В то утро Лиза проснулась со странным и смешанным чувством. Проснулась раньше обычного - солнце еще не полностью поднялось, а с неба еще не сошли легкие, утренние облака.
Сказочное утро. Лиза сидела на кровати, завернувшись в одеяло, и смотрела в окно. Сквозь него она видела, как ветер срывает зеленые, свежие, июньские листья с деревьев; как солнце с трудом пробивается через эти легкие облака, отражается от холмов, ласкает беспокойную поверхность озера.
Девушка рассмеялась и вскочила с постели. Натянув легкое розовое платье, она с топотом пронеслась по лестнице вниз, к парадным дверям. Распахнув их настежь, она остановилась на крыльце, вдыхая свежий, еще ничем не тронутый воздух.
Птицы ласкали слух своим нежным пением. Солнце слепило Лизе глаза, но девушка не обращала на это внимания. Оно было приковано к окружающему, казалось, что уже ничто не сможет оторвать ее от этой необыкновенной природы, от желания жить и радоваться ей.
Лиза сбежала с крыльца и, замедлив шаг, направилась по тропинке к озеру. Под ее ногами осыпались мелкие камушки. Лиза не удержалась и снова побежала, туда, вниз, к озеру, к пирсу. Она бросилась по нему вперед, к краю. Здесь была привязана рыбацкая лодка отца Лизы, живущего в Лондоне. Девушка любила ложиться на дно этой лодки, смотреть в небо на пролетающих мимо чаек и думать, как же хороша жизнь.
Какое же все-таки чудное утро! Одно из таких, когда хочется жить, да, непременно жить, такое утро, когда больше всего на свете боишься умереть; умереть - не страшно, пусть умереть, пусть завтра, а хоть бы и вечером; да, вечером - в самый раз, когда зайдет солнце, и не будет ни света, ни пения птиц, ни шелеста листьев. Тогда - хорошо. Пусть сердце перестанет биться. Но, не сейчас. Сейчас жить хочется. И ты живешь - каждой клеткой тела, живешь полностью, посвящаешь себя жизни без остатка. Ощущаешь эту жизнь в себе и думаешь, сколько еще проживешь на свете, сколько еще сделаешь до смерти. А впрочем, о смерти не думаешь, только проходя мимо церквушки на холме, зайдешь, привстанешь на одно колено и произнесешь короткую молитву. Прости, Боже, за все, чем согрешила вчера, за то, чем согрешишь завтра, но не за сейчас - сейчас ты непременно не будешь грешить, какие могут быть грехи в это чудесное утро, когда так зелено вокруг. Да и зачем об этом думать? Зачем думать о грозном Боге, когда можно подумать просто о Создателе, ниспославшим все это, то, что сейчас окружает тебя.
Жизнь ощущается один раз - по крайней мере, у женщин так. Как у мужчин - не знает никто, а впрочем, зачем это знать, кому это интересно, разве что, только какой-нибудь молочнице Сэлли с другого конца деревни. Ну, ей-то уж точно известно все о мужчинах, кто бы сомневался, она уж знает все о том, что ненавидит! Так она сама признавалась Лизе в прошлую среду. А может, и в четверг. Кто знает, возможно, не в четверг, а в субботу, после мессы, какое теперь до этого дело? Главное, что сейчас утро - прекрасное, светлое и чистое. Утро понедельника? Вторника? Пятницы? Кто говорит, что это неважно? Еще как важно, важно знать этот день и непременно его запомнить! Надо же знать тот день, когда ты жила, ведь так? Да. Вообразите, лет через десять... (Лиза засмеялась) Да, лет через десять, будешь рассказывать внукам... или детям, Бог мой, да какая разница, все равно это будет так обнадеживающе - нескоро... так вот, лет через десять, будешь рассказывать этой стайке маленьких карапузов о том, как жила... (Лиза засмеялась пуще прежнего) Да! (Она насупила брови и притворно - высоким голоском залепетала) "Да, дети, именно десять лет назад, такого-то года, такого-то месяца, такого-то дня я жила - и это было несравнимо ни с чем!"
Лиза села в лодке и огляделась вокруг с довольным видом. Солнце уже успело занять свое законное место на небе (которое, в свою очередь, уже успело полностью очиститься от облаков). Чудно! А не съездить ли сегодня в Лондон, к отцу? Или сходить к Сэлли? Или же, прокатиться на лошадях с Мари, этой забавной француженкой? Надо же что-то делать, несомненно, надо, ведь нельзя же сидеть, сложа руки в этот день, равный целой жизни!
Да, пожалуй, к Мари. Они так сблизились за последние три дня - читали вместе французские романы, купались и катались... да, часами катались на лошадях. С Мари хорошо - она в меру дерзкая, в меру наивная, в меру веселая - всего у нее в меру. А еще, она художница - самая настоящая, у нее дома есть мольберт, кисточки и краски. Она обещала написать портрет Лизы, так забавно.... А вот она, Лиза, совсем рисовать не умела, а ну и пусть, зато Лиза - поэтесса; потом, когда-нибудь, она напишет стихи о Мари, только не сегодня. А завтра? Да, непременно завтра, а может еще даже сегодня, вечером, после мессы, даже не после мессы, а после заката, при свече, когда уже давно сядет солнце.
Но, пока о закате думать еще рано - надо поспеть к завтраку. А не позавтракать ли у Мари? Да, пожалуй, она же еще вчера приглашала Лизу к себе, на кофе с круассанами. Так они, кажется, называются? Лизе нравилось то, чем кормили у Мари, это ее веселило, как и легкое вино за ужином.
Лиза поднялась из лодки и бросилась вверх, к дому. Седлать лошадь и вперед,- к Мари! К завтраку, романам, веселой дамской болтовне и бесконечным затеям подруги - всегда неординарным и увлекательным!
Кататься Лизу научил еще дядя, в далеком- далеком детстве. Она его с трудом помнила - высокого, светловолосого юношу, так похожего на свою сестру по внешности, но не по характеру. Она - флегматичная, меланхоличная дама, удачно вышедшая замуж, проматывающая состояние свое (а заодно, и состояние супруга) и влачащая жалкое, ни на что не похожее существование, вплоть до 1922... года, когда вдруг, неожиданно для самой себя, бросив размеренную жизнь в маленьком городке под Лондоном, уехала куда-то в Европу с бедным студентом.
Лиза скакала на своей любимой лошади, оглядываясь вокруг. Все было давно изучено и знакомо, особенно, эта дорога - каждый день она ездила по ней за молоком, к Сэлли, на другой конец деревни, в любую погоду. Причем тут погода? Какая разница, главное, что сегодня она чудесна! И сейчас Лиза едет к Мари - ее первой подруге. Не считая, конечно, Сэлли; да-да, старой доброй Сэлли, двадцатипятилетний продавщицы молока; женщине, которая все знала о мужчинах, которая больше всего на свете их ненавидела - да, не нашлось еще более ярой феминистки за всю историю мира, еще со времен Адама и Евы (Ева уж точно не была феминисткой, это Сэлли знала наверняка!).
Так о чем это мы? Да, о Сэлли, конечно! Это была первая подруга Лизы, а ведь это - большая ответственность! Первые, еще детские секреты Лиз (так называла подругу Сэлли) принадлежали ей. Ей одной и никому другому! Вечерами сидели они у камина, в креслах - качалках, в тишине и спокойствии. Лиза, затаив дыхание, слушала рассказы старшей подруги о мужчинах,- это была главенствующая тема их диалогов, а вернее, монологов - да, монологов Сэлли, конечно, Лизе просто было нечего рассказать. Мужчины.... Как мало они значили для Лизы - мало, это не просто мало, это даже не ничтожно мало! Это просто ничего. Пустота. Чистый лист. Пропасть.
Никогда Лиза еще не влюблялась по-настоящему. Зачем?! Скажите, для того ли, чтобы он пришел и разрушил это все - посиделки с Сэлли у камина, скачки на лошади, пение птиц, старенькую рыбацкую лодку отца??? А теперь еще и Мари - о, Мари, славная, милая, добрая, светлая Мари, новая подруга Лиз (да, забавно, что Мари тоже зовет ее Лиз!).
Лиза остановила свою лошадь возле двухэтажного коттеджа в самом центре их деревни и слезла с нее - не так, как все девушки ее возраста, опасливо, осторожно, медленно, а по-своему, легко, быстро и смело. Привязав животное к забору, она вошла в сад, где ее уже ждала Мари.
Она сидела в своем любимом саду - прямо на траве (на такое была способна только Мари), читала книгу (как всегда - французский роман). Ее светлые кудряшки выбивались из-под легкой шляпы (редко когда можно было застать Мари в головном уборе). Мари курила длинную-предлинную сигарету в темном деревянном мундштуке. Увидев Лизу, девушка тут же отложила книгу и, вскочив на ноги, подбежала к ней. Подруги обнялись.
-Прекрасное утро, не правда ли? - спросила Мари, беря Лизу за руку.
-Ты тоже заметила? - ответила вопросом на вопрос Лиза,- Чудесное утро. Чудеснейшее из чудеснейших.
-Теперь пойдем завтракать,- сказала Мари. Она всегда очень резко меняла тему разговора.- Сегодня потрясающие булочки и кофе.
Подруги прошли в дом, на маленькую и очень уютную террасу. Здесь они часто завтракали - через день. Стены были выкрашены светлой краской, (Мари говорила, что сама их выкрасила, когда только переехала сюда) в углу стоял круглый деревянный стол, с другом - полка с книгами. Больше в эту маленькую комнату ничего не помещалось.
-Присядь пока. Сейчас все принесу,- с этими словами, Мари покинула террасу и направилась в дом.
Лиза села в ее любимое садовое кресло (в доме Мари все было наперекосяк, и садовые кресла стояли не в саду, а на террасе). Она знала, что подруга терпеть не могла слуг, поэтому-то, и старалась делать все самостоятельно. По крайней мере, завтрак всегда приносила сама хозяйка дома.
Вошла Мари с булочками и кофе. Девушки сразу же разлили его по чашкам и взяли себе по булочке.
-Булочки великолепны! - тут же похвалила Лиза.
-Великолепны? - передразнила Мари,- И это все, что ты можешь сказать?! Они просто прекрасны!
-Да...Прекрасны, как это утро за окном,- улыбнулась Лиза,- Сливки брала у Сэлли?
-Конечно. Она все о тебе спрашивала.
-Что именно?
-Ну....Говорила, что, мол, не заходит Лиз в последнее время.
-Она права. Я действительно, уже неделю, как не была у нее, - задумчиво произнесла девушка, глядя в окно.
Пару минут они сидели молча, слушая легкий и загадочный шелест листьев. Потом, Мари нерешительно произнесла:
-А ты с ней часто общалась, да?
-Сказать часто - ничего не сказать. Семь дней в неделю,- весело ответила Лиза.
-Понятно... - как-то ревниво ответила Мари.
Девушки замолчали. Наверное, в первый раз со времени их знакомства.
Лиза сидела, глядя в открытое настежь окно, и думала. Не о себе и не о Мари, и даже не об отце из Лондона, а о Сэлли. Прошла неделя с тех пор, как они виделись в последний раз. Для Лондона это действительно немного. Но, не для маленькой деревни.
А ведь Сэлли была для нее чем-то действительно особенным. У них были особые отношения, никому не ясные. Лизе нравилось смотреть на Сэлли - молоденькую хохотушку, с необыкновенной, даже необычной красотой. Она сочетала в себе легкую грубость и какую-то бесконечную женственность, проявляющуюся во всем без исключения. Она ненавидела мужчин (как это и было сказано ранее) и обожала Лизу. Простушка? Нет. Это была сложнейшая натура, которую только приходилось встречать Лизе. Эта непосредственность, соседствующая с житейской мудростью - не бабской, а настоящей, всамделишной, она приводила Лизу в исступление. Ее чувства к Сэлли не поддавались описаниям - это было что-то похожее на любовь, но граничащее со слепой страстью.
Ничего не проходит. И странное чувство к Сэлли не прошло. Даже теперь, глядя на Мари, Лиза понимала, насколько ей не хватает Сэлли. Она уже не могла сидеть на месте, слушать веселую болтовню Мари, любоваться на чудесный вид из окна - все мысли перенеслись в одинокий домик на окраине деревни. Пожалуй, чересчур невежливо было бы сейчас уйти, но еще более невежливо было бы остаться и всем своим видом высказывать незаинтересованность во всем, что говорит француженка. Поэтому, Лиза придумала какой-то весьма сомнительный предлог, чтобы уйти из этого домика прочь.
Она уже и не помнила о Мари ничуть.
Как весело и даже, может быть, чуть жутковато было скакать от одного конца деревни к другому, ловить ветер каждой клеткой тела, чувствовать его нежные, но порой резковатые прикосновения, с замиранием сердца следить за тем, как проносятся дома и коттеджи соседей! И все это было для Сэлли. Лизе нравилось ощущать себя смелой и сильной именно в этот момент, когда домик подруги приближался к ней все больше и больше. К черту все! Это чудесное, невыносимо-легкое утро она отдаст ей. Решено.
(Птицы кружили над домом пекаря Мэтью. Его жена сидела на качелях у дома с вязаньем. Кричали дети. По деревни шли веселые цыгане, предлагая местным жителям какие-то безделицы.)
Салли стояла рядом с калиткой своего дома, спиной к дороге. Кажется, она разглядывала птицу на ветке яблони, впрочем, это было уже неважно. Лиза спустилась с лошади и закрыла Сэлли глаза. Та чуть вздрогнула (или Лиза подошла бесшумно, или же, сама Сэлли была погружена в раздумья) и обернулась. Увидев девушку, она просияла:
-Лиз, девочка моя! Сколько я тебя не видела?! Где ты пропадала?
А Лиза не могла ничего ответить. Она чувствовала себя виноватой (ведь Сэлли могла вполне справедливо волноваться за нее), но при этом, ее переполняла безудержная радость встречи после долгой разлуки.
-Глупенькая...не пропадай так больше, ладно? - прошептала Сэлли и, обняв Лизу, потянула девушку в домик.
(Они прошли на терраску и сели за столик, на котором стоял недопитый кофе в небольшой глиняной чашке. В вазе медленно вяли цветы. Медленно покачивались легкие занавески на окне. Утренняя газета была раскрыта на четвертой странице. В пепельнице дымилась сигарета.)
От Сэлли Лиза ушла только к вечеру. Они не могли наговориться. Говорили обо всем на свете, о мужчинах, о Боге, о книгах, о погоде, да пожалуй, им было все равно - главное, чтобы слышать голоса друг друга. Потом они танцевали под новые пластинки Сэлли, смеялись до упаду, когда Сэлли рассказывала, как одурачила своего последнего мужчину, потом Сэлли учила Лизу курить, что вызвало немало веселья со стороны обеих. А на прощанье, Сэлли поцеловала Лизу в щеку и попросила прийти завтра.
После мессы и ужина Лиза не пошла писать стихи к Мари, а отправилась по тропинке вниз, к озеру, последний раз за этот день взглянуть на его гладь.
(Солнце садилось за холм. Мэтью пытался утихомирить расшумевшихся перед сном детей. Последний наездник, сосед Лизы, заканчивал вечернюю прогулку.)
Лиза присела на большой камень, прямо у воды. Это все принадлежало ей, именно ей, потому что, сегодня был ее день, ничей больше... Может быть, день Сэлли тоже. Для Сэлли не жаль даже кусочка этого дня, дня равного целой жизни. Или даже, длиннее жизни. Возможно. Главное сейчас то, что этот день подошел к концу. Завтра тоже будет день, но другой, да и никогда не будет похожих дней!
"А вдруг, этот день - последний?" - подумалось Лизе.- "Нет, не последний. Я же обещала зайти к Салли, помочь делать яблочный пирог, научить секрету варки лучшего кофе, съездить на старую мельницу. Сколько всего... значит, это не последний день!"
Лиза встала с камня и пошла к своему дому. Жизнь продолжалась. И будет продолжаться. Только Лиза пока об этом не знает. Она идет домой, чтобы написать еще один коротенький стишок, переодеться и лечь спать, предварительно помолившись. Она не знает даже того, что они с Сэлли напишут лучшую в мире книгу, по крайней мере, лучшую в Лондоне (а это, почти как лучшую в мире!). Только это будет не сегодня, а через четыре года. Ну и что?!
Последние блики солнечных лучей прошлись по окну Лизиной комнаты. Девушка задула свечу и, произнеся коротенькую молитву, легла в постель.
Бросила прощальный взгляд на портрет Сэлли, сделанный городским художником.
С нежной улыбкой Лиза засыпала. И ей снились прекрасные сны.