Аннотация: Написано давно. Когда-то было актуально. Может и не стоило размещать, но пусть висит.
Мертвые сны
- Расскажите подробней о Вашей первой встрече с Анной. Простите, забыл, как Вас зовут?
- Настя.
Седой доктор сидел напротив, чуть наклонившись ко мне, с лицом, изображающим заинтересованность. На вид ему было чуть за сорок, в сером элегантном костюме, очки в дорогой оправе - такие мужчины очень нравятся юным женщинам, едва достигшим двадцатилетнего возраста.
Нас разделял журнальный столик и чистый лист бумаги, на котором доктор витиевато вывел "Анастасия". Я откинулась на спинку кресла в попытке удобней устроиться. За окном на уровне глаз (кабинет доктора находился в полуподвальном помещении) шумел осенней листвой и скрипом разнокалиберных ботинок Невский проспект. Собравшись с мыслями, я начала свой рассказ:
--
Это произошло на Витебском вокзале. Она внимательно рассматривала рельсы, а я - ее. К поезду спешили, толкаясь крупногабаритными сумками, пассажиры и провожающие, но меня не покидало чувство пустоты: я могла видеть только ее. Она была самоубийцей, я это сразу поняла. Видите ли, доктор, я работаю в реанимации, нам часто приходиться спасать людей от последствий их суицидальных порывов. Насмотрелась разного, своих пациентов вижу даже в очередях магазинов.
Она была прекрасна: оливковые тени вокруг глаз, дрожащая сигарета в тонких пальцах, непричесанные волосы, худая фигура, обтянутая длинным плащом. Почувствовав мой взгляд, она посмотрела на меня. (Воспоминания мешали мне рассказывать, помолчав минуты три, все это время доктор терпеливо ждал, я продолжила.) Так вот, она посмотрела в мою сторону и сказала: "Я - Каренина". Я кивнула. В горле стоял ком, я боялась, что она сейчас уйдет, или, я была в этом почти уверена, растворится в проводах рельс, и я не успею сказать, что люблю ее. Я закурю?
- С удовольствием покурю с Вами, продолжайте, - доктор протянул мне свою Zippo. С начала разговора меня что-то тревожило. Что именно - я пыталась прочитать в глазах доктора. Как же его зовут? Странное такое имя, я спешила, едва скользнув глазами по табличке, ворвалась в кабинет. Нет, имя его я не прочла, но увидела. Как же его зовут. Случайно засевшая в мозг мысль не давала мне связно строить свой рассказ.
- Как я и предполагала, ее герой был похож на Вронского. Молодой, красивый, независимый. Когда они познакомились, она была замужем. Правда, ее Каренин не был министром. Он был всего лишь ее мужем, скучным в своем постоянном страхе потерять ее. Она рассказывала, что Толстой написал ее жизнь. И ей оставалось лишь сверяться с вехами своей предшественницы. Доктор, она жила этой мистикой. (Здесь я не сдержала ироничную ухмылку, уверенность в том, что со стороны аналогии моей подруги ничем другим, как бредом не могут казаться, заставили меня в очередной раз предать ее). На вокзал она пришла, чтобы, наконец, закончить роман.
- Что же ее остановило? - доктор в другом конце комнаты готовил кофе. Теперь его лицо безобразило фальшивое безразличие. Что с ним? Внутри заныло от предчувствия: как же, черт возьми, его зовут?, но остановиться я не уже не могла.
- Видите ли, мы внешне с ней очень похожи. Когда она посмотрела в мою сторону, тогда на вокзале, то подумала что смотрит в зеркало.
Доктор засмеялся. Поставил рядышком кофе, сел. Внимательно посмотрел на мои губы:
--
Действительно, очень...
Смех доктора меня разозлил. С самого начала этой истории, без меры наполненной совпадениями, мистикой и сентиментальностью, я не могла найти слушателя, который бы если не поверил мне, то хотя бы отнесся к моему рассказу с должным уважением. Серый костюм доктора, как и его седина, мне уже не казались элегантными, все в нем начинало раздражать:
- Она сказала, что я сильнее ее, и смогу с ним встретится, сказать ему "нет"... вместо нее. "Посмотри, как мы похожи" - она протягивала мне зеркало и свое лицо, лицо, которое я так любила. Нежное, почти бесплотное. Ее взгляд трепетал подобно бабочке, порхающей с одного предмета на другой... Я могла протянуть руку, дотронуться до ее руки, груди, но всегда оставалось ощущение, что ее нет в комнате... Я не сказала - она была беременна. Несколько месяцев назад ее любовник разлюбил ее, но бросить не решался. Может быть, как и она был зачарован магией РОМАНА, а может, просто жалел. Даже раздевая и прижимаясь всем телом к ней, он повторял: "Нелюбимая". Он часто, слишком часто напоминал ей, что не любит ее. Она покорно отдавалась его ласкам, после чего почти всегда плакала. Он уходил, целовал других женщин и возвращался в ее постель. Трезвым он не хотел ее, она это знала. Ребенок, которого она носила два месяца, не мог быть здоровым. Желанным он точно не был. Узнав о беременности, он стал настаивать на аборте. Она соглашалась, но поход к врачу откладывала.
- Она сделала аборт? - голос доктора странно изменился. Боже! Ведь это он... Табличка...
- Мне пора, завтра приду - я заторопилась за своим пальто. Доктор в один прыжок оказался возле двери, щелкнул замком, и прошептал то, что я уже знала: "Я - Каренин", и уже более жестко "Продолжайте!". Я не боялась его, жалкий растоптанный человек. Хотелось рассмеяться ему в лицо, его строгим словам, его нервной жесткости. Но внутри поднялась волна раздражения, ведь он был ее мужем, значит, обязан был уберечь. Казалось, даже листья за окном застыли в напряженном ожидании развязки.
- Она меня уговорила, и я пошла на встречу с НИМ. На первый взгляд - ничего особенного: мягкие серые глаза, бесцветные волосы, смазливое лицо, не больше. Ревность длинной ржавой иглой вошла в мой висок. Я молчала, я не могла дышать. Он заговорил первым, спросил, зачем я, то есть Аннушка, ушла, где я сейчас живу, сказал, что волновался. Его тусклый голос пытался изобразить тревогу, а глаза оставались холодными: плевать ему на Аннушку. Если бы она куда-то исчезла, вот тогда бы он перестал беспокоиться. На столике стоял графин с водкой и две стограммовые стопки. Бар нависал над нами тяжелым почерневшим потолком и тухлым запахом исканий новообращенных бродяг. "У тебя сегодня день рождение. Ты сама хоть помнишь?" - Она мне ничего об этом не сказала.
- Я рад, что он Вам не понравился, - седой доктор старел на глазах. Пальцы мяли так и не начатую сигарету, глаза блестели, губы старчески дрожали. Да, таким бы он не понравился даже пятидесятилетним леди. Он был так противен, того и жди, что пустит слюни. Я причиняла ему боль своим рассказом. Но мне, казалось, что недостаточно сильную. Я ненавидела его так же сильно, как и того, другого. Слова, словно освободившись из мешающих рамок, сами выстраивались в стройный жестокий ряд. Я говорила, словно пела по уже кем-то написанным слаженным текстам.
- Он повторил: "Помнишь?". "Помню". "Ну, наконец-то, заговорила, - ОН коснулся моего колена, легко и непринужденно, как рабовладельцы касаются своих невольниц, - Аннушка, за тебя". Я мысленно повторила за ним фразу и выпила. Вспомнила, как Аннушка укладывала мои крашенные волосы ракушкой (она-то была настоящей брюнеткой), как заботливо одевала, придирчиво осматривала мой наряд и макияж, словно это она шла на встречу. А ведь это и есть ее встреча, ее Вронский, ее день рождения. "Тебе следует забыть меня... и ребенка. Я не буду делать аборт, - произнесла я, наконец, то, с чем пришла. Но получилось как-то вяло, дежурно. К моему удивлению он сразу согласился. "Тогда я пошла?". "Останься, сегодня же твой день рождения". Я, как мне казалось из любви к Анне, осталась. Мы играли в деберц, пили водку, он рассказывал последние новости, называл чьи-то имена. Потом сказал "Поехали ко мне". Я попыталась представить, как бы поступила Анна, если она была здесь. И...доктор, я поехала к нему.
Доктор плакал. Он плакал из сострадания к Анне, которую я предала. Как он скучен в своей любви. Мне стало тошно, невыносимо тошно, хотелось уйти, закричать, проснуться. Хотелось выйти из этой истории, как ловкие игроки выходят из заранее неудачной игры.
- Тебе не следовало этого делать.
- Доктор, я беременна.
- Мне жаль вашего ребенка.
Красный кленовый лист прилип к подоконнику. Тоскливо заскрипели колокола Казанского собора. Про себя я отметила, что перестали мелькать подошвы прохожих, словно им стало противно проходить мимо нашего окна.
--
Когда утром я вернулась домой, Анны уже не было. Я знала, где она, и поехала на вокзал...
--
Прекрати! - доктор рыдал.
Вернее, он умирал, от старости. За час сорокалетний доктор превратился в старика. Вдруг мне захотелось перед ним оправдаться, сказать, что там, в отделении я точно знала, кто ошибся, и будет жить, а кому нужно было позволить умереть. Что я всегда предоставляла им такую возможность... из милосердия. И Анне я не могла отказать в этом ее единственном праве умереть как героиня Толстого. Ее жизнь была подобна роману, а все романы, если их рассказать до конца...
--
Доктор, я уезжаю.
--
Уезжай.
--
Я уезжаю навсегда.
--
Уезжай навсегда.
Я положила на стол деньги - оплату за два часа разговора, и вышла.
***
Утром ОН сказал: "Ты не Аннушка!".
- Когда ты догадался?
- В баре.
- Да, я не Аннушка, потому что Аннушки больше нет.
Он засмеялся. "Как же зовут тебя?" "Настя". "Ты позвонишь мне, Анн..- он запнулся - Анастасия?". Он произнес мое имя так, как другие пробуют новое экзотическое блюдо - медленно и плотоядно, стараясь запомнить и понять его вкус. Я улыбнулась: "Возможно, после того, как все закончиться". Мы закурили. Совместное убийство сблизило нас, возможно, навсегда. Мы будем вместе, но будем ли мы счастливы? Своему ребенку я никогда не смогу рассказать об Аннушке, и он, наверное, тоже. Нам, троим, предстоит жить с ее тенью.
На улице лил дождь. Осенью всегда дождь и мертвые листья. Я не стала открывать зонтик. Бурые тучи красным блеском покрыли мои руки. Я ехала в дом, в котором больше не было Анны...