Я проснулся первым и, стараясь её не будить, разжёг печь. За ночь комната выстывала, кончалась зима, первая зима без войны. Дров, старой мебели из соседних квартир, было вдосталь, я поставил на "буржуйку" ржавый эмалированный чайник и смотрел на огонь, пока вода не закипела. Потом заварил кофе в железной кружке - в банке оставалась ещё целая столовая ложка - встал на колени у кровати и, отогнув угол солдатского одеяла, поцеловал её маленькие ножки и надел носки из серой овечьей шерсти. Она проснулась, посмотрела на меня, улыбнулась и тихо прошептала:
- Привет.
- Привет. Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты спала в носках. Пей.
Я поставил на снарядный ящик, служивший нам обеденным столом, дымящуюся кружку и сел на кровать.
- Спасибо. А ты?
- Я уже пил, - соврал я, - это для тебя.
- Сладкий, - улыбнулась она, - а где ты взял сахар?
- Выдали, - снова солгал я. - Офицерам усиленный паёк.
Сахар я достал на зачистке брошенного магазина. Он был желтый, спёкшийся до каменной твёрдости в холщёвом мешке, который я нашел под грудой пустых ящиков. Пришлось колоть его штык-ножом, я набрал его полную каску.
Она пила кофе маленькими глотками, а я смотрел на неё и думал, что пока она со мной, всё будет хорошо. Просто ничего не может случиться плохого: не рванёт под днищем фугас, не ударит граната в тонкую броню боевой машины, не зацепит за ногу растяжка, не хлестнёт из развалин автоматная очередь, не выстрелит с крыши снайпер...
Я буду вечно возвращаться в этот тесный, нагретый печуркой рай - рай с серыми отсыревшими стенами, с отставшими в углах обоями и занавешенными брезентом на ночь окнами, и каждое утро целовать эти маленькие ножки, пахнущие земляничным мылом, каждый пальчик по отдельности, и надевать на них носки из овечьей шерсти. А по вечерам мы будем пить чай, сладкий чай с галетами, смотреть на огонь, смеяться и мечтать.
- Меня не будет два дня. Командировка.
- Это опасно?
- Нет. Поведём колонну. Мука чабанам, дрова, корм для овец... Всё как обычно.
Я снова врал. Это не был обычный выход. Вчера прибыл борт с морпехами. Они заняли два крайних шатра и выставили своё боевое охранение. Морпехи шли с нами, а это означало, что впереди бой.
- Я вернусь завтра вечером. В крайнем случае - послезавтра утром.
- Я буду ждать. Ты же помнишь...
- Конечно, помню. Твой День рождения...
- Возвращайся...
- Прости, мне пора..
- Конечно...
Я надел хэбэ, ботинки, разгрузку с запасными магазинами и гранатами к подствольнику. Туго забинтовал на лбу оливковую бандану. Взял автомат. Попрыгали. Всё, можно идти.
- Я ушёл. Не вставай, я закрою дверь. Не открывай никому.
- Хорошо. Возвращайся скорей.
- Я вернусь.
БТР ждал у подъезда. Шагая по мокрому снегу, по битому кирпичу, взбираясь на броню, пожимая руки, устраиваясь за башней, крепко сжав автомат, я сказал себе: "Я вернусь. Обязательно вернусь. Глупо умирать в такую скверную погоду".