Он не был волшебником. Этот странный человек неопределенного возраста с не запоминающимся лицом, мягким, чуть подслеповатым, взглядом. Просто умел творить чудеса. Маленькие, не заметные никому, кроме него. Да он их и не считал чудесами, только знал, что по-другому быть не может. Садился над чистым белым листом бумаги, брал старую ручку с погрызенным концом и отдавал бумаге все свои мечты и желания. И волшебство происходило само собой.
Его сердце радовалось и пело, если кто-нибудь вдруг становился счастливым. И все, чего он хотел - видеть улыбки на лицах людей.
Как-то вечером он отправился в магазин купить хлеба и случайно заметил маленькую грустную девочку в заношенном платье. Она стояла у дверей и кого-то терпеливо дожидалась, тоскливым взглядом провожая других детей, весело семенивших рядом с папами и мамами. Девочка жадно, с затаенной надеждой смотрела на малыша звонко смеявшегося, когда сильные руки отца подбрасывали его вверх и ласково ловили, на плачущую девочку, прижимающуюся к груди матери. И в глазах ее блестели слезы.
Из магазина вышла изможденная старая женщина с авоськой и бросив девочке невнятное "пошли", тяжело двинулась вниз по улице. Девочка вздохнула и побрела следом.
Тот, что не был волшебником, подошел к сидевшему рядом человеку, судя по виду, работавшему в этом магазине грузчиком, и спросил:
- Извините, вы не знаете, кто эта девочка? Что за беда у нее случилась?
Мужчина посмотрел вслед удаляющейся паре и, выдохнув струю сигаретного дыма, ответил:
- Та, что ли? Соседка моя. В прошлом году родители у нее разбились. Поехали на озеро купаться, ехали быстро, а тут шина и лопнула. Мать парализовало. Отец оклемался, да только бросил их, инвалид в доме это - то еще испытание. Живут теперь на бабкину пенсию. Старуха от такой жизни озлобилась, дочь ругает, внучку бьет. Девчонку жалко. Смышленая. Ей бы сейчас с подружками бегать, в куклы играть. Так вся работа по дому на ней. За матерью следить надо. Бабке бутылки собирать помогает. Пенсия-то маленькая. Так и у меня заработок не большой, жена не работает. Но дети у меня намного счастливее...
Грузчик затянулся последний раз, щелчком отбросил окурок и спросил:
- А тебе-то что?
Но некому было ответить. Тот, который творил чудеса, забыв о хлебе, спешил домой. К письменному столу.
Он взял чистый лист и аккуратным почерком написал совсем другую историю...
А наутро вспомнил, что у него нет хлеба, и вновь побрел в магазин. У дверей стояла маленькая девочка в розовом платье с такими же розовыми бантами в солнечно-рыжих волосах. Странно, вчера он не заметил какого цвета у нее волосы. Она стояла и терпеливо кого-то дожидалась. Но вот в дверях показался высокий мужчина с такой же огненной шевелюрой, и девочка бросилась к нему с радостным криком: "Папа!", он подхватил ее на руки, и они, весело перешептываясь, заспешили вниз по улице. Наверно, дома их ждала мама.
А рядом сидел вчерашний грузчик и курил, поминутно сплевывая себе под ноги.
Тот, что не верил в чудеса, любил делать добро, и щедро делился им со всеми - с людьми, с собаками, кошками и с птицами. Ведь все, чего он хотел - чтобы все вокруг были счастливы.
Он очень огорчился, увидев однажды, как ватага пацанят азартно гоняла птиц, паля по ним из рогаток, далеко не вежливо отбрехиваясь от нравоучений старушек.
И вновь из-под руки его текли ровные строчки...
На следующий день, посреди двора, под неодобрительное ворчание старушек (а когда вы видели, чтобы они были довольны?), пацанва строила голубятню.
Он улыбнулся. День удался.
А еще у него была мечта. Не абстрактная, вроде спасения человечества, а вполне конкретная. Его собственная - он ждал ее.
Он ждал ее каждый день. Он знал, что когда-нибудь, когда он устанет ждать и надеяться вдруг откроется дверь или распахнется окно и в его жизнь войдет она. И все станет совсем другим - как в сказке. Ради нее он и начал писать, втайне надеясь на чудо. Он писал обо всем, не решаясь только доверить собственные сокровенные мысли бумаге. И чудеса случались чаще, чем сбывались его мечты.
Он просто ждал ее. И все никак не уставал. Может быть поэтому, она не приходила.
Но случилось так, что чудеса кончились. Он попытался оживить умершую девушку, не в силах смотреть на страдания соседского паренька. Сел за стол и переписал историю заново. И ничего не произошло. Все осталось по-прежнему: парень страдал, а любовь покоилась на кладбище. Тогда он уверился, что чудес не бывает, пускай и видел он их немало.
Тот, что любил дарить счастье, достал все свои рукописи, вышел во двор, развел костерок и стал методично сжигать листок за листком. Он сжег остановку...
"Я придумал эту остановку. Остановку для одного лишь троллейбуса, номер пять, желто-зеленого как ранняя осень. Иногда мне хочется прийти сюда, посидеть вместе с людьми, ждущими транспорт и проводить рогатого весельчака взглядом. Я никогда не сажусь в него. Только смотрю...
И, кажется, жду от него чего-то. Не зря же я его придумал..."
Он придумал остановку для нее, не смея себе в этом признаться, надеясь, что когда-нибудь она сойдет со ступенек этого троллейбуса и они, взявшись за руки, пойдут домой.
Он смотрел, как пламя пожирает бумагу, жадно вгрызаясь в ее плоть, жаркими всполохами разгоняя вечерний сумрак.
Он сжег маленький домик, странным образом сохранившийся в центре города среди, этажей и подъездов, среди бетона, стекла и железа. Дом написанный для нее. Который должен был ей понравиться.
Он сжег все, что написал. Листок за листком.
- Чудес не бывает, - сказал он, и, было, уже собрался бросить в огонь кипу оставшихся чистыми листов заодно со старой обгрызенной ручкой, когда за спиной у него раздался тихий голос:
- Бывают, Витя. Бывают.
Он резко обернулся и сразу узнал ее. Именно такой он ее и представлял. Серебристые волосы свободно спадают на плечи, сверкая отблесками костра. Карие глаза - в них сентябрь: прохладно, зыбко, оранжево... В эти глаза хочется смотреть, смотреть долго, не отрываясь ни на мгновенье, пока не навернуться слезы, и все поплывет, словно смотришь на улицу сквозь потоки дождя по стеклу. И хочется, чтобы мир поблек и остался за гранью, за гранью этих глаз. Хочется почувствовать дыхание ранней осени, слетающее с ее губ, хочется почувствовать их тепло, впустить в себя, во внутрь. И оставить хоть частичку. Руки сами стремятся ласкать белоснежную кожу, удивительно мягкую и нежную. Но страшен, мучительно страшен миг прикосновения - вдруг эта хрупкая красота, вспыхнет протуберанцем и рассыплется снежной пылью, возмущенная грубостью жеста.
...А еще хочется всегда быть рядом с ней, наплевав на весь свет... И если уходить, то на мгновенье, и если оставаться, то лучше навсегда.
- Не жги их. Не жги чудеса. Не надо. Пусть этому миру они больше не нужны, но есть другие, которые их ждут. Миры, которые ты можешь сделать счастливыми. Пойдем, я отведу тебя, - слова осенними листьями срывались с ее губ.
- А ты будешь со мной? - с надеждой спросил он.
- Понимаешь, я ведь не только твоя мечта. На разных дорогах, на многих планетах, во многих мирах кто-то, так же как ты, ждет меня. И я должна прийти к каждому, - она взяла его руку в свою и сказала: - То, что я предлагаю тебе - уже не мало. Пойдем со мной.
- Но ты не останешься со мной?
- Нет.
- Что я буду там делать?
- Лечить израненные души. Исправлять человеческие ошибки. Творить чудеса.
- Этим я могу заниматься и здесь. Вернее, мог.
- Ты можешь. Ты всегда мог, и всегда у тебя это будет получаться. Поэтому я здесь. Поэтому я стала твоей мечтой. Такие как ты - редкость. Такие как ты - нужны всем. Пойдем же, я отведу тебя...
- Куда я пойду? Как бы хорошо или плохо там не было, как бы ни напоминало сказку - все это не для меня. Там я всегда буду чувствовать себя чужим. Только здесь, в своем, пусть несовершенном, далеком как до сказки, так и до кошмара, обрыдлом, сером и неказистом мире, только в нем я могу быть счастлив. Он и я одно целое. Только в нем, подарившем мне мой путь, даровавшем мне лучшее из чувств - любовь, я могу быть счастлив. А буду ли? Посмотрим. Даже если я больше не смогу творить чудеса...
Она долго молчала, закусив губу, и ждала, надеясь, что он передумает. Он не передумал.
- Ты первый у меня, кто отказался идти. Странно.
Он усмехнулся грустно и покачал головой:
- Ты первая у меня мечта с фальшивым дном. Странно.
А на следующий день она пришла к нему с чемоданами. И сказала, что любит, что всегда будет с ним. Он внес чемоданы в дом. Он показал ей их жилище. Он показал ей свой любимый город. Он показал ей девочку с розовыми бантами. Они часто любовались, как вечером голуби возвращались в новенькую голубятню. Им нравилось ходить на остановку пятого троллейбуса, встречать и провожать его. И только одного он ей не показал, того, что написал в тот вечер, когда она ушла в свои далекие сказочные миры, ушла без него.
Вот только на душе после этого у него было неспокойно. У сбывшейся мечты был стойкий неприятный запах...