У него был насморк - он лечился. Плотно закрыл форточки, на кухне включил газ, в ванне - горячую воду. Этого показалось недостаточно. Заклеил скотчем балконную дверь, с батарейных секций напрочь свинтил ограничительные барашки. На себя надел толстый свитер, шаровары от лыжного костюма, на шею намотал колючий шарф.
Его ноги, укутанные в шерстяные, купленные на базаре, носки, оставляли на полу мокрые следы, а насморк не проходил. Ментоловые капли и, нанесённая по всем правилам, йодовая сетка, ничего не изменили. Выпитый аспирин достиг желудка, отдал организму полезные ацетилсалициловые свойства, но всё было напрасно.
'Что-то не так', - решил Гвоздиков, достал набор часовых отвёрток и, недолго думая, разобрал не слишком сложную механику. Там были замысловато изогнутые уголки, симметрично вытянутые палочки и тонкие пружинные спиральки. Соединялось всё, невидимыми снаружи, скобочками, которые упруго защёлкивались, создавая необходимые для жизни зазоры и промежутки.
Осторожно промыл дистиллированной водой всё, что возможно, смазал силиконовым маслом остальное, стал собирать кубика-рубика в обратную сторону. Одна из спиралек никак не хотела вставать на прежние места. Применил неподходящую силу. Обиженная запчасть взвизгнула, прыгнула в потолок, где звонко лопнула и непоправимо разлетелась в дальние углы просторной комнаты. По полу ещё перекатывались невидимые близоруким глазом, но слышимые чутким ухом осколки, а неунывающий разум инженера Гвоздикова уже знал, что делать дальше.
2.Adagio
Сегодня пятница, значит, Степан Егорович из 26-ой непременно лежит в пьяном бесчувствии в своём подъезде между вторым и третьим. В последнее время не получалось дойти до родного дома в человеческом виде, а жена перестала открывать дверь.
Всё складывалось удачно, Степан Егорович - на привычном месте, на своём коврике, возле батареи отопления, осипшим голосом исполняет попурри из любимых песен. Слова отличались от написанного авторами, зато мотив не менялся, являясь связующим звеном разнопланового репертуара. Гвоздиков дождался антракта, и произвёл изъятие необходимого 'биоматериала'.
В короткое время, пока лежащий существовал без носа, ему приспичило общаться. Он громко произнёс грозные слова, но из-за неправильной акустики разобранной головы совершенно нельзя было понять, о чём речь.
Вот она, драгоценная спираль, такая же тонкая и упругая, только в некоторых местах с налётом металлической ржавчины. До глубокой ночи рассматривал в зеркале отремонтированный нос, пытаясь найти малейшие отличия, и не находя их. Всё было, как прежде, в том числе и насморк.
Нюхал нашатырный спирт, пил кипячёную воду, дышал дымом горящей хлебной корочки. После всего смазал пятки керосином, и бродил по комнате, не умея успокоиться. Наконец, лёг на диван и, глядя в загадочную щель на потолке, задремал.
3.Largo
Утром, забирая почту выходного дня, после некоторых колебаний, позвонил в 26-ую. Хотелось убедиться, что с человеческим донором всё в порядке. Хозяин квартиры открыл хмурый, небритый. Тоскующий взгляд говорил о том, что поправиться после вчерашнего не удалось.
- Ты чего? - прохрипел он, стараясь дышать в сторону.
- У тебя горчицы не найдётся? Простыл я, понимаешь, - пропищал Гвоздиков чистую правду, не имея сил выдумывать.
- ДушаГоритДайДенегЯотдам, - выпалил Степан Егорович, словно предупреждая собеседника, что другие темы невозможны.
Гвоздиков почему-то обрадовался, пытался сказать, но вместо человеческих слов чихнул.
- Ижвини, - закрылся носовым платком, чихнул ещё, и закончил, севшим на октаву, голосом, - нашморк, понимаешь?
Гипертрофированная интуиция алкоголика подсказала, что скоро жизнь наладится. Степан Егорович заразительно засмеялся, но тот, кто пришёл не заразился.
- Понимаю, у меня со школы хронический. А сегодня с утра - как отрезало. Дышу тихо, как шпион, - он раздул ноздри, и Гвоздиков действительно ничего не услышал.
- Ещё зубы вылечить, и хоть под венец, - шутил Степан Егорович, вытягивая из холодильника нетронутую банку горчицы.
- Егорыч, мне сухая нужна, которая в порошке. В носки сыпать, как отвлекающее средство, понимаешь?
- Сухая, мокрая, какая разница? Горчица она и есть горчица, хочешь ешь, хочешь на пятки намазывай. Не дури, Гвоздик, бери, что дают.
Вернувшись домой, нюхал тёртый хрен, делал луковую ингаляцию, закапывал свекольный сок. В конце концов вложил в нос кусочки ваты, смазанные мёдом, хотел поджечь, но, слава богу, не нашёл спичек.
Судорожно листал медицинскую энциклопедию, делая торопливые расчёты прямо на обложке дорогого издания, измерял штангенциркулем внешние и внутренние размеры, замирал, стараясь не вспугнуть, или наоборот, отгоняя, может быть верное, но рискованное решение. Случайно взглянул в зеркало, и увидел вместо лица огромный, малиновый нос, вовсе непохожий на что-нибудь человеческое. Не давая себе опомниться, разобрал, извлёк проклятую пружину и, чтобы не передумать, бросил на пол и растоптал.
Через считанные минуты бесшумно дышал, различал запахи, радовался жизни. И продолжалось это радость те же считанные минуты. То, что беспокоило раньше, показалось детской забавой, когда, как по команде, заболели-заныли немногочисленные, но ещё вполне крепкие, хоть и леченные-перелеченные, зубы.
За первой экспозицией следовала неторопливая разработка... Полоскал рот тёплым раствором соды.
Стремительное дробление мотивов продолжилось конфликтом реприз... Прикладывал к зубам смесь чеснока, лука и соли.
Дальше, вместо коды начинался менуэт... Отвар ромашки, зверобоя, душицы.
Недоставало завершённости. Скорее не танец, а лишь приглашение к танцу... Ел баралгин с нурофеном.
Вторую часть почувствовал по смене тональности. Теперь это был субдоминантовый фа мажор... Массировал углубление между скулой и нижней челюстью.
Мелодия имела такой певучий характер, что Гвоздиков слегка подвывал, не успевая выразить нахлынувшее другим способом... Пчелиный клей и корешок подорожника.
В третьей части поразила тембровая экспрессия, которая дерзко сочеталась с богатством гармонического колорита... За отсутствием гвоздичного масла жевал высохшие цветы гвоздики.
Подготовленный, но всё-таки неожиданный финал излучал такую энергию, что в коридоре ожила давно перегоревшая лампочка... Прикладывал кусочек льда между указательным и большим пальцем.
Темы были насыщены ритмическими сдвигами, от которых кружилась голова, и хотелось чего-нибудь острого... Делал из обычной воды, с помощью соли и йода воду морскую, пил маленькими глотками, стараясь не дышать.
Дальше в музыке что-то произошло, и Гвоздиков понял, что это не новая часть, а затянувшаяся, не умеющая окончиться, предыдущая. Она длилась и длилась, длилась и длилась... Зная, что лежание способно лишь усугубить зубную боль, героически выстоял, уцепившись за подоконник.
Снова проклятая пикколо, просвистела четыре запредельные ноты, и пропала, заставляя сомневаться, была ли она... Иглоукалывал точку на ребре указательного пальца.
Когда главные и побочные темы сложились в одну, отмерил 150 грамм водки и держал во рту сколько мог.
Бесконечная мелодия заполнила мир и продолжала прибывать, заливая и опрокидывая всё, что встречалось на пути. Иногда она замирала, позволяя почувствовать настоящее, хоть и очень кратковременное, счастье, и снова набирала обороты от едва различимого пианиссимо, до безумия беспредельного форте... Оставались тыквенные хвостики, но их не было.
'Одной отвёрткой здесь не обойдёшься', - думал Гвоздиков, слушая как, успевший поправить здоровье, Степан Егорович, распевает под окнами, ни на что не похожий, романс.