Аннотация: Перевод романа китайской писательницы Лэ Сяоми (乐小米 / Le Xiao Mi). Оригинальное название - 凉生,我们可不可以不忧伤.
Глава 1.
Это было предопределено,
он мой старший брат,
а я его младшая сестра.
1.Лян Шэн. Встретились на узкой дорожке.
В тринадцать лет у меня появилась дурная привычка.
Я открывала глаза среди ночи и изо всех сил вглядывалась в темноту, пытаясь рассмотреть оклеенный газетной бумагой потолок. Однако во мраке ночи это была совершенно напрасная трата сил.
Ночь накрывала меня величественным чёрным колпаком, я сжималась под одеялом маленьким клубочком, размышляя, почему же во всех романах пишут, что ночь похожа на спокойную гладь воды? Я лишь слышала кашель отца, тихие горькие вздохи мамы и ещё равномерное дыхание спящего Лян Шэна.
Я наблюдала, как он спит. Ему нравилось спать на боку, темноволосая голова утопает в подушке, длинные ресницы, будто пара лебедей, что прилегли отдохнуть на его глазах, крылья носа слегка двигаются при дыхании, бледно-розовый оттенок кожи. Такая мягкая белая кожа у детей Вэйцзяпина встречается крайне редко. Поэтому в моём детском сознании, Лян Шэн был не такой как я и не такой как все остальные ребята в Вэйцзяпине.
Мне нравилось, когда он засыпал днём, сунуть тонкую травинку ему в ухо и смотреть, как он просыпается от щекотки. Я сразу пряталась рядом с его кроватью и мяукала, подражая нашей кошке. Глаза Лян Шэна всё не открывались, возможно, он догадывался, что это я, и невнятно бормотал: "Цзян Шэн, не шали, поспи".
Его звали Лян Шэн, меня Цзян Шэн.
До четырех лет наши жизненные пути не пересекались.
Когда мне было четыре года, в один прекрасный полдень солнце осветило половину горного склона, а мама с усталым лицом подвела ко мне красивого, будто сошедшего с экрана телевизора, маленького мальчика и сказала: "Цзян Шэн, это Лян Шэн, зови его старшим братом".
Четыре года. Об этом возрасте сохранились лишь смутные воспоминания. Передо мной только комки глины, трава, цветочки горца. Мне неведомо, что называют катастрофой! Природа играет человеком! И уж тем более я не знаю, что в те дни в Вэйцзяпине произошла страшная авария на шахте! Погибло 48 шахтёров и два журналиста. В моих глазах небо Вэйцзяпиня синее-синее, вода чистая-чистая. Поэтому, когда мама подвела ко мне Лян Шэна, я звонким детским голоском повторила "старший брат Лян Шэн", а за спиной матушки скорчила ему гримасу.
Возможно, моя гримаса была слишком страшна, потому что при взгляде на неё Лян Шэн расплакался.
Плача, Лян Шэн закрыл руками лицо, стараясь не зарыдать в голос. Дети Вэйцзяпина плакали не так культурно как он, они широко распахивали рот в истерике, земля тряслась и духи сокрушались. Я прониклась симпатией к Лян Шэну в тот момент, когда он начал так интеллигентно плакать.
Когда Лян Шэн только появился, он чрезвычайно любил плакать. Днями и ночами я могла слышать его долгие тихие всхлипы.
Обняв подушку, я медленно тянулась к его подушке, в упор среди ночи наблюдая, как он плачет. Но в густой темноте могла лишь видеть, как приподнимаются его слабые плечики, и вздрагивает темноволосая макушка.
Я сказала: "Лян Шэн, если ты боишься темноты, Цзян Шэн будет спать с тобой".
Он, похоже, не проникся симпатией ко мне, всхлипнул, протестуя: "Кто это боится темноты?"
Некоторое время я неподвижно смотрела, как Лян Шэн плачет.
Он повернулся, глаза красные, спросил: "Нашла что-то интересное?"
Я надула щёки, как маленькая рыбка, обернулась ватным одеялом, прижалась к маме. Спросила, верно ли, что горожанина плач делает более счастливым, что кусок сахара?
Счастье - это первое слово, что я выучила, но мама не отметила мои достижения. Укрыв меня одеялом, она сказала: "Цзян Шэн, запомни, Лян Шэн твой старший брат! Не горожанин! Не надо говорить ерунды, ты постоянно должна помнить, Лян Шэн твой брат!"
Вмешательство провидения, в четыре года я и шестилетний Лян Шэн встретились на узкой дорожке. Я не могла и не догадывалась спросить, почему этот мальчик, которого зовут Лян Шэн, неожиданно вошёл в мою семью?
Это было предопределено, он мой старший брат, а я его младшая сестра.
2. Вэйцзяпин. Война Лян Шэна и Бэй Сяоу.
Перед тем временем, как появился Лян Шэн, отец постоянно был очень занят. Только в прошлом году приезжал домой навестить родителей, и я, наконец, смогла его увидеть. Получилось так, что встретились мы уже вчетвером. Высокий и худой, со скучающим выражением лица, похоже, я ему не слишком нравилась.
Ну и ладно, во всяком случае, я тоже не любила его. Впрочем, если бы он был похож на отца Бэй Сяоу, который позволял своему сыну кататься на отцовской шее, как на лошадке, думаю, он нравился бы мне чуть больше.
Мать видела, что маленькой девочке не хватает тепла отцовской ласки. Невозможно заглушить инстинктивную привязанность растущего ребёнка. Поэтому между хлопотами она говорила мне: "Цзян Шэн, твой папа самый выдающийся человек в нашем Вэйцзяпине, поэтому не может постоянно находиться рядом. Он журналист, каждый день трудится и всё это, Цзян Шэн, ради нас с тобой". Договорив, она, стирая капли пота со лба, улыбалась мне, и только уголки её рта были горько опущены.
Такие разговоры она вела до того момента, как появился Лян Шэн. После она перешла на молчание, будто иссякшее горло колодца Вэйцзяпина. Это молчание становилось ещё более полным при работе в поле или занятии другим тяжёлым трудом.
Она приготовила Лян Шэну самые вкусные блюда, однако Лян Шэн ел мало, его равнодушный взгляд, затуманенный робостью, бродил, не задерживаясь на мне.
Мама, видя плохой аппетит Лян Шэна, повернулась ко мне и сказала: "Цзян Шэн, пригляди за братом. Мама пошла в больницу, увидеться с отцом".
После её ухода Лян Шэн спросил: "Цзян Шэн, когда мама злится, она может ударить ребёнка?"
Я покачала головой и уставилась на стоящее перед ним аппетитное жареное мясо. Потом закрыла глаза и начала торопливо есть. Мне подумалось, если закрыть глаза, картошка будет иметь привкус мяса. И в самом деле, куски картошки не только имели вкус мяса, но были ещё и такие же мягкие. Я удовлетворённо принялась набивать рот. Однако, открыв глаза, увидела, Лян Шэн, стоя на цыпочках, кусочек за кусочком перекладывает палочками мясо мне в пиалку.
Он улыбнулся и сказал: "Цзян Шэн, приятного аппетита. Посмотри на себя, совсем не похожа на маленькую девочку".
Я состроила ему рожицу, в этот раз он не заплакал.
Поели, и я повела его на самый большой луг в Вэйцзяпине собирать жучков. В это время Бэй Сяоу верховодил шайкой детишек, играющих в войну. Он посмотрел и, увидев рядом со мной Лян Шэна, закричал: "Цзян Шэн, это кто? Твой зятёк?"
У ребятишек Вэйцзяпина не было злого умысла, они порой даже не знали, что означают их высказывания. Но лицо Лян Шэна неожиданно покраснело, городской мальчик, кожа лица такая нежная.
Я стащила Бэй Сяоу с баррикады, потянула к Лян Шэну, сказала: "Его зовут Лян Шэн, он мой старший брат".
Бэй Сяоу, посмотрев на Лян Шэна, скривил рот в улыбке: "Меня зовут Бэй Сяоу, я здесь главный".
Лян Шэн тоже улыбнулся. Уголки рта изогнулись в ни с чем несравнимую по красоте дугу, в солнечном свете, как прекрасная кукла.
В тот день мы развлекались как сумасшедшие. Дети забыли обо всём, Лян Шэн веселился от души, наловил больше всех жучков. Даже забыл плакать.
Только Бэй Сяоу постоянно ходил за мной хвостом и приставал: "Цзян Шэн, почему в вашей семье все имена такие странные? Ах, я забыл, главу твоей семьи зовут Цзян Лянчжи. Неудивительно".
Я не знала, кого зовут Цзян Лянчжи, но Лян Шэн знал. Когда дети называют родителей другого по имени, это обычно приобретает оттенок брани, но я верила, что Бэй Сяоу просто болтает. Однако Лян Шэн так не считал, и, не стесняясь, двинул Бэй Сяоу кулаком.
Они затеяли драку. Бэй Сяоу был слабым человечком, и действовал руками; у Лян Шэна к слабости примешивалось понятие чести, он пустил в ход и кулаки, и зубы. Укусил так, что Бэй Сяоу заорал. Постепенно теряя выдержку, стал кричать мне: "Цзян Шэн, чёрт побери, ты не собираешься спасать меня!"
Первоначально я полагала, что команда Бэй Сяоу объединится против Лян Шэна. Никак не думала, что они ещё более малодушны, и будут лишь спокойно наблюдать со стороны за поражением Бэй Сяоу. Вот если бы Бэй Сяоу взял верх, они забили бы Лян Шэна до увечий. Это был первый раз, когда я узнала, насколько поступки людей Вэйцзяпина низки. Я направилась вытаскивать Лян Шэна, сказала: "Брат, мы уходим. Не кусайся".
Это было похоже на то, как соседи зовут свою собаку Дай Хуана: "Дай Хуан, не кусайся! Пошли!"
Лян Шэна был слишком увлечен борьбой зубами, поэтому, когда я протянула ему руку, без колебаний впился в неё. Только услышав мой истошный вопль, он очнулся, бросил кусать лицо Бэй Сяоу и, обхватив мою кровоточащую руку, закричал: "Цзян Шэн, Цзян Шэн". Моё сморщенное от боли лицо разгладилось, потому что я увидела, как в растерянности на глаза Лян Шэна наворачиваются слёзы.
Нахмурив брови, я сказала: "Брат мне не больно, пошли домой".
3. Авария на шахте. Сумерки как вода.
Вечером мама Бэй Сяоу притащила почти изуродованного сына к нам. Морщины на её лице по сравнению со следами зубов на щеке её сына ещё более бросались в глаза. Моя мама непрерывно приносила чай и без остановки бормотала слова извинений. До глубокой ночи лицо Бэй Сяоу со следами укуса стояло у меня перед глазами. Перед уходом мама Бэй Сяоу ещё прихватила связку красного перца с ограды нашего дома.
Из-за Лян Шэна мама выпорола меня.
Моя добрая мягкая мама первый раз подняла на меня руку. Она била меня прутом и плакала: "Знаешь, ты иголка в глазах Вэйцзяпина! Будь осторожней с людьми, нельзя постоянно всем докучать. Хочешь, чтобы весь Вэйцзяпин узнал о твоём существовании? Как можно так третировать людей?"
Тогда я не знала, слова мамы были предназначены для ушей Лян Шэн. Она была мягкосердечной и, как большинство описанных в романах брошенных женщин, покорной судьбе.
Прут попал на рану от укуса Лян Шэна, и я затряслась. Подглядывающий из-за дверной занавески Лян Шэн плотно прикрыл ладонью глаза.
Лунный свет, как вода.
Подобно воде струился лунный свет, слабая мать беспомощно подняла прут. Растрёпанные волосы, в глазах слёзы. Четырёхлетняя девочка никогда не сможет понять женскую печаль.
Мужчина, которого звали Цзян Лянчжи, нищий учитель в Вэйцзяпине взял её в жёны, чтобы жить, поддерживая друг друга! Ради заботы о его нетрудоспособных родителях, чтобы не увеличивать тяжесть его ноши необходимостью искать дополнительный заработок, она дважды с сожалением избавлялась от беременности. Каждый раз он обнимал её и, плача, говорил, прости. Этот мужчина со слезами на глазах поклялся, что в будущем непременно даст ей счастливый дом и табун здоровых ребятишек! Потом он, в самом деле, сделал это! Добился успеха, стал знаменитый репортёром в столице провинции. Однако у него появилось новое увлечение. Такая же, как он, хорошо образованная журналистка! Они были счастливы! Близки! Сладость! Упоение!
Крестьянка в далёком Вэйцзяпине терпела! Горевала! Напрягала последние силы! Ждала! Она знала, что у него есть там семья и к тому же ребёнок. Однако не смела заикнуться, не смела плакать и затевать скандал! Понимала, он не разведётся с ней, из-за того, что свёкор со свекровью нуждались в её заботе и терпеливом трудолюбии. К тому же она никогда не вмешивалась в его личную жизнь.
Несколько дней назад, мужчина, которого звали Цзян Лянчжи и его любимая журналистка вместе приехали в Вэйцзяпин, вести репортаж с угольной шахты. Но неожиданно произошла авария, обвал грунта, журналистка погибла, любовь закончилась. Тот мужчина, которого звали Цзян Лянчжи, сейчас находился в больнице между жизнью и смертью. Только жена была у постели больного. Он наказал ей, привезти сына в Вэйцзяпин, приглядеть за ним. А если он умрёт, то позаботиться о ребёнке. Ему не нужно было даже просить её, только распорядиться.
Такого рода женщине можно посочувствовать. Когда был жив, обманывал и после смерти тоже.
Эта обманутая женщина и была моей матерью. В данную минуту с растрепанными волосами, со слезами на глазах, будто потерянная. О делах родителей я выяснила, когда мне было 13 лет. Так же с 13 лет у меня появилась дурная привычка - открыв среди ночи глаза, изо всех сил напрягать зрение, пытаясь разглядеть оклеенный газетами потолок. Сворачивалась в клубок, пытаясь понять прелесть ночи, ночь, как вода! Лунный свет струится, как вода!
В прошлом именно такой ночью, в которой лунный свет подобен воде, мама порола меня и при этом обнимала и плакала, приговаривая: "Цзян Шэн, о, моя судьба".
Я была у мамы поздним ребёнком, она по-своему дорожила мной. У неё никогда в жизни не было каких-либо драгоценностей, а я была её драгоценным золотцем. Все сожаления по поводу двух предыдущих нерождённых детей она превратила в любовь, сосредоточенную на мне. Но сегодня, закончив плакать, она оставила меня стоять во дворе в наказание.
Той ночью луна была такая одинокая, я стояла босиком, только Сяоми, маленький котёнок, теплым комочком жался к моим ступням.
После полуночи Лян Шэн тайком вышел из комнаты и тихонько окликнул меня: "Цзян Шэн, Цзян Шэн".
Я, взглянув на него, с обидой на лице опустила голову. Голые пальчики ног то сжимались, то растопыривались.
Он взял мою руку, с сожалением глядя на красную метку укуса, вытекшая кровь свернулась в тёмно-красный нарыв. Спросил: "Цзян Шэн, ещё болит?"
Я покачала головой и кивнула. Потом схватила его за руку и разревелась, вытирая грязь и слёзы его опрятным рукавом.
Он, закусив губу, произнёс: "Цзян Шэн, прости".
После его слов я заплакала ещё сильнее.
Он яростно вытирал рукавом мои слёзы, приговаривая: "Цзян Шэн, не плачь. Лян Шэн плохой! Больше Лян Шэн не позволит, чтобы с Цзян Шэн обходились несправедливо! Иначе, пусть луна с неба свалится на меня и раздавит!"
Я перестала плакать, сказала ему: "Брат, не надо, чтобы луна давила. Если потом с Цзян Шэн снова обойдутся несправедливо, ты завали меня жареным мясом!"
Сказала и облизнулась, вспоминая о жареном мясе, что ела в обед. Шестилетний Лян Шэн поднял на меня взгляд и заплакал. Потом, когда мы учились в младшей школе, учитель дал всем задание рассказать о мечтах. Те ребятишки, что не хотели становиться учёными, собирались быть космонавтами. Только Лян Шэн наивно рассказывал, что в будущем хочет быть поваром, готовить жареное мясо. Этим он вызвал у учеников дикий хохот, и учитель поставил его в угол, как нарушителя дисциплины.
Ещё той ночью с лунным светом, струящимся как вода, Лян Шэн потащил меня тайком в большую комнату, налил прохладной воды и, молча, стал мыть мне ноги. Мои ступни очень маленькие, руки Лян Шэна тоже маленькие. Лян Шэн сказал: "Цзян Шэн, надо носить обувь, иначе ступни вырастут большими, большие никто не хочет".
Сидя на лавке, я улыбнулась, сказала: "Я не боюсь, у меня есть Лян Шэн, мой старший брат".
Лян Шэн промолчал, взвалил меня с лавки на спину и отнёс в спальню.
Мама давно спала, вздыхая во сне. Я прижалась к засыпающему Лян Шэну. Две маленькие черноволосые макушки рядом, как пара стойких растущих среди зимы грибочков сянгу*.
Сяоми свернулась рядом со мной, а я свернулась рядом с Лян Шэном.
Почти забыв только что перенесённую порку, легкомысленно улыбнулась Лян Шэну. Лян Шэн, похлопав по моей макушке, сказал: "Цзян Шэн, будь умницей, засыпай".
Засыпая, я тайком взглянула на Лян Шэна. В струящемся лунном свете выражение лица Лян Шэна тоже, как вода.
4. Лян Шэн, я укусила Бэй Сяоу.
Через полгода отец вернулся из больницы домой, нижняя половина тела неподвижна, полная потеря трудоспособности. Левая рука подвешена к шее, правая ампутирована.
Новый образ показался мне оригинальным, невольно столкнувшись с этим незнакомым мужчиной, я глупо захихикала и состроила рожицу. Лян Шэн со злостью зыркнул на меня и, уткнувшись головой в грудь отца, горько заплакал.
Мне было трудно осмыслить такого рода сложные связи. Я лишь подсознательно чувствовала, отношения в моей семье не такие, как в других.
Говорил отец невнятно, но по-прежнему вёл себя, как главы семьи, руководя мамой. Несмотря на то, что мама высекла меня, я до сих пор любила её и тянулась к ней. Поэтому испытывала отвращение к мужчине, который только и знал что, сидя в инвалидном кресле, грелся на солнышке! Много раз, играя во дворе, пользуясь тем, что он не обращает внимания, я кидала в него маленькие камешки. Но из-за боязни, что Лян Шэн расстроится, пришлось бросить это развлечение.
Добрая мама постоянно оставляла вкусную еду для отца и Лян Шэна. Лян Шэн добросовестно кормил отца. Поначалу это было моей обязанностью, но однажды мама, увидев, как я тычу едой отцу в ноздрю, перепоручила это Лян Шэну.
Мама сознавала, что в моей груди тайно зреет смутная обида. На самом деле, я может даже и хотела бы стать порядочным ангелочком, но страдания мамы, как действие яда, заставляли мои ангельские крылья терять перо за пером.
Отец постоянно отказывался есть и отворачивал голову, вкусная еда оставалась Лян Шэну. А Лян Шэн тайком оставлял еду мне. Я спрашивала его: "Брат, а ты не голоден?"
Лян Шэн отвечал: "Брат поел, ешь ты".
Война между Лян Шэном и Бэй Сяоу в Вэйцзяпине завершилась воцарением Лян Шэна на отвоёванных территориях. Теперь я была сестрой гегемона! Человек высокого положения.
Раны от укуса на лице Бэй Сяоу уже рассосались, и мы по-прежнему ловили в траве жучков. Бэй Сяоу, чтобы снискать расположение Лян Шэна, тайно принёс из дома материн горшочек для соли. Сказал, это чтобы вождь складывал туда сверчков.
Я видела, что Лян Шэну понравился горшочек. Он принёс со стройки песка, закопал в нём кусочек имбиря и аккуратно поставил под кровать. Я спросила его: "Так могут родиться сверчки?"
Лян Шэн ответил: "Цзян Шэн, ты правда глупая! Сверчок может родиться только от мамы-сверчка, имбирь - только от мамы имбиря".
Я сказала: "Ух ты! Собака родится от мамы собаки, кошка от мамы-кошки. Тогда Лян Шэн может родиться только от мамы Лян Шэна! Но Лян Шэн, где же твоя мама?"
Глаза Лян Шэна стали печальными, в тёмных зрачках мелькнула свинцовая синева. В этот момент как раз проходила мама, погладив Лян Шэна по голове, она сказала: "Цзян Шэн, послушай, вы оба рождены мамами".
Я, скривив рот, протянула: "А..."
Горшочек, который принёс Бэй Сяоу, чтобы задобрить Лян Шэна, вызвал проблемы.
Когда мама Бэй Сяоу принялась готовить, обнаружила, что их горшочек с солью исчез. Схватила Бэй Сяоу и устроила ему взбучку. Низость дитя Вэйцзяпина раскрылась ещё сильнее. Чтобы скрыть свой преступный сговор с врагом, сказал, что Лян Шэн приходил к нему поиграть и тайком унёс.
Мама Бэй Сяоу схватила своего неразборчивого в друзьях сына и притащила к нам. В дальнейшем вина Лян Шэна увеличилась стократно, складывалось впечатление, будто восьмилетний Лян Шэн полностью обчистил их дом. Я неожиданно почувствовала озноб и тихим голосом произнесла: "Брат, когда придёт мама Бэй Сяоу, я возьму вину на себя".
Лян Шэн, вероятно давно забыв о клятве, что луна раздавит насмерть, сказал: "Цзян Шэн, в итоге тебя недаром кормили жареным мясом. Обросла жиром, не больно сносить побои".
Я почувствовала, что под дурным влиянием детей Вэйцзяпина Лян Шэн становится таким же низким человеком.
Мама спросила Лян Шэн, правда ли, что он украл кувшин семьи Бэй Сяоу? Лян Шэн невинно покачал головой.
Мать Бэй Сяоу вихрем залетела в наш дом, всё обыскала и в итоге обнаружила под кроватью Лян Шэна горшочек с песком. Обняв горшочек, будто в канонической сцене "встреча матери с сыном после долгой разлуки", она принялась ругаться на Лян Шэна, что тот сбившийся с правильного пути негодник и с детства нечист на руку.
При виде того, как лицо Лян Шэна становится красным, а в глазах плещет море грусти, я разозлилась на Бэй Сяоу. Подумала, всё равно козлом отпущения быть мне, наказывают постоянно меня, поэтому на волне вскипающей злости бросилась на Бэй Сяоу, опрокинула его, схватила за лицо и изо всех сил вцепилась зубами.
Кто бы ни пытался меня оторвать, я не разжимала челюсть. От боли Бэй Сяоу даже не мог плакать. Мать Бэй Сяоу, обессилено осев на пол, выла в голос, как же её угораздило столкнуться с такими бандитами.
Лян Шэн сказал: "Отдайте горшок, я прикажу Цзян Шэн отпустить".
У матери Бэй Сяоу не было другого выхода, как только с ненавистью во взгляде передать горшочек Лян Шэну. Лян Шэн заглянул в него, убедившись, что количество песка не сильно убавилось, сказал мне: "Цзян Шэн, отпусти!"
В тот момент уже я оказалась в роли соседской собаки Дай Хуана.
5. Бэй Сяоу, я и Лян Шэн пошли в школу.
Мама Бэй Сяоу тащила ревущего сына к выходу и приговаривала: "Вот довелось же столкнуться с бандой грабителей". Вытирая слёзы, она снова прихватила с ограды нашего дома пару связок красного перца.
Отец в своём инвалидном кресле из комнаты с каменным лицом смотрел на маму, долго тряс щеками и вытряс одну фразу: "Смотри, что за прекрасную дочь ты родила!"
Глаза мамы покраснели, она прикрыла их, навернулись слёзы. Вскинула ладонь и со злостью хлестнула в сторону моего лица, говоря: "Подаёшь плохой пример, дурно влияешь на Лян Шэна".
После звонкого хлопка я, вопреки ожиданиям, ничего не почувствовала. Открыла глаза и обнаружила Лян Шэна, преграждающего путь к моему лицу. Прикрыв щёку, он твёрдо стоял на моей защите, тихим голосом постанывая: "Мам, не бей Цзян Шэн, она не виновата. Тот горшок Бей Сяоу сам мне отдал, поверь".
Голос Лян Шэна звучал ужасно. Отец из комнаты, увидев, что мать по ошибке ударила его сына, рванул, будто взбесившийся лев. Только он забыл, что сейчас сидит в инвалидном кресле, беспомощный инвалид! Его тело, наполовину вывалившись, потеряло опору, "бум".
Отца снова отправили в больницу.
Лян Шэн тоже пошёл в больницу, врач сказал, недостаточное питание. Будучи не в состоянии двигаться отец только и мог, что изо всех сил таращится на маму! Мама не чувствовала своей вины.
На самом деле они же не знали, что каждый день всю вкусную еду Лян Шэн полностью отдавал мне.
Мы взбирались на крышу, смотрели на струящийся лунный свет, что как вода, слушали жужжание насекомых. Лян Шэн прятал вкусности в большой чашке, приносил её на крышу, отдавал мне и, улыбаясь, смотрел, как я жадно заглатываю куски. Я спрашивала его: "Брат, ты не голоден?"
Лян Шэн отвечал: "Брат поел, это тебе".
В лунном свете я слушала жужжание насекомых и не обращала внимания на урчание в животе Лян Шэна. Тогда я думала, это лишь другого вида звуки, издаваемые жучками.
А, ещё забыла сказать. Из-за той маминой ошибочной оплеухи правое ухо Лян Шэна оглохло. С тех пор, когда я обращалась к брату, приходилось повышать голос. Из-за этого я тихонько плакала, говорила: "Брат, лучше бы уж я сама оглохла".