Он видел всё, и заплаканную жену, и бледного врача, и медсестру, с телефонной трубкой в дрожащих руках. Лежал на диване, в растерзанной торопливыми руками одежде, с запрокинутой головой, некрасиво раскрытым ртом. Глаза смотрели в потолок неподвижно и страшно. Вся эта картина не вызывала у Груздева никаких чувств, только где-то в глубине росло холодное предчувствие неизведанного, причиняя не проходящее неудобство.
Избавленный от тяжести большого тела, свободно перемещался в пространстве, бесшумно и быстро. Все предметы и людей рассматривал в любом масштабе - от общего широкоугольного до мельчайших подробностей увеличительного стекла. Вот лицо врача, смешная родинка на носу, треснутая дужка очков. Медсестра забавно оттопырила мизинчик, держа трубку, камешек на колечке отколот. Печальные глаза жены, с застывшими в них слезами.
- Что со мной, - подумал Груздев безо всякого любопытства, как бы по привычке.
- Вы умерли мой друг,- ответил доктор, не раскрывая рта и не поворачивая головы.
Потом всё уплыло, оказалось далеко внизу, словно в перевёрнутом бинокле. Тёмный коридор бежал навстречу всё быстрее, обжигая холодом влажных стен. Но вот впереди появился мерцающий свет, тот же голос прошептал в самое ухо: 'Вернись, ещё не время' ...
Открыл глаза и ничего не увидел. Постепенно тьма превратилась в туман, проявились углы и часть стены, а затем и вся комната. Жёлтая лампа скудно освещала просторное помещение с каменным полом. Вдоль стен располагались стеллажи, на которых застывшими манекенами лежали люди, вернее то, что недавно было ими. Среди них и он, Груздев. Закричал, бросился к запертым дверям, стукнулся о них, почувствовал боль и пришёл в себя.
Сел на пол, заплакал. Жизнь, отогретая горячими слезами обиды и жалости к себе, окончательно очнулась, стал замерзать от холодного пола и наготы. Не найдя одежды, облачился в простыню, огляделся кругом, засмеялся чужим, хриплым голосом. Ему было жутко, но остановиться не умел, пока не задохнулся, с ощущением проступка непоправимого, непростительного.
Будучи материалистом знал, что всё состоит из электронов и прочих мелких частиц. Его организм, как и тела, находящиеся рядом, имели те же элементы материи, с той лишь разницей, что какие-то слабо заметные связи перестали работать, действуя теперь другим способом. С самого детства воспринимал свою жизнь как что-то особенное, не подвластное общим законам. Пережив 'воскрешение' и находясь рядом с теми, кому повезло меньше, убедился в этом окончательно.
В углу заскрежетало. Замер, чувствуя, как на голове зашевелились волосы. И вот Груздев уже чертит отлетевшей штукатуркой круг, пытается вспомнить необходимую молитву и дрожит, вглядываясь в темноту. Появляется, наконец, и нечистая сила, в виде маленькой, вертлявой мыши. Груздев вздыхает с облегчением и снова становится материалистом, хотя и не до конца.
Воспоминания наплыли, перебивая друг друга, вся жизнь прошла, как в калейдоскопе. Теперь, запертый в этом странном месте, удивлялся тому, как часто ему везло. 'Конечно, бога нет,- рассуждал он,- но ведь что-нибудь да есть. Так, пустячок какой-нибудь, ерундовинка эдакая, но все-таки...' Не признаваясь до конца себе самому, Груздев чувствовал в глубине испуганного сердца рождение крамольной мысли о том, что он не простой человек, а один из немногих, которые...
А вот что дальше, понять не удалось, нервная энергия иссякла. Скоро ли придут люди, и что делать, пока их нет? Представив, как нескоро это может произойти, почувствовал грусть. 'Магический' круг отделял от остального мира, слабая мышь стояла возле черты, не решаясь переступить, жалобно попискивала.
'Она хочет есть', - подумал Груздев и сам почувствовал голод. В тумбочке отыскал пачку печенья и несколько окаменевших конфет, а в самом углу за серыми бланками бутыль с мутной жидкостью, пыльный стакан, истрёпанные карты. Присутствие стакана говорило о съедобности содержимого, а наличие карт подтверждало, хоть и косвенно, алкогольную природу.
Очень вскоре всё найденное было выпито и съедено. Мышь, получив почти целую печеньку, отгрызла часть, остальное утащила. Груздев, не привычный к самогону, от пережитого и принятого внутрь, быстро хмелел. Всё показалось сном, хотел проснуться и не мог. Чтобы не отчаяться и не удариться в панику, решил занять себя чем-то, пусть даже бессмысленным. И он стал делать то, на что раньше никогда бы не решился: стучал в металлическую дверь, во весь голос пел матерные частушки, танцевал, бия босыми ногами подобие стэпа. Когда голос иссяк, а ноги перестали слушаться, долго пересчитывал колоду. Каждый раз в ней оказывалось разное количество. Решил, что сойдёт и так, придвинулся к большому металлическому столу, раздал карты. Играть в одиночестве скоро наскучило. Забыв о приличиях, принялся стаскивать к столу неживых, совершенно не пугаясь холодных тел их. Измучился, пока усадил некоторых вокруг стола, а потом, господи помилуй, прозрачным скотчем прикрепил к бесчувственным пальцам потрёпанные карты.
Игра была великолепна, Груздеву везло как никогда. К нему шли сплошь козыри, в основном тузы. Он постоянно выигрывал, и как победитель осторожно шлёпал картами по носам 'сотоварищей', стараясь не разрушить хрупкую архитектуру.
Когда щёлкнул открываемый замок, даже не повернулся. Дверь отворилась, на пороге застыла уборщица Варвара, женщина позднего возраста с усталым лицом и общей фигурой. Лицо это теперь вытянулось, глаза округлились и продолжали увеличиваться. Ведро выпало из бессильных рук, вода разлилась, заполняя Варварины туфли и неровности каменного пола. Груздев, почувствовав сырость, смотрел себе под ноги, пытаясь понять, увидел Варвару, улыбнулся, стараясь придать лицу трезвое выражение:
- Ты чего, мамаша, не видела, как в дурака проигрывают? - с этими словами ударил картами по носу ближайшего 'игрока' сильнее, чем необходимо.
Тот удивлённо развернулся и деревянно упал. Потревоженные соседи, давно ожидающие подходящего момента, стали валиться один за одним, показывая дубли падений, гибнущих в бою. Только делали они это молча, с каменными лицами, не выпуская из рук невидимого оружия. Варвара бросилась прочь, успевая оглянуться обезумившими глазами.
Груздев усадил на прежние места опрокинутые тела, намереваясь продолжить партию, но в дверях появились два рослых мед брата. С улицы в окно заглядывала Варвара.
- Ты что дядя хулюганишь? - спросил один из них и пнул пустую бутылку, которая предательски валялась возле самых дверей.
- А как ты догадался? - спросил второй, пряча часы в карман.
- Нельзя ребятки, я ведь уже умер однажды, - улыбнулся Груздев и показал бирку на ноге.
В ребятках произошло замешательство, они переглянулись, встали по стойке 'смирно'. Груздев шагнул к ним, но задел только что поднятого. Всё снова опрокинулось, теперь в другую сторону и дальше. Самый крайний замахнулся на незваных гостей, а оказавшись на полу, покатился, а потом и 'пополз' в их сторону.
Груздев, зачарованный зрелищем, забыл о пришедших, а когда вспомнил, ребяток и след простыл. Вышел на улицу, возле окна вжалась в стену Варвара.
- Как тебя зовут, женщина, - спросил Груздев, стараясь не смотреть в испуганные глаза.
- В-вар-вар-ра, - ответила Варвара и зажмурилась.
- Не бойся меня, Варвара, я тебя не трону. Скажи мне ради бога, где здесь автобусная остановка.
![Воскресный день. [Евгений Савинов]](/img/w/wasxko_f_f/021voskr-den/voskrden440.jpg)