слово "наркотики" не произносилось, но обозначение "груз" мелькало.
   Принесли шашлык, подали бутылку хорошего коньяка, открыли коробку конфет производства местной фабрики "Россия", которую на корню закупила швейцарская фирма "Nestle". Полина отказалась даже пригубить напиток под предлогом того, что за рулем и ей через два часа в рейс. Только после этого Станислав вспомнил о припаркованной на площадке перед рестораном "десятке" "Жигулей". И неожиданно подумал, что девушка ему знакома. Когда она поднялась, и направилась к двери, Станислав вспомнил: он видел ее в университете в деканате заочного отделения.
   Михаил, проводив девушку, вернулся в кабинет.
   - Полина моя сестра, - с ходу сказал он, словно Станислав спросил его об их отношениях, - заканчивает пятый курс.
   - Нашего с тобой университета, - со вздохом облегчения, не все потеряно, сказал Салтыков. - Да, я видел ее. Не боишься втравливать сестренку в свою оперативку?
   - Может, я и боюсь, но ты спроси ее сам, - усмехнулся Рудаков. - Она прекрасные лабораторные сдает. А что говорить о помощи нам! Кстати, она заметила, как на второй этаж из зала поднимался наш один общий знакомый.
   - Кто?
   - Твой сосед по "камере" - Шувалов.
   Сердце у Станислава замерло. Точно так же, как при допросе Катеньки Шершовой, безнадежно больной СПИДом бухгалтерши издательства "Поволжье-Бизнес". Именно этот случай месячной давности имел в виду Дыров, намекая на гениальность младшего советника юстиции Салтыкова.
   Нет, невозможно поверить в то, что Шувалов в подозрительной "квартире" хозяина ресторана! Но сказал:
   - Миша, его необходимо задержать! Думаю, что он убил безногую инвалидку!
   Рудаков, только пригубивший коньяк, чуть не поперхнулся и во все глаза уставился на Салтыкова. Такое уже было, когда Станислав при нем приказал задержать Катеньку-бухгалтера. И раскрутил ее. Но ведь здесь же старший советник прокуратуры! Их коллега по работе! В какой-то послушности Рудаков дотронулся до кобуры, что была под его пиджаком, и загипнотизировано двинулся таки вслед за Станиславом. Они вышли в зал и направились к винтовой лестнице у входа, ведущей на второй этаж. Подскочил услужливый официант.
   - Деньги на столе, - сказал Рудаков.
   - Обижаете, - начал, было, официант, - но Станислав приложил палец к губам.
   - А, понимаю, - осклабился кавказец, - Роза и Вика свободны. Но они деньги любят...
   - Иди, ты тоже свободен, - сказал Рудаков.
  
   Второй этаж представлял собой небольшой холл с двумя диванами и четыре комнаты, в которые вели двери с полупрозрачными стеклами, за которыми угадывались очертания кроватей и людей.
   Почти все пустовали, кроме одной и молодые люди двинулись к этой двери, отстранив вставших было с диванов Розы и Вики.
   На кровати с высокими металлическими спинками лежал голый мужчина, на нем верхом совершала ритмичные движения обнаженная девушка. Она удивленно повернула голову в сторону вошедших. Мужчина, закрыв глаза, стонал в оргазме. Его руки были привязаны веревкой к спинке кровати.
   Когда Станислав шагнул ближе, то увидел Шувалова, на лице которого яркими полосами в момент экстаза налились две борозды. Одна длинная, почти во всю левую щеку, другая короткая, у подбородка.
   Девица прекратила движения.
   Шувалов открыл глаза, еще замутненные удовольствием. А все замечающий взгляд Станислава выхватил низкую тумбочку, на которой лежал клочок бумаги с остатками порошка и скрученные в трубочку новые десять рублей, взятые, по всей видимости, из банкомета.
   - Где твой сотовый, - спросил у Рудакова Станислав. - Звони своим, вызывай группу. А ты, жрица, - обратился он к проститутке, - как это сказать, черт побери! Нам нужна его сперма на анализ!
   - Да что я, дура что ли, голяком? - ответила она, равнодушно покидая клиента, - у него все в презервативе.
   Она быстро соскочила с кровати на пол и спросила у Салтыкова:
   - Мне-то что будет? Гоги обещал, что менты не должны нас трогать.
   Это прозвучало совершенно наивно и в противоречии с недавним контактом со старшим советником юстиции.
  
   А тот отошел от кайфа и пытался освободить руки.
   - Стерва развяжи! - крикнул он проститутке. Но, поняв, что от нее толка мало, перевел взгляд на коллегу по прокуратуре:
   - Ты понимаешь, что делаешь? Вообще, какого хрена ты сюда ввалился! Я в отпуске! Тебя же завтра же выгонят из прокуратуры, да и из города!
   - Это вас жена поцарапала?
   Шувалов мгновенно оценил подсказку:
   - Она, сука! Ты же слышал по телефону, как базлается! От такой хоть куда сбежишь!
   - Даже в придорожную полосу дач? - спросил Салтыков.
   В лице Шувалова произошли изменения:
   - Это ты о чем, сосунок? Ты что себе вбил в голову?
   - О Марго на инвалидной коляске, которую вы изнасиловали и убили!
   Шувалов было зашелся криком, но стал задыхаться и хрипеть.
   Затем неожиданно приступ прошел и он с тоской посмотрел на Салтыкова:
   - Ты кто?
   Затем, через долгую паузу:
   - Кто ты?
   Когда он был связан так, что руки у него находились на животе, почти в паху, его прислонили сидящим к спинке кровати. Где-то по городу мчалась машина с опер группой.
   - Ты позоришь прокуратуру! - тихо говорил Шувалов. - Да после этого Полянина снимут, а он ведь квартиру тебе выбил!
   - Допрос не я буду вести, - сказал Станислав. - Только после анализов. Но, как вы могли... Вам что, мало было этих?
   Он кивнул в сторону девиц. В приоткрытую дверь просунулись головы Розы и Вики. Они со страхом наблюдали, как двое клиентов связывали третьего.
   Послышался еще шум. Рудаков выхватил из подмышечной кобуры пистолет и передернул затвор. Проститутки с визгом бросились врассыпную.
   В комнату ворвался откуда-то появившийся сам Гоги Шенава. За ним двое рослых парней из охраны. Но Рудаков хладнокровно выстрелил в потолок. Все застыли.
   - Звонок сделан, господа, - сказал капитан милиции. - Не суетитесь. Нам нужен этот товарищ.
   Но слово "товарищ", с какой брезгливостью оно было произнесено, могло быть заменено другим, более соответствующим обстановке.
   - Своего замели...
   Сказал кто-то из охранников.
   - Нашли, где, - проворчал Гоги, но ретировался. Он обещал себе, что, если выберется из этой заварушки, то ни одного мусора привечать не будет.
  
   Самара 2003 г.
  
  
   2
  
  
   168
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"