Аннотация: Психические болезни никого не щадят. Они подкрадываются в самый неподходящий момент.
София
Спать не хотелось. В голове вихрем неслись страхи: "Надо фото попросить делать только не в фас. С прямого ракурса у меня щёки толстые. Почему надо выходить замуж в белом? Цвет маркий, всё время буду бояться есть и пить -вдруг заляпаю? Смуглая кожа тоже не всегда хорошо смотрится среди белых кружев. Господи, ещё все будут обниматься! От одной мысли, что дядя Араик беззубым ртом...ой, гадость! И ненавистная жена брата. Будет поздравлять, делать вид, что радуется. Хотя, может, и рада, что наконец съеду и она сможет безраздельно владеть братом и племянником".
Такие мысли в ночь перед свадьбой терзали растревоженную Софию. Своего жениха она почти не знала. Не больше, чем его родителей, тёток и сестёр. Замужество было для неё чем-то вроде посвящения в настоящие люди, дверью во взрослую жизнь. Пару лет назад, когда брат женился и привёл в родительский дом красивую, наглую, ненавистную Софии жену, мир обрушился. Мама, такая родная и ласковая с Софией и практически не принадлежащая больше никому (ни отцу, ни брату), стала приветливой с невесткой. Вела с ней разговоры о хозяйстве и детях. Они общались как две равные замужние и взрослые женщины. А как только Елена забеременела, она прямо-таки вытеснила Софию собой и своим безобразным брюхом из родного дома. София была старше годами, но чувствовала себя пустой и бесполезной. Елену так любили все, кто видел её живот, а потом маленького племянника, так менялись рядом с нею, что София чувствовала разрывающую ярость и ревность. И страх, что склонившиеся над ребёнком родные никогда больше не обернутся к ней, никогда на неё больше не посмотрят.
Ненависть прожигала внутренности, не давала есть и спать. От съедавшего Софию напряжения рождалось два вида безумия, которое нельзя было унять.
Первый -это постоянные истерики и ссоры с братом и его женой, а следом и с родителями. Поводы словно сами собой возникали вокруг. Елена казалась неряхой, хамкой и уродиной и всё-всё делала назло Софии. А мама как будто специально не замечала её коварства и стервозности. А брат защищал её, обвиняя Софию в жестокости и ещё бог знает в чём! Это было так горько, так несправедливо, что София чувствовала себя изгнанной и отверженной и, рыдая ночами, думала о самоубийстве.
Второй вид безумия терзал тело. Тошнота и периоды неукротимой рвоты за сутки приводили Софию в больницу, где она, обезвоженная, обессиленная и сильно похудевшая, лежала под капельницей, а над ней (наконец-то!) в слезах склонялись мама и папа.
То, что рвота "психогенного происхождения", стало понятно не сразу. Непрерывная череда докторов и процедур, опустошавших кошельки и души родителей, почти загородила собой ненавистную Елену, но с рождением племянника это работать перестало. Самым отвратительным было то, что "психогенный характер" болезни уже утвердился. И Софии приходилось переживать свои недуги в психиатрической больнице, куда маму не пускали. А ещё там было страшно. Там были неопрятные и невоспитанные женщины. Они грубо приставали с расспросами или помощью или просто забирали мамины гостинцы из тумбочки. Бесстыжий общий душ, незапирающиеся туалеты были подтверждением изгнанности из семейного рая и обещанием будущих ужасов. София лежала, с головой укрывшись одеялом, и тихо, чтобы её не заметили, ждала выписки.
В детстве, будучи младшей в семье, София чувствовала свою исключительность. Она была нежным хорошеньким созданием. Отец любил её до дрожи в голосе, до слёз. Брат и мать гордились оценками. Да и сама София страстно соблюдала все необходимые ритуалы, делающие из простой девочки принцессу. Вела себя хорошо, была старательной в школе. Аккуратно причёсанная, мило одетая, вежливая и напряжённо прилежная, София лишь иногда не умела удержать это хрустальное напряжение, и оно прорывалось слезами после полученной четвёрки или замечания подруги. Зато вот дома без усилий была маленьким любимым совершенством, чистым, ангельским созданием.
После школы София поступила в институт, где продолжилось её горделивое шествие, хотя стало как-то одиноко и тоскливо. Приходилось жить отдельно. Мама с отцом приезжали раз в неделю и старались впихнуть в сутки недельную дозу любви в виде банок и пакетов с продуктами, обещаний счастливой взрослой жизни: замужества, детей и работы. Про замужество разговоров было особенно много.
Разговаривая с психологом в психиатрической больнице, София как-то сказала, что чувствовала себя так, будто родители с любовью растили её, как на грядке, и пришло время сбора урожая: надо рожать внуков. Так должна поступить идеальная дочь. Крайне досадным было то, что между настоящим состоянием и рождением внуков необходимо было выйти замуж. Никаких конкретных представлений о том, что происходит между мужчиной и женщиной в постели, у Софии не было. Ну, теоретически механизм был ясен, но представить себя в роли жены, или любовницы, или кого-то в этом духе София не могла: было противно и жутко, как во время гастроскопии, только ещё и стыдно. От одной мысли начинало мутить и крутило в животе.
Студенческие годы прошли уже не столь блестяще, как школьные, но ещё с лоском. Новенький диплом по экономике грозил новыми горизонтами, к которым опять нужно стремиться с похвальной прилежностью. Горизонты же пугали новыми приступами тоски и одиночества. Не хотелось об этом думать, но внутреннее чувство обманутости уже давно и прочно поселилось в душе. София не ощущала себя принцессой. Не стала идеалом. Диплом не стал гарантией ни статуса, ни счастья. Словно её компас с самого начала был сломан и привёл совсем не туда. Он привёл в пустоту, в психбольницу. Растерянность, и злость, и рвота. В это превратилась хорошенькая и любимая дочка своих уже чуть постаревших и немного смешных родителей. Они теперь только раздражали.
София послушно (по-другому не умела) принимала лекарства, ходила к психотерапевту. Родители нашли ей достойную партию. Красивый юноша, немного старше, обеспечен, из хорошей семьи. Вместе жених и невеста смотрелись как персонажи с обложки религиозной брошюры. Молодые, счастливые и слегка обалдевшие от грандиозности происходящего. Болезнь тем временем только разгоралась. Незадолго до назначенной свадьбы опять был приступ -пришлось снова ехать в больницу и принимать капельницы. Родители подгоняли врача:
-Доктор, нам надо в пятницу её забрать. Придут сваты. Родственники приедут. Что нам делать?
Лёжа в девичьей постели в последний раз, София пыталась успокоить волны мучительного стыда за то несоответствие, которое она остро чувствовала между той, кем она должна быть, и той, кем она являлась. Между прекрасной, спокойной, сияющей счастьем, мудрой невестой - и той тощей, издёрганной, озлобленной и запутавшейся девчонкой, которой она себя знала. Страх, что "все увидят" эту девчонку под белым платьем, распознают лживую самозванку, наползал поверх стыда, и София покрывалась липким ночным потом и мёрзла в промокших холодных простынях.
Свадебный день пришёлся на середину апреля. С погодой повезло. Было солнечно, тепло и сухо. Ничего не мешало сделать хорошие снимки, платье не пачкалось, гости были счастливы. Софию не рвало, даже не тошнило. Все тревоги куда-то исчезли. Было легко-легко. Вино кружило голову. София была глупо и по-детски беззаботна. Молодой муж смущался, стеснялся глядеть в глаза. Было нестрашно. Уже остались позади регистрация и поздравления. Ещё день. Ещё далеко.
София зашла в дом свёкров, в туалет (застолье было во дворе их богатой усадьбы). Выходя, подошла к зеркалу поправить платье. Из зеркала глядела незнакомая старая женщина. В ужасе замерев на месте, София озирала её и не могла осознать, что же она видит. Горящие ненавистью глаза старухи, её хищный рот издевательски ухмылялись. "Это конец",-пронеслось в голове. Ведьма была в белом подвенечном платье, изрезанном, искромсанном, с пятнами грязи. За спиной старухи София видела поле выжженной земли с воронками от взрывов, дымящиеся обгорелые останки домов и машин. Всё было укрыто грязно-белым пеплом. Мёртвые неузнаваемые люди сливались с землёй. Их лица были серыми. София стала медленно отворачиваться от страшной панорамы. Так медленно, чтобы старуха не поняла, не заметила её движения, чтобы не погналась следом. Но сбоку, и позади, и всюду вокруг были та же выжженная земля и смерть.
София вышла из дома и остановилась посреди двора, который минуту назад был заполнен нарядными людьми и праздником до краёв. Сухой пепел скрипел под ногами, подол платья поднимал пепел в воздух, и он закручивался в сизые вихри. Один из них смёл пепел с лица лежащего на спине мертвеца. "Это он!-тихо, чтобы её мыслей никто не услышал, подумала София. - Это муж! Я замужем за мертвецом! Я вышла замуж за мёртвого! И теперь я мёртвая! И все вокруг! И мама, и отец!" Она смотрела дальше и видела, что и все остальные мертвы...все, все.
"Конечно, я всегда это знала! Просто не помнила. Всё ненастоящее! Если бы можно было не выходить замуж, и не увидеть, и не вспомнить. А теперь вспомнила! Я всё сожгла! Весь мир!"
София вдруг осознала, что весь тот стыд за неискренность и поддельную старательность и был миром, и бытием, и ею, и мамой с отцом. Забывшись на мгновение в своём хмельном и наивном счастье, она ЗАБЫЛА про него, про стыд, про свой мир -и он рассыпался. И в этом НАСТОЯЩЕМ мире она и останется навсегда в ужасе и одиночестве. Останется для того, чтобы помня об утраченном страдать вечно за свою вину.
Слова доходили как сквозь вату:
-Доктор, она стояла перед зеркалом четыре часа! Мы не могли её сдвинуть. Вцепилась в раму, даже обломала ногти. И какое у неё ужасное было лицо! Такой страх в глазах! Хотели ей воды дать, но рот не могли разжать. Это какой-то паралич? Что это?.. Помогите.
- Вы сказали, что приехали со свадьбы? Переодеть смогли?
- Это уже после укола, скорая была, что-то кололи, и она стала вялая, перестала сопротивляться. Но не спала. Не говорит, не пьёт, не ест. Уже, выходит, часов семь.
-Раньше психозы были?
-Никогда. Были рвоты от стрессов. Нам говорили, что это невроз.
- Ну, значит, не невроз. А что принимали?
- Антидепрессанты, но последний месяц не давали -думали, вдруг беременность будет. Как же теперь?
Через месяц после приступа кататонии София выписалась из того же отделения, где раньше получала капельницы. К мужу она не вернулась. Ещё через пару месяцев был оформлен развод. Родители больше не говорят о внуках. Они рады, что их принцесса с ними. София нашла работу и старается быть хорошим сотрудником. Брат живёт со своей семьёй отдельно и нечасто бывает в гостях. София почти счастлива. Рвоты нет уже три года. Её врач полагает, что "кататонический приступ вскрыл истинную природу её болезни и позволил назначить правильную терапию". В этом доктор видит причину ремиссии.
А вот София точно знает, что её мир -это хрупкая скорлупка притворства из её детской прилежности и родительской заботы -тонкая защита от ужаса и смерти, которые несёт в себе взрослая жизнь. И только её постоянная внутренняя работа над этим притворством, незаметное другим отчаянное напряжение -залог существования всех нас.