Скучно стало жить Сапогову, и решил он поторопить судьбу, чтобы досрочно оказаться в новом воплощении вечного круговорота жизни и смерти. Решил - надо делать, а как, вопрос не обсуждался. Конечно же, верёвочным способом, чтобы содержимое головы целым осталось, для следующих просветлений.
Но вышло недоразумение, или лучше сказать казус. С узлом он справился, петля вышла, будь здоров, кого хочешь, затянет, а вот потолки в квартире низкие оказались. Рост у Сапогова был гораздо выше среднего, не сочетался с размерами заводского общежития.
Всё же приспособился, схватился за верёвку, ногами в потолок упёрся, висит поперёк комнаты, цифры в уме считает, чтобы малодушия не проявить и последней жалости к себе не чувствовать. Напрягся весь, а кислородный голод не наступает, видно где-то утечка, просачивается необходимый для жизни кислород. Частичная разгерметизация, если говорить научными словами. Дошёл до трёх тысяч, а верёвка не выдержала, на две части лопнула. Надоело ей это бессмысленное занятие.
'Да и хорошо, - подумал Сапогов, - такие упражнения смешны и мешают думать о вечном в последние мгновения'.
И пошёл тогда Сапогов в лес, вернее не пошёл, а поехал. Лесов на земле мало осталось, в основном парки, а там людей больше чем деревьев, а сами деревья на кусты похожи, на них и одежды не повесишь, не то, что живого человека.
Погулял напоследок в своё удовольствие, цветы понюхал, в траве повалялся. Решил, что пора, нашёл сук повыше да потолще, зацепился, поджал ноги, чтобы земля не мешала и стал задыхаться.
Перетерпел признаки удушья, почувствовал начало покоя, но тут его за шиворот подняли, на ноги поставили и по уху грубое замечание сделали. Открыл Сапогов глаза, а в изображении резкость едва заметна. Видит только фуражку и две блестящие пуговицы.
- Милиция, что ли? - спрашивает Сапогов.
А ему в другое ухо аналогичное напутствие. От сотрясений у Сапогова прояснился взгляд, и он увидел, что это и не милиционер, а какой-то лесной служащий.
- Ты что делаешь, браконьерская рожа! - сказал он, и квитанцию на штраф из кармана вытянул.
- А почему ты меня бить смеешь? - встречно спросил Сапогов, - у тебя что, две головы? - и показал свой немаленький кулак.
- Не позволю! - закричал лесник, отступая назад, - не позволю на ветках сидеть. Через такую провокацию дереву невосполнимая порча происходит!
Можно здесь было и поспорить, но у говорящего от крика лицо стало такое некрасивое, что Сапогов ни слова не говоря ушёл прочь. Не хотел последние минуты на Земле такую эстетику разглядывать. Но решимость осталась и не слабела, только память от огорчения напрасной обиды стала сбои давать, словно боясь одуматься или сберегая силы для необходимого поступка.
Шёл по какому-то лесу, спотыкался от задумчивой мысли, пока воду не увидел. Текла в тех краях неширокая речка, в самых глубоких местах доходившая до шеи среднерослому гражданину. 'Не вышло повисеть стану тонуть', - сказал Сапогов, не замедляя уверенности шага, вступил берега и двинул дальше. Были видны камни на дне и многочисленные спины плавающих рыб. Радостно стало Сапогову. 'Хорошо погибну, - думал он,- безо всяких примесей, в чистом виде'.
Вода поднялась до пояса. 'Все же странно, - размышлял он, пытаясь поймать задумчивыми руками мелкую подводную жизнь,- я буду лежать на дне, как глупая раковина, а эти насекомые останутся существовать, ходить в гости, петь неслышные рыбьи песни, а он для всех превратиться в постороннего и неопасного, словно песок или кусок травы. Почему я не рыба, кто меня назначил беспрерывно быть человеком? А может рыбы - это бывшие люди, живущие не первый раз по закону непрерывности материи?'
Тут у Сапогова от таких умственных упражнений закружилась голова, и стал он ходить кругами, или галсами, по морской терминологии, то левым, то правым, но главной мысли не упускал:
'...Даже если рыбы и не совсем бывшие человеки, то хотя бы в мизерной капле должны содержать в себе количества человеческих переживаний. А значит обижать рыб, тем более употреблять в пищу человеку невозможно, как невозможно есть других человеков...'
Здесь Сапогов остановился и мысль оборвалась. Стайка увлёкшихся головастиков бросилась врассыпную. Вода была по колено, Сапогов прошёл насквозь несерьёзную речку и оказался на другом берегу, даже не совсем мокрый.
'Случайно на брод наткнулся', - успокоил себя Сапогов, вернулся на середину и пошёл вдоль медленного течения, временами обгоняя его неторопливость. Так он шёл, пока река не превратилась в маленький ручеёк, а потом и вовсе потерялась в траве.
'Странно,- подумал Сапогов,- я двигался вдоль воды, а получил вычитание, и в сухом остатке набрёл на русло'. Хотел над этим задуматься всерьёз, но решил не разбрасываться по мелочам, ограничился констатацией факта: 'У реки здесь начало жизни происходит, мне через такое начало к своему концу не приблизиться',- и двинул обратным ходом, против течения.
Проверил весь прежний путь, дальше идёт, а вода по-прежнему неглубокая. Хотел уже выйти на берег, но тут ноги запутались в прочных водорослях, упал, запутался руками, и голова пошла кругом. Стал со дна последние пузыри пускать, и увидел, наконец, как меркнет небо.
И снова схватила неведомая сила, бросила на твёрдую землю и стала бить немилосердно. 'Это мне за безверие и грехи',- думал Сапогов и терпел. Когда удары прекратились, открыл синие от синяков глаза, чтобы узреть лики ангельские и увидел вместо этого злые лица и пустые глаза. И трезвости в них не было ни грамма.
- И вы меня судите? - удивился Сапогов.
- Зачем сетку порвал? - встречно спросил один из нелюдей.
- Пользуйся нашей добротой, иди отсюда, пока мы в усталом виде,- добавил второй, рассматривая опухший кулак.
Шёл лесом, стараясь найти что-нибудь ядовитое, непоправимое для жизненных способностей. Наткнулся на поляну волчьих ягод, и съел их все. Там же случилась семья мухоморов, он и её. Захотелось спать. 'Вот, - обрадовался Сапогов, - уже действует. Лёгкое будет окончание жизни, на сон похожее'.
И в самом деле, увидел сон про то, что ему скучно стало жить, и по этой причине затеял он в своей комнатке казнь через повешение. Стоит на стульчике, петельку руками трогает. И ведь знает, что сон, а почему-то страшно. Так и стоял истуканом. Так долго стоял, что борода выросла, а на улице дождь пошёл.
Надоела вся эта канитель, захотел проснуться, а не может. Вспомнил, что если во сне происходит какое-то неудобство или стеснение, то человек почти всегда просыпается. Затянул Сапогов петлю на шее, да и прыг в окно, чтобы проснуться наверняка. Прыгнуть то прыгнул, да опять что-то не так, хоть и во сне. Верёвка слабину дала и потянулась, словно резиновая. Произошло с Сапоговым нелепое положение - ноги по земле ходят, прохожих пинают, а голова через это не может кислородное недомогание почувствовать. В шее небольшое неудобство, но терпимо.
Хотел Сапогов влезть обратно в окно, но верёвка за фонарный столб зацепилась, не пускает. Приехала милиция, стала Сапогову помогать, потом и врачи подоспели, отцепили, смирительную рубашку одели, и повезли туда, где другие неудачные суициды на государственный счёт содержатся. Напичкали Сапогова всякой всячиной, так что он и вовсе просыпаться перестал, лежит, улыбается, словно псих или грудной младенец. Очнётся иногда, посмотрит кругом:
- Я сплю, конечно?
- Спишь милый, - ответит медсестра и укол, чтобы зря не спрашивал.
Что же это за больница такая, спросите. Да ничего больница, хорошая даже, а Сапогов, оказывается, сам виноват. Как привезли в первый день, и лекарство отпустило, вырвался и стал бегать по этажам, позоря отечественную медицину и категорически отвергая все её методы. Поймали, конечно, и назначили строгое лечение.
Когда за ним приехали родственники, на предмет забирания, Сапогову сделали временную прививку, от которой он вовсе говорить перестал. Все тело судорогами покрылось, глаза под самый лоб съехали.
- Видите, какой он! Забирайте, если хотите, но обратно не возьмём!
Подумали неблизкие родственники, погоревали, да и уехали ни с чем. Остался Сапогов там, где был, и прошёл полный курс от всех нервных недугов и ещё от чего-то очень заразного. Удачно прошёл, жив остался, только так, всякие мелочи.
Почерк у прежнего Сапогова был очень хороший, аккуратный такой, а теперь буквицы стали мелкие, отдельные, и слова из них расползались по бумаге, нельзя сообразить насчёт смысла и знаков препинания.
В шахматы играть разучился. Как фигуры ходят помнил: конь по клеточкам, прямым ходом, король буквой 'Г', валет диагональным способом, шестёрка, так самая главная ферзя. То есть геометрию ходов знает, а сообразить какую фигуру двинуть и какая масть в главном козыре не может. Начнёт свои фигуры 'есть', ему замечание сделают, а он доску перевернёт и плачет.
А самое главное трудно стало думать. Все мысли какие-то ме-е-едленные. Увидит гвоздь, и все время гво-о-оздь и гво-о-оздь, целый день про 'гво-о-оздь' думает. Хочет сказать кому-нибудь: 'Здрасте, рад видеть' или 'Привет, как живёте', а вместо этого 'Гво-о-оздь' выходит. Извиняется, конечно, и опять 'Гво-о-оздь'. Захочет спросить: 'Который час', а люди слышат, - 'Который гвоздь', или вообще - 'Гвоздь-гвоздь', два гвоздя значит.
За день столько гвоздей наколотит, что и голова на молоток похожа становится. Придёт домой, спросит у самого себя: 'А что это такое, гвоздь?' - и пошло по новой.
Или, высунет голову в окно и кричит: 'Здравствуйте сволочи!', а почему сволочи непонятно, просто само выходит, бессознательная какая-то сила. Покричит так с полчаса, сволочи начинают у дверей собираться, ультиматумы под дверь просовывают.
Когда людей становится слишком много, и они перестают умещаться в подъезде, выходит и говорит им речь. Его долго не отпускают. Потом садится и пишет, пишет, пока не иссякнут чернила. Когда они 'иссякивают', выходит на дорогу и голосует за своего депутата. Свой депутат показывает путь к светлой жизни, Сапогов идёт в указанную сторону, долго идёт, но ничего хорошего не видит. Конечно, возмущён и начинает от всего этого писать стихи.
Мы в этой опере небольшие сценаристы, для нас сие непонятно и даже сомнительно, но матёрые фанатики в восторге. Главврач, тоже оголтелый любитель поэзии, сказал, что не отпустит от себя такого гения ни под каким видом. В этом случае я с ним солидарен, не готов ещё мир человеческий к таким душевным откровениям:
'...Вот в ступе рак летит, большое блюдо чахнет. Задумчивы снега, ничем их не унять. Торчат клыки, стройны как тень верблюда. Пронзительный прохожий замолчит, бубенчиком не горд, он внемлет тишину, давясь лимонным звуком. Разрезан пополам едва пришедший день, судьбу его размажут свежим небом заоблачные мамы лягушат, которые не верят в скорый дождь, и чистят перья лапами хвоста. Старик идёт, хромает ногу, в пустой котомке на обед вчерашний кукиш. Пусть телом рыхл, но каменный внутри, когда-нибудь родит куплет стиха и камень прозы. Лишь от сомнений к вечеру сбывается туман, мешая языку пенять на звезды...'
Это из тех, где понятны хотя бы отдельные слова. Прочие нельзя и вслух прочесть, можно лишь про себя, ведя пальцем по буквам. Эзотерики западного крыла, говорят, что такие тексты по сути своей опасные мантры, т.е. воздействуют на мозжечок, минуя первую и вторую сигнальные системы. С этим спорить не решаемся, но одно можно сказать совершенно определённо, если ты гений, и тебя угораздило родиться на сто лет вперёд, сиди тихонечко, и не смущай простых людей, которым и без этого хватает всякого разного. Нельзя из-за своей прихоти выставлять всех полными идиотами, даже если так оно и есть.
Ну, скучно стало Сапогову жить, а мы то в чём виноваты.
![Самоубийца [Евгений Савинов]](/img/w/wasxko_f_f/050samoubijca/samoubijca-465.jpg)