Егор Иванович - пожилой, но ещё довольно бодрый и живой человек. Не смотря на возраст, по-прежнему большой ценитель женской красоты, хотя по молодости в этом вопросе всё было очень категорически, без взаимности. После того, как эргрегор коллективных намерений напитался энергией постоянно думающего индивидуума, эта самая взаимность стала проявляться, хотя вовсе не в том виде, в каком хотелось. Но, как говориться, дарёному коню. Некоторые краснели, другие прибавляли шагу, а отдельные, самые неравнодушные, пытались дать пощёчину. После этого Егор Иванович хрипло смеялся и, закрепляя успех, отпускал незамысловатые, почти всегда сомнительные, комплименты. И хотя в сухом остатке получалось лишь моральное удовлетворение, это позволяло предположить, что в этих смыслах он не хуже остальных, и прежние неудачи просто удивительное совпадение всяческих неблагоприятностей.
Вот и сейчас, целый квартал, как привязанный за шею пудель, тащился за брюнеткой в джинсовом костюме. Всё вокруг казалось таким красочным, что просто забыл, куда и зачем. Это продолжалось до тех пор, пока плохо покрашенный трамвай с трёхзначным номером не увёз возмутительницу спокойствия в неизвестном направлении. Всё вокруг снова стало чёрно-белым...
Безутешный будильник охрип, выдавая нетипичные для подобного механизма обертоны. Отработанный бросок "тапочкой" свалил на пол, но звуки продолжались в прежнем нетерпении. Источником шума оказался не будильник, а телефон, которым ответственный квартиросъёмщик пользовался крайне редко.
- Таню можно? - спросил простуженный голос.
Первые минуты после пробуждения Егор Иванович всегда находился в депрессии. Сны радовали, а реальный мир казался неуютно опасным и совершенно лишенным логики. Вот и теперь, простой вопрос незнакомого человека поставил в тупик.
- Не знаю,- наконец ответил Егор Иванович и положил трубку. Это была чистая правда, он действительно не знал.
Сублимация неизрасходованных мужских качеств приводила к тому, что настроение, без всякой видимой причины, вдруг становилось до безобразия преотличным, а опустошённость, вызванная отсутствием жизненных сил, сменялась такой запредельной энергией, что если в такие времена держать электрическую лампочку, она легко могла загореться или лопнуть. Правда, состояния эти, Егор Иванович называл их "приливами", происходили не часто, всегда не вовремя, и заранее нельзя было предвидеть скоропалительное начало и скоропостижный конец. Именно сегодня наступил один из таких тревожных дней. Его прямо-таки распирало, от нетерпения дрожали колени, из глаз сыпались искры. Хотелось грубить, разыгрывать, пугать. Кого? Да хоть кого!
Идти по осенней улице тесно, узкая дорожка пригодного для ходьбы тротуара делает замысловатые изгибы вокруг луж. Они очень разнообразны: глубокие и мелкие, мутные и полупрозрачные, с грязью и почти стерильные.
- Я тебя извиняю! - вскричал Егор Иванович и толкнул впереди идущего пешехода.
Пешеход, словно ожидая этого, ловко "спотыкнулся" и сменил вертикальное положение на горизонтальное, успев охнуть и сделать красивый взмах руками. Лужа оказалась глубокой ямой, и угодивший в неё одномоментно пропал из виду. Молодой человек бандитского вида, видимо товарищ упавшего, схватил Егора Ивановича за воротник, и человек понял человека, не стал дожидаться и усугублять, а закрыл глаза и отправился следом.
От падения захватило дыхание, быстро погружался, распугивая многочисленные рыбьи стаи. Почувствовал дно, открыл глаза, огляделся. Совсем рядом, на зелёном камешке отдыхал новоиспечённый утопленник. Егор Иванович заметил, что у незнакомца все иностранное, и лицо, и одежда и даже выражение печального лица. Он смотрел на часы, подносил к уху, пытался из них что-то вытряхнуть.
- What time is it now? - нетерпеливо спросил он, продолжая трясти неработающую механику.
Когда стали проявляться первые признаки кислородного голодания, Егор Иванович поднёс свой правый кулак к левому глазу иностранца. Тот сразу всё понял, закивал, и они всплыли. Их встретили аплодисментами, цветами, громкой музыкой. Долго не отпускали, заставляя снова и снова рассказывать о подвиге спасения. Молодой человек бандитского вида, в знак благодарности, обнял и пригласил в ресторан.
Доехали быстро, а там уже заждались. Это можно было предположить по степени алкогольного опьянения всех присутствующих. Егора Ивановича все называли Виктором, хотели выпить на брудершафт, и Виктор, на всякий случай, никому не отказывал. В течении вечера несколько раз звучал гимн неизвестного государства, самые трезвые делали попытки встать, а спасённый каждый раз начинал плакать. Но слёзы удивительным образом прекращались вместе с последней нотой непривычной мелодии. Егор Иванович в такие минуты, не имея сил подняться, закрывал глаза и притворялся спящим. Скоро в самом деле уснул и увидел сон, в котором тонул, но его никто не спасал.
В конце вечера оказался под столом, откуда очень толково руководил праздником (так ему казалось), неоднократно пел "Летят утки" (по его мнению, безупречно), хватал за обувь проходящих женщин (ведь им это так нравится), кидался бумажными шариками (такая невинная шалость), смешил официанток, показывая нарисованные на собственной лысине цветные рожицы (в детстве мечтал быть художником). Когда утки улетели и официантки разошлись, его пытались вытянуть, но он, стыдясь своего поведения, занял круговую оборону и продержался довольно долго.
Когда вражья сила всё-таки одолела, Егор Иванович последним, судорожным рывком ухватился за скатерть, и большой, привыкший ко всяким передрягам, стол был выведен из равновесия и опрокинут. Тяжёлая, пропитанная салатами и вином, скатерть накрыла измученное праздником тело, и наступила темнота, а потом и покой.
Открыв глаза, Егор Иванович увидел мужчину в белом халате. У него были странные глаза в очках и замечательного размера нос. Очки с сильными диоптриями держались на переносице совсем без помощи ушей, можно было сказать, что это не очки, а пенсне, если бы не бессильно висящие, ненужные душки.
- Нужна операция,- сказал мужчина, поглаживая растущее на лице безобразие,- Вы не против?
- А что со мной?
- Да зачем вам, всё равно ничего не поймёте. Поверьте, моему опыту.
- А можно хотя бы отложить? - испугался Егор Иванович.
- Не советую, - мужчина многозначительно поднял глаза к потолку.
- Это больно? Меня ни разу не резали.
- Могу обезболить.
- Да, пожалуйста.
Мужчина-врач передвинул очки поближе к голове, навалился, схватил на удивление сильными руками и стал душить. Егор Иванович увидел золотые искры, серебряные струны, почувствовал безразличие и успокоился...
Безутешно звонивший телефон охрип, выдавая нетипичные, ни на что не похожие обертоны. Смело брошенная подушка свалила всю тумбочку, но звуки продолжались в прежнем нетерпении. Возмутителем спокойствия оказался не телефон, а будильник, которым ответственный квартиросъёмщик пользовался лишь по рабочим дням. Сегодня же был выходной. Нажатием кнопки остановил пружину звонка, взял трубку развалившегося телефона, услышал непрерывный гудок и, сам того не желая, спросил:
- Таню можно?
Послышался шорох, потом что-то щелкнуло, и простуженный голос ответил:
- Не знаю.
Егор Иванович осторожно положил трубку на рычаг и задумался. От звонка в прихожей вздрогнул так, что едва не упал со стула. Посмотрел в глазок, увидел человеческое лицо с нечеловеческим носом, на цыпочках прокрался в комнату, лёг на диван, закрыл голову подушкой.
Безутешный удар "тапочкой" свалил на пол, но шум продолжался. Источником оказался сам Егор Иванович. Песня про двух гусей никак не могла закончиться. Упрямые птицы не хотели улетать, шелестели крыльями, гадили. По квартире расхаживала брюнетка в джинсовом костюме, в дверь стучали обезумевшие соседи, возле подъезда толпились ответственные квартиросъёмщики, в ванне стучал копытами и ржал дарёный конь. Егор Иванович одел белый халат, поправил висящие на носу очки и тронул развалившуюся пружину. Что-то щелкнуло, и совершенно чёрно-белый голос ничего не спросил.