== Мои мнения и мои стихи в тексте выделены так: ==...==
Итак, девять лет назад, почти сразу после крещения, мы открыли свой дом для всех нуждающихся в крове, пище, внимании и любви. Дом наш неприлично велик, в нём три этажа, жить там одной семьёй просто нецелесообразно. Этот дом -- след моих амбиций, когда я был довольно успешным бизнесменом. Следуя завету Христа раздать всё и следовать за Ним, я посчитал, что открытые для всех двери моего дома станут самым подходящим первым шагом в этом направлении. Также с благословения архиепископа мы построили при доме часовню, куда стали приглашать священников. Мы издавали православную газету и приглашали через неё людей. Сначала к нам приезжали более или менее благополучные посетители, но потом мы скатились на некое подобие приюта для бездомных, наркоманов, алкоголиков и инвалидов. Я учился всех их терпеть, относиться к ним со вниманием, по возможности прощать, любить и ни в коем случае не осуждать.
После того как Эльза ушла, я пытался удалиться в монастырь, для чего проехал пять тысяч километров. Но матушка позвонила епископу, митрополиту, настоятелю монастыря и отправила им отвратительные письма. В монастыре я пробыл всего семь дней, меня очень технично оттуда выжили. Я пустился в обратный путь длиной пять тысяч километров. Эльза разогнала бездомных и преследовала меня, куда бы я ни поехал.
Отец Алипий молчал. Эльза смотрела в сторону отсутствующим взглядом. Герберт продолжил:
-- Теперь я повстречал женщину и собираюсь на ней жениться. От сана я откажусь. Ведь если я с ней венчаюсь, то останусь частью Церкви? Ведь так можно? Ведь у меня будет шанс на Царствие Небесное, если я потом буду каяться?
Герберт явно наслаждался, он говорил так, как часто говорили ему. Церковь всё покрывает, всё терпит, лишь бы были пожертвования.
-- Вы и сами всё знаете, -- ответил отец Алипий и выжидающе посмотрел на Эльзу. -- А зачем, собственно, вы настаивали на встрече со мной?
Эльза сказала:
-- Что тут говорить! Вы же понимаете: он меня ненавидит.
== А она вокруг него порхает как ангел небесный? В конце книги она окажется той ещё безголовой дамой прущей как танк где сидит оголтелый шизофреник... ==
Я НЕ СВЯТОЙ
Герберт рассуждал:
-- В моей ситуации нет ничего нового. Она прекрасно ложится на историю с Иовом несчастным или Иудой. Господь испытывает нас до самой смерти. В вере я не только не ослаб, но, наоборот, очень укрепился. Вера подобна попытке скакать на разъярённом быке-сатане, который несётся во весь опор и бешено пытается сбросить нас со спины. Рано или поздно ему это удаётся, это только вопрос времени.
И лишь святые удерживаются на нём. Но я не святой. Я упал с быка.
Герберт писал:
1
Я не святой.
А впрочем, кто же свят?
Живой святой --
То нонсенс жалкой блажи.
Живой -- не свят,
А мёртвый не докажет,
Что дотянулся
Он до райских врат.
Как этот путь покат!
Как нас толкают в спину,
Как видят в каждом грех,
И как же много тех,
Кто на пути том сгинул!
Жестоко, Боже, требовать от нас
Какого-то святого совершенства:
Нам даже зуб за зуб
И глаз за глаз
Даются трудно.
Это ль не блаженство --
С размаху дать
Обидчику по роже?
Святыми стать
Ты требуешь, о Боже,
Суля в той святости найти покой.
Что, если кто-то вовсе не такой,
Что, если естество иное:
Ему не хочется покоя, --
Он разве в этом виноват?
2
Бог, хватит валить всё на дьявола,
Хозяин в доме -- Ты.
Изволь навести порядок,
И так жизнь нас не радовала,
Заключены мечты
В могильные ограды.
Ты -- символ простоты.
Ну и сделай нам жизнь проще,
Да чтоб поменьше яда.
Крути чертям хвосты
Так, чтоб им стало тошно
Высовываться из ада.
Трагедия на трагедии.
Куда Ты смотришь?
При чём тут свобода воли?
Или Ты во святом неведении?
Или за нос нас водишь
И любишь побольше боли?
Зачем Тебе раболепие?
Зачем хвала льстивая?
Зачем воздыхания?
Вечность проведу во склепе я.
Такая смерть некрасивая --
Лежать и гнить без дыхания.
Зачем это уродство?
Ничего не поправить?
Зачем обижаешь праведников?
Смерть лишена благородства,
Как рэкетирский паяльник,
Которым пришли порадовать.
Плохо тебе было,
Что я тихонько жил.
Надо из себя вывести
И после что есть силы
Рвать до последних жил
Душу мою, до могилы.
Что за вселенский садизм?
Ты хотел откровенно --
Нате!
Ты сорвал с меня крест и ризы,
Хоть я был слугой отменным
Даже в домашнем халате.
В Евангелии от Матфея говорится: если исполнять заповеди Божьи, служить ближнему своему, любить его и Бога, посвящать все дни свои служению Богу и ближнему, то людям не о чем беспокоиться -- ни о том, что им есть и пить, ни о том, во что одеться. И Господь повторяет это, приводя в пример траву, которую Он так красиво одевает, что она становится полевыми цветами.
Говорит Он: "Уж если эти полевые цветы так красивы, что красивее риз самого царя Соломона, то неужели вы, маловеры, не верите, что Господь может одеять вас? Если птицы небесные не сеют, не жнут, однако кормит их Господь, неужели вы боитесь, что не накормят вас?".
Это обетование звучит уже две тысячи лет, но до сих пор очень мало людей ему верит. Человек хочет гарантий, стремится сам себе зарабатывать, жаждет припрятать что-нибудь на чёрный день, чтобы был запас. Не верят люди Господу, не верят даже тогда, когда Его благодеяния очевидно проявляются. А посему жалка и отвратительна жизнь большинства из нас.
Верят люди больше копеечке, денежке -- вот истинный бог. Его лелеют, любят, ему доверяют. Какое там Евангелие, какие ещё обетования, жертвы Христовы, высшие сферы -- вот она, копеечка! Копеечка -- это наш настоящий идол. Это то, во что можно верить, на что можно положиться; то, что всегда спасёт, согреет, будет самым главным другом, помощником, единственно верным и надёжным родственником -- словом, самым что ни на есть лучшим оплотом человеческого бытия.
Но Господь говорит: "Нельзя служить двум господам -- и Господу, и маммоне". Маммона и есть та самая копеечка, которой люди готовы служить и за которую согласны продать свою жизнь. Вместо счастья бытия и удовольствия общения с ближними, вместо радости служения Богу, наслаждения чудесной природой и красками скоротечного лета люди готовы залезть в глубокий подвал и целыми сутками тереть там какие-то посудины, тяжко работать не покладая рук, даже не понимая, во имя чего. Потому что людской бог -- это копеечка. Она идол и потому важнее всего -- бытия, жизни, спасения. Человек усердно на неё работает и готов рад неё на всё: предать и ближнего своего, и Бога, и собственную жизнь.
Именно об этом говорит Господь: "Если око ваше чисто и просто, то и вся ваша душа чиста и проста. А если око ваше нечисто, то вся ваша душа, всё нутро наполняются тьмой. А если то, что вы считаете светом, есть тьма, то какова же ваша тьма?" -- и ужасается. Какова же тьма человека, который отрекается от Господа ради копеечки, ради тридцати серебреников, которые были заплачены за жизнь и за Господа нашего?
Не надо повторяться, называя всех иудами, -- это всё мы уже слышали и проходили. Поклоняясь копеечке, будучи готовыми ради неё предать Бога, Христа, мать и брата, любовь и жизнь, люди идут в ад. Ибо тот, кто любит копеечку больше Бога, больше жизни, не может сопребывать с Господом в раю. Не получится купить себе пропуск в рай, этакий увеселительный билет, за который можно заплатить и иметь гарантию, что окажешься в раю. А каков будет рай человека, если кроме сребролюбия у него ничего нет -- ни истинной любви, ни искреннего прощения, ни подлинного умиления перед престолом Божьим?
Да, у нас ничего нет. Есть только любовь к этим копеечкам: лишь бы их было больше, лишь бы собрать их и упрятать. Какой же тогда будет рай? Что он из себя представляет? Горы копеечек, в которых мы станем купаться? Может, это будут горы бумажных денег или каких-то векселей? Каков он, рай для сребролюбца?