Давненько не посещали его такие сны! Река детства и раньше являлась не часто, а лишь когда дела шли совсем плохо, и опускались руки. И тогда, на утро, вместе с ностальгической грустью приходило ощущение пробуждающейся силы. Словно появлялся плацдарм, опираясь на который, можно было сопротивляться дальше.
" Что же стало причиной на этот раз?"
Грудь продолжало щемить, и Николай испугался, что это сердечный приступ. Тридцать капель валокордина помогли болевые ощущения убрать. Отказавшись от утренней гимнастики, он начал готовить завтрак. На этот раз, вместо покупного творога и бутербродов обжарил на сковороде тоненькие колечки репчатого лука, залил их яичным желтком, сверху обильно посыпал петрушкой и укропом. Все растительные компоненты вырастил на своем огороде, от чего блюдо казалось гораздо вкуснее. Николай давно замечал, что все больше начинает ценить такие мелкие бытовые радости, как урожай у себя на участке. А когда-то, по молодости, считал это мещанством. Не прирастать душой к клочку земли, давал установку чеховский рассказ "Крыжовник". И еще многое из прочитанного в те годы стращало мещанским болотом, звало в даль светлую (правда, направление не уточнялось). Николай помнил, как осуждал деда, когда тот хвалился перед соседями своими помидорами и огурцами. Приезжая на дачу, уже на институтские каникулы, он из сельской тишины и покоя рвался обратно в большой насыщенный событиями мир. А дед с грустной улыбкой предупреждал:
- Не торопись Колька! Вспомнишь ты еще наши огурчики, и как грядки тебя заставлял полоть, и как на рыбалку ходили...
Прав был дед! Пройдет десяток лет и те безмятежные солнечные времена покажутся утерянным раем.
Дача, как сейчас принято говорить, была номенклатурной. Дед занимал в областной партийной иерархии немаленькую должность. По утрам его возил на работу прикрепленный водитель, а летом семья проживала в закрытом дачном поселке. Все это нарушало принципы социалистической справедливости, порождая у молодого человека чувство стыда и вины. Всеми правдами и неправдами Николай увиливал от поездок на персональном автомобиле деда. Предпочитал пользоваться служебным автобусом, что один раз утром и два раза вечером возил на дачу номенклатуру рангом пониже. Но, глядя на все эти привилегии из сегодняшнего дня, можно было только горько усмехнуться. Когда дед еще был при должности, он, бабушка, Николай и прабабушка Тая проводили лето в одноэтажном трехкомнатном домишке. Из удобств прилагалась крохотная кухня, туалет, умывальник, и можно было пользоваться небольшим клочком земли на общем огородном поле. Когда дед вышел на пенсию, семья переселилась в такой же типовой дом, который теперь приходилось делить с соседом. Действительно в привилегированном положении находился, пожалуй, только первый секретарь обкома. Ему полагался двухэтажный особняк из пяти или шести комнат. Но, по сегодняшним меркам, и эта "роскошь" не шла в сравнение с коттеджем в элитном поселке у средней руки коррупционера или бандита.
Территория дач была обнесена забором, и охранялось милиционером. Большую часть дня он проводил в своей будке, а вечерами выходил на патрулирование, ведя на поводке служебную овчарку. Что делал охранник ночью, никто не знает. Скорее всего, спал. Дальний, находившийся в лесу участок забора, зиял многочисленными дырами. Через них дачники ходили в ближайшие осиновые рощи за грибами. А иногда сквозь те же прорехи внутрь ограды проникали жители ближайшего поселка. Приманивал их номенклатурный дачный буфет, где выбор был намного лучше, чем в сельском магазине. Однако, буфетчица знала своих в лицо и пришлым товар не отпускала. Эта вопиющая несправедливость, да и сам статус закрытой для посторонних территории, прождали у поселковых стойкую ненависть. И иногда в дачный автобус на выезде из ворот летели комки грязи.
После смерти деда, бабушке предоставлять дачу отказались. А вскоре, похоронив Таю, она переехала к сыну в Москву. Город детства Николай теперь посещал один раз в несколько лет вместе с отцом. На вокзал, где кода-то встречал их дед, московский поезд приходил утром. Назад отправлялся вечером. После посещения кладбища обычно оставалось еще несколько часов, и в последний приезд они решили совершить короткую экскурсию в "Николаево детство".
Судьбу дачного поселка уже знали от оставшихся в городе знакомых. В последние годы существования агонизирующая система сделала из него действительно закрытую территорию. Обнесли новым забором. Поставили по периметру вышки. При въезде автобуса крепкие молодые люди в штатском проверяли у пассажиров документы. А потом грянул роковой для страны август. В городе, после митинга победивших демократов, толпа снесла забор у обкомовского дома. К счастью этим и ограничились. Однако, Николай хорошо представлял, что чувствовали, слыша крики возбужденной толпы, жильцы, многих из которых знал лично. Можно конечно высокопарно подытожить, что за любую, даже маленькую, привилегию рано или поздно нужно платить. Однако, что творилось вокруг, такие выводы опровергало. Поселок же сначала передали детскому дому. Но дети там продержались не долго. Кто стал собственником потом, знакомые затруднялись ответить.
Когда такси высадило их с отцом у вроде бы нужного поворота, Николай вдруг обнаружил, что совершенно не узнает местность. Лес разросся и подошел к остаткам асфальта. По всему покрытию зияли выбоины. От чего таксист и отказался вести дальше. Они уже думали, что перепутали место. Однако, попавшаяся навстречу женщина подтвердила, что поросшая бурьяном дорога ведет к бывшей территории детского дома.
- А вы там воспитывались? - полюбопытствовала она, оглядывая явно не подходящих по возрасту мужчин.
- Да нет, мы еще до детдома там жили, -признался отец. Лица женщины перестало изображать добродушие:
- Понятно, вип-персоны... протянула она с насмешливой неприязнью.
Поблагодарив за информацию, они пошли дальше. В голове крутилось:
" Какие вип-персоны! По сторонам оглядись, мамаша..."
И тут пришла мысль, что праведный народный гнев зачастую направлен лишь на тех, кто стоит близко. А нынешние хозяева жизни так уверенно огородились тонированными стеклами, личной охраной, камерами наблюдения над бетонным забором , что даже желания требовать справедливости не возникает ...
Вороты бывшего дачного поселка оказались наглухо закрыты. А смотровая вышка с выбитыми стеклами делала его похожим на заброшенный концлагерь. Прорех в относительно новом ограждении не наблюдалось, и, посовещавшись, они решили обойти территорию вокруг.
Двинулись вдоль огибавшего забор и впадающего в реку водоотводного канала. Когда-то ширина протоки не превышала пяти шести метров. Летом здесь живописно рос камыш. На сонной глади воды качались круглые листья кувшинок, а у зарослей осоки хорошо клевали на червя окуньки и плотвички. Но сейчас была ранняя весна. Широко разлившаяся река, переполнила канал и подступала почти к самой тропинке. Она подтопила стихийные помойки, и на мелкой волне покачивались целые островки пластиковых бутылок.
Вскоре, за забором показались крыши. Это была так называемая "Новая территория", где в двухэтажных дощатых коттеджах когда-то обитало по несколько семей. Николай узнал дом, где на втором этаже жил законодатель мод в их подростковой компании Вовка Долгих. Он был на несколько лет старше, носил длинные волосы, настоящие импортные батники и джинсы. Часто, пока родители Вовки были на работе, на их обустроенном чердаке собиралась разновозрастная компания. Слушали Битлов, осваивали азартные картежные игры, а иногда отправлялись гулять по крыше. С высоты там открывался отличный вид на канал и раскинувшийся по другую сторону цветущий луг.
Узнав чердачное окно, Николай чувствовал, как его обволакивает теплая волна ностальгии. Но уже скоро экскурсию пришлось прервать. Дорогу преградила вода, подмывавшая доски забора. До своего дома дойти так и не удалось. Да и вряд ли одноэтажное строение удалось бы разглядеть среди разросшегося леса. Напоследок со стороны дач их облаяли собаки. Видимо на заброшенной территории все-таки жил сторож и подкармливал эту разномастную свору. Отрабатывая еду, псы защищали периметр. Просунув в щель морды, с какой-то запредельной ненавистью лаяли на чужаков. И оскаленные собачьи пасти символично подвели черту под неудавшимся походом по местам детства.
Когда за окном купе, уплывали в сумрак фонари перрона, неожиданно родился сюжет в духе трагедии или мелодрамы:
" Опустившийся сломленный жизнью бомж приходит в заброшенный поселок, где прошло его счастливое детство. Находит дом с сорванной дверью и проломанной крышей. В комнате, где раньше стояла детская кровать, ложиться на подгнившие половые доски. Прихлебывая из бутылки мутное пойло, осоловевшим взглядом смотрит на заколоченное окно, где когда-то, просыпаясь утром, видел, прыгающих по веткам птиц..."
Придуманная сцена самого же и напугала. Еще тогда в поезда, Николай мысленно поклялся, что не даст себя сломать. И когда-нибудь, пусть даже под старость, приобретет собственный клочок земли. Построит там дом. Будет, как дед, копаться в огороде, ходить с внуками по грибы и на рыбалку. А по утрам слушать за окном веселую птичью перекличку.