Аннотация: Проделав долгий путь в чудесных лесах Лунной земли, полный различных приключений, Владислав и его спутник пребывают к развалинам древней столицы западного королевства - Звездному Градй, где Владислава поджидает и ещё одно приключение.
Путешествие к югу.
Владислав открыл глаза, и слепо уставился в холодную темень у себя на головой, пытаясь сообразить - где же именно он сейчас находится. Вокруг было темно - хоть глаз выколи, а память всё никак не соглашалась к нему вернуться. Провал был настолько беспределен, что он едва-едва мог вспомнить, кто он есть. Где же он? В пещере? В Башне Детинца проклятого горда? Где?!
Он пощупал рукой, и догадался, что лежит в застеленной кровати. Это было явно какое-то помещение, но вот какое? Тут он услышал рядом с собой негромкое посапывание. Если кто-то спит рядом, то это не может быть Детинец! Что же тогда? И тут, память, дрогнув тёмной паутинкой, смилостивилась над ним, и он разом вспомнил всё - и ужасы вчерашнего дня, и совместный ужин со своим спутником, и то, как тот устраивал его на ночь в этой кровати. То, что огонь в очаге давно умер, говорило о том, что времени уже прошло немало. Но вот сколько? Что же там снаружи - ночь, утро, день?
Спать ему не хотелось совершенно. Он всё продолжал лежать, пробуя вернуться назад - в сладостное беспамятство, но это оказалось уже совершено невозможно. Ибо сна не было ни в едином глазу.
Тут ему пришла в голову то соображение, что там - за перегородкой, в зале есть окна. И если выглянуть наружу, то можно будет, хотя бы, определиться, которой там час приблизительно. Осторожно - чтобы не разбудить спутника, он скинул одеяло, поёживаясь от ледяной стыни опустил ноги, и стал шарить ступнями по холодному деревянному полу, крепко сбитому из плотно пригнанных, полированных, и покрытых воском досок.
Наконец его ступня нащупала кожаный чулки, которые он, видимо - вчера скинул с ног на пол, уже умостясь в кровати. Натянув их на ноги, он встал, и начал ощупью - очень осторожно, чтобы не уронить чего, побираться к выходу. Конечно - где-то тут обязательно должны были бы быть свеча, кремень и огниво - но вот где?
У двери, по смутной памяти вчерашнего, он наущал стойку с одежной, и - накинув на голое тело плащ, какое-то время толкал дверь туда и сюда, пробуя одновременно отыскать там ручку, пока наконец не вспомнил, что она открывалась как ширма - свёртыванием в стороны.
Наконец, кое-как раздвинув её посредине, он выбрался в главную гостевую пещеру. Тут было холодно до жути. И так же темно, как и в спальне. Видимо -снаружи всё ещё стояла совершенно глухая ночь.
Ему страшно хотелось пить - глотка пересохла до боли. Возможно - на столе со вчера ещё оставалась фляга вина, или кувшин с водой, пришло ему в голову. Он продвинулся вперед, пробуя наощупь отыскать стол. Темнота вокруг него вдруг шевельнулась, словно бы стылая вода в глубоком колодце, и голова у него закружилась.
Он уклонился вперед от неожиданности, чуть не упав, но, продвинувшись гораздо дальше, чем предполагалось, он так и не обнаружил там, как ожидал, никакой столешницы. Что было весьма странно, потому что, по его смутным воспоминаниям, зала была вовсе не широка.
Сделав ещё несколько шагов он, наконец, коснулся - вытянутыми пальцами, чего-то металлического, и покатого, как бок колонны. И - словно бы от этого косновения, у него над головой вдруг вспыхнул ослепительно- багровый, невыносимый свет, заставивший его немедленно и крепко зажмуриться.
Осторожно приоткрыв глаза, и постепенно привыкая к этому свету, он увидел, что перед ним действительно находится как бы гигантский медный подсвечник, в виде быстро сужающейся кверху колонны, увенчанный как бы конической чашей с покатыми, закругленными краями, в которой - нестерпимо ярко, пылало, медленно, неохотно, словно бы переливающееся масло, пламя.
Испуганно оглянувшись, он убедился, что гостевой залы вокруг нет и в помине. Подсвечник помещался в середине совершенно другого, полностью круглого зала, чёрные стены которого - в полтора человеческих роста, были накрыты, словно бы гигантской чащей - чёрным же, куполообразным потолком. Вдоль стен - плотно, одно к другому, стояли кресла с высокими, резными спинками - то ли из чёрного, полированного дерева, то ли из чёрного же камня. И в этих креслах, полностью заполнявших собою всё пространство у округлой стены залы, сидело множество воинов - в бронях различных эпох, но явно - западников. И перед каждым из них на полу стоял его меч, в ножнах, на который тот опирался твёрдо обоими руками, облаченными в латные рукавицы.
Глаза этих воинов, как и их тела и лица, были совершенно неподвижны, Словно завороженные, они взирали поверх Владислава, на бесшумно, масляно колышашееся пламя у него над головой. Тишина давила, словно душила со всех сторон. Время здесь казалось таким же маслянистым, вязким, почти застывшим в своём течении, как и пламя на этом подсвечнике.
И тут - в вязкости этой совершенно застывшей неподвижности, Владислав вдруг почувствовал, словно бы в спину ему ударил, как негромкий оклик, чей-то твёрдый, пронзительный взгляд. Крутанувшись на месте, Владислав с изумлением обнаружил, что он, под плащом, уже вовсе не обнажён, а облачён в свой собственный, полный доспех. И что у пояса его, на перевязи, находятся его меч и кинжал.
Оказавшись спиной к чудовищному подсвечнику, Владислав увидел, что одно из этого круга кресел, стоит как бы на небольшом возвышении. И вот именно сидящий на этом кресле человек - облачённый в доспех, по эпохе весьма близкий к тому, что находился сейчас на Владиславе, человек это смотрел, своими глазами, горящими отражениями пламени, пылающего у Владислава над головой, прямо ему в лицо. И взгляд этот неуклонно требовал, чтобы Владислав к нему приблизился.
Неохотно, против воли своей, подчиняясь давлению требования, горевшего в этом взгляде, Владислав, шаркая еле отрываемыми от каменного, покрытого чёрными, шестиугольными плитами пола подошвами своих сапог, продвигался и продвигался постепенно в направлении к призвавшему его, пока не оказался, наконец, практически перед ним.
Со своего небольшого - не более, чем три ступени возвышения, тот глядел Владиславу почти что глаза в глаза. Узкое лицо его, обрамлённое недлинной, серой от седины бородой, выражало собой вполне ясную и хорошо узнаваемую породу настоящего западника. Цвет глаз его понять в этом освещении было почти невозможно. Но - скорее всего, они были именно светлого оттенка.
Затем губы у сидящего шевельнулись, и всё помещение заполнил, отразившись эхом от чашеобразного купола, его негромкий, но ясный и чистый голос:
- Кто ты такой, и что ты здесь делаешь? Как ты оказался здесь, в нашем древнем святилище, куда путь чужим заказан под угрозой немедленного уничтожения? Как ты посмел нарушить наш закон?
Здесь Владислав буквально кожей почувствовал, что на нём скрестились взгляды всех, находящихся в этой зале. И взгляд эти были отнюдь не доброжелательными. Он содрогнулся под давлением тяжкого гнева, колыхнувшего стоялый воздух помещения, и пробормотал еле слышно:
- Я.. Меня.. Меня сюда провели. Я тут- по приглашению. Я.. Мне не открыли ваше убежище. Я прошёл сюда с завязанными глазами! И завтра - уже ухожу!
Собственный голос поразил его - он звучал глухо, неуверенно, слова отскакивали с губ словно бы комья сухой глины, падающие на твёрдую, шершавую поверхность.
- Значит - ты пришёл сюда не просто незваным, но дорогой подлости и обмана! - Прозвучал, как приговор, ответ его собеседника. Я слышу ложь в каждом твоём слове, и вижу лишь бесстыдный обман в твоих глазах! Я постигаю, что в тебе - злодейство, идущее по дороге тьмы! Я не ведаю, что ты принёс сюда - к нам, но я постигаю, что за тобой идут ужас, горе, смерть и разрушение! Ты не выйдешь отсюда живым, и навеки упокоишься в одной из самых глубоких темниц этого древнего пристанища!
Он вскочил со своего кресла, и выхватил из ножен клинок, сверкнувший багровым отблеском, и по остро отточенному лезвию этого клинка побежали ярко-красные искры, сплетаясь в сеть впечатанных когда-то в эту сталь заклинаний.
Владислав - в совершенно полном отчаяньи, попробовал было выхватить свой клинок из ножен, но тот не пожелал выходить оттуда - словно бы прикипел к ним.
Чувствуя, что меч в руках нависающего над ним воина уже начал свой замах к его голове, Владислав, в полном ужасе, отпустил рукоять оказавшегося столь бесполезным здесь своего собственного меча, и вскинул правую руку, бессознательно стремясь хоть как-то закрыться от неотвратимости убийственного удара.
И тут вдруг ладонь его, повёрнутая к стремительно приближающемуся лезвию вражеского меча, осветилась изнутри тем самым ядовито-бледно-синеватым сиянием, в которое её окрашивал клинок ведовских кинжалов, взятых им в подвальной оружейной Детинца проклятого града, в тот момент, когда лезвия их входили в пронзаемые им тела его бывших сослуживцев.
И этот ядовитый свет, окрасивший ладонь его, вдруг сконцентрировался в единый, тонкий - словно вязальная спица лучик, и ударил прямо в лицо его противнику. Тот с криком выронил свой занесенный меч, который со звоном обрушился на каменный пол - прямо под ноги Владиславу, и рухнул, словно бы колени ему подрубили, назад - на своё кресло, закрывая пылающее синеватым пламенем лицо обеими ладонями.
Пламя на подсвечнике за спиной Владислава полыхнуло пожаром ярости, заполняя весь купол неукротимым пыланьем внезапно ожившего огня, и пространство залы взорвалось криками ненависти и звоном извлекаемых из ножен кликов. И тут - словно бы ослепительно голубая молния ударила, откуда-то снизу, в пол залы, которая от этого удара попросту раскололась, рассыпаясь на множество пылающих голубым пламенем, буквально пожирающим багровость заполнявшего его прежде света обломков.
- Братислав! Очнись же, Братислав! - Услышал вдруг он над собой громкий, встревоженный голос, и с трудом открыл глаза.
В рассеянном свете, заполнявшем, из оконных ниш, пространство гостевой залы он увидел склонённое над собою, крайне встревоженное лицо Истислава, который пробовал тормошить его правой рукой, левой поддерживая и поднимая его голову с пола. Владислав тут же сел, резким движением, и с изумлением отметил, что он, оказывается, полностью одет, и облачён в свою броню, а на перевязи у него - упираясь в тело, и - страшно сейчас мешая, наличествуют также его меч и кинжал.
Он - совершенно дикими глазами, уставился на своего спутника, пытаясь сложить как-то разом все эти разрозненные, и никак меж собою не согласующиеся частности произошедшего с ним.
- Это ты меня одел? - Спросил он. И тут же сообразил всё глупость своего вопроса.
- То есть - как это одел?! - Изумился тот. - С чего бы это?! Нет, я встал, когда свет начал через щели в спальню пробиваться, вижу - нету тебя, выскочил наружу, а ты вот туточки и лежишь на полу, возле двери! Вроде как - без дыхания. Я испужался - понятное дело. Начал тебя поднимать. А ты вот - и очнулся! Что это с тобой, и куда ты так сорвался, да ещё и облачился как для схватки-то?!
Владислав, не отвечая, совлёк шлем с головы, и задумчиво поскреб себе, в полном затруднении, совершенно пропитанную ледяным потом макушку. Сейчас он припомнил всё - и как вышел, в одном плаще на голое тело, из спальни, и как провалился в то жуткое место, где ему едва не раскололи мечом голову, как всё там разлетелось после страшного удара снизу. Но всё равно - отдельные кусочки мозаики этих событий никак не хотели сложиться в его уме. Если та зала - был просто сон, или наваждение, то почему же он оказался здесь - на полу, полностью одетым?
Он взялся, как бы невзначай, за рукоять торчмя упирающегося, рядом с ним, в пол меча, и - осторожно потянул его из ножен. Клинок выдвинулся оттуда совершенно свободно. Быстрым движением вернув его на место, Владислав махнул рукой на все эти непонятности, и - ухватившись рукой за спинку ближнего стула, тяжело поднялся на ноги, гремя перевязью.
- Мне.. Мне показалось, что тут кто-то ходил. - Ответил он коротко, не вдаваясь в подробности. Потом, наверное, то ли запнулся, то ли в голове закружилось. Больше - ничего не помню. - И он, опустив глаза, и избегая глядеть на Истислава, начал поправлять на себе одежду и перевязь.
Истислав, наоборот, глядел на него очень внимательно, и всё пробовал заглянуть ему прямо в глаза.
- Что - неужели ж ничего так и не помнишь? - Жадно спрашивал он.- Так был тут кто, или тебе это лишь показалось?
- Не знаю. - Угрюмо отозвался Владислав на его расспросы. - Показалось, что слышу шаги. Но, может - и показалось только. У меня, знаешь ли, со вчерашнего всё в голове кружится непрестанно. Просто завирюха какая-то! И соображаю что-то совеем плохо. - Пожаловался он. - Словно бы вчера по голове ударили чем-то тяжёлым. Никак в себя прийти не могу.
- А вчера-то что было? - Тут же вцепился тот в него. Ты обряд-то провёл? Тот, что сыну на могиле отца положено?
- Да нет, не сумел. - Угрюмо отозвался Владислав. - Там, знаешь ли, такое началось! Как и жив остался - не представляю!
- Расскажи! - Накинулся на него Истислав. Что - видел тени упокоенных там, что ли?! Видел отца своего? Нет?
- Я.. Я сейчас не могу - уж извини брат! - Владислав повернулся к нему спиной, и закрыл лицо руками. - Нет сил вспоминать. Уж чего я тогда не пережил-то! Может - как-нибуть позднее. А сейчас не могу, уж не вмени!
- Да, я понимаю, понимаю! Начал его успокаивать спутник. - Не можешь сейчас - так и не надо. Мож - как-нибуть в другой раз. Но - как же с обрядом-то быть? Нехорошо ведь - неправильно так уйти-то! Может - сегодня попробуешь? Время-то у нес ещё есть! Я с тобой побуду там, поддержу тебя, если что!
- Знаешь, - Владислав положил ему руку на плечо, полуобняв, - Большое тебе спасибо за обещание помощи, конечно же. Но - сил у меня нету никаких туда пока возвращаться. Знаешь, я вот подумал - поговорю ка я сначала с матерью. А потом - сразу же сюда вернусь, и - уж завершу не сделанное прежде. Чин чином, всё как надо! Это столько лет терпело. Потерпит и ещё немного, не правда ли? Сейчас-то сюда проезд будет свободный ведь. Отыщу ваших здесь, они меня сюда и проводят снова. Разве ж нет? А сейчас - уж не обессудь, но единственное, что хочу, так это оказаться там - снаружи. Подальше от этого камня, который давит на меня. И он указал рукой на сводчатый потолок. Нехорошо мне сейчас здесь, веришь ли? Может - соберёмся поскорее, и обратно, к дороге?
- Ну, хорошо, хорошо! С крайним изумлением на такую его настойчивость отозвался Истислав. - Если так уж невтерпёж, то чего же. Я понимаю. Если ты видал здесь призраков, то я не удивляюсь. Сам бы, наверное, рванул бы наружу от такого. Как ты тут ещё и ночь провёл-то тогда?
- Да уж, - Хмыкнул его спутник, - И не только сердце-то! Ты вчера таки основательно упился. Впрочем - понимаю, был повод! Только - если тебе эти шаги не послышались, то уж не обессудь - нужно проверить. Дело такое - не приведи судьба, сюда кто просочился-то - по нашим следам! Я сейчас выйду - там у входа тайные закладки есть. Если кто проходил, то это будет видно. А если всё в порядке, то всё равно поесть же перед дорогой нужно хоть что-нибудь! Вот сделаю завтрак - и возвернусь. Если же там что не в порядке - то придётся всё тут проверять досконално. А уж тут ты мне и нужен будешь - вместе лазутчика искать сподручнее будет! Так что ты пока бронь-то и перевязь не снимай, и слушай внимательно. Если что - то кликну на подмогу!
Владислав без возражений примостился у очага, и занялся его растопкой, а Истислав, вооружившись, сторожко двинулся по проходу.
Впрочем - пламя в очаге только лишь успело заняться, как он уже вернулся совершенно довольный, и радостно сообщил, что никакого проникновения в убежище не обнаружилось. Он выразился в том смысле, что если и было что-либо, то - только разве что призраки. А призраки - то уже явление местное, и их вовсе не касающееся. С призраками пусть уж кто-то другой разбирается. Кто в этом лучше них разумеет.
Владислав с ним полностью согласился, и тот, отложив оружие, отправился готовить еду к завтраку.
Владислав же, также сняв броню и оружие, подкинув дров, и повернувшись спиной к разгорающемуся пламени, поставил локти на столешницу, угнездил подбородок в сплетение ладоней, и угрюмо уставился в полумрак залы, пересеченной наискось дымными столбами рассеиваемого от окон света.
Его очень сильно занимал вопрос, что бы с ним случилось бы, если б меч того воина, в этой странной дрёме, таки обрушился бы тогда не его голову. Дрёма - дрёмой, но куда же тут прилепить то, что он вернулся из неё облачённым в броню и одежу, которые, когда он выходил из спальни - и это он помнил совершенно точно, остались там, на стойке? И не вывалился ли он бы тогда, из дрёмы этой, не только одетым, но и с расколотой надвое головой?! Или - уже вообще бы оттуда никогда не вернулся бы? А так бы и остался здесь навсегда - блуждать среди смертельно ненавидящих его призраков воинов древних эпох?
Странно однако же - мыслилось ему. Эти-то что здесь делают? До сих пор он был убеждён, что в призраков обращает воинов лишь ведовство Высочайшего. И подвержены ему лишь рыцари Запада, связавшие с Высочайшим свою судьбу. Он что-то никогда не слышал о призраках отщепенцев. По крайней мере - не попавших непосредственно под влияние ведовства Высочайшего. Да - там, в мёртвом городе, множество их было связано этим ведовством. Но - он ведь лично присутствовал при том, как эти - связанные, пленённые, освобождены были от влияния ведовства этого - с падением Чернограда. Но вот что такое - эти вот здесь? Явно связанные с могильником, и с этой тайной и древней твердыней отщепенцев? Они что, тоже, что ли, своих мёртвых ведовством сковывают? Как и Высочайший? Странно всё это однако же. Странно!
Тут он, с неудовольствием, подумал о том, что никто и никогда никакими такими тайнами и сведениями о действиях ведовства с ним делиться не спешил как-то. Ну- ладно, когда он был сосунком в школе при Доме, оно и понятно. Мастера свои тайны ревниво охраняют. А кто он был для них? Так - мелкий щенок непонятной породы. Но - ни Тайновед, ни даже отправившие его в этот путь Кольценосцы, никто ему особо ничего так и не разъяснил. Ни о своём ведовстве, ни об отщепенцах. Ладно - своё. Но врага-то желательно же знать в лицо! Тут-то чего скрывать от него! И кто он после этого для них? Так - кукла на ниточках! Всё, что он сумел взять и узнать до сих пор, он брал самостоятельно, и - лишь по случаю, жалкими крохами! Послали к великой цели, а он бредёт к ней - как слепой во мраке!
Тут он обернулся, и покосился на свой заплечный мешок, который так сиротливо и стоял в углу залы, где он его вчера бросил, совершенно забыв о нём в тяжком своём охмеленьи. Вчера - в могильнике, то, что находится там, его таки защитило. От - как он совершенно ясно сейчас понимал это, от явно неизбежной гибели. Но - вот кто стоял за этой защитой? Неужто сам Высочайший, или что там от него осталось ещё - не побрезговал? Но зачем? После того, как он сам же пытался его уничтожить? А если не он, то кто же тогда? Странно всё это, странно.
И здесь ему вспомнилось, как засияла - ядовито-смертельным излучением, его правая ладонь, когда - то ли наяву, то ли - в дрёме собственный меч отказался служить ему. Он вспомнил те роковые кинжалы - навязанные ему Кольценосцами, и - содрогнулся. Значит - не уходит так просто ведовство этих жутких клинков! Не покидает бесследно использовавшую их однажды руку! И кто знает, что ещё там ведовство это привнесло в него, и какие могут быть все его следствия! И его собственные недавние мечтания - об открытии всего отщепенцам, в надежде навсегда завязать со случившимся с ним до этого, и - начать, среди них, простую и ясную новую жизнь, вдруг показались ему наивными до беспредельности.
Хотя - кто знает, может кто-то из них и смог бы ему помочь полностью развязаться с его прошлым? Тот же их новоиспечённый король - к примеру. Тут он вспомнил посещение мёртвого города предводителями армии белгородцев - тогда, ещё до падения Чернограда. Эти-то - эти уж наверное смогли бы помочь ему! Но - вот другой вопрос, захотели ли бы? Или - лишь вытряхнули бы из него всё, им полезное, и выкинули бы прочь - самому разбираться с его собственными непонятками? Кто знает, кто знает.
Здесь размышления его были прерваны возвращением аж сияющего, как весеннее солнышко, вовсю улыбающегося, явно пребывающего в приподнятом настроении Истислава, волокущего на деревянном подносе их утреннюю кормёжку. Быстро, но основательно перекусив у пышущего теплом очага, они без промедления собрались в дорогу. Перед выходом Истислав даже успел, на скору руку, навести порядок с посудой и постелями в спальне, сглаживая следы их посещения.
Всё же, когда они вышли в главный проход, пусть и извиняющимся голосом, но он настоял на чёрной повязке на глаза Владиславу. Тот и в мыслях не имел хоть когда-нибуть попробовать вернуться в это, оказавшееся для него столь негостеприимным место, поэтому и согласился вполне охотно.
Это существенно замедлило их продвижение, и поэтому - когда Истислав, где-то на том же месте, где он вчера впервые наложил ему повязку на глаза, снял её, то солнце, показавшееся из-за гребня гор, уже сияло вовсю.
Когда они спустились к мостику через поток, то, по обоюдному согласию, решили здесь же и помыться - поскольку, то ли по спешности ухода, то ли по какой иной причине, но в убежище им этого не удалось осуществить.
Вода в потоке была совершенно нестерпимо холодная - видимо, он брал начало от какого-то ледника или снежника высоко в горах, и так толком и не успевал прогреться, пока сбегал в долину со склонов. Так что поплескаться подучилось лишь условно, хотя мыльный корень, отыскавшийся в мешке у Истислава, вполне помог им вымыться дочиста.
Кое-как обтёшись плащами, они натянули одежду на ещё влажное тело, и - освежённые и взбодрённые ледяной водичкой, продолжили своё неторопливое путешествие.
Погода была попросту великолепной. Невзирая на прохладу, стекавшую с гор, становилось ощутимо всё теплее и теплее. Весна явно брала своё. Но это была вовсе не та, совершенно удушающая жара, что стояла на каменистых, безводных равнинах по ту сторону горной цепи. Здесь тепло умерялось прохладой лесных зарослей, и свежестью бесчисленных ручьёв и источников, бегущих с гор к реке в долине. Плащи они несли в скатках, и Владислав, будь на то его воля, отправил бы за спину и всё остальное, оставшись лишь в портках и нательной рубахе навыпуск. Но он понимал, что спутник его такого легкомыслия отнюдь не одобрит, а заводиться с ним, и портить было уже наладившиеся отношения, по такому поводу, не видел смысла.
В ярком солнечном свете Владислав начал потихоньку приходить в себя, от всего, с ним произошедшего в тайном горном убежище. Они болтали с Истиславом о всяких пустяках, но Владислав тщательно избегал и малейших поползновений своего спутника перевести разговор на последние события.
Где-то ближе к середине второй половины дня, когда они уже было думали о месте для обеденного привала, их неожиданно остановил вооружённый дозор, хоронившийся в зарослях у очередного мостика через поток. Впрочем, увидев Истислава, те моментально взяли крайне дружеский тон, обнявшись с ним поочерёдно, и на Владислава тоже поглядывали вполне доброжелательно. Они тут же предложили провести их в свой лагерь, где их накормят, и они смогут заночевать на топчанах с постелями. Поскольку время ещё терпело, они с удовольствием приняли это предложение.
Лагерь, чуть ниже по течению ручья, в точности повторял тот, что Владислав уже видел ранее. Да и дозор был совершенно численно таким же. Истислав представил своего спутника командиру дозора - своему дальнему родственнику, описав его историю лишь в самых общих чертах, как вполне утвердившуюся - просто, вот парень переплыл реку, чтобы посетить могилу отца, воевавшего здесь в отрядах следопытов, и теперь он сопровождает его на грядущую коронацию, так что никаких вопросов она здесь не вызвала. Их сытно и вкусно накормили, напоили чаем со сластями, и они премило провели вечер в обществе, где Владислав, опять же, больше предпочитал слушать, чем говорить. Что удивления - учитывая его предполагаемое подавленное состояние от посещения гробницы отца, отнюдь здесь не вызвало. Он смог тут простирнуть бельё, и повесить его сушиться на ещё вполне горячем вечернем солнышке.
С утра им обновили запасы еды на дорогу, как они, при этом, не отнекивались. Невзирая на то, что они охотно угощали желающих вином, взятым из убежища, его у них оставалось ещё вполне достаточно.
Ближе к вечеру второго дня их последующего похода Владиславу удалось подстрелить из своего лука молодую косулю, неосторожно выскочившую перед ними на дорогу, за что он заслужил вполне искреннюю похвалу от своего спутника.
Хотя время было ещё не совсем уж позднее, тот заявил, что им стоит остановиться именно сейчас - благо разжились свежим мясом для хорошего ужина. Когда же Владислав изумился такому его решению, тот, помявшись, объяснил, что если они пойдут сейчас дальше, то ночевать им придется у раздорожья. Там - где на восток ответвляется дорога к проклятому городу чёрных ведунов. А место это такое нехорошее, особенно же - ночью, что там даже дозора оставлять не решились. Хотя - по всему и не помешало бы.
В общем - отыскав чуть ниже по склону небольшую ровную площадку с небольшим родничком, они, совместными усилиями, освежевали добычу, разожгли костёр, и - когда он прогорел, испекли себе на углях столько мяса, что попросту уелись им, запивая оное благородным вином из древних запасов убежища, аж до неприличия.
Разлёгшись на благоухающих хвоей подстилках, они благодушествовали, неторопливо переговариваясь о том и о сём, и поглядывая на дотлевающие угли костра, который, по причине тёплой погоды, поддерживать на ночь не было никакого смысла.
Владислав, сосредоточившись на чуть мерцающих багровых искорках, и, вспомнив с содроганием ленивое колебание пламени в своей дрёме, спросил внезапно:
- А.. Убежище это. Ну, в котором мы ночевали тогда.. Оно - что, древнее святилище вашего рода, что ли?
- С чего это ты взял? - Искренне удивился Истислав. - Святилище? Ну, нет - не знаю. Не слышал. Хотя, со мной об его истории некто особо и не делился. Не дорос ещё, видимо, до таких разговоров. А тебе чего это пришло в голову?
- Кто?! - Поразился его спутник. - Или... Или, - с испугом воскликнул он, - Те... Те, кого ты видел там, в убежище? Призраки?!
- Да, в общем-то - да. - Отозвался Владислав, уже жалея, что задал этот вопрос. - Так, было мимоходом упомянуто. А то я думал -что это попросту укреплённые норы, сугубо для военных нужд. Так - тайное укрепление, и не более того.
- Ну, укрепление. - Задумчиво протянул Истислав. - Там да, там не просто так укрепление. Погреба те же, где мы винцом разжились. Да и... В общем - да. Для простого укрепления там слишком много всего и разного. Но - святилище? Хотя - почему бы и нет? Место это очень древнее. Гораздо древнее тех времён, когда нашему народу пришлось уже вести здесь войну с врагом на выживание. В общем - нужно будет поинтересоваться у отца. Или - у дяди. Любопытно, что онимответят на это. А тебе-то что так любопытно стало с этим-то?
- Де нет - не то чтобы.. - Отозвался Владислав. - Но так, просто в памяти застряло.
- А, почему тебе сказали - святилище? - Осторожно продолжал допытываться Истислав. - В каком смысле-то? И - о чём ещё говорили?
- Да со мной никто особо не о чём и не разговаривал-то. - Неохотно ответил Владислав. - Это было как наваждение. Когда больше видишь и слышишь, чем общаешься о чём-то. Наваждения, они, знаешь ли, это не как беседы меж людьми. Там совсем, совсем другое.
- А ты что, знаешься на всём этом, что ли? - Тут же, с огромным любопытством в голосе вцепился в него спутник. - Имел до того большой опыт, али как?
- Да нет, я больше по книжкам-то. - Начал отнекиваться Владислав. - Читал об этом многое. В старых летописях и сказаниях. А как же! Там такого много всякого. Ну и - когда в бреду, с раной-то, метался меж жизнью и смертью, то - то там разное виделось. Вот тогда и получил кое-какой опыт. - И тут он тяжело вздохнул, вспомнив всё, что ему пришлось пережить тогда, после столкновения на водопадах великой реки, когда он, со стелой в предплечьи, едва не пошёл на дно - рыб кормить. И потом - когда за него лекари Главнокомандующего принялись.
- Ну, брат - везёт же тебе! - Искренне позавидовал ему Истислав. - А мне ничего такого ещё переживать и не приходилось! Раны - и те так, можно сказать только царапины были! Даже перед девками на вечеринках прихвастнуть нечем - ни одного приличного шраму на теле!
- Тут завидовать нечему, уверяю тебя! - Хмуро отзывался Владислав, угрюмо глядя на умирающие угли костра. - Особенно с наваждениями. Ты, брат, лучше радуйся, что ничего такого не пережил-то. Хорошего тут мало - уверяю тебя.
- Да я знаю-то, мне учителя знаний на эту тему все уши прожужжали-то ещё с детва. - Вдохнул Истислав. - И что это куда как опаснее, чем даже стая визжащих орков, застигнувшая тебя в пустоземьи. И что не все этот опыт пережить могут, а кто пережил - остаться неповреждёнными в уме. Слышали, знаем. Но - знаешь, как любопытсвенно-то? Эх!
- Да. Мне тоже было любопытсвенно-то. В своё время. - Ледяным тоном заметил ему в ответ Владислав. - А вот сейчас многое бы отдал, чтобы этого со мною не случилось бы вовсе. Да что толку, сейчас-то! - И он тяжело вздохнул. - Знаешь, такие вещи к ночи обсуждать - ну его к лешему! Поверь мне - не стоит! Лучше давай-ка баинки!
И он, повернувшись лицом от костра к темноте зарослей вкруг полянки, погрузился в тяжкую полудрёму, уже не прислушиваясь к дальнейшим вдохам и бормотанию, доносившимся к нему с другого лежака.
Утром они проснулись почти одновременно - оттого, что обоих пробрала через плащи, в которые они кутались, влажная стылость. Всё вокруг было затянуто густой молочной дымкой, в которой еле просматривались стволы окружающих полянку зарослей. Влага буквально пропитала всё вокруг. Явно похолодало. Поглядывая на затянутое дымкой небо Истислав высказал опасение, как бы им не угодить под дождь в последний день похода.
- К вечеру ужо в любом случае будем у ворот древней столицы королевства, - Успокаивал он Владислава. - Так что ежели и вымокнем, то там будет где просушится. Там, в привратном укреплении сейчас стоит стража - уже в основном не из наших, а из постоянного городского ополчения. Так что - и накормят, и обогреют. Но всё равно - промокнуть не хотелось бы! Так ведь везло с погодой-то все эти дни! И чего она надумала портиться!
Невзирая на стылость они, всё же, хорошо ополоснулись в ручье, развели костёр, согрели остатки печёного мяса вчерашней косули, добавили ещё вполне свежим пирогом, которым их снабдили на позапрошлом ночлеге, запивая всё это остатками вина, и завершили всё это крепчайшим чаем.
Владислав, мрачно вспоминая свой поход за горами, думал, что эта прогулка, по сравнению с тем, выглядит просто сплошным праздником жизни. Уже не говоря о спутнике, с которым он всё более и более сближался, это неторопливое перемещение от одного пиршества к другому напоминало, скорей уж, продвижение почётного и желанного гостя, чем сопровождение подозрительного странника к месту его строгой проверки. Впрочем - тут он не обманывался, стоило лишь вскрыться настоящей правде о его происхождении, и всё могло измениться в самую худшую сторону. Впрочем - пока что он предпочитал не задумываться об этом ближайшем будущем, которое с каждым их шагом всё более и более обретало контуры совершенно неотвратимого настоящего. Но - стоило ли беспокоиться о том, на что он повлиять не мог бы в любом случае? Только - рассчитывать на авось, да на свою изворотливость - уж какую есть.
Неторопливо собравшись, они подождали, пока туман начал потихоньку подниматься кверху и рассеиваться. В конце концов вокруг развиднелось, хотя небо и продолжало нависать над ними низким серым сводом. Но дождя, которого так опасался Истислав, пока что, к их взаимной радости, вроде бы не намечалось.
Вернувшись на дорогу они, всю первую половину дня,и бодро продвигались вперёд. Горы слева почти не просматривались за низкими тучами, как бы срезавшими им склоны. От ходьбы они быстро разогрелись, и Владислав даже находил, что по такой погоде путешествовать гораздо приятнее - солнышко не припекало, они не обливались потом под его лучами, и - в общем, чувствовали себя как нельзя лучше.
Так, уже ближе к полудню, они и вышли на знаменитое перекрестье дорог, столь запомнившееся Владиславу в тот день, когда судьба их маленького отряда была раз и навсегда сломлена роковым приказом, полученным Тайноведом из Чернограда.
Кольцо деревьев, окружавшее раздорожье, они заметили ещё издали, и оба, при этом, тревожно замолкли и подобрались - хоть и по совершенно разным причинам.
Когда они миновали деревья, и вошли в очерчиваемый ими круг, то первое, что отметил для себя Владислав - это было обновлённое гигантское изваяние древнего короля, возвышавшееся в его центре. Кто-то успел сбросить с него уродливый круглый камень, и водрузить назад его изначальную голову, которую он, при первом посещении, видео обрушенную в густые заросли. Голова эта, увенчанная сплетением уже успевших увянуть вьющихся растений, вместе с которыми, её, очевидно и оторвали от земли, была вычищена от повреждений, и древнее изваяние теперь взметалось над перекрёстком во всех своих первозданных мощи и великолепии.
- Вот - с удовольствием произнёс Истислав, когда они приблизились вплотную к подножию изваяния - вот он -зримый знак возвращения королевской власти над всеми окрестными землями! Отныне длань могущества его пребудет как над северными, так и над южными пределами нашей древней родовой земли! - Торжественно повторил он явно чьи-то слова. - И власть короля теперь никогда не прейдёт, и не оставит нас своим покровительством и могуществом! - И он последовательно указал простёртой дланью на дорогу, уходящую к югу, а потом - на ту, по которой они сюда пришли.
Владислав скользнул взглядом на третий путь, извивами спускающийся к реке, которая отсюда сейчас хорошо просматривалась в разрыве кольца деревьев, опоясывающих перекрестье, а потом покосился на противоположный путь, который, убегая вверх, к горам, сейчас терялся, углубляясь в низко висящиё тучи. Там, в миазмах и переплетеньях тумана, им совершенно ясно ощущалось незримое, но непреодолимое притяжение тьмы, в которой его обострившиеся чувства тут же распознали очень хорошо знакомые ему испарения как бы гнилостного болотного смрада. И - с этой стороны, он вдруг совершенно ясно почувствовал на себе сосредоточенный, пристальный, недобрый взгляд, и содрогнулся, тут же вспомнив незыблемость древнего Дальнегляда во мраке жуткого подземелья Детинца. У него, при этом, не возникло и малейшего сомнения в том, что их сейчас весьма наряжено изучают пронзительные взгляды Колценсосцев, всё ещё сокрытых от мира в своём нездешнем убежище. Но, с помощью Дальнегляда, зорко прозирающих даже в его самые дальние пределы.
Увидев, куда Владислав смотрит, Истислав зябко передёрнулся, и - быстро взяв его за плечи, почти насильно повернул его спиной к проходу, уводящему на восток.
- Нет, а вот туда не смотри, не нужно! - Горячо зашептал он ему в ухо. - Там, там - всё ещё таится проклятие множества веков! Там твердыня тьмы, крепость Мёртвой Луны! Град, когда-то бывший светочем земли нашего народа, утраченный нами навсегда, и превратившийся в обитель смертной тени! Там, там - всё ещё нет власти короля, да и будет ли когда - неведомо!
Владислав осторожно взглянул ему в глаза, и спросил аккуратно:
- Так что - король не будет восстанавливать власти своей над этим древним градом, что ли?
Истислав мрачно заглянул ему за спину, и уныло произнёс:
- Король говорил, что место это никогда не сможет быть уже очищено так, чтобы люди могли бы туда спокойно вернуться. Что град этот должен быть разрушен, а место навеки предано проклятию и забвению. Разве ж ты не чувствуешь смертного хлада и ненависти, что буквально сочаться оттуда?! Я - и то ясно чувствую!
- Да, и я - тоже, легко признался Владислав.
- Теперь ты понимаешь, почему я даже и мысли не держал, чтобы заночевать-то здесь? - Воскликнул Истислав. - Тут и днём-то жутко оставаться. А уж ночью! Да что и говорить! Потому тут даже дозоров не держат. Дальше по дороге на юг - есть дозоры. И - крепкие. Мало ли что может прийти с юга. А тут - тут нету!
- А отчего же ж? - Удивился Владислав. - Если там такое зло, то ведь и оттуда же что-то прийти может!
- То, что оттуда может прийти, то обычный дозор не увидит. - Хмуро отозвался Истислав. - А вот погубить живую душу, особенно ночью, оно вполне в состоянии. Там, правда есть проход на перевале, высоко в горах. Но крупный отряд там не пройдёт. А если какие одиночки и просочатся, то их дозоры на других дорогах всё равно перехватят. Так что губить людей в дозорах здесь смыслу нету. Эх! Давай-ка лучше убираться отсюда подобру-поздорову! А то мне тут не по себе чего-то! Особенно же сейчас, хоть нас и двое!
Владислав совершенно ясно осознавал, чего именно от него ждут оттуда те, там - в Детинце. Избавиться от своего спутника - тем или иным способом, и немедленно повернуть на эту дорогу. Явиться к ним, туда, с подробным отчётом. И - затем уже решать, что же делать дальше. Они - они ведь хорошо ведают, что ему есть что им сообщить. Воля их, леденящей струйкой, втекала постепенно в его сознание. Но - после посещения того, нижнего уровня пирамиды - в недрах Огненной горы, после того, как он ощутил в своих ладонях самые основы управляющего ими ведовства, после того как он взглянул в самые глубины их душ и сознаний, после того как он постиг эти самые глубины, они уже не имели над ним той власти, которую присвоили себе прежде, тогда - в мёртвом городе. Ныне он был полностью свободен в своём выборе, и то, как он поступит теперь, зависело исключительно от его собственной, ничем не ограничиваемой воли. Не ограничиваемой ничем - кроме сугубо его собственных стремлений.
Он ещё раз обернулся назад, твёрдо взглянул туда, в серое клубление тумана, сейчас окутывающего эту, восходящую к скрытому в горной гряде ущелью дорогу, задержал на ней свой взгляд на какое-то мгновение, и, затем, решительно повернувшись к ней спиною, твёрдо направился к тому проёму в кольце деревьев, откуда дорога уводила вниз, к реке, на запад.
Истислав тут же последовал вслед за ним, крайне дивясь тому, что сердце его, почему-то, отпустило ощущение какой-то ужасной тревоги, и совершенно смертного предчувствия - словно бы он, сию секунду, вдруг, внезапно, был чудесным образом избавлен от какой-то ужасной и неотвратимой угрозы самоей жизни своей.
По мере того, как они спускались извивами древней дороги, внезапно выглянувшее у них над головами солнце быстро разгоняло остатки белой дымки с неба, и всё вокруг снова окрашивалось в необычайно яркие краски буйства весенней зелени. Снова становилось жарко, и - по мере продвижения к реке, всё более и более парко. Пот вовсю тёк по их лицам, кольчуги разогрелись под солнечными лучами, но шлемы - шлемы они всё же привесили у пояса, и на головах у них сидели лишь бесформенные войлочные подшлемники, защищавшие головы от слишком пекучего солнца. Ибо здесь сплетение ветвей уже не прикрывало дорогу - лес был существенно вырублен по её сторонам, и чем ниже они спускались, тем всё больше и больше становились проплешины. Вырубки были совсем недавние, и Владислав мимолётно подумал, что всё это, наверное, пошло на переправы и осадные машины во время столь рокового вторжения войск Чернограда на тот берег.
Уже к самому вечеру, когда покрасневший диск солнца коснулся далёких снежных вершин на том берегу, они, наконец-то, вышли в привратному укреплению мёртвого города. По дороге им несколько раз попадались конные дозоры, но те, видимо, то ли знали Итсислава, то ли просто доверяли их одеяниям, но встречи ограничивались лишь краткими обменами приветствиями и улыбками. Да взаимными пожеланиями хорошей дороги.
Впопыхах брошенные стоянки великой армии, столь бесславно сложившей свои головы на том берегу, сейчас выглядели совершенно заброшенными. Кое-что там, видимо таки успели поджечь перед отходом - время ото времени тут и там встречались выгоревшие проплешины, но в основном убегающим, видимо, было не до уничтожения имущества, каков бы ни был отданный им приказ. Хотя - если Черноград думал, что враги идут в ловушку - навстречу своей гибели, то зачем же было и жечь-то всё это? Если вскоре должно было снова возвернуться?
Победителям же всё это освоить, видимо, не достало никаких сил. Вот и стояло всё это заброшенным и безлюдным. Только лишь у самого привратного укрепления было занято несколько загонов для скота, да конюшня, где дозоры держали своих лошадей. Впрочем - и сами дозорные предпочли устроится именно в привратном укреплении, которое они лихорадочно приводили в порядок - насколько это у них получалось. Там даже были восстановлены кое-как внешние ворота, пусть и несколько наскоро сколоченные из дубовых плах, укреплённых железными брусьями, они выглядели не весьма внушающими доверие против возможной осады. Видимо - те, кто оставались здесь, прикрывать переправы, весьма опасались, что дело может пойти плохо, и враг снова окажется перед защищаемыми ими воротами. Хотя - если та армия была бы уничтожена, подумал про себя Владислав, их бы отсюда выбили бы просто походя, даже не заметив сопротивления.
Перед стенами древнего города проходил широкий ров, заполненный водой. Чуть далее в ров впадал бурный поток, в каменном ложе, перерезанный рвом, и Владислав мимолётно подумал, не та же это ли река, что выходит из ущелья, в котором находится мёртвый город. Через ров был переброшен широкий деревянный мост. Видимо - когда-то он был подъёмным, но сейчас цепи в стен были оборваны, так что мост попросту был перекинут через ров, и было совершенно непонятно, что с ним собирались делать в случае опасности. Поджечь разве что?
Впрочем, ворота сейчас стояли приоткрытыми - так что, видимо, никто здесь никакой внезапной беды не опасался. И - хотя перед воротами толпилась достаточно многочисленная стража, в полной броне и с бердышами, общее настроение здесь было скорее расслабленным.
Их весело поприветствовали, и пригласили вовнутрь - доложится начальнику укрепления. Один из караульных даже охотно взялся проводить их, отдав свой бердыш товарищу.
Войдя в глубокий проход, ведший во внутренний двор укрепления, он взял там один из многочисленных факелов, горевших там, у самого входа, в железных стояках - ибо тут уже стояли густые сумерки, и свернув в небольшой дверной проём по правую руку, по круто винтовой лестнице они поднялись на третий этаж огромной, шестиугольной башни, в которой всё ещё стоял крепкий запах гари - и едва уловимый душок от, видимо, пролежавших здесь долгое время трупов, который, всё никак не хотел уходить отсюда.
Поглядев на них, усиленно зажимающих свои носы, их сопровождающий виновато улыбнулся, и, извиняющимся тоном, произнёс:
- А что делать-то? Всё никак не проветрится. Тут много тел наших, погибших при первом приступе, был разбросано. Кто где погиб, там и лежали. Врагам их убирать было без надобности, а когда мы пришли, многие тела уже разложиться успели. Та ещё была работа - всех найти, собрать, отправить на то берег - родственникам! Что и говорить! Да привести здесь всё в кое-какой порядок, подготовить башни к обороне! Попервах-то опасались вне стен квартировать. Мало ли что? А потом - как новости пришли, что враг разбит, то уже и попривыкли. Да и.. - Тут он махнул рукой. - Не сразу-то и опасаться перестали. Уж больно пуганые были. После всего-то. Так что командир пока что и думать запретил расположиться там - перед укреплением. Потому что - победа победой, но кто его знает? В общем - пока тут и сидим, порядок продолжаем наводить А и что - всё равно же тут будет какая стража стоять, так или иначе, разиш нет?
В башне стражи действительно оказалось немало - постоянно попадались вооружённые воины, то ли стоящие тут по служебному делу, то ли просто, от скуки, вышедшие поглядеть на новопришедших. В основном тут были, как Владислав понял, ополченцы из города - или совсем уж желторотики, или очень преклонного возраста. Видимо - здесь оставили тех, кого в поход брать не имело никакого смыла. Впрочем - попадались и воины вполне себе в рассвете сил.
Итсислав обнаружил тут кое-кого из своей родни, и его весело приветствовали горячими объятиями, приглашали заходить запросто к ним - в соседнюю башню, как отчитается перед начальством. Благо - как раз подошло время к ужину.
Отчёт начальству - крепкому, опытному воину, явно одному из старших в гвардии Белгорода - как Владислав сразу же распознал по его особому вооружению, знакомому ему из наставлений, полученных им перед их предполагаемым походом от Тайноведа - украшенному окладистой, с проседью бородой, длинными, волосами и цепкими серыми глазами, много времени не занял.
- Кратко расспросив Изислава, приветливо похлопав по плечу Владислава, отметив, что о семье их, конечно же, наслышан, но лично, к сожалению, познакомиться ещё не пришлось как-то (и славно - с облегчением перевёл про себя дух Владислав, всё более опасающийся таки нарваться здесь на кого-то, кто мог бы лично ранее знать того, за кого он себя сейчас выдаёт), он приказал принести денщику чаю с выпечкой - разговеться с дороги, пока ужин не доспеет. И тут он пригласил их подсаживаться к небольшому раскладному столику, стоявшему у скромной раскладной походной кровати, и - пододвинув лёгкие походные табуреты, предложил усаживаться, пока принесут чаю.
- С обстановкой у нас тут, пока что, совсем никуда. - Сказал он, грустно обводя руками пустое пространство большой, с высоким потолком, квадратной комнаты, со стенами, покрытыми следами копоти, в которой явственно ощущался едкий запах гари. - Наши парни тут держались до последнего, дрались за каждый этаж, за каждую комнату. Так что те тут всё и пожгли, их выкуривая. Эх, слава героям, полегшим за нашу свободу! Слава!
Тут он встал, и они встали вместе с ним, склонив головы. Только они сели, как появился денщик с подносом, на котором стоял котёл с водой, заварной чайник, три глиняные чашки, и глубокая оловянная миска со свежей выпечкой.
- В общем - тут ребята малость прошуршали по этому необъятному стойбищу за воротами, кое-что таким приволокли. Там всего видимо-невидимо брошено было. Видно - что драпали без задних ног. Но - тоже всё в основном так - походное. Но пока что - обходимся. Вот в чём недостатка нет, так это в дровах для растопки. - Он усмехнулся, и показал на жарко пылающий у внешней стены комнаты каменный очаг. Хоть погода и весенняя, тут всё ещё промозгло до ужаса. Так что - приходится топить вовсю.
Гостеприимно сам разлив им чаю он продолжил:
- Вы тут у нас заночуйте-то. Куда вам сегодня идти!
- Ну да - завтра сутра и выйдем! - Бодро отзывался Истислав. - Как раз за завтра успеем до города обернуться. И уж с родными на коронацию выйдем!
- Ты парень не спеши. - Усмехнулся командир. - Там, как раз, сегодня корабли с армией начали причаливать. Большая часть мостков разобрана, и превращена в причалы. А тот, что остался - там сейчас такое столпотворение и толчея - не пробьетесь! Да и на том берегу - тоже самое. Они ещё и весь следующий день разгружаться будут, я думаю.
- Так как же, - Удивился Истислав, - коронация-то на первое мая назначена!
- Ну да. - Ответил тот. - Как раз к завтрему они будут там, на равнине, сосредотачиваться и оправляться. А утром первого числа и двинуться к городу. Так что я вам советую пока что туточки задержаться, и выйти ближе к вечеру, чтобы как раз их лагеря достичь, когда вся эта толчея там образуется. Тогда там и заночевать сможете. А потом двинетесь вместе с армией к городу. Как раз вот коронацию и встретите в общем строю. А там уж, как всё завершиться, и родню разыщите. Вместе и отпразднуете потом. А так - чего метаться туда и сюда? Смыслу нету.
Истислав вопросительно посмотрел на Владислава:
- Ну что, как? Или тебе своих не терпится увидеть, всё же?
Тот отвёл глаза:
- Да чего уж там, лишний день уже ничего не решает. После всего-то. И то правда - чего метаться туда-сюда? Подойдём к городу в общем строю, как и положено служивым. Или нет?
Истиславу, видимо, таки очень хотелось принять коронацию именно в одном строю с боевыми товарищами, как и положено воину. Так что он буквально просиял, когда Владислав не стал возражать против этой небольшой задержки, чего он, видимо, с его стороны несколько таки опасался - ибо если б тот, всё же, таки захотел бы немедленно идти в город, то и ему пришлось бы также непременно его сопровождать туда.
Внимательно наблюдавший за ними командир тут же и добавил:
- А кстати - мы вот тут решили, что поскольку обстановка спокойная, да и вернувшаяся армия под боком, то можно большинство ребят, особенно же молодняк, и отпустить на коронацию - пущай посмотрят, порадуются. Так что у нас будет туда совместная поездка всех желающих. Да ещё - и на повозках. Так что пешкодралить не придется. В общем - можете присоединиться, коли есть охота. Выедут завтра - под вечер. Переночуют с армией. И с утреца - со всеми, и подойдут к городу. Так что - как видите, для вас всё очень удачно складывается. Заодно и тут с народом погутарите обо всём. Я ж ведь знаю - у тебя тут родственники есть, из ваших. - Обратился он к Истиславу. - Как раз и пообщаетесь. А то ваших ребят тут уж совсем скука заела - в этих каменных мешках сидеть. Они ж более к лесным просторам привычные! Ну - если твой спутник согласен потерпеть ещё малость до встречи с родными, конечно же.
В общем - всё решилось удивительно хорошо, и ко всеобщему удовольствию. Правда - опытного и тёртого воина в летах вполне могло бы и насторожить уступчивость этого парня, если б только он ведал, что, по легенде, того, после долгой и страшной разлуки, в городе ждут мать и невеста. Но поскольку Истислав ему не сообщил подробностей дела - лишь то, кто таков Братислав, и что он возвращается с поклонения праху отца своего, то всё это ускользнуло от его внимания. А Истислав, по молодости и неопытности, и по настойчивости своих собственных желаний, также не стал особо вдумываться в произошедшее. Тем более, что долгая совместная дорога, да и всё, произошедшее с ними, за это время, настолько привязали его к спутнику, что в голове у него, по отношении к тому, уже почти совершенно не осталось никакого первоначального недоверия.
Они ещё почаёвничали немного с начальником укрепления, гутаря о том и о сём. Причём Владислав, по приобретённой уже в последнее время привычке, предпочитал по преимуществу не говорить, а слушать, опасаясь, в присутствии человека, явно из той же среды, из которой вышел разыгрываемый им молодой человек, сболтнуть чего-нибудь ошибочного или же лишнего. Так что соловьём разливался в основном Истислав, которого их собеседник слушал очень внимательно - его, видимо, живо интересовало, что именно сейчас происходит там - в пограничьи.
Впрочем - он достаточно быстро простился с ними, сославшись на занятость. Дело уже клонилось к ночи, а они, за исключением небольшого перекуса всухомятку, так ещё толком и не обедали. Поэтому они сразу же откликнулись на предложение уже ожидавшего их молодого родича Истислава, и отправились в их общую трапезную. Как понял Владислав, тут все были разбиты на землячества, обитавшие и питавшиеся по отдельности, и взимодействовашие совместно только в общих караулах. Что было очень странно, как для постоянного войска, но весьма естественно для наскоро сколоченного ополчения, чем они здесь, собственно, и были.
Их разместили в достаточно большой угловой комнате - на втором этаже одной из внутренних башен, где как раз и обитали эти молодые родичи, и где было несколько грубых, явно наскоро сколоченных топчанов, впрочем, с достаточно приличными, хотя и грязноватыми перинами.
- Тут всё, в основном, из того добра, что вражеское войско при своём бегстве там, за воротами, бросило. - Охотно просвещал их весёлый парень, явно лишь чуть вышедший из подросткового возраста, и, по этой причине, оставленный здесь, для прикрытия ворот, чему ион весьма показательно огорчался. - Там у них передвижные склады были, и службы снабжения. Куча припасов - видимо, готовились к дальнейшему походу. Оркам-то много не нужно, но там же людей было - видимо-невидимо! Которых и перебили на полях перед городом! Так что видимо и некому всё это поджечь было-то при бегстве! Нам на удачу! - И ту он весело усмехнулся. - Хотя, конечно же, того ущербу, что они причинить нам успели, особенно тем, кто за стенами города обитал-то, этим далеко не возместить. Далеко! - И ту он помрачнел внезапно, видимо, вспомнив что-то своё, личное.
Только их разместили, как тут же и кликнули вместе повечерничать - за чаем, вином и выпечкой. Но Владислав, сославшись на усталость и неважное самочувствие, отпросился поспать, лишь посетив, совместно с Истиславом, помывочную.
Не то, чтобы ему действительно уж так хотелось завалиться на боковую. Но он прекрасно понимал, что опасность сболтнуть не то, и попасться на какой-либо мелочи для него стремительно увеличивалась, по мере знакомства со всё новыми и новыми людьми. Поэтому он завалился на топчан, погасил свечу - благо все остальные ушли на полуночную пирушку, и тихо лежал на спине, уставившись в потолок открытыми глазами.
Трещали дрова в оставленном для него очаге - комната, видимо, была неплохо вытоплена за последнее время, но всё равно - нуждалась в постоянном сугреве в этих толстенных, каменных стенах, и неясные отблески пламени перебегали по низкому каменному потолку из серого тёсанного камня. Остро пахло застарелой гарью, и чуть-чуть - разложением и смертью, запахи которых упорно всё не желали выветриваться отсюда. Где-то за дверью, видимо - в соседней комнате, весело звучали звонкие голоса, стук кубков, застольные провозглашения и прерывающий их постоянно хохот. Гуляли там, что называется, вовсю.
Владислав же, уставившись слепо в почти неразличимые камни выгнутого свода, думал, с грустью, что вот - он совершенно чужой на этом их празднике. Да и не просто чужой - а, по сути, затаившийся вражина, что ни говори. Победа их, служившая им причиной непрекращающейся радости, для него была, или - должна бы была быть, скорей уж, великим и тяжким несчастием, круто перешибившим хребет всем его расчетам и предположениям на будущее.
Хотя - тут для него далеко не всё было столь уж однозначно. Оказавшись в рядах воинства Чернограда далеко не по своему выбору, он так и не смог полностью почувствовать себя там как безоговорочно свой среди своих. Да и, откровенно говоря, всё происходившее в их воинстве вызывало у него часто лишь страх, отвращение, и неприятие. Ибо, с одной стороны, конечно же - он был там как бы "свой". Но - с другой стороны, в этих рядах это ведь, часто, совершенно ничего не значило! Словно бы жизнь в волчьей стае. Где единственное, что объединяет - это общая охота. Но когда дело доходит до дележа добычи, тут уж каждый только сам за себя! И он вовсе не мог бы сказать, что такой способ существования - это как раз именно то, чём он мечтал всю свою предшествующую жизнь.
Тут он подумал о том, что, пожалуй, единственный, кто себя чувствовал там полностью в своей тарелке - был лишь сам Высочайший. Он единственный там мог быть совершенно спокоен и за своё положение, и за своё непосредственное будущее. Он единственный мог быть там самим собою - ни к кому не прилаживаясь. Это все остальные должны были, так или иначе, к нему прилаживаться. Даже, даже и Главнокомандующий - подумалось вдруг ему. Который, скажем, так и не осмелился доложить Высочайшему соображения Тайноведа. Просто - из страха. Если уж не за своё положение, то, по крайней мере, из простой боязни выглядеть глупцом, и подвергнуться осмеянию Высочайшим. В общем - не дай судьба впасть у него в немилость ненароком. Какое уж тут доверие, и близкие отношения? Так - полезный раб на службе у жестокого хозяина. И - не более того.
Правда - ту же подумалось ему, и каким же беспредельно одиноким должен был чувствовать себя Высочайший среди всех этих пресмыкающихся перед ним рабов, среди которых у него не было ни единого доверительного друга! И какая же это должна была быть у него жизнь - столетие за столетием, эпоха за эпохой! Тут он как раз услышал взрыв весёлого хохота, донёсшийся из коридора. Никаких там у него весёлых посиделок! Никаких товарищеских пирушек! Никакого тебе там хождения по кофейням и ресторанчикам, гулянок до утра среди добрых друзей, и общества прекрасных девушек!
Но вот тут он внезапно припомнил Кима. А потом - потом и ту, которая превратила несколько последних лет его жизни в одну непрерывную цепь пыток и мучений - душевных и физических. Да уж! Вот такие вот эти посиделки с друзьями и подругами! Вот такая вот это тебе и радость! Да и то - что, всю жизнь вот так попусту веселиться и гулять, что ли? Тут он вспомнил свои долгие разговоры с Тайноведом. Тот ведь, вроде и правильно всё говорил - не поспоришь. Долг и служение возвышенным целям. Установление порядка, и - справедливости. Не той, в которой все равны, и где каждый голодранец равноценен каждому, высокому духом, крепкому рождением и талантами благородной души. А той - где каждый обретает своё место исключительно по своим силам и достоинствам. Той, где царствует непреложный порядок этих достоинств. Поддерживаемый, сурово и безжалостно, крепкой рыцарской рукой.
Правда и то, конечно же - что, в действительности, этой руке приходится быть как-то уж слишком крепкой и безжалостной, что ни говори. Тут он вспомнил, какими именно способами Тайновед собирался прививать ему эту твёрдость и безжалостность, и его передёрнуло от отвращения. Впрочем - вот чем для самого-то Тайноведа это всё закончилось? И ведь совершенно в духе его же собственных поучений и вышло-то! Просто - для утверждения этого порядка однажды понадобилось и его собственное тело. И тело это у него изъяли - твёрдой и безжалостной рукой. В данном случае - его, Владислава рукой. Но кто поручится, что в следующий раз чья-то, такая же твёрдая и безжалостная рука, ради величия этого порядка, не отнимет уже его, Владислава, собственную жизнь? Понятно - что никто.
И что же выходит - единственный выход обезопасить себя навсегда - это самому стать на самой вершине этого порядка? Выходит - что так. Но тогда что, в конце-то концов? Только - вечное одиночество беспредельного распорядителя судеб среди сонмищ безгласных рабов? И - единственное утешение лишь в том, что именно ты и определяешь, каков же будет этот порядок?
Тут он снова услышал весёлые возгласы и стук кубков, и буквально кровью почувствовал, как бы ему хотелось бы сейчас вот так вот - взять, выйти и влиться в это общество, и предаться, вместе с ними, беззаботному и радостному веселью! В котором ничего и ни от кого не нужно скрывать и прятать. И где всякий доверяет другому, честно, открыто и по товарищески! Впрочем - подумал он, так ли уж там всё хорошо внутри, как снаружи? Хотя - тут он припомнил письма, которые отыскал на Корабельном Острове, вспомнил также и всё то, что наблюдал здесь лично в последние дни. Нет - нельзя не признать, что жизнь отщепенцев, по крайней мере во внешних нравах, куда как притягательнее той, которая ему были столь знакома, с самого детства, и их нравы - гораздо привлекательнее нравов, господствующих среди рыцарства Запада. И тут уж не говоря о том, что ему ещё пришлось встретить и пережить в Чернограде!
И вот здесь - откуда-то из черноты, перед ним выплыло то молодое, прекрасное девичье лицо, которое было изображено на медальоне, бережно хранимом им сейчас в своём заплечном мешке. Вспомнились строки писем, наполненные заботой, нежностью, и безоглядной самоотдачей себя своему любимому. Строки, предназначенные совершенно другому, разумеется. Но - ведь того, другого, скорей всего, уже и нету в мире живых! И - как бы не были бы крепки узы привязанности и любви, разве они не бывают разрываемы полностью и навсегда одним лишь ударом острой и когтистой лапы уже свершившейся смерти? Правда, конечно же, он, хоть и не прямо - всё же причастен к тому ходу событий, который погубил её любимого. Но - всё же, прямо он во вторжении не учувствовал. Так - порученец, пусть и в особом отряде. Эх, да что тут говорить, поморщился он в темноте. Если он её встретит, то разумеется, ей лучше не знать этого всего. Кто ж тут будет спорить?
Он всё всматривался и всматривался в это лицо, как бы плывшее в призрачном свете перед его глазами, и на душе у него, от созерцания этого, становилось всё теплее и всё спокойнее. Эх! Кто знает - если сейчас вот всё, что лежит у него на душе чёрным камнем, таки выдать в руки нового короля отщепенцев, то, может быть, он и не допустит того, чтобы дело Высочайшего снова вернулось бы в мир подлунный? Отберёт у Кольценосцев украденные, не без его, Владислава, помощи тела, и - навсегда изгонит их в мир вечной тени? Запечатает навсегда Огненную гору, и - никто и никогда уже не спустится туда, на дно мира, по этому бесконечному переплетению древних заклинаний?
Он лежал, запрокинув лицо, но в сердце его также жарко бился и пламень той неутолимой страсти, которая вошла в его сознание, когда он увидел там, над древним престолом, бесконечно прекрасное сияние великого, изначального Кольца Власти. И рассудок его буквально раскалывался меж этими противоборствами страстей и мечтаний, которые схлестнулись в нём, как два бушующих один против другого урагана.
И, при этом - он всё время чувствовал на себе отрешённый, совершенно леденящий взгляд, достигающий его сознания из - как он совершенно точно знал, той проклятой залы, заключённой в глубинах подвала Детинца мёртвого града, там - в ущелье, на востоке. И взгляд этот вязко обволакивал его, как набрасываемая сверху сеть, сплетённая из извивающихся лучиков бледно-голубого, гнилостного сияния, которая мутила его сознание, гасила в нём все его собственные побуждения, и - словно бы одевала его постепенно в совершенно непроницаемый, удушающий кокон.
Постепенно он медленно, почти незаметно погрузился в полузабытье похожего на непрекращающийся кошмар полусна. И в этом полусне он видел себя лежащим в вытянутой, просторной, прямоугольной гробнице без крышки. Но тело его было покрыто совершенно чёрной, вязкой, как земляное масло жижей. И жижа эта постепенно растворяла его в себе, медленно поглощая его, словно кусковой сахара в чашке горячего чая. И он лежал там, неподвижно, не в силах двинуть пусть хоть единым своим членом, и - даже попросту пошевелиться. И он с совершенно неизбывным, беспомощным отчаянием чувствовал, что постепенно в жиже этой развоплощается, истачиваясь, исчезая, и обращаясь в полное ничто.
Пришёл в себя он от настойчиво, хотя и деликатно трясшей его за плечо руки Истислава. "Вставай, соня, завтрак прозеваешь!" - проговорил тот, и, увидев, что Владислав открыл глаза, отвернулся к своему топчану, начав одеваться. Владислав, в первое мгновение, всё никак не мог понять, кто он, где, и что здесь делает. Потом память вернулась, резким толчком, но в голове мутило, и он плохо соображал, что же собственно вокруг происходит. Он слепо уставился на тусклый свет, просачивавшийся в щели железных ставен, которыми были закрыты узкие бойницы, пробитые в толстенных стенах, и спросил заторможенно:
- Что? Утро уже?
- Утро, утро, - Отозвался Истислав сквозь натягиваемую на голову рубаху. - Поднимайся - все уже встали давно! Славно мы вчера посидели однако! Голова до сих пор гудит - столько вина было выпито! Но - народ на службе, подняли всех ещё засветло. Это нам дали поспать, праздным лентяям! Вот, только что в дверь стукнули, что пора завтракать. Вставай, а то так и остаемся голодными аж до обеда!
Владислав нехотя соскользнул с топчана, сбросив толстое одеяло - и сразу же начал весь мелко дрожать. В комнате был ну просто пронзительный холод! Он чувствовал, что тело его еле гнётся. И всё словно бы набито равной ватой.
- Ну и гаразд ты дрыхнуть! - Восхищённо покачал головой уже почти одетый Истислав. - Это же надо - вчера ещё свет на дворе не успел померкнуть, как ты завалился! А ведь если б я тебя не понял бы, то ты, наверное, и до вечера мог бы проспать, нет?
- Да ну - Вяло отбивался Владислав. - Я-то почти и не спал-то. Так - тяжкая дрёма. Даже и не знаю, что такое со мной. Всё как блеклым туманом в голове затянуто.
- Э, а я вот знаю, в чём дело! - Воскликнул Владислав, меняясь в лице. - Это ж мы вчера перекрёсток проходили, а ты к такому не привычен! Там оно уже и чувствуется хорошо-то, особенно, как первый раз там проходишь. У - проклятое место!
- Что чувствуется? - Недоумённо осведомился Владислав.
- Чёрное дыхание, вот что! - Понижая голос отозвался Истислав. - Там, в горах, в мёртвом городе, было логовище чернокнижников. Страшных ведунов древности. Они-то уже сгинули, а дыхание их всё ещё стоит там, меж проклятых стен! Вот ты и почувствовал.
- Это что же, Кольценосцы, что ли? - Вяло ответил Владислав, быстро натягивая на себя одежду.
- А - ты что, тоже знаешь эту историю? Образованный однако! - Хмыкнул его собеседник. - Ну, вот теперь воочию будешь знать, о чём старые легенды бают. Ладно - хоть и день, да ну его о таких ужасах вспоминать! Пошли, сейчас горяченного перекусим, и всё забудется!
После завтрака - весьма отменного, всё в том же обществе, что и вчера, за которым только и было разговоров что о завтрашней коронации, и сегодняшнем отъезде к армии, Владислав отозвал потихоньку Истислава в сторону, и сообщил ему, что - пока есть время, ему хотелось бы исполнить свою давнюю мечту, и поближе познакомиться с остатками древней столицы королевства - благо он много чего слыхал о её прошедшем величии. И - не хочет ли тот к нему присоединиться?
У Владислава, кроме действительно огромного интереса к изучению этих древних руин, которые он успел лишь мельком заметить, когда они стремительно проскакали здесь с отрядом пару недель тому назад, и которые уже и тогда поразили его воображение, было ещё несколько причин, по которым он весьма желал избежать близкого продолжительного общения со здешним обществом. Первой, разумеется, была та, что он всё время опасался таки нарваться на кого-нибудь, слишком близко знакомого с тем семейством, за отпрыска которого он себя сейчас выдавал. Кроме того - здесь было полно коренных горожан-белгородцев, да ещё и из благородных семейств самого первого ряда. И вот они-то чужака, плохо знакомого с местными нравами и обычаями, в нём могли раскусить в любую минуту. И это было бы совсем иное дело, чем расспросы неискушённых следопытов, живших вне города и его общества - в полях у Великой реки, и поэтому с жизнью горожан пересекавшихся слабо. В общем - ему было бы весьма разумным постараться избегнуть близкого общения подобного рода.
Истислав его предложение встретил весьма кисло. Его - обитателя лесов и полей, древние камни не интересовали совершенно. Кроме того, после продолжительного обитания в маленьком, замкнутом отряде, среди старших людей, ему сейчас отчаянно хотелось пообщаться со своими родственниками и одногодками, по которым он уже успел здорово соскучится. Но он отнюдь не возражал против того, чтобы его спутник побродил бы там самостоятельно, буде он вернётся ко времени отъезда, чтобы отбыть к армии вместе. Его доверие к новому знакомому уже было настолько полным, что ему даже и в голову не пришло, что он, в общем и целом, оставляет без присмотра того, чьё прибытие в город должно было бы пройти исключительно под его присмотром.
В общем - сошлись на том, что Владислав попробует вернуться к обеду. Если же не успеет - то вернётся уже к отъезду, который был назначен часа на четыре - чтобы пересечь реку ещё засветло. Владислав решил не брать с собой никаких вещей, и даже - оставить здесь всю свою бронь и оружие, за исключением перевязи с клинками. Он даже махнул рукой на свою тайную находку, совершенно убеждённый, что тут по сумкам никто шарить не станет. Тщательно упаковав и увязав оставляемое, он договорился с Истиславом, что, если вылазка окажется интересной, и он - паче чаяния, таки не успеет вернуться сюда до отъезда, то Истислав погрузит на воз и его вещички, А он уже перехватит их тогда в городе - по дороге. С собой же он решил лишь позаимствовать у кого-нибудь небольшую сумку через плечо, куда он упакует немного хлеба с копчёным мясом, и объёмистый бутыль с молодым вином, взятый здесь же - их запасы благородного вина наконец-то были полностью исчерпаны.
Чтобы выйти в город, ему пришлось сначала спуститься в огромный внутренний двор укрепления. Укрепление имело шестиугольную форму, и было врезано во внешнюю стену таким образом, что та, подходя с двух сторон, упиралась в башни. И - по две башни смотрели как вовнутрь, так и наружу. Меж этими башнями, в стены укрепления были врезаны собственно ворота. Внешние были как бы целой отельной крепостцой, овальной, вытянутой формы, в которой были не только наружные и внутренние ворота, но и несколько решеток, которые можно было поднимать и опускать по мере надобности. Внутри же этой крепостцы шёл узкий проход с высоким сводом, который весь простреливался из многочисленных бойниц, усеивавших стены и потолок. Так что враг, даже если ему и удавалось проломить внешние ворота, оказывался практически в смертельной ловушке. Глядя на это сооружение лишь оставалось дивиться, каким же это образом укрепление это, всё же, несколько раз за историю - включая и совсем недавнюю, всё же оказывалось захваченным.
Внутренние же ворота, выходящие в город, напоминали небольшую, круглую и низкую башню с плоской крышей, обрамлённой короной из стрелковых зубцов. Там тоже был проход внутри, с двумя вратами, и спускаемой решёткой посредине, также изнутри исперещённый бойницами, но - при этом, гораздо более короткий.
Во дворе, куда он спустился из северной внутренней башни, где их разместили, было множество народа, вышедшего наружу погреться, после ночи в ледяных каменных казематах, в жарких лучах уже достаточно высоко взошедшего солнца, а также и поболтать праздно в предвкушении ожидаемого торжества, на которое большинство из них собиралось сегодня отправиться. Вокруг стоял многоголосый галдёж, отражаемый эхом каменных стен, слышались возгласы, шутки и хохот. Все они были при оружии, но - явно лишь по служебной обязанности, а не по какой-либо необходимости.
Перекинувшись парой приветственных слов с попадшимися ему на дороге, и обменявшись множеством улыбок, Владислав, пройдя по мрачному проходцу меж широко распахнутыми створками обеих врат, вышел из укрепления. С той стороны там было всего два стражника с бердышами, стоявших чуть в стороне, и помещённых сюда явно лишь для соблюдения общего распорядка. Они, как и все остальные, лишь улыбнулись ему приязненно - тут явно никто не намеревался проверять никаких пропусков, и придирчиво выяснять цель праздношатающегося в военном расположении. Владиславу сразу же припомнились порядочки, господствовавшие в ныне лежащем в руинах Чернограде, и он лишь поёжился этому колкому воспоминанию. Впрочем - сейчас-то война для них здесь была победоносно завершена, подумалось ему, а кто знает, какие порядки тут соблюдались ещё две недели тому? Хотя - у него было совершенно чёткое убеждение, что такого, как в Чернограде, тут не творилось даже и в самые худшие и тяжкие времена.
От ворот взгляду его открылось всё величие картины древних руин. Горд расположили на серпообразной равнине, широкой своей частью опиравшейся на ложе реки, которая чуть повышалась по направлению к горам. Приватное укрепление было возведено на небольшой возвышенности, замыкавшей эту равнину. Равнина эта, видимо, была когда-то излучиной реки, выходившей из того ущелья, где сейчас размещался проклятый город Колценосцев, вымытой ею за бесчисленные столетия, при её впадении в Великую реку. При закладке города реку отвели, и пустили в глубокий ров, которым окружили городские стены, где она, до сих пор, и плескалась своими водами по внешнему обводу стены, утекая в Великую реку теперь двумя потоками - с обеих сторон города.
Невысокий холм, на котором разместили привратное укрепление, был, видимо, по севернуюи сторону древнего русла. Само же русло, после того, как реку пустили вокруг города, видимо засыпали, спрямили, и превратили в центральную, осевую дорогу, пролегавшую от этих ворот, до врат, выходивших к Великой реке. Так что город как бы спускался к этой дороге, с двух сторон, двумя крыльями, несколько понижавшимися к ней. От укрепления же, к которому дорога, сделав небольшой поворот, взбиралась по небольшому подъёму, весь город просматривался совершенно насквозь - вплоть до оборонной стены, отделяющей его от ложа реки. За которой широкие её воды и взблёскивали на поднимающемся солнце.
Там же - за рекою, лежала равнина, постепенно повышающаяся к далёким горам, на которой, невзирая на лёгкую дымку, хорошо просматривалось сейчас сплошное мельтешение - словно бы гигантского муравейника. Справа же вся река была буквально покрыта сплошным месивом разнообразнейших кораблей, с иглами мачт, обёрнутыми убранными сейчасии парусами.
- Что, любуешься? - Добродушно окликнул его один из стражников - пожилой ополченец с высохшим, морщинистым лицом, обрамлённым вольно спадавшей, совершенно седой окладистой бородой. - Да, там вот сейчас наша победоносная армия всё ещё разгружается. Эх, и чего только ребята не пережили-то за последние недели! Только что из одной смертельной битвы вышли, как отправились сразу же в самое логовище врага - почитай что на верную смерть! Ты-то чего не с армией-то сплавился?
- Да я так, сюда со следопытами пришёл, - Не вдаваясь в подробности отнекнулся Владислав.
- Что ж - тоже ответственное дело вы исполняли. - Одобрительно покачал тот головой. Армию прикрыли от вражин с юга. Они тут крутились, конечно же, как армия ушла, но к нам не спускались. Но зато как же потом к себе на юг-то драпали! Любо было глянуть! - И тут он мрачно сплюнул. - А ты вот куда направляешься-то? Туда - к армии? Вечером же всё рано народ поедет скопом на повозках. Не сподручнее ли будет?
- Да нет, - отзывался Владислав не отрывая взгляда от вида раскинувшихся перед ним развалин, который его попросту завораживал своим мрачным величием. - Я вот, пока ещё есть время, хочу поближе изучить город, давно метал-то!
- Город! - Изумлённо протянул стражник, уставившись на него. - Не знаю, парень, не знаю, - с сомнением покачал он головой. Место это нынче - нехорошее до нельзя. Даже и днём. Я уж не говорю о том, что там всё, что ещё не рухнуло - на соплях стоит, может завалить мимохожего камнями в любую минуту. Так что как бы тебя там откапывать не пришлось-то опосля! Но - кроме всего, там, в развалинах, много чего нехорошего сейчас обитает!
- Что, неужто орки? - Изумился Владислав.
- Да нет - живых там уже давно не водится. Никого - ни чужих, ни наших. Да вот - бают, что там, меж камней и рухнувших стен, бродит разного рода нежить! - И тут он сокрушенно опустил голову. Во время гражданской войны там много всякого народу умучили. И невинных, и - не очень. Там, парень, кровавая резня тогда на улицах происходила. В общем - много горя, много крови. Много и ведовства чёрного -как ни прискорбно. А после такого, парень - места те совершенно гиблыми становятся. Думаешь - с чего стольный град перенесли отсюда туда, в горы? - И он указал рукою за реку, где вдали, в лёгкой дымке, смутно просматривались, на фоне склонов далёких гор, башни и шпили.
- Ну, нежить. - С лёгким пренебрежением отозвался Владислав. - Даже, допустим, и нежить. Так что ж - нежить ведь стрелы из-за угла не пустит. Да и ясный день ведь! Чего там!
- Ты, я вижу, не очень веришь, думаешь - дедовские байки. - Вступил в разговор, с лёгким осуждением в голосе, второй стражник. - А зря, парень, совершенно зря. Я тут на ночных дежурствах стоя, всякого там, внизу, насмотрелся. И огни блуждающие. И крики страшные, и - стоны! Хорошо хоть к воротам никто не подходил-то. По крайней мере - при мне. Так что я, на твоём месте, не искал бы себе там приключений свою на голову. Не искал бы!
- Да я знаю - уж очень охота взглянуть. - Отозвался осторожно Владислав. - Чего там, ведь день же ясный!
- Ну - дело твоё, конечно же. - Ответил с неудовольствием этот, второй. - Но - всё же, если таки решился, мой тебе совет - держись посредине улиц, подальше от стен. Не заходи в узкие переулки. И уж тем более - не пробуй проникнуть внутрь какого дома. Ничего хорошего ты там не найдёшь, а нарваться на неприятности можешь запросто. Даже - и при свете дня!
- Ладно, Ладно! - Нетерпеливо отмахнулся Владислав, повернулся, и стал быстро спускаться по небольшому уклону дороги к развалинам. Стражники, опираясь на бердыши, с тревогой и осуждением во взглядах глядели ему вовслед.
- Эх, молодость, молодость! - Только и пробормотал один из них себе в бороду.
Выйдя на ровный, как стрела, путь, с которым он уже успел таки, пусть и мимоходом, познакомился, Владислав направился прямо к величественной руине, которая возвышалась в самом центре разрушенного города. Солнце уже изрядно припекало, и он похвалил себя за намерение выйти налегке, хотя и пожалел запоздало, что не захватил с собою подшлемник, или - хотя бы, не одолжил у кого-нибудь войлочную или соломенную шляпу для защиты головы и лица. Вот тут-то он явно промахнулся.
По сторонам дороги возвышались совершенно непроходимые завалы битого и треснувшего камня, затянутые ползучими растениями, на которых то тут, то там торчали кроны деревьев, сумевших зацепиться в домах, и прорости через рухнувшие крыши. Узкие проулки были настолько завалены перекорёженными остатками стен, что нечего было и думать о том, чтобы попробовать заглянуть туда. Видимо - множество столетий успело пронестись над обломками этих, когда-то густо заселенных обиталищ.
Когда он дошёл до руины, которая, как он мельком успел заметить ещё в прошлый раз, занимала здесь самый центр огромной, круглой площади, которая обтекала её со всех сторон, солнце уже пекло вовсю. В воздухе кружились насекомые, от которых ему, время ото времени, приходилось отмахиваться. Но не было ни оводов, ни слепней - видимо, тут им просто не находилось пищи. Правда - хватало жалящей мошкары.
Вокруг стояла совершенно жуткая, прямо-таки удушающая тишина. В кронах деревьев иногда попискивали птицы, да звенел воздух от крыльев мошкары, да иногда раздавалась звуки скрипнувшей древесины, или внезапно обрушившейся каменной кладки. Руина вблизи оказалась огромным, округлым зданием, со стенами белого камня, накрытыми величественным, покатым сводом, с каменным фонарём в его центре. В стенах, под самым куполом, было множество окон, похожих на бойницы, но с той стороны, с которой к зданию подошёл Владислав, не было видно никакого входа. Он медленно, любуясь величественным сооружением, обошёл его слева - ибо только там была расчищенная и поддерживаемая постоянно дорога, и вот тут - с противоположной стороны, наконец увидел широкое каменное крыльцо, полукругом взбегающее к огромной, чёрной дыре прямоугольных входных врат, зиявших сейчас совершенно тёмным, пыльным провалом.
Врата были обрамлены арочным портиком, по которому, выгнутая дугой, в растительных переплетениях каменных кружев, бежала высеченная в камне надпись, на языке древнего запада гласившая: "Зал Престолов". Сохранность этого зала, посреди всеобщей руины, была попросту поразительной. Видимо - тут было применено то же искусство укладки камня, которое сохранило и оборонные стены столицы от разрушения. Но вот когда он сделал попытку проникнуть внутрь залы, это оказалось положительно невозможно, так как там всё было завалено обломками рухнувших перекрытий. Он лишь осторожно заглянул туда, но гора обломков совершенно исключала возможность попробовать исследовать, как это всё выглядело когда-то изнутри.
Неторопливо обойдя залу по кругу, он убедился, что помимо основной дороги, уходившей, двумя прямыми лучами, от площади к привратным укреплениям, от неё также расходились, по обеим сторонам, по три, не столь широких, и хорошо сохранившихся, но, всё же, достаточно просторных и прямых улицы, уходившие вдаль - судя по всему аж к городским стенам. Они делили город на равные сектора, расширявшиеся к его окраинам, и сходившиеся, острыми углами, сюда - к главной зале столицы.
Вернувшись ко входу, Владислав постоял ещё некоторое время, пытаясь представить себе, как, во времена славы города, на это высокое крыльцо выходили, из престольной залы короли, окружённые главами славнейших родов королевства, приветствуя свой народ, заполнявший тогда площадь перед залой - и, наверное, также и соседние улицы. Как воины, и простые горожане, отвечали на приветствие это радостными кличами. Тут же, наверное, проходили и торжества в честь побед. И печальные собрания в минуты народного горя. Эх! - Подумалось ему. Западники, после падения острова, и утраты своего древнего королевского рода, рассеянные среди диких народов, постоянно вынужденные скрываться от их недоброго и завистливого взгляда за стенами своих укреплений, они ведь были совершенно лишены всего этого торжественного величия. Что ни говори, а лишь отщепенцы сумели, в своих королевствах, восстановить, и столетиями поддерживать - пусть только и тень, но - всё же, таки отблеск былого могущества заморских королей!
Побродив ещё немного по вполне неплохо сохранившимся, раскаленным, и пышущим жаром шестиугольным базальтовым плитам центральной площади он таки решил попробовать проникнуть в тело городской застройки по одной из этих лучевых улиц, расходящихся от центральной площади во все стороны.
Хоть улицы здесь и сходились друг с другом под крутыми углами, меж ними, всё же, оставались промежутки, застроенные, когда-то, сплошь фасадами зданий явно общественного назначения. Некоторые из них ещё частично сохранились - не выше, впрочем, второго-третьего этажей. Но раньше они явно были гораздо выше, и выглядели вполне узнаваемыми присутственными местами, в которых наверняка размещалось что-то вроде приказов, управлений, и всякого иного - подобного же.
Владислав выбрал среднюю улицу, уходившую прямо на юг, и медленно двинулся по её осевой линии, которая была полностью свободна от обломков зданий, заполнявших оба её края. Тут, в самом центре города, явно селились исключительно весьма небедные горожане. Их обиталища скорее напоминали роскошные особняки, спрятавшиеся за сейчас уже развалившимися каменными оградами - иногда сплошными, иногда узорчатыми, в вид каменных решёток, и когда-то окружённые садиками, сейчас превратившимися в совершенно непроходимые заросли, за которыми остатки рухнувших зданий уже еле угадывались.
В ветвях там перепархивали птицы, в зелени ветвей иногда мелькали мелкие животные, вроде лис, или мышей-полёвок, но совершенно не замечалось крыс - видимо, им тут, в многосотлетнем отсутствии людей, было просто нечем поживиться. Хотя там - в привратном укреплении, их было полным-полно, как он уже успел отметить.
Улица шла от центра города с постепенным возвышением, хотя и не весьма значительным. Владислав неторопливо поднимался по растрескавшейся мостовой, внимательно и задумчиво поглядывая по сторонам. Всё вокруг было весьма живописно, но уж больно порушено - у него сложилось впечатление, что тут минуло не меньше тысячелетия с тех пор, как эти места покинули их обитатели. Там - ближе к привратному укреплению, да и в самом центре города застройка, всё же, не смотрелась столь ужасно. Видимо - те места в городе поддерживались в жилом состоянии всё же гораздо дольше, чем эти.
Тут внимание его привлёк, по левую руку его продвижения, огромный проём в остатках толстенной - вроде крепостной, совершенно глухой стены, с боевыми башнями по углам, выглядевший так, словно тут, когда-то, давным-давно, напрочь вынесли в этой стене мощное укрепление, защищавшее ворота. Он осторожно подошёл поближе, и убедился, что таки да - тут чётко просмаливались останки рухнувшей арки, боевых, а отнюдь не украшательских башенок, видимо, охранявших по сторонам эти ворота, и даже обломки совершенно сгнившего, обгорелого дерева, кусками точащего из совершенно изржавевевших металлических полос, которыми дерево воротных створок было, когда-то, обито.
Странно было, что тут не привели всё в порядок - после того, что, когда-то, здесь произошло. Видимо, когда этот особняк, больше напоминающий крепость - судя по толщине огораживающих его стен, был взят приступом, то никто так и не озаботился восстановить его после этого. И здесь ему смутно припомнились истории о том, что столица отщепенцев, вроде бы, пережила страшную резню во время гражданской войны. Но странно, что тут так и не озаботились привести всё в затем порядок. Видимо - дом остался без наследников, а остальным жителям было вовсе не до того.
Судя по слою земли, наросшему на останках древнего приступа, из которого они еле проступали, всё это случилось исключительно давно. Он осторожно взобрался на холм, образовавшийся на месте древнего входа, и заглянул вовнутрь. Там было сплошное переплетение ветвей молодой поросли, над которой возвышались могучие стволы нескольких дубов, аж никак не походивших на садовую засадку. Он достал кинжал, и начал прорубать себе дорогу вовнутрь - такое любопытство здесь его разобрало, что же именно могло скрываться за столь могучей, почти крепостной оградой прямо посреди города.
Заросли были действительно совершенно дремучими. Кроны могучих дубов полностью заслоняли солнце, и здесь царил зелёный полумрак, наполненный тихим шелестом листвы, и попискиванием птиц, видимо, потревоженных им на своих гнездовьях. Однажды, прямо перед его глазами, по ветвям скользнуло салатово-зелённое тело вспугнутой им змеи, и он тут же умерил свой пыл - змея вполне могла быть и ядовитой.
Прорубая дорогу, он наткнулся на останки когда-то величественного фонтана, весьма прихотливой формы, видимо, прежде, занимавшего весь центр двора перед входом в особняк. Фонтан был украшен скульптурными композициями и барельефами, остатки которых, расколотые проросшими сквозь них древесными стволами, до сих пор возвышались над полностью покрывавшим его слоем земляных наносов.
Наконец-то он таки смог добраться и до остатков особняка - даже, скорее, не особняка, а могучего четырёхугольного крепостного бастиона, стены которого были столь толсты, что почти без ущерба достояли до нынешнего времени. В них были пробиты продолговатые отверстия, более напоминающие бойницы, нежели окна. Прямоугольник узкого входа был расположен на уровне второго этажа, и к нему, когда-то, нужно было подниматься по ступенькам высокого крыльца, которое сейчас уже практически полностью утонуло в многовековых земляных наносах. Без труда взобравшись к нему - эти наносы уже почти достигли уровня входа, похоронив под собой первый этаж дома, и заглянув вовнутрь, Владислав убедился, что там, внутри, стены обрамляют открытое пространство - видимо все перекрытия обрушились вниз, и, поскольку, были деревянными, то уже полностью выгнили, заполнив собою подвал и первый этаж здания. Внутри всё заросло деревьями, но - в основном лишь молодой порослью. Так что, постаравшись, внутрь всё же можно было протиснуться. Что он и не преминул тут же сделать, движимый всё тем же болезненным любопытством. Хотя - было совершенно непонятно, что же собственно он надеется обнаружить в этом, очевидно полностью разграбленном, и уничтоженном во время приступа здании.
Внутри стены несли на себе всё ещё вполне видимые следы древнего пожара, когда-то бушевавшего здесь. Меж изломов верхнего уровня стен, изъеденных непогодой, небо почти полностью заслонялось кронами выросших внутри деревьев, правда - лишь еле достигавших их исщербленного временем верха. Внутри стоял зеленоватый полумрак, пахло прелью и птичьим помётом. Но самих птиц почему-то здесь не было слышно. В воздухе висела влажная, сырая, но, при этом, какая-то совершенно удушающая тишина.
Владислав протиснулся к середине помещения - здесь ему даже не понадобилось прорубаться через ветви, и остановился, пытаясь понять, что же именно привлекло его сюда. Судя по рядам окон-бойниц дом этот когда-то имел этажа четыре - если учитывать и засыпанный. На уровне этажей в стенах были слепые прямоугольные выемки, в которых когда-то видимо были замурованы концы балок перекрытый. Слева от него в стене был небольшой проём с овальным сводом - судя по всему вход к винтовой лестнице, проходящей в толще стены. Он поднял глаза, ожидая увидеть выходы с этой лестницы на верхних этажах, но ничего там не обнаружил. Так что, возможно, лестница та вела на засыпанный первый этаж, или же - в подвальное помещение.
А так - глазу было совершенно не за что тут зацепиться. Всё давно тут выгнило, и рассыпалось в прах - даже если что-то и уцелело в древнем пожаре. Владислав было попробовал вообразить себе как, и какие люди могли бы обитать в этом доме до его уничтожения. Но - не зная истории дома хотя бы приблизительно это было положительно невозможно сделать.
Постояв ещё немного он уже было решил выбираться наружу - его начинало давить это могильное безмолвие, но тут он вдруг услышал как бы лёгкий шелест, и - словно бы подковка каблука легко цокнула по камню. Он вздрогнул, стремительно обернулся, и уставился в чёрное отверстие прохода, скрывавшего невидимую лестницу. Ему тут же разом вспомнились все разговоры о призраках в развалинах, а ведь весь его предыдущий опыт говорил, что призраки могут быть не менее опасны чем живые люди.
Там, в глубине этого прохода, он вдруг с ужасом увидел отблески света, и уже явственно слышал перестук легких шагов - кто-то явно поднимался снизу по лестнице. Волосы зашевелились у него на голове, и ладонь занемела на рукояти зажатого в ней кинжала. Отблески, мечущиеся по стенам, становились всё явственнее и явственнее, и - наконец, он увидел выплывающее снизу красноватое пламя свечи, которую поднимающийся снизу нёс держа в руке над головой. Рука поднималась всё выше и выше - он увидал наконец кружевной рукав, сползший вниз, и обнаживший совершенно белоснежную, словно бы изваянную из мрамора, женскую руку невыразимо совершенной формы, по которой, от пламени свечи в простом бронзовом подсвечнике, перебегали отсветы и тени.
Затем над срезом пола наконец выплыло девичье лицо - также просто образец совершенства. Но - при этом, смертельно бледное, с глубокими, тёмными провалами глазниц, в которых прятались глаза, буквально сочившиеся совершенно неизбывной мукой и пронзительной, кричащей болью. Лицо обрамлял накинутый на волосы цветастый плат, прижатый к голове кольцом, в котором, над челом, искрился одинокий белый камень.
Поднявшись полностью, и заполнив собою весь проход, она, наконец, показалась вся - в глухом, чёрном платье, отороченном потускневшими серебренными кружевами, которое скрывало тонкую, точёную фигурку, хорошо угадывавшуюся под складками тяжёлого бархата. Подсвечник она теперь держала на уровне груди обеими руками, и свет свечи там, странным образом, совершенно не мерк в этом зеленоватом полумраке, заполнявшем, словно вода чашу, всё пространство этого мёртвого дома.
Владислав буквально застыл - совершенно не в силах шевельнуть ни единым членом своего тела. Всё вокруг поплыло в какой-до лёгкой дымке, стены колыхнулись, шелест листьев вдруг сделался невероятно пронзительным и совершенно невыносимым. Какое-то время они глядели друг другу глаза в глаза. А потом девушка сделала ему знак рукой - словно бы звала его за собой, после чего повернулась, подняла свечу кверху, и начала подниматься по невидимой лестнице.
Буквально не владея собой он сделал шаг, другой, и совершенно безвольно продвинулся к отверстию в стене. Девушка уже поднялась достаточно высоко, и пламя свечи теперь терялось за вышележащими поворотами. Владислав - ни о чём не думая, словно бы во сне, поставил ступню на первую ступеньку, и затем, втиснувшись в тесный проход - слепо, на ощупь - в этой кромешной тьме, последовал за девушкой.
Воздух здесь, на лестнице, был словно жидкий кисель - он погружался в него, как в более плотную среду, чем та, которую он оставил там - внизу, в комнате. Это всё походило на совершенно жуткий кошмар наяву - вроде тех, что он переживал тогда, в Детинце. И он совершенно ничего не мог с собою поделать - чужая воля вела его неизвестно куда, словно бы овцу на верёвочке!
Наконец впереди забрезжил рассеянный свет. Но не дневной, а как бы свет свечей, или факелов. Лестница сделала поворот направо, и там обрисовалось такое же тесное отверстие выхода, как и то - внизу, и он вступил на пол комнаты, которой здесь, в действительности, попросту не могло существовать!
По размерам она приблизительно соответствовала комнате, которая могла бы помещаться в стенах этого дома до его гибели. Высокий потолок был составлен из перекрещивающихся чёрных балок, на перекрестьях которых были вбиты то ли золотые, то ли позолоченные розетки в виде цветов лотоса. Меж баками зияли тёмные квадратные провалы, в которых сейчас почти ничего невозможно было разглядеть. Стены, обшитые тёмными, резными досками - видимо из морёного дуба, частично прятались за многочисленными открытыми ларями, уставленными посудой из драгоценных металлов - видимо, это была трапезная. Посредине стоял огромный прямоугольный стол, покрытый чёрной скатертью, весь уставленный множеством подсвечников, в которых горели бесчисленные свечи, заливавшие всю комнату ярким, но, в то же время, каким-то совершенно призрачным, не оставлявшим ощущения реальности светом.
Меж свечами стояли глиняные, запечатанные кувшины самых разных форм и размеров, серебряные и золотые кубки - с затейливой резьбой, украшенной эмалью, а также вазы драгоценных металлов, с печеньями, пирожными и фруктами. Стол был направлен одним из концов к тому входному отверстию в стене, которым Владислав сюда попал. Вокруг стола в беспорядке стояли стулья того же резного дуба, с высокими спинками. За противоположным концом стола прямо сидел, в упор глядя на вошедшего, плотный человек, с широкими плечами, чёрной, короткой бородой, неразличимо тёмными глазами, и в бесформенной плоской шапочке, украшенной орлиным пером в золотой заколке, усыпанной драгоценными камнями. По праву руку, рядом с ним, сидела та самая девушка, которая поманила Владислава там, внизу. Она глядела прямо перед собой, ни на кого здесь не обращая внимания. И на лице у неё лежала всё та же жестокая, неизбывная мука.
Владислав, словно бы в забытьи, сделал несколько шагов внутрь комнаты, и - остановился. Он всё пытался понять, как и зачем он сюда поднялся. Человек за столом всё также, молча, в упор глядел на него. Потом он сделал ему приглашающий жест, указав на кресло, стоящее у него по левую руку. Владислав, снова - словно во сне, обогнул стол, придвинул к нему кресло, и присел, пробуя, при этом, оказаться как можно дальше от пригласившего его.
Тот опустил глаза, взял со стола один из кувшинов, сломал печать на горлышке, откупорил его, придвинул к себе два небольших серебряных, с позолотой кубка, и наполнил их оттуда до самых краёв густой жидкостью, в свете свечей показавшейся Владиславу свежесточенной из ножевой раны кровью. Один из них он требовательно пододвинул к нему, а другой сам взял в правую руку.
Владислав и понимал с предельной ясностью, что не нужно пить предлагаемый напиток, но, продолжал действовать как во сне - совершенно безвольно. Он поднял кубок, и сидящий рядом мужчина тут же сдвинул свой кубок с его, и они ударились друг о друга с мелодичным серебряным звоном, и напиток переплеснув через края обеих кубков, взаимно смешался в них.
Пригубив жидкость Владислав с изумлением понял, что в кубке было великолепное красное вино - такого букета и крепости, которой ему ещё, в жизни своей, и пробовать не приходилось. Он опорожнил кубок одним движением губ, и по венам его заструился пламень, а голова вдруг сделалась необыкновенно ясной. Всё вокруг приобрело разом необыкновенную чёткость, и стало до предела реальным. Исчезла некоторая ватность звуков, сопровождавшая его с того момента, как он увидел лицо девушки в проёме двери, и он теперь буквально всем телом чувствовал каждый малейший скрип, каждое малейшее шевеление в комнате.
Вспомнив о девушке он поднял глаза, и взглянув, прямо перед собой, необыкновенно чётко увидел её лицо - через стол, глаза в глаза. Но он сразу же понял, что эти голубые, водянистые глаза, хоть и широко распахнутые, смотрят, тем не менее, буквально сквозь него. Не то, чтобы она его не видела - она его попросту не замечала. Руки её лежали на столе, и в этих руках она держала - за короткую, позолоченную ручку и покрытое узорчатыми переплетениями резьбы лезвие, необыкновенно тонкий - словно игла, и достаточно длинный кинжал, напоминавший увеличенную, ограненную, и посаженную на рукоять швейную иглу. Маска полной безнадёжности, и совершенно закаменевшего отчаяния, лежащая на её лице, словно бы вековые наслоения слежавшейся, чёрной пыли, словно бы стягивала лицо это какой-то полупрозрачной пеленой, сквозь которою она взирала на всё, окружающее её, как на совершенно ничего не значащий для неё морок.
- Рад тебя принимать в нашем доме, путник, - Вдруг нарушил тишину комнаты зычный, глубокий, звучащий как удар басовитого колокола голос, и Владислав, повернувшись, взглянул сидящему ним рядом в лицо, обращённое к нему. - Давно, очень давно не было гостей в нашем доме. Я даже и не помню когда, да и - были ли вообще. - Закончил тот, и голос его наполнился тяжкой грустью и тоской. - Мы тут живём вдвоём, с дочерью. Только - только она не разговаривает со мною. Никогда. - Закончил он, и запредельная горечь прорезалась в этой последней фразе.
Владислав смотрел на него, и совершенно не знал, что же сказать ему в ответ. Наконец он спросил, с трудом выдавливая из себя слово за словом:
- А.. А как давно вы здесь... Ну - живёте, - Произнёс он с запинкой это последнее слово.
- Давно. Давно - очень давно, - С задумчивой грустью отозвался его собеседник. - Мы ведь тут времени не чувствуем. Оно для нас - просто длиться. И - уйти мы отсюда не можем. Так-то!
- Но - но почему же не можете? -Удивился Владислав. - Разве вы отсюда не выходите? Нет?
- Нет, не выходим, - Вздохнул тот. - Собственно.. Собственно я мог бы уйти. Думаю, что мог бы. Все мои люди ушли сразу же. Никто не вернулся. Но - дочь моя, она - не может! А я - я не могу оставить её, девочку мою! Не могу!
И тут Владислав с изумлением увидел, как у того из левого глаза медленно выкатилась одинокая слеза, и поползла у него по щеке. Мужчина стукнул глухо кубком по скатерти, наполнил его из кувшина, плеснул также и Владиславу. Они опять сдвинули их до того, что вино плеснуло из кубка в кубок, и выпили молча.
- А что с.. Что с дочкой-то, почему она не может уйти? Что случилось? - Спросил Владислав, и снова взглянул в лицо девушки через стол. Та, возможно, хоть и слышала их разговор, но ничего из него не затрагивало её сознания. На лице этом не отразилось ни единого чувства, ни единого отклика - только одно, раз и навсегда застывшее, безнадёжное отчаяние. Словно бы сознание её уж давно покинула и малейшая надежда не перемену своей участи.
- Была война, парень. - Начал человек рядом с ним, уронив лицо в сведенные ладони, и локтями опершись на стол, отчего голос его зазвучал сдавленно и приглушенно. - Страшная война. Междуусобица. На престол взошёл тогда молодой король, взошел - по праву наследования. Но не все, не все были рады его видеть на престоле. Ибо мать его была из меньших людей. Верных людей, наших союзников, но - не из рода западников. Как они говорили - нечистой крови!
Тут он поднял своё лицо и внимательно взглянул на Владислава.
- Ты-то сам, из западников ли, или как? Не пойму я что-то? - Спросил он внимательно вглядываясь ему в лицо.
- По матери - да. - Неохотно ответил Владислав. - Но - не по отцу. Но выращен - да, как западник, и признан западником. Согласно праву рождения.
- Да, понял. - Отозвался тот. - Я вот тоже - взял в жёны девушку из свиты нашей королевы. Одну из тех, что последовали за ней, сюда, когда она обвенчалась с королём нашим. Я был близок к нему с молодости - ещё когда он был лишь наследником. Я был отпрыском одного из лучших родов королевства. Предки мои всегда стояли близко к престолу. Вот и я - стал ближайшим советником короля. Девушка, которую я взял в жёны - он была родственницей нашей королевы. Так что мы с королём даже породнились. Вот так-то парень. - И он снова опустил лицо в ладони, совершенно скрыв его от Владислава. - Но супруга моя скончалась при первых же родах. Оставив мне дочь - дитя моё! Свет очей моих, и радость всей моей жизни! Я вырастил её подле себя, так никогда и не женившись снова.
- В общем - когда пришёл молодой король я уже был глубоко в летах. Женился я поздно, и дочь моя только вступила в рассвет своего девичества. Она уже была обручена с юношей из не менее благородного семейства. И вот тут - вспыхнула смута! Негодяй, жестокий, безжалостный, позор нашего народа, собрал войско, и - осадил столицу! Я был близок и к сыну моего верного друга - ушедшего короля. Я был из тех, кто до конца стояли рядом с его сыном, защищая его священное право на престол!
- В общем, когда эти негодяи ворвались в город, сея смерть, жестокости и разрушения, то я бросился к своему дому, стремясь вывести своих людей, и свою дочь, и последовать за королем, который, в сопровождении верных людей из гвардии уходил тогда из пылавшего престольного града. Но - не успел! - И тут он поднял своё лицо, и взглянул на неподвижно сидящую дочь глазами, полными слёз.