Охотники за честью. Глава 2
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ГЛАВА 2
В августе 1528 года в очаровательном местечке с диковатой природой, прекрасной, ибо руки человека не слишком назойливо трудились над ней, в десяти милях и трех часах небыстрой верховой езды от Лондона, на поляне, поражающей своими необозримыми видами и широтами, собралось много народу. Кутил один из тех, кого называют выходцами из неизвестности, выскочками и пройдохами, которые становятся впоследствии уважаемыми людьми и тем пуще гордятся собой. Уже не молодой, но еще не стареющий дворянин, граф Вальтер Грегори устроил пир под открытым небом в честь близкого завершения строительных работ его фамильного замка, чья роскошь и убранство, как он предполагал, должны были затмить сокровищницы погибшей Византийской империи. Поляна и парк перед замком были расцвечены флажками и красочными фейерверками, горящие искры от которых то и дело взлетали в воздух, угрожая пожаром ближайшим деревцам. Половина приглашенных гостей, а на новоселье к господину Грегори пожаловал чуть ли не весь двор, расположилась возле большого стола, накрытого изысканными кушаньями, в тени пушистых крон, другая половина гуляла поодаль: дамы отдыхали на траве и любовались красотами природы, кавалеры соревновались на рапирах и занимались возлиянием благо у виночерпиев было, что разливать по множеству кубков и кружек.
Граф Грегори обожал различные празднества, его высокая, грузноватая фигура с могучей спиной и широкими плечами, которые от пышных, свободного покроя рукавов казались еще шире, постоянно мелькала то в одной компании, то в другой, и там, где он появлялся, через минуту раздавался взрыв хохота. Он был общителен, прост в общении, прост настолько, что некоторых это даже шокировало; он неоднократно устраивал длительные и шумные оргии, но не считал их порочными и рассказывал всем о своих развлечениях, как о чем-то занимательном. Детьми он не обзавелся, во всяком случае, законными, женой тоже, хотя женщины играли важную роль в жизни этого веселого повесы. Ему перевалило за сорок, но он все еще оставался сумасбродом и не остепенился. По всей округе ходили слухи о его бесшабашности и разгульном поведении, но именно это отчасти и привлекало к нему внимание придворных. Сам монарх, Генрих VIII Тюдор не особенно жаловал его и редко посещал пирушки в доме Грегори, сегодня короля и его ближайшего окружения не было здесь. Отказ короля появиться на празднике Вальтер Грегори воспринял, как личное оскорбление, но промолчал, проглотив эту огромную горькую пилюлю, к сожалению, уже не первую от его величества, и в душе в очередной раз позавидовал своему сводному брату, которого король баловал милостями, и который, кстати, терпеть не мог младшего брата и, разумеется, тоже не приехал взглянуть на его гордость.
Род Грегори не был древним. Покойный отец Вальтера получил этот титул и земли за заслуги перед монархией и, чтобы прочнее укрепиться в обществе, сразу обвенчался с молодой вдовой графа Лектера, которая после второго своего замужества буквально забыла о совсем еще юном сыне от первого брака, Уильяме. Уильям Лектер вырос в одиночестве, что сильно сказалось на его характере, превратив его в суровую ледяную глыбу с душой отшельника, чуждого веселью. Он стал хозяином старинного графства с большими земельными наделами, позднее взял в жены одну из придворных фрейлин королевы Екатерины Арагонской. Она родила ему двух детей: первенцем был мальчик, и только через восемь лет она произвела на свет девочку. К несчастью, вторые роды оказались тяжелыми и подорвали здоровье графини, она начала постоянно болеть и вскоре скончалась.
Таким образом, у Грегори был брат и двое племянников, но беспечный поступок матери, бросившей своего сына, навсегда вызвал у Лектера скрытую неприязнь, и братья почти никогда не общались. Все же Вальтер лелеял в душе надежду наладить отношения с близким по крови родственником, зная, что тот весьма влиятелен и всегда является почтенным гостем в любом семействе. Однако, Уильям не поддавался и на все радушные приглашения отвечал сухими отказами. Его холодный ум, рассудительность и культ затворничества не нравились Вальтеру.
Они были слишком разными людьми, чтобы поладить и подружиться. Грегори с его развязностью в сравнении с Лектером выглядел просто мужланом. Он жил в свое удовольствие, веселился "на полную катушку", и про него поговаривали, что он близок к разорению. Со временем брат, который серьезно занимался хозяйством, улучшал свое благосостояние, не транжиря и не хвастаясь имуществом, начал его раздражать. Возможно, то были простейшая зависть и злобное недоумение по поводу надменности соседа.
Какое-то время Вальтер каждый месяц слал письма Уильяму, но потом отчего-то вдруг перестал ему писать и делать попытки к сближению. Это произошло незадолго до рождения дочери Лектера, крошки Кэрин, и продолжалось до самой смерти графини, ее матери. Но затих он ненадолго. Спустя два года безмолвия и отдаления, неуемный Грегори снова начал искать подходы к старшему брату.
Когда сыну Уильяма, Эрнесту, исполнилось восемнадцать лет, он начал выезжать вместе с отцом ко двору. Везде, где он ни бывал, к нему тотчас проявлялся интерес, его начали величать баловнем судьбы, ибо ему все удавалось: он быстро осваивал различные науки, овладел в совершенстве латынью, был сообразителен не по годам, тактичен, легко сходился с людьми благодаря артистичности и умению слушать собеседника. Не последнюю роль в его ранних успехах играла безупречная, необычайная внешность. Эрнест Лектер был красив и умен, на первых порах знакомства этого оказывалось достаточно, чтобы понравиться большинству придворных. Очень скоро отец представил его королю, и юный граф, наследник большого богатства, потомок благородной фамилии, начал часто наведываться в Виндзорский замок и во дворец Хэмптон-Корт, принадлежавший в те времена его преосвященству Томасу Вулзи, любителю пышных, торжественных пиров, скрывающему под сутаной все свои пороки, будто ряса священника и кардинальская шапочка уже служили залогом, что их обладатель безгрешен.
Грегори прослышал об удачливом племяннике и с удвоенной силой начал посылать приглашения, теперь уже ему самому, минуя угрюмого родителя. Он приготовился к очередному отказу, и Эрнест не замедлил ответить... согласием. Грегори был немало удивлен. Его слегка передернуло - впервые за столько лет Лектеры снизошли до него - но все же принял гостя по всем правилам этикета. Тот вызвал у него симпатию, но после его визита в душе хозяина остался какой-то осадок, смутное чувство тревоги и навязчивого раздражения. Его задело, что восемнадцатилетний мальчик держится с такой гордостью достоинством, подчеркнутой замкнутостью. Вдобавок, он так искусно лицемерил, что проникнуть в его сердце казалось невозможным действием. Несмотря на противоречивые ощущения, Грегори пожелал продолжить знакомство и объявил, что его двери открыты для юного Лектера в любое время.
Такова прелюдия к настоящим событиям, возвестившая о начале нашего повествования, и автор счастлив будет проводить своих читателей, если им это угодно.
Пикник был в самом разгаре. Всеобщее внимание и любопытство привлек шумный и красивый фейерверк в форме фонтана, устроенный у самых стен замка и осветивший их разными цветами радуги. В ответ на вершине холмистого возвышения закружились огненные шары, рассыпая во все стороны яркие искры. Гости восхищенно аплодировали, и хозяин, сияя от удовольствия, выслушал много лестных комплементов.
Один пожилой господин, стоявший рядом с молодой очаровательной леди и ее супругом, кислое лицо которого могло испортить любой праздник, задумчиво заметил, что на такое представление, скорее всего, затрачены огромные средства.
- Граф - известный мот, - ответила ему молодая женщина и посмотрела на мужа, тот опустил глаза и от скуки разглядывал свои туфли.
- Надо быть совершенным безумцем, чтобы так вести хозяйство, - продолжал пожилой господин, сокрушенно и осуждающе качая головой. - Поля его в запустении, вассалы тонут в нищете, а он не желает и пальцем шевельнуть, чтобы исправить это положение.
- А для кого ему беречь свои угодья? - возразила собеседница, стараясь не замечать, как мрачно блеклое лицо ее супруга. - Преемников у него нет, вот он и кутит... для себя. К тому же, милорд, согласитесь, где бы мы так развлекались, не будь в нашем обществе господина Грегори?
- Граф еще достаточно молод, чтобы завести семью, - вдруг подал голос ее муж, виконт Питер Ридженальд Спенсер, которому надоело стоять в сторонке и помалкивать, создавая у окружающих впечатление ненужной бутафории.
Молодая супруга взглянула на него из-под пушистых черных ресниц, во взгляде ее мелькнула насмешка.
- Тогда почему же он это не делает? - спросила она.
- Потому что граф никак не может решиться, - проговорил другой дворянин, Джон Ричмонд, подошедший к компании. Герб барона красовался на всех атрибутах его нарядной одежды. Сперва он просто находился рядом и слушал, но разговор показался ему интересным, и он решил присоединиться к беседе. Ему было двадцать пять лет, он был высок, строен, зеленоглаз, рыжеволос и носил маленькую модную бородку. Пышное кружевное жабо и банты были непременными деталями его туалета в любой день.
Барон нравился молоденькой леди, и она кокетливо засмеялась, обнажая ровные белые зубки, от звонкого ее голоска щеки ревнивого мужа стали бледными, как мел.
- Что вы, сэр! - сказала она барону. - Разве граф никогда не имел романов?
О приключениях Вальтера Грегори говорили все, ни одна новая сплетня не обходилась без упоминания его имени, даже если он в ней не участвовал.
- Сколько угодно, пленительная фея! - сказал Ричмонд. - Но не за всяким романом следует свадьба. - Он многозначительно, сверху вниз посмотрел на виконта, словно демонстрируя, что может обмениваться любезностями с его женой, не стесняясь его присутствия. Бедняга виконт сразу после своей свадьбы прослыл недотепой, тенью красавицы Элизабет Спенсер, его супруги.
Виконтесса надула губки и ответила барону с деланной обидой в интонациях:
- Все мужчины очень эгоистичны и бесцеремонны. Женщины не осмеливаются говорить об этом открыто.
- Однако, интересуются не меньше, - лукаво заметил Ричмонд. - Вот, например, дорогая виконтесса, я наслышан об одной истории...
- О графе Грегори?
- Именно! - отчеканил барон, обрадованный ее догадливостью, и тут же наигранно небрежно добавил: - Но я не стану вам ее рассказывать. Не хочу, чтобы краснели ваши щечки.
Виконт незаметно взял Элизабет под руку, давая понять ей, что разговор заходит слишком далеко, но она нетерпеливо освободилась и начала виться вокруг загадочного Джона Ричмонда, одаривая его обворожительными взглядами.
- Ах, сэр, я вас умоляю!..
Он рассмеялся и приосанился, самоуверенно чувствуя, что любознательная мышка все-таки попала в мышеловку.
- А вы умеете хранить тайны? - спросил он.
- Ну, конечно! - воскликнула виконтесса. - Как вы можете сомневаться, милорд?
- Я никогда не сомневаюсь в женщинах, особенно если это касается чужих секретов, - барон игриво и заговорщически улыбнулся. - Но я не желаю обижать вас и поделюсь с вами этой историей. Говорят, что Вальтер мечтает жениться на одной особе, он давно ее любит, и у них даже есть ребенок. Мальчику уже пятнадцать лет. - Виконтесса взвизгнула от восторга, предвкушая, сколько благодарных слушателей среди подруг и знакомых появиться у нее в ближайшие дни. - Ему мешает только одно обстоятельство, она - бедная еврейка. А по закону католической церкви христианин не имеет права венчаться с иудейкой.
- А кто она такая? - осведомился пожилой господин, который тоже слушал, сгорая от любопытства, как и остальные.
- Она живет в маленьком городке * поблизости от графства Лектер и содержит гостиницу, - продолжал рассказывать всезнайка Ричмонд. - Грегори редко видится с ней и сыном, видимо, не желая компрометации. Но он может подать прошение королю или неким образом договориться с Вулзи. Кардинал словоохотлив и добр, если ему это на руку.
- Как интересно! - воскликнула виконтесса. - И скоро ли мы ее увидим?
- Этого я не знаю, - ответил барон. - Ясно, как день, что друг наш Вальтер будет искать помощи... кого-нибудь, более влиятельного, чем он сам.
- Например, графа Лектера, - предположил тот же пожилой господин. - Может, поэтому он так ластится к его сыну?
- Вероятно, - сказал Ричмонд с задумчивостью в голосе. - Но Эрнест Лектер еще слишком молод и не имеет влияния на своего отца. Потом, вряд ли он захочет помогать дядюшке, а тот не станет унижаться перед племянником. Насколько я знаю... Но тише! - он вдруг прижал палец к губам и отстранился от Элизабет с беззаботным и скучающим видом. - Смотрите, он идет сюда!
Со стороны замка, где фейерверки сменились выступлениями бродячих актеров, к беседующей компании приблизился молодой человек. Он находился в том возрасте, когда мальчик уже становится мужчиной, он и выглядел немного старше своих лет из-за серьезного и немного меланхоличного выражения. Его волосы, темные, как смоль, окаймляли гладкое худощавое лицо с высоким лбом, над которым лежал крупный завиток челки, огромные карие глаза казались почти черными из-за того, что свет едва проникал туда, в них играл внутренний огонь. Невзирая на невысокий рост, этот человек обладал идеальным телосложением и прирожденной грацией, без тени юношеской угловатости, свойственной многим в его годы. Бархатный костюм, отороченный мехом, был богат, но строг, ни одна лишняя рюшка или кружево не украшали его. Образ получался почти картинный, настолько он выделялся среди остальных гостей и заставлял их оборачиваться ему вслед. Хотя, на первый взгляд, помимо действительно безукоризненно красивой внешности, в его облике не было ничего особенного, что могло бы надолго укорениться в памяти окружающих.. Что-то заманчивое и непонятное было в нем, возможно, взгляд, слишком взрослый и проницательный для восемнадцати лет.
- Из этого мальчика вырастет сущий дьявол, - тихо проговорила виконтесса, глядя на молодого графа. Никто, кроме Ричмонда, ее не услышал, да и он не придал никакого значения ее высказыванию.
Эрнест подошел, и лицо его озарилось улыбкой. Уильям Лектер дружил с бароном и в будущем пообещал ему руку своей дочери Кэрин. Джон Ричмонд всегда был желанным гостем в их доме, и сейчас, увидев его на празднике, Эрнест приветливо поздоровался с ним. С первых минут общения его поведение показалось всем очень естественным, хотя интонации, манеры, движения были заучены им с детства, и он умело использовал их в нужных ситуациях.
- Как здоровье твоего отца, Эрнест? - поинтересовался Джон. - Я никогда не видел, чтобы он бывал здесь.
- Это правда, он здесь не появляется, - ответил Эрнест самым обыденным голосом. - Отец редко выезжает, и самочувствие его оставляет желать лучшего. У него слабое сердце, этот недуг вечно его преследует, как тень, и последнее время все чаще обостряется.
- Надеюсь, в списках наследства для тебя и Кэрин этот пункт не значится? - весело спросил барон, обманутый мирным тоном юного графа.
Эрнест снова улыбнулся, всем видом показывая, что сам он ни на что не жалуется.
- Как поживает твоя сестра? - не преминул осведомиться барон о своей малютке невесте.
- Она радуется жизни и выглядит прекрасно. Что еще нужно девочке, когда ей всего десять лет?
Пожилой господин переглянулся с виконтом Спенсером, который бросал молниеносные, враждебные взоры на красивого юношу, сразу обратившего на себя общее внимание, потом сказал:
- Вы не слыхали, господа, как в воскресенье его преосвященство, кардинал Вулзи высказался насчет королевского советника? Он сказал, что лорду герцогу нашептывают бесы.
- О! - подала голос Элизабет, которую интересовали все сплетни. Казалось, ни один секрет не может миновать ее ушей. - И герцог знает о его словах?
- Разумеется! Кардинал сказал это ему лично, к тому же при свидетелях, на что герцог ему сразу же ответил, ничуть не смутившись: "Если бы я слушал пение ангелов, ваше преосвященство, то я был бы не первым советником короля, а кардиналом английской церкви". О, если бы вы видели лицо Вулзи в этот момент!
- Ты был в тот день на приеме у кардинала? - полюбопытствовал Джон у Эрнеста.
- В Хэмптон-Корте? - отозвался тот - Да. Впрочем, это был королевский прием, который устраивался в доме его преосвященства. Вулзи сам предоставил свой замок к услугам его величества. Я недоумевал, отчего там не было тебя.
- Я только позавчера возвратился домой. А с герцогом Гинзбором ты виделся?
- Мельком. Мы только поздоровались - отвечал ему Лектер. - Я не слышал его беседы с Вулзи, но его ответ выглядит остроумным. Говорят, он очень мудрый человек. Отец всегда отзывается о нем с учтивостью.
После нескольких незначительных вопросов собеседники вернулись к прерванной теме, которая слишком их занимала, и барон, почему-то неохотно, повторил уже для Эрнеста свой рассказ о похождениях хозяина дома, не умолчав о подрастающем сыне.
- Трудно поверить, что какая-то необразованная горожанка может стать графиней, - проговорила виконтесса, брезгливо поджимая губы. - Что она будет ездить на балы, а нам придется с ней раскланиваться.
- Этого от нас никто не смеет требовать, - заявил пожилой господин.
Эрнест выслушал молча, ни одна жилка не дрогнула в его лице. Одна виконтесса Спенсер заметила, как он замер и напрягся всем телом - ему явно эта история была не безразлична. Все ожидали, что он оскорбится, поскольку неблаговидные слухи касались его родственника, хотя Лектер не питал любви к своему дядюшке. Он остался спокойным, но никто не мог знать, какие мысли возникли в его голове на самом деле, когда он внимал словам Джона Ричмонда. Он наблюдал театральное представление и выглядел равнодушным. Актеры показывали пантомиму, и ему показалось, будто он сам в ней участвует, только изображая жизнь и скрывая подлинную свою сущность. "Меня не должны касаться чужие проблемы", - подумал он, а вслух произнес:
- Это обстоятельство очень занимательно, но я не считаю его правдоподобным. Дядюшка достаточно умен и рассудителен, чтобы не запятнать свою честь и достойно выйти из любой ситуации.
- Значит, ты считаешь, это лишь досужие сплетни? - проговорил Джон, задетый его замечанием. - Ты мне не веришь?
- Не верю!
- Что ж, это можно легко проверить. Имя той особы, тайной суженой его светлости - Джоанна Стайл, а сына зовут Лоренс.
Эрнеста передернуло, будто он съел что-то очень кислое и набил оскомину.
- Откуда вам известно? - спросил он, сменив в обращении к барону дружеское "ты" на сухое "вы". Его интонации выдавали, что он рассержен.
- Дело в том, что старина Вальтер очень разговорчив, особенно, если много выпьет...
- Пустое!
- Поинтересуйся у него сам! - раздраженно предложил барон. Он был на редкость вспыльчивым человеком, и любое, даже самое незначительное, посягательство воспринимал как оскорбление и разгорался факелом. Эрнест оказался первым человеком, заявившим, что любимая история Джона, которая нынче помогла ему завоевать внимание публики - попросту пошлый и нелепый вымысел.
- Я не стану этим заниматься, - ответил граф Лектер. - Коли вас развлекают подобные небылицы...
- Эрнест, по-моему, ты забываешься! - гневно вскричал Джон, хватаясь за серебряный эфес шпаги. - Будь любезен объясниться, не то я потребую удовлетворения.
Виконтесса вздрогнула и испуганно повисла на руке барона, пытаясь удержать его. Ей не хотелось, чтобы Ричмонд причинил вред молодому человеку, который с каждой минутой нравился ей все больше.
- Боже мой, барон, он ведь не сказал ничего особенного! Простите его! Господин граф не настолько прогневил вас, чтобы выяснять отношения...
- Пустите меня! - зарычал барон, в нетерпении отмахиваясь от очаровательного миротворца. - Он утверждает, будто я - лжец! - Лицо его пылало. Такие забияки, как барон, похожие на молодых петушков, часто сердятся и перестают себя контролировать.
Лектер стоял напротив и не шелохнулся, глядя на буйство будущего свояка. Все ожидали, что из горячности он тотчас примет вызов, и разъярившийся Ричмонд его заколет, ибо разница в их силах была достаточно велика. Но молодой граф, видимо, не собирался это делать. Барон не был злюкой, но славился задиристым нравом, его гнев возгорался и остывал в течение одной минуты, и к семье своей будущей жены он относился с большим дружелюбием. Эрнест симпатизировал Ричмонду, но его задело, что тот обожает сплетни и не брезгует ими, даже если они нелицеприятны. Несколько секунд он молчал, потом сказал тихим и ровным голосом:
- Я ни в коей мере не хотел с вами ссориться. Вы обручены с моей сестрой, я ценю и уважаю вас. Я никого не обвиняю во лжи, но я хотел бы, чтобы вы в своих рассказах пользовались только проверенными сведениями, проверенными так, что их нельзя будет опровергнуть. Это слишком щекотливый вопрос, чтобы считать возможным допускать небрежные ошибки.
- Ты еще убедишься в моей правоте, - процедил барон, немного успокоившись, хотя дыхание его оставалось частым. - Ты еще вспомнишь мои слова, когда дядюшка заявит тебе: "Вот мой сын и твой кузен. Изволь принимать его!"
Теперь волнение Лектера стало более заметным, хотя для своего возраста он обладал неслыханной выдержкой. По его щекам разлился румянец, глаза расширились.
- И что же я, по-вашему, должен делать? - спросил он таким тоном, будто хотел дать понять, что не властен над решениями Вальтера Грегори, что они для него не существенны.
- Не поддерживать его или даже попытаться отговорить, - посоветовал Джон. - Я люблю вашу семью, как родную и не желаю, чтобы среди моих близких были какие-то выродки. Я вообще не желаю более говорить об этом! Мне пора ехать. Прощайте, господа! - На сем он резко закончил беседу, сам смущенный собственной грубостью, откланялся и быстро удалился..
Лектер молча посмотрел ему вслед. Когда барон скрылся из виду, виконтесса пожала плечами и произнесла, обращаясь к пожилому господину:
- Не понимаю, из-за чего лорд Ричмонд так разгневался? Все было так мило, пока у него не испортилось настроение... О, милый граф, - она коснулась плеча Эрнеста кончиками пальцев. - Не обращайте внимания! Он не хотел вас обидеть.
- Я знаю, леди, - отрешенно отозвался Лектер. - Не утруждайте себя утешениями.
С этими словами он повернулся и ушел. Элизабет Спенсер проводила его взглядом, полным сожаления, а ее муж снова недоуменно переглянулся с пожилым господином.
Свой новый замок Вальтер Грегори возвел на месте прежнего, пострадавшего от недавнего пожара, кое-где, возле заново отстроенных стен возвышались остатки старой каменной кладки. Дом и по сей день еще находился в стадии строительства, потому что хозяин вечно что-то выдумывал и переделывал, повинуясь вычурному воображению. Левое крыло замка было уже готово, в правом еще велись отделочные работы. Как упоминалось выше, граф жил на широкую ногу, вещи для интерьеров заказывал в самых известных и лучших мануфактурах, славящихся особенной дороговизной своих изделий. Приобретенную мебель и другую обиходную утварь хозяин расставлял с шиком, тяготение к блистающей роскоши вовсе не означало наличие хорошего вкуса, но изысканность не являлась главной задачей хозяина. Он стремился все обустроить так, чтобы это поражало своим богатством. Жилые и гостиные залы наполнялись до отказа разными безделушками, от многоцветия и избытка предметов начинало рябить в глазах. Если можно сравнить внутреннее убранство комнат с тортом, то это был слишком приторный торт с изобилием кремовых украшений. Это излишнее и не всегда оправданное расточительство сильно сказывалось на кошельке хозяина, но желание затмить королевский дворец и вызвать зависть соседей было чересчур велико у сэра Вальтера, и он не задумывался, что казна его оскудела раньше, чем он предполагал. Он грабил собственных вассалов, ссорился с управляющими, наживал долги. Ростовщики стали постоянными гостями в его доме. Кошельки Грегори худели, а пиры были все шикарней. Слухи о чрезмерном мотовстве графа расползались по провинциям, некоторые именитые дворяне его осуждали, но ехали к нему в гости охотно, потому что у него всегда было весело.
Когда возможности актеров и огненной феерии были исчерпаны, обсуждая увиденное, знать вернулась к столу, где слуги расставили пудинги и десерт. Подобные представления бывали не каждый день, поэтому впечатлений и разговоров хватало надолго. Эрнест тем временем собирался ехать домой. Он вошел в замок и направился в правое крыло, чтобы проститься с хозяином. По дороге ему встретились два лакея, которые, уже совершенно пьяные, баловались господским вином. При виде графа они стушевались и сделали вид, будто ничего не происходит. Эрнест миновал шпалерную и оружейную и оказался в просторном помещении с лестницей, ведущей на второй этаж. Слуги разбирали беспорядок, устроенный ремесленниками, сам Грегори стоял на верхней ступеньке и вместе с мастерами выбирал породу дерева для кабинета. За его спиной Эрнест увидел молодого еврея лет двадцати девяти-тридцати, с округлым брюшком и довольно миловидным, полным, как луна, лицом. Он деловито слушал разговор Вальтера с мастерами и советовал ему, что следует купить. Довольный Вальтер раскраснелся, его глаза возбужденно блестели.
- Эрнест! - крикнул он, перегнувшись через балюстраду. - Подойди сюда, дорогой! - он подождал, пока Эрнест поднимется к нему и продолжил, беря за руку своего советчика: - Я хочу познакомить тебя с моим другом. Это - Исаак Ливенсон, городской ростовщик, он помогает мне в делах. Я бы хотел, чтобы вы подружились, быть может, он тебе когда-то пригодится.
- Если вы пожелаете, сэр, двери моего дома всегда открыты для вас, - проговорил Ливенсон, учтиво поклонившись.
- Благодарю, - отвечал Эрнест. - Но я надеюсь, что услуги ростовщика мне долго не понадобятся.
Эта фраза, сказанная без умысла, однако, задела хозяина. Он подбоченился и сухо возразил:
- Не задавайся, мальчик! Кто знает, насколько хватит расчетливости у твоего отца? Он скуп и живет отшельником, но это не может продолжаться вечно. Ради приданого дочери ему придется забыть свои привычки.
- Отец бережлив и только выигрывает от этого, - проговорил Эрнест, чувствуя обиду.
- Что ты хочешь сказать? - запальчиво поинтересовался Вальтер.
- Ничего особенного, сэр! - невозмутимо ответил молодой человек. Грегори был намного старше его, но деликатность в общении ставила племянника выше дядюшки.
Грегори уперся кулаками в бока и свирепо взглянул на него. Неприязнь к сводному брату вот-вот готова была выйти из берегов и излиться на его сына, тем более, что гордый и непреклонный вид юноши раздражал хозяина.
- Чопорный, как все Лектеры! - процедил он сквозь зубы.
Ростовщик, почувствовавший, что ссора готова разыграться в любую минуту, всполошенно охнул, постарался протиснуться между двумя родственниками и залепетал:
- Господа, этот спор не стоит взаимных оскорблений, повод настолько незначителен... Я предлагаю вам помириться и вместе выпить вина.
- Согласен! - ответил Вальтер, не сводя с Эрнеста налитых кровью глаз. - Однако, мальчишка не только умен и хитер, но и заносчив.
- Господа, я прошу вас! - опять вмешался Ливенсон. Он знал о непредсказуемом нраве Грегори, но еще более опасался реакции его родственника, который покладистостью явно тоже не отличался. Было заметно, что Эрнесту не нравится дядина задиристость, но он взял себя в руки и промолчал, ибо открытый спор мог нарушить грань приличия. Граф Грегори итак уже был пьян и об этикете задумывался меньше всего.
- Ладно, - проворчал он, решив сменить гнев на милость. - Пойдем в гостиную! К тому же, Эрнест, у меня к тебе есть разговор.
Эрнест принял приглашение, но вступление к беседе не обещало ничего хорошего, и он напрягся всем телом, ожидая очередного подвоха.
Гостиная комната была выполнена в красном дереве, но красивая резьба скрывалась под гобеленами, и это вызывало недоумение, для чего же тогда она нужна. Тут же, в проемах между тканями, висели картины на тему античной мифологии, настоящий ценитель назвал бы их мазней, хотя стоили они очень дорого, судя по шикарным рамам с золотой лепниной. Граф обладал странным вкусом, вернее, его полным отсутствием, вдобавок, был чрезвычайно щепетилен и впадал в бешенство, ежели кто-нибудь подвергал его критике. Поэтому услужливый Ливенсон не упустил случай, чтобы похвалить живопись. Самовлюбленный Вальтер остался доволен. Когда все уселись на стулья, он разлил вино по кубкам и сказал:
- Видишь ли, Эрнест, мне нужно повидаться с твоим отцом и добиться его поддержки в одном вопросе. Я собираюсь жениться. Я знаю, ты сейчас начнешь меня поздравлять, - протянул он с вальяжным видом, хотя Эрнест не выказывал никаких признаков радости, - но сперва ты должен меня выслушать. Моя избранница не обладает никакими титулами, более того, она исповедует иную веру. Она иудейка. Я представляю себе те сложности, которые могут быть вызваны подобным обстоятельством, но отступать не намерен. Я бы не стал просить о помощи, но вопрос мой очень деликатен, и мои действия вызовут ненужные сплетни. Не знаю, насколько ты меня понимаешь, ведь ты еще слишком молод, слово "любовь" для тебя - смутный, пустой звук. Уильям Лектер пользуется доверием короля, и если в беседе с ним он обмолвится о моей проблеме, я буду очень признателен. От него потребуется самая малость, но я посчитаю его крошечную услугу бесценной. Я умею благодарить, так ему и передай! У меня появится семья, а у тебя - тетушка и кузен. Сыну моему исполняется пятнадцать лет, и я уверен, что вы понравитесь друг другу.
Лектеру тотчас припомнилась беседа на поляне. Он итак сразу догадывался, что барон не солгал, но услышанное сейчас покоробило его. Мало кто из его знакомых мог бы настолько открыто говорить о своей порочности. У Грегори был взрослый сын от женщины из низшего сословия, иноверки, а он преподносил это, как подвиг. Ни единой нотки сомнения не прозвучало в его голосе, когда он, приосанившись, разглагольствовал о своем прошлом, которое другой человек на его месте предпочел бы сохранить в секрете, а не выносить на всеобщее обозрение.
- Я не боюсь косых взглядов знати, но не желаю их, а твой отец поможет мне и вовсе их избежать. Я еще приеду к нему обсудить все подробности, а от тебя прошу одного - подготовить его к этому разговору и убедить в благородстве моих намерений.
Эрнест был в нерешительности. Он не ожидал, что дядюшка обратится с таким вопросом именно к нему, и не знал, что ответить. Увидев его замешательство, Грегори закивал головой и прошелся по комнате.
- Я понимаю тебя, - сказал он. - Тебе известно, что наши с отцом отношения сложны и натянуты, но, поверь мне, не я этому виновник. Возможно, я позволил себе лишнее, насторожил тебя и даже обидел, но я всем сердцем желаю дружбы с братом, ищу родственных связей с ним. Наши семьи навсегда скреплены кровными узами. Скажи отцу, что я в свою очередь готов помогать ему, а он, оказав мне услугу, лишний раз продемонстрирует свое великодушие.
- Хорошо, я попробую, - ответил молодой Лектер, поспешно поднимаясь со стула, чтобы поскорее закончить этот разговор. - Правда, я ничего не могу вам обещать, сэр, потому что решение все равно будет принимать отец, и я лишь постараюсь расположить его к вам.
- Я всегда знал, что ты хороший мальчик и верный друг! - растроганно воскликнул Вальтер и взял Эрнеста за руки. - Передай мне ответ на следующей неделе во время охоты! Ты видишь, - он обвел глазами комнату, - это великолепие я готовлю к приезду хозяйки. Хочу, чтобы все сверкало! Жена графа Грегори должна жить в роскоши. Мне очень важно, как ее примут при дворе, и Уильям станет лучшим моим другом, если первым домом, радушно открывшим двери моей Джоанне, будет замок Лектер.
Он засмеялся, радуясь будущему счастью, ликуя, как ребенок. Он приблизился к гобеленам и с любовью дотронулся до каждого из них, потом повернулся к племяннику, который стоял у двери с мрачным и озадаченным лицом, и проговорил с улыбкой на устах:
- Когда я впервые увидел тебя, мне показалось, что ты слишком надменен, но сейчас я думаю иначе. У тебя добрая душа, и ты способен понимать других людей. Вот что!.. Отвези отцу вазу! Этот дар будет первым шагом к нашей дружбе.
Он порывисто снял с каминной полки большой серебряный кубок с золотой каймой и протянул его Эрнесту.
- Я отдал за эту вещицу отличного коня и верю, что она принесет мне удачу. - Он возбужденно расцеловал племянника в обе щеки, но тот отстранился с холодным выражением лица.
На душе у него лежал камень, он досадовал, что позволил втянуть себя в историю, из которой не видел выхода. Старый граф был упрям и непреклонен, и Эрнест почти не надеялся на его согласие, да он и сам в душе не хотел бы, чтобы отец ответил положительно.
- Я не могу взять ваш подарок, сэр! - сказал он, движением руки отводя от себя кубок, почти насильно вручаемый ему дядей.
- Это еще почему? - изумился тот.
- В иной ситуации он доставил бы удовольствие и вам, и моему отцу, и мне, но теперь вложенный в него смысл - это плата за работу, к которой вы меня принуждаете. Тем более я не уверен, что вы будете удовлетворены ее выполнением. Посему я прошу меня простить и позволить удалиться. - Все это Эрнест высказал нарочито любезным искусственным тоном, после чего, не дожидаясь ответной реакции опешившего Грегори, незамедлительно ушел, оставив последнего в неловком положении и раздраженном состоянии духа.
На следующие сутки, поздно вечером, когда солнце уже село, и на землю легла темнота, у дверей городской гостиницы, не со стороны улицы, а из глубины задворок с низкой застройкой сараев и свинарников, появился человек, по уши закутанный в плащ. Он прибыл издалека, его сапоги покрылись густым слоем дорожной пыли. Привязав лошадь в тени нависающего карниза, он тихо, но уверенно постучал в закрытую дверь. Ему тотчас открыли, и он мелькнул в дом, заслонив своей фигурой широкую полосу света. Оказавшись в прихожей, он скинул плащ и шляпу и небрежно бросил их на пол возле вязанки поленьев.
- Здравствуй, Джоанна! - сказал он.
Женщина, отворившая ему, приветливо кивнула. Это была рослая еврейка лет тридцати пяти, ее карие глаза смотрели спокойно и вкрадчиво, темные густые волосы собирались в пучок на затылке. Ее простое платье выдавало скромный достаток и экономность. Вошедший, а это был Вальтер Грегори, хотел ее обнять, но она отстранилась от него.
- Прошу вас, не шумите, милорд, вы разбудите постояльцев, - сдержанно проговорила она. - Я не ожидала увидеть вас сегодня.
- Как же так, дорогая? - изумился гость. - Ты всегда должна ждать меня. А где Ларри?
- Он уже спит. Нет ничего удивительного, ведь на улице ночь. Ты всегда приходишь ночью. За столько лет ты ни разу не появился днем. Если бы ты знал, как я устала, Вальтер!
Она вздохнула с невыразимой грустью и одновременно с нежностью посмотрела на Грегори.
- Джоанна, послушай!.. - начал было он, но она категорично покачала головой.
- Я слушала тебя, твои клятвы, обещания, теперь мой черед говорить. Наш город очень маленький, и, хоть мы и прятались, все давно знают, отчего у моего сына нет отца, отчего я живу одна, а по вечерам выхожу за городские стены и смотрю на дорогу. В мою сторону бросают насмешливые взгляды, а вчера на рынке я услышала, как кто-то сказал мне вслед: "Смотрите, вон идет графиня!" Сколько презрения в голосе! Мне не льстит, что ты знатен, мне не нужны ни титулы, ни деньги, я лишь хочу, чтобы мы с Лоренсом могли жить без стыда.
Она стояла перед ним и упрекала его. В простеньком наряде, не красавица, не юная уже женщина, она все же казалась ему королевой. Он бросился к ней и хотел прервать ее, но она продолжала:
- Я много раз собиралась сказать тебе, но смолкала, а сегодня, прошу, позволь мне это сделать. Все женщины гордятся своими детьми, а я вынуждена стыдиться. Когда я иду по улице, то при виде знакомых опускаю глаза. У меня мало друзей, да и те не упускают случая напомнить мне о моей нечестной тайне, поиздеваться над моим сыном, который при живом отце стал сиротой. Иногда мне кажется, будь я католичкой, меня преследовали бы меньше.
- Кем бы ты ни была, моя любовь не ослабеет, - горячо возразил граф почти шепотом. От громких звуков голоса могли проснуться жильцы, а это не входило в его планы. - Сегодня я привез тебе радостную новость: теперь нам больше не придется скрываться. Я последний раз являюсь к тебе в темноте, ибо очень скоро мы поженимся.
Но она отчего-то не обрадовалась, она ему попросту не поверила.
- Нет, Вальтер, - сказала она. - Это не произошло раньше, не произойдет и сейчас. Нас не обвенчают в церкви. Ты не раз предлагал мне содержание, но я снова и снова повторяю тебе: наложницей я не войду в твой дом!
- Ты войдешь в него хозяйкой, - страстно возразил граф.
- Хозяйка я здесь, в гостинице, - отозвалась иудейка. - Пусть я несчастна, но все же не теряю человеческого достоинства.
- Джоанна, - проговорил Грегори, уже не задумываясь, что его могут услышать. - А что ты скажешь, если я добьюсь венчания? Ты примешь христианство. Я буду просить короля, я верю в его милость. Мы станем супругами, и твои... наши страдания вознаградятся общим счастьем.
Она с сомнениями взирала на него.
- А как посмотрит твое окружение на то, что ты взял меня в жены? Не прекрасную леди из придворных, а меня, бедную простолюдинку, рожденную в семье евреев?
- У меня будет покровительство, и злые языки замолкнут. Тебя примут в любом обществе.
После этих фраз граф заключил хозяйку гостиницы в объятья и крепко поцеловал ее. От прежней холодности Джоанны не осталось и следа, когда рядом находился любимый мужчина, весь мир казался ей светлее. Они расположились на кухне, и она налила ему пиво в кружку. Воздух наполнился густым, пряным запахом. Прозябшего на ветру от быстрой скачки графа разморили тепло и хмель, он сладко зевнул и посмотрел на тлеющие в печке угли.
- Здесь уютно, - молвил он. - Но утром я должен буду уехать. Последний раз я покидаю тебя, чтобы вскоре соединиться с тобой навсегда.
Джоанна потупилась, ее все еще глодали скверные мысли.
- Скажи мне, Вальтер, - тихонько и стыдливо спросила она, - твое желание венчаться со мной не связано со стремлением поразить людей? Я знаю, что ты жаждешь славы, успеха. Ведь я уже не так молода и привлекательна, как раньше, а ты часто встречаешь красивых дам, знатных, образованных, наделенных различными титулами и привилегиями. А я - простая женщина, к тому же не кровная англичанка... Вдруг тебе просто захотелось чего-то необычного?
- Как ты можешь такое говорить?! - вскричал Грегори, вскакивая. На лице его отразилось негодование. - Разве нет достойного залога нашего союза? Я люблю тебя уже пятнадцать лет и прошу стать моей женой, а ты еще сомневаешься во мне.
Она испугалась, что он обидится и уйдет, поэтому тотчас подластилась к нему и заглянула в глаза.
- Видимо, я слишком долго ждала этого момента, - сказала она ласковыми тоном. - Время летит очень быстро, скоро Лоренс сделает меня бабушкой. Он уже бегает к соседской дочке, и его там неплохо принимают.
- Да, мальчик возмужал, - с гордостью согласился граф. - Глядя на него, я вижу в нем себя. Ведь он больше похож на меня, Джоанна.
Женщина фыркнула и принялась убирать со стола, при этом она весело мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Ей было хорошо.
- Удивительно, до чего разными делает людей воспитание! - разглагольствовал Вальтер, развалившись на стуле и вытянув ноги. - Мальчик - почти ровесник моего племянника, тот на три года его старше, но их даже сравнивать нельзя. Ларри такой жизнерадостный, в нем течет здоровая кровь, а у того - болезненный вид и высокомерие, касающееся небес. Однако, сыну неплохо будет поучиться у него манерам поведения, для его же пользы.
- Все, как ты захочешь, - отвечала Джоанна. - Но мне до сих пор не верится, что мы поженимся.
Она осеклась, думая, что Вальтер снова рассердится, но он вдруг стал серьезным, снял с руки золотое кольцо с печаткой фамильного герба и надел его Джоанне на безымянный палец. У нее замерло сердце от вселенского восторженного счастья.
- Теперь ты мне веришь? - спросил он. - Этот перстень обручил нас. Никогда не снимай его, дорогая! После нас он будет принадлежать Лоренсу, как вечное доказательство его происхождения.
Джоанна радостно улыбнулась, в ее глазах дрожали слезы умиления.
Замок Лектер был расположен на вершине холма, и обитатели самых далеких окраин графства могли видеть его зубчатые башни и островерхие дымоходы. Первый камень заложили два столетия назад, когда романский стиль начал уходить в прошлое, и его место заняла готика, один из величайших шедевров, когда-либо рожденных человечеством. Замок ни разу не перестраивался, зато возводился несколько десятков лет и со временем стал представлять из себя прекрасное архитектурное произведение средневековья. Фасады его из коричнево-красного камня членились мощными контрфорсами, между которыми были изящные стрельчатые окна с резными ставнями, красивые витражи пропускали солнечные лучи и отражались в комнатах причудливыми бликами, мягко растворяясь под сводами второго этажа. Огромные проемы окон холла и гостиной над ним украшали западный торец замка с парадным входом. Интерьеры были богато оформлены рельефами и скульптурой сероватого и палевого дерева и камня. Все здесь говорило об изысканном и художественном вкусе создателей.
Раньше в этих стенах кипела бурная жизнь, но теперь, при новых хозяевах, тут царил полный и, на первый взгляд, безмятежный покой. Уильям Лектер не любил пиров, почти не устраивал приемов и в основном, сидел дома, выезжая только по делам в Лондон и королевские резиденции. Как правило, время он проводил в кабинете или библиотеке, беседовал с управляющими, стараясь максимально участвовать в решении хозяйственных вопросов и ни один не упускать из внимания. Он слыл человеком холодным и рассудительным, его считали даже черствым, он и действительно был очень сух в обращении и никогда не давал волю своим эмоциям. Этому стилю поведения он учил и сына. Эрнесту граф посвятил всю свою душу, дал ему хорошее образование и всегда воспитывал его так, чтобы из него получился достойный преемник. Уильям души не чаял в своем первенце, хотя проявления его любви были чрезвычайно скудны, но он позволял сыну спорить с собой, в общении с другими людьми не позволяя пререканий никому из них. Уильяму Лектеру нравилось, что Эрнест обладает усидчивостью и тягой к наукам, и поощрял его любознательность. Однако, навязывая сыну собственный образа жизни, он не учитывал, что этим способствует зарождению замкнутого и мнительного, недоверчивого характера. Уже в нежном возрасте Эрнест был лишен детских забав, и единственным развлечением для него являлись уроки фехтования; в них он добился больших успехов и старательно совершенствовал свое мастерство. Хотя, как ни старался Уильям превратить сына в сухопарого и сдержанного человека, он просто приучил его носить лицемерную "маску", но не смог потушить до конца огонь, пылающий в его сердце, нетерпимом ко всему, что ему противно, и не передал ему способность предвидеть события и угадывать их последствия.
Графиня Лектер с болью наблюдала за своим мальчиком, не считая спартанское воспитание ребенка правильными действиями мужа, но переубедить его не сумела и, сперва вынужденно, затем уже по собственной воле отдалилась от Эрнеста. С этого момента в их семье начался разлад, супруги практически перестали общаться, и неоднократно по вечерам в спальне хозяйки слышались приглушенные рыдания. Постепенно нервы ее начали сдавать, она слегла и долго болела. Окружение открыто укорило в этом графа Лектера, но он не изменил своим привычкам и ничего не пожелал предпринимать. Видимо, графиня поделилась своей бедой с братом мужа, Вальтером Грегори, и он, сочувствуя ей, принялся развлекать свояченицу, тем самым способствуя ее выздоровлению. Она стала часто ездить в гости и уже не воспринимала свою нелюбовь к сыну и холодные отношения с супругом, как катастрофу.
Когда Эрнесту исполнилось восемь лет, на свет появилась Кэрин, розовощекая девочка с белокурыми локонами и голубыми глазами. Она была весела и легка, словно летний ветерок, комнаты наполнились ее смехом, а няньки не успевали ругать ее за проказы. Мать сама занималась дочерью и баловала безмерно, отдавая ей еще и ту часть ласки, которую так и не получил сын. Малышка ни в чем не знала отказа, росла вздорной и капризной. Мать обожала ее, а для Уильяма она, казалось, просто не существовала. Рядом с матерью девочка была совершенно счастлива, семья Лектер, условно разделенная на две половины, мужскую и женскую, могла бы так существовать очень долго, ибо всех отчего-то устраивало такое положение. Но неожиданно графиня заболела воспалением легких и скоропостижно скончалась.
Те, кто видел Эрнеста и Кэрин рядом, поражались, какой разительный контраст они составляли. Родные брат и сестра были совершенно не похожи друг на друга. Эта разница проявлялась не только внешне, пухленькая и шумная девочка ненавидела книги, минуты не могла прожить без шалостей, и ей не раз попадало за разорванные страницы; мальчик же был тих, задумчив и словно иссушен науками и строгим отношением.
Для Кэрин пригласили фрейлин, которые стали обучать ее манерам, танцам, рукоделью и игре на верджинеле. Вскоре ее дальнейшая судьба приобрела довольно ясные очертания. Внешность Кэрин была незаурядной и отличалась яркостью, многие стали замечать ее красоту, в том числе и барон Ричмонд, часто приезжавший в Лектер. Поскольку дом Джона славился своей добропорядочностью и хорошим положением, граф, недолго думая, а вернее, не думая вовсе, отдал барону руку дочери. В семнадцать лет она должна была стать его законной женой, и она знала о своем обручении, но думала о нем, как об очередной забаве. Ей исполнилось только десять лет, она всерьез не понимала, кем доводится ей этот обаятельный, не в меру болтливый, но чужой господин. Жизнь казалась ей вечной и совершенно безоблачной.
Спустя несколько дней после пикника у Грегори, ранним утром Эрнест вошел в кабинет отца. У того была привычка до завтрака разбирать бумаги и письма, полученные накануне, он сидел за дубовым резным столом, в домашнем камзоле, как всегда, подтянутый и аккуратный, и знакомился со счетами, принесенными управляющими. Через плечо Уильям взглянул на вошедшего сына и указал ему глазами на свободный стул.
- Сядь рядом! - сказал он. - Ты должен принимать участие в хозяйственных делах. Нынче я продал большую партию пшеницы и намерен на эти деньги приобрести новых лошадей для своей конюшни. Ты сможешь выбрать себе любую, какая тебе понравится. Еще я заказал несколько шпалер для гостиной, они прибудут завтра из Франции. Вот еще одно письмо из Шотландии, от нашей родной тетки, она приглашает вас с сестрой к себе в гости, но я решил отписать ей отказ на ближайшее время. Я прошу тебя остаться здесь, мне нужна твоя помощь. Уверен, ты мне не откажешь. Итак, каково твое мнение?
При иных обстоятельствах Эрнест бы огорчился, что ему не доведется путешествовать по озерному краю Шотландии, но сейчас он даже не обратил на это внимание, ибо его занимало совсем иной и очень важный вопрос.
- Вы все рассудили правильно, отец, - ответил он. - Я вижу, вы заняты, и не хотел бы отвлекать вас, но мне надо поговорить с вами.
Лектер насторожился и послал сыну испытующий взор. Эрнест не слишком часто обращался к нему, никогда не беспокоил его по пустякам, поэтому его серьезный тон вызвал в графе живой интерес.
- Если это срочно, я готов тебя выслушать.
Он позвал лакея и распорядился, чтобы принесли вино, паштеты и выпечку, изъявив желание завтракать вместе с сыном в кабинете. Полминуты Эрнест молчал, обдумывая, как начать, потом заговорил медленно, взвешивая каждое слово:
- Что вы думаете о своем родном брате, милорд?
- О Вальтере Грегори? - изумленно переспросил граф. - Какой же он мне родной?.. - он склонил голову набок и вздохнул. - Впрочем, я знал, что рано или поздно его имя сорвется с твоих уст, ибо ты принялся часто с ним встречаться, не обращая внимание на мои уговоры. Я был против вашего контакта и могу объяснить причину. - Он встал из-за стола и прошелся по комнате. По его лицу и движениям Эрнест догадался, что отец нервничает. - Моя мать и твоя бабка бросила меня ради новой семьи, а я тогда был моложе, чем ты сейчас. Это она способствовала возвышению фамилии Грегори, и, кстати, кое-какие земли он получил за счет моих владений. С тех пор я жил один, моя мать и ее второй муж не интересовались мной, они не вспоминали обо мне, пока я не вырос и не стал уважаемым при дворе человеком. Всем, чего я добился, я обязан только себе. Естественно сейчас Вальтер заискивает передо мной, ибо он преследует свои цели, и дружба со мной была бы ему полезна. Он не слишком порядочен, сынок! Он прибегнул ко всем возможностям, чтобы завоевать тебя, увлечь своей бесшабашностью, но не думай, будто он бескорыстен, не допускай его близко к тайникам души и никогда не откровенничай с ним. Его хитрости хватит, чтобы обмануть тебя, ведь ты еще молод и неопытен. - Он многозначительно поднял брови, оценивающими глазами изучил сосредоточенное лицо сына и в довершение осведомился: - Я ответил на твой вопрос?
Эрнест кивнул. Он уже предвидел исход беседы, однако, посчитал необходимым рассказать отцу о дядиных проблемах. Тот выслушал, и на губах его появилась насмешливая улыбка, когда он узнал о незаконнорожденном ребенке. Он даже засмеялся, и молодой человек вздрогнул, почувствовав, сколько презрения было в этом смехе. Именно в ту минуту в кабинет вошел слуга с серебряным кубком в руках и объявил о подношении соседа своему близкому родственнику. Эрнесту уже довелось видеть это послание Грегори, и он подумал, что дядя слишком настойчив, а значит уже готов к активным действиям. Гордый отказ племянника принять вазу не произвел на него ни малейшего впечатления. Отец и головы не повернул, чтобы взглянуть на подарок.
- Я пальцем не пошевельну ради Вальтера, - заявил он. - Если кто-то, даже самый близкий мне человек, считает возможным вести порочный образ жизни, я не вправе мешать, но и помогать ему не намерен. Я в принципе не заинтересован, чтобы у него появился преемник, тем более, такой! - Он брезгливо поморщился. - Подобной женитьбой он опозорит не только себя, но и нас, ибо он везде величает Лектеров своей родней. Если Вальтер останется бездетным, наследовать его имущество должен будешь ты, потому что иных законных наследников, кроме племянников, у него нет. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, и мыслишь не иначе.
О правах наследства Эрнест никогда не задумывался. Ему не приходило это в голову, пока отец сам не заговорил на тему о владениях брата. Он вообразил себе лицо дяди и произнес:
- Он оскорбится, узнав о вашем отрицательном ответе.
- Вероятно. Но не ты виновник этому, ты оказался всего лишь посыльным, и он не имеет оснований гневаться на тебя... Что же касается сей посудины, - граф указал на кубок, - мне все равно, как ты с ней поступишь. Коли это плата за услугу, мы отправим ее обратно - пусть Вальтер сам радуется безделушкам.
На душе у Эрнеста стало скверно. Он предвидел реакцию Грегори на отказ Лектера, и в нем заговорило ущемленное самолюбие.
- Подумайте, сэр, в каком я оказываюсь положении... - начал он
- В которое ты сам же себя поставил, - бросил отец. - Зачем ты ездил к этому человеку? Ведь я не разрешал тебе.
Эрнест гордо вскинул голову.
- Я не ваша собственность, отец! - сказал он с дерзостью, какую редко себе позволял с отцом. - Я уже достаточно взрослый, и у меня есть свой ум...
- Замечательно! - развел руками Уильям. - Тогда пускай твой ум и подскажет тебе, как выпутаться из неловкой ситуации. Из-за такой незначительной проблемы ты не можешь нуждаться в моем заступничестве.
Молодой человек был в замешательстве. Принципиальность родителя обескуражила его, и он теперь придумывал, как ему поступить. Внезапно ему пришла в голову одна мысль.
- Я не поеду на охоту! - решил он.
- Там будет король, и все приближенные его величества: сэр Томас Мор, Болейны, герцог Норфолкский, герцог Гинзбор... Весь двор явится, а Лектер проигнорирует его общество. Это непростительно и недопустимо, сэр! Mali Principii!.. (Дурное начало (лат.))
- Неважно, - ответил юноша. - Я извинюсь перед его величеством и сошлюсь на болезнь. Мне хочется избежать объяснений с дядей.
Мгновенно граф сделался суровым и даже злым, слова сына показались ему малодушием. Он внимательно посмотрел сыну в глаза и сказал тоном, не допускающим возражений:
- Если ты откажешься от охоты, то можешь потом вообще нигде не появляться, ибо все подумают, будто Лектер испугался Грегори. Нет, ты поедешь на охоту, встретишься с ним и откажешь ему так, чтобы не ты, а он почувствовал свое унижение.
- Я боюсь проявить бестактность, - Эрнест еще пытался отделаться от пытки общения с Вальтером, но чувствовал полную свою беспомощность перед непреклонностью родителя. - Он старше меня, и я обязан относиться к нему с уважением.
- Все будет зависеть от тебя и от твоей деликатности, - беспощадно произнес Лектер и добавил: - По-моему, этот разговор исчерпан! Haec hactenus! (Довольно об этом! (лат.))
И он отвернулся, всем своим видом показывая, что не собирается далее обсуждать историю Вальтера Грегори.
На добро грозой не отвечайте,
Люди, покоренные любовью!
Никогда греха не замышляйте,
Руки, не запятнанные кровью.
Истина не может измениться,
Райскими вратами зло не станет.
Свету счастья не дано пролиться
Там, увы, где мира не бывает.
Охота всегда была одним из любимых и популярных занятий человечества на протяжении многих веков. Кто-то находит в ней личный интерес, кого-то она привлекает своей красочностью, неповторимостью случая. Это зрелище, завораживающее публику, а тем более, участников, это увлекательное мероприятие, организация которого - дело рук умелых людей, ценителей охоты, знающих в ней толк, сведущих, что нужно делать, чтобы окружающие получили удовольствие. Охота - это веселая забава, спортивное соревнование, увлекательная прогулка. Но верны ли в сущности сии напыщенные определения? Люди добрые, христиане, неужели это правда? Охотники, одумайтесь, спрячьте в колчаны свои стрелы! Чем вызваны возбужденные улыбки на ваших лицах, когда вы натягиваете тетиву? Ведь вы совершаете убийство!
Сколь многогранно слово "удовольствие". Но стоит задуматься, можно ли его применить к подобному занятию. Отчего человеку нравится гнать, затравливать зверя, крупного ли, малого, хищного волка или безобидного зайца, когда он, выбивающийся из сил и перепуганный, начинает метаться, инстинктивно ища возможность выжить в неравной схватке с оружием? Что отражается в его глазах, когда он, израненный и истерзанный, испускает дух? Вот пример: какие толпы народа собирает арена корриды! Что в ней привлекает публику: желание весело провести время или просто жажда крови? Думается, вряд ли вид умирающего животного может вызвать приятные эмоции. Однако, человек по-прежнему выходит на охоту и похваляется потом своей добычей или прячет стыд, если ему не удалось на сей раз кого-то подстрелить. И не всегда он выходит со стремлением добыть себе еду или оградиться от опасности, чаще он всего лишь развлекается. Люди способны на неслыханную жестокость, чтобы доказать свое превосходство.
А что, позвольте вас спросить, милостивые господа, вы скажете о боях гладиаторов? Чем не коррида? Только здесь появляется совсем иной смысл: человеческое чувство самосохранения достигает своего апогея, перерастая в инстинкт безрассудного зверя. Судьба жертвы также зависит от прихоти толпы, но самое страшное, что жертва эта ничем не отличается от своих судей и палачей. Двое красивых и здоровых людей сражаются между собой за право встретить хотя бы еще один рассвет, а до этого, возможно, они спали рядом, загораживая друг друга от сквозняков, делились куском хлеба... А теперь они, без ненависти и вражды, убивают, защищаясь, и защищаются, чтобы жить. И все это происходит на глазах жадной толпы.
Что ж трибуны? Они ликуют, неистовствуют и требуют: "Еще!"
Королевская охота состоялась через два дня в лесу графства Кент, и на нее был приглашен весь двор Генриха Тюдора. Почетный эскорт выехал ранним утром из ворот замка Виндзор, флаги и атрибуты английской короны на высоких древках развевались на ветру над головами конников; зрелище торжественного шествия привлекло взоры любопытных селян из крошечного городка, раскинувшегося у подножия серых мощных стен Виндзорской крепости, они высыпали на улицу и провожали своего короля на охоту восторженными, хвалебными криками. День выдался ясный, погожий и очень подходящий для подобного мероприятия. Во главе конной экспедиции ехал сам Генрих, его опережали лишь несколько телохранителей из личной гвардии. Если моим читателям захочется иметь в своем воображении портрет этого венценосного человека, сумасбродного и сластолюбивого тирана, известного в истории своим многоженством и многочисленными кровавыми измывательствами над подданными, они смогут взглянуть на великолепный портрет замечательного немецкого живописца того времени Ганса Гольбейна младшего. С картины на них будет смотреть тучный рыжеволосый мужчина средних лет, с одутловатым лицом и маленькими подозрительными глазками. Великий писатель Чарльз Диккенс в своей "Истории Англии" обозвал его "отъявленным мерзавцем", возможно, он и был таковым, но мы, пожалуй, воздержимся от громких эпитетов и упомянем только о некоторых его деяниях, чтобы получить небольшое представление о нем.
В это солнечное утро король изнывал от жары, шикарные и тяжелые одежды из плотной парчи и бархата тяготили его, но это не мешало ему пребывать в неплохом расположении духа. Что бы ни терзало его накануне, во время охоты он забывал о всех делах и проблемах. Не омрачало его настроение и присутствие на любимой прогулке королевы Екатерины, для камердинеров короля и самых близких его придворных уже не было удивительным, что при виде супруги лицо Генриха делалось кислее уксуса, что он избегает общения с ней и ищет утешение среди ее фрейлин. Испанская принцесса Екатерина Арагонская, поначалу обвенчанная с братом Генриха, но быстро овдовевшая, ныне английская королева, ехала по левую руку от монаршего супруга, облаченная в темное платье, лишь подчеркивающее бледность лица и ее годы, ибо она была гораздо старше мужа.
Следом за королевской семьей шествовала свита, нарядная и сверкающая, по бокам скакали вооруженные до зубов стражники в доспехах с портупеями. Мы не станем вдаваться в подробности и описывать каждого из придворных титулованных особ, они не имеют отношения к нашему повествованию. Скажем лишь, что среди спутников Генриха VIII были и барон Джон Ричмонд, с которым мы уже успели познакомиться, и молодой граф Эрнест Лектер, который вынужден был ехать на эту охоту, хоть участие в ней небезосновательно хотел проигнорировать, и граф Вальтер Грегори. В числе друзей и соратников Тюдора был еще один достойный внимания читателей человек. Его колоритный образ выделялся на фоне остальных особенно роскошными атрибутами и весьма незаурядным обличием. Звали его Виктор Чарльз Сессиль, герцог Гинзбор, именно этим титулом мы и будем именовать его краткости ради.
Герцогу Гинзбору минуло пятьдесят, но он из всех сил старался выглядеть моложе своих лет, и ему это неплохо удавалось, он был высок, неплохо сложен, хотя и несколько грузноват, с крупными чертами лица и небольшой круглой лысиной на затылке. Его светло-голубые глаза смотрели весело, губы, казалось, вот-вот расплывутся в приветливой улыбке, но за этим дружелюбием скрывалось нечто совсем противоположное, никто и никогда не мог с уверенностью сказать, о чем герцог и первый советник короля думает, кого считает своими друзьями, и каков он на самом деле. Генрих прислушивался к нему и ценил его мнение, Гинзбор умело пользовался этим, хотя искренней любви и преданности к господину не испытывал. Семьи у Гинзбора не было, недавно он овдовел, а его малолетняя дочь жила вдали от двора, в ленных владениях родителя и находилась на попечении фрейлин.
Итак, английская знать собиралась охотиться и с азартным нетерпеньем предвкушала это событие. Накануне усилиями ловчих был поднят олень, предназначенный для забавы. Собаки, голодные и остервенелые, специально натравленные загонщиками, чуяли запах дичи, рвали цепи, захлебываясь от лая. Свита въехала в лес графства Кент, прозвучал гонг, возвещая начало охоты, и целый отряд страстных охотников помчался в чащу на всех парах.
Эрнест уже давно заприметил графа Грегори и поймал себя на мысли, что невольно искал дядю глазами именно оттого, что не хотел с ним встретиться. У него на душе лежал камень, тревога, похожая на суеверие, владела им. Никогда в жизни Эрнесту не приходилось исполнять роль гонца, на которого, по обыкновению сваливаются все "шишки", обрушивается недовольство с двух сторон. Лектеру была неприятна возложенная на него миссия, хотя он в глубине души ощущал свое, отчасти внушенное отцом, нравственное превосходство над родственником. Вальтер увидел Эрнеста и подъехал к нему тотчас же, сияющий, как блик света, отраженный на металлической поверхности.
- Здравствуй, племянник! - проговорил он.
Эрнест был мрачен. Он чувствовал, что предстоящая беседа закончится не слишком доброжелательно, и, возможно, произойдет ссора. Мысленно он не раз обдумывал, какие слова скажет дядюшке, и желал всем сердцем не обидеть его, понимая, однако, что никакие заранее приготовленные фразы не могли точно подойти к обстоятельствам и зависели, в основном, от реакции Грегори. Он ожидал, что поначалу дядюшка о здоровье отца или еще о чем-нибудь отвлеченном, чтобы затем плавно перейти к главному предмету разговора, но Грегори был чересчур занят собой, чтобы интересоваться кем-то, кроме себя, не уделил внимание мелочам этикета и сразу же спросил, словно шел напролом через густые заросли:
- Ты говорил с отцом?
Эрнест не ответил сразу, его обескуражила дядина прямота, он замялся и промолчал.
- Ты не мог не говорить с ним, - сказал Вальтер еще более настойчивым тоном. - Я знаю, что моя просьба произвела на тебя большое впечатление, я видел это по твоему лицу. Забыть мои слова ты не мог, и у тебя было достаточно времени, чтобы обсудить мою проблему с графом Лектером.
Молодой человек набрал полную грудь воздуха и с усилием произнес:
- Я не забыл, милорд, и говорил с папой... на эту тему.
- Как он отреагировал? - Вальтер проявлял слишком много нетерпенья.
- Он не одобряет ваше желание взять в жены женщину из низшего сословия, он...
- Ты объяснил ему причину?
-Да, - кивнул Эрнест, теряясь под его натиском.
- Он согласился помочь мне?
Эрнест оторопел. Все, что он придумал, церемонные слова, выученные им наизусть, так и не были произнесены, ибо потонули в немыслимой напористости Грегори.
- Видите ли... - начал он.
- Что? - прервал его дядюшка. - Почему ты медлишь? Я задаю тебе вопрос, а ты не можешь на него прямо ответить?
- Родство с простолюдинкой показалось отцу оскорбительным, он не считает это правильным шагом.
- Ведь это мое личное дело, верно?
- Да, но вы сами просили его участия. И он отказался.
Возможно, Эрнест вложил слишком много значительной гордости в последние слова, ибо лицо Вальтера мигом вытянулось и порозовело от нахлынувшего гнева. Он был настолько уверен в себе, что ответ племянника сперва показался ему шуткой. Но одного мимолетного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в серьезности Эрнеста, он сидел на лошади, выпрямившись, будто струна музыкального инструмента, щеки его покрыла мертвенная бледность, в глазах угадывалось напряженное ожидание.
- Он не пожелал пойти навстречу своему брату? - скрипнув зубами, осведомился Грегори.
- Я ведь не заручился, что будет иначе, - еще более самоуверенно ответил юноша, отчего его собеседник почувствовал себя униженным.
- Но дал мне повод не сомневаться, - вскинулся тот
Надвигалось именно то, чего опасался юный Лектер. Вальтер никогда не отличался деликатностью, тем более теперь от него невозможно было ожидать сдержанности, он будто сам напрашивался на конфликт.
- Я говорил, что от меня ничего не зависит, - сказал Эрнест, стараясь выглядеть спокойным. Он видел агрессию родственника, готового во всех неудачах обвинить своего племянника. Эрнесту совсем не хотелось оправдываться, тем паче, он был ни в чем не виноват.
- Я рассчитывал на твое умение убеждать людей, - атаковал Грегори. - Но ты обманул меня! Я горько разочарован в тебе, Эрнест!
- Ваши упреки низки! - заявил юноша. - Вы не имеет оснований так говорить.
- Видимо, вся ваша семья - это лжецы и лицемеры! - продолжал подливать масло в огонь дядюшка.
Грань приличия, о которой так заботился Эрнест, давно уже была позади. Он это понимал, его трясло от ярости, и не хватало выплеснуться последней капле терпения, чтобы сверкнули шпаги и скрестились в жестоком поединке. Совсем близко от них протрубили рога, мимо промчались загонщики. Чтобы не привлекать внимание охотников, Грегори и Лектер отъехали в сторонку, за деревья, где продолжили свой "дружелюбный" разговор.
- Послушайте, сэр, - тихо сказа Эрнест, пряча эмоции, - вы набрасываетесь на меня незаслуженно. Вы меня спросили - я вам ответил. Мы не находимся в долгу друг перед другом. До сих пор между нами не было никаких размолвок, я и сейчас не считаю себя вашим обидчиком. Вам же угодно ссориться...
Надо упомянуть, что их беседа велась на глазах Исаака Ливенсона. Ростовщик приехал в графство, чтобы после охоты встретиться с Грегори, и совершенно случайно увидел своего знатного друга и вечного должника в обществе Лектера. Услыхав пререкания родственников, он замер неподалеку с широко раскрытыми от изумления глазами. Спорщики заметили его, но были настолько заняты и возбуждены, что не придавали значение его присутствию.
- Уильям Лектер всегда относился ко мне с превосходством, - рычал завистливый и обозленный Грегори, - хотя наше положение при дворе равноценно. Ему, видите ли, не нравится моя Джоанна! За своим высокомерием он не видит, что будущее обеих наших семей принадлежит мне, я полон здоровья и жизненных сил, а он иссушен болезнью. Он гордится честью фамилии, а между тем он жалок, и жалки все его потомки.
- Будьте осторожны в выражениях, граф! - вскричал Эрнест и даже приподнялся в седле. - Я не намерен терпеть ваши оскорбления!
- Он не намерен! - передразнил юношу Грегори. - Маленький зазнайка! По сравнению со мной, ты - дитя, твоя горячность происходит от бессилия, ты еще держишься за подол родителя, который науськивает тебя на всех, кто ему не угоден. Но я знаю, черт побери, что скрывается за его надменностью! Я знаю, не будь я Грегори, как тщательно прячет он свой позор, как он боится. Его не устраивает, что я хочу жениться на простушке, и это может испортить его репутацию. Но fama volat! (молва летит (лат.)) Он не желает сделаться посмешищем, а между тем он уже им сделался, ибо сейчас моя злоба настолько велика, что я всему миру готов рассказать, как его безупречная жена, твоя драгоценная матушка, несколько лет была моей любовницей и родила дочь, с которой мне запрещено видеться. Да-да, только благодаря мне она имела силы жить с занудой и тираном, твоим отцом, который и тебя сделает уродом, подобным себе!
Ошеломление Эрнеста не поддавалось описанию, у него даже отнялся язык, когда он услыхал о связи своей матери с Вальтером Грегори и отвратительные ос. Он задрожал всем телом, сердце его стучало так гулко, словно грудь была бездонным колодцем.
- Вы лжете! - заявил он. - Все ваши слова - бесстыдная ложь! Вы дурно отзываетесь о женщине, давшей мне жизнь, более того, вы клевещите на нее, когда она покинула этот мир, пытаетесь очернить ее святую душу. Какое подлое вероломство! Я требую немедленного выяснения отношений!
Он соскочил с коня, встал в боевую позицию и обнажил шпагу, его трясло, но он чувствовал в себе уверенность и силы для схватки с противником. Грегори тоже спешился и расхохотался ему в лицо.
- Мальчишка! Я заколю тебя после первого же удара, но это все равно ничего не изменит. Лишь одним дураком станет меньше! Узнай же перед смертью, юный глупец, что твоя сестра Кэрин - моя дочь! Уильям потому и не любит ее, ибо сомневается в своем отцовстве.
- Довольно! - крикнул Эрнест и топнул ногой. - Я вас презираю и не желаю больше слушать! Извольте драться! Все, что мне нужно, это поквитаться с вами.
Ливенсон притаился за деревом, окаменев от страха. Он хотел бы вмешаться, но тело перестало его слушаться и трепетало. Когда опасность становилась действительно реальной, он, подобно кролику при виде удава, застывал и безучастно созерцал происходящее. Ему дорога была жизнь, поэтому он предпочел не участвовать в этой ссоре, он всего лишь сдерживая дрожь в коленях, боясь даже вздохнуть, и ждал, не отрывая глаз.
Грегори вооружился кинжалом и шпагой, он походил на разъяренного зверя.
- Ты слишком самонадеян, но я проучу тебя, - процедил он. - Ты умрешь прежде, чем сумеешь опомниться.
Он ринулся в бой и атаковал первым, удар был настолько стремителен и целенаправлен, что мог поразить Лектера насмерть, но тот успел отразить его. Завязалось жестокое сражение, и через минуту одежда обоих дуэлянтов обагрилась кровью. Кроме них и ростовщика поблизости никого не было, все увлеклись охотой, а для Эрнеста и Вальтера загнанный олень уже не представлял никакого интереса. Их обуяла лютая ненависть друг к другу, они забыли о родственных отношениях и не замечали ничего, кроме блистающих со звоном клинков. Один из противников защищал честь родителей, другой - тешил уязвленное самолюбие. Эта дуэль была первым "боевым крещением" Эрнеста Лектера, раньше ему еще не приходилось драться с настоящим противником, и он на ходу вспоминал уроки, освоенные им с безопасной рапирой в руках. Вальтер рассчитывал на неопытность племянника и совершенно всерьез собирался его убить, зная, что гибель сына разорвет больное сердце Уильяма, и ненавистный сводный брат навсегда уйдет из его жизни. Подзадоривая Эрнеста, он нарочно выводил его из себя, зная, что тот обязательно вспылит. Однако, с первых же ударов Грегори понял, что просчитался, он не ожидал, что племянник быстр, ловок и хорошо владеет техникой фехтования.
Оба израненные и разгоряченные, они дрались со звериным остервенением, словно всегда были врагами. Молодость и юркость помогли Эрнесту, и он уколол противника в живот, когда его собственные силы были уже на исходе. Хотя этот удар не мог лишить Грегори жизни, от неожиданности он попятился, выронил оружие и опрокинулся на землю, на выступающие из травы корни дерева, тяжело дыша и зажимая рану руками. На Эрнеста было страшно смотреть. Он приблизился к Вальтеру и приставил острие шпаги к самому его горлу.
- Теперь вы берете свои слова обратно или отправляетесь в преисподнюю! - проговорил он осипшим голосом и еле подавил стон от боли, сковавшей ему бока.
Вальтер глянул ему в глаза и увидел в них отражение собственной смерти. Он осознал, что через мгновение его не станет, и только унижение может спасти ему жизнь, слишком решительным и неумолимым выглядел племянник. Тот изнемогал от усталости, взмок от пота и крови, но в его зрачках горела жажда мести. Грегори перевел дух и сделал молящий жест рукой.