УСТНЫЙ ПЕРЕВОД В КОММУНИКАТИВНОМ АСПЕКТЕ И ЕГО СООТНОШЕНИЕ С ДРУГИМИ ВИДАМИ ПЕРЕВОДА
_____________________________________________________________________
В статье В. Д. Уварова "О трех направлениях в переводческих исследованиях", наряду с лингвистическим и семантическим направлениями в переводческих исследованиях, выделялось новое направление - автор назвал его социологическим. Как там справедливо отмечалось, существование этого направления "более желательно, чем реально": пока нет сколько-нибудь значительного числа работ, исследующих перевод именно с социологической точки зрения, т.е. с точки зрения не взаимоотношения разноязычных текстов или контактирующих языковых систем, а с позиции взаимоотношения людей в процессе перевода. В статье в качестве исходных идей для построения социологической теории перевода было выдвинуто семь "правил" устного перевода, сложившихся "чисто эмпирически, на основе переводческого опыта автора и других переводчиков, прежде всего устных и синхронных"(1) .
Процесс осмысления деятельности переводчика с социологической точки зрения был продолжен, в частности А. В. Садиковым, например, в статьях "К вопросу о структуре переводческого акта" (2) и "Перевод как вид социального поведения" (3). Непосредственным откликом на эту последнюю явились заметки В. Д. Уварова "Парадоксы ролевого поведения участников ситуации перевода"(4).
За несколько лет, прошедших со времени публикации "Трех направлений", в этой области накопились некоторые новые идеи и наблюдения, "правил" стало более чем в два раза больше, и уже можно говорить о каких-либо обобщениях. Этому и посвящена данная статья, где речь пойдет и о новых "правилах", и о специфике устного перевода, его общих чертах с письменным переводом и вообще о некоторых закономерностях перевода как рода деятельности и социального явления. Прежде всего надо отметить, что "правила устного перевода", как и вся переводческая теория, сложилась в ответ на потребности практики: профессия переводчика стала массовой и ей потребовалось обучать. Разумеется, переводу, в том числе устному, обучали давно, однако нередко занятия по переводу сводились к занятиям языком на материале переводов, а не к обучению ремеслу переводчика.
Каково же оказывалось недоумение студентов, когда выяснялось, что на практике хорошими переводчиками оказывались лица, заурядно владеющие иностранным языком, и наоборот, люди, отлично знающие язык, зачастую оказывались неспособными к этому роду деятельности. Выходит, тут недостаточно умения более или менее полно и точно перелагать смыслы с языка на язык, а нужно что-то еще.
Именно для того, чтобы научить студентов быть переводчиками, и был создан в 1975 г. кружок устного перевода на итальянском отделении переводческого факультета МГПИИЯ им. М. Тореза. В основу работы кружка были положены семь "правил", о которых шла речь выше. Теоретически никто эти правила не анализировал и не обсуждал: кружок имел сугубо практическое направление.
При первой попытке вслух говорить об этих правилах (в 1977 г. один студент написал курсовую работу об устном переводе), на кафедре возникла целая дискуссия, причем речь шла не столько о самих правилах, сколько о принципиальной возможности выдвигать какие-то иные принципы переводческой работы, кроме одного: верность и еще раз верность оригиналу и максимальное воспроизведение его смысла на ПЯ. Говорилось, что такие, например, утверждения, как: "При порче оригинала (не расслышал, не понял) переводчик должен в иных выражениях повторить информацию из предыдущей части или воспроизводить достоверные и общеизвестные сведения по рассматриваемому вопросу", - являются оправданием переводческой некомпетентности и вообще халтуры, в то время как необходимо ориентировать учащихся на глубокое овладение, всестороннее освоение и
В сущности, сами правила, вернее, их декларация при отсутствии сколько-нибудь основательного теоретического обеспечения, открывали возможность для такого рода критики, для всяких крайних толкований и, в конечном счете, reductio ad absurdum. Кроме того, несколько неблагоприятное впечатление могла произвести явная неоднородность этих правил: тут и про "громкий, уверенный голос", и про то, с какого члена предложения начинать свою речь.
Постараемся разъяснить, в чем суть дела, т.е. определить, к чему же относятся наши правила? Очевидно, к переводу, и именно к профессиональному переводу, под которым мы понимаем перевод, ориентированный на поддержание коммуникации между участниками ситуации перевода. (Перевод, ориентированный исключительно на создание текста, максимально передающего семантику текста, значения всех составляющих его слов, мы называем учебным.)
Таким образом, "правила" устного перевода относятся к профессиональному переводу и говорят о том, что должен делать переводчик для поддержания коммуникации. Способы достижения инвариантности смысла входят в компетенцию лингвистической и, главным образом, семантической теории перевода.
В свете сказанного мы можем обсудить и дополнить сформулированные в статье В. Д. Уварова положения, а также решить вопрос о том, какие правила являются общепереводческими, а какие относятся исключительно к устному переводу. Но прежде чем говорить об этом, еще раз повторим наши правила в том виде, какой они имеют в настоящий момент.
1. Самый плохой перевод лучше отсутствия перевода.
2. Переводчик должен всегда иметь громкий уверенный голос, четкую дикцию, самоисправления в явном виде не допускаются.
3. Начатое высказывание необходимо непременно закончить.
4. "Эканье", "мэканье" и т. п. недопустимы.
5. Переводчик переводит только то, в чем он полностью уверен (т.е. что он уверенно понял и может, соответственно, хорошо выразить на другом языке). Все остальное он либо опускает, либо заменяет.
6. Заменой может быть повторение сведений из другой части текста или воспроизведение достоверно известных и общепринятых в культуре ПЯ (энциклопедических) сведений по рассматриваемой проблеме.
7. Что бы ни говорил Источник, в переводе непременно должна ощущаться логическая связь предыдущего с последующим.
9. Как бы ни говорил Источник, переводчик говорит грамматически и лексически правильно (нормативно).
10. В переводе надо употреблять только устойчивые словосочетания.
11. Метафоры (и образные выражения вообще) в переводе снимаются и/или заменяются на устойчивые выражения.
12. В романских языках - чем сложнее синтаксический рисунок фразы (чем больше придаточных и оборотов), тем лучше. По-русски идеал -- одни простые предложения. (Один русский газетный абзац -- одно сложноподчиненное предложение французского, итальянского языка.)
13. Русское предложение следует начинать с обстоятельства, а английское, французское, итальянское -- с подлежащего.
14. При переводе на итальянский, французский следует стремиться к словам высокого стиля. При затруднении при переводе на русский могут помочь слова разговорного стиля.
15. При переводе на итальянский язык снимаются русские усилители ("очень", "решительно", "полный").
16. При переводе с русского на итальянский, французский следует избегать повторения одних и тех же слов и для вторичной номинации использовать синонимы, родовые названия и т.п. При переводе на русский не следует стараться воспроизвести разнообразие вторичных номинаций и можно повторять единожды принятое название.
17. В устном переводе сокращения, имена, цифры при первом предъявлении опускаются или заменяются.
Первые восемь правил имеют ярко выраженную социально-психологическую подоплеку. Они по сути дела говорят о том, что главное для переводчика не только и не столько владение двумя языками, главное -- владение ситуацией перевода. Переводчик должен уметь играть свою роль, роль переводчика, в социологическом смысле (5). Если он правильно играет свою роль, то между ним и потребителями его перевода возникает доверие в социологическом смысле. Причем доверие именно к переводчику и переводу, а не к самому переводимому оригиналу. Т.е. доверие надо понимать не в том смысле, что потребитель полагает, будто все сказанное в переводе -- истина, но он должен верить, что переводчик переводит правильно и вообще делает все, что полагается по законам его ремесла.
Какой устный переводчик вызывает доверие аудитории? Разумеется, тот, который демонстрирует легкость и непринужденность исполнения своего дела. Не даром ведь бытует такая мысль, что в исполнительском искусстве видимость легкости, с которой исполнитель делает на сцене объективно трудные вещи, едва ли не составляет самую суть искусства, художественности. По-видимому, точно так, как балерина, танцуя с видимой легкостью, вызывает доверие как балерина, и переводчик, делающий свое дело с легкостью, т.е. четко и уверенно, вызывает доверие как переводчик. Первые четыре правила строго направлены к этой цели: обеспечить ощущение легкости.
Правило N 5 выражает весьма важный принцип перевода: текст перевода должен быть понятен самому переводчику, так как человек говорящий непонятное для себя, довольно быстро выдает себя (6). А это, очевидно, подрывает доверие к переводчику. Правило N 6 указывает, как технически достичь полной понятности переводимого для потребителя, даже в том довольно вероятном случае, когда переводчик понимает (или успевает услышать, воспринять) далеко не все.
Правило N 7 (о логичности) вытекает из стереотипной оценки самой ситуации устного перевода, существующей в общественном сознании. Принято считать, что переводятся важные тексты, произносимые компетентными и авторитетными людьми. От этих людей и, соответственно, их текстов потребитель ждет квалифицированной организации речи, т.е. прежде всего логичности, ибо логичность речи (а не, скажем, эмоциональность, красочность, выразительность) считается показателем качественного мышления. Если же авторитетный участник ситуации перевода говорит нелогично, сбивчиво, то слушатели на основании описанного выше стереотипа все равно будут склонны считать, что нелогичен перевод, а не оригинал.
Правило относительно устойчивых словосочетаний в устном переводе (N 10) -- это, по-видимому, частная, более простая форма "правила функционального подобия", верного вообще для всех видов перевода. Смысл его в том, что при переводе сообщению необходимо придавать языковую форму аналогичную той, к которой потребитель привык в текстах аналогичного жанра, содержания или функционального назначения на ПЯ. Разумеется, в полной мере осуществить это правило в устном (а тем более в синхронном) переводе невозможно, так как в процессе устного перевода переводчик имеет дело не с целостным текстом (как при письменном переводе), а с весьма ограниченным его отрезком. Поэтому, видимо, единственный способ придать тексту на ПЯ более или менее привычную форму--это соблюдать правила сочетания слов, принятые в ПЯ.
Правило о снятии образных выражений в переводе относится исключительно к устному переводу. В письменном переводе образность тоже нередко пропадает, но это не может быть принципиальной установкой -- это, так сказать, издержки производства. В устном переводе попытки передать образность оригинала обыкновенно получаются смешными. Дело в том, что образность имеет двоякую природу: с одной стороны, это функция языка, его структуры и нормы и, с другой стороны, это характерная особенность индивидуального стиля данного автора. Так что простой механический перенос образности с одного языка на другой невозможен. Это хорошо знают все переводчики художественной литературы. Вполне понятно, что при ограниченности времени, которое имеется у устного переводчика "на размышление", и при малости того отрезка текста, который в каждый данный момент имеется в его распоряжении, нечего и думать, что он сумеет передать образность. Поэтому в устном переводе не следует и отвлекаться на поиск образных эквивалентов.
Правило о языковой нормативности перевода (N 9), по нашему мнению, относится прежде всего к устному переводу, хотя нынешняя переводческая практика во всех видах перевода (за весьма редкими и гораздо менее значительными, чем принято думать, исключениями) склоняется ко всеобщей нормативности переводов.
В устном переводе независимо от качества исходного текста следует держаться нормативного языка по двум причинам. Первая та же, по которой следует говорить логично (см. выше). В общественном сознании, без сомнения, существует стереотип, что авторитетные участники ситуации перевода говорят нормативно. Ненормативность перевода будет воспринята потребителем как ошибки самого переводчика.
Вторая причина, можно сказать, техническая. Она та же, по которой приходится снимать в устном переводе образность, т.е. имеется техническая трудность воспроизведения на другом языке ненормативной речи на ПЯ. Так что устному переводчику не следует и ставить перед собой эту практически неисполнимую в его условиях задачу, тем более что удачи на этом пути (если они и будут) никто не оценит по изложенным выше причинам.
Вторая часть правил имеет более узколингвистический характер (правило о длинном/коротком предложении, о наличии предложения, о высоком/низком стиле, об усилителях). Они лингвистические и по существу и по происхождению и являются достижениями сопоставительной лингвистики. Эти соотносительные закономерности обосновываются в контрастивной лингвистике статистическими и иными способами.
Возникает только вопрос: а почему, собственно, в правила включены только эти закономерности -- ведь существует и известна также масса других двусторонних закономерностей языков, контактирующих в процессе перевода. Или указанные закономерности самые важные? Но тогда каков вообще критерий важности некой закономерности?
По нашему мнению, дело в следующем. Любой текст перевода (независимо от вида и жанра перевода), наряду с тем, что должен обладать какими-то чертами, вытекающими из особенностей оригинала, непременно обязан отвечать одному фундаментальному требованию: это должен быть хороший текст на ПЯ.
Социально-психологическое обоснование этого, по-видимому, общепереводческого требования то же самое, что обоснование требования логичности и нормативности устного перевода. Считается, что уж если некоего автора переводят, то это, скорее всего, хороший автор, следовательно, потребитель ждет в качестве перевода хорошего текста.
Сама идея хорошего текста тесно связана с представлением о двойной соотнесенности текста перевода: с текстом оригинала, с одной стороны, и принятой манерой строить на ПЯ тексты сходного содержания и функции -- с другой, и с вытекающим отсюда понятием "текста-эталона" (7). Вообще в последнее время внимание исследователей перевода, как нам представляется, несколько сместилось с изучения связи "оригинал -- перевод" на исследование другой, не менее важной связи: "оригинал--текст-эталон" (т.е. связи текста перевода с литературной традициией ПЯ). Так вот, указанные в правилах сопоставительные закономерности являются, по нашему мнению, необходимыми и достаточными факторами для достижения хорошего русского (и соответственно хорошего итальянского) текста. То, что этих факторов на самом деле достаточно, определяется эмпирически, на основании лингвистического эксперимента.
Однако остается не вполне проясненным само понятие "хорошего текста". Мы понимаем под хорошим текстом текст, почитаемый за таковой в данной языковой и культурной общности на некотором историческом этапе, т.е. критерием у нас является восприятие языкового коллектива. Такой подход к делу возможен, так как суждение о тексте "плохой/хороший" в весьма незначительной степени оказывается делом личного вкуса, но в основном является присущим всему языковому коллективу. В обществе живет некий идеал правильного и красивого говорения и писания, к которому более или менее осознанно стремятся говорящие и пишущие. Тексты весьма близкие к этому идеальному эталону считаются в данном обществе образцовыми, классическими, достойными подражания. Таковы тексты хороших писателей, некоторых философов, публицистов, иногда ученых. Тексты, признаваемые за хорошие, со своей стороны, активно поддерживают и формируют этот идеал.
Вполне понятно, что если существуют тексты, признаваемые в данном обществе за хорошие, то, значит, существуют и какие-то общие языковые черты этих текстов, позволяющие причислять -- пусть интуитивно -- к этому множеству вновь создаваемые тексты.
На практике, однако, оказывается, что лингвистическая интерпретация явления хорошего стиля -- чрезвычайно трудное дело. Мы неплохо представляем себе, каковы лингвистические особенности официально-делового или газетно-публицистического стиля, но почти ничего не знаем о стиле просто хорошем.
Р. Харвег (
считает (и с ним надо согласиться), что хороший стиль -- это текстовая категория, т.е. его критерии лежат вне пределов отдельно взятых предложений; хороший текст характеризуется не просто употреблением тех или иных слов или конструкций, но удачным со многих точек зрения способом воплощения в словесной форме каких-то мыслей и чувств автора. Поэтому истинная стилистика, стилистика, которую еще предстоит создать, заключает Р. Харвег, это грамматика текста.
Однако для некоторых практических целей (например, перевода) пока что подойдет и значительно упрощенная интерпретация этого сложного явления -- хорошего стиля.
Почему мы можем удовлетвориться неполной интерпретацией?
Так как мы взяли в качестве критерия хорошего текста восприятие его языковым коллективом, то представляется весьма резонным воспользоваться заимствованным из психолингвистики понятием порога восприятия. Дело в том, что когда перевод осуществляется в соответствии с тем, что мы прежде называли функционально-жанровым прототипом, а А.В. Батрак называет текстом-эталоном, то разные параметры этого прототипа, объективно присутствующие в нем, оказываются далеко не равнозначимыми при восприятии. Говоря попросту, какие-то параметры (и соответственно их нарушения) более на виду, а другие -- менее. Переводя в соответствии с функционально-жанровым прототипом, переводчик непременно должен соблюсти первые, а нарушение вторых, в общем, не воспринимается, даже если оно объективно существует и может быть зафиксировано с помощью того или другого исследовательского приема, положим, статистической методики. Мысль эта совсем не нова: она по сути дела лежит в основе широкоизвестных стилистических этюдов Л. В. Щербы, где он всегда стремится четко различить значимое и "упаковочный материал".
По-видимому, сформулированные правила (NN 12-17) и являются выведенными из практики минимально необходимыми и воспринимаемыми языковым коллективом параметрами хорошего текста. Практика устных переводчиков показывает: текст, построенный с выполнением этих параметров, при устном переводе представляется аудитории хорошим.
Для письменного, тем более художественного, перевода к этим параметрам должны добавиться другие, более подробно и расчленение описывающие текст. Это и понятно: устный перевод воспринимается на слух, однократно, поэтому долго и тщательно размышлять над текстом не имеет возможности ни переводчик, ни потребитель его перевода. Поэтому и можно ограничиться немногими параметрами сходства с прототипом на ПЯ. На основании сказанного, совершенно очевидно, что для выяснения вопроса, действительно ли достаточно этих параметров, мы обращаемся к самим участникам ситуации перевода -- их мнение о тексте для нас имеет решающее значение. Изменяя то один, то другой параметр, по-разному их комбинируя и предъявляя полученные тексты информантам (стилистический эксперимент в чистом виде), мы убеждаемся, что перечисленных параметров действительно достаточно, чтобы текст производил впечатление хорошего.
Остается вопрос: в какой мере применимы сформулированные правила для письменного перевода?
Как нам представляется, дело обстоит следующим образом. Правила, имеющие обоснование исключительно в социально-психологических особенностях ролевого взаимодействия участников ситуации устного перевода, являются специфическими для устного перевода. Таковы правила о логичности, ясности, нормативности, а также правила, вытекающие из условий, в которых работает устный переводчик: однократное звучание исходного текста, предъявление текста по Кускам, минимум времени на размышления. Сюда относятся правила об исключении образности, метафоричности, а также о переводе-замене (NN 6-7) в случае недостаточного понимания или усвоения оригинала. (В письменном переводе переводчик может почти всегда так или иначе доискаться до смысла какого-то неясного куска текста).
Сюда же примыкает правило N 17 о том, что цифровые данные и необщеизвестные собственные имена при первом упоминании не переводятся, а заменяются. Это правило вытекает, во-первых, из условий работы устного переводчика: при однократном прослушивании весьма значительна вероятность ошибки в воспроизведении незнакомого собственного имени или числа. Гораздо надежнее будет, если переводчик назовет имя или число при втором-третьем упоминании. При первом упоминании уместнее генерализация типа: "в одном городе", "отдельные представители оппозиции", "некоторые прогрессивные журналисты", "сотни жертв", "значительный рост производительности труда" (вместо на 28,7%) и т.п. Если повторных употреблений не последовало, то такая генерализация вовсе не повредит общению, тем более, что она имеет подкрепление в функционально-семантической роли соответствующих слов в целостном тексте. Действительно, если некто говорит, что, предположим, за пятилетку производительность труда на каком-то предприятии повысилась на 28,7%, и более к этой цифре не возвращается (не сравнивает ее с соответствующими показателями других предприятии, не говорит, что при каких-то иных обстоятельствах она могла бы повыситься на 30-31% и т. п.), то эта цифра значит в данном конкретном контексте просто "много". Вот что важно для коммуникации.
Почему же наш оратор говорит 28,7%? Дело тут в том, что тексты определенного жанра, произносимые в определенных условиях общения людей, должны иметь некую регламентированную форму (функциональный стиль). Считается, что цифровой материал придает речи точность объективность и доказательность (хотя на самом деле может быть и совсем наоборот). Аналогично обстоит дело с собственными именами. Так что в общем, переводчик может опускать цифры и имена при однократном упоминании. Для осуществления коммуникации это в высокой степени безразлично и, как мы старались показать, не особенно искажает смысл текста. Может несколько пострадать сходство с функционально-жанровым прототипом (в соответствующих текстах требуется такое-то количество цифр и названий), но это вполне можно восполнить в других частях текста.
Теперь нам остается рассмотреть вопрос, почему хорошие устные переводчики нередко оказываются весьма посредственными письменными. Мы уже писали, что текст перевода включен в две системы связей: 1) перевод - оригинал и 2) перевод - литературная традиция ПЯ (через "текст-эталон"). Сильное преобладание первого рода связей характерно для переводов-реконструкций ("формальная эквивалентность" Ю. А. Найды), а преобладание второго рода связей характерно для перевода-переделки ("творческая транспозиция" Р. Якобсона, "динамическая эквивалентность" Ю. Найды) (9).
Обычно переводчик в процессе своей работы стремится нащупать некий компромисс между той или другой связью. Так вот практика показывает, что один и тот же человек, выступая в роли устного переводчика (в большей степени это, видимо, относится к последовательному переводу) и принимая то или иное переводческое решение, скорее отдаст предпочтение второго рода связи. Он же, переводя письменно тот же самый текст, обычно склоняется в пользу первого рода связей (перевод-оригинал). Это обстоятельство нашло отражение даже во многих языках: устный и письменный переводы там называются разными словами.
Психологическая основа этого явления, видимо, довольно проста: написанный текст пользуется гораздо большим престижем, чем произнесенный, хотя "из науки" и известно, что настоящий язык--это как раз его устная форма. "Привычный взгляд такой: писаная речь--это дело серьезное, уважаемое. Произносимая речь -- пустяковая вещь", -- пишет М.В. Панов (10). Такой взгляд отражен в известной латинской пословице Verba volant, scripta manent.
Вообще устный переводчик более, чем письменный, психологически настроен на сравнительно вольное обращение с переводимым текстом. В нем ему представляется ценным только смысл, но и тот нередко полностью подчиняется коммуникативному заданию. В подавляющем большинстве случаев переводчик даже не задумывается о возможности передачи при устном переводе индивидуального стиля Источника.
Иным образом обстоит дело при письменном переводе. Здесь форма выражения некоторой мысли, описания некоторого отрезка действительности для переводчика приобретает гораздо большее значение. Переводчику уже кажутся непозволительными те трансформации, которые он без колебаний делал при устном переводе, они представляются "искажением", "отступлением" и т. п. Такое положение дел имеет вполне объективную основу: еще недостаточно известны сравнительные правила функционирования в речи, в реальном коммуникативном процессе некоторой пары языков, контактирующих в процессе перевода.
Когда переводчик будет знать много таких закономерностей, он будет чувствовать себя несравненно более уверенно. Вообще, по-видимому, было бы полезно провести серию несложных экспериментов, состоящих в том, чтобы одним и тем же переводчикам-профессионалам предлагать один и тот же текст сначала для устного, а потом для письменного перевода.
Таким образом получается, что хороший устный перевод не имплицирует хорошего письменного в основном по двум причинам:
1. Отсутствие при письменном переводе связи с аудиторией ПЯ и соответственно контроля с ее стороны над действиями переводчика.
Подводя итоги, можно сказать, что в настоящей статье мы попытались:
1. Дать новый, более полный список правил устного перевода;
3. Выяснить, какие правила являются общепереводческими, а какие относятся только к устному переводу;
5. Постарались показать, почему умение хорошо переводить устно не подразумевает умения хорошо переводить письменно.
----------------------------------
(1) Тетради переводчика, вып. 15. М., 1978, с. 16.
(2) Вопросы теории перевода и методика его преподавания в языковом вузе. М., 1980, с. 57-74.
(3) Тетради переводчика, вып. 18. М., 1981.
(4) Там же.
(5) О ролевом поведении см.: Социальная психология. Краткий очерк под общ. ред. Г. П. Предвечного и Ю. А. Шерковина. М., 1975, с. 232-233; а применительно к переводу--вышеупомянутую статью Садикова А. В. "Перевод как вид социального поведения".
(6) Исключение составляет, пожалуй, такой случай, когда переводчик помогает специалисту понять смысл какого-то специального текста, не понимая, что к чему. Но тут уже речь идет о создании текста вдвоем со специалистом, даже, скорее, о создании текста специалистом при посредстве переводчика.
(7) См. об этом: Батрак А. В. Инвариантность и коммуникативная эквивалентность в переводе. -- В кн.: Вопросы теории перевода и методики его преподавания в языковом вузе. М., 1980, с. 47.
(Харвег Р. Стилистика и грамматика текста. -- В кн.: Новое в зарубежной лингвистике. М., 1980, с. 212-226.
(9) Мы намеренно не говорим о так называемом "вольном и буквальном" или даже "буквалистском" переводе, так как за этими терминами прочно установилась негативная репутация. То и другое находится за пределами того, что в настоящее время считается переводом.
(10) Панов М. В. Современный русский язык. Фонетика. М., 1979, с. 4.
(11) См. об этом статью А. В. Садикова "К вопросу о структуре переводческого акта".
(12) Комиссаров В. Н. Слово о переводе. М., 1973, с. 32--36.
(13) См., например: Воеводина Т. В. Некоторые закономерности тождественного построения диалогической речи в русской и итальянской художественной прозе (проблема авторской ремарки). -- В кн.: Вопросы теории перевода и методики его преподавания в языковом вузе. М., 1980, с. 168--183.
|