Марк пришел к Лаврентию в пятом часу после полудня. Пришлось звонить в домофон дважды, пока из динамика не послышался голос: -- БЛЯДЬ, КТО ЭТО НАХУЙ? -- Это я, Марк, открывай. -- А, заходи. Лаврентий жил на первом этаже и имел скверный характер. Аттестат об среднем образовании ему не отдали, потому что за одиннадцать лет он перетаскал из библиотеки половину имеющейся художественной литературы, и когда потребовали вернуть, он послал библиотекаря, классного руководителя и директора. У Лаврентия ничего не было: квартира в упадке, еды не было, мебели почти не осталось, вещей тоже, только большой шкаф забитый под завязку книгами, перед которым Лавр (сам Лаврентий свое полное имя не любил и ругался, когда его называли полностью) сидел под настольной лампой в кресле и читал. Холодильник тоже служил как библиотека (это он в шутку называл "духовной пищей"), книги были везде: если ищешь в доме какую-нибудь безделушку, обязательно наткнешься на чтиво -- под диваном, на подоконниках, в кухонном столике, в грязном и чистом белье. Марк заботился о своем друге, ведь у Лавра никого не осталось: он не помнил, как исчезли родители, знал, что они были исследователи или экспедиторы, и думал, что они погибли где-нибудь на раскопках. -- Я принес пиво и хотдоги. -- Проходи, я принесу табурет. В комнате было темно, Лавр экономил и жил с одной вечно включенной настольной лампой. Лавр убрал книгу в шкаф и придвинул стол ближе к Марку. В тусклом свете лицо Лаврентия было приятным, думается, он бы пользовался популярностью у девушек, если бы не был затворником. Марк открыл пиво зажигалкой и протянул Лавру. Лавр сделал большой глоток, поставил бутылку на стол и принялся за хотдог. Марк к еде не притронулся и ждал, пока его друг прикончит ужин. -- Ты чего не ешь? Кушай. -- Спасибо, я не голоден. -- Хватит ко мне относиться как к малоимущему, съешь второй хотдог. -- Но ты и правда еле сводишь концы с концами. -- Я не жалуюсь, мне всего хватает. -- Тебе не хватает человеческого общения, -- Марк не терял надежды вернуть Лавра в социум, -- Хочешь, я тебя кое с кем познакомлю? -- Нет уж, спасибо, -- Лавр отвернулся, -- Мне и так хорошо. Я общаюсь с мертвыми. -- Потому что ты мертвый. -- Нет, потому что мудрость там, -- он пальцем показал на шкаф, -- в символах. -- Но зачем тебе мудрость, если ты её не используешь? Лавр улыбнулся: -- Мудрость не используют, ей внемлют. И она мне советует быть подальше от всяких твоих институтских друзей. -- Ну ты дурак, -- Марк вздохнул, -- Я хотел познакомить тебя с одной девчонкой с журфака, у неё фетиш на книголюбов... -- Сам ты дурак, -- упархал на техническую специальность, и сидит, выёбывается. Дрочит своим пидорам-однокурсникам, курит электронные сигареты и читает инструкции к освежителю воздуха. В кого ты превратился? -- Всё, заканчивай. Давай лучше выпьем. Они чокнулись бутылками. Лавр придвинул кресло к шкафу, достал несколько листов, скрепленных степлером, и вручил Марку: -- Прочитай и оцени. Пожалуйста. Марк пребывал в нерешительности. -- Это твоё? -- Да, это начало романа. Я начал писать. -- Лавр... -- Слушай, прошу тебя, я ведь почти никогда не просил тебя ни о чем, помнишь? Прочитай и скажи, что думаешь. -- Ты же понимаешь, что я не могу... -- Только твоё мнение мне важно, ты же много читал, пока не пошел в университет. Ты знаешь толк. -- А ты знаешь, что когда я читаю, я пью. А когда я пью, я читаю. Мне нельзя читать. Если меня затянет, то я сопьюсь к чертям; меня выгонят из университета, из дома, бросит девушка, и я буду ошиваться с тобой, бухать до беспамятства и упарываться книгами. -- Так если всего этого так просто лишиться, зачем держаться? -- Затем, что я люблю свою жизнь и не хочу прожигать её как ты. -- Ну и нахуй. НАХУЙ. Не читай. В пизду, не нужно мне твоё мнение, математик, блядь, комнатный, -- Лавр с силой запустил листы за шкаф и сел в кресло. -- Прости, мужик, я люблю тебя. -- Отъебись. Наступило молчание. Лавр осушил бутылку и кинул её в шкаф. Бутылка разбилась, и осколки разлетелись по комнате. -- Ты чё творишь? -- У меня появилась мечта. -- Ты что-то перебухал. Чё за мечта?
-- Я хочу стать Большим Писателем. -- Ох. Это серьёзно. Мечта -- это хорошо. -- Что хорошего? В мечте нет НИЧЕГО хорошего. Мечта -- это пошло, человек не имеет права мечтать. Ну вот чего хорошего!? Кто не мечтает стать в ряд с Гоголем, Есениным, Маяковским? С Фадеевым, Башлачёвым, Радищевым? С Лондоном, Хемингуэйем, Томпсоном? Большие Писатели, все они страдали, мучались и любили, были настоящими, они вырезали себе кишки, вскрывали себе горло, морили себя голодом, они застреливались, вешались, а КТО Я? Мешок с кровью, говном, мясом и костями. Мне стыдно. Мне очень стыдно, Марк. Но я не могу повелевать собой, это, это внутри горит, бьется и жужжит, все кипит и болит. Может, мне тоже стоит свести счёты? Я не стану Большим Писателем, но вдруг, смогу заглянуть в щёлку, туда, куда глядели они своими умными, горящими глазами. Поэты, писатели, драматурги, если они сгинули в пучину, сами бросились в адский котел, какое право мы имеем жить? -- Так, я думаю, тебе надо проветриться. -- Нет, слушай, так не пойдет. Я не хочу выходить. -- Пойдем, купим ещё пиво, а то закончилось. Ради меня. Время -- глубокая ночь, без твоей защиты мне не обойтись. -- Пошел ты, -- они оба засмеялись. Ночь, как сказал Марк, была темнейшей. Синюю твердь окутывала пеленой свора туч, и фонари на этом фоне были особенно выразительны. Марк с Лавром взяли по пиву и вышли во двор. Засосав две бутылки, Лавр развеселился и стал рассказывать о юморе в произведениях Гоголя, подкрепляя это своим ребяческим, даже детским, пронзительным смехом. Темнота надвигалась, тучи сдвинулись, и появилась луна. Послышались крики внутри двора. Четверо в спортивных костюмах пиздили сорванца, который явно не смог бы драться даже один на один. Его крики были похожи на отрывистый собачий лай, он разлетался по всей округе и слушать это было просто невыносимо, сердце наливалось кровью. Марк замер с банкой в руках и нахмурился, Лавр не понял, что происходит, и стал настойчиво спрашивать Марка, пока тот стоял и смотрел словно в туман. Лавр проследил за взглядом Марка и охнул. Почему-то Лавр решил, что бьют того паренька, который вечно звонил ему в домофон с просьбой открыть дверь, Лаврентий всегда посылал его на хуй. Лавра поражало то, что этот разносчик газет все равно звонил и ни разу не нагрубил. Лавр допил залпом пиво и с диким рёвом, словно камикадзе, полетел в толпу. Стоит отметить, что Лавр никогда в жизни не дрался, не занимался спортом и даже не ходил в школе на физкультуру. Марк испугался и не успел крикнуть "стой", как Лаврентий уже подбежал к толпе в спортивных костюмах. Парни, бившие сорванца, охуели и даже отпрыгнули назад. Лавр налетел на лысого в адидасе, тот с локтя дал в голову и пинком с разворота отправил Лаврентия в клумбу. Увидев это, Марк быстро и легко побежал, как горная лань. Марк снял очки, его кулак засвистел и удар пришелся так, что лысый в спортивном упал и чуть не покатился. Марка повалили и стали пинать вместе с Лавром, их избивали, пока кто-то не заорал с балкона: -- А НУ НАХУЙ СЪЕБАЛИСЬ, Я ЩАС ПОЛИЦИЮ ВЫЗОВУ. Парни в спортивном ушли со словами "похуй, пойдемте выпьем". Когда парни переключились на Марка с Лавром, сорванец, которого били, трусливо убежал. Тучи ушли, и на небе осталось ночное солнце. Марк подполз к лежащему Лавру и сел рядом с ним: -- Ты как, дружище, в порядке? -- Прости меня, Марк, я поступил неверно, -- Лавр отрывисто дышал и держался за живот. -- Нет, друг, ты просто молодчина, правда, -- Марк сплюнул кровь, -- Ты точно в порядке? Сейчас, переведем дух, и я так и быть прочитаю твой роман. Взгляд Лавра застыл на луне, которая сияла и выпирала своими кратерами. Он сел рядом с Марком и стал смотреть на кровавый асфальт. -- Кто я, Марк? Кожаный пакет с кровью, говном, мясом и костями? Марк повернулся к нему, увидел искорки в глазах и рубашкой вытер кровь с лица Лаврентия. -- Ты Большой Писатель, Лавр, -- Теперь ты Большой Писатель.