Ведерников Сергей Иванович : другие произведения.

Пятицарствие Авесты Часть 3 Ухмылка Пандоры (продолжение)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Пожилая женщина-врач, осмотрев его, сказала укоризненно:
  - Что ж вы, молодой человек, не следите за своим здоровьем? У вас двустороннее воспаление лёгких. Вот так! Вам надо на стационар.
  - Может быть, подождём, доктор? Только что новые лекарства начал принимать.
  - Нет, мы ждать не будем. Вот вам направление, соберите, что надо, медсестра вам объяснит, и сегодня же, до полудня, будьте любезны быть, где надо.
  - Как скажете, - не противился уже Виктор.
  Вернувшись домой и собрав кое-какие вещи, к одиннадцати часам находился уже в приёмной терапевтического отделения, где вынужден был подождать, оказавшись свидетелем необычной сцены, происходящей там. Посреди комнаты стояла девчушка лет четырнадцати-пятнадцати, а около неё - медсестра в верхней одежде, как оказалось, со "скорой помощи", и немолодая уже женщина с измученным, усталым лицом, очевидно, мать ребёнка, бывшего в центре внимания медсестёр, появлявшихся и тут же исчезавших куда-то. Вскоре к девочке подошёл молодой доктор, осмотревший её и слегка насмешливо обратившийся к ней:
  - И что ж ты выпила? Какие таблетки?
  Медсестра со "скорой" передала ему какую-то упаковку.
  Виктор наконец понял, что девочка пыталась отравиться, а доктор, осмотрев упаковку, всё так же с лёгкой насмешкой вновь спросил ребёнка:
  - Что, жить устала? - потом помолчал и, не дождавшись ответа потупившейся девчушки, сказал: - Так ты ж ведь и не жила ещё.
  Потом он порекомендовал что-то матери пострадавшей и ушёл так же неспешно, как и появился, а Виктор подумал, что ему, не имевшему представления о специфике больничной повседневной жизни, трудно понять её особенности.
  Его наконец-то приняли и привели, уже переодетого, в палату; расположение её показалось удачным: окна выходили во двор, прилегающий к оживлённой улице, а в помещении было чисто, тепло и уютно. Палата была четырёхместная, три койки были заняты, а его, свободная, располагалась у окна, что его очень обрадовало, и он не преминул пошутить на эту тему, познакомившись тем временем с обитателями палаты, пожилыми людьми - каждому из них было уже за пятьдесят. Выяснилось, что двое были сердечниками: у одного - гипертония, а другой страдал сердечной недостаточностью; третий же больной оказался астматиком, и ему был знаком Виктор, с которым они когда-то вместе работали. К своему стыду, Виктор не мог его вспомнить, в чём и признался честно.
  - Ничего, ничего! - спокойно ответил астматик, которого звали Николай. - Ты по какому поводу здесь?
  - Воспаление лёгких.
  - Это десять дней. Вспомнишь.
  - Что ж, постараюсь, - улыбнулся Виктор.
  Он спал первые два дня, наслаждаясь этой возможностью, сдавал анализы, проходил процедуры, глотал таблетки и порошки, получая свои положенные четыре дозы пенициллина, но потом потянулись серые, однообразные больничные дни, скрашиваемые только ежедневными посещениями Веры, принёсшей ему мобильный телефон и научившей, как им пользоваться. Оказывается, в городе уже появилась мобильная телефонная связь, и он теперь изредка звонил детям, радуясь общению с ними. Общение же с соседями по палате было обыденным, не вызывавшим большого интереса не только с его стороны, но, очевидно, и с их, поскольку каждый жил своими проблемами, своими болями.
  Первый из них, Константин, больной сердечной недостаточностью не особо мучимый процедурами и лекарствами был спокоен и флегматичен, терпеливо перенося положенный ему срок; второго же - астматика Николая - с утра терзали уколами, процедурами, капельницей, и, по его словам, он находился в больнице уже около месяца, а улучшение так и не наступало. Однажды рано утром Виктора разбудила какая-то суматоха. Очнувшись, он увидел, как Николая под руки выводят из палаты дежурные медсёстры. Торопливо одеваясь, он терялся в догадках по поводу случившегося, но когда вышел в коридор, то несколько успокоился, увидев стоящего на своих ногах соседа, которому делали укол.
  Очевидно, укол не подействовал и больной продолжал задыхаться, но терпеливо сносил все манипуляции медсестёр, а наблюдавший это Виктор не выдержал, сказав громко:
  - Дайте вы ему кислород!
  Его возглас остался без ответа, и он, видя, что Николай не поддержал его, вернулся в палату, где лёг в постель и вновь заснул. Проснулся, уже разбуженный на укол, когда астматик спал, и лишь позднее, после процедур Виктор спросил его о том, часто ли у него бывают такие приступы.
  - Да бывают иногда, - отвечал тот, покорный своей участи. - Я ведь тут каждый год лежу последние пять лет. Иногда не по одному разу. У меня квартира в Тульской области, летом там живу. Мне там лучше, наверное, кислорода больше.
  - Так что ж туда совсем не уедешь? - спросил четвертый обитатель палаты с примечательной фамилией Майданников.
  - А ты что не уедешь?
  - Куда? Некуда мне ехать. Нету у меня квартиры на материке, и уже не будет.
  - Что так? - поинтересовался Виктор.
  - Так получилось: на работе - не дали, собирался кооперативную приобрести - не собрался, купить хотел - не успел.
  - Как это - не успел?
  - Дефолт грянул. Пропали все мои сбережения.
  - А много было?
  - Много. Около двухсот тысяч.
  - Это на советские деньги?! Вот это да! - раскрыл рот Константин. - Это ж двадцать "Волг" можно было купить в то время!
  - Можно было...
  - Так что ж ты жмотился: ни квартиры, ни машины.
  - Машина, положим, есть, а вот квартиру приобрести мы с женой всё откладывали. Детей у нас нет. Оба работали, думали - успеем. Я уже на пенсии был, но ещё работал. Конечно, можно бы было ещё что-что сделать, если бы пенсия была большая.
  - Да она у всех, наверное, одинаковая, - отвечал Константин.
  - Не скажи, - покачал головой Майданников. - Это мы, кто работал в Мингазстрое, то есть строил газопроводы, остались ни при чём.
  - И долго ты там работал? - спросил Виктор.
  - С шестьдесят восьмого года. Я ещё в Коми начинал, под Ухтой, на "Северном сиянии". Жена - в техотделе, а я - сначала сварщиком, потом мастером, прорабом. Работали за идею, часто переходили из одной конторы в другую.
  - Теперь уже не работаешь? - поинтересовался Константин.
  - Видишь, какой из меня работник, - усмехнулся Майданников. - У меня тут товарищ по старой работе есть, недавно на пенсию вышел. Так вот, ему пенсию начислили уже не по советскому периоду, а по последним годам, когда он работал в Газпроме. Так его пенсия вместе с дотацией раз в десять больше моей. Он в газовой промышленности меньше десяти лет, а я - тридцать. Вот такая справедливость.
  Все замолчали, а Виктор, желая перевести разговор на другую тему, спросил Николая:
  - Вот приступ у тебя был, что ж ты от кислорода отказался? Что, нельзя в это время?
  - Почему - нельзя? Мне давали иногда раньше.
  - А сегодня-то что?
  - Но ведь не дали же.
  - А ты просил? Не пойму я тебя.
  - Я тут на компьютере обследовался, так врач мне сказал, что возбудитель у моей астмы какой-то золотистый стафилококк.
  - Тебе антибиотики колют?
  - Нет.
  - А ты говорил об этом врачу?
  Николай пожал плечами.
  - Ну! Так ты долго ещё будешь задыхаться.
  - Конечно же, надо сказать, - поддержал Виктора Майданников.
  - А что, они не знают?
  - Может быть, не выяснили, может быть, анализы не брали.
  - Скажу, наверное, - неуверенно отвечал Николай.
  Вошла санитарка, делавшая приборку в палатах; протирая спинки кроватей, тумбочки, подоконники, она шутливо разговаривала с больными, смехом отвечая на нарочитые приставания Майданникова, отставшего от неё потом со словами:
  - Да вижу, девочка, что не я тебе нужен, а вот он, Виктор.
  Смутившись несколько, та быстро взяла себя в руки, ответила спокойно:
  - Вас вон сколько у меня в отделении, а позволь я что-нибудь этакое, мне быстро дадут под зад коленом.
  - Ну, извини, извини, лапонька, - улыбался мужчина, - я не собирался тебя обижать.
  Санитарка ушла, а Майданников, продолжая общий разговор, заговорил о том, что сегодня в отделение пришла ещё одна больная, муж которой, хороший его знакомый, утонул год назад на рыбалке, а она сама - здоровая, ядрёная женщина - давно ему нравилась, но вот он боится пойти с ней на интимные отношения - боится опозориться.
  - Что, сильно толстая? - поинтересовался Константин.
  - Дородная женщина.
  - Ты ж не пацан, должен знать: мышь копны не боится.
  - А вдруг у меня откажет в самый последний момент?
  - Есть очень простой способ, чтобы этого не случилось.
  - Какой? - с интересом спрашивал старый ловелас.
  Константин поманил его пальцем и, когда тот нагнулся к нему, что-то шептал на ухо.
  - Любопытно, - заинтересовался Майданников, - надо попробовать. Что ты смеёшься? - обиделся он на Виктора.
  - Да ну вас! - улыбался тот. - Старики уже, а интересы как у пацанов.
  - Ну не скажи, - возразил Константин. - Любви все возрасты покорны.
  После ужина Майданникова долго не было в палате. Занятый чтением Виктор уже собирался укладываться спать, соседи тоже спали, когда тот вошёл в палату и присел на свою кровать, раздеваясь. Тихо, чтобы никого не разбудить, он сказал Виктору, словно оправдываясь:
  - Засиделся с девчатами, вот. Здесь их трое, с кем я когда-то работал.
  Виктору показалось, что сосед немного выпил. Тот заснул, задремал и Виктор, но ненадолго: вскоре пришла медсестра делать ему укол. Но и после укола сон никак не приходил к нему, и он уже начал злиться на себя, но тут его внимание переключилось на то, как дышал Майданников, паузы между вздохами которого постепенно увеличивались. Он невольно начал беспокоиться и уже собирался позвать дежурную медсестру, но в это время сосед громко и уверенно пукнул, и это обстоятельство успокоило Виктора, решившего, что, если тот способен на такое, значит, жив. Однако паузы между вздохами больного становились всё больше и больше, и теперь у Виктора уже не было сомнений, что дело приняло серьёзный оборот и что он должен вмешаться. Кое-как одевшись, он вышел в коридор, громко позвал медсестру, а не дождавшись ответа, заглянул в их комнату. Там было пусто, пусто было и в процедурной. Позвав громко ещё несколько раз, он вернулся в палату, включил свет и разбудил соседей, не сразу понявших в чём дело, а потом кинувшихся к кровати Майданникова, переставшего дышать; лицо его уже явно отдавало синевой. Наконец появилась медсестра, тут же убежала куда-то, а затем вернулась и пассивно стояла около кровати.
  Виктор уже понял, что время упущено и Майданников мёртв, и с горечью спросил:
  - А где ж реанимация?
  Медсестра тихо отвечала:
  - Дежурного врача нигде нет.
  Она вышла, а вскоре они с санитаркой привезли высокую тележку, на которую попросили обитателей палаты переложить умершего. Постель под покойником была мокрой, и, после того как его увезли, санитарка вернулась, собрала её и вынесла из палаты, а следом пришла медсестра, предложившая больным спирт, от которого все отказались. Уже лёжа в постели, Константин сказал уверенно:
  - Вот то же самое ждёт и меня.
  - Всех это ждёт, - было ему ответом.
  Во время утреннего обхода Виктор спросил лечащего врача, пытаясь выяснить, будут ли какие последствия неоперативных действий медиков за ночное происшествие:
  - Вероника Павловна, что было с Майданниковым?
  Внимательно посмотрев на него, та ответила коротко:
  - Инсульт.
  Из её ответа стало понятно, что никакого разбирательства по делу не будет. Ближе к полудню около процедурного кабинета он увидел пожилую, женщину в верхней одежде, очевидно, жену умершего, разговаривающую со старшей медсестрой, и по выражению её лица было видно, что она заранее смирилась с таким поворотом событий.
  Подходил к концу срок его лечения в стационаре, и в субботу, а это был девятый день его пребывания в больнице, Виктор с утра ждал, что его направят на рентген, в надежде освободиться и воскресный день провести дома. Но близился полдень, а его никто не тревожил по этому поводу. Поняв, что придётся провести в больнице ещё двое суток, он, сердитый, всё же решил спросить медсестру, почему его обошли стороной, не послав на обследование.
  - Люба, больные ходили на рентген сегодня? - спросил он медсестру.
  - Ходили, - отвечала та.
  - А почему меня обошли стороной?
  - На твой счёт не было указаний.
  - Вот чёрт! - раздосадованно воскликнул Виктор. - Весь прошлый месяц без выходных, а теперь ещё и новый начинается так же.
  Однако делать было нечего, приходилось мириться с ситуацией, и он, не солоно хлебавши, вернулся к себе в палату, чтоб, скрепя сердце, коротать оставшееся время.
  Пришёл понедельник, и он сходил на рентген, и Вероника Павловна, вызвав его к себе в кабинет, сказала:
  - Ты здоров, можешь собираться домой. А поскольку выходной ты пропустил, извини, не по моей вине - срок есть срок, - то за больничным листом придёшь завтра. Надеюсь, ты понимаешь, что это на моей совести?
  - Вероника Павловна, зачем?! - воскликнул было Виктор, но тут же подумал, что глупо отказываться от такого подарка, и продолжил: - Впрочем, спасибо, большое! Я не думаю, что мне стоит отказаться, - улыбнулся он в ответ врачихе. Однако на другой день, когда он пришёл в отделение за больничным листом, лечащий врач встретила его хмуро.
  - Я как чувствовала, что с тобой у меня будут неприятности, - с досадой говорила она, протягивая ему листок.
  - А в чём дело? - спросил он озабоченно.
  - Я уж не знаю почему, но как раз вчера после твоего ухода в отделение пришла заместитель главврача. И ещё более странно, что её интересовал именно ты. В чём дело? Вы что, знакомы?
  - Что вы! С замом главврача я, уж во всяком случае, не знаком.
  - Странно... Но, как бы там ни было, она осталась недовольна.
  - Вероника Павловна, сделайте мне прогул, если это исправит ситуацию.
  - Всё, всё! - решительно отвечала она. - Надеюсь, обойдётся.
  За обыденными повседневными заботами незаметно подошло лето. Сын окончил школу, и Виктор должен был взять отпуск, чтобы отвезти его на экзамен в университет, поскольку Вере не было подмены на работе, чему он и был рад, надеясь наконец-то встретиться с Инной. Уже были куплены билеты до Москвы, уже собирались дорожные сумки, когда Виктору позвонил Колычев с просьбой помочь ему по делу. Эта помощь становилась уже обычной и не отнимала много времени; Евгений всегда выглядел бодрым и энергичным, каким привык видеть его Виктор, однако на этот раз бросалась в глаза его явная озабоченность. Виктор спросил о причине этого, и друг, хотя и неохотно, рассказал о том, что уже два месяца вынужден отдавать некую сумму денег рэкетирам с тем, чтобы некоторым образом оградить своё дело от непредвиденных неприятностей. О существовании рэкета в их городе было известно давно, ходили разные слухи, иногда довольно гнусные, но что это коснётся Колычева, Виктор и предположить не мог, поэтому спросил импульсивно:
  - А что, ты не мог отказаться?!
  - Ты знаешь, кто стоит за этим? Всё не так просто. Самому защититься вряд ли удастся, а на другую защиту надеяться не приходится.
  - А милиция?
  - Не смеши меня. Милиция всем и заправляет. Нет, конечно, не вся милиция, но кое-кто из её руководства. Платят все, кто имеет своё дело или торгует.
  - Н-н-да! - только и сказал Виктор.
  - И всё бы ничего, но они уже вторично поднимают мзду. Если так пойдёт и дальше, мне не будет смысла заниматься делом.
  После этого разговора в душе у Виктора остался неприятный осадок, впрочем, забывшийся вскоре, оттеснённый заботами и волнениями, связанными с поступлением сына в университет.
  Дочь, к тому времени уже закончившая учебный год, вынуждена была ждать отца и брата, занятых своими заботами.
  Закончив дела в университете, Виктор смог наконец выехать с детьми к себе на родину.
  Через сутки они были уже на месте, где всё было так же, как и в прошлый его приезд; только мать, ещё более постаревшая, встретила его как-то по-другому. Ему вначале была непонятна причина её некоторой отчуждённости, неприятно угнетавшей его, но сестра Лида говорила ему, что порой мать настолько теряет память, что не узнаёт даже её. Живя зимой в городе, она уже никуда не выходит из квартиры, а после переезда в деревню всё чаще и чаще уходит из дома к усадьбе соседей, расположенной неподалёку, где растут две большие старые липы и где, по рассказам матери, прошло её детство и юность, где жили её родители. Когда её возвращают обратно, она настойчиво уверяет, что там живёт её мама, что с ней надо обязательно увидеться. Сдержанно встретив детей Виктора после приезда, не обративших внимания на необычное поведение бабушки, она на следующий день спрашивала:
  - Зачем соседские ребята сюда идут? - увидев возвращавшихся с речки своих четверых внуков.
  - Мам! Да ты что?! Это ж внуки твои. Мои дети и Алексея.
  Она недоверчиво поглядела на него, но ничего больше не сказала.
  Через два дня после их приезда в деревню неожиданно на такси прибыла и Вера, повергшая своим приездом в смятение Виктора, уже намеревавшегося поехать в Ильинск. Видя его смущение, вызванное её неожиданным приездом, она полушутливо сказала:
  - Ты думал, я оставлю тебя на твой произвол? Фигушки! Никуда ты теперь от меня не денешься!
  - Да ладно тебе!.. Я просто не ожидал, что ты приедешь.
  - А я и рассчитывала на это. Вот и хорошо, что успела вовремя.
  - Перестань!
  - Ладно, ладно. Где дети?
  - Да где ж им быть?! На речке, конечно.
  - Ну что ж, пойдём, хочу поглядеть на них.
  Он перенёс её большую дорожную сумку в сени и вернулся обратно.
  - Ты не хочешь увидеться с Лидой и матерью?
  - Потом. Мне сейчас нужен ты и дети.
  Они направились в сторону спуска к реке по переулку, широкому и усаженному с древних времён тополями и черёмухами; но перед склоном к речке, перед зарослями молодых черёмух, она неожиданно потянула его в сторону от тропинки по высокой некошеной траве, брызжущей густой пыльцой, колыхающейся жёлтым облаком после их прохода, и, обняв его, потянула за собой, падая на спину. Потом она сказала спокойно, глядя в небо:
  - Господи! Я столько мечтала о таком, что сейчас случилось: я здесь - дома, ты - со мной, дети - рядом.
  - Ты что? - спросил он участливо, видя наливающиеся слезами её глаза.
  - Успокойся... Всё хорошо. Мне очень хорошо сейчас! И дети рядом, - повременив, повторила она, слыша крики и визг с берега реки.
  Через какое-то время попросила уверенно:
  - Поцелуй меня! Я хочу быть сегодня совсем счастливой.
  Позднее, встав, она взяла его за руку, и они почти бегом спустились по крутому склону к берегу речки, поросшему старыми ивами, среди которых оставался прогал, где был причал местных рыбаков с их плоскодонками, с которых ныряли в воду деревенские ребятишки. Прошлогодний его мостик для забора воды, использованный ими как купальный, был унесён со льдом в половодье, а новый никому сейчас не был нужен: водопровод и скважину в этом году восстановили на средства какого-то спонсора, чьи родные жили здесь. Ещё на берегу, выпустив его руку из своей руки, она начала раздеваться, скидывая сначала кофточку, потом юбку, и, оставшись в купальнике, с разбегу бросилась в речку под крики и визг детей. Раздеваясь не спеша, Виктор наблюдал за происходящим в реке, за тем, как соскучившиеся по матери дети и радостные племянники облепили жену, и уже почти без сожаления думал о своей несостоявшейся встрече с Инной.
  Мать встретила сноху так же радушно, как всегда ранее, сразу узнав её вопреки сомнениям Виктора, а довольная приездом невестки Лида решила к вечеру истопить баню, мотивируя это тем, что всем надо помыться, в первую очередь матери и Вере - с дороги.
  После обеда мать с Верой сидели на скамье под окошком избы, о чём-то беседуя, а Виктор с детьми носили воду в баню с колонки, расположенной поблизости. В "первый пар", как говорили в деревне, мылись молодые и те, кто выносливее, поэтому Лида с матерью пошли мыться в последнюю очередь. Мылись они достаточно долго, и Виктор даже растерялся потом, когда Лида позвала его, чтобы он отнёс домой мать, сильно ослабевшую даже при той щадящей температуре, что сохранилась в бане. Неся на руках её лёгкое иссохшее тело, он вынужден был невольно отводить глаза, ему было отчего-то не по себе от её внимательного взгляда, словно она не воспринимала его собственным сыном, и это впечатление оставляло тяжёлый осадок в душе. А вечером, когда они сидели с Верой на той же скамье под окошком, жена сказала, что мать, показывая на него, когда он носил воду, говорила ей: "Вот мой муж". Тогда он понял, что его прежнее впечатление не было обманчиво.
  Задумчиво он сказал:
  - Да, совсем мать плоха стала. И Лиде с ней трудно. Хорошо ещё, что дети ей немного помогают, - имея в виду детей Алексея.
  - А моя бабка умерла тихо, словно заснула, - вспоминала Вера.
  Марфа Ивановна, бабушка Веры, была своеобразной деревенской русской женщиной, про которую нельзя было сказать, что она красавица, а пристальным взглядом даже можно было усмотреть в её образе отталкивающие черты. К старости на её верхней губе уже были заметны усы, лицо становилось всё более одутловатым, а кожа - белесой и рыхлой на вид. Но несмотря на все свои физические недостатки, она считала себя счастливой женщиной, вырастившей пять дочерей и одного сына, и умерла в конце концов в одиночестве через пять лет после похорон мужа. Все её дети разъехались - кто в город, кто на центральную колхозную усадьбу, а она никак не хотела уезжать из своей умирающей деревни, где уже мало кто жил, хотя до воды было далеко, к тому же летом в речке она не была чистой из-за коровьих выгонов, расположенных на её берегах, и приходилось носить её вёдрами из удалённого родника, которых было в изобилии в этих местах. Бывая в южном Подмосковье по своим делам, Виктор часто удивлялся, что там всякий родник называли "святым источником". Спрашивая о причине такого названия, он старался выяснить, имеется ли какая-то легенда, объясняющая святость родника, и в большинстве случаев никаких особых легенд по этому поводу не было. Тогда он понял, что святость родника заключалась уже в том, что он давал людям жизнь, просто так, даром. Дарил её им. Разве можно сказать, что "дар" и "род" не однокоренные слова? Прожившая долгую и трудную жизнь Марфа Ивановна редко стеснялась в выражениях, не считая ругательными некоторые непривычные в повседневной речи слова. Однажды она застукала их с женой на сеновале и нарочито строго прогнала Виктора по какому-то делу, сказав вслед:
  - Вы думали, что семейная жизнь только в том и состоит, чтобы ебстись да шанежки кушать?
  На другой день мать упала с крыльца. Подбежавшему на крик Веры Виктору стало плохо от её неестественно согнутой в запястье руки; а мать, поднятая с земли и пришедшая уже в себя после падения, спокойно отвечала на причитания взволнованной Веры:
  - Что вы расстраиваетесь?! Ну, смерть пришла... Ну, и что?
  Виктор осторожно выправил руку матери и, наложив шины, забинтовал её, а Лида, упросив соседа, колхозного шофёра, отвезла мать в больницу, откуда они вернулись часа через два; рука её уже была в гипсе. Она, перенервничавшая, вскоре после приезда заснула, а уставшая Лида, вздохнув, сказала:
  - Мне только этого не хватало: теперь за ней ещё больше придётся ходить. Спасибо Володьке - она говорила о соседе, шофёре, - довёз. Хоть бы ты машину сюда пригонял на отпуск, - говорила она Виктору.
  - Так дороги же оттуда нет.
  - Как нет?
  - Не построили ещё. Зимой только можно.
  Вечером к дому подъехала легковая машина, из которой вышла не спеша Инна.
  Оторопевший Виктор, отложив свои дела, поспешил на улицу, где сидела под окном Вера и читала книгу. Поздоровавшись отстранённо, как с незнакомыми людьми, Инна с видимым равнодушием рассматривала деревню, а водитель, вышедший следом из машины, направился к Виктору и, протянув руку, поздоровался доброжелательно; из его слов следовало, что брат его, учившийся в техникуме вместе с Виктором - он назвал имя, ничего не говорившее собеседнику, - узнав о его приезде в гости к матери, попросил передать, что завтра состоится встреча однокурсников, учившихся вместе с Виктором. И хотя раньше встречи проходили в Ильинске, на этот раз все решили собраться здесь, надеясь на встречу с ним. Ещё смутно понимая смысл происходящего, Виктор уже догадывался, что Инна пыталась таким образом встретиться с ним. Растерянный, он всё же спросил о времени и месте встречи и пообещал приехать вовремя.
  Попрощавшись, Инна со спутником уехали, а озабоченный Виктор присел рядом с Верой.
  - Поедешь? - спросила она.
  - Надо ехать.
  - А что такой?
  - Я просто не ожидал...
  - Как они узнали, что ты здесь?
  - Не знаю. Наверное, меня видели в городе.
  - Что ж, езжай. Они ведь из-за тебя здесь собираются. Когда встреча?
  - Завтра после полудня.
  - Ещё успеешь собраться. Ты ж на рыбалку наладился?
  - Да, пойду, покидаю.
  Он поднялся, взял спиннинг и только тут обратил внимание, что был уже в болотных резиновых сапогах, когда выходил к машине Инны. Пройдя на перекат реки, после нескольких забросов поймал пару некрупных щучек, но азарт к нему так и не приходил: было не по себе от той ситуации, в какой он оказался. Да, он был рад приезду Инны, как был бы рад увидеться с ней наедине, но в то же время ему было стыдно перед Верой, было стыдно лгать и что-либо умалчивать, и это угнетало его. В конце концов, надо было успокоиться, поняв, что другого выхода, как поехать на встречу с Инной, нет.
  На другой день, собравшись к полудню, Виктор вышел на дорогу, не спеша направился в сторону города, а через некоторое время его подобрала попутная машина, и через четверть часа он уже стучался в гостиничный номер Инны. Дверь открылась бесшумно, очевидно, не была закрыта, и лишь только Виктор ступил в комнату, как девушка повисла у него на шее, осыпав его поцелуями. Видя, что ему не удастся высвободиться из её объятий, он взял Инну на руки, ногой захлопнул дверь и перенёс девушку на кровать в глубь номера.
  Освободившись, она тихо говорила:
  - Господи! Я целый год ждала этого: обнять тебя, поцеловать, почувствовать тебя всем телом! И если бы я не приехала, мы бы не увиделись.
  В её словах явно прозвучала горечь.
  - У меня никого не было после тебя, а я ведь женщина, и мне пора быть матерью.
  Виктор молчал, не зная, что ответить девушке. Выше его сил было что-либо обещать ей, потому что он не был готов к этому, потому что даже не думал об этом, обязанный одной цели - заботе о детях; но и оставить её слова без ответа было нельзя, и он должен был ей это сказать.
  Её вздох больно ранил Виктора.
  - Я знала это, знала с самого начала. И не обвиняю тебя. Но иногда мне очень тяжело, хотя я сама виновата, что позволила себе полюбить тебя. Мама всё так же болеет и постоянно досаждает мне, требуя выйти замуж, мотивируя это тем, что хочет перед смертью понянчиться с внуком. Мой старый знакомый почти с детских лет, местный коммерсант, очень обеспеченный, любит меня и уже давно просит выйти за него, но я не могу этого сделать. Мне нужно было хотя бы ещё раз увидеться с тобой. И сейчас я очень рада, что мне это удалось.
  Уже за столом она продолжила:
  - У тебя красивая жена. Я чуть не заплакала от бессилия, оттого, что не могла обнять тебя там, в деревне. Жаль, я не видела твоих детей.
  - Они с племянниками пропадают на речке. А кто этот шофёр, что был с тобой?
  Она засмеялась весело:
  - Я попросила местного таксиста сыграть эту роль. Обстоятельно проинструктировала его. Как видишь, он справился. Кстати, взял с меня только за дорогу, - смеялась она.
  Они не выходили из номера двое суток, а потом, показывая ему билет на вечерний рейс автобуса, она говорила:
  - Теперь я спокойна. И даже если мы больше не будем вместе, я всё равно счастлива. Мне только хотелось бы, чтобы ты помнил: как только ты захочешь быть рядом, я всё брошу и приеду к тебе. Сейчас входят в моду мобильные телефоны, и хотелось бы иногда поговорить с тобой, но здесь пока нет такой связи.
  Виктор проводил её до автостанции и посадил на автобус, после чего, отыскав такси, вернулся к себе в деревню.
  Вера всё так же сидела на скамейке под окнами, что-то читая, словно никуда не отлучалась со дня его ухода. Он молча уселся рядом, после чего она спросила:
  - Ну как? Встретились?
  Повременив немного, она продолжала, как ни в чём не бывало:
  - А она красивая... - и, не дождавшись ответа, продолжила: - Эта женщина.
  Виктор внимательно посмотрел на жену, понимая, что та обо всём догадалась, и его поразил её тоскливый вид в блёкнущих лучах предзакатного солнца. Ночью он проснулся, разбуженный всхлипываниями Веры, тихо рыдавшей, и от этих рыданий вздрагивало всё её тело. Не зная, как ему вести себя в этой ситуации, он всё же решился осторожно положить руку ей на плечо, и она не оттолкнула её.
  Кончился его отпуск. Виктор вернулся домой, оставив Веру с детьми в деревне с тем, чтобы потом, к сентябрю, она проводила их в институт. Сам он, занятый делами, всё же смог побывать в мастерской Колычева, напряжённость в отношениях с рэкетирами которого возрастала. Вскоре после этого Евгений по телефону с тревогой в голосе попросил его срочно приехать в мастерскую, и Виктор, не теряя времени, сел в машину и поспешил на помощь другу. Подъезжая к гаражу, он с удивлением заметил, что прямо перед входом совершенно небрежно, мешая движению другого транспорта, стоит машина марки "Жигули" синего цвета, абсолютно ему незнакомая; эта нарочитая небрежность явно отдавала вызовом, что неприятно подействовало на него. Войдя внутрь, он мгновенно оценил обстановку в мастерской: в нескольких шагах от входа стояли трое мужиков с обрезками труб и арматуры в руках, а напротив них с монтировками - Колычев с Владимиром и Николай Петрович. Ещё не замечая вошедшего, один из нападавших говорил Николаю Петровичу:
  - А тебе, старик, лучше уйти, пока не поздно.
  - Он уйдёт, зато я пришёл, - отвечал Виктор.
  От неожиданности неправильно оценив обстановку, говоривший развернулся и взмахнул железкой, намереваясь ударить вошедшего. Перехватив его руку, Виктор резко вывернул её, подхватив падающий обрезок трубы, между тем как согнувшийся в пояснице налётчик застонал. Виктор, отпустив руку, толкнул его ногой в зад, отчего тот растянулся около стены, а рэкетиру, стоявшему в центре и потянувшемуся рукой за пазуху, сказал:
  - Ты не успеешь! - и покачал головой.
  Евгений с Виктором отобрали железки у рэкетиров и теснили к выходу всех троих, вместе с поднявшимся с пола налётчиком. Уже за порогом один из них сказал, угрожая:
  - Мы ещё встретимся! - а второй продолжил, обращаясь то ли к Колычеву, то ли к Виктору:
  - Ты сам подписал себе приговор.
  Дверь закрылась, и было слышно, как завёлся мотор, и машина отъехала от ворот мастерских.
  - Ты вовремя приехал, - сказал Евгений Виктору.
  - Да уж... - отвечал тот. - Слава богу, всё обошлось бескровно. Но дело, я вижу, далеко зашло.
  Он уселся за стол, сели и остальные.
  - Давайте-ка чаю попьём, - предложил Николай Петрович. - Не думал я, что мне придётся участвовать в боевых действиях на старости лет.
  - Так как же до такого дошло? - спрашивал Виктор.
  - Так и дошло, - отвечал, садясь, Евгений.
  Он налил чаю, положил сахар и отставил кружку.
  - Предел пришёл, - зло бросил он. - Несколько месяцев мы платили эту подать, а они всё увеличивали её и увеличивали. В конце концов нам стало невыгодно заниматься делом: мы не оправдывали своих затрат. В городе три мастерские, занимающиеся тем же, не считая единичных мастеров, и наша на лучшем счету. Очевидно, мы кому-то мешаем, возможно, обоим конкурентам.
  - Ну и что вы намерены делать дальше?
  - Будем держаться. Платить больше не будем, - отвечал Николай Петрович. - Даже при теперешнем состоянии власти этому безобразию должен прийти конец.
  - Ты слышал, что нашли Анатолия? - вмешался в разговор Владимир. - Помнишь, он пропал на вездеходе зимой?
  - Когда нашли? - удивился Виктор.
  - Да вот недавно. Нашли рыбаки, случайно, на берегу одной протоки.
  - Да, да, - подтвердил Колычев. - Я разве не говорил тебе? Что-то случилось с вездеходом. Он сжёг всё топливо и замёрз, видимо, заснул, пока горел костёр. Спасибо, ребята похоронили его там, хотя Тамара настаивает, чтобы мы перевезли останки сюда.
  - А что с вездеходом?
  - Вездеход удастся забрать только зимой, - отвечал Евгений, - если его не растащат летом. До него несколько речек и ручьёв, летом его не перегнать.
  - Может быть, нанять какую-то баржонку?
  - У нас просто денег не хватит. Вообще ситуация, в какой оказался Анатолий, похожа на нашу. Скорее всего, ему помогли погибнуть, ведь не зря предупреждали раньше.
  - А что Тамара?
  - А что Тамара... Увязла в своей секте. Поменяла трёхкомнатную квартиру на двухкомнатную, гораздо худшую, с доплатой, переехала туда с сыном, а деньги отнесла в секту. Сына своего туда же тянет, но тот - молодец! - уже может постоять за себя, ничего ей тут не обломится, - раздражённо рассуждал Николай Петрович.
  Они посидели ещё, попив чаю, а затем Виктор поехал домой, решив не возвращаться на работу - рабочее время подходило к концу. Уже по дороге он заметил, что его сопровождают те синие "Жигули", стоявшие ранее у мастерской Колычева, и было похоже, что их пассажиры нарочито выставляют напоказ своё преследование, окончившееся около дома Виктора, когда он припарковал свой автомобиль, решив впредь быть настороже.
  Между тем всё обернулось не так, как он предполагал. Через день, возвращаясь с работы, он так же оставил свой автомобиль, направляясь к двери подъезда, как вдруг услышал крики о помощи и стоны. Обернувшись, он увидел, что около торца дома, граничащего с забором детского садика, рядом с асфальтированной дорожкой, ведущей в садик, на газоне лежит молодая девушка, корчась от боли. Его торопливость была, очевидно, к месту, а нагнувшись над ней, он услышал:
  - Ой, больно! Больно!
  - Что с вами? - участливо спросил он. - Чем вам помочь?
  - Ой, больно, больно! - только и было ответом.
  Не зная, что предпринять, он решил вызвать "скорую помощь", но в это время мелькнула световая тень, а вслед за этим последовал удар по голове и Виктор потерял сознание. Он очнулся с сильнейшей болью во всём теле, от которой временами перехватывало дыхание, после чего он снова терпел её, стараясь отдышаться. Открыв глаза, Виктор вначале не понял, в чём дело, поскольку подумал, что левый глаз либо не открылся, либо чем-то закрыт, поэтому снова закрыл их, но, попытавшись взглянуть повторно, понял, что не видит левым глазом. Он лежал на дорожке, ведущей в детский садик; вокруг никого не было, не видно было даже прохожих, и, терпя невыносимую боль, он чувствовал скапливавшуюся во рту кровь. С большим трудом приподнявшись с земли, сел, нащупал телефон в левом нагрудном кармане, достал его, а убедившись, что тот цел, набрал номер "скорой помощи". Посидев некоторое время на асфальте, он с трудом добрался до скамьи около подъезда, где его и нашли работники "неотложки" и доставили в больницу.
  Его раздели до пояса, настаивая на том, что нужно снять брюки; он отказался, сказав, что ниже пояса его ничего не беспокоит, кроме небольших ушибов, а на вопрос, что же его беспокоит, ответил, что трудно дышать. Пожилая медсестра, посмотрев ему в лицо, сказала:
  - Да у него же губы синие. Что-то с лёгкими.
  - Так! Срочно на рентген, - скомандовал молодой врач.
  Тут же привезли тележку, предложив Виктору лечь на неё, но он отказался, заявив, что сможет дойти сам, поскольку сидя и стоя ему легче, чем лёжа. Рентген показал, что у него сломано шесть рёбер с правой стороны и сломанным ребром пробито лёгкое, а воздух из раненого лёгкого поступает в плевральную полость, поэтому трудно дышать. Кроме этого, никаких травм внутренних органов, к счастью, не было. Отправив обратно в травм пункт, его посадили на стол посреди кабинета, ничего не сказав, и он вынужден был сидеть, неизвестно чего дожидаясь, с болью в голове, с плохим зрением левого глаза, к счастью, медленно восстанавливающегося. Он закрыл глаза, утомлённый своей зависимостью от обстоятельств.
  - Здравствуйте, больной, - услышал он женский голос рядом с собой, поднял голову и, несмотря на боль во всём теле, снова пережил ту оторопь, какую почувствовал при неожиданной встрече с незнакомкой на площади в новогоднюю ночь.
  - Вы?! - только и смог он сказать, но тут же подумал, что женщина вряд ли помнит тот случай с поцелуем, и поправился. - Здравствуйте, доктор. Мне кажется, мы встречались.
  - Два раза, - ответила она неожиданно просто.
  - Два?! - удивлённо отвечал Виктор, но тут же спохватился. - Да, да, конечно!.. Мне надо было догадаться, что тогда, в книжном магазине, тоже были Вы.
  - А теперь, помолчите, - заявила она. - Я буду делать Вам операцию. Терпите, будет больно.
  - Я уже привык. Все встречи с Вами кончаются для меня болью.
  - Зря Вы шутите: я - серьёзно.
  - Я - тоже, - было ей ответом.
  Виктор всё так же сидел на столе посреди кабинета, а она что-то прокалывала у него на спине, что-то пришивала к коже, а потом та же процедура повторилась и на груди.
  Измученный и уставший, он сидел с закрытыми глазами, и лишь когда она делала операцию на груди, изредка поднимал глаза, чтобы взглянуть в её строгое, сосредоточенное и дорогое ему лицо.
  - Ну, вот и всё, - сказала она, наконец оставив его в покое. - Сейчас Вас отвезут в палату, постарайтесь заснуть.
  - Как Вас зовут, доктор?
  - Светлана Николаевна.
  - Спасибо, доктор!
  - До свидания.
  Она ушла, и тут же появилась медсестра, повесила на спину и грудь Виктора какие-то банки с жидкостью, булькающей иногда воздушными пузырьками, выходящими по тонким шлангам из груди при вздохе или каком-то особом его движении, а затем появился санитар с тележкой, но Виктор отказался ложиться на неё, и медсестра, взяв его под руку, провела в палату, спросив по дороге:
  - Как это Вас угораздило?
  - Угораздило вот, - неохотно отвечал он.
  - Вообще-то Вас надо бы в реанимацию, но вы хорошо держитесь, и Светлана Николаевна приказала определить в двухместную палату. Вам повезло, сюда почти никого не помещают из простых больных - держат для начальства, здесь даже телевизор есть.
  - А кто она - Светлана Николаевна? Лечащий врач?
  - Что Вы?! Она зам главврача. Она и операции-то не так часто делает. А Вам, я думала, Юрий Владимирович будет делать.
  - Значит, лечащий врач у меня будет другой?
  - Конечно, - отвечала медсестра, расправляя постель и помогая ему улечься. Придётся вам долго спать на левом боку. Постарайтесь не расплескать то, что в банках. Спокойной ночи.
  Она направилась к выходу и намеревалась выключить свет, но Виктор остановил её:
  - Не выключайте, мне он нужен.
  - Хорошо. Но при нужде зовите санитарку. Тут у окна есть кнопка вызова.
  Она ушла, а для него началась мучительная ночь, почти бессонная, с тяжёлой дрёмой. Спал ли он хоть сколько, Виктор не помнил, но утром на всём его теле проступили синяки, и каждое его движение вызывало ещё большую боль, а подойдя к зеркалу, он с раздражением разглядывал своё лицо с ярко-багровым левым глазом, неестественно контрастирующим со здоровым правым. Снова начались больничные будни, не так давно пережитые им, с обходами врача, с процедурами и уколами и ежедневной капельницей.
  Лёжа под ней в первый свой день в больнице, он вздрогнул, когда в палату неожиданно для него вошла Светлана Николаевна, и ему было неприятно, что она увидела его в таком состоянии, но та, поздоровавшись, не проявила ни малейшего сочувствия, но лишь казалась очень озабоченной.
  - Что у Вас с глазом?
  - Теперь всё нормально, доктор.
  - Значит, вы всё-таки не видели им?
  - Правда, я похож на Лихо Одноглазое? - с усмешкой спросил Виктор.
  Она ничего не сказала в ответ и ушла, а появилась на другой день после обхода врача такая же озабоченная, как и прежде, и, осмотрев его, проверила пульс, взяв левую руку Виктора, на что тот сказал серьёзно:
  - Напрасно! В Вашем присутствии он не будет нормальным.
  Она, не обратив внимания на эти слова, довела процедуру до конца и встала, собравшись уходить.
  - Поговорите со мной, доктор, - попросил Виктор.
  - Не сегодня, - ответила она.
  Вслед за её уходом в палату вошла старшая медсестра и, внимательно обследовав его, сказала сокрушённо:
  - Господи! Что ж они думают-то?!
  Ничего не поняв из её слов, Виктор не стал выяснять причину такого поведения сестры, решив, что лечащий врач и Светлана Николаевна держат на контроле его состояние. Его изредка донимал редкий кашель, слабый и неглубокий, после которого со слюной отхаркивалось небольшое количество алой крови; было понятно, что эта кровь выделялась из раненого лёгкого и это лёгкое не работало, поскольку дышалось так же трудно, как и раньше. Процедурная медсестра снова поставила капельницу, а снимать её она пришла уже вместе со старшей медсестрой; после ухода процедурной он спросил старшую, что означает беспокойство, высказанное ею ранее, и услышал в ответ, что его опавшее правое лёгкое уже двое суток не расправляется, а через рану в нём в плевральную полость поступает воздух, и чем дальше, тем более это опасно.
  - Я говорила с врачами; они всё понимают, но пока ничего сделать не могут - ждут какой-то новый аппарат из области. А буквально пять минут назад я слышала, как Светлана Николаевна говорила с кем-то по телефону. Я никогда не видела её такой. Она почти кричала, требуя немедленно отправить что-то самолётом. Она не повышает голос ни на кого, бывая лишь то мягче, то строже, но тут!..
  Она развела руками, не зная, что сказать.
  - Аппарат, наверное, привезут всё-таки сегодня, Светлана Николаевна сказала, что сама оплатит и курьера, и билеты на самолёт.
  Нельзя было сказать, что этот разговор расстроил Виктора, но лишь озаботил его тем, что врач должен из-за него тратить свою зарплату, очевидно, не столь большую, судя по разговорам, слышанным им ранее. Он решил позднее поговорить об этом со Светланой Николаевной, посещения которой теперь ждал всё больше и больше, понимая между тем, что это вряд ли входит в её обязанности, поскольку у него другой лечащий врач. Однако она пришла уже той же ночью. Усталый от ушибов, трудного дыхания и добавившейся боли в левом боку и левом бедре от постоянного лежания на этой стороне тела, он смог наконец-то задремать и был разбужен ею и дежурной медсестрой, включившими свет в его палате и внёсшими какое-то устройство, о назначении которого ему не приходилась даже догадываться. Его посадили на койке, сняли висящие на нём банки с жидкостью, к тем же трубкам в его теле подсоединили шланги от принесённого аппарата и включили в розетку его кабель. Виктору показалось вначале, что ничего не произошло, но затем резкая боль пронзила его тело, такая же боль, как в первые минуты после травмы, перехватившая дыхание, заставившая непроизвольно застонать. Надежда на кратковременность этой боли не оправдалась, и он был вынужден, скрипя зубами, терпеть её, когда вдруг доктор положила свою ладонь ему на затылок, и это успокоило его совершенно неожиданно - то ли потому, что прошли болевые спазмы и это совпало по времени, то ли потому, что это прикосновение оказалось настолько желанным, что помогло организму превозмочь физические страдания. Врач и медсестра, о чем-то переговаривавшиеся раньше, теперь молча наблюдали за больным, а он, облегчённо вздохнув, с благодарностью посмотрел на Светлану Николаевну, и та движением руки отпустила помощницу, а затем спросила:
  - Ну как Вам сейчас? Немного легче?
  - Спасибо доктор, дыхание стало свободным.
  - Ваше лёгкое наконец-то расправилось.
  - Как это понять?
  - В результате травмы оно опало, смялось и поэтому просто не работало.
  - Что это за аппарат?
  - Это вакуумный компрессор, и он помог вашему лёгкому принять прежнюю форму.
  - Мне жаль, что причиняю вам столько беспокойства и Вы не спите из-за меня сегодня. Потом... - он помолчал, не зная, как продолжить, - я слышал, что у Вас были какие-то проблемы с этим аппаратом?
  - Я не знаю, о чём разговор, но это и не важно. Важно то, что кризисное состояние позади, и я более чем надеюсь, что Вы скоро выздоровеете.
  Она встала со стула, отставила его от постели, а Виктор только сейчас подумал, что её ноги, обутые в туфли на высоких каблуках и лишь до колен видные из-под белого халата, должны вызывать восхищённые взгляды мужчин, но тут же устыдился своей мысли, решив, что не имел права так подумать о ней именно сейчас, и быстро отвел глаза в сторону.
  - Вам надо спать. Ложитесь и ни в коем случае не выключайте ничего и ничего не регулируйте. Утром я проверю и сделаю сама, что надо.
  - Очень хочется поговорить с Вами, но чувствую, что у меня всё меньше и меньше надежд на это.
  - Всё! Спите! И до свидания.
  Оставшись один, Виктор подумал о том, как легко в её присутствии и как почему-то тревожно, когда её нет рядом; мысли же о ней становились всё навязчивее, всё неотвязнее.
  Ложась в постель, он почувствовал, что ему очень хочется чихнуть, и не сдержал инстинкта, а чихнув, чуть не потерял сознание от боли, невыносимо распиравшей грудь, но утихшей вскоре; вслед за этим пришло облегчение во всём теле и почти полное восстановление дыхания, и стало понятно, что организм посредством этого сам пытается восстановить прежнее положение поломанных рёбер.
  Она не появилась на следующий день, как обещала, и Виктор серьёзно забеспокоился, хотя его лечащий врач упомянул при обходе, что Светлана Николаевна справлялась по телефону о его здоровье, причём в его словах чувствовалось явное недоумение по поводу этих забот заместителя главврача по отношению к больному. В конце концов он спросил:
  - Вы знакомы с Павлом Петровичем?
  Не имея понятия, кто такой Павел Петрович и какое отношение он имеет к Светлане Николаевне, Виктор интуитивно сообразил, что должен ответить доктору.
  - Ну как вам сказать?.. - начал он и замялся, словно не желая вдаваться в подробности.
  - Понятно! - многозначительно ответил доктор, а Виктор похолодел, подумав, какие могли быть инсинуации по поводу, вероятно, излишней заботы о нём заместителя главврача. Его даже не обрадовало то, что эта забота, очевидная для других, имела к нему прямое отношение, а то, что она не появилась в отделении, он воспринял даже с некоторым облегчением. Но когда она не пришла и на следующий день, уже с тревогой прислушивался к голосам в коридоре, за дверью палаты. Её не было и на третий день, и он по-настоящему затосковал, закрытый в четырёх стенах, привязанный к своему аппарату, уже раздражавшему его, подчёркивающему его ущербность, несмотря на то, что дважды вечером его навестили Колычев и друзья.
  Прошла его первая больничная неделя, когда позвонила Вера, сопровождавшая детей в институт, и сообщила новость, ещё более угнетающе подействовавшую на него: бывшую соседку Наташи по комнате в общежитии, вынужденную заниматься проституцией, нашли мёртвой в снимаемой ею квартире. О мотивах убийства пока ничего не было известно, хотя при девушке не оказалось никаких денег и, возможно, пропали какие-то вещи. Вера вынуждена заниматься этим делом до приезда матери погибшей. Виктор, посочувствовав жене, успокоил её и детей, сказав, что у него всё хорошо, что он на работе, обещал звонить почаще. Через два дня Вера позвонила снова, и из её рассказа следовало, что в квартире, где произошло убийство девушки, нашли телефон, застрявший между спинкой дивана и мягкими сиденьями, а по последним звонкам, сохранившимся в нём, взяли подозреваемых в убийстве, уже дающих признательные показания. Приехавшая мать девочки вне себя от горя, мало что соображает и постоянно проклинает город, убивший её дочь, и себя, за то, что отпустила учиться её в этот город, причитая, что уж лучше бы она работала там, у себя дома, получая ту мизерную зарплату, но была бы жива. Денег для похорон дочери у неё не было, Вере пришлось взять на себя эти расходы, потому что со сберкнижки, найденной у убитой, мать пока не может получить ни копейки.
  Был на исходе август, уже неделю за окном палаты, не переставая, шёл дождь, то усиливаясь, то нудно морося, и казалось, что никогда не будет ему конца. Почти неделю Виктора не покидало мрачное, тоскливое настроение, которое невозможно было ничем рассеять. Он уже не ждал ничего приятного для себя от опостылевшей больничной жизни - от всех уколов, капельниц, аппаратов и процедур - и, несмотря на значительное улучшение своего здоровья, невыносимо тяготился ею, потребовав в конце концов убрать от себя аппарат, к которому был привязан, мотивируя это тем, что лёгкие его здоровы и прекратились кровавые выделения, а грудная клетка расправилась. Если добавить к этому, что почти исчезли все синяки и зажили ссадины, то он мог быть довольным состоянием своего здоровья, но только физическим, поскольку интерес к жизни для него был потерян, как ему казалось, и даже не хотелось снова увидеть её, как не хотелось, чтобы эта встреча дала повод для каких-то надежд. Аппарат убрали, вынули из тела трубки, пришитые к коже, а места проколов курирующий его врач просто залепил лейкопластырями, после чего Виктор потребовал выписать его из больницы, соглашаясь посещать её на необходимые процедуры. Однако врач и слышать не хотел об этом, говоря, что лечение ещё не закончилось. Теперь, чтобы поесть, он, отвязанный от аппарата, должен был ходить в столовую, но редко это делал, питаясь в основном тем, что приносили друзья. В его девятый день в больнице, когда он снова игнорировал обед, в палату вошла она, невыразимо прекрасная, строгая и недосягаемая, как Минерва. Задохнувшись от неожиданности, он встал, стараясь быть спокойным, что ему удалось, поскольку мысленно он исключал возможность сближения, уже, казалось, не желая его, а поздоровавшись, равнодушно спросил:
  - Как дела, доктор?
  - Спасибо, хорошо. Но в данном случае важнее, как Ваши дела?
  - Отлично! Я здоров и хочу, чтобы меня выписали из больницы.
  - Да, да! Мне говорили, - отвечала она, с профессиональным интересом вглядываясь в его лицо.
  - Раздевайтесь, я осмотрю Вас, - прозвучал неожиданно её приказ, которому нужно было подчиниться.
  Она долго осматривала его, ощупывая и прослушивая грудную клетку, а он, послушно подчиняясь движению её рук, с трепетом чувствовал каждое прикосновение, уже забыв, что не хотел этого, забыв о своём мнимом равнодушии, мысленно молясь о том, чтобы поскорее кончилась эта пытка, стараясь не смотреть на неё, но в конце концов не выдержал, потеряв над собой контроль, импульсивно положил голову ей на грудь и замер от ощущения невыразимого блаженства. Замер не только он, замерла и она, всё так же держа руку у него на спине. Виктор, испугавшись этого замешательства, поднял голову, посмотрел на неё и испугался ещё больше: её лицо было бледным, и бледность эта была слишком заметна, но в то же время глаза всё больше и больше сверкали, наполняясь откровенным счастьем. Опустившись перед ней на колени, он, целуя её руки, сказал уверенно, как не говорил, казалось, никогда:
  - Я люблю Вас, доктор! - и с содроганием чувствовал, что вновь, как когда-то давно, он купается в руках женщины, он купается в её ладонях. Последовав её движению в попытке поднять его на ноги, он встал, с трепетом смотря в милое, радостно улыбающееся лицо, и услышал то, что подсознательно давно желал услышать:
  - Я тоже люблю тебя, Виктор. Люблю уже давно и счастлива, что судьба свела нас.
  Она провела ладонью по его щеке, коснулась губ и, повернувшись, вышла из палаты, оставив его вновь и вновь переживать незабываемые минуты счастья, о каком он час назад не мог даже думать. Незнакомое ранее волнение теперь охватило его, и заключалось оно в том, что ему казалось необходимым что-то делать, заняться чем-то нужным, неотложным, чем-то очень важным. Им овладела какая-то беспокойная нетерпеливость, но вместе с тем у него не было желания разобраться в причинах этого беспокойства, и его уже не раздражала больничная обыденность и тоскливая погода за окном, но постоянным, неизбывным было одно желание - видеть её хотя бы минуту, хотя бы мгновение.
  Она пришла через день вместе с лечащим врачом, делающим обход. Войдя в палату и просто поздоровавшись, они начали рассматривать рентгеновские снимки Виктора, не обращая на него внимания, а он, едва сдерживая себя, продолжал сидеть с книгой в руках, которую читал до этого, почти не слыша, о чём говорили врачи. Разум выделил всё же интересующую его информацию о том, что кончился курс антибиотиков, которыми его кололи, но лечащего врача беспокоило какое-то затемнение в больном лёгком; теперь разговор шёл об этом. Наконец Светлана Николаевна отпустила сослуживца, сказав, что сама осмотрит больного, и тот ушёл, оставив их наедине, о чём с нетерпением мечтал Виктор, немедленно поднявшись навстречу её улыбке. Взяв её руки, он положил их ладонями себе на лицо и замер, восхищённый, потом тихо сказал:
  - Можно, я поцелую Вас, доктор?
  Улыбаясь, она отрицательно покачала головой, но это не остановило его, осторожно положившего руки ей на плечи и прикоснувшегося своими губами к её губам, чтобы вслед за этим почувствовать, что она отвечает, что сама идёт навстречу. Охваченный безумной страстью, он уверенно и нежно обнял её, прижав к груди, целуя мочку уха, в шею, и она отвечала ему тем же, но вдруг остановилась и тихим, прерывистым голосом сказала:
  - Если это произойдёт здесь, мне трудно будет уважать себя.
  Он очнулся, тяжело дыша, сел на койку, обхватив голову руками. Его била крупная дрожь.
  - Простите меня, если можете!
  - Спасибо! - с паузой ответила она и, на мгновение положив руку ему на голову, вышла из палаты.
  Весь день Виктор не находил себе места: иногда ему казалось, что он обидел её, а иногда вновь и вновь слышал её слова, словно говорившие о том, что она готова к близости, что желает её, но в том и другом случае чувствовал, что любит её всё больше и больше и знает, зачем ему нужна эта любовь, чего он ждёт от неё.
  На другой день лечащий врач сказал на обходе:
  - Я могу выписать Вас, но меня беспокоит Ваша температура.
  - А в чём дело?
  - Она нестабильная.
  - Это случайность. А во-вторых, ваши два прокола, или, как вы говорите, пункции, тоже не обошлись без последствий.
  - Возможно... У меня были подозрения, что у вас затемнение в лёгком, но, вполне возможно, всё обошлось. Короче, идите на рентген, и если с вами всё в порядке, сегодня мы вас отпустим.
  После полудня он снова зашёл в палату.
  - Ваши снимки почти удовлетворительны, - сказал он. Можете собираться домой, а за больничным листом зайдёте к Светлане Николаевне. В общем, до свидания, но, я надеюсь, не у нас в больнице.
  Собравшись, Виктор попрощался с обитателями отделения, где лечился две недели, и прошёл в здание поликлиники, примыкавшее к зданию стационара. Узнав в регистратуре место кабинета зам главврача, прошёл к нему, с трудом сдерживая волнение. В коридоре было пусто, он постучался в дверь, которая тут же открылась. Она словно ожидала его и, закрыв за ним дверь, положила руки ему на грудь, а затем, поцеловав легонько, отстранилась, сделав рукой останавливающий его жест, прошла к столу, где взяла больничный лист, и передала ему.
  - Я почти ничего не знаю о тебе, - сказала она, - но у меня такое ощущение, что нам нельзя друг без друга, поэтому три дня назад я ушла от мужа. Сейчас живу в другой квартире и хочу, чтобы вечером ты был там. Я дам тебе номер телефона, позвони мне часов в шесть - за тобой приедут.
  - Зачем, Света?! Простите, доктор! Можно мне Вас так называть?
  Она смеялась, гладила его ладонью по щеке.
  - Я могу сам приехать, - улыбался он.
  - И всё же лучше, если ты мне позвонишь.
  Вырвав из блокнота листок с номером телефона и передав его Виктору, сказала:
  - Всё! До вечера, милый, - потом, поцеловав на прощание, проводила до двери, а перед выходом, спохватившись, спросила заботливо:
  - Как ты доберёшься домой?
  - У меня есть друзья, но сейчас проще на такси.
  Возвратившись в свою квартиру, в хранилище той многолетней обыденности, что протекала в ней, Виктор остро почувствовал наступивший конец этой обыденности - и по той причине, что уехавшие из неё дети уже вряд ли вернутся обратно, и по той, что уже и сам, возможно, не вернётся сюда. Понимая неизбежность происходящего, он тосковал лишь об ушедших годах взросления детей, да его несколько беспокоила судьба Веры, которая, впрочем, могла обходиться без него ранее, поэтому, очевидно, не воспримет его уход как трагедию. Помывшись после больничной палаты, немного прибравшись в квартире и даже успев несколько отдохнуть в привычной ему обстановке, он наконец-то дождался шести часов и с волнением набрал телефонный номер Светланы.
  Она ответила незамедлительно:
  - Я жду тебя. Машина около твоего дома, - она назвала номер машины, а Виктор, удивившись вначале её осведомлённости, решил не придавать этому значения.
  По номеру он нашёл машину, оказавшуюся внушительным внедорожником, и, открыв дверь, спросил:
  - Вы от Светланы Николаевны?
  - Да! Садитесь, - был ответ.
  Он сел, закрыл дверь; водитель понравился ему спокойным, уверенным, порядочным выражением лица, и Виктор назвал себя.
  - Михаил, - представился шофёр.
  Машина тронулась, а водитель вдруг спросил спокойно, как само собой разумеющееся:
  - Какие у вас отношения со Светланой Николаевной?
  - Я люблю её, - просто сказал Виктор, потом помолчал и добавил: - Она меня тоже любит.
  - Вы знаете, что она замужем?
  - Да. Впрочем, она ушла от мужа.
  - А с её мужем вы знакомы?
  - Нет. Почему вы спрашиваете?
  - Я его шофёр.
  - Понятно, - усмехнулся Виктор. - Почему Светлана вам доверяет?
  - У неё есть на это основания, - было ему ответом.
  - Тогда они есть и у меня, - спокойно констатировал он. - А есть ли у вас основания доверять мне - решать вам.
  Тот ничего не ответил, а Виктор попросил заехать в цветочный магазин. Купив букет красных роз, крупных, радостного, насыщенного цвета, он взял бутылку шампанского в соседнем магазине и вернулся в машину, чтобы через несколько минут быть на месте, в районе, хорошо ему знакомом, что неудивительно для столь небольшого города. Выйдя из машины, попрощался с шофером, с которым они уже перешли на "ты", прошёл в подъезд пятиэтажки, где находилась названная ему квартира, нажал на кнопку звонка и вслед за его звуком за дверью услышал торопливые шаги. Дверь открылась, на пороге стояла она, прекрасная, бесподобно женственная, в шикарном вечернем платье с глубоким декольте, сводящим с ума, с тёмно-русыми сильными волосами, уложенными в простую, но безупречную причёску, с улыбкой на милом, столь дорогом ему лице, что у него снова ёкнуло сердце, как тогда, в книжном магазине. Он вошёл, протянул ей цветы, она взяла их радостно, на минуту уткнулась лицом в букет, сказала: "Какая прелесть! Спасибо!" - потом легонько поцеловала его и, забрав шампанское, прошла в комнату, оставив его раздеваться. Войдя следом, Виктор застал её ставящей цветы в вазу на накрытом к ужину столе и, приблизившись, легонько прикоснулся к её плечу; она не вздрогнула, но сразу же повернулась, глядя на него большими, плещущими радостью глазами, с полуоткрытыми устами, готовыми к поцелую. Целуя её самозабвенно, он понял, что не сможет сдержаться - да ему уже было очевидно, что не к чему, - и, взяв её на руки, отнёс в соседнюю комнату, дверь в которую была открыта, где они судорожно раздевали друг друга, чтобы потом, забыв обо всём на свете, ни о чём не думая, утонуть в бесконечном восторге собственных ощущений, в немыслимом экстазе объятий, желая лишь вечного наслаждения обладанием друг другом. Упиваясь этим восторгом, Виктор знал, что она чувствует то же самое, и это ещё больше сводило его с ума; они были готовы к высшей степени самопожертвования друг для друга - это было безусловно. Несколько раз на её глазах появлялись слёзы - он поцелуями осушал их, заботливо спрашивая, в чём дело, а она лишь крепче обнимала его, шепча восхищённо: "Родной мой! Как я люблю тебя!"
  Они не помнили, сколько прошло времени, но было ясно, что немало: за окном царили глубокие сумерки. Она, обнимая его, говорила:
  - Сейчас я самая счастливая на свете. Никогда не думала, что такое возможно; считала, что в этом нет ничего, кроме голой физиологии, но сегодня я переживала настоящее бесконечное эстетическое наслаждение!
  А через минуту добавила, словно извиняясь:
  - Оттолкни меня, родной мой! Нам надо встать.
  Он разжал объятия, и она встала с постели, рослая красавица, закинула руки, поправляя причёску, а Виктор задыхался от волнения, видя, как она прекрасна в своей божественной наготе, боясь, что это счастье, каким он награждён, может оказаться незаслуженным. Она же, замечая его восхищённый взгляд, лишь радостно улыбалась в ответ, а потом, накинув халат, вышла, и Виктор, встав, слышал шум струящейся воды в ванной комнате, понимая, что она принимает душ, а на сердце у него было спокойно и солнечно, как в детстве, в тот летний день на родной речке. Вскоре она вернулась.
  Виктор, встречая её, обнял нежно и поцеловал в висок, намереваясь выйти, а она, смеясь, говорила, что берегла свою причёску и, чтобы не намочить её, вынуждена была надеть на голову целлофановый пакет. Позднее она ждала его в комнате около накрытого к ужину стола в том же вечернем платье, в туфлях на высоких каблуках, а заметив его взгляд, сказала, что купила платье специально к их встрече, и этот вечер хочет быть только в нём. Они сели за стол, уставленный едой, и Виктор, не зная с чего начать, посмотрел на Светлану, а та, взяв бутылку с коньяком, подала ему, чтобы затем, подняв бокал, сказать:
  - За тебя!
  - За тебя! - ответил он.
  - За нас с тобой! - поправила она; а потом, наполняя его тарелку, сказала: - Расскажи мне о себе, ведь мы ничего не знаем друг о друге.
  - Я бы тоже хотел послушать тебя, но, пожалуйста, не сегодня, - попросил он извиняющимся тоном. - Я думал недавно, как мне легко и спокойно сейчас, и в памяти само собой всплыло одно летнее утро в детстве. Мы спали с отцом на улице под цветущими черёмухами, и в этот день он разбудил меня очень рано, я же, недовольный и сонный вначале, через пять минут был в восторге от такого пробуждения. Погода стояла тихая, солнечная, и тишина была пронизана птичьим гомоном и больше ничем. Отец позвал меня на речку, которая была в весеннем разливе, вода заливала луга на другой её стороне вплоть до старых зарослей можжевельника, и вся эта гладь, шириной почти в полкилометра, блестела зеркальным блеском; и вдруг я заметил необычные волны стреловидной формы - это ходили сазаны. Всю жизнь я помнил это утро как самое счастливое в жизни, но теперь у меня есть и другое воспоминание.
  Она благодарно посмотрела на него, потом проговорила:
  - Когда я увидела тебя там, в книжном магазине, я испугалась. Испугалась того, как ты посмотрел на меня, как я тебя восприняла, поскольку была поражена и ничего подобного от себя не ожидала, и растерялась, и жалела, что ты не подошёл познакомиться, а потом, в Новый год, на площади, узнала и обрадовалась, когда ты предложил поцеловаться. Лишь позднее я снова испугалась, что больше уже не увижу тебя.
  - Как ты узнала мой адрес?
  - Родной мой, - слегка укоризненно сказала она, - я же столько раз держала в руках твою медицинскую карточку!
  - О, господи!.. - только и смог он ответить.
  - Хотя то, что меня интересовало, я запомнила с первого раза; а произошло это ещё тогда, когда ты лежал с воспалением лёгких.
  - !?
  - Да, да! Жаль, что я увидела тебя слишком поздно, когда ты выходил из рентген кабинета. Так и узнала твоё имя и по какому поводу ты там был. Но я опять опоздала: когда пришла в терапевтическое отделение, тебя там уже не было.
  - Я знаю: Вероника Павловна была напугана.
  - У меня мелькнула ревнивая мысль, но Вероника - моя подруга, и недавно мы посмеялись этому казусу. Возможно, я бы нашла повод встретиться с тобой, но знаю Веру, твою жену, и никогда бы не смогла первая пойти на сближение.
  - Я ведь бывал иногда в поликлинике просто так. Странно, что мы не виделись там ни разу.
  - Ты любил её?.. Веру?
  - Я потом расскажу тебе всё. У тебя есть дети?
  - У меня - дочь. Ей четырнадцать лет, сейчас она у моих родителей, у деда с бабкой.
  - Почему ты отпустила её к ним?
  - Мы ведь не хотели говорить о себе сегодня, - улыбалась она лукаво. - И всё-таки я спрошу ещё об одном: как ты попал в больницу?
  - По неосторожности, - ответил он спокойно, - но кое в чём надо ещё разобраться.
  - Что-то серьёзное? - спросила она тревожно.
  - Нет, нет, ничего серьёзного, - поспешил он успокоить её. - Почему ты доверяешь Михаилу - этому шофёру?
  - Он хороший человек, а однажды я помогла ему. У него болела дочь и была нужна операция, дорогая, не для наших условий. В общем, ребёнок выздоровел.
  - Я всегда чувствовал: кроме того, что красавица, ты ещё и святая, - благодарно сказал Виктор. - Вот и меня спасла с тем аппаратом.
  - Мы давно добивались, чтобы его нам прислали, а с тобой положение было очень серьёзное, я была в панике.
  - Мне говорили, что ты сама оплатила его доставку.
  - Это мелочи, и потом... Я обеспеченная женщина. Мой отец, крупный чиновник в Москве, часто пересылает очень значительные суммы денег на мой счёт, хотя я и не просила и даже отказывалась.
  Больше они не говорили ни о чём личном, ужинали, весело смеясь, смотря потешную юмористическую передачу по телевизору, а позднее вновь утонули в объятиях друг друга. Это была волшебная, сумасшедшая ночь, каждое мгновение которой - Виктор знал - останется с ним навсегда. Уже под утро, когда они ненадолго задремали, утомлённые бесконечными ласками, он вдруг очнулся, словно его кто-то позвал, а открыв глаза, задохнулся от благодарности: она сидела на кровати при свете ночника, смотрела на него взглядом, полным нежности, молитвенно сложив руки на груди. Он, потрясённый, протянул к ней свои, чтобы потом забыться в неистовстве поцелуев.
  Неумолимо приближался рассвет, и Виктор сказал виновато:
  - Нам надо поспать - сегодня мне на работу. Тебе, наверное, тоже?
  - Я взяла десять дней в счёт отпуска, а тебе выписала новый больничный - у меня есть такое право, - поскольку ты ещё не совсем здоров. Я сама буду лечить тебя, хотя некоторые процедуры тебе придётся принимать в больнице.
  - Впрочем, - улыбнулась она, лёжа головой у него на плече, - если мы будем вести себя так, как сегодня, тебе вряд ли поможет какое-нибудь лечение.
  Виктор молчал, укрыв лицо её распущенными волосами, вдыхая их неизъяснимый чарующий аромат, благодарный за её нежданный подарок, обещавший продолжение чудесной сказки, в какой он находился.
  - А нам, и правда, надо поспать, - сказала она. - Как бы там ни было, но я устала.
  Сутки длилось их безмятежное счастье, а в субботу около полудня она взяла телефон, говоря, что отключила его, чтобы им никто не мешал, и, вызвав такси, заказала привезти на дом кое-какие продукты. Продукты привезли, но вновь отключить телефон она забыла, и вечером их потревожил звонок её мобильника. Взяв его, Светлана включила громкоговоритель, поэтому Виктор оказался свидетелем её разговора с мужем, спрашивавшим, почему она не отвечает на его звонки.
  - Зачем я должна повторять, что ушла от тебя? - отвечала она, а Виктор подумал, что его пугает её жёсткий тон.
  - Ты уже уходила однажды, и это не помешало тебе вновь вернуться, - доносилось из трубки.
  - Теперь всё иначе: я люблю другого.
  - Ты шутишь?! Ведь у нас дочь, и я люблю тебя!
  - Ты сам знаешь, что дочь тебе не очень нужна, и сейчас ей лучше у деда с бабкой - это ты тоже знаешь. А любя меня, ты иногда мог заводить себе других женщин.
  - Но любил я только тебя, - умолял голос из телефона.
  - Всё! - категорично отвечала она. - Нам не о чем больше говорить.
  - Кто он, твой любовник? - спросил голос в трубке, и вопрос прозвучал уже твёрдо.
  - Он - не любовник, он - мой муж.
  - Твой муж - я, а он, очевидно, не знает, во что вляпался!
  - Ты никак угрожаешь? - насмешливо спросила она. - Учти, что при том открытии, какое я недавно сделала в отношении тебя, у тебя нет ни малейших шансов навредить нам. И не звони мне больше! Ты уже давно знаешь, что я не люблю тебя.
  Она положила трубку, несколько расстроенная, и Виктор спросил её об этом.
  - Как я могла забыть отключить телефон?! - сожалела она. - Этот звонок сегодня совсем некстати.
  - Расскажи мне о нём, о том, как вы жили? - спросил Виктор.
  - Да, да, конечно. Нам пора всё узнать друг о друге. Пойдём, попьём кофе? - предложила она.
  Они прошли на кухню, где уже за столом он слушал её рассказ.
  - Я училась на последнем курсе института, когда друзья познакомили меня с Павлом. Нравы студентов в институте были достаточно вольные, но я была белой вороной, что называется, поскольку родители держали меня в строгости, воспитав во мне соответствующий характер. Павел учился тоже последний год на геофизическом факультете. Он был заметным парнем, и скоро мне показалось, что люблю его. Позднее я понимала, что это не было любовью; хотя влюблённость всё же была, но после рождения дочери я была к нему уже почти равнодушна. Мне кажется, и он не любил меня, а я нужна была ему из-за моего отца, работавшего в министерстве геологии. Подруги говорили, что он бабник, но я не обращала на это внимания. Мы расписались ещё до окончания института, поскольку он торопил, как я потом узнала, из желания остаться работать в Москве, однако мой отец не захотел ничего сделать для этого, и Павла направили по распределению сюда, на Север. Так мы оказались здесь. Потом родилась дочь, и я больше года сидела с ней дома, не работая.
  Она рассказывала, как была рада рождению дочери, как отец с матерью часто навещали их, как души не чаяли во внучке, как впервые она узнала, что муж изменяет ей, решив вначале, что уйдёт от него, но смирилась, боясь оставить ребёнка без отца.
  Потом подобное повторялось неоднократно, но она уже не обращала на это внимания, и лишь после того случая на площади она на неделю ушла с дочерью из дома при очередной измене мужа, а вернулась, когда узнала, что Виктор женат на Вере. С началом перестройки они с мужем уже подумывали о том, чтобы переехать в Москву, к родителям, но вскоре Павла назначили заместителем главы администрации - очевидно, сказалось-таки заметное положение тестя. Он уже не заговаривал о переезде, а позднее, после её встречи с Виктором в книжном магазине, и она не думала об этом, хотя дочь намеревалась всё же отправить к деду с бабкой.
  - Они очень просили меня, говоря, что уже старые, что им одиноко, что устроят её учится в специализированную школу, мотивируя тем, что ей скоро придётся определяться с институтом. Я ещё раздумывала, но после того как пришла домой ночью, тогда, когда привезли из области тот аппарат, и Павел раскричался на меня, говоря, что я готова наплевать на семью из-за какого-то бандита, утром забрала дочку и отвезла на самолёте в Москву. Он, впрочем, не расстроился. Я всегда знала, что он эгоист, что всё в жизни должно служить только ему, его трём основным инстинктам. У него и девиз соответствующий: эго, наглость и связи.
  Она замолчала, молчал и Виктор, поняв теперь, почему после подключения аппарата её не было так долго.
  - Ты ничего не рассказала о своей работе.
  - Да, конечно!.. Работа и дочь - вот чем я жила эти годы. Меня ценят, у меня репутация хорошего хирурга не только в районе, но и в области, и я довольна этим, - ответила она просто. - А сейчас у меня есть ты, и жизнь стала другой, и я стала другой: я стала счастливой.
  Она поцеловала его благодарно, а затем попросила:
  - А теперь ты расскажи, как жил без меня?
  Он молчал, не зная, с чего начать, но в конце концов собрался с мыслями и рассказал о себе с того момента, как предал Юлию, а потом оказался здесь, на севере, и женился на Вере. Светлана слушала его внимательно, не перебивая, ни о чём не переспрашивая, а когда он кончил говорить, некоторое время сидела, задумавшись, и было видно, что она чем-то расстроена. Виктор уже хотел спросить о причине этого, но она опередила его:
  - Очень жаль бедную девочку, что погибла из-за тебя; ты любил её, но всё-таки любил и Веру, раз поседел, переживая ваши разлады?
  - Всё не совсем так, как ты думаешь, - отвечал он. - Я не сказал тебе, что болен с детства, что болезнь эта... В общем, что-то с психикой.
  И он рассказал ей о своих невольных экскурсиях в прошлое, в чужие прошедшие жизни, но с абсолютным восприятием этих жизней своими собственными, без всякой отстранённости, без ощущения взгляда на них со стороны.
  - Может быть, это просто сны? - спросила она озабоченно.
  - Я даже вначале так не думал. В тех видениях всё абсолютно реально, задействованы все пять органов чувств, а тело хранит память о событиях, даже о простых прикосновениях. Причем всё происходит так, как словно бы что-то щёлкнет в сознании - и в памяти появятся дни, месяцы, годы чужой, но моей, именно моей жизни. Кто видел сон, который бы рассказывал о ежедневных событиях в течение месяца, а тем более нескольких лет?
  - Ты не пробовал лечиться?
  - В детстве меня попытались лечить, но я сумел отказаться, а позднее уже сознательно не хотел.
  - Почему?
  Он ответил, смеясь:
  - Я заботился о своём гормональном здоровье.
  Она шутливо ласково дёрнула его за прядь волос:
  - Да уж, этого здоровья у тебя - хоть отбавляй! - потом, взъерошив его волосы, сказала: - Бедный мой! Вот почему ты седой.
  Их явно не хотели оставлять в покое: чуть позднее на мобильник Виктора позвонил Колычев, спрашивая, где он находится.
  - А в чём дело? - поинтересовался он.
  - В больнице тебя нет, дома - тоже; я уже не знаю, что и думать.
  - Ты что, был в больнице?
  - Мне сказали: тебя выписали. Почему ты не позвонил?
  - Во-первых, я не ждал тебя ни вчера, ни сегодня - мы не договаривались, а во-вторых, у меня важные дела, и я не мог ничего отложить.
  - Надо поговорить, - настаивал Колычев. - У меня есть кое-какие интересные сведения - тебе понравится.
  - Хорошо. Я подъеду в понедельник, тогда и поговорим.
  - А что не завтра? - недоумевал Женя.
  - Мне сейчас нет дела ни до чего, поверь. Так что потерпи.
  - Хорошо! Жду в понедельник.
  - Кто звонил? - тревожно спросила Светлана.
  - Старый друг, - отвечал Виктор. - У него какие-то новости.
  - Как только нам стал никто не нужен, мы стали нужны всем, - с сожалением проговорила она. - Но больше всего я боюсь, что позвонит Вера. Не могу отделаться от ощущения, что виновата перед ней.
  - Ты ни в чём не виновата, как не виновата в том, что я полюбил тебя. Я бы, несомненно, ушёл от неё, полюби я кого-то другого.
  - Ты бы не посмел этого сделать! - с шутливой угрозой сказала Светлана.
  - Как ни странно, но ты почти права, - отвечал Виктор, понимая, что ему выпал редкий в его возрасте шанс любви с первого взгляда.
  На другой день утром она говорила:
  - Мне немного стыдно, что я такая ненасытная, но у меня есть оправдание: ты ещё ненасытнее. Никуда не хочу выходить из квартиры эти десять дней и молю Бога, чтобы он дал мне эту возможность.
  Со временем стало ясно, что надежды на эту возможность не оправдаются. Днём ей снова позвонил муж, но она игнорировала его вызов, а чуть позднее - дочь и родители из Москвы, и Виктор вышел из комнаты, чтобы не мешать её разговору.
  Позднее, попеняв на его уход, Светлана рассказывала, что у дочери хорошее настроение, что она очень довольна, оказавшись у деда с бабкой, что готовится к школьным занятиям, что рада зачислению в школу с математическим уклоном. А отец с матерью Светланы довольны больше всего, не нарадуясь присутствию внучки. Матери Светлана призналась, что полюбила Виктора, и на это признание та встревожилась было, но вскоре успокоилась, узнав, что дочь очень счастлива, и сказав, что, видимо, она заслужила это счастье. Ещё позднее позвонила Вера и сообщила, что сегодня выезжает домой поездом, а расстроенная Светлана решила, что постарается не думать о ней три дня до её приезда. Занимаясь его лечением, она делала ему какие-то уколы, массажи и в понедельник утром отправила на процедуры, в эффективности которых Виктор сомневался, но не посмел отказать ей. Пройдя эти процедуры, он созвонился с Колычевым и на своей машине приехал к нему в мастерскую, где они договорились встретиться.
  Колычев был один и встретил его всё тем же вопросом:
  - Где ты пропадаешь?
  - Да влюбился я, по-настоящему влюбился, - прямо ответил Виктор, чтобы прекратить расспросы.
  - Вот тебе и раз! - растерялся Женя. - И что же дальше?
  - А я знаю?! Только я без неё уже не смогу.
  - Час от часу не легче! Кто она?
  - Неважно... Потом узнаешь... Давай о деле, а то мне некогда.
  - Ну, хрен с тобой! Слушай! Я тебе уже говорил, что у Николая Петровича есть связи с выходом на местное отделение милиции. Вот... В общем, этими делами, рэкетирскими, заправляет один из начальников отделов. Там и другие ещё с этим связаны, но главный - он, хотя над ним есть кто-то в городской администрации, но пока мы не знаем - кто. А в субботу на мой телефон, что я даю для рекламы в газете, позвонил какой-то человек и сказал, что знает, кто напал на тебя, и обещал позвонить позднее и назвать имена и адреса этих людей, если нас это заинтересует.
  - Вот как?! Что ж, это интересно. Когда он позвонит? - заинтересовался Виктор.
  - Пока не звонил, но жду вот. Только боюсь - вдруг подстава.
  - Ты просто спроси - какой ему от этого интерес, а мы посмотрим.
  - Хорошо, подождём.
  - Потом позвонишь мне - я решу, что делать.
  - Мы решим! - возразил Евгений.
  - Там видно будет, - уклончиво отвечал Виктор и, попрощавшись, сел в машину, чтобы вернуться к Светлане.
  В среду приезжала Вера, Виктор должен был встречать её с поезда. Светлана нервничала с утра, и это её нервное напряжение всё усиливалось до момента отъезда Виктора на вокзал. Он, успокоив её как смог, пообещал поскорее вернуться и, сев в машину, через пятнадцать минут был на месте.
  Вера вышла из вагона, радостно улыбаясь; Виктор поцеловал её в щёку, взял дорожные сумки, и они направились к машине. По дороге домой она рассказывала о детях, об общежитии, где они поселились, о погибшей девочке и её матери, о том, как Вере было трудно расстаться с детьми, и только когда они вошли в квартиру и Вера несколько освоилась дома, он сказал ей, что полюбил другую, что не может жить без неё и что уже неделю живёт с ней. Жена спокойно восприняла новость, без крика, без истерики, лишь сказала:
  - Я всегда знала, что так случится. Мне ещё повезло, что это произошло не скоро.
  Помолчав, она спросила:
  - Кто она?
  Виктор ответил.
  - Я как чувствовала, что вы созданы друг для друга, и всегда опасалась, что вы встретитесь в поликлинике. Не убереглась... - она снова помолчала.
  - Ну что же, не жалей меня! Я уеду к своей тётке в Балашиху, поближе к детям. Сейчас они мне нужнее, чем ты. Тем более что тётка ждёт меня.
  Она взяла его за руки, прижалась к груди.
  - Спасибо тебе за всё: за детей, за те годы, что прожили вместе, за счастье, какое у нас всё-таки было! Помни, что я люблю тебя! Прощай!
  Вера поцеловала его в щёку, он обнял её, поцеловал в лоб и вышел. Несмотря ни на что, на душе было тяжело, но, подъезжая к дому Светланы, он уже успел успокоиться, а войдя в квартиру, где она с заплаканными глазами встречала его, взял её на руки, и она прильнула к нему, благодарно положив голову ему на плечо.
  Не успела кончиться их счастливая неделя, как в четверг к полудню ему позвонила Вера и с тревогой сказала, что принесли телеграмму - умерла его мать. Сколь бы часто он не думал о том, что такое должно случиться, но был ошарашен новостью и первое время не мог сообразить, что должен делать, пока расстроенная, но успокаивавшая его Светлана не позвонила в агентство Аэрофлота, намереваясь заказать билеты на самолёт.
  - Я поеду с тобой, - заявила она.
  - Не надо, прошу тебя, - отвечал Виктор. - Тебе на днях на работу, и тебя просто не поймут, если ты уедешь.
  - Но тебе будет плохо без меня!
  - Что поделаешь, мы все должны пройти через это.
  - А Вера поедет?
  - Нет! Я не хочу, чтобы она ехала. Да ей сейчас и не до этого.
  Он съездил на работу, взял недельный отпуск с расчётом того, что кончился больничный, а затем купил билет на самолёт до Екатеринбурга, где нужно было делать пересадку на поезд, чтобы потом ещё ночь ехать на нём. Намереваясь собрать кое-что в дорогу, вернулся в квартиру Светланы.
  Перед отъездом позвонил Колычев, сообщивший, что был звонок от того неизвестного доброжелателя, и передал кое-какую информацию о нападавших на Виктора людях. Раздосадованному Виктору ничего не оставалось, как сказать Евгению о смерти матери и своём отъезде.
  - Единственное, о чём прошу вас: ничего не предпринимайте до моего возвращения.
  - Кто звонил? - спросила Светлана, и в голосе её чувствовалась явная обеспокоенность.
  - Друг старый, - отвечал он. - У нас есть дела.
  - Какие? - прозвучало требовательно.
  - Хорошие, - отвечал твёрдо Виктор. - Успокойся, ты должна мне верить.
  Он обнял её, поцеловал и, подняв небольшую дорожную сумку, открыл дверь.
  - Никогда не верила в Бога, но сейчас хочу сказать тебе: с Богом! Я люблю тебя, родной мой!
  Он благодарно посмотрел на неё и вышел - такси дожидалось у подъезда.
  Ему удалось добраться до родного дома часам к десяти следующего дня.
  Встреченный Лидой, молча обнявшей его, он вошёл в избу, где в передней на узкой кровати, омытая и прибранная, маленькая и сухонькая, лежала мать, спокойно и умиротворённо.
  - Мамка моя! - зарыдал Виктор, упав на колени около кровати и уронив голову на её край, словно боясь прикосновением разбудить уснувшую мать.
  Прошло немало времени, пока он, потревоженный вошедшими людьми, вынужден был подняться на ноги, уже несколько успокоившись и выплакав скопившиеся слёзы.
  Поздоровавшись с ними, он обнял старшую сестру, тихо сказавшую, как неизбежное:
  - Ну вот, теперь наша очередь, - и Виктор вдруг почувствовал, как стало холоднее с уходом матери и как ближе стали остальные родные.
  За заботами, связанными с приготовлением к похоронам, прошёл день, и вечером, почти ночью, после долгого сидения около постели покойной он заснул в той же комнате на раскладушке в двух метрах от ног матери. На другой день мать, уложенную в гроб, стоящий у стены на двух табуретках там, где до этого стояла её кровать, собрались провожать жители деревни, свободные от работы, среди которых кроме родни были в основном пожилые женщины и мужчины - пенсионеры. Виктор со своими сёстрами и братом стояли в головах гроба, и он, угнетаемый скорбным молчанием окружавших покойную, до боли сжимал скулы, с трудом сдерживая слёзы, боясь разреветься в голос от невыносимого напряжения. Ни его сёстры, ни брат не издали ни одного всхлипа, ни одного стона, и это было заметно остальным присутствующим, потому что некоторое время спустя из толпы подошла пожилая женщина и тихо сказала, чтобы они поплакали, не сдерживая себя, говоря, что так им будет легче. Гроб с телом матери вынесли из дома, поставили в кузов грузовика, а остальные провожавшие разместились в автобусе, с тем чтобы доехать до кладбища, расположенного рядом с районным центром, в десяти километрах. Погода была сухая и довольно тёплая для начала сентября, и пыльная неблизкая дорога утомила провожавших, но когда траурная процессия проезжала мимо кладбища к церкви, расположенной с ним рядом, одна из женщин, находившихся в автобусе, пожилая уже старая дева, неказистая и неприметная на вид, очевидно, такая же и в молодости, вряд ли видевшая в жизни мужскую ласку, вдруг встрепенулась и, бросившись к окну автобуса, запричитала, показывая на участок за кладбищенским забором рядом с входными воротами: "Вот они, все здесь лежат! Милые мои, милые!" - и Виктор подумал, насколько велика та сила, что связывает каждого человека с родными, близкими, любимыми в этой жизни, даже если они остаются всего лишь в его памяти, сила, связывающая человека со всеми окружающими его людьми.
  Прошло отпевание, и мать похоронили рядом с могилами её матери и сестёр, умерших прежде; провожавшие помянули покойную рядом с могилой, и, покидая кладбище, Лида сказала:
  - Оставайся с Богом, мама!
  Вечером, после прошедших поминок, на которых присутствовали все взрослые жители деревни, Виктор сидел один на взгорке перед спуском к реке, пил, желая облегчения, но чувствовал, что не пьянеет, и думал о том, что человек находит в этой жизни и что теряет, и в этих обретениях и этих потерях и заключается тот самый рай и тот самый ад.
  Он вернулся в свой город в среду на следующей неделе, не став дожидаться девятого дня после смерти матери и, прилетев около полудня, поехал на свою квартиру, понимая, что Светлана на работе и у неё вряд ли есть время встретиться с ним. В квартире было пусто; Вера уехала, оставив записку, лежавшую на кухонном столе, где она писала, что уезжает, сожалея о смерти матери, о невозможности присутствовать на похоронах, поскольку ей будет вдвойне тяжелее рядом с ним в эти дни; писала, что любит его, что просит хоть иногда звонить ей, поскольку сама не может звонить ему.
  Перекусив с дороги, он выехал в город и зашёл в центральное отделение почты, где не был уже около месяца и где его дожидалось письмо от Инны, в котором она сообщала, что выходит замуж, что не может больше ждать неизвестно чего, однако всё так же любит его и бросит всё, если он позовёт её. Прочитав письмо, Виктор с облегчением подумал, что желает ей счастья, благодарный за её участие в своей судьбе, и уже с хорошим настроением позвонил Колычеву, но его звонок остался без ответа. Решив было поехать нему домой, он подумал о том, что уже время обеденного перерыва и Светлана может оказаться дома, поэтому оставил первоначальную затею, направившись к дому любимой. Однако в квартире её тоже не было, и он наконец-то решился позвонить ей.
  - Родной мой! Слава богу, ты приехал! - взволнованно отвечала она. - Я так соскучилась! Приезжай, пожалуйста, сюда, в поликлинику. Сама я не могу приехать домой - у меня скоро операция.
  Пообещав поторопиться, он тут же выехал, чтобы через десять минут быть у дверей её кабинета. Постучав, услышал ответ: "Войдите!" - и открыл дверь, чтобы тут же закрыть её, сказав: "Простите!" Для него неожиданным было, что кроме Светланы в кабинете оказалось ещё четыре женщины, незнакомые ему, очевидно, занятые каким-то важным делом, и он уже повернулся, намереваясь отойти, как дверь снова отворилась и торопливо вышедшая Светлана повисла у него на шее прямо перед раскрытой дверью. Целуя её, он не сразу обратил внимание на это обстоятельство, восхищённый встречей с любимой, и лишь потом заметил неподдельный к ним интерес присутствовавших в кабинете женщин.
  - Света! - тихо сказал он, взглядом показывая вглубь комнаты.
  - Ах да! - воскликнула она и, взяв его за руку, повела в кабинет.
  - Вот, познакомьтесь - мой муж. Его зовут Виктор, - радостно сообщила она присутствующим. - Он был в отъезде.
  Растерянный от её решительности Виктор смущённо поздоровался, и было видно, что сослуживцы Светланы тоже смущены, а она, не обращая на это ни малейшего внимания, продолжала:
  - В общем, мы обсудили с вами все детали, поэтому через полчаса встретимся в операционной.
  Лишь только они остались наедине, она снова обняла его, осыпая поцелуями.
  - Почему ты не звонил мне?!
  - Милая, там пока нет мобильной связи, а с дороги я не решался звонить, поскольку ты на работе. Тем более ты видишь, как всё вышло.
  - А как вышло? - насторожилась она.
  - Твои сослуживцы явно растерялись.
  Она весело засмеялась.
  - Это наша бригада, мы будем делать сейчас операцию, но я не думаю, что они растеряны.
  - Они смущены - это видно. Ты не боишься, что это повредит твоей репутации?
  - Моей репутации?! - она снова засмеялась. - Родной мой, моя репутация станет только лучше! Ну да ладно! Мне надо идти. Теперь жди меня до вечера, а завтра я опять свободна - возьму отгулы. Я ведь вышла на работу после твоего отъезда, в пятницу. Да, забыла тебе сказать, звонил Михаил, просил, чтобы ты позвонил, как приедешь. Ему что-то надо тебе передать.
  Она взяла листок бумаги со стола - то был номер телефона, сказала:
  - До вечера, родной мой!
  Виктор вышел из поликлиники и, уже сидя в машине, позвонил по номеру, данному Светланой.
  - С кем я говорю? - спросил в ответ Михаил.
  Он назвал себя, сославшись на просьбу Светланы позвонить ему.
  - Значит, ты вернулся? Нам надо встретиться. Есть разговор.
  - Когда? - поинтересовался Виктор.
  - Лучше прямо сейчас, пока у меня есть время.
  - Хорошо. Говори - где.
  Они договорились, и через пять минут Виктор был уже на месте, где снова позвонил, а выйдя из машины, увидел Михаила, сидящего на скамье у входа в торговый павильон. Он сел рядом, поздоровался.
  - Ты знаешь уже, что убили Колычева?
  - Что? Что ты говоришь?! - воскликнул Виктор, почувствовав, как внутри всё словно рухнуло куда-то в бездну.
  - Спокойно! - твёрдым голосом отвечал Михаил. - Держи себя в руках. Нас могут увидеть вместе, а мне это совсем ни к чему.
  - Когда? - спросил Виктор уже ровным голосом, отдышавшись.
  - В прошлую субботу. Его уже похоронили. Вчера.
  Виктор понял теперь, почему не мог дозвониться до Евгения.
  - Кто? - теперь уже просто, спокойно спрашивал он.
  - Те же люди, что напали на тебя.
  - Откуда ты знаешь?
  - Тебе это интересно?
  - Хорошо... Давай так: если ты знаешь что-нибудь о них и можешь мне сказать - говори.
  - Вот это другой разговор. Они соберутся сегодня втроём на одной квартире.Адрес дать? - поинтересовался Михаил.
  - Когда?
  - После восьми. Если точно - в восемь, но, учитывая погрешности...
  - Посторонние будут?
  - Нет. У них что-то типа совещания.
  - Какая квартира?
  - Квартира двухкомнатная.
  - Сильно сторожатся?
  - Я не думаю - конкурентов у них нет.
  - Что мне сказать, чтобы они открыли дверь? - спрашивал уверенно Виктор.
  - Скажешь: от майора Воронова.
  - Они вооружены?
  - Скорее всего...
  - Есть у тебя возможность достать мне оружие и двое наручников?
  Михаил молчал, раздумывая, и Виктор сказал, что не собирается настаивать на просьбе:
  - Скажи просто - нет! Мне этого достаточно.
  - Хорошо! - отвечал тот. - Я достану, что ты просил. Будь здесь к пяти часам.
  Михаил уехал, оставив Виктора горько сожалеть о трагедии, случившейся с Евгением. Хотя он и понимал, что стечение обстоятельств, помешавшее ему вмешаться в события, не зависело от него, но от этого не было легче, и очевидно теперь, что решение проблемы надо было искать гораздо раньше, но тогда в его мыслях была только Светлана. Нужно было навестить Аню, жену Евгения, но он не мог этого сделать: была цель и, пока эта цель не была достигнута, ему нельзя было предпринять что-либо, не согласованное с ней. Коротая время, Виктор съездил к себе на квартиру, где приготовил кое-что к вечерним событиям, а Михаил приехал, как и обещал, к пяти часам, передав Виктору свёрток, тщательно упакованный, и блокнотный листок с адресом явочной квартиры рэкетиров с их полными именами. И Виктор, благодарно пожав ему руку, сел в машину с тем, чтобы вернуться в квартиру Светланы, появившейся после шести часов вечера; а он, приготовивший ужин, вышел встречать её с полотенцем в руке и с порога попал в любимые объятия, чтобы потом, выронив полотенце, отнести её в спальню.
  Она лежала головой на его плече и тихо говорила:
  - Я так счастлива сейчас, так же, как неделю назад, но у меня такое ощущение, словно я позволяю себе лишнего в этом счастье, когда у тебя такое горе, и - я вижу - оно тебя тревожит.
  Виктор погладил её по голове, поцеловал в висок.
  - Тебе надо поесть, ты голодна.
  - Можно, я полежу ещё немножко? Мне так хорошо и так спокойно!
  Она заснула почти сразу после этих слов. А Виктор думал о том, как она устала после операции, и лежал неподвижно, боясь потревожить её сон. Время подходило к половине восьмого, когда он, осторожно освободившись, встал, оделся и вдруг вздрогнул, вынужденный оглянуться на постель, где она уже сидела, словно и не спала вовсе.
  - Ты куда?! - спросила тревожно, и эта тревога защемила ему сердце.
  - Я ненадолго. У меня есть одно дело.
  - Какое дело среди ночи?! Родной мой, не ходи никуда!
  - Я не могу, прости. Завтра всё тебе расскажу. Мне надо идти!
  Она встала, накинула халат, сказала покорно:
  - Обещай мне, что всё будет хорошо! - Обещаю!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"