Кажется, первым это сказал муж. Жена позвала его, и на ее лице было то выражение, к которому мужчина уже успел привыкнуть, - словно маленькая девочка прислушивается к голосу феи, что-то шепчущей на ухо.
--
Иди сюда! Опять толкается. Положи ладонь вот здесь. Чувствуешь?
--
Да. - Подтвердил он, а затем произнес слово, из-за которого они так долго потом мучились, подбирая новорожденному имя. - Первенец-то у нас какой бойкий! Тебе не больно?
Жена улыбнулась.
--
От этого не бывает больно.
--
А как это? Что ты чувствуешь?
--
Не описать словами. Когда он крутится и брыкается... Жаль, что мы не телепаты, я передала бы тебе ощущение.
Так они и стали называть его - первенец, не только между собой, но и в разговорах с родней и друзьями. Какое бы имя ни примерялось к нему, казалось, все не то, хотя единственное представление о будущем чаде родители могли составить лишь по картинке на мониторе УЗИ.
В ожидании скорого разрешения от бремени муж устроил "своих", как он их называл (ведь их было двое), в фешенебельный роддом. Однажды ночью, на исходе девятого месяца беременности, будущая мать проснулась посреди ночи.
Женщину разбудил голос первенца. Как будто он звучал у нее под сердцем, и тембр не был похож ни на один слышанный ранее - именно так, подумалось ей, говорил бы плод, будь такое возможным. Она хихикнула, представив себе детей, начинающих говорить еще в материнской утробе. А потом задумалась: что же она услышала перед пробуждением? Какое слово ей приснилось? И тогда голос прозвучал снова, на этот раз напугав до полусмерти. Слово, рожденное в центре округлого живота будущей матери, было незнакомым и странным, но она сразу поняла - это имя. Таким было первое чудо. Оно осталось маленькой женской тайной - не хотелось услышать, как врачи успокаивают мужа: "Да, у беременных часто наблюдаются... м-м-м... некоторые... особенности... э-э-э... восприятия. Обычно после родов они проходят."
Все попытки будущего отца воспротивиться "нечеловеческому" имени сына провалились. Жена так настаивала, что мужчина, наконец, сдался, лишь буркнул:
--
Имя, в крайнем случае, всегда можно поменять позже. Где ты его вычитала? В каком-нибудь эпосе племени мумбо-юмбо?
Первенец родился с пронзительно-синими глазами. У отца не получалось играть в гляделки с собственным сыном - при взгляде в эту яркую бирюзу по щекам непроизвольно бежали слезы, как от прямых солнечных лучей.
А вот младенец совсем не плакал, но хранил на лице недетскую серьезность. Родители даже консультировались со специалистами, опасаясь, что с сыном что-нибудь не так. Им посоветовали не кликать беду попусту: первенец обладал здоровьем, редкостным по нынешним временам, ведь больше половины детей появлялось на свет с какими-нибудь врожденными недугами.
--
Здоровый пацан! - Одобрительно сказал педиатр, впервые увидев мальчика. - Вырастет сильным и красивым, как боги Олимпа!
--
Наш мужчина! - С гордостью откликнулась мать.
Ей показалось, или именно в этот момент она увидела на лице мужа с трудом скрываемую ревность?
Впрочем, отцы всегда ревнуют детей к матери. Недостаток внимания, место мужа занимает ребенок, а отец отходит на второй план... И все такое. Известный синдром.
Второе чудо было явлено ей вскоре после выписки из роддома.
Она вынесла сына в колыбели на балкон - подышать свежим воздухом, а сама вернулась в комнату и принялась гладить его пеленки, поглядывая в стекло балконной двери. Потом ее внимание привлек голос диктора с экрана плазменной панели:
--
...Ученые уверены, что изменения климата - это не временное явление, а начало давно обещанного глобального потепления. По мнению некоторых футурологов, последствия этих изменений могут оказаться смертельными для значительной части человечества. Уже сейчас растаяло около тридцати процентов арктических льдов. По оценкам специалистов, через полвека Арктика полностью лишится...
Звук трансляции исчез, женщина поставила утюг на подставку и уже было взялась за пульт дистанционного управления, чтобы отрегулировать забарахливший телевизор... как вдруг поняла, что затих не только голос диктора. Пропали вообще все звуки! Она не успела испугаться глухоты. В наступившей тотальной тишине голос, похожий на речь надышавшегося гелием лилипута, голос ее полуторамесячного сына, произнес где-то в глубинах мозга матери:
--
"Немедленно иди на балкон!"
Спеленутый первенец лежал там, и она могла поклясться, что он хмурился. Край пеленок тлел от лежавшей на нем сигареты.
--
Сволочи! - Крикнула мать, отбросила источник пожара и сбила зарождающееся пламя руками.
И только тут звуки мира вернулись к ней.
Кто-то этажом выше бросил окурок вниз, а ветер, должно быть, занес его сюда, прямо в кроватку ее ребенка! И ведь не выяснить теперь, кто чуть не сжег мальчика заживо! Над ними еще уйма этажей.
От осознания миновавшей угрозы ее покинули силы. Мать присела перед спасенным сыном. Тогда он впервые улыбнулся. Не бессмысленной улыбкой грудничков, нет, это была осознанная улыбка человека, довольного тем, что критическая ситуация успешно ликвидирована. Потом он уснул, а его мать смотрела и смотрела в крохотное взрослое личико, пытаясь успокоить бурю в душе: там боролись ужас с любовью. Любовь победила.
По мере того, как становилось ясно, что необычный характер сына - это не временное явление, с каждым разом, как отец убеждался, что разнообразные "агусеньки" над колыбелью первенца выглядят неуместными, в душе мужчины все сильнее разгоралась та же война, которую пережила на балконе его жена. Вот только в случае отца побеждала не любовь. Он начал пить, а сына все чаще называл не "первенцем", и не по имени, признавать которое отказывался наотрез. Раскачиваясь над заставленным пустыми бутылками столом, отец теперь покрикивал:
--
Ну ты, чудовище! Кричи давай! Ори, как младенцу положено! Молчишь? У всех дети как дети...
В конце концов вменяемое состояние стало для мужчины такой редкостью, что фирма, на создание которой у него ушла вся молодость, решила отстранить своего шефа от руководства.
--
Не волнуйтесь, он будет получать очень приличную зарплату. Совет директоров оставил за ним звание почетного президента компании. Как он?
--
Как обычно. - Отвечала жена, скорбно пожимая губы, и коллеги мужа, теперь можно было сказать - бывшие коллеги, понимающе кивали.
Она спрятала помповое ружье, пистолет и охотничьи ножи - все "опасные игрушки" главы семьи, опасаясь за жизнь сына, да и за свою тоже - бесконечный запой сделал мужчину непредсказуемым.
Но однажды вечером она все же застала его с оружием в руках над детской кроваткой. Пьяный, как всегда теперь, отец заносил над первенцем тесак для мяса.
--
И сейчас будешь молчать, чудовище?
Мать закричала и бросилась через комнату к темной фигуре на фоне света ночника, к сгорбленной фигуре гоблина, покушавшегося на жизнь ее ребенка. Комната была слишком большой... Женщина споткнулась о ковер на полу и поползла к ногам мужа, умоляя не убивать их сына. Внезапно над краем кроватки показались две ручки, а потом и покачивающаяся на еще слабой шейке голова ребенка. Он впервые самостоятельно сел.
Мужчина замер, мелко задрожал, а затем повалился навзничь. Его взгляд остановился, по щекам синхронно стекали слюна из уголков рта и слезинки из неподвижно уставившихся в потолок глаз.
Нет, он не умер. Его парализовало. Врачи сказали, что это последствия затяжного запоя, но она знала, что выпивка тут не причем. Потому что после того, как несостоявшийся детоубийца замер на полу, его жена решилась приблизится к сыну - по широкой дуге, как можно дальше от вытянутой к потолку руки с тесаком. Первенец, чья головка все так же покачивалась на краем кроватки, вздохнул и прикрыл свои невероятно-синие глаза. А в сознании матери возник его ни на что не похожий голос:
--
"По-другому было нельзя. Выхода не было."
Это стало третьим чудом, и оно не оставило сомнений: все только начинается.
Первой игрушкой сына стал карманный компьютер, раньше использовавшийся его отцом вместо органайзера в деловых поездках. Еще не начав говорить, первенец освоил серфинг в интернете. Увидев, как младенец показывает на страницу сайта, рекламировавшего экологически чистые дома с безотходным циклом жизнеобеспечения, мать сразу поняла, что она должна сделать.
Вскоре они уже жили в таком месте, в отдалении от другого жилья, от других людей, от их бывшего отца и мужа, коротавшего остаток жизни в частной клинике. Иногда женщина гадала: понимает ли парализованный, что произошло? Осознает ли вообще что-нибудь? Или его мысли замерли так же, как мышцы лица, навсегда сведенного судорогой ненависти? Следовало отдать ему должное: он сделал свое благое дело - помог первенцу появиться и обеспечил средствами для приобретения того, что почему-то так было нужно сыну - отдельно стоящий, не зависимый от остального цивилизованного мира дом.
Четвертое чудо произошло именно здесь, спустя месяц после переезда. Первенец как раз демонстрировал матери наглядные приемы управления компьютерной системой жилища, когда домофон сообщил, что за порогом гости.
На площадке перед воротами ждало около дюжины детей обоего пола и разного возраста. У всех было то же выражение лица, которое она так привыкла видеть на лице своего ребенка.
Стоявший впереди всех мальчик спросил:
--
Мы можем увидеть вашего сына?
Она молча посторонилась, чтобы дать дорогу входящим, и приглашающе махнула рукой.
Стайка детей окружила ее сына. Никто не произнес ни слова. Они общались взглядами и улыбались, а потом гости ушли так же внезапно, как появились.
--
Все хорошо? - Спросила женщина, когда они остались вдвоем, и ребенок кивнул, вертя в руках пульт от радиоуправляемого геликоптера, стоящего на лужайке за окном.
Как-то раз к ним забрел турист, увлекавшийся, кажется, спортивным ориентированием. Она пригласила его отобедать. Первенец сразу проявил интерес к навигатору, укрепленному на груди дюжего загорелого мужчины. Турист рассмеялся, отцепил прибор от жилетки и протянул ребенку.
--
А он его не испортит? - Спросила женщина из вежливости.
--
Нет, что вы? Есть такой термин в технике - "защита от дурака". Не обижайся, сынок, это я не о тебе. В общем, балуйся, как угодно! - Гость подмигнул мальчику. - Играй, пока дают.
"Мой сын мог бы сказать тебе то же самое, - подумала женщина. - Играйте, пока дают. Пока мы не подросли."