"Дурацкие шутки",- сказал Пётр Петрович, стискивая зубы и стараясь не дышать. Невоспитанный соседский мальчик, или другими словами, маленький идиот, показал язык, на котором... Когда Пётр присмотрелся, и понял, что это, ему стало не по себе. Это была муха, большая чёрная муха.
Когда мальчик закрыл свой огромный рот, Пётр Петрович сказал нехорошее слово и отвернулся. Недоросль шмыгнул носом и беззубо улыбнулся, а взрослый мужчина оцепенел. Мух не терпел с детства. Любимая игрушка - бабушкина мухобойка, любимое животное - насекомое паук.
Родители рассказывали, что неприязнь к этим божьим тварям проявилась ещё в грудном возрасте. Он замирал, когда кто-нибудь из взрослых садился возле кроватки и читал детские стихи. Рифмы убаюкивали, и ребёнок быстро засыпал. Но стоило неосторожно начать: "Муха, муха, цокотуха...",- как обеспокоенный малыш широко раскрывал глазки, выплёвывал соску и начинал плакать, долго и безутешно...
- Дядя Петя, она же пластмассовая - это приманка для рыбы.
- Да иди ты к маме! - не по-детски огрызнулся Пётр Петрович.
Настроение безнадёжно испорчено. Оставаться в таком смятении психотерапевт категорически не советовал. Ближайшие магазины закрылись на обед, а шататься по осенней слякоти не хотелось. Пришлось зайти в "Диетическую" столовую.
Посетителей немного. Тарелка с давно налитым борщом едва не выпала из рук.
- Позовите заведующую! - кричал Пётр, показывая на большую муху, пытающуюся в борще освоить плавание кролем.
Девушка хотела взять тарелку из дрожащих рук, но скандального посетителя переклинило, он не отпускал.
Заведующая явилась в сопровождении повара. Муха, чувствуя всеобщее внимание, не шевелилась. Женщина что-то сказала подчинённому, тот кивнул, взял вилку и попытался зацепить уснувшее насекомое, которое вдруг ожило и судорожно задвигалось.
Наконец изловчился, зацепил, поднёс к глазам, подмигнул и, не давая никому опомниться, съел. Мгновенно наступила тишина. Повар, как ни в чем, ни бывало, поставил тарелку обратно на раздачу и громко, чтобы слышали все, сказал, преданно глядя на улыбающуюся начальницу:
- Это лук, жареный лук.
Заведующая кивнула и торжествующе оглядела присутствующих.
- Вы что! - задохнулся Пётр Петрович, она шевелилась, я видел!
- Кто-нибудь ещё видел, как она шевелилась? - грозно спросила заведующая.
Все молчали.
- И вообще, товарищ, кто она?
- Да муха же! - закричал Пётр и осёкся, зажимая рот.
- Это лук,- равнодушно повторил бессовестный повар и ушёл, шагая в такт с раскачивающимся из стороны в сторону рюкзаком огромного живота.
- Это не приманка, она настоящая! - не унимался упрямый гражданин.
- Да он сумасшедший,- предположила заведующая, и окружающие поверили, не требуя доказательств.
- Да вы тут сами с ума подходили! - взревел Пётр, дирижируя алюминиевой ложкой,- мух жрёте!
- Товарищ! Выбирайте слова!..- начала заведующая, слегка оробев от неожиданного отпора.
- Жрёте! Жрёте! Жрёте! - не унимался Пётр Петрович.
Бой был неравный. Заведующая, закалённая в ежедневных стычках с нервными посетителями, обладая великолепной техникой ближнего боя, имела явное преимущество. Пётр Петрович с трудом отбивался изысканными, сочинёнными тут же многоэтажными матами, которые, какое-то время компенсировали и скудный словарный запас, и плохую физическую подготовку. Повар, искусный баловник по части матюгов, вернулся, встал рядом и крякал от удовольствия, сменив красный цвет лица на тёмно-красный и даже бурый.
Петру пришлось отступить, но ушёл он всё-таки с гордо поднятой головой. С досады хватил дверью, и штукатурка триумфально осыпала его разгорячённое тело. Если бы в конце не запутался с деепричастными оборотами плохо склоняемых глаголов, всё равно бы не победил. Стоило лишь на мгновение взглянуть на эту женщину, чтобы понять, что это невозможно.
В эту ночь Пётр Петрович долго не мог заснуть. Мерещились заведующие, показывающие кукиши, повара, с вылетающими изо рта мухами, и вдобавок ко всему казалось, что по телу всё время кто-то ползает. Когда, наконец, удалось задремать, руки Петра, побелевшими от напряжения пальцами, сжимали край одеяла, лицо покрылось нервными пятнами, уши напряжённо оттопырились. Ужас...
Большой, праздничный стол, шум, веселье. Пётр Петрович, весь нарядный, ухаживает за гостями, он именинник.
- Это вам, - говорит соседский мальчик, едва удерживая большую, чуть ли не его роста коробку.
Великолепный торт поставлен на середину стола. Огромная, покрытая шоколадом и глазурью, с кремовыми крыльями, муха смотрит изюминками глаз, как живая. Гости дружно шумят, требуя, чтобы виновник торжества снял пробу. Нож на мгновение замер в воздухе, и выпал из обессиленных рук, когда муха повернула голову и сказала голосом заведующей столовой: "Я же не пластмассовая, я настоящая", и высунула шоколадный язык, на котором сидела точно такая же, только маленькая, мушка.
- Мутрёшки! - вскрикнул Пётр Петрович и проснулся.
Прошлёпал босиком на кухню, жадно напился из чайника. Было душно, как перед грозой, ни ветерка, ни шороха. В форточку, затянутую капроновой сеткой, воздух, казалось, не проходил вовсе. Пётр Петрович раскрыл окно и выглянул на улицу.
Золотые мухи звёзд густо сидели на потолке неба. Восхитился этой красотой и громко плюнул в чёрную тишину ночи. Упавшее отчётливо отозвалось снизу, и в этот момент увидел прямо перед собой на подоконнике муху живую.
Он ударил первым, тем, что попалось под руку. Это была банка клубничного джема. От убитой наповал мухи не осталось ничего, даже мокрого места. Зато от джема - и мокрое место, и осколки, и неповторимый запах нездешнего лета. Уборку было решено отложить до утра.
Проснувшись позднее обычного, Пётр Петрович оторвал листок календаря и убедился. Сегодня ему исполняется... Не важно сколько, важно, что сегодня. Зашёл на кухню и замер от ужаса. Подоконник, измазанный джемом, напоминал пчелиный улей, с той лишь разницей, что вместо благородных пчёл - наглые, беспородные мухи. Захлопнув кухонную дверь и приперев её шваброй, Пётр прислонился лбом к холодной стене и вспомнил весь вчерашний день, свой ночной кошмар, и в глубине сознания зашевелились недобрые предчувствия.
От звонка вздрогнул. Прежде чем открыть через дверной "глазок" разглядел что-то серое, без глаз и без лица. Осторожно отворил дверь, и увидел соседского мальчика с коробкой в руках.
- Ты зачем? - прошептал Пётр, бледнея.
- Да вот, пришёл,- сказал мальчик, протягивая коробку.
Пётр Петрович развязал розовую ленточку, открыл и лишился чувств...
- А здесь больной с нетипичным расстройством психики,- говорил профессор, показывая будущим врачам на койку у окна.
В палате, куда определили, Петра окна схвачены металлической сеткой, двери открываются через специальный код. Пётр Петрович с прямой спиной на стуле возле кровати, делает вид, что дремлет. На самом деле внимательно вглядывается в серую стену. Замечает заметное лишь ему, стремительно прячется под кровать и находится там так долго и так тихо, что, когда возвращается на свет божий, забывшие о нём больные пациенты и здоровые медработники пугаются.
Вылечить Петра удалось, хоть и не до конца. Гипноз и обливание холодной водой сделали своё, мух он теперь не замечал. Если попадались на глаза, говорил преувеличенно равнодушным голосом: "Они не настоящие, это приманка",- и отворачивался, пряча в карманы, дрожащие руки. Обратно в больницу не хотелось. Но его переживания были напрасны, на такие пустяки никто не обращал внимания.
Ненавижу мух. Когда они сидят, потирая лапки. Кажется, что у них есть план, они заранее радуются, и мне конец.