|
|
||
о судьбе,которая нас выбирает | ||
Солнечный удар
|
|
|
|
Автор оригинала: |
|
|
Ослепительно белый трехпалубный теплоход "Валентин Катаев" отчаливал от стенки Одесского порта и брал курс на Измаил. Гремела музыка Георгия Свиридова "Время, вперед!". Когда я подбежал к причалу, трап уже собирались поднимать. Я был последним. "Но кто был последним - станет первым" - сказано в Евангелии. В то время цитаты из Евангелия были неуместны. Это было 2 августа 1967 года. Вся страна отпаривала брюки и стирала кофточки, чтобы достойно встретить великий праздник - 50-летие большевистской власти. Народу на палубе было много. Я пробрался на самый нос и стал любоваться величавостью походки судна, которое своим носом уже чуяло широкое синее море. Чайки, не шевеля крыльями, висели надо мной. Аромат морского бриза кружил голову и распирал грудь. Я еще никогда не был так счастлив. И буду ли? Позади оставалась Земля, на которой мирно жили мои целёхонькие, здоровенькие и счастливые родственники. Это умиротворяло мою душу и влекло ее к подвигам. Бабушка в своей родной деревне Борсаново нянчила свою внучку Юльку. Мама с папой купили мебель в новую квартиру и авто и собирались на нем к бабушке за грибами. Сестра ее Люся с Васей тоже собирались в деревню. Вася вернулся из похода на своей атомной подлодке и, слава богу, остался жив. Все они гордились моими успехами, наслаждались своей молодостью и искали радость во всем. - Эй, ты, гений дзю-до , иди к нам! Я повернул голову. На третьей палубе размахивала руками Машка, моя любовь. Мы ехали в южный спортивный лагерь от нашего института. Лучшие спортсмены. Вся смена уехала из Питера на поезде два дня тому назад. Я догонял их на самолете. Выиграв медаль на первенстве СССР в Риге, я заехал навестить бабушку, отоспаться на сеновале и напиться парного молочка. Потискал Юльку, помял бабульку, наелся картофельных лепешек со сметанкой и бросился вдогонку за своими сверстниками. Наш завкафедрой Ю.В.Захаров устроил лучшим спортсменам отдых на Черном море. Где-то под Измаилом на Днестровских лиманах построил базу отдыха Кишиневский университет, и Захаров закупил там 30 мест для своих студентов. Наши баскетболисты, гимнасты и прочие герои спортивных залов сидели на третьей палубе, на спасательных плотах живописным табором и пели под гитару песни Высоцкого. - А парус, порвали парус... Я подсел к Маше. Она была красавицей модного скандинавского типа и неторопливо выбирала себе ухажеров. Больших преференций мне она не давала, но прохладными наши отношения назвать тоже было нельзя. - Что читаешь, дорогая? - спросил я. - Записные книжки Антона Павловича Чехова, в порту купила. - Интересно? - Мне? Да. - А мне? - Вот послушай: "Встретились два молодых красивых человека, полюбили друг друга и поженились". - Ой, да это про нас! - "И прожили несчастно всю жизнь", - закончила Маша. - Ну и Антон Павлович... Испортил настроение. - Вот как бывает, Коля. А ты на чем ехал? - Я летел, к тебе на крыльях любви. - А ты знал, что я поеду? - Не-а. - Я ведь в последний день решила. Людка Семенова из вашей группы отказалась от путевки. Она поехала со стройотрядом в Астрахань. Чайки галдели над нами, выпрашивая угощение. Теплоход вышел из створа порта, плавно развернулся и лег на правильный курс. Вылезли из трюма заядлые картежники баскетболисты Леша Степанов и Миша Фарберов. - Наигрались? - А где Казалов? - Спит. Ему капитан свою каюту уступил. Ты же знаешь Воху. У него все не по-советски. Не как у людей. Ребята расспрашивали меня про соревнования. Я был героем. И вдруг я заметил на себе любопытствующий взгляд незнакомых голубых глаз, выглядывающих из-под челки выгоревших волос. - А это кто? - спросил я Лешу тоном гусака, охраняющего свое стадо. - Гусева Наташа, бадминтонистка. Нравится? - Щас посмотрим. Наташа сидела в спасательном кругу и читала книжечку. - Что читаете, девушка? - Бунина. "Солнечный удар". - Интересно? - Не очень. Скучная история. - Дайте почитать? - Дай, дай, Наташа, - подошел выспавшийся Вова Казалов. Он честный парень. Я его давно знаю. Обязательно вернет. Коля Лещев, самбист из нашей секции, видимо, имел на Наташу виды и бросал на меня гневные взгляды. Скрежет его зубов отпугивал чаек. Я взял книгу и пошел с Вовой в буфет. Приплыли мы в Вилково уже ночью. Нас ждал автобус, и через полчаса мы уже были на месте. Совсем рядом в темноте шумело море, источая аромат морской свежести. От счастья распирало грудь. Вдоль берега моря стояли в ряд десять армейских палаток, в которых нам и предстояло жить. Под тентом в свете фонарей была устроена столовая. Длинные столы и скамейки - простенько, но со вкусом. На ужин нам дали макароны - спагетти по-молдавски и... красное вино! Прямо в лагере стоял ларек, где продавали красное молдавское вино - Каберне, Негру де Пуркари и совсем дешевую шипучку. Вот это праздник! Я глаз не спускал с Наташи. С кем бы я ни начинал разговаривать, мои глаза сами косили в сторону и искали ее. Рядом с ней уселись Коля Лещев и Боря Берлин, и без умолку галдели на перебой. Вино лилось рекой. Народ ликовал. Вертеп какой-то! С приветственной речью выступал директор лагеря, но запнулся и... упал. - Да он в дымину пьяный?! Веселье полилось рекой. - Боря, Коля, не спаивайте Наташу. Ответите на бюро комсомола, - пригрозил я, специально пройдя мимо их стана. Наташа расхохоталась. Я решил не наседать, дать паузу, и пошел купаться с ребятами. Море тихо шумело и вздыхало в лунном свете. Мы скинули одежду и бросились в волны. Вода ласкала голые тела. Вырвавшиеся на свободу дети сошли с ума. О, это красное вино! Вода кипела и искрилась от разгоряченных молодых тел. В лунном свете я заметил Наташу с ухажерами. Они входили в воду. Я поднырнул и обнял ее. Она не испугалась. Неужели такая смелая? А, может быть, она тоже следила за мной? Она была в купальнике. Я подержал ее в объятиях. Вода делала ее упругое тело шелковым. Я поцеловал ее в щеку и также стремительно уплыл. Всю ночь мы орали песни, заглушая шум волн. Я не спал. Пошел вдоль моря. Только что грудь мою распирало от счастья на носу корабля, и вот непонятное стеснение и тоска в груди. Что это? Может, я простыл? Да нее-ет... Взошло солнце. Я шел по берегу и собирал перламутровые раковины, чтобы положить их к ее ногам. В лагере по трансляции пьяный голос заорал на всю округу: "По спортивно-оздоровительному лагерю "Чайка" объявляется подъем! Подъем!" Запела Эдита Пьеха: "В нашем доме поселился замечательный сосед...". Посреди лагеря стоял директор с другими преподавателями, трезвыми, как стекло. Студенты-спортсмены храпели без задних ног в своих палатках. Я положил раковины у входа Наташиной палатки и пошел спать. Доброе утро, страна! Я проснулся, когда солнце клонилось к закату. Лагерь шумел, как восточный базар. Готовились к ужину. Варили макароны. Из репродуктора лилась веселая музыка, царило оживление. Парни и девушки в чистых футболках и шортиках сновали туда-сюда. Я сел на лавочку и начал высматривать в этой разноцветной толпе Наташу. Она шла в солнечно желтой тунике, ладно скроенной из старых махровых полотенец, изумительно облегающих ее стройное тело с высокой грудью. - Наташа, я хочу вернуть тебе книгу. - Понравилось? - Я получил большое наслаждение. - Да? - вскинула брови Наташа. - От чего? - От сострадания к поручику! - Странный вы, Коля! Подошел Вова Казалов и сообщил, что после ужина идем в море под парусом. Местный рыбак за бутылку дал нам свой баркас покататься. - Наташа, хочешь с нами? - Хочу. Ветер дул с берега. Баркас, полный народу, как щеки, раздувал свои паруса и, скользя по волнам уносился в открытое море. Берег стремительно исчезал из виду. - Ребята, там граница, там Турция! - закричал Миша. - Айда в Турцию! - А как поворачивать, кто знает? Никто не знал. Вовка взялся за какую-то веревку и с силой потянул. Рея с парусом оторвалась от мачты и с грохотом упала на наши головы. Раздался дружный хохот. - А как же теперь? О, здесь весла есть! Легли на весла. Против ветра грести было трудно. Меняясь, мы добрались до берега, когда луна сверкала круглой своей ехидной рожей. Вода кипела от сверкающих брызг, то и дело обнажая красивые молодые тела. Казалось, в сумраке южной ночи ничего не было видно. Но это только казалось. Я быстро нашел Наташу. Да мне и искать ее было не нужно. Я не сводил с нее глаз. Не упускали ее из виду и трое других претендентов - Берлин, Лебедев и Лещев. От скрежета их зубов у меня по коже бежали мурашки. Я увлек Наташу в глубину морской пучины. Она не сопротивлялась. Я нащупал дно кончиками пальцев и легкими прикосновениями привлек ее к себе. Мы дрожали. Я хотел прикоснуться к ее губам, но она ускользнула. Она плыла, легко перебирая руками и ногами, а я извивался вокруг нее, и от этих прикосновений меня пронизывали мощные разряды, содрогающие все мое тело. - Прорезала вышка по небу лучом, как же это вышло, что я ни при чем... - пел под свою гитару Вова Клебанов. Вокруг тлеющих углей костра собрались парни и девушки, оторвавшиеся от материнской ласки, и жаждущие тепла и ласки совсем другой, доселе им неизвестной. Утро нового дня возвестил звон бубнов, гармоней и медных труб колхозного оркестра: единственная дорога в степи, которая вела к нашему лагерю от Вилково, привела к нам табор молдавских крестьян, направлявшихся на свой традиционный праздник урожая. Превеликое множество развеселых людей принялись резать баранов, разводить костры, готовить угощение. Весь наш лагерь с восторгом влился в их разноцветную загорелую веселую толпу. Вскоре образовался круг, и молдавские парни стали меряться силами в борьбе. Кто победил, оставался в круге и ждал своего противника. Куш был солидный. Наши девчонки запрыгали и закричали: "Мы победим!" - и стали подталкивать меня. - Гений дзю-до! - кричала Маша. Женя, Люда, Света толкали меня в круг и хохотали. - Коля, Коля, выиграй нам бочку вина! Я смотрел на их красивые лица, бронзовые плечи, упругие бедра, и понять не мог, куда они все пропали. Почему я их не видел столько дней? Наташа... Только Наташа стояла перед моим взором, только ее голубые глаза, выгоревшие волосы, курносый носик в веснушках. Она стояла поодаль и смотрела на меня. Я вышел в круг. Здоровенный молдавский парень навалился на меня. Я обхватил его и шваркнул о землю. - Ура-а-а-а-а!!! - закричали девчонки. Второй, третий, четвертый... парни вылезали из толпы как черти. Им не было конца. Руки и ноги мои стали ватными, лицо в крови. Я стоял, как гладиатор, тяжело дыша, и выискивая в толпе следующего монстра... Желающих больше не было. Солнце клонилось к закату. Бубны и трубы, не переставая, гремели. Председатель выкатил в центр бочонок вина и поднял мою руку вверх. Я заметил в толпе радостное лицо Наташи. - Это тебе, - сказал я, подходя к ней. - Будь моей женой! Она так широко открыла глаза, что я испугался. - Будь моей женой, - повторил я. Она поняла, что я говорю о серьезном, и растерянно прошептала: - Я должна спросить у мамы. - Какой мамы, зачем мамы? Я люблю тебя. С этого дня нас в лагере видели редко. К нам никто не подходил, не приставал с расспросами. Мы уходили по берегу моря так далеко, что не было сил вернуться. Мы купались в лазурном море, лежали на песке, не стесняясь своей наготы, и ласкались, ласкались, ласкались. Чайки носились над нами и кричали в надежде получить еды, но еды у нас не было. Мы не ели и не пили. Мы утоляли жажду влагой наших губ. В лагерь мы возвращались к ночи, отыскивая его в темноте по искрам костров и звону гитары: "Дом хрустальный на горе для нее...родники мои серебряные, золотые мои россыпи..." Жаркие летние романы подошли к третьей стадии. Влюбившись, рассорившись, парочки вновь объединялись в предчувствии неизбежного расставания и одиночества. Настал день отъезда. Мы с Наташей пришли в лагерь, когда уже свернули все палатки и торжественно опускали вылинявший флаг. Лагерный автобус, отвозивший нас в Вилково к теплоходу, собирался делать два рейса, но время уходило, и было решено забить автобус телами до отказа, чтобы управиться в один рейс. В толчее мои конкуренты Лещев и Берлин подсуетились и затащили Наташу в автобус на удобные, заранее занятые места, усадив ее у себя на коленях. Она радостно махала мне рукой, даже не подозревая, какой вулкан ревности извергается у меня внутри. Мест в автобусе не осталось, и влезть туда таким гигантам как я и Кирилл, центровой нашей баскетбольной команды, было не реально. Подошел начальник лагеря, трезвый как стекло, и сказал, что отвезет нас с Кириллом на своем "козле", но только мы должны помочь ему закрыть склад, а то дверь перекосило. - А успеем мы на кораблик-то? - поинтересовался Кирилл. - А куда вы денетесь? В степи, что-ли, вас оставят? Автобус тронулся. Наташа махала мне рукой, сидя на коленях у Лещева и Берлина, а их лица светились невыразимой радостью. Кирилл пошел с директором закрывать склад, чтобы ускорить наш отъезд, а я поплелся к морю. Оно шумело прибоем и зализывало на песке следы наших ног. Боже, как сжалось мое сердце... Мне было не вздохнуть. Я шел по берегу, замочив в волнах свои белые слаксы. Песок еще хранил тепло наших тел и тайны наших свиданий. Песок еще помнил о нашей клятве верности друг другу, наших мечтах о том, какой прекрасный мы построим дом с камином и огромными окнами, выходящими в парк, над которым будет возвышаться шпиль Петропавловской крепости с золотокрылым ангелом. Песок слышал, каких замечательных деток мы родим и вырастим, девочку и мальчика. Только он знал, сколько стран мы проедем в веселых путешествиях и сколько вина мы выпьем в ресторанах Парижа, Лондона, Будапешта, Рима, Берлина, Варшавы и Софии. Какой ароматный кофе нам подадут в Гранд-кафе на Пьяцца Санта-Марко в Венеции. Какие яблони зацветут вокруг нашего дома на берегу тихой лесной реки. Какие люди наполнят наш дом, обсуждая и свершая грандиозные планы наших с ними замыслов. - Коля, Коля, едем! - ворвался в мои воспоминания истошный вопль Кирилла. Я побежал по глубокому песку дюны и вернулся в реальность сего дня. - На-ка, крутани стартер, - прохрипел директор, протягивая мне железную кочергу. Я знал, что это за хреновина, меня этому научил отец. Я вставил ручку и рывком крутанул вал движка. Козел молчал, как убитый. - Ну-ка, еще разок. Опять тишина. - Ну-ка, ты, Кирилл! - Кирилл так рванул, что из пальца полилась кровища. - Твою мать, - сплюнул директор. - Искра в землю ушла. - Да ее у тебя и не было, ты ее давно пропил. - Но-но! Поговори еще, "гений дзю-до"! Заночуете у меня в степи. Когда мы подъехали к пристани, белый пароход исчезал за горизонтом. Наверное, на верхней палубе, на спасательных плотах уютно уселись наши ребята и пели: "Как же нам придумать компромисс, через нашу глупость разошлись..." Громче всех орал счастливый Берлин. Лещев боялся проронить слово, потому что на его коленях сидела моя Наташа и тихо подпевала. Я стоял на краю пристани и смотрел на исчезающий пароход. - Когда теперь следующий? - спросил Кирилл. Я не ответил. Мне было все равно. Я постарел на двадцать семь лет. |
|