Юра ехал по автостраде с Надей и маленьким ребёнком к её родителям.
Надя сидела на заднем сидении с дочкой на руках и просила ехать потише.
Она разлюбила скорость, она изменилась так сильно, как будто совсем перестала быть собой. Родился ребёнок, и Нади не стало, была жизнь ребенка, которой она жила. Она совсем сумасшедшая мама, собственно говоря, ничего другого и не следовало ожидать, Надя не эгоистка. С рождением ребёнка изменилось абсолютно всё. Её мама почти поселилась в их доме, чтобы помочь дочери, а помогать было действительно надо, ребёнок не спал по ночам, и они совершенно выбились из сил. Дед приезжал почти каждый день и гулял с малышкой в их саду. Они забыли о личной жизни, о путешествиях, обо всём кроме маленького вечно орущего существа. Юра думал, что через год станет легче, потом стал надеяться, что будет легче через два, но легче не становилось. Наконец Юра согласился отдать ребёнка на месяц её маме. До этого он был категорически против таких антисанитарных условий.
Машина была забита детскими вещами, игрушками и детским питанием. Малышка капризничала и портила нервы, Надя хотела спать. Путешествие их не радовало. Они устали и не смотрели по сторонам.
Приехали к родителям как раз к обеду. Дед взял внучку на руки, и она разоралась, увидев незнакомого человека, Надин отец приезжал к ним год назад, и девочка совсем его забыла, но она на удивление быстро успокоилась и освоилась в новой обстановке. Маленькую Аню накормили и уложили спать в доме, а Юра с Надей пошли отдохнуть в баню. Родители застелили топчан чистыми простынями, положили пуховые подушки. Юра с Надей почувствовали душевный комфорт, какое-то странное освобождение от давящих на них забот и заснули, вдыхая запах цветов, трав, берёзовых листьев и старого дерева.
Вечером Юра сидел с тестем на крыльце. Тесть сказал ему: "Не переживай, и бабьими делами поменьше занимайся у тебя должно быть свое дело в жизни, не только ребёнок, а мы тут все и без тебя разберёмся". Тесть радовался внучке, радовался их приезду и улыбался, улыбался, глядя на алеющее, вечернее небо. Опять гремели в траве насекомые, кусались комары. Удобный стеклянный мир - маленький стеклянный остров остался где-то далеко, как будто приснился ему во сне и исчез после пробуждении.
Андрей с Надей решил провести отпуск на море. Надя начала прихварывать, ей надо было сменить обстановку, отдохнуть. И они опять поехали по автострадам мимо озёр, по мостам через реки, сквозь леса, как тогда перед свадьбой. Надя начала оживать, радоваться жизни. Дорога была бесконечной, удивительно красивой. Они отдыхали, впервые за два с половиной года почувствовав себя свободными. Небо этим летом было красивым, особенно вечерами. В белых облаках золотые пещеры манили, звали в свои волшебные глубины, закат разливался розовым, перламутровым светом, а потом становился каким-то кровавым, страшным, похожим на место битвы небесного воинства.
Юре давно не снились удивительные, потрясающие по красоте сны. Он ошибся - он не художник. Наркоманы стремятся получить от жизни те ощущения, которые доступны только художникам. Он не наркоман, такой ценой покупать дар Божий он не хочет. Что тогда было с ним? Вернутся ли к нему его сны, его видение? Для чего поманила его красота? "Оставь всё и иди за мной". Красота - не Бог. Куда она ведёт? Куда она заведёт, если идти за ней? А если не идти то, что тогда? Прозябание? Дети? Стеклянный дом, наполненный бытом? Работа, требующая внимания, отупляющая, бессмысленная, бесчувственная работа и вечный контроль компьютера фиксирующего все ошибки и каждую минуту рабочего времени. Программа!!! Тот, кто выдумал эту программу, был ли он живым существом? Машина, отвечающая на прикосновение его пальца, сканирующая сетчатку, проверяющая здоровье, определяющая процент выполненной работы, машина, докладывающая в управление все сведения о нём, контролирующая время прихода на работу, ухода на обед, прихода с обеда. Машина страшная перемалывающая человека, ставшего рабом программы. Всё справедливо, правильно. Не хочешь, не работай. Тупая, канцелярская, требующая внимания работа на машину. Сколько можно было бы сделать без программы! Но время уходит на канцелярию, на то, чтобы машина могла все контролировать. Юра сам тратит половину своего рабочего времени на то, чтобы, такой же несчастный человек как он, сидя возле дисплея, получил возможность тотального контроля над ним. Замкнутый круг безысходности. Адский отупляющий труд, где уже нет места творчеству и человеческому общению, где нет места слабости, болезни и отдыху. Машина указывает ему: "Ты сделал свою работу на 95%, которую кроме тебя сделать никто не может, эта работа закреплена только за тобой и ты за неё отвечаешь". Ты будешь лишён премии, в случае если работа будет выполнена к назначенному сроку на 90%. Проблема в том, что выполнить работу на 100% нельзя, даже если сидеть по ночам. Программа, направлена на переработки и абсолютно бесчеловечна. Каждый отпуск оборачивается авралом. Каждый больничный превращается в пытку. Новый, справедливый мир, из которого почти нет выхода. Почему раньше он этого не понимал? Был моложе? Был здоровее? А что дальше? Отдать ребёнка в детское учреждение? Пусть вся система образования делает из дочери квалифицированный придаток машины, программы, системы. Стеклянный мир тупо глядел на него глазами мерцающих дисплеев. Он - табельный номер, набор цифр, как и все окружающие его люди. Машина не понимает слов, она не человек. Нет названий материалов, организаций, фамилий - только числа, бесконечные наборы чисел, Бесконечные номера стеклянного, прозрачного мира, где корчится голый человек, которому некуда скрыться - раб системы. Система тотального рабства, где нет рабовладельцев - одни рабы. Если бы был тиран, злодей наверно можно было бы с ним бороться, но не существовало даже этого, некому бросить вызов, некому объяснять. Тирания без лица и имени!
Что-то там говорила врач про геологоразведку? Дед не подсказал ему ничего путного насчёт образования и работы. Деда можно понять, он потерял сына и невестку и не хотел потерять внука. Но как ему жить, для него совершенно ясно, что это - не жизнь, это зарабатывание денег, это работа робота. Хорошо, что есть ради кого работать, но это слабое утешение. Ещё до поездки ему приснился сон. В нём он бродил по каким-то казённым коридорам. Там ходили люди, они здоровались, кивали друг другу они общались, приветливо разговаривали, но как-то вяло, без интереса и смысла. Всё было как в обычной жизни, только эти люди были мёртвыми, и ему не было страшно среди мертвецов. Они не были монстрами, в них не было ничего пугающего, обычные люди, только умершие. Во сне он подумал, что мертвецы его не выпустят из этих коридоров, но они были к нему равнодушны. Сон был каким-то лишённым света, красок, жизни. Он сразу понял, что ему снилось, это ощущение Юра испытывал каждый рабочий день.
Надя не сможет жить среди мертвецов. Где она будет работать? Какой-нибудь неквалифицированный труд, но там тоже самое, та же система? А он сам? В стеклянном мире почти не осталось шансов для тех, кто не живёт по его законам.
Они ехали по зелёному, сверкающему листвой коридору леса. Юра поднял стеклянную крышу автомобиля, и ветер захлестнул их. Что там будет, кто знает? А пока можно ехать долго-долго, делать остановки в лесу, купаться в озёрах, а дальше будет море, которого они не видели ни разу.
Юра с Надей опять сворачивали с автострады возле озёр и рек. Останавливались в незнакомых стеклянных городах, ели в маленьких стеклянных ресторанчиках. Им казалось, что дорога никогда не кончится.
Они опять нашли необыкновенное озеро, какую-то круглую чашу в песчаных берегах, окруженную деревьями, подступающими к самой воде.
Корявые, старые, сосны росли на высоком берегу, наполняя всё вокруг одуряющим запахом хвои. На больших полянах цвели колокольчики, ромашки, дикие гвоздики, и ещё какие-то ярко-жёлтые и фиолетовые метёлки цветов. Раскалённый песок жёг ступни, зелёные крупные кузнечики рассыпались в стороны при их приближении. Крупные махровые цветы шиповника горели на солнце розовым и бордово-красным огнём, их колючие ветви кое-где образовывали непроходимые заросли. Красота этого места была почти нереальной, и зной, и аромат, и блеск воды в чаше озера за деревьями, и яркий песок - всё было сказкой, затерянной в глуши леса. Здесь на берегу озера они нашли развалины старых домов. Нет, это не были деревенские дома, это были каменные постройки, сделанные на века. Они нашли несколько очень старых дуплистых ясеней, и поляну с выродившейся садовой земляникой.
Несколько фундаментов, старые полуразрушенные стены с бойницами окон, заросли махрового шиповника, да скрюченные от времени, уже почти высохшие ясени - вот и всё, что оставили люди, жившие в этом месте похожем на эдамский сад, вот и всё, что оставляют человеческие амбиции на земле, залечивающей раны, нанесённые человеком.
Теперь поздно менять работу, надо кормить семью, а может тесть прав, не поздно, они там и без него разберутся. Если бы знать, на что менять! А может быть вернётся к нему то чувство жизни, что позволяло ему видеть, чувствовать и мыслить так, как мало кому удавалось на свете. Но ведь осталось ещё что-то, не всё потеряно, только этого мало для того, чтобы пробовать себя в искусстве. Правы были родители, правы. Уж лучше изучать мёртвые, но когда-то наполненные жизнью города, чем жить в городах изначально лишённых жизни. Все эти убогие постановки в театрах - только жалкое фиглярство недалёких людей, не больше. А чего только стоит пение безголосых певцов и певиц, а ещё танцы, ничего не дающие для души - пустые упражнения для тела, почти спорт. Можно конечно писать дурацкие стишки, идиотские книжечки - только вот как-то стыдно бумагу портить. Он не хочет быть такой или почти такой творческой личностью. Чуть-чуть лучше не считается - это всё позор. Либо всё, либо ничего, но тогда ничего и не будет.
- Надя я попробую устроиться в геологоразведку, - сказал он, - как ты там будешь одна без меня оставаться почти по пол года.
- Я с мамой поживу, родители помогут, - она посмотрела на него печально, - только бы тебя туда взяли.
- Разве тебе не нравится моя работа.
- Нет.
- А если не возьмут в геологи?
- Иди к отцу помощником лесника, переучивайся на кого угодно, но уходи пока не поздно. Ты всё равно не сможешь там работать.
- А ты, куда пойдёшь, когда подрастёт Анечка?
- Она ещё не скоро подрастёт. Я не знаю.
И он не знает. Он старше, ему пора бы знать. "Пожалуй, отпуск не стоит портить такими мыслями. Приедем - разберёмся", - подумал Юра.
Море оказалось такой же стихией, как леса, реки и озёра, оно вызывало те же чувства и ощущения. Оно было частью чуда, того, что он постиг на берегу реки, заросшей травой и цветами возле Надиного дома. Юра с Надей наслаждались морем, подводным плаванием. Плавали долго, пьянея от этой неожиданной, стихийной красоты. Под водой им открылся новый мир с яркими зеленухами, морскими ершами, крабами, и ёщё какими-то удивительными рыбами. Медузы были похожи на колокола, на блюда, а некоторые напоминали огромные полупрозрачные ожившие грибы. Надя отрывала от скал мидий. Она собирала их в огромном количестве. Её руки были исцарапаны острыми краями раковин. А вечерами в темноте они разводили на берегу костры и жарили мидий и крабов на раскалённых железных листах.
В отеле отдыхающие загорали в шезлонгах возле бассейнов и смотрели с удивлением на странную парочку, рисковавшую жизнью ради сомнительных удовольствий. Медузы бывают ядовитыми, к тому же есть тут опасные скаты, морские петухи и прочие опасные обитатели. Можно оплатить поездку на прогулочном катере со стеклянным дном - смотри, сколько хочешь, если нравится. Туристы не понимали, зачем этим двоим всё это нужно, тем более что в ресторане подавали прекрасную диетическую еду, за которую уже заплачено.
Стеклянные стены отеля заливало солнцем, работали кондиционеры, хрустело чистое прохладное бельё, а дальше, за стеклом - соленый берег, плоские, раскалённые камешки, зной, скалы и волны, в открытую пасть которых они бросались с головой. Взбитый пенный гребень с шипением обрушивался на мокрые камни, а они выныривали уже далеко от берега, качались в этом солёном великолепии, забывая обо всём на свете.
Юра всё-таки ушёл в геологоразведку. На работу его приняли не сразу. Устраиваться пришлось по знакомству через Надиного отца. Врачи обследовали его очень долго. Много времени понадобилось на переподготовку. Надя занималась ребёнком и даже не очень переживала за мужа, но когда все, наконец, разрешилось, она расплакалась. Они почти не расставались в течение четырёх лет. Пора чудес закончилась для них. Наденька была прекрасной девушкой, приоткрывшей для Юры дверь в удивительный мир природы, в мир других мало кому доступных чувств. Теперь она стала прелестной женщиной, о которой можно только мечтать. Она стала самоотверженной матерью, хорошей женой. Юре повезло, но хотелось чего-то ещё, того, что снилось ему раньше, того, чего не было в Наденьке никогда. Есть ли это чудо в жизни, или оно только снится людям в мистических снах любви? Он будет надеяться на то, что оно есть, что Надя ко всему придёт, потому, что все другие женщины, которые были у него раньше, совсем безнадёжны. Он будет искать всю жизнь те невероятные ощущения, что он когда-то сумел получить лишь отчасти. Он должен найти то чудо, ради которого живут люди, ту скрытую пружину человеческого существования, потому, что жить просто так, просто так иметь детей - бессмысленно. Чудо любви, открывающее своим ключом закрытые двери всех миров по ту и эту сторону человеческой жизни должно где-то быть. Он научится творить чудеса назло стеклянному, насквозь прозрачному, рациональному миру, где люди давно ничему не верят и не способны поверить, даже если увидят чудо своими глазами.
Неправда, что труд облагораживает, неправда, что труд сделал из обезьяны человека. Облагораживает творчество. Не лень, а именно творчество. Даже если ему не повезёт, и его жизнь превратится в обычную рутину, почти лишённую смысла, Юра всё же постарается вырваться из общего для всех представления о счастье, о жизни. Он никогда не сможет думать как все, чувствовать как все. Обычная реальность никогда не станет для него чем-то обыденным. Жизнь всегда будет готова обернуться какой-то запредельной магией любви и красоты. Юра должен видеть сны наяву, сны недоступные другим людям.
Он плыл на лодке вместе с коллегами по реке. Вода была прозрачной, коричневой, похожей на кристально чистый раухтопаз. Под водой вились водоросли. Юра сидел на вёслах и грёб против сильного течения, но ему не было тяжело. Желтые кувшинки цвели не только над водой, но и под ней. Берега заросли камышом, собственно говоря, берегов не было, река текла среди непроходимых болот. Ему было даже немного страшно. Если лодка перевернётся, то выбраться отсюда будет невозможно. Острые коряги торчали из воды, кое-где река превращалась в болото, и он несколько раз терял фарватер. Лодку со всех сторон затягивали водоросли, поднимались болотные пузыри. Если сломается весло, что они будут делать, ведь запасного у них нет? Мелкие кулики бегали по водорослям, поднявшимся к поверхности, как посуху. Рядом плавали, чирки и обычные дикие утки, ныряли чомги, пикировали в воду мелкие чайки. Каких тут только не было птиц! Жалобно кричал ястреб, как будто плакал над всем этим великолепием. Над войлочной поверхностью болотной растительности цвели какие-то мелкие белые цветы. Летали крупные стрекозы, они охотились на донимавших людей слепней. Вода сверкала под солнцем. В топазовой глубине проносились силуэты каких-то крупных рыб, а дальше, за целыми полями камыша и осоки из болота поднимались огромные ели.
Кое-где попадались острова, топкие, поросшие камышом и ярко-розовыми
метёлками болотных цветов. На некоторых из них тоже росли ели. Юра обгорел на солнце, его опять кусали комары и слепни. На руках появились мозоли. Стеклянный мир разбился в дребезги, и вечный, прекрасный мир природы опять забрал его душу и погрузил в непрерывный поток подлинной жизни. А потом, они, наконец, добрались до маленького песчаного пляжа, всего-то метра два песка среди бесконечных болот. Они купались в ледяной воде родниковой реки, плавали среди длинных стеблей кувшинок, стараясь, чтобы течение не унесло их в густые сети водорослей, выбраться из которых невозможно. Они с разбега бросались в воду и через минуту выскакивали обратно, уж очень холодна была вода, а потом опять бросались в обжигающий холод реки. Здесь было место для палатки и костра, а дальше снова болота и непроходимый, тёмный еловый лес.
Юра сидел под пылавшим закатным небом, на берегу реки. Два солнца сверкали перед ним.. Всё вокруг жило своей жизнью. Мир был полон звуков, запахов. Из воды выпрыгивали рыбы и с громким шлепком падали обратно, и одно из солнц разбивалось на тысячи осколков.
Надя в это время тоже сидела на берегу реки, дочка возилась в песке. Река переливалась перед Надиными глазами перламутровым блеском, цвели цветы, бесшумно летали стрекозы, бабочки, звенели птицы. Маленькая девочка вдруг посмотрела вокруг и застыла потрясённая красотой окружающего мира. Цветное полотно, написанное самим Господом Богом, осталось в памяти ребёнка ощущением волшебного сна, ощущением нового доселе неведомого ей наслаждения.
Мир природы и мир человека. Война человека с самим собой, вечная неудовлетворённость, вечный поиск, открытия, падения, взлеты. Юра не знал, что будет дальше. Ему мало одной природы, и тем более не интересен ему насквозь прозрачный стеклянный, новый мир. Ему всегда всего будет мало. Найдёт ли он другой мир? И где его найдёшь? Разве что попробовать сотворить свой собственный вечно новый и очень старый, одухотворённый мир, однажды увиденный потрясённым человеком, таким, каким увидел его сам Бог в момент творения. Только кто даст человеку такую остроту духовного зренья?