|
|
||
Поторопись, мгновенье - ты ужасно! Любая любовь не любит послесловия. Поясню почему. Так, согласно одной народной мудрости, любовь слепа. Согласно другой - любовь зла, в чём, порой, доходит до извращений. В большинстве же банальных случаев она просто нема.
Рыжие посетители - и где их столько набралось? - несколько осторожно обходили столик. Станислас Свирщинский задумчиво сидел, положив ногу на ногу, руку на руку, голову на голову - вернее, её отражение в гранитном зеркале столешницы, разглядывая две бутылки текилы, две рюмки, две пачки "Голуаз", две зажигалки, две пепельницы, четыре блюдца (два - с лимоном, два - с солёными фисташками) и всякий раз приходил к выводу, что на каждую голову приходится по комплекту. В очередной раз сочувственно взглянув в глаза собеседнику, он откинулся на высокую тулью сиденья и здесь же почувствовал, как его что-то отвлекло, увлекло или привлекло. Что-то, чем вполне мог быть звук (он принюхался), игра света, запаха, слов. Бабочка, порхнувшая по векам. Темнота. Свирщинский очнулся от грёз, и чьи-то ладони - лёгкий запах лимона? - легли на его глаза. Выступ на мизинце, но нет... "Вот, - подумал он, - одна из подвыпивших девочек ищет забав". Пауза продолжилась, и ему надоела её настырность. В это время заскрипела какая-то дикая музыка, или ему послышалось, и Стас непринуждённо мотнул головой и уже полностью, до хруста обернувшись, выдохнул: - Ну? Ольга улыбалась, как на первой их фотографии, где он держал мартышку, она - книжку, обое были довольные, и море за их спиной, застывшее в нарочитых бликах, тоже глядело с весёлым вызовом свободной стихии. Снимок не вместил длинноносую европейскую яхту, стоящую сбоку от пирса, шустрого грекообразного еврея, торгующего коралловыми безделушками, раздавленный апельсин спасательного жилета, брошенного в воду детьми... - Привет! ...всё то же тёмного металла кольцо - о, оно вечно не давало ему покоя, особенно в первые дни, и потом, последняя ссора... - подаренное ей жизнью задолго до их знакомства, та же блузка, волосы с лёгкой рыжинкой, чего никогда не было - или это верхний свет, отливающий от медных пластин потолка?.. - Стас, очнись! Он схватил её за руки, притянул к себе и смотрел, смотрел... - Стас, да ну же! - Что, моё золотко? - Поехали, наконец, ко мне. Или, хочешь, побродим по городу, - только не здесь. Ну пошли, вставай. - Эй, гарсоньера, счёт, пожалуйста, - и пока Ольга ждала у выхода, от души расплатился, вычитав в сером клаптике неподобающую моменту сумму и удвоив её чаевыми. Он с удовольствием отметил в дежурном "спасибо" девушки лёгкое замешательство. Вышли из-под арки. Погода - блеск. Крупные отборные звёзды заряжали округу месмерическим действом. Стас прищурился: - Твоё авто далеко? - Я без машины. - Тогда пойдём. Он обхватил её под грудь левой рукой, Ольга чуть обмякла, податливо повернувшись к нему лицом. "У кумушки в зобу дыханье спёрло, - подумал Стас. - Кумушка - это я". Первый квартал прошли молча, слегка потискивая друг друга, пока Ольга, уже заведясь, не куснула его за мочку уха. Стас дёрнулся. Слева наплывал парк - дымчатый, иссиня-чёрный и желанный. "Там должны быть скамейки. Там не должно быть людей. Там должны быть мы." - Куда ты меня тащишь? - Я не тащу, ты сама меня тащишь. - Подожди немного, какой нетерпеливый, знаешь, как свежо сейчас на набережной и почти никого. Я задыхаюсь, здесь так душно. Ну ладно, но потом на набережную, хорошо? - Ха, ты долго будешь говорить сама с собой? Утянула меня в дебри... Ну, где твои вульгарные лавки? - Хорошая... трава заменяет плохую лавку... Давай же, не злись, давай... Она потянула его вниз, на траву, которая действительно оказалась хорошей - он перестал злиться, - лишь бы здесь не выгуливали собак. Кувыркались долго и ожесточённо, как в детстве, он дважды наткнулся крестцом на ствол какого-то деревца (познания добра унд зла; Адам соблазняет Ньютона, последний пыхтит и упирается, упирается, упирается, упирается, упирается, упирается, упирается, упирается... Всё). - Ты ещё живой? Душка, ты что? - Я умер. Яворы и ставни горячий теребил Эол. - Кто это? - Это милиционер. Вон, за кустами. И если мы не затаимся... Прикройся быстрее, твоё бельё нас погубит. А-а-а, мы погибли! - Брось придуриваться, там никого нет. Слушай, ты не ответил на мой вопрос. - Это Набоков. - Вспомнила баба... На первый вопрос, а? - Иди сюда, я тебе что-то покажу-расскажу. - Ага, и попробовать дам. Не выйдет. - Ты вульгарна и распущенна... В некотором царстве, королевстве, шахстве (какое-то подозрительное слово) жил был я, и были у меня на руке часы. - Ну. - И решил я на них глянуть. И что я увидел? - Что ещё немного, и я подхвачу воспаление лёгких, n`est pas? - Умничка. Пора выдвигаться. - Обними меня. Не так. Крепче. Ещё крепче... Обожаю лето... Мне больно! Наверное... А-а-а, я уже не знаю... Когда они поднялись, поправили одежду и, воровато озираясь и хихикая, стали пробираться сквозь заросли к фонарям мостовой - Ольга цыкнула, ужаленная крапивой, - Стас явственно услышал справа от себя: "Здесь занято". Он замер, жестом остановив подругу, не спеша повернулся на голос и долго всматривался в режущую глаза темноту. "Вроде послышалось,"- прошептал Ольге на ухо, и они осторожно двинулись дальше, постепенно выбираясь к свету фонарей, к теням и двусмысленностям. Непроходящий зуд в паху и прохлада набережной заставили их быстро заняться поиском транспорта. Поздних автомобилей лаковый чернослив, бутылочный блеск улыбок, нарастающее ожесточение одиночества, даже если ты вдвоём - этими нехитрыми уловками ночь загоняет домой, как помелом, самых стойких и преданных ей адептов. Путь любой звезды идёт по кривой, и чем раньше она выжжет дотла свои запасы, чем ярче пылает её глупое сердце - тем вероятнее и ближе перерождение. И горе тому, кто попадёт в её сны. Бордовый человечек, высунувшийся из такси, был похож на инопланетянина из анекдота. И цену заломил неземную. Они прыснули, мельком обсудив его внешность, и пропустили эту возможность. Следующий тип, пробавляющийся частным извозом, был с напарником. Их они тоже не стали ангажировать, настороженные панибратским: "Сторгуемся по пути". Запрыгнув в тачку с третьей попытки - на заднее сиденье и поближе друг к другу, да! - они с ужасом обнаружили, что водитель пьян. Но было поздно, и прямой и переносный смысл этого "поздно" сложился в необратимую погоню за несуществующим беглецом, которую они перенесли мужественно и зря: не доехав полсантиметра - по карте-двухвёрстке - до цели, машинка стала: кончился бензин. Не гонялся бы ты поп за дешевизной, и, скупо расплатившись, остальное дошли пешком. Зато какой у Ольги был сад - куда тому маркизу! Кипарисы, можжевельник, кизил, тамариск, несколько видов агавы, десяток карельских берёз, статуя работы Родена - какая-то там "...весна" - всего этого не было, зато были яблони, вишни, абрикосы, сумасводящая черёмуха и терпковатая смородина, чья неувядающая свежесть дополняла букет. Сад как сад, если не учитывать близость центра, бетон, грязь и толпы идиотов, норовящих оттоптать тебе ноги, оборвать пуговицы и при этом весело поскандалить на предмет твоей неправоты. Но была ночь, и сад был чёрен, незаметен и тих. Скользнув в калитку, они прошуршали по гравию в густом коктейле из благоухания и тьмы и, взобравшись на небольшое крыльцо - скрипнул ключ, сонно откликнулись петли, - шастнули внутрь. Ольга помелась к выключателю, и пока Стас хватал её плечи, грудь, успела сбросить туфли и схватить с трюмо яблоко, чуть не перевернув вазу, уронить его, чертыхнуться, пошарить по его брюкам, найти, убедиться, сделать извиняющийся жест и скрыться в туалет - ну очень хочу... Стас прошёл в ванную, тщательно вымыл руки, пригладил свои светлые и несколько жидковатые волосы, косясь в зеркало и строя рожи, провёл ладонью по лёгкой щетине - сойдёт - и направился в кухню. Зашла Ольга, поставила на плиту чайник, сковородку, распахнув холодильник, выискала в нём мясо и в темпе начала с ним возиться. Стас курил, качаясь на членистоногом табурете. Зашла мама и начала пристально глядеть в окно. "Сгинь," - подумал Стас. Мама исчезла. Тем временем что-то стучало, отбивные жарились, слегка позванивали тарелки, из салатницы выглядывали дольки помидоров, запах укропа перебивал мясной аромат, Ольга разбила чашку. Пауза. - Ну вот. На счастье, - она грустно улыбнулась. Стас ухмыльнулся, встал с табурета и распахнул окно в сад. В кухне посвежело. Через минуту пожаловал первый гость: небольшой мотылёк, с разгону напавший на лампочку, неуверенным зигзагом - видимо, уже мёртвый - рухнул в сковороду. - Фи, гадость. Ты впустил - ты доставай. - Не гадость, а божья тварь. Съедим. - Ни фига. Она выковыряла его из-под отбивной и, пронеся на вилке к окну, выбросила в сад. "Смерть продолжается,"- подумал Стас и осторожно закрыл окно. - Лимит, я думаю, исчерпан, можешь открыть. Завтрак у открытого окна - это романтика. А я очень романтична. Ты не знал? - Почему завтрак?- он снова открыл окно. - Ужин в три часа ночи? Плохая примета: когда-то он предшествовал предательству и смерти. - А ты не так романтична, как суеверна. Тем более, смерть оказалась мнимой. Так что ужин, дорогая, ужин. - Мнимые смерти, мнимые числа, мнимые ужины... Она погрустнела. Стас подхватился, обнял её сзади и заглянул через плечо в глаза, зелёные и влажные глаза своего несчастья. Ольга повела плечом, высвободилась и повернулась к плите. Он повторил попытку, она опустила руки и откинула голову назад в кошачьем блаженстве. Густое терпкое "Каберне", овощной салат, отбивные, сыр - скромный стол для двоих. - С хлебом проблемы, - произнесла Ольга, слегка наклонив голову и покусывая вилку. - Странно, обычно проблемы без хлеба, - автоматически пошутил Стас. Думал, что пошутил. Внезапно Ольга бросила вилку, поднялась и со словами: "Я пойду спать,"- быстро вышла из кухни. Стас оторопело помотал головой и выбежал за ней. Она лежала на кушетке в зале лицом вниз, молча и недвижно, как свёрнутый в рулон ковёр, перетянутый у талии - очень тонкой талии - шнурком для страховки. Он присел в головах. - Что-то случилось? Молчание. Стас погладил её, как гладят чужих собак, но не близких женщин: медленно и осторожно, готовый отдёрнуть руку. Она не шелохнулась. - Оля, тебе плохо? - Что-то не то. Не могу понять, но что-то не то. Что-то в воздухе, в атмосфере... У тебя кто-то есть? Пауза. - У меня есть ты. По крайней мере, я на это надеюсь, - он прижался губами к её шее. Ольга сжалась и рывком села на кушетке. - Иди, налей вина. Я сейчас приду. "У кого-то из нас месячные, - подумал Стас. - Месячные. Месяц. Луна. Полнолуние. Вампиры и оборотни. Сон разума рождает чудовищ. Сон чудовища рождает хрустальную логику потребителя. Я разумен до неприличия. С этим надо что-то делать. Немедленно". Он тихо вышел из комнаты. Сидя за столом и переглядываясь, сперва осторожно, потом всё более и более откровенно, они в нарастающем темпе закончили ужин и - Ольга стрельнула глазами в направлении двери: "Раз, два, три,"- кинулись в коридор. Слегка отставший Стас схватил Ольгу за длинную цыганскую юбку и так, у неё на хвосте, влетел в спальню, где почти синхронно, как опытные пловцы, они прыгнули вниз, на постель... Стас принюхался, как мышь, взявшая след. - Так, бегом в ванную. - Ты не лучше. - Я за тобой. Хочешь - вместе с тобой. - Хочу. "...о море и нечего говорить, - садитесь, здесь не занято. Ты, например, не веришь, что я обнимал двенадцать человек сразу. В Касабланке, когда мы остановились там на два дня..." Показался поезд. Сразу в него проникнув, Стас долго шёл по галерее вагонов, анфиладе вагонов, миновал несколько арок со зловещей лепниной, вышел на площадь - там сразу прекратилась стрельба и все эсесовцы недоуменно уставились на него, - зашёл в какую-то аптеку, где ему выдали велосипед с отломанной педалью, а нужно было обязательно успеть, и он, корячась и время от времени отталкиваясь свободной ногой от бордюров, деревьев, оград, выехал к морю, где его ждал очень похожий на сарай паром..." Стас проснулся. Низ живота распирало и хотелось пить. Повернув голову, он осмотрел обстановку, татуированную патиной дневного света. Тускло блестела репродукция Дюрера, на которой закованный в неуязвимую броню рыцарь победоносно не замечал своих спутников, сбоку от неё под грудой журналов распластался небольшой столик, за окном на отборном идиш что-то вещал воробей. От стен веяло покоем и забвением. "А где же Ольга? - вспомнил Стас и, приподнявшись, стал шарить взглядом по бюро в поисках записки, - Часики, помада, забытое кольцо...- значит, она в доме". И, точно желая проиллюстрировать свою мысль - как в плохой пьесе - громко позвал: "Оля!" Из ванной послышался плеск и грудной перелив её голоса томно ответил: "Да-а..." - Ты ещё долго? - Что-то прилипло к заднице, никак не могу отмыть. Ты не знаешь, что бы это могло быть? - Знаю: это чей-то похотливый взгляд. Мой, не мой... Как тебе каламбур?
На кухне, слегка столкнувшись задами, они отвесили друг другу поклон и стали совещаться, чай или кофе? Китайцы победили. Опуская подробности чаепития ("...ты похожа на засватанную купчиху; нет, ты похож на дрозда, который съел червяка, у которого была дизентерия; и что дрозду?; дрозду ничего, а червяку хана, вот так, милый мой; ловлю на слове; я должна умереть?; нет, я - твой милый"), быстро перешли к лёгкому флирту... - Мне нужно съездить в одно место. - Конечно. Слушай, когда ты потеряешь своё кольцо? - Когда ты потеряешь меня. - Как страшно... Он что, так тебе дорог? - Он - это никто. Personne. Кольцо - это всё. Вся моя жизнь - кольцо. Приятности перемежаются неприятностями и замыкаются друг на друге. - На чём замыкаюсь я? - На необходимости ходить на горшок. Ты удовлетворён? - Вполне. Я еду с тобой. Её старенькая иномарка - чёрт знает, какая фирма - довольно быстро завелась. Летом всё делается быстро. Особенно глупости. Глупостью было поехать с ней на базар - а ехала она на базар, - глупостью было (проскочили на красный, увы, безнаказанно, остановились у прилавков на улице. Кисло блестела парфюмерия, перламутр флаконов вызывающе подначивал: купи меня! Кошелёк упирался, как жирная глубоководная устрица, до последнего "не могу", после чего был безжалостно вскрыт. "Это, это и, пожалуй, вот это.") рассчитывать на пощаду с её стороны. - А теперь универмаг. Резкий поворот руля. Парковка. Двигатель булькнул и затих. - Только недолго, умоляю. - Сам нарвался! Нарвался. Опять парфюмерия. Опять кошелёк, на сей раз эпилепсия, больной мог прокусить (или проглотить?) язык, нет, врёшь, мы вас вытащим с того света, шпилька в руке санитара и, о чудо: больной разомкнул стиснутые в припадке зубы, клац - он спасён! "Боже, она так грациозна в своей истерике: сбившаяся прядь, закушенная губа, блузка ходуном - нет дурака-оператора: "Реклама экстаза: "Покупай духи "Экстаз" - или нюхай унитаз!" Стас не выдержал и пошёл к выходу. "Люблю". Через полчаса они поехали на базар. Стас ёрзал, потом курил, потом положил руку ей на колено, повёл влево, вверх... - Ты мешаешь мне вести машину. - Конечно, - улыбнулся он, но руку не убрал. Ольга повернулась к нему, оскалила свои прелестные неровные зубки, хотела что-то сказать... Он очнулся на ногах, возле жёлтого автобуса, кто-то держал его за руку, мимо что-то несли, кричала какая-то женщина, истошно и визгливо: "И-и-и-и!" - А где Ольга? - Да, да, она здесь, - успокаивал его белый халат, - здесь, как вы себя чувствуете - нет, нет, не двигайтесь, - что болит? - Я... ничего... - он вырвался и подошёл к толпе на дороге, - кровь на руках? - испугался он, тронул лицо - из разбитой брови сочилось и текло по щеке, попытался заглянуть поверх голов. И сзади - он за мгновение уже предчувствовал это - сзади чьи-то руки закрыли ему обзор, мягко припав к лицу. "Знакомый, - его кинуло в счастливую дрожь, - выступ на мизинце, дурацкое кольцо, как я его ненавижу и люблю," - и он осторожно, медленно, чтобы не разрушить желанную явь, песчаный замок с вековой родословной и челядью в пёстрых камзолах, прудом с карпами, окружённый тщательно продуманным английским парком, переживший не одно поколение своих хозяев - в полуулыбке поворота открыл освободившиеся глаза: "Оленька!" Скрипела музыка. В полумраке кафе Свирщинский не сразу разглядел отпрянувшую фигурку, обречённо блеснул перстенёк... Девушка глупо улыбалась.
- Комментарии: 2, последний от 02/09/2009.
- © Copyright Валентин Д. (trixter@ukr.net)
- Размещен: 09/08/2009, изменен: 09/08/2009. 17k. Статистика.
- Рассказ: Проза
Связаться с программистом сайта.