В сетевом магазине странноватой якобы английской бижутерии было утреннее затишье без покупателей. Девочки-продавщицы поправляли выкладку, распутывая цепочки бохо-подвесок и перемещая громоздкие пёстрые браслеты из коллекции "Лето на ферме" на стенд с уценкой "Твой новый яркий Крисмас на Пиккадили-стрит!". Пока нет наплыва людей, надоевшую до скрежета зубовного музыкальную подборку джингл-беллсов, слава всем богам, можно было сделать потише и хотя бы пообщаться с коллегами.
Охранница Татьяна Олеговна (это было ноу-хау компании - охранницы-пенсионерки), подтянутая невысокая женщина шестидесяти лет с хитрым и несколько тревожным взглядом старого торгового работника, тоже не стала сидеть у входа в одиночестве и подошла к девушкам поболтать. Она вообще любила делиться с ними женской мудростью и жизненным опытом. Вот и сейчас, зацепившись за чью-то фразу, Татьяна Олеговна живо перевела разговор на своё на личное:
- Эх, девчонки, что муж! Я с мужем двадцать лет прожила, пока не развелись, и что хорошего... Холодный, как ледышка, был. Помню, мы ещё молодые были, ещё сын не родился, фигурка у меня ух какая была, да и в целом красоточка. И Наташка из галантерейного отдела мне комплект фирменного белья достала, трусы и лифчик кружевные красного цвета. Тогда это прям дефицит был. Я дома нарядилась, перед створкой шкафа с зеркалом кручусь, сама собой не налюбуюсь. А муж напротив сидит, в приёмнике каком-то ковыряется, детали перебирает. Я перед ним и так в этом белье пройдусь, и эдак - а он даже не повернётся! Уж не выдержала, спрашиваю: "Ну как, Коль, нравится?". А он как снулая рыба посмотрел и дальше в приёмник свой уткнулся. "Чё ты там на себя нацепила, трусы как трусы... лучше б колбасы с работы принесла," - бурчит. Пень пнём.
А вот сейчас - ну, вам можно рассказать, вы девочки взрослые - любовник у меня, Мишенька, хоть и старше, чем я даже, но я себя с ним такой женщиной чувствую! Прихожу к нему в ажурных чулочках - а у него сразу, как увидит, в глазах огонь, и столько комплиментов, и погладит, и обнимет!.. Вот как надо, чтоб было!"
Молодые девочки-продавщицы, честно говоря, раньше даже не подозревали, что в таком возрасте возможны любовники и чулочки, поэтому слушали всегда рассказы Татьяны Олеговны с неподдельным смущённым интересом.
А герой дамских пересудов Мишенька, а точнее Михаил Фёдорович, тем временем привычно ругался у себя на работе с завхозом (сам он подрабатывал на пенсии гардеробщиком в институте):
- Охтыж... ёлку в твои сани три раза через оленя! Какого хоровода ты опять, Геннадьич, обогреватель из гардероба упёр? Я что, по шарам тебе электрогирляндой, на Северном полюсе за десять тыщ подряжался сидеть, инеем покрываться? Я тебе Королева Снежная что ли??
- Да ладно, Мишань, на вахте попросили в выходные, холодно им, я и отнёс. Щас верну, не кипятись!
Завхоз Геннадьич шустро побежал за обогревателем. С Михаилом Фёдоровичем вообще старались лишний раз не связываться, зная его мелочный и взрывной характер. Выжить с работы, правда, тоже не порывались: кто, кроме пенсионера, пойдет на такую зарплату, поди найди.
К тому же остатки былой мужской красоты и обаяния (статная выправка, седые кудри, собранные в хвост, окладистая борода, живой плутовской взгляд и, конечно, милые ямочки на щеках) играли свою роль. В преимущественно женском коллективе института импозантный престарелый гардеробщик чувствовал себя, как рыба воде. Даже строгая деканша частенько останавливались с ним поболтать о жизни. И на все праздники его приглашали как признанного открывателя шампанского и говорителя тостов "за прекрасных дам". Он ещё и, подвыпив, чудным бархатным голосом под гитару романсы мог спеть, если очень попросят.
- Вот, тебе, мужик, твоя печка! - вернулся с искомым предметом запыхавшийся завхоз. - Не мёрзни тут, а то праздники скоро, кто нам будет "Гори, гори, моя звезда..." петь, если простынешь.
- Да в нижний ком снеговику эти праздники! Знаешь же, Геннадьич, я их терпеть не могу! Новый год этот, красной звездой зажгись кто его придумал... Ёлки эти...колючие, детишки, подарки - пенсии не напасёшься!
- Стой, какие детишки? Ты ж один живёшь?
- А...ну... Внуки там, внучки... От дочери от первой жены Раисы, кажись, трое, от двух сыновей от Маринки четверо, у Галиной дочки (у Галочки я в командировке в Нижневартовске пару недель жил) уже свой парнишка лет пяти бегает...И всем, хоть курантами убейся и дождиком придушись, подарочки подавай. Да еще и "девушки" мои мозг выносят, что Татьяна, что Лилька, что Мария Егоровна, с кем это я Новый год встречаю. Сто раз уж объяснял им, что семейный праздник, что к внучке в гости 31го поеду, так нет, обижаются...
- Ну ты, Фёдорыч, даёшь, улучшил в стране демографию, а с бабами своими разобраться не можешь! - заржал завхоз и поспешил дальше по институту, надеясь поделиться с кем-нибудь горячими сплетнями.
Михаил Фёдорович перевёл дух: уффф, чуть не спалился!
На самом деле, никаким внукам он подарки на новый год не посылал. Он их в глаза не видел, этих внуков, да и многочисленные дети в разных концах страны (такая уж у него была в молодости работа, вечно с командировками), чьи имена так и не запомнил за долгую жизнь, не стремились общаться с эфемерным папашей ни в праздники, ни в будни. Знал бы он, чем это обернётся, так заставил бы уж себя заезжать к ним хоть иногда, денежку бы передавал, гостинцы какие-нибудь, да... Не страдал бы так теперь! Но жизнь у Мишеньки была такая интересная, деньги всегда находилось, куда потратить, а дети вроде и сами по себе где-то росли и росли, чего заморачиваться, он их не заказывал, этих детей, в конце концов, само как-то.
Гардеробщик осторожно обернулся - вроде никто больше не рвался заглянуть в его вотчину. Достал из дальнего шкафчика влажную красную шапку с меховой опушкой и промокшие серебристые рукавицы и повесил их сушиться в укромном уголке на отвоёванный обогреватель. Вздохнул горько: опять придется ночью по лесам и долам сквозь вьюгу на открытых санках мчаться, чтоб повсюду успеть, опять костюм от снега промокнет и высохнуть не успеет, так и до радикулита недалеко...
С отвращением вспомнилось ему, как очнулся он пять лет назад в конце декабря в больничной палате после операции на сердце и увидел грустные-грустные глаза Рождественского Ангела, сидящего на верхушке капельницы. Подумал сперва, что это глюк после наркоза, но нет.
Сказал ему Рождественский Ангел с печалью: "Эх, Миша, Миша! Неплохой ты вроде человек, любили тебя многие, но и добра и тепла от тебя никто особо не видел. Совсем хрупким стало твоё ледяное сердце, дунь - и разобьётся. И отправишься ты, Миша, к чертям в ад обогреваться. Хочешь себе такую судьбу?
Или другой путь для тебя есть. Наплодил сыновей и дочек ты по всем концам страны сверх всякой меры и никогда даже никого из них не проведал. Придумали мы тебе за это искупление: оставайся пока тут, но каждый декабрь, по 31е число включительно, будешь ты превращаться в одного из Дедов Морозов, нам их всегда не хватает. Не растил своих детишек, не дарил им подарки - так будешь чужих детей в Новый Год развлекать и одаривать, чудеса праздничные творить. А остальное время в году живи уж как знаешь. Ну что, согласен, Миша, на такую работу? Выбирай!".
Согласился тогда Михаил Фёдорович от страха, конечно, куда деваться. Он сильно смелым-то и не был никогда... А может, лучше б кинул он тогда тапком в Рождественского Ангела, и отдыхал бы уже давно в тёплой приятной компании чертей. А не вот это вот всё, эх... хлопушками оно пересерпантинься!