(ii) "Всякое подобное взаимодействие есть процесс, тре-
бующий времени, а не одномоментное, проходное явление. Поэтому ситуа-
ция, в которой оно возникает, в отношении его исхода является неопреде-
ленной... Даже если бы экзистенциальные условия были каким-то непости-
жимым образом определены в себе и для нас, они оставались бы неопреде-
ленными (и являются таковыми в известных случаях) в своем значении, то
есть в том, что они способны нести в себе и предвещать в своем взаимодей-
ствии с организмом"1 .
1 Logic. Р. 106-107.
Этот отрывок мог бы пролить свет на тот смысл, в
котором экзистенциальный организм в качестве одной из сторон взаимодей-
ствия с окружающими условиями экзистенциально втянут или вовлечен в
ситуацию. Согласно моим представлениям, в качестве "нормальной лично-
сти" может фигурировать исключительно такая личность, которая занята
исследованием только при действительном наличии проблемы,
(iii) От астрономической же или геологической эпохи, на мой взгляд, тоже требуется
только то, чтобы они были действительными составляющими какой-либо
данной в опыте проблемной ситуации. Логика не обязывает меня к тому,
чтобы я ради чьего-нибудь удовольствия пустился сейчас в космологические спекуляции
по поводу этих эпох, поскольку, согласно моей теории, любая пропозиция о них имеет природу того, что Бентли, очень метко выбрав слово, назвал "экстраполяцией",-при определенных условиях, поймите меня правильно, вполне обоснованной, но все же остающейся экстраполяцией 2.
2 "Behavior, Knowledge and Fact" ["Поведение, знание и факт"] (1935), раздел
XIX, "Опыт и факт", и особенно на страницах 172-179. Надо учитывать, что при-
веденный отрывок тесно связан с разделом XXVII "Поведенческое пространство-
время". Всем, кому интересна та часть моих воззрений, которая касается
дочеловеческих и доорганических явлений, я с радостью советую обратиться к
рассуждениям мистера Бентли, не пытаясь, однако, возложить на него
ответственность за то, что я говорил по любому другому вопросу.
Поскольку космологические спекуляции по поводу неопределенных си-
туаций, связанных с астрономической и геологической эпохами, все же
в некоторой степени уместны в обсуждении моей теории (или моя теория
уместна в обсуждении их), я скажу, что любая точка зрения, согласно кото-
рой человек есть часть природы, а не нечто противостоящее ей, одновре-
менно должна предполагать, что эта его принадлежность к природе исчер-
пывающим образом характеризует весь его опыт.
Поэтому она также обяза-
тельно будет предполагать, что неопределенность в человеческом опыте,
если истолковывать опыт в объективном смысле как интерактивное пове-
дение, а не как сферу утоления личного тщеславия, присоединяемую извне
к какой-то совершенно иной сфере, служит свидетельством некой соответ-
ствующей неопределенности в процессах природы, в недрах которой жи-
вет (и действует) человек и из которой он сам возник. Тот же, кто придер-
399
живается свойственной, по-видимому, мистеру Расселу идеи о независи-
мом субъекте как причине "сомнительного" и "проблемного характера"
ситуаций, разумеется, примет ту же самую точку зрения, которую выразил
он, тем самым укрепив меня во мнении, что разногласия между нами в ос-
новном коренятся в различии взглядов на природу опыта, которые в свою
очередь вытекают из различий в наших концепциях того, какая связь суще-
ствует между человеком и остальным миром.
Мистер Рассел не догадывался о возможности иной общечеловеческой теории опыта, которая составила бы альтернативу додарвинистским концепциям Гегеля, с одной сторо-
ны, и Милля - с другой*.
Необходимость того, чтобы последствия были "созданы операциональ-
ным путем", оговоренная в моей теории, безусловно, представляет собой
самый сокровенный элемент всей моей теории исследования.
Меня не удив-
ляет, что мистер Рассел находит процитированный им отрывок об этом "не-
сколько непонятным",-ведь он рассматривает его в изоляции от главного
положения моей общей теории опыта, исследования и познания.
Приведу
один фрагмент, который свидетельствует о том, что между этой частью моей
теории и только что затронутым вопросом, то есть вопросом, касающимся
места неопределенной ситуации в исследовании, существует внутренняя
связь. "Ситуации, которые являются запутанными и проблемными, смут-
ными или туманными, не могут быть исправлены, прояснены и упорядоче-
ны посредством манипуляций, ограниченных рамками наших персональных
состояний сознания" 1.
1 Logic. P. 106.
Это негативный аспект позиции, ибо он означает, что
кроме операций экзистенциального характера, которые суть действия, со-
вершение чего-то и осуществление чего-то (короче говоря, разновидности
процесса взаимодействия), ничто не может выступать в качестве средств
произведения последствий, имеющих какую-либо важность для гарантиро-
ванной утверждаемости.
Заключая данную часть своих рассуждений, я позволю себе перечис-
лить кое-какие вещи, которые меня озадачивают, тем более что эти вещи
связаны не только с точкой зрения мистера Рассела, но и с воззрениями,
которых придерживаются многие, ---
(i) Я озадачен тем фактом, что люди, сис-
тематически занимающиеся исследованием вопросов, проблем (чем опре-
деленно занимаются философы), столь нелюбопытны в отношении экзис-
тенции и природы проблем,
(ii) Если "субъект" является одним крайним
понятием отношения, в котором объекты (явления) составляют другое край-
нее понятие, и если сомнение - это просто состояние субъекта, то не есть
ли и знание также просто и всего лишь состояние сознания субъекта?
И (iii)
еще одна загадочная вещь, о которой мы уже говорили: как можно одновре-
менно смотреть и на объект (явление), и на пропозицию о нем таким обра-
зом, чтобы сразу определить, "соответствуют" эти двое друг другу или нет?
И если кто-то может наблюдать явление непосредственно in propria persona 2,
( 2 собственной персоной, самолично (лат.).)
400
--- то зачем нужна дублирующая его пропозиция (согласно иным теориям - идея или перцепт), разве что, вероятно, для удобства
общения с другими людьми?
Не могу поставить точку, не сказав, что я старался вести эту дискуссию
в духе, заданном мистером Расселом, то есть уберегая себя, насколько это
возможно, от всякого рода недопонимания и рассматривая включенные в
нее вопросы не столько как предмет для полемики, сколько как средства,
отвечающие моей попытке сделать собственные взгляды более ясными. На
протяжении всего этого процесса я помнил точный смысл его ремарки, со-
гласно которой "в силу того, что корни различий между нами так глубоки,
нам трудно найти слова, которые обе стороны равно сочли бы подходящими
для формулировки проблемы".
Учитывая глубину наших различий, я вряд
ли могу надеяться, что преодолел эту трудность с полнейшим успехом. Но
по крайней мере я был более заинтересован в том, чтобы сделать понятнее
собственную позицию, чем в том, чтобы опровергнуть точку зрения мисте-
ра Рассела, и поэтому те полемические замечания, которые я все же выска-
зывал, имеют истоки в моем убеждении, что для придания всякому взгляду
надлежащей четкости рамок и определенности контекста бывает очень важ-
но и, может быть, даже необходимо прибегнуть к известной доле противопоставления.
ЧАСТЬ IV
О МЫСЛИТЕЛЯХ
1. Джеймс Ма рш* и американская философия
В 1829,1831 и 1832 годах в Берлингтоне, штат Вашингтон, произошли
события большого интеллектуального значения, ибо в эти годы Чонси Гуд-
рич выпустил там в свет три из наиболее значимых произведений Сэмюела
Тэйлора Кольриджа**, а именно "Aids to Reflection" ["Пособие по рефлек-
сии"], "The Friend" ["Друг"] и "The Statesman's Manual" ["Справочник го-
сударственного деятеля"]. Первое из них предварялось знаменитым "Вве-
дением" Джеймса Марша.
Когда при упоминании романтической философии у нас возникают ас-
социации с трудами Джеймса Марша, очень важно, чтобы мы правильно
оценили смысл слова "романтическая", в котором оно употребляется в дан-
ном случае. Слова меняют свои значения, и сегодня подобный титул может
показаться достойным некоторого презрения, так как основным направле-
нием нынешней моды является известная форма реализма.
Но в прежние
времена, когда это слово употреблялось в другом, несколько более специ-
альном смысле, противоположностью романтического было не реалисти-
ческое, а, скорее, классическое. Данное слово применялось для обозначения
того, чему в то время приписывали дух современности как отличный от духа
древности, а конкретнее-дух тевтонского и протестантского Севера как
отличный от духа романского и католического Юга.
К счастью, эссе, которое доктор Марш написал в последний год своего
пребывания в Андоверской семинарии и опубликовал в "North American
Review" ["Северо-Американском обозрении"] за июль 1822 года, позволяет
нам независимо от общепринятых ярлыков понять, в чем сам Марш видел
пресловутое отличие одного духа от другого.
"Современное сознание, -
говорит он, - переносит средоточие своих мыслей и чувств из "мира вов-
не" в "мир внутри". Более детально он пишет об этом там, где речь идет о
греках: "Они не имели понятия о безграничном и невидимом мире, в глуби-
нах которого все видимое убывает до малости микрокосма"1 .
1 North American Review. Vol. XV. P. 107.
О противопо-
ложной позиции он говорит следующее: "В сознании современного челове-
ка все обстоит иначе. Самые серьезные его мысли почерпнуты им из окру-
жающего мира и направлены на себя самого. Все явления внешней природы
402
вкупе со всеми данными, которые прежде, словно сокровища, накапливали для
пользы человечества история и наука, теперь являются не более чем средствами,
лишь намекающими на страсти беспокойного духа, который наконец осознал
собственные силы и совершает экспансию в мир, воспринимая его как безграничный
и бесконечный".