Как мед?

Как мед. А, может быть, и слаще...

Слаще самых сладких конфет?

Может быть...

Слаще малинового варенья, которое ты сварила этим летом?

Слаще. Ты меня не слушаешь, маленькая.

Слушаю.

Где-то там, где солнечный свет...

Я бы хотела попробовать его..., - протянула девочка, зевая и откидываясь на подушку.

Успеешь, - с какой-то тайной грустью проговорила девушка, гладя ее по шелковым волосам, - еще успеешь. Так вот... Там стоит дворец, прекрасный, сияющий. И солнце льется сквозь цветные витражи стекол и ослепляет поднявших на него глаза. Ибо солнце там - совсем рядом, стоит только протянуть руку, и коснешься его пульсирующего жара... И в том дворце есть весы. Золотые весы. И чаши их находятся в равновесии. И в одной чаше - сердце. А в другой - крылья... И нужно сделать выбор. Каждый должен выбрать...

А если я не хочу выбирать? - упрямо девочка распахнула глаза, отгоняя от себя сон, словно боясь пропустить что-нибудь интересное.

Так нужно, - тихо отвечала сестра, - Нужно выбирать. Всегда. К сожалению... Почему ты не спишь? Ты обещала, что уснешь, если я расскажу тебе сказку.

Сплю, - заверила ее маленькая, - Видишь, сплю, Кверра.

Она закрыла глаза, но озорная улыбка не покидала ее губ.

Не обманывай. Слушай.

А кто следит за выбором?

Равновесие и Гармония - молчаливые и непреклонные истины, живущие во дворце.

И все-таки зачем выбирать?

Потому что крылья и сердце... они не могут быть внутри одного человека, их совместная тяжесть велика, она притянет к земле, и ты не сможешь взлететь...- голос ее становился глуше и тише, она накрыла одеялом свою маленькую сестру и вышла из комнаты. На пороге она остановилась, словно прощаясь. Навсегда.

Осенние листья падали с озябших осин и берез, усеивая тускло-болезненным, но красочным ковром уставшие жить тропинки в саду. Кверра плотнее завернулась в шаль и спустилась с крыльца в хмурую октябрьскую ночь. И звезды, вырывавшиеся из безмолвного кольца туч, заглядывали в ее широкие серые глаза. Она недолго шепталась с кем-то у калитки, а потом, печально вздохнув, поцеловала дорогого гостя и вернулась к дому. Ей очень хотелось плакать. Очень. Но, обернувшись, она ободряюще улыбнулась в темноту, надеясь, что гость заметит ее последнюю улыбку.

В библиотеке горел свет. Она осторожно зашла туда и увидела отца, стоящего у окна. Свеча над книгой неровно дышала, и прозрачный воск стремительно стекал по ее белому телу.

Ты еще не спишь? - Кверра застыла, облокотившись о дверной косяк, пронзительно вглядываясь в черты родителя, будто впервые замечая, что он постарел, и волосы его уже седые, и рябь морщин пролегла по щекам.

Нет, - отвечал он глухо, - не могу. Не нужно.

Почему в этой семье все так не любят засыпать? - неловко пошутила она, - Я с трудом уложила Фиону спать... Даже сказка не помогала...

Ты прощалась? - вдруг спросил отец, сжаливаясь над ее натянутой веселостью.

Да, - помолчав, сказала она.

Он дрогнул, словно его ударили, и медленно и тяжело опустился в кресло у камина.

Лети, доченька, - хрипло выдавил он, - ты рождена, чтобы летать...

Я не знаю, что выбрать, - Кверра склонилась к огню и поправила поленья, напряженно глядя на пляшущее пламя, будто в нем был смысл ее жизни.

Крылья, - жестко сказал отец, и боль, глубокая и неподвластная, чтобы ее скрывать, высветилась в его голосе, - Не смей отказываться. Ты будешь сильнее, мудрее...

Сильнее... мудрее... Бессердечнее? - подсказала она, - Не чувствовать ничего. Ничего, даже пресловутой свободы. Ничего, кроме рока. Не чувствовать даже времени...

Но ты взлетишь... к вершине...

А на вершине будет холодно и одиноко?

Почему же ты так упряма? Разве ты не ощущаешь своей судьбы?...

Да, я ощущаю, как горит спина между лопатками в ожидании крыльев, как горло просит воздуха, но, - она резко обернулась, и серые глаза казались огромными в танцующих бликах свечей, - Но... я не могу... Я не могу без сердца. Оно бьется... здесь, - она приложила руку к груди и опустила голову, словно вслушиваясь, - Я слышу его. Его стук несет жизнь. Оно говорит мне: "Останься"...

Ты не должна...

Ты не прав, отец, - отрезала Кверра, - Я не желаю покидать тех, кого люблю. Я люблю тебя. Я люблю Фиону. Я люблю... его...

Ты не можешь лишить себя полета ради нас. Ты погибнешь без крыльев. Как мама...

Мама, - печальным эхом повторила она, - Мама выбрала крылья. Но крылья не сумели вытравить в ней память. И она вернулась, попросив, чтобы у нее их отняли... Вот только тот, кто однажды ощутил их тяжесть на своих плечах, не сможет жить без них. Сгорит. Истает. Не поднимется...

Но ты, Кверра, должна быть крылатой...

Она покачала головой.

Крылья за сердце. Не велика ли цена? Я думаю, что велика... Я не отдам свое сердце.

Оно у тебя мягкое, - с тоской и нежностью произнес старый лорд, - его будут использовать, как подушечку для булавок.

Ради этого стоит жить, наверное...

Не лишай себя...

Она грустно улыбнулась и, подойдя к нему, погладила его по седым волосам.

Я чувствую, что мне пора.

Крохотная фигурка в длинной ночной рубашке показалась в дверном проеме.

Фиона, зачем ты снова встала? - ласково поинтересовалась Кверра, - Иди спать, маленькая...

Девочка потерла кулачками слипающиеся глаза и потянулась к отцу. Лорд взял ребенка на руки и крепко прижал ее к себе, как сокровище, единственно остающееся у него.

Прощай, Кверра.

Нет. До свидания, - возразила она, исчезая.

Моя маленькая глупенькая дорогая девочка...

* * *

Фиа!

Девушка обернулась, улыбаясь с каким-то безумным блеском в глазах, не сбавляя, однако, шага.

Фиа, ты, действительно, решила увидеть ее? Сейчас?

Звезда появляется только сегодня. Один раз в десятилетие. Упустить такой шанс?

Но ведь дождь начинается. Смотри, какие тучи!

Не хочешь, не иди, Филипп, - с напускным равнодушием ответила она и стремительно направилась вверх по склону холма, и ветер, напоенный влажным запахом трав, играл в ее волосах, а листья и головки цветов, отяжелевшие от выпавшей ночной росы, шевелились в такт ее шагам.

Темную синеву ночи разрезала молния, яркая, безжалостная, она ослепила, порождая за собою звук, и свинцовый шар грома прокатился по склонам. На лица упали первые ледяные капли.

Ты вымокнешь, Фиа, - предупредил ее Филипп.

И ворон обращался в дракона, - весело пропела она, не остановившись и даже не оглянувшись.

К чему это ты?

Так, просто. Песенка.

Дождь пошел сильнее. Он поймал ее за предплечье, развернул к себе и жестко всмотрелся в ее дерзкие и спокойные глаза. И молнии сверкали яростными змеями в его стальном пронзительном взгляде, превращая лед в пепел.

Ты летишь сквозь стекло во все стороны света...

Она еще выше вскинула гордый подбородок, словно с вызовом, но голос ее звучал мягко:

Да. В этом жизнь...

Жизнь - бежать под дождем туда, где сходятся звезды? Бежать под дождем без плаща?

Она улыбнулась, и вода стекала по щекам, губам, спутанным ветром волосам на цветы и травы.

Тшш... Молчи... Мы пропустим звезду...

Он набросил на нее свой плащ, и она, вырвавшись из его рук, бросилась к вершине...

Фиона скользнула осторожной тенью в детскую, оставляя на полу мокрые отпечатки босых ног. Опущенные плечи фигурки, застывшей у кровати, дрогнули, и свет из коридора влился внутрь, отражаясь в серых печальных глазах и играя на тонком лице.

Ты еще не спишь, Кверра? - спросила тихо Фиона, усаживаясь рядом.

Нет. Малыш боялся грозы и только-только успокоился, - рука, изящная, с длинными красивыми пальцами, едва ощутимо коснулась светлых волос ребенка.

А мы ходили смотреть звезду.

С Филиппом?

Да.

Молчание. Но не тоскливое или тревожное, а обдумывающее, созидательное.

Прошу тебя, осторожней с ним, - наконец, произнесла Кверра, глядя на спокойные черты своего спящего малыша, - Он холоден, до жестокости. Он непроницаемый. И сможет ли огонь растопить его лед? Он забудет... Он сможет забыть...

Легкий смешок, грустный, почти рыдание, дрогнул внутри Фионы.

Он сказал, что любит..., - отвечала она.

Сестра вскинула на нее глаза и улыбнулась, сокрыв искру тревоги во взгляде. Она лишь вздохнула, аккуратно, порывисто, неслышно, ничего не спросив более, не попытавшись выяснить чувства Фионы, ее реакцию, ее решение. Но она знала глубоким и отзывчивым сестринским сердцем, что та счастлива...

Ты хочешь, чтобы дракон обратился в твоего ручного ворона? - несколько насмешливо проговорила она, храня молчание ровно три вздоха.

Нет, - протянула легкомысленно Фиона, откидываясь на спинку стула, - Я хочу зачаровать дракона. Ведь даже в драконах можно затеплить надежду...

Безумству храбрых поем мы песню..., - вырвалось у нее, - Ах, прости...

Почему ты не веришь? - немного обиженно поинтересовалась Фиа.

Верю... Но боюсь...

Ты никогда раньше не боялась, - задумчиво проговорила она, всматриваясь в потухшие когда-то глаза, - Ты будто блуждаешь во тьме. Уже много лет... Почему замерзла твоя кровь?

Кверра не отвечала, все бледнее становились ее щеки.

Вдруг в окно ударил новый порыв ветра и дождя. Сестры инстинктивно вздрогнули, схватив друг друга за руки.

Опять гроза... - Кверра заботливо взглянула на мальчика и накрыла его плотнее одеяльцем, - Он не мог уснуть, потому что боялся... Только грозы...

Ты всегда умела успокоить детей, - заметила Фиа, - Ты рассказывала ему сказку?... Где-то, где солнечный свет сладок на вкус...

Кверра спрятала лицо в ладони. Сквозь пальцы потекли крупные подвижные слезы.

Почему ты плачешь, милая? - удивленно спросила сестра, склоняясь над ней.

Как? Ты помнишь эту сказку? - сдавленно проговорила она.

Помню. Это была красивая сказка... Я хотела бы услышать ее вновь...

Глупая..., - и слезы заструились еще сильнее, как живые.

Почему?

Потому что это - страшно. Потому что я была там. И хочу это забыть...Этот чудовищный выбор... Эти безумные доводы...

Значит, ты отказалась от крыльев, - глухо произнесла Фиона, внезапно осознав, - Значит, вот о чем вы говорили с папой в библиотеке... И ты исчезла... Но вернулась-то ты совсем другой...

Я хотела оградить тебя. Но теперь ты вспомнила. И тебе предстоит этот путь...

И я пройду его, - спокойно заверила ее Фиона, - это даровано не каждому. Этот дар выбирает самых сильных. Этим нужно гордиться...

Ты не понимаешь... Дар? Нет, это проклятие...Ты не понимаешь, как это больно... Когда твое сердце кладут на весы... Когда спина рвется на взлет... но со взлетом приходит беспамятство. У тебя нет памяти больше. И у тебя больше нет прошлого. Ведь только в памяти прошлое живет в настоящем. И ты должен выбирать - эту тревожную и желанную великую силу или... хрупкое и слабое сердце. Но именно в сердце содержится твоя любовь. Твоя душа. Твоя память... Но только сердце, маленькое и жалкое, как камешек, неимоверно тяжелый камешек, который тянет тебя вниз, на землю...

Ты отказалась от крыльев ради нас, ты истаиваешь без крыльев, хорошая моя, - шептала над ней Фиона, - ты была рождена, чтобы взлететь... Но ты не взлетела... Прости... Ты выбрала сердце...

Когда я выбирала сердце, я думала, что смогу оградить тебя, оградить своего ребенка от своей участи. Но я проиграла. Проиграла у неба.... И теперь я блуждаю во тьме...

Над садом сверкнула молния, врываясь светом в окно, озаряя двух сестер, плачущих на плече друг у друга.

* * *

"Кверра обманывала меня. На самом деле солнечный свет не сладок, нет. На языке черная обжигающая горечь. Или слезы такие горькие?..."

Фиона поднималась вверх по дороге, звездной дороге, уходящей в бесконечность. И звезды, как хрусталь или изумруды, сияли, поддрагивая под ее стопами. А оказывается, что звезды - прозрачные или зеленоватые...

В горле застывала упрямая, но жалкая самоуверенность, она глухим твердым обручем стягивала дыхание, выжигая глаза трепещущими в такт сердцу слезами. Нет, я не буду плакать... Не буду...

Ты не понимаешь! - кричала она в порыве своего отчаяния и обреченности, - Он уходит! Настал его черед сделать выбор! Я должна уйти с ним...

Нет. Ты никуда не пойдешь! - страх потерять возродил к жизни Кверру, она дрожала от ярости и цепкого ужаса, от которого не уйти, крепко держа бледной тонкой рукой Фиону за плечо, - Я не допущу...

Ты не допустишь? Это моя жизнь, Кверра. Это моя любовь. И я не позволю никому разрушить свое счастье! Я уйду за ним.

Зачем? Объясни мне, зачем. Если он любит, он оставит сердце... - спокойные и трезвые слова отчетливо входили в помутненный болью разум Фионы, - Фиа, милая моя, ты боишься, что он выберет крылья?...

Фиа ничего не ответила, словно ее кто-то прижимал к земле. Она на миг сникла. И сестре показалось, что она готова заплакать. Но девушка не плакала. Когда она подняла голову, глаза ее сияли сухим и холодным гневом.

Зачем ты говоришь это, Кверра? Зачем ты хочешь все сломать?

Ты бросаешься на алтарь раньше, чем пришел твой срок!

Рано или поздно я тоже должна буду уйти туда. Какая разница когда?

От их криков проснулся в соседней комнате малыш и с опасливым любопытством заглянул в гостиную.

Мама!

Кверра вздрогнула от этого тонкого тихого голоска и подбежала к ребенку, схватив его на руки.

Да, мой хороший. Прости, что разбудили тебя. Пойдем, уже поздний вечер, сейчас папа придет, - со всей нежностью и надеждой, которые были в ней, она обнимала свое дитя. Теплые ручки обвились вокруг ее шеи, и она целовала его мягкие волосы, унося в постель.

Убаюкивая его, она услышала торопливые шаги по коридору, услышала, как хлопнула входная дверь, вскочила на ноги и выбежала в темный сад. Белое платье трепетало в ночи, словно мотылек или пламя свечи, уходящее вдаль.

Фиона! - позвала она.

Белое платье застыло, нерешительное, но упрямое. Но тут Кверра поняла, что совершила ошибку, но прежде слова сорвались с ее губ:

Фиона! Твоя цель не оправдывает средств. У драконов нет сердца!

Фиона обернулась и почти ненавидяще посмотрела на сестру. От этого взгляда ей стало жутко и больно.

Не нужно разрывать меня на части, - тихо, но четко произнесла она, -Я решила. Пусть ты считаешь, что я решила неправильно. Но это - мой выбор. И только мой. Я люблю его.

Когда я любила, я оставалась..., - прошептала Кверра, - а ты уходишь...

Ты осталась, но ты обрекла себя на смутное... ты не приняла крыльев - того, что должна была принять. Прости меня, Кверра. И благодарю, - она резко развернулась и пошла прочь...

Фиа... - Кверра медленно упала на землю, уже хранящую раннюю осеннюю прохладу, и уронила голову на грудь. Ее душили глухие сумрачные рыдания.

Кто-то поднял ее, и она, опираясь об эти теплые твердые руки и вскидывая глаза, увидела лицо мужа.

Хорошая моя, - он обнял ее слабое безвольное тело, - отпусти ее. Она вернется...

Она не вернется...

...

Ночь. Подожди,

Засыпать не спеши.

Сыплют дожди

В зазеркалье души.

Фиона упрямо поднималась, напевая старую песенку, которой научила ее Кверра давно... Ах, как давно... И эта незамысловатая мелодия придавала сил, и воздух казался легче, и звезды не скользили под ступнями, и ветер приносил терпкий запах опавших листьев с далекой земли.

Фея, мечта,

Ты по звездам идешь.

Здесь - красота,

Здесь ты крылья найдешь.

Черный дракон

У тебя на пути?

В стаю ворон

Ты его обрати.

Или печаль

Задрожит у лица?

В звездную даль

Вьется путь без конца.

Нет, не грусти.

Только феям дано

К звездам идти,

Видеть свет, где темно.

А дальше - история обрывалась, и Кверра сама дописывала ее, следуя каким-то внутренним ощущениям, своей памяти, своей боли.

Фея, ты - сон,

Только звездам не верь.

Черный дракон -

Твой прирученный зверь.

Пусть вознесет

К небесам он тебя

Сквозь тьму и лед,

Твое сердце губя.

Но ничего

Ты ему не скажи.

Когти его -

Для дрожащей души.

Будет в ночи

Разрывать ее он.

Фея, молчи,

Он - не друг, он - дракон.

Ночь, синяя, густая, словно осязаемая пальцами и губами, чуть горьковатая, клубилась, и эфемерные прозрачные огоньки вспыхивали вокруг. Красиво... Призрачно... Фиона распахивала глаза, удивленная, немного озябшая на холоде струящегося пути. Вдруг вокруг нее зашевелилась тьма, она забилась, неровно поддрагивая, вытягиваясь, приобретая смутные очертания чудовища. Сильные кожистые крылья, черная чешуя, сверкающая металлическим блеском, ало-янтарные глаза... Вот почему так сочиняла Кверра! Она это видела!

Дракон изогнулся. Фиона застыла, испуганная улыбка коснулась ее губ, она повторила строчки стихотворения, и тьма взвилась множеством черных птиц... Их скомканное дыхание задело ее белое платье и рассеялось...

Он - не друг, он - дракон...

Что-то болезненное кольнуло ее в самое сердце. Филипп... Вот почему Кверра всегда сравнивала его с драконом. Она считала его бессердечным...

Впереди мелькнула неясная фигура, и плащ развевался ветром, будто черные крылья.

Филипп! - Фиона ускорила шаг, и все печальные мысли погасли внутри нее, - Филипп...

Если бы он был на земле...

Там, на земле... Там хмурый и безразличный остался сад... Разве может этот сад жить без своего оглушающего безмолвия? Без своих беспорядочно разбросанных по аллеям скамеек? Без осыпающихся с усталых ветвей листьев? А там, за черной оградой, раскинулись холмы, и холодная влажная земля проглядывает сквозь слабые пучки пожелтевшей травы... И шуршит ветер, перебрасывая осеннее старое золото в тоскливой одинокой игре... Там, на земле... На далекой земле...

Если бы он был на земле, он бы услышал, он бы обернулся, и теплая улыбка заиграла бы на его губах. И лицо смягчится, и лед в глазах обернется расплавленным серебром...

Филипп...

Но здесь, на звездной бесконечной дороге, пустота, черная, засасывающая, безвоздушная, забирала в себя все звуки - слово, биение сердца, вздох. Она окружала, заставляя не верить, она сплетала вокруг оклика непроницаемую сеть-клетку, она жаждала, как возвращающийся из долгого странствия путник...

Он не услышал...

Филипп...

Фигура в черном плаще упрямо и целеустремленно поднималась, и ветер тревожил черные крылья...

А дракон обращался в ворона, в мудрую птицу с ало-янтарными глазами. В стража истины. Покорившего вечность. Но вечность, неподвластная и непостижимая, обретенная, растворенная в миге вечность не любит нарушающих ее законы. Не любит и не прощает. Поэтому покорившие вечность обречены на скитание по мирам и безмирью, по времени и безвремени, по именам и безыменью...

Не потеряй

Золотого тепла.

Шагом за край -

И лети без крыла.

Так закончила балладу Кверра. Когда-то...

Там, где солнечный свет сладок на вкус...

Свет ударил в лицо, резанув по глазам, яростный, непокорный. И идущая впереди фигура Филиппа растворилась в этом радостном и великом сиянии, будто сгорев, будто обратившись в тонкий призрачный листок пепла.

И звезды стали впиваться в босые ступни, словно ножи, и болезненно теребить колючей прохладой кожу. И дорога стала круче, и труднее оказалось дышать. И терялась отчего-то надежда, поверженная после стольких мгновений нечеловеческой борьбы. И почему-то свет солнца, сжигающий как до костей, не давал тепла. Фиона гиблым взглядом окинула свои окровавленные стопы и, прикрыв от разрушения глаза, шагнула в этот яркий поток.

Лучи пронзили ее насквозь, разорвали на сотню частей ее уставшее тело, распиная его на удивительных синью небесах. Сердце задрожало, цепляясь за последний миг существования, и кровь текла неровно, застывая на перекрестках артерий, вытягивая к горлу золотую нить, завязывая ею косточки и нервы, стягивая все туже узелки. Кто-то, какая-то неведомая сила медленно отрывало его от своей хозяйки. Хотя... хозяева ли мы своим сердцам?

И вдруг оно замолчало. Истерзанное. Брошенное на золотую чашу весов. Мягкое. Созданное для булавок. И лишь кровоточили оборванные сосуды над пустотой... Пустотой под саднящими ребрами... И кровь капала медленно. Кап... Кап... Кап... Как время. И терялась в беззвездности. Умирая.

Больно.

От боли помутнели глаза, их предательски застлала соленая влага.

Но потом вдруг все исчезло. И боль. И слезы. И воспоминания.

Фиона подняла тяжелые веки и сделала шаг по ровной дороге, мощенной золотыми пластинами. И стало неимоверно легко и ясно. Свет... струящийся вокруг, проникающий сквозь мысли...

Там, где солнечный свет сладок на вкус... есть дворец, прекрасный, сияющий. И солнце льется сквозь цветные витражи стекол и ослепляет поднявших на него глаза. Ибо солнце там - совсем рядом...

Девушка в белом трепещущем платье осторожно ступала по сверкающим ступеням в огромный зал. Там стояли заветные весы. У стены над весами возвышалась три молчаливые фигуры в неясных плащах с капюшонами. Вдоль цветного окна пролетела черная птица и исчезла, устремившись вниз... А по коридору где-то рядом, за тонкой стеной, послышались удаляющиеся уверенные шаги и шелест. Крыльев?...

Она полетела на землю? - с опаской поинтересовалась Фиона, указывая на птицу.

Фигура в центре безмолвно кивнула. И немного помолчав, сказала гулким ничего не выражающим голосом:

Добро пожаловать. Хотя ты пришла раньше срока. Ты решила, что выбрать? - широкая рука балахона обвела золото весов, и в одной чаше появилась легкая прозрачная искрящаяся серебром дымка-плащ, а в другой - сердце. Ее сердце...

Оно еще билось, синеющее мелкими коронарными сосудиками, еще не мертвое, но уже не живое. И алое марево крови наполняло чашу до краев и стекало вниз, на чистый золотой пол, обращаясь в поверженные лепестки цветов...

Фиона протянула руку, подавив испуганный вздох, но отшатнулась, закрывая глаза, чтобы не видеть. Не видеть жуткие равнодушные статуи, не видеть неподвижные чаши весов, не видеть своей крови, не видеть крыльев, которые так рвались на взлет.

Ты решила? - повторила статуя громче и величественнее.

Фиона молчала, до боли закусив нижнюю губу.

Решай, - сказала другая фигура.

Что-то смутно знакомое скользнуло по ее лицу, и она в удивлении, в терпком застывающем удивлении подняла на нее глаза.

Помнишь, если выйти ночью на веранду, и под ногой скрипнет половица, около ступени, помнишь? И рассеянный свет садовых фонарей, как паутина, будет виться между переплетенными ветвями? - капюшон упал на плечи, открывая бледное усталое лицо с глубокого серого цвета глазами.

Кверра... - прошептала девушка, - Я помню...

А помнишь, какое багряно-медовое ласковое чудо стелилось по холмам на закате, и мы ходили купаться...

Да, - подхватила Фиа, - и плели венки...

И танцевали... Как феи... Ты грустишь? Не грусти. Только феям дано...

Видеть свет... - тоскливо продолжила Фиона, - Терпеть... Верить... Только не верится больше... Ты ведь тоже больше не веришь, Кверра?

Сестра печально улыбнулась. Так, как улыбалась только она - одними глазами и лишь слегка-слегка, робко кончиками губ. Будто улыбка, как звездный призрачный луч, коснулась лица и исчезла, растворившись в ночной дымчатой мгле.

В тебе должна остаться вера, Фиона. В тебе. В твоем сердце. Посмотри на него. Оно еще бьется, слабо, но бьется и дышит. Оно жаждет жизни. Она жаждет памяти. Ибо только в памяти прошлое может существовать в настоящем. Смотри, Фиона. Ты видишь на нем кровенеющий след? Он тянется алой ядовитой змеей от основания к конусу. Видишь? Это рана от булавки. Она еще поверхностна. Ты даже не знала о ее существовании, не знала, но тревожно чувствовала, не так ли?

Кап... Кап... Падала кровь, как слезы или звезды...

Кто нанес тебе эту рану, Фиона? И я, и ты знаем ответ. Рука, вонзающая булавку, не дрогнула. И не дрогнет, чтобы вонзить ее глубже. Пока не так больно, может быть, стоит остановиться. Вернуться?... Предательство и растоптанные, будто цветы, надежды убьют тебя. А там, внизу, мы ждем тебя. Мы тебя любим. И это - как рассвет, как единственный вздох, как ветер, гуляющий внутри шелковистых летних лугов, как река, как истина...

Неужели ты так долго и мучительно шла, чтобы вдруг разорвать все нити и возвратиться? - жестко произнесла вторая фигура, скидывая с лица капюшон.

Филипп? - спину выгнула отчаянная боль между лопаток, зарождаясь глубоко-глубоко, но, казалось, что она просто спала, а теперь очнулась от тяжкого забытья, забилась, запульсировала, зажгла кожу.

Почувствовала? - поинтересовался Филипп, - почувствовала, как плечи твои желают и ждут крыльев? Это как тоска, как жажда крови или жизни. Это - внутри тебя. Ты не уйдешь от этого. Ты станешь мудрее и сильнее. Обретя крылья.

Но потеряя сердце? - мягко и тихо спросила Кверра, пристально и печально вглядываясь в стальное лицо.

Сердце? Вы ошибаетесь, Кверра. Сердце - это не благо, это - проклятие. Оно лишь мешает. Без него свободнее. А свобода... Свободу не заменит ничем, хмельную, лучшую, вечную...

Свободу? Крылья - это не свобода. Это долг и мораль, - возразила Кверра, качая головой.

Фиа, - почти нежно сказал Филипп, - С присутствием веры приходит отсутствие силы. Веры в человека, силы как свободы. Если ты вернешься без крыльев, от тебя останется лишь тень... Рожденная летать погаснет на земле.

Наши тени обгоняют нас, когда мы идем под фонарями, - проговорила Кверра.

Фиона опасливо подошла к весам и дотронулась дрожащей рукой до серебристого плаща. Мягкий и легкий, он холодил пальцы, он льнул к ладони, он приносил ясность.

Кап... Кап... Лепестки, кружась, опускались на золотой пол.

Неужели ты не хочешь сохранить память? - с грустью прошептала сестра.

Сердце в чаше в последний раз толкнулось, и лепестки, подобно белому сверкающему водовороту, взвились у ног Фионы, поднимаясь вдоль шелкового подола платья, задевая щеки и губы, наполняя снегом распахнутые глаза.

Она перевела взгляд с одного близкого человека на другого.

Ты выбрала? - спросила самая высокая фигура.

Да. Кто ты?

Равновесие. Так какой твой путь?

Девушка вскинула голову и твердо и ровно посмотрела на безликое Равновесие. Рука ее все еще теребила крыло.

Крылья?

И сердце задрожало, изменяясь, обращаясь в белую птицу...

Что это? - удивилась Фиона.

Твое сердце. Оно вернется на землю без тебя.

Остановитесь! - рука отдернулась, метнувшись к груди, - Я не желаю выбирать. Я обрету крылья и сберегу сердце.

Тогда ты умрешь. Они разорвут тебя на части. Ты не сможешь...

Смогу.

Взлетев, ты камнем упадешь вниз, ибо сердце притянет тебя к земле. Не спорь с Небом. Еще никому не удалось его переспорить.

- А мне удастся, - упрямо проговорила Фиона, и глаза ее зажглись особенным чудесным блеском.

Неужели ты хочешь выиграть эту игру у Неба? - хотя лица под капюшоном не было видно, в голосе чувствовалась ледяная насмешка, - Твоя сестра не смогла. И ты не сможешь. Никто не сможет.

Фиона легкомысленно пожала плечами.

Тебя предупредили, что ты обрекаешь себя на гибель, - Равновесие отошло в тень стены и застыло, как каменное изваяние.

Кверра посмотрела на Филиппа, взяла с чаши трепещущее птицей сердце и протянула его сестре. Филипп набросил ей на плечи серебряный плащ.

И все слилось перед глазами... Внутри что-то взорвалось на тысячи мелких сияющих осколков. Фиона покачнулась и медленно осела на золотой пол в вихре белых лепестков...

Она очнулась, приподняв чугунные болезненные веки. Взгляд ее утонул в бесконечной сини уходящего вверх купола.

У неба нет дна. Как у пропасти...

Тонкие пальцы перебирали нежную материю лепестков, сминая их небрежную чистоту. За плечами шелестели крылья... Серебристые крылья. Тяжелые. Дарующие свободу. Отбирающие прошлое. Но в груди толкнулось неровно сердце, и Фиона вспомнила... Вокруг запястий и щиколоток будто застыли ледяные кандалы, и лед оседал на окровавленных ступнях, скользя на зеркально-гладкую поверхность пустого зала.

В висках вдруг запульсировали серебряные колокольчики, заставляя подняться и пойти. Фиона вздрогнула от предательски пронзающей все тело боли, но попыталась встать. Колени подогнулись, и ангел упала, безвольная и разбитая. Чтобы подняться снова. Стискивая зубы, она медленно направилась к незамеченной сначала двери.

В широком коридоре она влилась в шелестящий поток других крылатых вместе с ними пошла по проходу, поднимаясь на носочки, выглядывая среди бесчисленного множества крыльев... Его...

Поток стал распадаться на более мелкие, коридор разветвлялся, пока Фиона не осталась одна. Она прислонилась для опоры к стене, обхватив себя руками. Ее всю затрясло от слабости и напряжения, и она беззвучно заплакала.

Шаг. Другой. Четкий. Без сожаления. Без растерянности. Без возврата. Уверенный. Вперед. Так надо. Шелест крыльев в такт шагам. Без сердца. Без внутренней борьбы. Без раскаяния.

Фиона подняла глаза и бросилась вслед за Ним...

Каждый шаг - по лезвию. В кровь.

Каждый вдох - судорожно. В беззвездность.

Каждый удар сердца - болезненно. В последний раз.

И крылья не давали спокойствия или дерзости. Только тяжесть, непосильную смертельную тяжесть. Она бежала, борясь за дыхание. Бежала, подгоняемая усталым дрожанием истекающего кровью сердца.

Филипп! - хотела вскрикнуть она, но из горла, стянутого цепями безжизненного холода, вырвался лишь хриплый шепот, - Филипп...

Он не слышал. Он не обернулся. Он шел...

Она видела его черные крылья...

Коридор обрывался золотым краем над клубящейся темной синевой. Черный ангел остановился над краем на миг, погружая отсутствующий взгляд в бездну. Крылья качнулись, устремляясь на взлет.

Подожди, Филипп! - она схватила его за предплечье прохладной дрожащей рукой, - Подожди, не улетай! Без меня... Мы полетим вместе...

Он оглянулся, и рука ее непроизвольно разжалась. Ее будто пригвоздили к месту его стальные пустые глаза.

Кто ты? - и голос звучал глухо и равнодушно.

Фиона, - слабо зашевелились ее побледневшие губы, - Ты... ты не помнишь? Ты ничего не помнишь?

Нет, - тускло отвечал он, - Здравствуй, Фиона.

Ты не помнишь... - она опустила голову, словно убитая.

Память, - лицо его не изменилось, каменное, безразличное, - память сковывает движения и умертвляет. Не помни. И будешь свободна. Не помни. Лети, ангел. Ты ведь крылата.

Он взвился в синь, открываясь ветру и небу, улыбаясь в сознании своей легкой строгой свободы.

А она осталась одна у золотого края, покачнувшись, как вырванный с корнем цветочек. И сердце внутри нее болело, и рука, вонзающая булавку глубоко-глубоко, до самого основания, не дрожала. Неужели все оказалось обманом? Неужели эта счастливая глупость, в которой она находилась последние месяцы, строила ложь на лжи? Неужели Кверра была права?...

Она вскинула пальцы, пробуя рукой воздух, и ветер, будто земной, теплый, пахнущий прелой осенней листвой, манил, ласкал кожу, скользил меж крыльев.

Она шагнула с золотого края и, задержавшись где-то между временем и пространством, взмыла вверх.

И где-то на пике будораживающего полета сердце ее не выдержало. Разорвалось, истерзанное предательской булавкой. И кровавое пятно растеклось по ее белому платью.

И не осталось ничего. Ничего, даже боли, даже любви, даже ненависти. Только пустота. Бездна внутри. Черная. Слепящая. Беззвездная.

И не осталось сердца...

Ее полоснуло, словно ножом. Слезы застлали глаза, а руки и крылья больше не обладали силой.

Поверженная словом, растоптанная, как роза под сапогом, она не хотела... жить... умирать... верить... Ничего не хотела. Будто кто-то ударил ее. Предательски сильно. Обнимая и одновременно вонзая нож под лопатку.

Она падала, как тряпичная кукла, камнем на землю. И поникшие крылья были мертвы...

Фиона! - закричала Кверра, бросаясь к ее телу, - Фиа...

Рука девушки поднялась и коснулась щеки сестры. И тут Кверра заметила, что пальцы Фионы в крови, что в крови ее платье, что рука холодная, как у покойника.

Веки дрогнули, открывая потемневшие от горя глаза, и она прошептала слабо, бледнея от боли и непослушного ощущения безысходности, а алые капли струились из раны на груди, пятная крылья и падающие с неба белые лепестки...

Почему те, кто нам дорог, уходят так безнаказанно?

Фиа, девочка моя, - Кверра прижала к себе сестру, - Уходят безнаказанно те, кому мы верим, кого мы можем простить. И мы прощаем... Не верь больше. Ни словам, ни сердцу...

У меня больше нет сердца. Слышишь, оно не бьется...

Слышу.

Реальность стала расплываться перед глазами Фионы, она вздрогнула, борясь с забытьем, хрипло дыша. В последний раз.

Поговори со мной, Кверра. Мне нужно слышать твой голос...

Я не должна была рассказывать тебе о том дворце, где солнечный свет...

Сладок на вкус? Ты солгала мне. Он горький. Обжигающе горький.

Печальная сомневающаяся улыбка тронула губы Кверры. Сестра не разучилась спорить. Пальцы гладили ее по голове, как маленькую девочку, принося успокоение и мир.

Значит, у нас с тобой разное мироощущение...

Было, - горько продолжила Фиона и почувствовала, как тревожно сжались руки, перебирающие ее волосы.

Кверра не стала возражать: "Не говори так! Не нужно...". Она знала, что исход предрешен. Она никогда не лгала. Она лишь порывисто вздохнула, но слезы, поднявшись от самого сердца, катились у нее по щекам.

Ты была права, Кверра. Прости меня...

Это ты меня прости, - всхлипнула Кверра, крепче обнимая сестру, - Нужно это прекратить. Нужно разбить эти весы, это Небо, этот выбор. Мы умираем, делая выбор...

Фиона покачала головой.

Нет. Мы приняли Игру. И должны играть по ее правилам. Тот, кто нарушает, покидает Мир.

И мы проиграли, - глухой нервный смешок вырвался у Кверры, - понимаешь, мы проиграли у Неба...

У него невозможно выиграть...

Кверра почувствовала, как каждое слово дается с трудом, и прошептала над ней:

Молчи... Слышишь, как падают на траву листья?

Слышу. И не забуду.

Тело ее в руках сестры расплывалось, становясь призрачным, чужим, холодным.

Я люблю тебя, - услышала Кверра шелест ветра у своей щеки и, уронив лицо в ладони, беззвучно заплакала.

Почему те, кто нам дорог, уходят?...

Сжигая наши сердца.

Фиону убил обман. Предательство. Растерзанная надежда. Разбитое вдребезги чувство.

Неужели только мы можем верить? Верить, не жалея себя. Не жалея так, что умираем, когда нашу веру разрывают на части, распинают, отрицают. И потом называют ее излишней впечатлительностью? Но, если мы поднимаемся, мы больше не верим... Даже Небу...

Кверра посмотрела на Небо.

Она знала, что делать. Для этого нужно было лишь подняться... Чтобы разрушить... разбить... победить...

Подняться Туда...

Чтобы защитить от выбора свое дитя...

Она пристально и почти ненавидяще смотрела на Небо.

И звезды стали ее глазами...