Сфандра : другие произведения.

Нулевой километр

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нулевой километр - начало всех дорог...


   1.
   Я с удовольствием исчез под тенью арки, встряхнул головой, отгоняя от себя настойчивый жар раскаленного июня. А ведь лето только собиралось перевалить за первую треть.... Покосился с тоской на радостную безжалостность солнца, бьющего в стекла, и бодрым шагом устремился к подъезду. Хорошо еще, что окна моего нового обиталища не выходили на солнечную сторону.
   В подъезде было темно и прохладно, как в уважающей себя постройке сталинского периода. Я посветил телефоном, пытаясь отыскать нужный номер на стопке почтовых ящиков. Привычка у меня такая - обязательно, проходя мимо, заглядывать в щель. По несколько раз в день даже. Люблю получать письма.
   - Здравствуйте, молодой человек, - что-то продребезжало прямо над ухом. От неожиданности я вскинул голову и ударился об открытую дверцу ящика, соседнего с моим. Сталь всеми своими неровностями облупившейся синей краски основательно впечаталась в щеку, - а что это вы тут по чужим ящикам лазаете?
   Во тьме обрисовались очертания местного поборника справедливости. Полноватая старушка в ситцевом блеклом платье и платке на седеющей голове упорно глядела на меня, как на преступника. За руку она держала девчонку лет семи. Та совершенно растеряла интерес к окружающему миру, периодически хлюпая носом и потирая свободной ладошкой глаза. Видимо, что-то с бабушкой не поделили. И девчонка явно вышла не победителем из этого противостояния.
   - Так не по чужим, - ответил я, заметив, что в ящике что-то белело. Невозмутимо достал ключ и извлек открытку, посветил телефоном. "Дорогие Алеся и Костя!..". Ага, ясно, запоздавшее поздравление...
   - Так вы из шестнадцатой? Там ведь Алеся Цветкова живет, - запротестовала бабулька, угрожающе хмурясь.
   - Она моя сестра. И уже больше не Цветкова, а Вершинина.
   - А...
   Я усмехнулся, взял поудобнее сумку с вещами и поднялся на пятый этаж. Последний. Вот ведь разговоров будет сегодня на лавочках, думалось мне, в шестнадцатой новый жилец да такой невоспитанный, даже не попрощался, вот молодежь нынешняя... ай-ай-ай.
   На третьем этаже меня сквозь железную дверь нервно облаяла собака, на четвертом, едва я направил свои стопы по лестнице, кто-то завозился у глазка, потом дверь приоткрылась, и очередная любопытная старушка проводила меня взглядом. На пятом все казалось на удивление спокойным. Я повертел ключи, без труда открыл два хилых замка и вошел в квартиру, которая на ближайший месяц должна была стать моим домом. У ног мелькнуло что-то черное, глянцевое и мяукающее.
   - Ага, значит, тебя я должен кормить, так? - попытался погладить животину, но это совершенно асоциальное и заранее неблагодарное создание изогнулось и исчезло из-под моих пальцев, предварительно что-то на меня зашипев. Хорошо, что не оцарапав. А как я потом убедился, когти у нее были острые.
   "У нее нет имени, - написала мне Алеся в письме, вложенном вместе с ключами, - Уже полтора года, как нет. Просто имя - это очень важная составляющая судьбы. Имя должно родиться, врасти красными корешками в образ, в плоть, стать отражением существа. Вот посмотришь в ее глаза - и тебе ничего не придет в голову. Поверь. Я смотрела. Часто. Много. И безуспешно. Она - словно рождена из пустоты и безвременья. Ей не нужен этот мир. Я так и не разгадала, чего она хочет....За это я, наверно, и люблю ее...".
   Алеся избаловала свою кошку. Та абсолютно не считалась ни с кем, кроме себя, могла разбудить меня (что часто она и делала) в пять утра, словно звала смотреть на рассвет, а мой безжалостный сон на своей потрепанной шкурке прочувствовал ее особую страсть к рассветам. Я злился, вставал, брел за черной бестией на балкон. Но никогда не жалел о том, что проснулся - так завораживало увиденное.
   Безымянная была похожа на свою хозяйку. Очень независимая и непредсказуемая, импульсивная и неласковая, насмешливая, дерзкая и только изредка - сентиментальная, нежная и мягкая. Я никогда не знал, когда Алеся плакала. И еще она никогда не жаловалась. Только подтрунивала надо мной, смеялась, советовала - лишь тогда, когда ее советы были нужны. И еще я считал ее счастливицей. Во многом ей везло.
   Последний раз мы виделись с ней лето назад, когда она приезжала на бабушкин юбилей. Тогда я ее не узнал - так она изменилась за три года.
   С Алесей, моей двоюродной сестрой, разница составляла семь месяцев и четыре с половиной вечности. Мы довольно хорошо дружили, вертелись в одной компании, но пути разошлись, когда она поступила в университет на журфак и уехала сюда, в чужой город, за пятьсот километров. Я остался в своем захолустье - учился в местном политехе, косил от армии, собирал горстями хвосты, сдавал провальные сессии, курил с друзьями травку - терял утекающее белым песком сквозь пальцы время. Иногда уходил в забытье всемирной паутины, очарование онлайн-игр и безнаказанность общения в чатах. Часто разговаривал по аське с Алесей. Она рассказывала мне о своих делах. В какие-то вечера на нее накатывала усталость, тоска, что-то неуловимо прекрасное, но тревожное и не дающее ей покоя. Она несла какой-то бред и говорила, что ни один человек не может понять ее. Я потом перечитывал логи - это был удивительный, красивый... бред...
   А потом мне вдруг пришло письмо с известием о том, что она выходит замуж, а через два дня - посылка с ключами от квартиры. "Марк! Выручи меня, братец. Корми мою кошку и поливай цветы на балконе. Я очень не хочу узреть их высушенные трупики после приезда". Это было так похоже на Алесю: выйти замуж, не предупредив никого из родных, даже собственную мать, а потом подорваться в свадебное путешествие.
   Я с восторгом ухватился за предложение сестры и рванул в чужой город, как в чужую реальность - прочь от долгов, которые остались на осень после весеннего семестра, от наставления родителей, от нынешней чересчур назойливой подружки Юли. Просто хотелось перемен.
   Я прошел по коридору, как на разведке по малознакомой местности. Ага, ванная, туалет, кухня, две комнаты, даже кладовка нашлась. За мной по пятам следовала молчаливая кошка. Мне показалось, что Алеся собиралась впопыхах. Вещи в спальне были разбросаны, постель абы как заправлена, на компьютерном столе в хаосе лежали какие-то бумаги. На холодильнике оранжевая записка, прилепленная магнитом-фотографией, с инструкцией по кормлению Безымянной и заманчивым обещанием: "Открой и найдешь то, что скрасит твое пребывание. Целую, Алеся". Вгляделся пристально в фотографию - луговая зелень, пронизанная тонкой изысканностью живокости и призрачными пятнами звездчатки. И где она нашла такие луга, подумал я, открывая холодильник. В морозилке лежали пачка пельменей и ведро мороженого. Ммм... знает, что я сладкоежка.
   Хотелось пить. Я обнаружил банку с чаем - вновь с оранжевым напоминанием, исписанным ее неровными буковками. Такие же бумажки были наклеены на сахарницу, чайник, монитор, зеркало в ванной "Улыбнись:)", телевизор, бумбокс, выключатели "Включи меня:)" и далее по списку. После осмотра кухни я завалился спать, дабы переждать нещадную жару, а потом решить, чем заняться.
   Проспал я до самых сумерек - прямо на прохладном полу под окном. Проснулся от того, что хочу курить. Вышел на балкон, дрожащей рукой теребя сигарету. С наслаждением затянулся, чувствуя такую необходимую горечь во рту, пропуская сквозь закопченное долгими дымами горло такую пьянящую гарь. Голова слегка закружилась. Я расправил плечи, отталкивая от себя липкую слабость в ногах. Не курить пять часов для меня теперь стало истинной пыткой. От которой можно было сойти с ума. Или убиться плоским камнем, бросившись на стену. И в этот момент - держа желтоватыми табачными пальцами тонкий белый стволик, от которого, казалось, зависело верное жизнеобеспечение, стоя под жарким июньским ветром, пробуя на язык дым - мне было плевать на странную тупую боль в измученных огрубевших легких, возникающую иногда по ночам. "Это потом, это будет даже не завтра, а через сто лет, а если и завтра..., - успокаивал я себя, - я ведь живу сегодняшним днем...".
   Летние сумерки затягивали глубокой густой синевой, чуть прозрачной, волнующей. Я слегка улыбнулся. В такое время я жалел, что Юлька осталась за пятьсот километров...
   Вся эйфория развеялась, едва я увидел поникшие за день, изжаренные солнцем стебли петуний, которые так лелеяла Алеся. Они легли, безвольно увядшие, неприятные, серо-зеленые, свешиваясь жалкими плетьми по стенкам горшков.
   - Черт!.., - я судорожно выбросил сигарету и стал искать источник воды. Большой глиняный кувшин с широким горлом стоял тут же. Я попытался поливать аккуратно, чтобы не размыть потрескавшуюся землю, но кувшин явно не предназначался для таких манипуляций, вода расплескалась, я вымок до нитки сам да еще облил весь балкон и прохожих внизу, - Она меня убьет...
   - Убьет, - подтвердил кто-то, - и не только она.
   Я скосил глаза на говорившего. Растрепанный паренек усмехнулся, смотря вниз с соседнего балкона, потом указал мне рукой на землю. Я высунулся тоже, но тут же поспешил исчезнуть из поля зрения двух мокрых девушек, которые мне что-то гневно кричали, не гнушаясь крепкими выражениями.
   - Сергей, - представился незнакомец, - а цветочки в порядок-то приведи.
   - Марк, - ответил я и скрылся на кухне, ища обычную пластиковую бутылку. Пусть это и покоробит эстетические представления Алеси о том, как нужно изящно ухаживать за цветами, но зато это гораздо удобнее! Вернувшись, я опять наблюдал Сергея. Он долгий миг смотрел куда-то вдаль, а потом, заметив меня, улыбнулся.
   - Она нарисовала их, чтобы они расцвели.
   - Нарисовала? - не понял я.
   - То, что она рисует, обязательно реализуется. Пиво будешь? Заходи.
  
   2.
   С холодным пивом в летнее пекло может сравниться разве что крепкая сигарета, выкуренная впервые за сутки.
   - Так Алеся замуж вышла? - расспрашивал Сергей, открывая бутылку и протягивая ее мне, - А за кого?
   - Да вот. Прислала письмо, пишет, что вышла. За какого-то Костю. Кто он - не знаю.
   - На курсе с ней учился, - сказал собеседник, - Хороший парень. Любил ее очень, письма ей писал, смски, звонил...
   - Ай, - я вспомнил, что мой телефон так и лежит в кармане отключенным, - Извини...
   Высветилось приветствие, два неотвеченных вызова от мамы и три смс-сообщения - от Юли, от оператора и от Кольки, с которым мы еще со второго класса дружим.
   - Звоночек сделаю, а то вырубил его, чтобы спать не мешал, - объяснил я, - Да, мам. Ага, все нормально, доехал. Да. Спал просто, поэтому не отвечал. Хорошо. Понял. Ага. Обязательно. Пока!
   Потом набрал короткое "Доехал. Все норм" для Юльки. Отправить. Отчет о доставке удалил и убрал мобильный в карман. Друг и подождать может. Потом перезвоню.
   - Ну, тогда за новую семью, - провозгласил Сергей, пригубив из бутылки. - Эх, хорошая ночь будет.... А то эта жара достала. Да и вообще солнце - вещь мерзкая.
   Мне все более интересным казался этот сосед, который знал об Алесе явно больше меня, но не знал о том, что она уехала, и о ее новом качестве. И удивительного цвета были его глаза - раскаленного камня, мрачного вишневого дерева, карие, отливающие закатом.
   - И чем будешь заниматься? - спрашиваю я его, прощупывая возможные варианты времяпрепровождения в этом городе. Сергей снова улыбается, хотя я чувствую - он серьезен, немного обманывает меня своей улыбкой. Зачем только?
   - Ночью такие дела кипят, - отвечает он, - Можно в Сеть залезть - сам понимаешь, около полуночи всегда куча людей в Инете. Можно - пойти побродить куда-нибудь. На реку, например. А вот в пятницу вечеринка будет здесь, у меня. Заглядывай. Приглашаю.
   Лишь к трем я вернулся в свое жилище на облюбованный кусочек старого паркета. Мы долго сидели с Сергеем, разговаривая о городе, людях, Алесе, ее полудикой кошке. Он поведал мне, что это не Алеся ее нашла, а кошка - Алесю, поднялась прямо на нужный этаж, села у двери в квартиру и все. Очень умная зверюга, пусть и не всегда воспитанная.
   О да... про воспитанность.... Что-то пружинящее пушистое прыгнуло на меня. Я вскинулся в ужасе, ощутив негодование, непонимание и головную боль. Безымянная требовала еды. Но не в пять утра же!
   - Отстань, - пробурчал я, укрываясь простыней с головой, но это не остановило ее голод. Теряя скудные запасы терпения, она начала скрестись прямо над ухом, периодически пронзая ткань иголками когтей и задевая кожу. Ощущение малоприятное. Пришлось вставать, кормить ее, ложиться вновь - но это уже был не сон, а так, что-то потерянное между временем и пространством. Зато потом днем я наблюдал мирно спящий комок черной шерсти, - Сама спишь, а мне не дала, - прорычал я, теребя ее тельце. Молниеносным выпадом она оставила мне памятку - глубокую алую царапину на тыльной стороне руки. Никогда не думал, что меня будет третировать кошка...
  
   Ты проснешься от холодного ветра.
   Я тоже стала просыпаться от холода, веришь ли? От холода и от ударов сердца, что натягивает кожу над ребрами. Нельзя так биться, нельзя. Оно не дает мне спать....
   Ты проснешься, когда ветер коснется твоей щеки, струясь сквозь щели в створках окон, серыми пальцами отодвигая застежку форточки, вздыбливая полупрозрачное облако тюли.
   Серые пальцы. На них - капли тумана, собранные над городом. Капли серого дыма. Струи нового солнца.
   Я отыскала для тебя росы с летних трав, слетала еще до рассвета в потемки, в тяжелую гибкую ночь, на несколько месяцев назад - туда, где цвели васильки и призрачная живокость. Я пробежала по заповедному лугу, собрала в ладони живой воды и вернулась сюда, к твоему окну, в просыпающийся октябрьский мегаполис.
   А сорванная ромашка засохла в руке - негаданная, неразгаданная. И пальцы сжимают обгоревшую на желание спичку.
   Ты проснешься от холодного ветра, откроешь глаза за миг до оглушающей трели будильника. Если ты заводишь будильник, конечно..., ложась тогда, когда я лечу на заповедные луга с северным ветром. За час до восхода.
   - Странно, форточка открыта, - ежась от зябкого льда к окошку.
   Подожди, не закрывай...
   Здравствуй!
   Там солнце - несмело рождается над рекой, плывет кровью в стальной воде.
   Здравствуй!
   Там желтые маршрутки везут людей в центр. Я загадаю сотню и одно желание, стоя за твоим плечом.
   Здравствуй!
   Там темные пятна воды.
   - Ночью шел дождь?
   - Да, ночью шел дождь, - тихо отвечаю я.
   Серыми пальцами дотрагиваюсь до изменчиво тонкого оконного стекла, среди мерцающих струй вижу твое отражение.
   Ты смотришь на город.
   И закрываешь форточку.
   А холодный ветер в расшитом батисте будет сидеть на подоконнике, улыбнется, теребя бантики на косичках, и поприветствует тебя, тихо-тихо говоря: "Здравствуй!".
   А в руке у ветра будет спичечный стебелек засохшей ромашки...
   Нехорошо читать чужие дневники, но удержаться я не смог. Алесин дайр лежал на столе, на ворохе бумаг. Я бы и не открыл его, если бы случайно не задел, а он упал и распахнулся именно на этой странице. 23 октября. Никогда не догадывался, что Алеся может так писать. Как же она, наверно, любила этого человека... Костю...
   Звонок в дверь оказался болезненным, резким и совершенно бестактным.
   - Пошли. Покажу тебе Сумеречный город, - за дверью стоял Сергей. И снова меня не испугала, но насторожила его странная улыбка. И вишневая карь его глаз под беспорядочной шапкой волос.
   - Эта квартира сдается квартирантам, но сейчас пустует. А вот эта дверь ведет на чердак. Как-нибудь надо сходить. А вот здесь, - продолжал он, когда мы спустились на четвертый, - живет Пелагея Михайловна, склочная старушка с каменным лицом. Еще войну видела, обитает здесь с момента сдачи дома - аж с далекого 50-ого года. Периодически прибегает с криками: "Вы меня топите!". Просто скучно - внуки-дети разъехались, делать нечего. А здесь живет молодая семья - муж, жена и двое пацанят. У них один велосипед на двоих, и они ссорятся из-за него...
   Я бесцельно брожу по мокрому городу. Все больше ненавижу эту зиму. Это капающее с крыш нечто, бывшее когда-то строгими сосульками. Эти вечно протекающие сапоги. Этих толкающихся прохожих, которые смотрят лишь себе под ноги, чтобы не наступить в лужу. Я устала ловить их глаза. Глаз нет. Глаза - под ногами, в холодной грязной воде. Я брожу под пронизывающим ветром, он мокрым цыпленком лезет мне под ресницы, и я плачу. Я брожу, боясь возвращаться домой, боясь бесконечности усталой кровати и потолка над собой. Наверно, так начинается одиночество - от бродяжничества в поисках глаз...
   А в голове отложилась страница дневника сестры. Сергей рассказывал о людях, а я вдруг подумал о том, что они видели ее одиночество. Видели. И не замечали.
   А Сергей? Видел?..
   - А вот тут, за бордовой мягкой обивкой, Клавдия Семеновна растит свою внучку Верочку. Мать Верочки была врачом и умерла - заразилась какой-то дрянью от своих пациентов. А отец спился, и бабушка решила отгородить ребенка от общения с папой. Был суд, лишение родительских прав, назначение опекунства...
   Мы вышли в жидкие сумерки. Сергей выспался за день и теперь был бодр и оживленно предвкушал предстоящую встречу.
   - Сейчас мы находимся на проспекте Ленина, - голосом опытного экскурсовода продолжал он, - сейчас покажу тебе местный метрополитен...
   Все странные люди влюблены в трамваи.
   Я чувствовал - Сергей тоже влюблен. Может не признаваться, но...
   - А где ты учишься? - конкретный и внезапный вопрос вырос внутри меня впервые за сутки нашего знакомства.
   - В Меде. Медико-биологический факультет. Может быть, слышал?
   Я не слышал. Конечно, неизвестный факультет был под стать этому неизвестному мне человеку. Нет, он казался открытым, дружелюбным. Даже слишком. Но вязкое ощущение беды не отпускало меня. Я привык доверять своей интуиции, но все-таки жуткая сила тянула меня вслед за ним.
   Так ходят за своей тенью, скользящей под фонарем.
   Летняя набережная наполнилась людьми - парочками, троечками, семерочками. В основном это были люди от четырнадцати до тридцати, вышедшие под июньские звезды в поисках выпивки, знакомств и приключений.
   - Хе-хе, видишь девушку, вот брюнетку в лиловом, - говорил мой гид, - она все время представляется разными именами: Катя, Маша, Света, Аня. Забава у нее такая. А вот эта...
   Как в любой тусовке, здесь имелись свои завсегдатаи.
   Мы спустились к нижней террасе, где я был представлен друзьям Сергея.
   - Это Лаки, - я пожал руку светловолосому парню с кошачьими золотыми глазами, - Мы зовем его так, потому что он счастливчик. Это Тоха, - хмурый заросший тип стиснул мою ладонь. Я внимательно посмотрел на него. Проколотые уши, мятая черная футболка с какими-то изображенными на ней чудовищами, браслет, плетенный "кольчугой", оригинальная шевелюра. - Это Разноглазый, - а ведь у парнишки и впрямь были разные глаза - один голубой, а другой карий, - Это сердце нашей компашки, прекрасная Лерочка, - коротко стриженная блондинка выскользнула из рук обнимающего ее Разноглазого и отвесила шутливый книксен. - Мэри - наша упрямая воля, - девица отбросила окурок и протянула мне крепкую руку, - Цезарь, - а этого человека с удавьим взглядом я знал. Не лично, но мне о нем рассказывала Алеся, при чем отзывалась о нем не очень лестно - как о скользком и подлом типе.
   - Леонид, - худощавый и собранно-лаконичный Леонид представился сам. Я почувствовал, что он очень прямой и честный человек. Может быть, это было субъективное и неверное суждение, но обычно я нечасто ошибался в людях.
   - Андрюха, - продолжал странно улыбаться Сергей, кивая на едва перешагнувшего детство рыжего веснушчатого подростка, который все пытался научиться курить, кашлял дымом, задыхался, но выдавливал мужественную улыбку и вкладывал в рукопожатие всю свою твердость. - Эльза???
   - Да, душа моя, и я здесь.
   Сергей едва уловимо скривился, а я с удивлением посмотрел на невысокую девушку в широкой белой футболке и свободных шортах.
   - Я Эльза, - она натянуто улыбнулась мне, победоносно взглянула на Сергея и вскинула подбородок, - Ну, как, радость моя, у тебя дела?
   - Обхожу стороной сумасшедших русалок, - небрежно ответил он.
   - У тебя не очень хорошо получается, - заметила она, улыбаясь еще шире, потом пристально посмотрела на меня и отвернулась, откликнувшись на шутку Лаки.
   Всей компанией мы пошли в одно из открытых кафе, которые великим множеством раскинулись на раскаленных плитах набережной. Посидели. Лерочка танцевала - и одна, и с Разноглазым, потом с каким-то другим парнем, сидящим за соседним столиком. Мы с Мэри и Цезарем курили, глядя на черную Волгу. Тоха, Лаки и Сергей о чем-то оживленно спорили. Леонид слушал.
   - Ты еще не научился жизни? Она тебя еще не обламывала? - хмуро и агрессивно спрашивал Тоха, - Ладно Олегу, - он впервые назвал Лаки его настоящим именем, - он везунчик редкостный. И может утверждать, что Свет - наше все, но ты, Серый, меня удивляешь все больше. Ты не в детской сказке, здесь добро не...
   - Я не говорю о добре, - назидательно ответил Сергей, слегка наклоняясь к нему. Я заметил его сосредоточенное окаменевшее лицо и взгляд, направленный куда-то недостижимо далеко - вглубь себя. Он думал.
   - Ну, разве это принципиально, - немного протяжно и с чувством собственной значимости заявил Цезарь.
   - Видимо, да, - Мэри стряхнула с коленей пепел и вернулась за столик, заинтересованная яростным поворотом беседы.
   - Это несколько другие категории - добро и зло, - говорил Сергей, - а ты, Тоха, их ровняешь под одну гребенку. И еще - а кто сказал, что из-за того, что в жизни случился облом, произошло зло? А?
   - Хм, как говорил один мой друг: "Мир не справедлив, но прекрасен", - рядом со мной материализовалась Эльза. Она почти ничего не пила, лишь молчала, загадочно улыбаясь, и наблюдала за всеми нами, - Было приятно познакомиться, Марк. Счастливо!
   - Тебя проводить?
   - Я знаю реку, как свои пять пальцев. Не нужно. Если будешь у лодочной станции в районе Красного Октября, заходи в гости.
   - Но ведь там темно и страшно! Это глухие места!
   - Ты боишься темноты? - поддразнила она меня и, не обернувшись, зашагала прочь.
   - Не боюсь..., - сказал в пустоту я и присоединился к спору. Сам того не желая.
   - О! Марк. Ты как думаешь?
   - Не знаю, что вы, ребята, заморачиваетесь, но я считаю эти споры бессмысленными. Зачем ломать себе головы над тем, над чем уже было сломано столько голов. Свет-тьма - какая разница? Главное - результат. Эх вы, философы, - я был настроен скептически.
   - Ты не веришь?
   Надо было спросить - "во что?". Но я лишь передернул плечами.
   - Пойдем, - Сергей рывком поднялся, и я понял, что он пьян. А пить он не умел. А не умеешь - не берись. - Я покажу тебе кое-что.
   - Пошли, - все равно надо было бы и домой вернуться, а то такими темпами и утро скоро, - Пока, ребят!
   - Пока! Приходи еще! В пятницу будешь у Серого?
   Мы поднялись на проспект. Сергей тяжело дышал и хрипло смеялся.
   - Почему ты не веришь, Марк? - он заглянул мне в лицо. Его закатные глаза остановились на одном уровне с моими, а фонарный усталый круг рассеянно скользил по болезненно бледным щекам, - Уж ты-то.... Ты просто обязан верить!
   - Почему? - удивляюсь я, мне кажется, что это просто пьяный бред. Бред сошедшего с ума, - Ничего никому я не обязан! Я верю в эту реальность. Здесь есть только труд, везение, мозги и нужные связи. И все - больше ничего не работает. Нет в мире ничего абсолютного. Какая тьма? Какой свет?
   Он вдруг замолкает, трезвеет и растягивает губы в спокойной улыбке.
   - Ты видишь перед собой нулевой километр - начало всех дорог, - указывает мне на диск, вбитый в брусчатку, становится на него, прикрывая на миг глаза, хватает меня за локоть..., и дрожит, рвется невидимая нить, ночь вокруг сгущается, а потом вдруг что-то идет не так, мы бьемся о тугую резину, о холодную стеклянную дверь. О закрытую дверь.
   Я слышу, как матерится Сергей, а потом ноги подгибаются, и я сажусь прямо на камень. Рядом почти падает сосед.
   - Косяк.... Поползли домой.... В следующий раз...
  
   3.
   Я стоял на балконе и смотрел вниз, ссыпая пепел. По улице оживленно спешили по своим делам люди, мелькали желтые маршрутки, скользили под электричеством рогатые троллейбусы. Голова болела - от выпитого накануне, от недосыпа, от удара о что-то незримое и стеклянное и от непонимания, что же произошло ночью на площади за Вечным Огнем. Как я добрался до квартиры, я не помню.
   - Как ты относишься к весне?
   Я обернулся на голос. Сергей придерживает голову. Лицо похоже на смятый пергамент. Он болен, наверно. Пить не умеет....
   - Положительно, - отвечаю я, - люблю конец апреля. А ты?
   - И я люблю. Наверно, только весну и люблю. А остальное - ерунда...
   Долго молчит, наблюдая за тем, как я поливаю цветы.
   - А Лукьяненко любовь с цветами сравнивал. Красиво, да?
   - Угу, - соглашаюсь я, - И как Алеся их выращивает? Они же вянут...
   - Это у тебя вянут. А Алеся - сама цветок. Они чувствуют в ней свою. И хотят жить вместе с ней. И для нее, - он резко замолк, махнул рукой и ушел с балкона.
   Я вернулся в квартиру, с сомнением покосился на Алесин дневник и включил компьютер. Нехорошо читать чужие дневники. Ай-ай. Но можно ведь смотреть чужие фотографии? И где Алеся нашла эти березы, эти луговые холмы, эти сухие коробочки тюльпанов, крупный влажный клевер и дикую герань?..
   От созерцания такого великолепия меня оторвал звонок в дверь. Он был бесконечный, пронзительный, словно кто-то повис на звонке и висел, ожидая, пока не откроют.
   - Вы меня топите!
   Я не удержался и фыркнул.
   - Молодой человек! - голос Пелагеи Михайловны угрожающе задрожал.
   - Эх, ну проходите. У меня даже вода нигде не льется, - старушка бойко протопала по коридору, едва я отодвинулся от прохода, да так уверенно, словно она была здесь не впервые. Действительно везде все оказалось сухим, и соседка разочарованно вздохнула, удаляясь. На площадке послышалось шарканье, хлопок приоткрывающейся двери и ее возмущенный голос: "Сергей! Вы меня топите!".
   Я усмехнулся и понял, что хочу есть. А холодильник хранил гордую пустоту...
   Возвращаясь, у подъезда я встретил Верочку. Девочка что-то рисовала на асфальте цветными мелками, подняла на меня лицо. И глаза ее были грустными-грустными.
   - Привет, - сказала она и пожаловалась, - Жарко.
   - Да, жарко, - я присел на корточки рядом с ней, заглядывая через плечо на неровное желтое солнце, распластанное детской рукой по плавящемуся асфальту, - Я Марк.
   Вера улыбнулась и протянула мне алый мелок.
   - Нарисуй что-нибудь? А то Аня не вышла, а мне одной скучно.
   Я повертел мел в непослушных искусству пальцах. Когда я последний раз рисовал? Не помню.... Корявый венчик с кривыми разными лепестками расцвел под солнышком.
   - Еще листики надо для цветочка, - подсказал Вера, беря зеленый кусок мела.
   У меня в пакете таяли пельмени, жалкой лужей пачкая мне кроссовки.
   - Я пойду, Вера. Дорисуй цветок за меня...
   Я цветочек, живокость с луга. И есть люди, которые пытаются сломать меня. Они подобны ветру, они нагибают меня к самой земле, но я вопреки их безжалостной воле поднимаюсь, гибкая и упрямая. Им интересно сейчас. Они стремятся покорить меня, подчинить и увидеть мое разбитое тело и душу. Но я знаю, что потом, когда у них не получится (а я сделаю все, чтобы не получилось), они возненавидят меня... Я корнями своими ухожу глубоко в свою мечту, и я умру без нее, как она умрет без своей тайны. А твоя роль здесь?.. Ты вода... Ты губишь мгновением промедления...
   Нехорошо читать чужие дневники, но я никогда не претендовал на то, чтобы нимб жал на лоб, а от крыльев чесалась спина. Странно, что открылась именно эта страница.
   А вечером я почему-то попросил Сергея показать мне Волгу у Красного Октября. Мы спустились вниз мимо завода, частного сектора, какой-то военной базы. Темнело. Навстречу нам шли люди после купания, но пляж все же оставался довольно оживленным. Я снял обувь и собирался пройти вдоль берега прочь от багровых сожженных под солнцем тел, от разбросанных пакетов и бутылок, от излишне громкого хохота. Чувство чего-то, чего я не мог распознать, не оставляло меня, теснило сердце, сжимало горло. Чувство причастности к тайне. Только вот тайны я не видел. Она была настолько хорошо сохранена и спрятана, что я ее не заметил, когда подходил к ней...
   - Зря разулся. Здесь стекол полно, - предупредил Сергей, плетущийся за мной.
   - Скажи, Сереж, - вдруг произнес я, - а что вчера было?
   Он вздрогнул и как-то напрягся.
   - Ты в чудеса веришь?
   - Нет.
   - Ты бы рассказу не поверил. Значит, нужно было показать. Только не получилось...
   - Что показать? - не унимался я.
   - Мир, где есть абсолютные Свет и Тьма.
   - Ты здоров?
   - Здоров, - бросил он, обижаясь.
   На плоском синем камне сидела девушка. Чтобы высушить, она распустила волосы, и ветер перебирал мокрые пряди. Вся из углов - плечи, локти, колени, в темном трикотажном сарафане - она показалась мне знакомой.
   - Все-таки пришел? - и спрашивая, и констатируя факт, Эльза посмотрела на меня, слегка игнорируя Сергея, - И ты, душа моя, тоже?
   Я спокойно выдержал ее взгляд - спокойный холодный взгляд обычных голубых глаз, может быть, чуть более прозрачных, чем у остальных. И сел рядом, закатывая до колен джинсы и опуская стопы в черную воду.
   - Я боюсь этой реки, - вдруг сказал Сергей, даже не нам, а, наверно, самой реке, этой ночи, редким катерам, оставляющим звездные следы на зеркальной поверхности.
   - Почему? - спросил я, косясь на Эльзу. Она молчала, смотрела на свои руки.
   - Потому что мне кажется, что она хочет меня уничтожить, проглотить, сделать частью себя. Она тяжелая и ледяная. Сколько трупов в ее глубине...
   - То, что не можем понять, мы либо боимся, либо безнадежно любим, - тихо произнесла Эльза, вскидывая лицо. Мне показалось, или ее глаза стали серо-стальными, и в них содержался вызов? Что они не поделили с Сергеем? Не смогли определиться, сколько крови отдавать в общую любовь?
   Мне стало смешно. Я не романтик. Совсем. И вдруг я почувствовал - я ошибаюсь, здесь любовь не при чем. Здесь - что-то другое. Ведь любви вообще нет. Как явления.
   - У тебя есть на все объяснение и ответ? - с издевкой поинтересовался Сергей.
   - Это не так, ты же знаешь.
   - А на каждый ответ всегда рождается с десяток новых вопросов, - заметил я.
   - И снова ответы. И снова вопросы. И так по бесконечному кругу...
   Она посмотрела на нас обоих и усмехнулась, как неразумным детям.
   - Как говорили мудрые, путь к звездам лежит через тернии, - уверенно ответила она, - и звезды кажутся ярче, когда идешь к ним по шипам. Ищите ответы до самой смерти, и, быть может, вы все-таки что-нибудь найдете...
   Фу, как назидательно.
   - Зачем взрывать себе мозг, идти по терниям. Не лучше ли искать простые пути? - кажется, я стал понимать неприязнь Сергея. Не может она быть во всем права. Это тяжело... не ей - мне. И Сергею. И тем людям, с которыми сводит ее судьба.
   - Ну, кто-то ищет простые пути, - она сделала эффектную паузу и улыбнулась еще шире, - А кто-то... идет к звездам. Нам с вами не по пути?
  
   4.
   Я дурею - медленно, но верно. Распилите мне черепную коробку - я расцелую вас от радости. Посмотрите внутрь розовых костей - я буду ловить ваши руки и прижимать их к дрожащим губам. Извлеките из моей головы мысли и бросьте их куда-нибудь за стенку, в мусорное ведро, в тридевятое царство - я буду вам благодарна. Он подглядывал мои сны, и я перестала спать. Вообще. Из ночи в ночь, из вечности в вечность, из бессловия в безыменье я сижу и ем тьму распахнутыми сухими глазами. Овец и розовых крылатых слонов нужно запаковывать в ампулы и продавать в аптеках как снотворное... по 100 миллионов евро ампула. Я бы закупала пачками.
   В узкие окна входила луна, и золотые лохмотья ее содранной о проем кожи висели тонкими нитями на пыльном стекле. Безымянная сидела у моих рук и смотрела напряженно, хоть и дружелюбнее обычного. Вот уже две недели мы обитали под одной крышей. Вот уже две недели я зачитывался дневником сестры, уже забывая, что нехорошо читать чужие переживания, которыми со мной не хотели делиться... или хотели? Вот уже две недели почти каждый вечер я ходил на волжский берег к старенькому домику у лодочной станции - не для того, чтобы выслушивать дерзкие наставления, а просто чтобы смотреть на воду и небо - и говорить.
   Безымянная молчаливо ткнулась в мою ладонь. Царапалась она уже реже.
   - Хе-хе, вспоминаешь о вежливости, когда есть хочешь, да?
   Она походила на домового - злилась, когда я забывал выключать свет или газ, шипела на телевизор, если я засыпал, а он еще работал. Вообще это была странная кошка.
   Вернувшись в комнату, я вспомнил, что уже дня два не включал мобильный - уходил от своей привычной реальности, как от проблем, отграничивая себя от мира. Куча звонков от Юли, мамы, друзей. Смска от Кольки. С вестью о том, что из-за моих несданных зачетов со мной будет говорить декан, и это может грозить вычислением. А там... первый осенний призыв - мой. Даже академ мне не дадут. И поблекли и краски Алесиных впечатлений, щедрой рукой выплеснутых на желтоватые листки дневника, и загадочные фразы Сергея, и очарование нового города. Осталась лишь безрадостная перспектива. Я откинулся на спинку стула и выругался.
   Потом набрал Алесин номер. Обычно "абонент находился вне зоны доступа сети". Но в этот раз мне повезло. Сейчас мне нужно было поговорить с кем-нибудь. Сестра подсознательно казалась самым близким человеком - не мама, не Юля - сестра.
   - Алло! Хайре! - голос излишне веселый и взбудораженный.
   Хайре - древнегреческое приветствие. "Радуйся".
   - Алеська, привет! Как отдыхаешь?
   - Отлично! Море, солнце. Вчера, правда, слегка штормило, но это ерунда! А как ты? Кошка еще жива? Ты ее не замучил голодом?
   - Хм, кто кого еще замучил, - пробурчал я. Алеся натянуто рассмеялась.
   - Это Марк, - сказала кому-то, слегка прикрывая трубку ладонью.
   - А, хорошо. Привет ему, - ответил мужчина, - жду тебя внизу, - хлопнула дверь.
   - Так что там с кошкой? - рассеянно переспросила она.
   - Алесь, точно все хорошо?
   - Да... все нормально.... Море, солнце, Костя...
   - Алесь, точно любовная лодка не разбилась о быт?
   - Любовная? - я почувствовал, как она грустно усмехнулась, - А была любовь?.. Нет, ничего не разбилось. Просто мне чудится, что я совершила ошибку.
   - Алеся?
   - Любую ошибку можно исправить, - жестко оборвала она меня.
   - Ты уверена?
   - Уверена, - да, это была она - решительная, жестокая к себе и людям, но прежде всего - к себе. - Мне нужно идти, Марк. Он ждет меня...
   - Да.... Гелиайне...
   Гелиайне - "будь здоров", при длительной разлуке.
   Короткие гудки.
   Так кому писала она в дневнике? А потом вышла замуж за другого...
   Я встряхнул головой. Это не мое дело. А ноги сами несли меня к лодочной станции.
   Эльза словно ощущала мое приближение. Нет - знала, что я приду. Вышла мне навстречу, осторожно улыбаясь. Улыбка ее не красила, делая как-то резче, грубее.
   - Что с тобой? - брови взметнулись, она в тревоге коснулась моего предплечья.
   - Как ты узнала, что что-то не так?
   - Я умею чувствовать. Так что случилось?
   - Проблемы. Из универа выгнать могут. Скорее всего, и выгонят.
   - Это можно как-то исправить?
   - Маловероятно. Если сдам в конце августа три зачета.... Но для этого должно случиться чудо.
   - Значит, случится чудо, - сказала она.
   - Не случится! - огрызнулся я.
   - Ты не веришь в чудеса? - спокойно спросила она.
   - Их нет, понимаешь? Где? Покажи мне хоть одно!
   Мягкая улыбка заиграла в уголках губ.
   - Покажу. Как-нибудь. Для того, чтобы чудо сбылось, нужно работать для него. Вместо того, чтобы страдать ерундой, открой книжку. И перестань, наконец, курить.
   - Тебе не нравится дым?
   - Нет, я люблю запах табака. Просто... ты ведь себя убиваешь, - она аккуратно взяла из моих пальцев сигарету и бросила ее в песок, - Боль в груди вечерами..., не правда ли?
   Я схватил ее за локоть, заглянул в лицо.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я верю в чудо. И сама иногда творю чудеса. Не грузись раньше времени. Поверь, все будет хорошо. Рано ставить крест на своей цели, если можно еще побороться, - она обняла меня, и вдруг вся горечь ушла - в нее. Осталось приятие и ощущение, что еще не все потеряно.
   - Безответственные слова, - упрямился я, - Врешь.
   - Сейчас - не вру, - она отстранилась и насмешливо смотрела в меня.
   - А обычно?
   Она задумалась.
   - Раньше я бы сказала, что я никогда не вру.... А сейчас я стала получать от лжи удовольствие. Редко себе позволяю - лишь тогда, когда это жизненно необходимо. Когда жизненно необходимо скрыть болезненную истину. Не всем людям следует знать о моих слабостях и промахах. Раньше, действительно, я всегда говорила правду. Люди привыкли к этому. А теперь - верят моей лжи...
   - Ты сильная?
   - Я? Нет! - она глухо засмеялась, - По крайней мере, мне так говорили.
   - Они не знали тебя.
   - Нет, считали, что знают меня лучше, чем я сама.
   - Люди видят лишь то, что хотят видеть, - процитировал я, - Нет, не так.... Лишь то, что могут видеть.
   Она слабо улыбнулась.
   - Спасибо..., - а потом вдруг без перехода, - Хочешь, я расскажу тебе о дожде? Дождь - это когда земля и небо становятся единым.
   - Водой?
   - Нет. Сердцем. Единым пульсом. Ты чувствовал дрожь, когда капли били по крышам, белым шапкам сирени, глазам?
   - Это все лирика, Эльза. Только лирика. Ты ее мастеришь сама. А в реальности такого нет. В реальности я вижу суету и ржавый дым над заводами.
   Она сжала губы и прошла в дом. Скрипнула под ногой половица. Вернулась, держа в руках белую свечу и клетчатый плед. Расстелила его на песке.
   - Садись. Дай зажигалку, - высекла огонь, пламя заструилось теплым воском, - Закрой глаза. Слушай.... Ты слышишь, как вода бьется о берег? Ты слышишь, как ветер зовет в дорогу? Ветер рвет волосы и бросает колючий снег в лицо тем, кто услышал его песню. Ветер треплет ковыль на курганах тех, кто умер в пути. Слышишь? Слышишь плач свечи у тебя под рукой? Это ли не лирика? Здесь и сейчас. Когда будет дождь, вслушайся в него. И услышишь свое собственное сердце.
   - Мы так давно не ждали дождя..., - я прижал ее к себе, касаясь губами ее волос, но она зашептала мне на ухо, отодвигаясь все дальше:
   - Ты можешь врать мне. Ты можешь врать ей. Только никогда не ври самому себе. Хорошо? - задула свечу, поднялась и, не попрощавшись, исчезла в доме.
  
   5.
   Сергей долго копил силу, чтобы провести меня через дверь. Это жутко - когда расплывается реальность перед глазами, становится стеклом, мыльными пузырями, растекшимся на асфальте бензиновым пятном...
   - Смотри, какая весна...
   Нулевой километр - вбитый в камень круг - находился на площади, а вокруг раскинулись душистые розовые цветы яблонь, вишен и черешен. Там, где раньше поднимались спицы тополей. Здание универмага тоже преобразилось, стало словно вырезанным из картинки какой-нибудь доброй книжки. Шпиль вокзала превратился из серого в хрустально-прозрачный. И вокруг кипела весна - пенистыми лепестками, устилающими брусчатку. Настоящая классическая пьянящая весна.
   Я не верил тому, что видел. Сергей насмешливо смотрел на меня, рассеянно улыбаясь самому себе. Потом поймал рукою ветер, поиграл им, загреб ладонью горсть теплого цветочного снега и окликнул:
   - Вот он - Мир. Смотри - абсолют. Мир чистого абсолюта. Загадочная Мифляндия. Как у Даррелла. Ты читал "Говорящий Сверток", Марк?
   - Да, в детстве...
   - Здесь также. Этот мир живет, пока в него верят. Пошли, покажу тебе Другой Город.
   Я двинулся вслед за ним, а внутри все похолодело - от ужаса, от удивления, от детского восторга. Над головой тянулись к невероятному небу розовые свечи каштанов. Я не узнавал этот город.... Он был - для всех и в то же время - ничей. И люди, идущие нам навстречу, улыбались - губами, глазами, жестами. Они не спешили, словно и времени не существовало. Ни времени, ни пространства. Лишь - Абсолют.
   Высокий мужчина улыбался, держа над собой зонт, и там, где он шел, оставались лужи. Капли стекали по брезенту, падали на лицо, за шиворот, а он радовался, словно ребенок, касался пальцами грозы, окружающей его,... проходил мимо.
   - Что это за локальный дождь? - я тронул Сергея за рукав. Он обернулся, словно привык к такому, но меня поразила пугающая бледность на его щеках. Он словно таял.
   - Здесь случается лишь то, во что каждый верит. Он верит в дождь - и идет дождь. Я верю в весну - и ты видишь май.
   - А кто здесь ты?
   - Я светлый маг.
   Я медленно, но верно сходил с ума. Сергей неправильно прочел эмоции на моем лице, устало передернул плечами.
   - Не веришь? Хочешь цирковых фокусов?
   - Нет! - я замолчал, не понимая, чего же я все-таки хочу. Зачем иду вслед за ним по этой весне. Зачем улыбаюсь людям в ответ. Зачем хочу остаться в этом мире. Чужом мире.
   Сергей сделал еще шаг, что-то стукнулось - кровь, сила, сердце, мысль. Я ощутил, как вздыбилось от этого толчка пространство, как ветер вспыхнул белым огнем цветущей сирени, как что-то вокруг изменилось. И открыл глаза.
   - Где мы?
   - Не узнаешь, Марк? Вот же дом, где ты живешь...
   Березы вместо искривленных чудовищ вязов. Васильки, цикорий, живокость, колокольчики, ромашки вместо потрескавшегося асфальта. Старый сквер, знающий столько тайн... - светлым лесом, только начинающим жить.... Алеся... ее фотографии...
   - Алеся была здесь?
   - Да, - Сергей улыбнулся и проследил за белой бабочкой, коснувшейся его лица и растворившейся где-то между сказкой и явью, - Хочешь чаю? Саша будет рада принять такого гостя.
   - Саша?
   У дома Боря и Леша - ребята с третьего этажа - делили велосипед.
   - Привет! Сергей! - закричали они, - Как дела?
   - Отлично, - он помахал им рукой, и мы вошли в подъезд. Этаж за этажом. Пыльная ступень за ступенью. Двери - одинаковые, серые, словно дымчатые - двери, ведущие вникуда. На площадке в лучшем случае лишь одна живая дверь.
   - Здравствуй, Сережа, - второй этаж, бордовая мягкая обивка. Молодая женщина в легком платье запирает квартиру и улыбается.
   - Здравствуйте, Клавдия Семеновна, - отвечает светлый маг, а я с невольным восхищением гляжу на соседку.
   - Что это? - спрашиваю, когда мы поднимаемся выше, - Я здесь тоже есть?
   - Нет. Здесь есть только те, кто верят в сказку и чудеса. Здесь люди не старятся, они умирают тогда, когда умирают их прототипы в твоем мире, только счастливыми и молодыми. Клавдия Семеновна верит. Поэтому ее отражение здесь. Вот только верящих людей остается все меньше и меньше. Поэтому этот мир погибает.
   - А где же Верочка?
   - А Верочка не верит. У нее не осталось иллюзий. Слишком жестока с ней была жизнь. Да и дальнейшая судьба не лучше. Плохо закончит. Знаешь ли, очень тяжело и неэффективно воспитывать внучку и доверять сказкам.... Саша, открой.
   Да, знакомый душераздирающий звонок. Недовольное бурчание, приближающиеся шаги. Щелчок замка.
   - Какие люди! - красивая девушка с взглядом, который кажется мне смутно знакомым, одной рукой толкнула дверь, другую держала на тонком боку. Вся эта поза заключала в себя смесь грации, независимости и раздражения, - Привет-привет.
   Квартира - деталь в деталь, как Алесина. Даже пыль на паркете - точно такая же, как там. Готовящиеся распуститься петуньи на балконе. Чашка с выщербленным краем - моя чашка. Листки, папка с рисунками, раскрытый дневник на компьютерном столе.
   - Это твой дневник, Саша?
   - Нет, это Алесин, - сказочная хозяйка пристально наблюдала за моими исканиями.
   - А где Алеся?
   - Уж явно не в этом мире. А вообще она же уехала. Ты же знаешь.
   - Я знаю, что уехала та Алеся. А Алеся здешняя?
   - Да нет ее здесь! Нет, понимаешь?
   - Она не верит?
   - Верит. Только ее здесь нет. Вот такой вот казус.
   Я коснулся пальцами страниц дневника. И книжка дрогнула под моими пальцами, мелькнула парой-тройкой страниц. Я услышал, как шелестит бумага.
   Это была душная августовская ночь.... Он приснился мне тогда - живой, такой... близкий... волшебный. Я знала, что он существует - не только мальчик из сна, но настоящий человек, который дышит, любит, тоскует где-то на другом крае света. И я нарисовала его. То, что я рисую, всегда является. И он явился. И я рисовала его снова и снова. И знала - он здесь, он рядом. Только каким далеким он оказался.... Но я полюбила его. Не за что-то, а вопреки всему - вопреки его силе и неласковости, вопреки его отчаянной нелюбимости... Я рисую его и для него - и хочу, чтобы нарисованные цветы стали живыми...
   - Перестань читать чужие дневники, - Саша подошла и вырвала из моих рук книжку, - Даже я не читаю. А ты влез. Влез не в свою жизнь. Пошли на кухню.
   На табурете, ссутулившись, сидел Сергей. Встретил нас усталым взглядом.
   - Вот объясни мне следующее - почему ты всегда, когда завариваешь чай, рассыпаешь заварку и обливаешь стол кипятком? Или почему ты забываешь выключать чайник, и он у тебя все время перекипает? Эмаль же трескается! Или почему у тебя все время комп работает, даже когда тебя за ним нет? Хватит жечь электричество, Марк!
   - Э... Саша, а откуда ты это знаешь? И вообще - ты кто такая, чтобы меня упрекать? - мне совсем не хотелось оправдываться перед девицей, которую я едва знал.
   - Вообще-то я живу с тобой под одной крышей, - Саша посмотрела на меня своими огромными зелеными глазами, словно хотела испепелить.
   - Так ты..., - кажется, я начинал понимать.
   - Да, я кошка, которая будит тебя по утрам.
   - Ах ты, наглое создание! Если еще раз поднимешь меня раньше девяти, останешься без завтрака и обеда!
   - Ха, - только и сказала она, - Ну-ну. Флаг в руки, барабан на шею.
   - Но почему ты здесь человек, а там кошка?
   - Ее наказал Мир, - влился в наш разговор Сергей, - За излишнюю авторитарность здесь.
   - Не зря, - заметил я. Саша фыркнула.
   - Зато у меня теперь девять жизней. Вот так. Пейте чай и проваливайте.
   Мы последовали ее совету и вышли на залитую мягким светом улицу.
   - А что там? - я указал на голубую ленту реки.
   - Там русалочьи владения. Ты действительно хочешь увидеть их?
   - Русалок?
   - Да. Знай, что это опасно. Они убивают.
   - Абсолютная тьма, Сергей?
   - Нет, просто стиль жизни. Их мало осталось. Нас всех мало осталось...
   Шаг - через время и городские дороги. И мы у воды - удивительной, с распластавшимися на темном зеленом зеркале листьями кувшинок. Я разуваюсь, иду по теплому, слегка влажному песку, глядя на вырезной стрелолист и розовые зонтики сусака. А потом останавливаюсь. Боюсь идти дальше - к камню. Боюсь произнести имя той, что застыла над рекой. Ибо я знаю это имя. И не понимаю,... боюсь понимать...
   Девушка, сидящая на камне, обернулась. Посмотрела испуганно. Дрожащие губы изобразили улыбку. Вода жадно обнимала рыбий хвост.
   - Эльза?
   - Здравствуй, Марк.
   - Эльза... ты...
   - Да, я последняя русалка, царевна умирающего государства.
   - Не верю...
   - Значит, ты убиваешь и меня, - ответила она спокойно.
   Я сделал шаг к ней, заглянул в тревожное лицо. Она поймала холодными пальцами мои руки и опустила глаза.
   - Теперь ты будешь бояться меня. Из страха родится ненависть. А из ненависти - понимание того, что, если в меня не верить, меня не будет. И ты перестанешь верить.
   Лед ее ладоней.
   Лед ее глаз.
   Лед в ее крови.
   Вместо крови - живая вода.
   Живая вода - слезами.
   Я слышал, как билось ее сердце.
   - Ты боишься потерять жизнь?
   - Нет, Марк, я боюсь потерять доверие.
   - Я никому не доверяю!
   - Врешь, - мягко возразила она. Вдруг послышался глухой стук. Сергей медленно сполз вниз - как по хрустальной стене, и упал в песок. Эльза оттолкнула мои руки и вскрикнула, - Уходи! Уходи, слышишь? Вместе с ним! Я открою дверь!
   - Эльза!
   - Тебя не должно быть здесь. Мир выплевывает тебя. Ты здесь - только благодаря силам Сергея. С каждой минутой, с каждым знанием, с каждым шагом твоим - Сергей становится слабее. Он и так болен,... он может умереть. А Мир жадно пьет силу, поверь...
   - Болен?
   - Уходи! Я объясню все тебе потом... там...
   Она вскинула кисти - запястьями к угрожающе нахмурившемуся небу - переставшему улыбаться небу. И начали пропадать краски - медленно, тихо, прятаться, боясь, как бы их не нашли, не догнали, не заметили их предательского бегства. Я бросился к безмолвному Сергею, подставил плечо и потащил его на себе. Почти мертвые ноги оставляли безвольные полоски следов на белом песке.
   Шаг. Второй. Третий. Серая дорога, расстеленная Эльзой, привела нас туда, откуда мы пришли - к вбитому в камень диску-звезде. Остановилась, перестав дышать цветочным снегом, весна. Закончила вспарывать она чужие души своей безграничной любовью. Вытерла о белое одеяние окровавленные пальцы и, оглянувшись, обещала вернуться. И ушла, забрав чье-то сердце...
   Потускнело сияние стеклянной двери - показалась в этот раз она серой плотной резиной. Ветер взвыл у ног и толкнулся, срывая замки. Я шагнул в провал, полный тяжелым горьким дымом, и очутился на раскаленной летним солнцем площади. Вокруг сновали люди, проносились машины. И этой суете не было никакого дела до белого от боли и бессилия человека, повисшего на моем плече.
   Да, я видел свою реальность...
   - Как? - Сергей порывисто вздохнул и очнулся, - Как мы вышли?
   - Эльза вывела. Ты упрямый дурак, Сергей. Ты ведь мог погибнуть, ведя меня к чудесам.
   - Да... дурак, - повторил он и скривил губы в твердой усмешке, - Мне еще рано умирать. Есть одно незаконченное дело...
   Небо над нами вздулось серо-зеленым пузырем и выплеснулось долгожданным дождем. Я пил этот дождь - взахлеб, горстью, допьяна, до гроба.
   Я слушал... и слышал свое собственное сердце...
   Взгляд мой упал на растекшуюся алую ромашку, которую мы нарисовали с Верочкой на асфальте у дома.
   - А Лукьяненко любовь с цветами сравнивал. Красиво, да?
   - Она нарисовала их, чтобы они расцвели.
   - Нарисовала?
   - То, что она рисует, обязательно реализуется.
   И я рисовала его снова и снова. И знала - он здесь, он рядом.
   Кажется, я догадался, кому посвящала свои записи Алеся...
   Вбежал на пятый этаж, не разуваясь, направился в комнату, не замечая зашипевшую на меня кошку, развязал желтые ленточки папки с рисунками. Вот они - петуньи. А вот и он... Анфас. Профиль. Акварель. Восковые мелки. Карандаш. Тушь. Он сидит на подлокотнике кресла и смотрит в окно. Остановился у стола, читает что-то - прорисована "Анатомия". Улыбается одними вишневыми глазами. Протягивает для приветствия руку...
   Он - таинственный светлый маг, ненормальный сосед, студент медицинского университета.... Сергей.
  
   6.
   - Мир умирает. Больше и больше людей в век информационных технологий забывают о мифах, сказках и волшбе. Он прочел в каком-то забытом временем пергаменте о том, что Мир может спасти лишь сердце Цветка. И еще он вбил себе в голову, что Цветок - это та, кто верит, но кто почему-то существует без своего отражения.
   - Алеся?
   - Да, она. Он долго искал. Он зачаровал на нее удачу, он зачаровал на нее и беду - большую любовь, которой он собирался воспользоваться. Он приснился ей. И она...
   - Нарисовала его. Я знаю, читал в ее дневнике.
   - Тогда он смог явиться в этот мир. Ты думаешь, случайно Алеся получила в подарок от умирающей старушки эту квартиру? Это удача Сергея работала на нее. И ты думаешь, что случайно Сергей пошел в Мед и стал штудировать анатомию?
   - Неужели он не понял, что прочитанное им - лишь фигурально?
   Эльза молчала, сложив руки на коленях. Я сидел на прогнутом старом кресле в рыбацком доме на грязном побережье, она - напротив на низеньком табурете.
   - Эльза!
   - Да, он собирается вырезать ей сердце. Он больной человек.... Именно поэтому я здесь. Чтобы попытаться остановить его. Чтобы спасти его самого. И чтобы спасти наш маленький мир, ибо никакая погибающая цивилизация не выстоит на крови.
   - Он ведь светлый! Как поднимется рука...
   - Не путай свет с добром. Свет - просто сфера, из которой черпают силу. Из любви, из радости, из верности. А чем тебе не свет - черпать силу из большой любви?
   - Я не позволю! Я сейчас же позвоню Алесе и все ей расскажу. Она больше не посмотрит на этого психа.
   - Марк, она знает все.... Полагаешь, почему она так внезапно вышла замуж и уехала? Она ведь бежала - от себя, от этого проклятия, от того, что ей поведал Сергей.
   - Алеся..., - прошептал я, желая остановить весь этот кошмар.
   - Жила-была девочка, которая мечтала о большой любви. А надо было мечтать о счастье..., - проговорила Эльза, - Он не мог видеть сны и стал подсматривать ее ночи. Тогда она перестала спать. Сильная девочка, Цветок. Она закрывала двери, книги, окна веб-страниц от мира, от прекрасной любви. А он являлся ей в снах.... И еще он связал свое заклятье так, что если умрет он, она долго не проживет - истает.
   - Если бы не это, я бы убил его, - я не мог допустить, чтобы самого дорогого мне человека - мою сестру - так мучили. Ненависть поднималась во мне жаркими волнами. Тоска. Ярость. Ужас.
   - Он умрет и без тебя. Он жил здесь, в этой реальности, лишь благодаря тому, что Алеся была рядом. Он ведь тоже любит ее... по-своему. И эта любовь питала его. Иначе бы он не протянул так долго.
   - А ты? Ты ведь тоже оттуда?
   - Я здесь всего два месяца и периодически возвращаюсь в родные пенаты.
   - У тебя есть отражение здесь?
   - Да. Золотая рыбка в аквариуме в десятой квартире твоего дома...
   - Почему? Наказание за что?
   - За излишнюю болтовню, - печально усмехнулась она, - Меня это не исправило, как видишь.
   - А отражение Сергея?
   - Посмотри себе под ноги как-нибудь. Ты увидишь тень? Нет. Не увидишь. А два отражения не могут находиться в одном мире одновременно. Поэтому пока Сергей здесь, у тебя нет тени...
   - Он моя тень? - я вдруг понял, почему Сергей так ревностно хотел, чтобы я поверил ему. Он считал меня частью себя... или себя - моей частью...
   - А теперь Алеся исчезла, исчез источник жизни. Понимаешь, это замкнутый круг. Ты позвонишь Алесе и попросишь ее вернуться. Иначе - погибнут оба.
   - Нет!
   - Да. Марк, - она подошла ко мне и заглянула мне в глаза, сев на колени прямо на пол у моих ног, - Да. Прошу тебя, не упрямься.
   - А твоя роль здесь?
   - Я хочу сохранить равновесие.
   - Ты что-то не договариваешь.
   - Тебе я не вру! - блеснула в уголке глаза слеза. Или мне показалось? - Моя роль? Не знаю я! Я просто направляющий. Для меня нет главных ролей! Никогда не было, - плечи ее опустились, а глаза наполнились тоской и обидой, - Я, наверно, боюсь главной роли.... Я виртуозно строю чужие судьбы, так и не сумев построить свою. Это проклятье какое-то!
   - Эльза, кто...
   - Я сама прокляла себя! Сама..., - голос ее дрожал, - Уходи!
   - Эльза? - я обнял ее, желая успокоить.
   - Уходи! - повторила она, - Я не хочу, чтобы ты видел, как я плачу.
   Я продолжал сдерживать нервную дрожь ее тонкого тела.
   - А как же она, твоя любовь, Марк? - тихо спросила она, - Уходи...
   Когда мы говорим: "Уходи", мы так хотим, чтобы этот человек остался.... И она хотела - одинокая девочка, сидящая на деревянном полу рыбацкой хижины. Хотела поддержки и утешения. Хотела верного плеча и сильных рук.
   А я ушел.
   Мне просто не хватило смелости остаться...
  
   - Привет, Марк! А дождь смыл все цветы, - сказала Верочка, - Нарисуй еще.
   Я взял мелок и провел алую линию, внимательно глядя на ребенка.
   - А знаешь, что русалки существуют по-настоящему?
   - Правда?
   - Правда. Я сам видел.
   - А какая она?
   - Несчастная.... Ты, главное, не отрицай, Вера.... И волшебники существуют...
   - А мне бабушка говорила, а я не верила...
   - А теперь веришь?
   - Ага.... Дай, я сама дорисую...
   Я вернул мел и вошел в подъезд.
   - Где же ты был, Марк? - голос показался мне чересчур резким и звонким, назойливым, вмешивающимся в сомнения и тоску. А я почему-то держал эту тоску в кулаке, боясь разжимать ладонь, боясь, что она выльется на грязные ступени серыми каплями и исчезнет, напитав пыль.
   У двери меня ждала Юля, сидя на чемодане.
   - Ты не брал трубку, и вообще я так соскучилась! - прощебетала она, бросаясь мне на шею. На шум на площадку вышел Сергей - больной, помятый, погасший, белый. Я внимательно глядел на него поверх Юлиного плеча. Ненависть и... жалость? Я жалел его... невероятно...
   Знакомство с Юлей привело его в полный восторг, и он пригласил нас сегодня на набережную. Юля с не меньшим восторгом согласилась.
   - Я купила новое платье! Вот увидишь - оно потрясающее! Ой, а что это за прелесть? Иди сюда, кошечка!.. ай, она дикая какая-то!
   Я молча заносил чемодан и шел на кухню ставить чайник.
   - Значит, вот, как Алеся живет.... Очень мило! А вид какой из окна! Что ты молчишь? Что ты такой хмурый? Я же приехала!
   Я выдавливаю из себя улыбку. Набираю Алесин номер. "Абонент недоступен". Мне повезло лишь через час (он показался часом до вечности) непрерывного потока стабильно поступающей информации. Юля рассказывала последние новости. А мне не хотелось слушать...
   - Алеся, приезжай, - без приветствий и вступительных слов, - Сергею все хуже.
   Она хрипло дышала в трубку и молчала.
   - Он умрет без тебя, Алесь.... Мне страшно за тебя, сестричка...
   - Не нужно..., - наконец выдавила она. Я почувствовал, что рыдание бьется у нее в горле, - Не бойся.... я буду утром...
   Короткий гудок взорвал напряжение сотни лет и полумиллиона лиг. Я выдохнул разорванные легкие и уронил голову в ладони. Также я хотел выплюнуть сердце...
   Мы пошли. Я говорил Юле о том, что все необычные люди влюблены в трамваи. Сергей улыбался своим странным пугающим разрезом побелевших за болезнь губ, смотрел в окно. Наверно, если б была зима, он бы вырисовывал на стекле имена... имя... одно - прозрачными вензелями, перекрестьями пальцев и взглядов - напряжением, проскакивающим за мгновение до болевого смертельного шока от удара в плюс бесконечность вольт. А потом мороз зализывал раны на инее трамвайных окон. А потом бы приехала Алеся, ей зачем-то понадобилось бы побывать в центре, и она бы села именно в этот трамвай, именно на это место, именно у этого окна. Она бы дышала на стекла и читала чужие письма... и одно письмо - адресованное только ей...
   ...И Эльза была там, на жарких плитах набережной. Синее шелковое платье, жемчуг, туфли на шпильке. Река, которой так боялся Сергей, ластилась к ее ногам - неудивительно, и грязные маслянистые пятна казались дырами - черной тканью, вспоротой упавшими звездами. Русалка в синем шелке... Она посмотрела на меня, на Юлю, улыбнулась и ничего не сказала, спрятала глаза. Нас окружили - моя подружка вызывала интерес. А Эльза видела перед собой лишь черную воду и черное небо.
   А я видел ее.
   Почему же все так сложно!
   Разве не она попросила меня уйти?..
   Разве не я поддался на ее глупую просьбу, сотканную из лжи?
   Эльза поднялась, попрощалась с Лаки, Тохой и Лерочкой и попыталась незаметно уйти. Цезарь заметил ее бегство, пошел следом, догнал, что-то говоря. Я не слышал за шумом ночного города слов, но видел, как она улыбнулась. За такой улыбкой обычно прячутся слезы. Жалкие горячие горючие слезы...
   А потом, когда мы возвращались домой - втроем: я, Юля и Сергей, он упал. Юля пронзительно закричала, а я испугался, что не успел... и сейчас он умрет у нас на руках, а где-то на верхней полке жаркого вагона задохнется молодая девушка. Остановятся два сердца, повязанные друг на друга. Я хлестал его по холодным щекам, я почти плакал над ним - не над ним, а над своей сестрой.... С неба сорвался дождь - изменчивыми звездами, падающими на глупую плоскую сонную землю.... Но он очнулся. В сознании он находился ровно столько, сколько было нужно, чтобы добраться до дивана.
   Этой мучительной ночью я ловил его вздохи и ускользающую нить его пульса. Мы сидели с Юлей в креслах. Потом она задремала, а я не мог сомкнуть глаз. Не мог спать, не мог курить, не мог даже думать - чудовищное ощущение. Кофе казалось горьким даже с сахаром. Сахар - едким и соленым. Воздух - отравленным медленным временем.
   На рассвете меня кто-то встряхнул за плечо. Я открыл глаза. Передо мной стоял, пьяно покачиваясь на пятках, Сергей. Он что-то хотел сказать, но тут раздался звонок в дверь. На пороге застыла Алеся - растрепанные темные волосы, огромные заплаканные глаза, маленькая сумочка - она оставила своего молодого мужа в гостинице, соврав, наверно, что что-то случилось дома, а, может, и ничего ему не объяснив - просто уехав, не взяв ничего из вещей.
   - Марк! - голос ее дрогнул, когда она обняла меня, и я почувствовал, что она плачет.
   - Он здесь, Алеся...
   Зрачки ее расширились, она побледнела и неровным шагом пошла по коридору.
   А я помчался на грязное побережье...
  
   7.
   - Что ты делаешь? Чего ты хочешь? Ты странная! Ты...
   - Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, - она не спала всю ночь, то же синее платье, только босиком, туфли где-то в мокром из-за дождя песке. Сидела на деревянных ступенях крыльца, обхватив себя руками. А перед ней стоял Цезарь, что-то кричал, что-то доказывал.
   - Оставь меня, - повторила она, поднимая на него глаза, - Ты не понимаешь слов?
   А потом она увидела меня, прятавшегося в тени хилой ивы. Побледнела. Уронила руки жалкими плетьми. Замолчала - не могла говорить...
   Цезарь проследил направление ее взгляда. Ухмыльнулся.
   - Ах, вот почему. Дура ты, Эльза. Запретный плод сладок, да? Слаще его нет. А тебе нужна тайна. Ты ведь простых путей не ищешь.... И простых людей не ищешь. А тянешься к тому, до кого не дотянуться. Если дотянулась, значит - случилось чудо. А вот только чудеса редко случаются...
   - Чудеса случаются, - сказал я, выходя под алый свет, стелящийся по воде, - Уйди, Цезарь. Просто уйди.
   - А ты, Марк? Что ты можешь обещать? И можешь ли обещать что-либо вообще?
   Я не нашелся, что ему ответить. Я не задавал себе таких вопросов.
   А она боялась неизвестности.
   Цезарь передернул плечами.
   - Алеся приехала, - сказал я Эльзе. Она вскинула голову, встревожено распахивая глаза. А потом вдруг глухо вскрикнула, глядя на меня и закрывая лицо руками.
   - Эльза? - я подумал, что она плачет, но едва она убрала руки, понял - нет, она принимает какую-то битву, сжимает волю, кулаки и зубы и резко поднимается, по щиколотку утопая в песке.
   - Скорее! - она испугана, тянет меня за руку вверх по склону, - Прошу тебя, скорее!
   - Что...
   - У тебя появилась тень, Марк.... Сергея здесь нет. А вместе с ним ушла и Алеся.... Мы должны успеть...
   Мы бежим по проснувшемуся городу, на дорогах - пробки. А нам нужно спешить.... Как никогда нужно. Благо, что трамвайных пробок не бывает.
   Эльза торопится, скидывает туфли и дальше идет босиком - от метро вдоль Проспекта, по аллее мимо скамеек, мимо Огня, к площади, к двери.
   Дверь Эльзы оказывается не такой - стеклянной и солнечной, как дверь Сергея. Она представляется мне тяжелым черным дубом, обитым черным железом. Пахнет тиной, речным илом, ивовыми листьями. В глаза затекает утренний туман - гаснущими в зеленой прохладе поздними звездами. Я даже слышу пение соловья и щебет просыпающихся ласточек-береговушек.
   Я бы остался в этом волшебном тумане...
   - Марк, - позвала она, и наваждение рассеялось, - Бегом!
   - Куда?
   - В березовую рощу.... О, нет..., - она покачнулась, словно ее кто-то ударил ножом в спину, брови сломались, она закусила нижнюю губу, но крик сдержала, - Кто-то вошел вслед за нами, пока дверь не закрылась....
   - Я вернусь и выкину его отсюда! Ты не вытянешь нас двоих, - я бросился назад, в утреннюю дымку, но она удержала меня, покачав головой.
   - Нет времени, Марк. Мы можем его не найти. Он может заблудиться в тумане перехода, тонуть в болотах и искать на дне озер мечты.... А я пока в норме. Станет хуже - скажу.
   Не было весны, не было осени, зимы, лета. Не было ничего - только серое размазанное по пространству Нечто. Изредка из бесцветья выскакивали люди, но они уступали нам дорогу. Они не улыбались. Страх сгущался вместе с туманом.
   - Ой, новое лицо, - вдруг сказала Эльза, глядя на девочку, вынырнувшую нам навстречу, - Кто-то поверил... хорошо...
   - Ее зовут Верочка, - я улыбнулся, помахав ей рукой. Вера ответила тем же.
   Вдруг Эльза остановилась, ухватив меня за рукав рубашки.
   - Подожди, пожалуйста, - прошептала она, задыхаясь. Я поддержал ее, но она отстранилась, - Все хорошо. Просто воздуха не хватает.... Он идет по пятам...
   - Эльза!
   - Нет, не смей! Нам не туда.
   Мы нырнули в дым, запахло грозой. Березовые ветви хлестнули по лицу. Я развел руками мутные мокрые облака и увидел Сергея. И Алесю. Сестра стояла, прикрыв глаза, а с неба срывался дождь - странный дождь из золотых растерзанных звезд, листьев, клочков ткани. Кто-то разорвал в ярости, бессмысленности, в какой-то небесной истерике все податливое солнце этого мира. Кому-то надоели его вечные приторные улыбки. Я кинулся к ним, но ударился о холодную стену, упал на траву, стукнул кулаком по невидимому препятствию, завыл от боли.
   - Сергей! Ведь сердце Цветка и так с тобой! Остановись!
   Стена заглушала звуки, но Сергей услышал, обернулся, покачал головой. Протянул руку ладонью вверх.
   - Стой!
   Сестра всхлипнула, дрогнула, распахнула глаза, наполненные болью, непониманием и... доверием. А в ладони у Сергея билось сердце - настоящее красное... еще живое... сердце. И кровь падала крупными сгустками на траву.
   Я бьюсь о хрустальную стену, ломаю безысходностью кости, а передо мной лишь золотой заоблачный дождь и замершая, словно смерзшаяся с белыми губами, улыбка Сергея и сердце - кусок грязно-алого мяса, в котором вся наша жизнь... и вся наша любовь...
   Но ведь любви - как явления - нет... не было...
   Струящееся золото...
   Не отпускайте облака...
   Не отпускайте птиц из своих ладоней.... Только кажется, что они хотят быть свободными. На самом деле им нужно только ощущение, что их держат. Что они нужны.
   Не отпускайте... тех, кого хотите видеть рядом...
   Я вздрогнул от холода - знобкого, цепкого, беспечно быстрого - будто сама зима поцеловала меня в щеку, и лед тронул горло, скользнул по груди, сжал широкой ладонью сердце.
   - Эльза!
   Эльза сидела прямо на земле, потерянно уставившись на золотой дождь перед собой. Из плотного тумана вдруг вышел Цезарь - изумленный, обескураженный, мокрый, как черный цыпленок. А Эльза уже не могла встать...
   Последняя русалка исчезающего царства умирала от бессилия, отдавая жизнь нам - двум незваным гостям из чужого мира.
   - Мы не успели, - прошептала она, глядя, как Алеся медленно упала на траву.
   Моя сестра улыбалась.... Когда мы любим, мы можем отдать всю кровь и всю жизнь.... Но это неправильная... мучительная... неизлечимая... болезнь.
   - Сколько же здесь Света, - Эльзу знобило от слабости и концентрированной волшбы, творящейся за стеной, - Я не могу больше держать равновесие.
   Я заглянул в ее потемневшие глаза. Зрачки расширились - в них могла поместиться вселенная, весь ее смог, весь ее дым, все ее звезды. Весь ее дождь.
   Мы так давно не ждали дождя...
   Она схватила мою руку похолодевшими негнущимися пальцами, словно боялась того, что я исчезну. Или того, что исчезнет она.
   - Я отдам тебе всю Тьму, Марк.... Всю - сколько у меня есть. А со мной щедро поделился мир. И ты остановишь Сергея, спасешь сестру...
   Голос ее разорвался на полосы хриплого дождя, хлынувшего с близких тяжелых небес. Если б не дождь, небо бы рухнуло на нас и погребло под собой все - и золотые ошметки солнца, и сумасшедших волшебников, и душащий туман, наплывающий с реки. Быть похороненным небом... - лучше, чем утонуть в болоте и найти в речном иле мечту?
   - И спасешь мир, - закончила она, - он не выстоит на крови.
   Что я могу изменить, направляемый собственной тенью...
   Земля содрогнулась. Цезарь не устоял на ногах.
   - Что здесь происходит? - рявкнул он, подползая к нам.
   - Ах ты, дурак! Зачем ты увязался за нами? - я оттолкнул его от тающего тела Эльзы, - Уходи отсюда!
   - Как? Куда?
   Я огляделся - вокруг сгущался туман. А в тумане не было ничего.
   И, правда, куда? Беспредельные дали. И дышать нечем - там не небо, там не гроза или ветер.... Ведь ветром так легко дышится. Даже когда он сухой и полный черного песка или угля, рассыпавшегося на пепел.
   И, правда, куда? Ведь там больше нет улыбающегося сахаром солнца - его расчленили, разрезали, разбросали чьи-то любопытно жестокие руки. И теперь оно бьется о потемневшую траву золотистым эхом. А вместо солнца поднимаются со дна вязких болот чудища с жадными щупальцами и порванными проклятиями ртами - чьи-то не загаданные желания, чьи-то несбывшиеся под бой курантов мечты, оставленные во льдах поцелуи, забытые в пыли взгляды, затянутые паутиной несказанные вовремя слова...
   - Я открою вам дверь. У меня останется немножко силы, - пообещала Эльза, дотрагиваясь до моей груди там, где стойко стучало сердце, - Любви нет, да? - заглянула мне в лицо, улыбнулась - издевалась, сама того не подозревая, - И лирики нет. И..., - схватила ртом ускользающий глоток воздуха, улыбка скривилась, не желая гаснуть, - Но есть боль, тоска и ярость... горечь... слезы на вкус горькие.
   Пробовала...
   - Это тебе.
   Мою грудь разорвало что-то, а в глаза ударил цвет - весь, собранный до крохи, до нитки, до глотка, до песчинки. И я вдруг стал чувствовать - острым лезвием по горлу, горячим глинтвейном по языку, ядовитой луной по нервам. Я коснулся взглядом Цезаря и ощутил его ужас - до дрожи в ослабевших коленях.
   Опали холодные пальцы Эльзы. Она вздрогнула всем телом. Встревожено опуская глаза.
   - Нет, не смотри на меня...
   - Эльза...
   Нежность, испуг, солнце - оставленная ей капелька последнего солнца - по венам вместе с кровью, зыбкая ирреальность, сомнение, отчаяние, волнение, безысходность, грусть... доверие...
   Такое же, как в застывших глазах Алеси...
   - Не смотри на меня!
   Не отпускайте...птиц в облака. В небе нет для них жизни.
   - Иди же!
   Я поднимаюсь - и чудо - стена расступается передо мной, хрустит под ногами осколками хрусталя. Сколько же здесь Света - столько же, сколько во мне Темноты. Я смотрю на Сергея и иду против собственной тени. Он потерян, выпачкан ставшей липкой и засохшей кровью, он поднимает на меня свои каре-алые глаза, а в них льется, извиваясь и радуясь, выпущенный на волю золотой дождь.
   Я тянусь через время и пространство - как через выдумку, как через то, чего здесь нет и никогда не было. У меня длинные черные руки, кривые пальцы и стальные озябшие крылья. Я черен весь - как шахтер, кузнец, сошедший с костра обреченный пророк. У меня вырезанные из картона зрачки и серебряные пуговицы - литыми пулями на черном камзоле. Я прохожу через стены и страницы раскрытых на гадание книг. Пятьдесят шестая, сто седьмая, двести сорок четвертая... третья сверху, вторая снизу. Скачу по строкам, перепрыгиваю запятые, смотрю вверх.
   Мои глаза - смотрят из дневника и видят потолок и Алесю, склоненную надо мной. Она взволнована, она теребит карандаш, рисуя что-то очень важное. На кухне свистит чайник, и она уходит пить кофе, а я выбираюсь из дневника.
   У меня длинные черные руки. Я инквизитор - темный, злой инквизитор. На листе улыбается недорисованный Сергей. Я беру карандаш, и на Сергее - нелепый полосатый колпак испанского аутодафе. Маленькая смешная кукла. Приговоренная на исчезновение без права на оправдание.
   У меня черные руки и угольки пальцев. Я провожу указательным по листу - остается жирная линия, еще одна, и еще.... Зачеркиваю колпак, стираю черным упрямое лицо...
   И исчезаю, будто кто-то тянет за ниточку меня самого.
  
   8.
   - Тебя нет.
   - Силен, силен, - усмехается, трет вишневые глаза, - А тебя нет здесь. И никогда не будет. Мир тебя больше не пустит сюда, волшебник.
   Мы разговариваем через узкую пленку - коричневую, засвеченную, как из фотоаппарата-мыльницы. Мы где-то вне всего. Встретились два близких друга о жизни поговорить, собрать слухи и скользкие подробности.
   - А тебя не выпустит.
   - Не жалеешь, волшебник?
   - Нет. Вы оба были больны. Но заразил Алесю - именно ты. А теперь она жива...
   Он не слышит. Протягивает слова, как тугие нитки.
   - Не жалеешь, значит.... Отпустил-таки... птицу в небо.
   Я бросаюсь к нему, но пальцы скользят по выпавшим из времени испорченным фотографиям. За спиной Сергея меняется темнота, осыпаются благородным маковым цветом силуэты людей, и мне кажется, что я узнаю ее. Катится по серой тропе капли жемчуга - по ее следам, когда она уходила в свой речной звездный туман.
   А вокруг меня рождается ветер - бензиновый ветер над раскаленным асфальтом. Стук каблуков по шершавым дорогам. Свинец и гарь, оседающий в легких.
   Но Сергей, мечтательно улыбаясь, успевает бросить в меня тяжелый клубок слов.
   И я вздрагиваю от всей темноты, что внутри меня. Я сделал этот мир истинным Абсолютом - абсолютным Светом, забрав с собой все остальное.
   - Ты можешь вытирать чужие портреты, но ты не можешь проникать в сны. И значит, наша игра еще не закончена...
   Визг тормозов разрывает фразу на части, проглатывает последнее многоточие. Я стою перед привокзальной площадью на звезде, выбитой металлом в камне. А проходящие мимо люди думают, что я загадываю желание...
  
   Юля, обидевшись, уходит на кухню. А я смотрю на Алесю - молчащую, словно потерявшую что-то.
   - Скажи, Алесь, ты можешь нарисовать Эльзу?
   - Кого? - не понимает она. Не помнит. Не знает.
   - У нее голубые глаза, она любит слушать дождь и...
   - Ты не болен? Уж очень похоже на бред, - смеется Алеся, беря карандаш.
   - Может быть.... Нарисуешь?
   - Нарисую.
   И я чувствую, что ленточка из ветра трепещет в моих руках, тянется сквозь черные автострады, сквозь мысли людей, сквозь сны болот, сквозь запертые навеки двери. И я знаю, что ветер приведет ее из тумана...
   Ведь ветром так легко дышится...
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"