Екатерину Дмитриевну поместили на время в сумасшедший дом. Следы дальнейшего ее жизненного пути теряются. Но кое-что известно из последних, не менее драматичных, лет ее жизни, о которых позднее вспоминал внук Александра Улыбышева Н. Вильде. Он рассказывал, что, проводя лето в нижегородском родовом имении умершего деда, с любопытством и страхом проходил мимо ветхой избы, где жила старая безногая женщина, которую бабушка презрительно и насмешливо называла "философкой", а то и просто сумасшедшей. "Философка" (а ею оказалась Екатерина Дмитриевна Панова) много лет находилась в разладе с братом Александром, смертельно враждовала с его женой, а вот теперь приехала к ней в простой телеге, без копейки денег, имея при себе лишь костыли, и чуть ли не на коленях умоляла о помощи и пристанище. Судя по всему, она недолго прожила в старом домике, куда ей носили обед с барского, стола. "Где она умерла? - вопрошает Вильде. - В больнице для умалишенных или в каком-нибудь нищем доме, или из милости у чужих людей? Где ее могила?"
Петр Яковлевич впоследствии, наверно, не раз задавал себе такие вопросы. Как не мог он не мучиться совестью из-за малодушных объяснений относительно помещенной в психиатрическую лечебницу "философки". Но подобные переживания, болезненно ущемляющие гордость, растворялись в мрачности и угнетенности духа от собственного "сумасшествия" и скрывались от глаз многочисленных посетителей, приходивших выразить сочувствие в постигшем его столь необычном наказании, странность которого, по мнению современников и самого Чаадаева, предупреждала возможную суровость осуждения и ссылку.
"Поведение личных друзей Чаадаева, - замечает М. И. Жихарев, - то есть почти всего мыслящего и просвещенного меньшинства московского народонаселения и даже всех его знакомых, исполненное самого редкого утонченного благородства, было выше всякой похвалы. Чаадаев в несчастии сделался предметом общей заботливости и общего внимания. Все наперерыв старались ему обнаружить знаки своего участия и своего уважения, и это не в одной Москве только. Замечательно, что наиболее с ним несогласные, самые с ним в мнениях противоположные, были в то же время и наиболее к нему симпатичными и предупредительными..."
== А если бы в России поспешили изучить, как толпа относилась к диссидентам в 1958 -1987гг. -сколько дикой тупости обнаружилось бы даже у родных диссидентов... А ведь этим родным не грозили каторга или ссылка... То есть степень подлости советского грамотного смерда в 1960-1987 гг. была раз в 15 выше, чем в 1916г у царского неграмотного смерда... ==
Поначалу растерявшись, продолжает биограф, Петр Яковлевич постепенно смирился с новым положением и даже, стал находить в нем удовлетворение своему тщеславию и гордости. Благодаря шумным последствиям вокруг обнародования философического письма имя его автора стало еще более известным. Пятнадцатый номер "Телескопа", где оно появилось, невозможно было достать, и повсюду распространялись его рукописные копии. "Кажется, все строгие запретительные меры относительно литературы, - вспоминал И. И. Панаев, - никогда не действовали во вред ей... статья, вследствие которой запрещался журнал, приобретала популярность не только между всеми грамотными и читающими людьми, но даже и между полуграмотными, которые придавали ей бог знает какие невежественные толкования".
== Советую обратить внимание самое главное. Ни сам Чаадаев, ни окружающие его не пытались все эти проблемы перевести в плоскость "конкретных вопросов по существу". А если бы были эти 15 или 35 вопросов по существу -Чаадаев мог бы сам себя защищать перед царём... Если бы вопросы были, а он бы не собрался защищать себя уточнением и углублением своих мнений -это было бы дополнительным указанием на неполноту его психики?
Поэтому вопрос: насколько вероятно, что Чаадаев страдал "умной глупостью"? (Есть ещё и "умничающая глупость" - "тупая глупость" - "учёная глупость"... Судите же о степени шарлатанства психиатрии вообще, но российской особенно, по их неспособности опознать и диагностировать то, что каждый из нас за всю жизнь видит десятки и сотни раз... Оцените эту степень сравнением с фактом, что они в учебниках упоминают некую "графоманию", которую даже среди психиатров на деле наблюдает один из 10000 и только один раз за 40 лет практики...) ==
Невежественных толкований, основанных на незнании личности автора и всей системы его идей, оказалось действительно предостаточно. Но выступать против его мнений собирались и люди, хорошо знавшие Чаадаева, его мысли. Они, однако, оставили свои намерения публичных выступлений, чтобы не усугублять наказание "басманного философа" (к тому же всякое обсуждение "телескопской" публикации в печати было запрещено). Так, A. С. Хомяков готовил "громовое опровержение", узнав же, о правительственных мерах, заметил, что "и без него уже Чаадаеву достаточно неучтиво отвечали". Отказался от опровержения и Е. А. Баратынский. П. А. Вяземский, составлявший проект письма к министру народного просвещения, на котором имеются пометки Пушкина, замечал в послании к А. И. Тургеневу: "Что за глупость пророчествовать о прошедшем? Пророков и о будущем сажают в желтый дом, когда они предсказывают преставление света, а тут предсказание о бывшем преставлении народа. Это верх безумия! И думать, что народ скажет за это спасибо, за то, что выводят по старым счетам из него не то что ложное число, а просто нуль! Такого рода парадоксы хороши у камина для оживления разговора, но далее пускать их нельзя, особенно же у нас, где умы не приготовлены и не обдержаны прениями противоположных мнений. Даже и опровергать их нельзя, потому что опровержение было бы обвинением, доносом..."
Часть пятая
Одним из первых собрался отвечать Петру Яковлевичу Пушкин. Еще 19 октября, дописав последние страницы "Капитанской дочки", он составил послание к Чаадаеву, от которого только что получил экземпляр "телескопской" статьи. Оно так и не было отправлено все по тем же причинам, из-за принятия правительственных мер, но читалось в петербургском обществе. Среди других с ним познакомился прибывший в декабре в северную столицу А. И. Тургенев. Поэт, обладавший, по словам последнего, редкими сокровищами "таланта, наблюдений и начитанности о России", решительно опровергал бездоказательный вывод Чаадаева об исторической ничтожности России. "Войны Олега и Святослава и даже отдельные усобицы - разве это не жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности,
== А 1918 -1920 годы -это что? Тоже "жизнь, полная кипучего брожения и пылкой бесцельной деятельности"... Да что он на самом деле знал и понимал -какой-то Пушкин?!... В те времена дружины состояли из добровольцев? И почему же эти добровольцы не имели желания пахать и сеять, а упёрлись подальше от своих болот в города и дружины князей? И с какой радостью дружина Ивана в третий раз за три года сходилась на сечу с дружиной Петра... То есть дружины состояли из полуспившихся бандитов? А крестьяне -народ - с великой радостью кормили всех этих дружинников (уплачивая подати и налоги)? И Пушкин до этой стороны дела не додумался... И кто из его современников додумался? ==
... которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие - печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка?"
== Выдал бы Пушкин подобные рулады глядя на историю России из 2015 года?==
Не согласен Пушкин и с мыслью Чаадаева о "нечистоте источника нашего христианства", заимствованного из Византии и направившего русскую историю не по западному пути. Но что мы заимствовали, спрашивал он автора философических писем? "У греков мы взяли евангелие и предания, но не дух ребяческой мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство, до Феофания, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве".
Так же вопреки Чаадаеву Пушкин видел в разделении церквей, которое отъединило страну от остальной Европы, свое особое предназначение: "Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили моногольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех".
== "Для достижения этой цели..."... Пушкин хочет сказать, что у нас 140 лет (??) до Куликовской битвы "имелась великая цель: "мы спасаем Европу!"?!==
Не соглашаясь с оценкой Чаадаевым русского прошлого в первом философическом письме, Пушкин был согласен со своим другом в критике настоящего.
== Ну и откуда взялось столько безобразия в настоящем, если в прошлом всё - в душе населенцев? в головах правителей?! -было более чем прекрасно? Насколько мне известно, в те времена -и ещё лет 150? -никто не задавался этим вопросом... Такой это глубокий вопрос, что российским лаптеплётам он был не по мозгам? Или россияне как толпа населения были исключительно тупы, чтобы додуматься до этого вопроса за последующие 180 лет? ==