Гандусван : другие произведения.

Система глава 1,2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Данное произведение написано, по рассказам о своей работе одного из знакомых мной хирургов, моим близким товарищем, и к счастью не имеет абсолютно никакого отношения к моей собственной личной действительности. У меня не вызывает сомнений рассказ моего товарища о произошедшем с ним. Элементы того, что он и другие авторы называли системой, к несчастью присутствуют и в нашей жизни, но не достигли того размаха , как в том месте где ему пришлось работать. Нарисованная картина является обобщением рассказов многих людей, умышленно встроенных в общее повествование. Возможно, выводы несколько преувеличены, а может быть преуменьшены, некоторые факты взяты из личного опыта, но это все сделано для того, что бы описать ту опасность, которую в себе таит, эта самая система.
  Глава первая.
    
    
     Ночное дежурство в городском центре гастродуоденальных кровотечений. Наш центр кровотечений по своей сути только одно название, вывеска, а на деле это объединение двух хирургических отделений, где сосредоточены со всего города на лечение больные с этой экстренной хирургической патологией, из-за особенностей её специфики. Такая специализация организационно должна иметь пользу, и наверное она есть.
    Я не буду называть свой город, иначе мне в нем не работать, и свою область, так как мне потом здесь будет не трудоустроится. Но в отдельных роликах ютуба, где звучат лекции и обзоры по хирургии мой регион звучит с насмешкой из уст маститых хирургических гуру, они над нами смеются, и никто не едет в наши места перенимать наш уникальный опыт. Да и в целом регион в плане хирургии занимает одно из последних мест в РФ по достигнутым результатам.
    За окном уже вечер, тонут в огнях заснеженные городские улицы. Куда-то спешат люди и машины, а я устанавливаю желудочный зонд пожилому тучному мужчине. Тонкая пластиковая трубка, смазанная глицерином, введённая через нос, никак не может миновать глотку. Больной упорно отказывается её глотать и давится. Он испуган, растерян, а мне надо преодолеть его сопротивление и умудриться не попасть зондом ему в дыхательные пути.
    - Ну глотай, глотай, - хором требуем мы с медсестрой от пациента, уговаривая его как ребёнка. Тот пытается помочь, но у него не получается. Он боится задохнутся, подтверждая факт, что жить хотят все.
  Мимо нас по полу клизменной ползут петляя, недобитные очередным больничным мором, одурманенные тараканы, они тоже хотят жить и им глубоко безразлично, что наша больница не лучшее место для их анклава. Слава богу нет клопов.
  
  Меня раздражает когда пациенты предъявляют нам врачам претензии по-поводу тараканов, мол вот у вас в больнице они есть. Я им отвечаю, что они ошибаются, это у них в больницах они есть или у нас с ними, но не так как они думают, что только у нас. Потому, что во -первых мы врачи к тараканам никакого отношения не имеем, а во-вторых именно эти люди, больные, потребители медицинских услуг сами повинны в том, что именно так обстоит дело. Потому, что этим людям пока они в серьёз не заболеют, им все равно, что творится в медицине, но стоит коснуться страховой медицины, как у них открываются глаза на её бедственное, местами даже катастрофическое состояние. Они что в серьёз думают, что нищенское обеспечение муниципальных больниц в провинции и мизерные заработные платы медицинского персонала, позволяют нашим гражданам рассчитывать на суперсовременное дорогостоящее лечение, уход и комфортные условия?
  Они как будто не понимают,что лечение людей, теперь это такой же товар и страховая медицина по целому ряду причин не может произвести товар высокого качества, для этого у неё не хватает средств и сил.
  
    Наш сибирский город далеко от Москвы, хоть он и большой, но его не стразу найдёшь на карте нашей бескрайней Родины. Из-за удалённости здесь редки комиссии федерального минздрава, попробуй доберись. У нас как и везде в России, развиты местечковость и кумовство, и региональная медицина не исключение,а скорее правило. Семейные кланы и подряды, сегодня это называется красивым словом династия, как это звучит - три поколения главных врачей в одной семье, чем не династия.
   Наша повседневная жизнь как полноводная сибирская река разрезающая город на две части, неторопливо несёт свои холодные воды к далёкому северному морю. У нас все своё - свои правила и традиции, которым стоит следовать, если ты хочешь здесь жить и работать. Здесь как и везде царит Система. Система - это такой механизм связывающий людей в общем едином процессе, поддерживающий сам себя, существующий сам ради себя, подчиняющий всех участников себе, своим целям и интересам. Система выстраивает порядок, которые определяет повседневное бытие.
  У Системы есть свои, открыто декларируемые цели. Например: здоровье граждан. Но это все может оказаться лишь вывеской, приглаженной благопристойностью, которая лишь туман для отвода глаз, за которым спрятана реальная цель системы. Реальная цель системы проистекает из окружающей нас жизни, это деньги. Которые она меняет на оказываемые услуги. Система динамична и управляема, она имеет хозяев и бенефициаров, она может с течении времени вырождаться, трансформироваться и превращаться в коварного кровожадного монстра.
    
     Выполнение процедуры установки желудочного зонда не входит в обязанности врача-хирурга, это должна уметь делать любая дипломированная медсестра. Но если я буду ждать пока она установит зонд, мы потеряем много времени, а нам надо понять, что с больным, что нас ждёт? Тяжёлая многочасовая операция до самого утра, с сомнительным результатом, или можно, наконец-то расслабиться, и прикорнуть на пару часов, а если повезёт то и до дольше, до самого утра. Если всё доверить дежурной медсестре, то есть реальный риск того, что ситуация проясниться поздно и ещё одна ночь окажется бессонной. А бессонная ночь здоровья не прибавляет.
    
    Для дежурного хирурга норма встретить рассвет в операционной среди тёплой дружной компании своих жизнерадостных неунывающих коллег, операционной сестры и анестезиологической бригады, таких же как и он сам, едва стоящих от усталости на ногах, под убаюкивающий шум мерно работающего аппарата искусственной вентиляции лёгких.
    
    Сегодня, именно я ответственный хирург и мне целиком и полностью подчинена дежурная бригада, я отвечаю за все решения принятые в эту ночь по-поводу экстренно поступивших больных. Так положено, что кто-то должен быть крайним, коллективная ответственность здесь не приветствуется, во всем, что происходит на дежурстве всегда виноват ответственный хирург.
    
    В семь часов утра с написанными историями болезни я должен стоять по стойке смирно в кабинете зама по хирургии нашей больницы, и отвечать на его каверзные вопросы: что, где и когда. Как в знаменитом телешоу со знатоками, правда подарков и призов ждать тут не приходится. Шутка. Нет скорее это будут вопросы: что, почему и как. Я должен владеть абсолютно всей информацией по всем поступившим за дежурство пациентам и уметь обосновать принятые решения. Самые сложные и главные решения - это решения кого надо оперировать из поступивших больных, а кого нет.
  
  В хирургии есть ряд состояний, когда промедление с операцией ухудшает прогноз, чем раньше будет произведено вмешательство, тем лучше, иногда вообще, как при внутрибрюшном кровотечении: промедление - смерть. А есть болезни, когда ранняя операция вызывает прямо противоположный результат, таких больных не надо оперировать.
  
    Зам по хирургии человек толковый, у него все по делу и слова и действия. Иногда мне приходится докладывать больных другим более одиозным и харизматичным личностям, например старому заведующему третьей хирургии, его многие у нас считают выжившим из ума пенсионером, страдающим от энцефалопатии, он чаще других заменяет нашего зама. Этот любит каждого несчастного пытать дурацкими уточняющими вопросами, на которые ты как бы и не обязан знать ответа. Но он спрашивает и спрашивает, так словно бы роется у тебя в голове, пытаясь тебе что-то доказать. Эти знания, которые он спрашивает, не имеют абсолютно никакого смысла и и практического применения не для диагностики, и лечения больных. Эти знания ради знаний. Возведённая его прихотью в культ эфемерная абстракция процесса. А заведующему 4 хирургии, как старом еще советском киножурнале 'Хочу все знать' всегда не хватаете информации, например ему мало знать, что у 93 летней бабки удалили аппендицит в 1993 году. Ему этого недостаточно. Как опытному клиницисту старой школы, этому человеку для чего-то требуется уточнить, день, месяц и время операции. Может он нумеролог и в тайне составляет гороскопы, и преуспел в этом? Хорошо что ещё не надо знать фамилии оператора и анестезиолога. Зачем ему это нужно, я не знаю, предполагаю он выискивая пробелы в вашей памяти, доказывая вам, что вы невнимательны к больным. Могу предположить, что это такой способ самоутверждения, демонстрации нам хирургам следующих поколений как тщательно и детально их предшественники изучали своих пациентов, и как мы убогие не дотягиваем до их уровня полагаясь на разные КТ и УЗИ, тогда как правильно собранный анамнез это 99% точного диагноза.
  
    Все хирурги допущенные до уровня ответственных, как правило имеют высшую квалификационную категорию, и довольно приличный опыт работы. Но наличие скользких моментов порой вынуждает их в дежурное время звонить своим заведующим и консультироваться как лучше поступить в том или ином случае. Мы в шутку называем эту дополнительную опцию "звонок другу", но стараемся ей не злоупотреблять, что бы не вызвать гнева начальства по поводу "тупых бесконечных звонков". О которых потом наши руководители лениво рассказывают друг другу, не в силах сдержать переполняющее их чувство личного превосходства над подчиненным стадом. Есть ещё и "помощь зала", это когда ответственный просит у коллег второе мнение.
    Люди разные и среди нас есть ответственные хирурги прячущиеся в операционной от принятия непростых решений, скидывающие свою ношу на коллег по бригаде, мол я был занят в операционной и точка, они все должны были решать сами. Наверное это нечестно, но у нас такое пока прокатывает.
    
    Многое в работе дежурной бригады зависит от того кто из врачей в ней состоит, то есть от конкретного людей в её составе. Не зря сказал товарищ Сталин: кадры решают все. Дежуранты в нашей больницы попадаются всякие, с кем-то работать хорошо и комфортно, он все делает сам без пинков и лишних напоминаний, ты можешь на него положится как на самого себя, доверить ему, зная этот точно не подведёт. А кого-то не сыщешь днём с огнём, он постоянно увиливает от любой работы под надуманными, но конечно же, благовидными предлогами, да ещё под утро, когда во всю кипит бумажная работа, нарочно отключит свой телефон. А потом в самом конце написания утренних дневников и исправления записей, такой коллега появится весь обиженный, заспанный и растерянный с невинной улыбкой на лице, выражающим огорчение говорящей: а вы что же меня не разбудили. ..
  А мы ведь тебя искали, а ты спрятался где-то, впрочем как всегда. В большинстве случаев этим злоупотребляют старшие опытные хирурги, давно работающие в нашей больнице, знающие все в ней ходы и выходы, как свои пять пальцев.
    У нас в области районные больницы приказали долго жить, они хиреют и загибаются как летняя трава под палящим солнцем в засушливую погоду, молодёжь туда работать не едет. Все эти программы "сельский врач" не спасают ситуацию. Можно переехать в Москву и получать там зарплату официально раз в пять больше чем в глухом сибирском районе. За копейки в добровольную ссылку? - так шутят ординаторы. Хирургические отделения в районных больницах существуют лишь на бумаге - остатки былой роскоши, анестезиологов у нас в городе то нет, а что говорить про село. У нас кто помоложе те пашут на две ставки, не разгибая спины.
    Мало того, что к нам семь дней в неделю по графику везут больных со всего города, так ещё и сельские жители неиссякаемым потоком едут к нам. Областная больница у нас в городе элитная, туда абы кого не кладут. Так у ж повелось. А с учётом того, что все глав врачи по инициативе минздрава играют в интересную игру на выбывание, соревнуясь друг с другом у кого лучше организована медицинская помощь, то все очень сложно. Проигравший в этой игре, напоминающей соцсоревнование тот, у кого больше всех больных умерло за отсчетный период. Лузера как правило снимают с должности и задвигают в дальний угол. И поэтому у нас в городе переправить в соседнее ЛПУ тяжёлого больного всеми правдами и неправдами это не прихоть лентяя, а острая жизненная необходимость, так как это самый простой способ снизить собственную летальность - по принципу нет человека нет и проблем. Областной больнице покровительствует региональный министр здравоохранения, он выходец из её стен и поэтому тамошние врачи много что себе могут позволить из того за что нашим врачам легко объявляют выговора. Хирурги областной больницы не церемонятся и переправляют нам сельчан. Рассказывают, шутят, что они даже особо не смотрят тяжелого больного прибывшего к ним из сельской местности, заворачивая его уже на входе в приемное отделения, не открывая стеклянных дверей. Хирурги областной бегло осматривают деревенского клиента через стеклянную дверь и потом прикладывают бумажки к стеклу, где пишут куда надо вести такого больного.
     Система может вырождаться и работать извращенно в интересах тех, кто ей управляет. Не верите? Недавно один ответственный из нашего ЛПУ попал в скандальную историю и получил выговор. У нас в отличие от областной больницы нет экстренных сосудистых хирургов. Недавно к нам привезли больного с расслаивающей аневризмой брюшной аорты, и наш ответственный переправил пациента в областную больницу, где он после длительной ангиохирургической операции, умер. В копилку главврача областной попал черный шар - подарок из нашей больницы. Тот пришел в ярость, и продавил циркуляр минздрава, который теперь требовал, что бы подобных пациентов не транспортировали в областную больницу, а все больницы города и области вызывали ангиохирурга на себя. А тот в случае подтверждение диагноза, оперировал подобных пациентов прямо на месте. Зачем областной больнице тяжелые больные с высоким риском послеоперационной смерти? Зачем портить статистику, пусть эти смерти ложатся на чужие плечи. Вообще эта гонка за показателями привела к тому, что перевести куда-то тяжелого пациента по профилю стало проблемой. Если у больного нет связей и денег, а ты попал не по профилю, то ты рискуешь застрять в той больнице куда попал. Допустим нет у вас торакальной хирургии, а в общую хирургию, случайно, положили эмпиему. Вы ее диагностировали, думаете ага, сейчас переведу. И тут начинается, а сделайте больному... А еще раз возьмите заново кровь, а давайте ещё , сКТ, и еще КТ, и снова КТ. Вы будете говорить торакальному хирургу: -Может не надо. Зачем? Мы уже делали. А он в ответ: - Ничего, надо сравнить. И даже не посмотрит вам в глаза, а нахмурится, всем видом показывая, что разговор окончен.
    
    Вообще в каждой больнице, как и в любом коллективе, есть свои ни кем неписаные правила. Они как боевой устав написаны кровью и потом, у нас кровью - больных и потом - хирургов. Их декларируют и переводят в ранг закона негласные лидеры, навязывая другим. Известно, что власть лидера в коллективе абсолютна, в то время как власть руководителя ограничена служебными обязанностями и полномочиями. Неписаным правилом нашего лечебного учреждения является то, что здесь для твоего личного статуса важно одно: сколько лет ты проработал именно тут, в этих стенах, с какого года ты член команды этого тонущего корабля. Не идёт в счёт ничто иное, не работа в районе единственным хирургом или труд в элитной столичной клинике. На это здесь всем плевать с высокой колокольни, это не засчитывается. Центральная городская больница имени Мечникова нашего областного центра устроена так, что тут имеет значение только одно: сколько лет ты тут работаешь, все прочее никому не интересно. Тебя могут послушать, покивать головой, даже сказать тебе какой ты классный парень, но ни чего не изменится. Ты можешь быть доктором наук, иметь массу неоценимых заслуг, но местные снобы будут мериться с тобой стажем работы в этой больнице, как главным аргументом права на авторитет и старшинство.
    
    Врач созревая и развиваясь в стенах нашей больницы должен безвылазно первые пять-семь лет своего профессионального пути, как срок отбыть в приёмнике. Это похоже на отбор в спецназ, экзамен на краповый берет, или инициацию если хотите. Это то, что могут пережить далеко не все, иные уходят, понимая, что это такая работы не для них. Работа в преемнике, это первая ступень пути "просветления" хирурга и дверь в большую хирургическую жизнь. Преемник местного ЛПУ - сущий ад, порой похож на шумный восточный рынок, где все что-то непрерывно хотят, требуют, двигаются, галдят, там царят хаос и полная неразбериха. К кабинетам специалистов выстраиваются длинные очереди, люди курсируют между помещениями, как на конвейере проходят УЗИ, рентген и сдают разнообразные анализы. Там бывает всё - скандалы, склоки, ссоры, даже драки, по типу жестоких боев без правил. Машины скорой помощи, сменяя одна другую, везут и везут в нашу больницу нескончаемым потоком пациентов и лишь в редкие утренние часы приёмник бывает приятно и неестественно пуст. И лишь в эти редкие минуты режущей слух тишины, дежурный хирург свернувшись калачиком на смотровой кушетке может как младенец в утробе матери, забыться и ненадолго сладко задремать.
    Вообще про нашу любимую больницу есть такая шутка, что умершие в её обшарпанных стенах, больные сразу попадают в рай, минуя все прочие критерии отбора. Как кредиты и ипотеки им списываются земные грехи. И иногда мне кажется,что это сущая правда.
    
     Больных к нам везут со всего города, а так как наша больница многопрофильное лечебное учреждение в котором почти две тысячи коек, дежурящее семь дней в неделю, то хирургу в преемнике просто не когда бывает поднять голову и оторваться от работы хотя бы на минутку. Разгневанные бабки и деды, непрерывно истерящие женщины и мужчины, которых зачастую скорая уже потаскала по городу пытаясь куда-нибудь пристроить, за задержку в приёме к врачу могут просто порвать виновника на части. Они жаждут лечения. Они хотят получить все и желательно сразу - рентген, гастроскопию и УЗИ. Всем им без исключения, надо срочно, все они умирают, всем надо, хотя порой пациенты до поступлению в больницу страдали от недуга неделями и месяцами у себя дома. Таким пациентам болевшим неделю другую, особенно в четыре утра, очень хочется задать один простой вопрос: вот ты бабка болела две недели, это четырнадцать дней, 366 часов, а почему именно сегодня ты решилась вызвать скорую? Так совпали звезды? Выпали карты, тебе принесли пенсию или что? Какие биохимические процессы в твоём мозгу случились, что ты решила, вот оно пора и вызвала скорую?
     Точным выражением труда хирурга в приёмнике является фраза "света белого не видеть". А после бессонной ночи у него, осмотревшего порядка сотню пациентов, от боли трещит голова, от усталости подкашиваются ноги, поэтому дежурить в приёмном отделении, когда тебе уже за сорок, нет сил. Возрастной врач с такой работой не справляется физически, у него нет мочи. На десятом пациенте ты понимаешь, что тебе проще всех госпитализировать, чем пытаться детально разобраться в том, что там случилось с каждым конкретным больным из ста с хвостиком человек. На каждого из осмотренных, больных дежурным хирургом делается подробная запись, с описанием физического статуса, которая вклеивается в журнал, вне зависимости от результатов обследования и дальнейшей судьбы пациента
    Если бы я писал какой-нибудь практический гайдлайн по хирургии, то для работы в приёмнике я описал бы несколько простых правил позволяющих в нем выжить. Автор их конечно же не я лично, а все мы прошедшие этот ад коллеги.
  Первое правило - госпитализируй всех, кроме тех кто сам откажется. Ты не семи пядей во лбу, отказывая в госпитализации больному, которого скорая привезла в больницу , верящего, что он болеет ты уже противоречишь представлениям большинства. Лучше положи, как только он попал на койку в отделение пациент уже не твоя головная боль, а 'умных' коллег на верху, пускай они разбираются. А за час другой в приёмнике, в неразберихе тебе так просто ошибиться, порой на этаже, в отделе и пары дней не хватает для установки диагноза. Поэтому клади и точка.
  Правило два - не клади тех, кто пишет отказ.
  Третье правило, не запаривайся всеми этими многочисленными симптомами: Мерфи, Ортнера, Кера, ты от них быстро устанешь, их порой не когда бывает не когда проверять. Для установки диагноза используй правило креста.  При этом правиле, важно понять в какой части поделённого двумя пересекающимися чертами живота, беспокоят боли при пальпации и на основании этого установить предварительный диагноз. К примеру если боль справа внизу живота то это острый аппендицит, а если справа вверху, то это острый холецистит. Все гениальной просто.
  Правило четвёртое - при низком давлении и частом пульсе, проблемами с дыханием и сознанием больных надо закатывать сразу в противошоковую и туда вызовут старших товарищей и они разберутся.
  Правило шестое - напряжённый как доска и резко болезненный живот основание для лапаротомии.
    
    Любопытно, что жители наших диких и суровых мест давно раскусили одну вещь, вместо того что бы неделями - месяцами стоять в очереди на анализы, УЗИ или КТ в поликлинике, поняли, что им проще обратится в наш приёмник с болями в животе, то есть имитируя их. И тогда ты, жалобно постанывая, буквально за час получишь все это, ради чего тебе придётся неделями мытариться по поликлиникам, стоять в очередях, выпрашивать и унижаться, задабривать подарками. Добыча стоит того. Потому что пока ты стоишь к врачу в поликлинике в очереди, то возможно этот врач возьмёт да уволится, или сломается аппарат? Ну или самое плохое, ты можешь просто не дожить до этого обследования.
    
    В связи с вышеописанным именно приёмник используется заведующими обоих абдоминальных хирургических отделений нашей больницы как место ссылки и наказания неугодных и строптивых подчинённых. Исправительная колония, медицинский дисбат, больничная гауптвахта.
  
    Ещё вчера я был свидетелем того, как неудачно пошутивший над своим заведующим Абрамовым, которого за глаза его подчинённые зовут Пупок (кстати это прозвище ему придумал Селедкин), был отправлен на месяц в ссылку в приёмник, на перевоспитание. Пострадавший за свой язык, в шутку заявил, что Абрамов "прооперировал больного как собаку", зная, то, что до своего заведывания тот сшибал бабло в качестве хирурга в частной ветеринарной клинике. Там он кастрируя породистых котов и усыпляя медальных собачек, зарабатывал на порядок больше чем хирургом у нас, в Мечникова, чем очень любил хвалится, ещё недавно, провокационно обклеивая стену над своим столом, бухгалтерскими расчетками в которых пестрели суммы его скудных денежных выплат. Старый коллектив отделения, который Абрамов ради упрочения своей власти, смог разогнать, звали его "собачником" и шутка "прооперировал как собаку" была ещё из тех давних времён и конечно же резала заведующему уши.
    
    Я ввожу через пластиковый зонд в желудок больного дистиллированную воду шприцем Жанне, и она принимая чёрную окраску выливается обратно в эмалированный таз самотёком. Чёрные мелкие как чаинки, крупинки гемосидерина плавают в тазу, закручивая облака и вихри. Бледное лицо пациента выражает тревогу, зонд мешает ему дышать, я подбадриваю его, прошу потерпеть немного. Дежурный эндоскопист Селедкин, как обычно, при гастроскопии смог увидеть лишь чёрную жижу в желудке и не напрягаясь оставить свою коронную запись: "слизистая желудка осмотру не доступна".
    Эта дурацкая ни к чему не обязывающая запись, пуста, она не проясняет клинической ситуации у данного пациента. Задача эндоскописта при гастродуоденальном кровотечении - установить его источник и при необходимости применить так называемый эндоскопический гемостаз, остановку кровотечения через эндоскоп, который в нашем центре мало кто выполняет, хотя должны делать все дежурные эндоскописты.
    Заведующий отделением эндоскопии Юрий Юрьевич тут бессилен и разводит руками, мол нет никаких приказов обязывающих эндоскопистов владеть этой техникой остановки кровотечения. Ничем. мол помочь не могу. Когда его ругают за подчищенных, он просит начальство написать приказы, обязывающие останавливать кровотечение эндоскопически, мол тогда он получит в свои руки инструмент заставляющих всех работать как надо. А без приказа - увольте. Но в ответ лишь тишина.
  Большинство наших эндоскопистов хитрит, не умея делать остановку кровотечения через эндоскоп, они у больных уже с остановившимся кровотечением, с язвами покрытыми фибрином, которые никогда больше уже не закровят, пишут, как они в поте лица эти язвы жгли аргоном, обкалывали адреналином или клиппировали торчащие из них как пеньки, сосуды. А в тех случаях когда эндоскопическая остановка кровотечения нужна хирургам как воздух, что бы не брать больного на операционный стол, на высоте язвенного кровотечения в крайне неблагоприятных условиях с сомнительным исходом предстоящего вмешательства, наши эндоскописты ничего не делают. Они за исключением некоторых, пишут 'все пропало' и точка. Эндогемостаз ни как не может у нас прижиться, как технология.
    Этот гнусный тип Селедкин вообще отличался тем что из десяти выполненных им эндоскопий по дежурству, как минимум восемь бывают абсолютно не информативны. Это его уровень. С таким же успехом можно было ФГДС не выполнять. В четырёх случаях он как правило пишет: 'больной выдернул эндоскоп', в других четырёх - 'слизистая желудка осмотру не доступна'. Эндоскопия в исполнении Селедкина это, то, чем можно пытать до смерти, выдерживают не все, делает он грубо, без всякого интереса к работе. Но что самое главное, по его авторитетному мнению во всех таких случаях неинформативных гастроскопий исключительно виноваты сами хирурги, это они идиоты не подготовили больных к манипуляции, которую великий Селедкин по доброте душевной соизволил для них сделать, как одолжение. Не где же не написано, что эндоскопист в случае когда пациент с кровотечением выдернул аппарат, должен прибегнуть к седации больного или даже к эндоскопии под наркозом, поэтому Селедкину плевать. Он нагло заявляет: вам надо вы и организуйте, подготовьте а я приду и сделаю. Вот и сейчас Селедкин дал больному своё коронное заключение.
    
    Нас настораживает, что у этого больного кровопотеря близка к тяжёлой, нет гемоглобин выше 85 г/л, его система кровообращения поддерживает вполне сносное артериальное давление, пульс не учащён. Нам надо надо прояснить картину источника, оценить угрозу повторного кровотечения, поэтому так важно увидеть язву. И проявить в этом нелёгком деле настойчивость. Я счёл необходимым определить насколько устойчив гемостаз, говоря простым языком каков риск повторного кровотечения, ведь если оно случится то ограниченного резерва больного, перенести его возможно уже не хватит. Мой товарищ Игорь, отговаривает меня отправлять пациента Селедкину на повторную эндоскопию.
    - Понимаешь, - говорит он, - не связывается ты с ним, он же дурак.
    - Почему? - спрашиваю я, - у него есть справка, что он умный. Даже две. Диплом мединститута и сертификат эндоскописта.
    - Ему жена купила, - шутит Игорь, намекая, что подкаблучника Селедкина по жизни тянут его тесть и жена, - представляешь, он заявил, что если мы будете сегодня гонять ему больных на пересмотры ФГДС, то он специально напишет нам рецидив кровотечения и мы с тобой пойдём в операционную на пол ночи.
    - Не может быть, - удивляюсь я. У меня в голове такое не укладывается. Понимаю, у нас бывает всякое: вымогательство у больных денег за лечение, подлоги документации. Но совершить такое сознательно? Это уже слишком. Наверное и в аду есть какая-то своя предельная мера зла. Мне трудно в это поверить, заставить бригаду оперировать больного. написав с потолка. что язвенное кровотечение, которого на самом деле нет, продолжается или возобновилось вновь, это же преступление? Т ради чего? Что бы чей-то жирный зад спал спокойно? А как же сам пациент подвергающийся смертельному риску ненужной операции? Ради чего тогда вообще все это. Если убрать из нашей работы высокую миссию врача, нашу мораль, то останется всего лишь её денежная составляющая. И мы врачи превратимся на самом деле просто в поставщиков услуг, продавцов. Хотя я на рынке наблюдал, как те же самые продавцы на рынке при личном контакте, нередко стремятся внести в свою работу то, что мы называем добротой и человечностью, хотя от них никто этого не требует. Я тихо говорю все это моему товарищу по несчастью. Он лишь смеётся в ответ:
    - Ты забыл где ты работаешь?
    Больница имени Мечникова не отличается особой любовью к своим пациентам. И эта нелюбовь спрятана глубоко в её недрах, под маской высокой нравственности. Да на сайте в больницы и в постах нашего розовощёкого и улыбчивого главного врача, у нас с моралью как бы все нормально. Там он словно супергерой из кино, предстаёт миру в обнимку с дряхлыми ветеранами, выздоравливающими старушками, благодарящими нашу больницу за чудесное отношение к ним и лечение, что должно стать подтверждением той самой царящей в наших стенах высокой морали. Но это лишь внешний напускной лоск, под его тонким, легко отходящим слоем, кроется истинное лицо будничной жизни. Да и сам то наш главный, бенефициар того устройства страны, которое есть, в то время когда бабули на последние пенсионные гроши покупали беспилотники и экипировку для бойцов на СВО, прямо в апреле года начала спецоперации преспокойно срулил на месяц в Таиланд.
  Да в нашей богадельне случаются всякие истории, есть чистая прилизанная жизнь больницы днём и совсем другая страшная и кровавая, ночью.
    Вообще Селедкин у нас глубоко верующий, кто-то даже говорит, что он по выходным поёт в церковном хоре, но вера в бога никак не влияет на его поганый склочный характер.
    
    Мы с Игорем заговорщики, нам уже за сорок и нашему руководству трудно вешать нам лапшу на уши как это они делают работающей тут молодёжи. Это им можно внушить, то что операция для больного с кровоточащей язвой - это панацея от всех бед, а остановка кровотечения через эндоскоп это все выдумки империалистов, которые в нашей суровой реальности не работают. Но мы то знаем тех кто создаёт эту реальность и даже тех кто делает её суровой.
    Так совсем недавно мы сидели в актовом зале больницы и слушали, бредни на эту тему наших великих начальников. Прямо с трибуны нас убеждали, что лишь резекция желудка выполненная вовремя может спасти больного с язвенным кровотечением, а все остальное это то, что надо забыть, как непригодные методы лечения. Вопрос не только с продолжающимся кровотечением, но и с нестабильным гемостазом должен быть решён кардинально.
  
    Если открыть отчёт главного хирурга РФ то в разделе желудочно-кишечные кровотечения мы увидим плачевную статистику нашего региона, который находится на одном из последних мест по уровню летальности при данной патологии. Смертность выше Москвы по некоторым группам заболеваний в 10 раз. Зато сколько мы делаем операций и каких! Какие же мы молодцы! Москвичам такое и не снилось, однако почему-то ни кто не едет к нам перенимать наш горький опыт. Наша область периодически звучит в докладах московских светил, как пример отсталости и лжи в хирургии. У нас в области от язвенных гастродуоденальных кровотечений умирает каждый шестой пациент, а после выполненной операции каждый третий. Но по мнению наших руководителей, причина этого не операция сама по себе, а хирурги, которые её не умеют делать, за некоторым исключением. Хотя весь мир думает иначе, но мы идём другим своим собственным путём.
    
    
    
    И это ужасно. Статистика пугает. Возникает вопрос почему житель Москвы с данной патологией имеет вероятность выжить раз в пять больше чем житель нашей вполне себе цивилизованной области? Куда все смотрят?
    Но эти факты никого не волнуют. Для всех это лишь сухие цифры статистики, за которой стоят живые люди, судьбы, трагедии, боль и страдания. Об этом никто не пишет и не говорит. И самое страшное, что такое по всем разделам хирургического отчёта, чего не коснись, наша региональная хирургия носит строго истребительный карательный характер. И все это продолжается из года в год никак не меняясь на протяжении десятилетий. А виноваты в этом конечно же не начальники нет, они организующие хирургическую помощь, тут не причём. Им как всегда, просто не повезло с нерадивыми подчинёнными, во всем этом виноваты конечно же мы - рядовые хирурги.
  
    Если отбросить всю спрятанную и прилизанную в отчётах за инфарктами, инсультами и прочими болезнями, ушлыми заведующими отделений, послеоперационную смертность, то она достигнет половины всех оперированных с гастродуоденальными кровотечениями. Что кстати совпадёт с данными иностранных авторов. Наших боссов не заботит тот факт, что в Москве выросло целое поколение хирургов не точно не выполнявших, но и не видевших резекцию желудка, которая по их мнению остаётся главным способом лечения язвенных кровотечений.
    Мы обычные врачи называем тех кто нами управляет просто: профессорско-преподавательская мафия, уходящая корнями в семейные кланы местного ВУЗа, и мы точно знаем, что именно они, эти люди держат власть в медицинском мире нашего региона. Руководящие должности передаются по наследству и блату, родители пристраивают детей, в медицине все как и везде. Всё продаётся и покупается. Случайных людей на вершине нашего медицинского Олимпа нет, путь туда идёт через продажу души, или тела, иного нет. И в этих словах нет ничего нового. И мы все в их власти.
    Отстаивая свои взгляды о необходимости резекций желудка наши начальники приводят свои великолепные умопомрачительные результаты - лишь у них одних почти никто и никогда не умирает от осложнений это травматичной операций, а если и умирает, то всегда по исключительно по крайне уважительным причинам. Наш профессор Кондаков и его ученик Абрамов превзошли даже знаменитого Юдина, чью руки выполняли резекции желудка с недостижимой в наше время скоростью.
    У наших руководителей от хирургии не бывает несостоятельностей швов и анастомозов, ведь они не мы, они умеют правильно оперировать. И так потому, что лишь они в нашей больнице - пара заведующих, замы главного и профессора умеют делать любые операции, а причина высокой больничной летальность в том, что просто их бедных с золотыми руками, на всех больных не хватает, ну не могут же они разорваться на части или клонироваться. Как жаль что не могут. Это спасло бы город да и регион. Вот и оперируют криворукие и тупые, необучаемые.
    Во всем виноваты мы, бездарное тупое стадо дежурантов, которые кто хуже, а кто лучше выполняем эти сложные операции, которые нам не по плечу. Но здесь есть много но. Все эти их сказки для нашей тупой малообразованный молодёжи, овеянной романтикой сверхзвуковых супертехничных резекций желудка, которые делают наши начальники с золотыми руками, - бред. Просто никто не занимался всерьёз статистикой.
    
    В этом странном соревновании нас с ними, в этом бесконечном марафоне мы, обычные врачи никогда не догоним своих руководителей по результатам операций, потому что мы бежим дистанцию под дождём и снегом, под палящим зноем, а они не бегут, а в отличие от нас, едут на легковых комфортных авто, зачастую не утруждая себя даже написанием протоколов своих хирургических шедевров и опусов, свидетелями которых иногда нам приходится быть. Их ресурс безграничен, они легко хоронят своих осложнившихся пациентов с каким-нибудь мезентеральным тромбозом в то время когда наши больные гибнут чаще всего от несостоятельности шва. О чем нам с наслаждением они спешат сообщить даже не пряча на своих лицах снисходительные улыбки.
     Они тасуют и скрывают факты, потому что в их руках власть. Они могут безнаказанно убивать больных, обрекая нас принимать в этом участие. Такова система, мы все замазаны в этом деле. Им плевать на нарушение кровоснабжения сшиваемых органов из-за низкой перфузии, которое имеет место у больных на высоте кровотечения, допотопный шовный материал, на то, что мы оперируем соматически тяжёлых больных, на неадекватную анестезию и неправильное ведение больных в послеоперационном периоде. Больные оперированные нашими профессорами и начальниками лежат в реанимации до того как не начнут питаться и у них будет стул, а наши выкидываются в палаты из реанимации, чуть ли не на следующе сутки после операции. По их мнению вся причина в технике, в золотых руках, которые у них есть, а у нас нет. С точки зрения наших вождей смотрящих на нас с хирургического Олимпа мы просто не умеем оперировать и они не устают нам это доказывать.
    
    Но если разобраться во всех деталях и нюансах, где как известно и прячется сам дьявол, то вы можете увидеть, что эти люди делающие свою хирургию днём, нередко тщательным образом подбирают себе больных. Если и берут язвы на операции, то это как правило молодые, в возрасте до 50 лет, перспективные в плане выживания больные, преимущественно с техническим не сложными язвами угла желудка, очень даже удобными для резекций. Кто понимает о чем я пишу, тот оценит их выбор. Никаких сомнительных сложных пилородуоденальных язв пенетрирующих в поджелудочную железу на столе наших вождей быть не должно, ни какие дряблые старушки восьмидесяти лет, алкаши-циррозники с ВИЧ - инфекцией, или синюшные толстяки с пятью инфарктами и шестью инсультами, в их руки не попадают, эти люди остаются для нас, для хирургического плебса. Акулы посильнее оставляют акулам помельче объедки со своего стола.
    
    Из желудка по зонду начинает течь слегка окрашенная розовая вода, я удаляю зонд и больного везут на гастроскопию повторно. Через пятнадцать минут тишину полуночи разрывает тревожный звонок телефона, звонит дежурная сестра уехавшая с пациентом на гастроскопию.
    - Он закровил, - кричит она в трубку, - Семен Поликарпович (это она о Селедкине) увидел в гастроскоп кровящую язву.
    - Я говорил тебе, - вздыхает Игорь, - сейчас пойдём на резекцию.
    -А если мы там ничего не найдём? - спрашиваю я, понимая, что Селедкин написал кровотечение нарочно, и на самом деле ни какая язва не кровит.
    - Это наши проблемы, ты что не понимаешь? - смеётся мой товарищ, и мы поднимается по пустой освещённой лестнице на самый верхний этаж девятиэтажного хирургического корпуса, в операционную. Операционный блок занимает целиком этаж огромного здания, и мы минуя закрытые двери плановых залов, где днём зарабатываются главные деньги и слава нашего ЛПУ, проходим прямиком в обшарпанную экстренную операционную, забой дежурных хирургов, где под покровом ночи они творят свои страшные дела.
    Там на операционном столе лежит наш больной, а вокруг уже суетится медсестра-анестезистка, а недовольная её коллега -операционная сестра, вместо приветствия, атакует нас упрёками, которых мы не заслуживаем:
    - Чего вы сюда его прикатили, не предупредив, - возмущается она, кивая на пациента. Тот испуганно хлопает глазами, не понимая что происходит. Я ему сочувствую, его можно понять, для нас это просто работа, а для него - жизнь, и возможно все решится в ближайший час - исход и прогноз.
    У операционных сестёр нашей больницы развит психологический комплекс, они упорно требуют к себе "уважения", при этом для них эффект красной тряпки вызывает факт доставки пациента в оперблок без предупреждения, точно так как это случилось сейчас, в это дежурство. Такие огрехи неизбежны. Свершилось преступление и преступники - хирурги должны понести заслуженное наказание. Мы с Игорем оправдываемся как можем, при этом наша дежурная сестра снова ставит измученному медицинскими манипуляциями больному желудочный зонд, и все видят, что никакой крови по нему не поступает. Как так? Так как же он так кровит? Мониторы показывают цифры очень даже стабильной гемодинамики, вызванная лаборантка берет у нашей жертвы кровь, и мы через пару минут узнаем, что у больного не просел гемоглобин, его цифры точно такие же как накануне.
    Разбуженный анестезиолог возмущён происходящим:
    - Какое тут на хрен кровотечение? Где это чертов Селедкин!
    
    Игорь смотри на меня вопросительно, сегодня я ночной директор нашего заведения и мне решать, что делать с этим больным дальше. "Пилить" его и потом оперировать несуществующее кровотечение? Я вызываю в операционную Селедкина, требую, что бы этот ублюдок показал нам увиденный им источник кровотечения в эндоскоп, на худой конец - свежую кровь. Тот сначала упирается ссылаясь на то, что все эндоскопические аппараты в обработке. Это старый трюк эндоскопистов на который я не ведусь, и говорю ему, что у него экстренное круглосуточное дежурство и если он не придёт, то я вызову другого специалиста из дома, и он нехотя уступает моему напору, - правда на моей стороне.
    
    При гастроскопии Селедкин, ничего не находит, он крутит аппаратом туда и сюда и сам крутится как юла вокруг больного, выпячивая свой толстый зад. Но не сдаётся сразу, упрямо утверждая. что каких-то пятнадцать минут, он собственными глазами видел в желудке свежую кровь и довольный собой, нагло ухмыляется. Я начинаю подозревать, то если он в церковном хоре и поёт по выходным, тот это сатанинский хор. Селедкин сморит на нас презрительно, свысока. понимая, что мы ему ничего сделать не можем. А жаль. Жаль, что не можем.
    Все не так уж плохо, ведь теперь у нас в истории болезни появляется запись, где как источник кровотечения обозначена язва задней стенки желудка под фибрином, такая язва едва ли закровит снова, она требует консервативного лечения. Каталка громыхая увозит больного в палату хирургического отделения - лучшая операция - это не сделанная операция.
    
    Так уж повелось, что система, которую воплощает в себе медицинская мафия, как спрут проникшая во все лечебные учреждения нашего города на руководящие должности, всюду расставившая своих людей, защищает таких как Селедкин. В мутной воде, остепененным начальникам от медицины, удобно решать для собственной выгоды, кто прав, а кто виноват, судить и карать своих подчинённых, поддерживая и укрепляя собственную власть. Главные принципы для хорошего подчинённого - покорность и личная собачья преданность своему начальнику. Если это есть и подкрепляется готовностью делится левым доходом - взятками и подарками от пациентов, то у тебя всегда есть надёжная защита в коллективе. Ты подонок, но ты наш подонок.
     За властью кроется лишь один интерес, основной стратегический ресурс за который ведётся негласная постоянная борьба, незримо конкурирующих друг с другом хирургов. Это деньги. И эта борьба всегда ведётся нечестным способом, глупо упрекать начальников от хирургии в том, в том, что они активно используют в этой борьбе в качестве средства, собственную власть, а иначе зачем она им ещё была бы нужна. Если власть не даёт блага, то она превращается в тяжкое ярмо бессмысленной для них ответственности. Конечно может случится ситуация, что однажды звезды встанут так, что наконец -то кто-то возьмётся за тупого и наглого Селедкина с его идиотскими эндоскопическими исследованиями, а пока...
    Не так давно в нашей больнице оказывающий хирургическую помощь беременным, случилась ещё одна история, весьма характеризующая Селедкина как специалиста. Он восемь раз в течении нескольких часов по требованию ответственного хирурга делал ФГДС беременной женщине с гастродуоденальным кровотечением в реанимации, и всегда ему что-то мешало увидеть источник кровотечения. Ни разу за восемь исследований он не смог его установить. Женщину в итоге прооперировали, когда в восьмой раз он увидел, как ему показалось, свежую кровь. В дураках остался ответственный хирург, а с этого козла все как с гуся вода. Заведующий эндоскопии Юрий Юрьевич, кстати почему-то в этой истории принял сторону Селедкина, опять - таки настаивая на том, что хирурги не могли подготовить больную к эндоскопии, а то что в отделении нет эндоскопов с широкими каналами для эвакуации содержимого желудка, он не виноват.
    
    Глава вторая
    
    Ночное дежурство всегда не предсказуемо, ночь таит в себе множестве коварных неожиданностей - в соседнем отделении закровил оставленный нам под наблюдение больной. Он поступил туда три дня тому назад по скорой с остановившимся спонтанно, без всякого лечения язвенным кровотечением. Я читаю его историю болезни, диагноз сопутствующей патологии занимает целую страницу, за свои 65 лет этот человек приобрёл целую кучу весьма неприятных заболеваний от коронарного атеросклероза до выраженного морбидного ожирения. Десять минут назад, прямо в палате, его вырвало свежей кровью. На полу возле кровати больного, растеклось огромное пятно в котором как айсберги плавали алые сгустки.
     Но вот что интересно, при поступлении у этого мужчины был критически низкий гемоглобин, примерно 40 грамм на литр, и ему влили 5 пакетов крови и плюс столько же свежезамороженной плазмы. Тогда же на гастроскопии нашли огромную 3 сантиметровую язву на задней стенке луковицы двенадцатиперстной кишки. Обозначенную той же датой, я прочитал короткую, судьбоносную запись за подписью Абрамова о том, что учитывая риск операции, сама по себе операция данному больному возможна исключительно по жизненным показаниям. По шкалам риска возобновления язвенного кровотечения, у этого больного оно было неотвратимо и должно было возобновиться рано или поздно, весь вопрос заключался когда, а точнее кому не повезёт. Таких больных надо оперировать, но высокий операционный риск мешал этому и тут возникал вопрос, что надо делать с таким больным? И не оперировать нельзя и нельзя оперировать. Абрамов выбрал самый простой путь, закровит - возьмём. Но ведь операция на высоте кровотечения всегда даст ещё более худший вариант чем у восполненного и стабильного больного, и даже те ничтожные шансы на выживание, которые у него оставались, в случае рецидива будут обнулены.То есть Абрамов подписал больному смертный приговор. Ему можно. Ему ничего никто не скажет. Потому что он Абрамов, он всевластный заведующий, он пинком открывает дверь к главному и начмеду, ему на все плевать. В том мире денег, куда смещён центр его интересов он контролирует их потоки текущие через его отделения и это главное что он делает. Остальное ерунда. Да и жизнь больного. Раз он не смог заинтересовать Абрамова тоже ерунда, сам виноват в своей проблеме.
    
    Заведующий четвёртого абдоминального отделения, доцент кафедры общей хирургии Абрамов любит оставлять в историях болезни такие, как он сам считал хитромудрые "судьбоносные" записи, и для их создания ему не надо было читать руководство Гостищева и Евсеева по язвенным кровотечениям, не профессора Вербицкого или посещать лекции знаменитого профессора Щеголева. Ему на все это было плевать с высокой колокольни. Он сам может написать для этих москвичей своё собственное руководство.
     В противовес риску рецидива язвенного кровотечения на другую чашу весов ложился запредельно высокий операционный риск. Те кто думают, что хирургическая операция сама по себе безвредна, наивны. Даже у диагностической лапаротомии существует своя летальность достигающая ощутимого уровня у отдельных групп соматически тяжёлых пациентов. Хирургия не только лечит, она ещё и убивает. Это кровавая плата которую человечество платит за прогресс медицины. В иннете не так давно была опубликована статья Юрия Дроздова "Когда бастуют врачи - смертность больных резко снижается". Она говорит о том, что самые впечатляющие цифры снижения уровней заболеваемости и смертности были в Америке и в странах Европы во время длительных забастовок врачей. В 1976 году в столице Колумбии, Боготе, все врачи, за исключением врачей скорой помощи, исчезли со своих рабочих мест на 52 дня, уровень смертности упал на 35 процентов. Представитель Национальной ассоциации похоронных бюро тогда заявил: "Это может быть совпадением, но это факт". То же самое произошло в Израиле в 1973 году, когда врачи ограничили общение с пациентами до 7 000 приёмов против прежних 65 000. Забастовка продолжалась в течение месяца. Пока в Израиле в течение месяца бастовали врачи, количество госпитализированных больных сократилось на 85%. По сведениям Иерусалимского похоронного общества, уровень смертности в Израиле упал на 50 процентов. Такого кардинального падения уровня смертности не случалось со времён предыдущей забастовки врачей, которая состоялась за двадцать лет до этого.
    
     Абрамов - типичный представитель царящей в нашей больницы врачебной мафии. Он плоть от плоти, кровь от крови, её бенефициар и проводник её власти. Для него хирургия это прежде всего просто бизнес и бизнес, кстати весьма и весьма доходный. Ни о каком служении людям, долге врача, о котором нам усердно втирают с высоких трибун, наши начальники, речи не идёт. Для таких как он, это - сказки для нищих и убогих. Мутная вода медицинских знаний в которой такие как Абрамов, привыкли обитать, позволяет им в зависимости от собственных потребностей и интересов решать, что есть правильно, а что нет.
     Для них не существует никаких законов, любую ситуацию они, пользуясь своей властью, и непомерно раздутым авторитетом, привыкли разворачивать в сугубо личных интересах. Делая из невиновных виноватых, из героев - преступников, из умниц жалких идиотов.
    Главная клиническая рекомендация в их руках, не требующая никакой доказательной базы: это "они так всегда делали всегда, поэтому так единственно правильно", и точка. И ты с ними никак не поспоришь, это бессмысленно, они просто не будут тебя слушать, а если ты будешь сопротивляться, то эти люди приклеят к тебе чёрную метку необучаемого, которому место только в больничном приёмнике и то под пристальным присмотром старших товарищей. А дальше через пару лет, если не быстрее, ты уволишься с Мечникова сам. А на твои каверзные вопросы: почему так, а не иначе, зачем и где это написано, они отвечать не будут, лишь станут криво ухмыляться тебе в ответ и махать рукой: "мол хватит нести чушь".
    
    Мы с Игорем понимаем, что эти признаки - огромная язва и низкий гемоглобин у больного и есть предикторы говорящие, что рецидив язвенного кровотечения был неизбежен, а статистика предсказала его достаточно точно - третьи сутки.
    
    Вы спросите, что Абрамов делал не так? Я отвечу. Наверное где-нибудь в глухом районе это и могло бы с грехом пополам сойти за тактику. Эволюция тактических подходов у больных с язвенными гастродуоднальными кровотечениями прошла несколько периодов. Во времена великого Сергея Юдина и Ганса Финстерера, такие больные имели средний возраст около сорока, и у хирурга не было надёжных средств остановки язвенного кровотечения или предупреждения рецидива, кроме операции. При это каждый 8 больной или 13% погибали. Позже в 60 годы 20 века когда появилась эндоскопия и противоязвенные препараты, а больные с язвенными кровотечениями стали стареть (росла продолжительность жизни), то от активного подхода, подразумевавшего оперативное лечение, постепенно стали отказываться. И оперировали лишь только тех у кого кровотечения не останавливалось или рецидивировало на фоне консервативного лечения. Но тут хирурги обратили внимание на то, что у оперированных больных на высоте кровотечения или в ходе его рецидива, наиболее часто случаются летальные исходы. То есть ослабленные декомпенсированные больные с продолжающим или рецидивирующим кровотечением чаще погибают после выполняемых хирургами операций, чем если такого же больного прооперировать пока рецидив не случился. Кстати операции на высоте рецидива называли операциями отчаяния. Причём надо заметить, что сам по себе рецидив для такого больного всегда переносится хуже чем первичное язвенное кровотечение. Советский хирург, профессор Е. Л. Берёзков в 1973 году говорил: "Если бы можно было предугадать, остановится ли данное кровотечение самостоятельно или на это рассчитывать нельзя, то вопрос решался бы совсем просто, и никаких разногласий в выборе методов лечения не было бы". В 1995 году в Краснодаре хирурги приняли тактику, при которой на основании клинических, лабораторных и эндоскопических данных, можно было выделить больных высокого риска рецидива. И у них не надо было ждать рецидива, их оперировали ещё до наступления кровотечения, в благоприятный период, когда больной был компенсирован, кровопотеря была восполнена. Это была так называемая тактика прогноза рецидива. Но оперированные больные продолжали умирать и тогда анализируя причины, летальности хирурги установили, что эта смертность связанна с тем, что пожилые соматически тяжёлые больные просто не могут перенести операцию. Тем более операцию отчаяния. Прогресс фармакологии и эндоскопии в начале двадцать первого века, несмотря на высокий риск рецидива кровотечения, технологически позволил, применяя методы профилактического эндогемостаза, фармакологической терапии и эндоскопического контроля источника кровотечения, у большей части больных высокого риска рецидива, отказаться от операции и даже обойтись без неё. Это были пациенты у которых в ходе наблюдения - серии повторных динамических эндоскопий, на фоне лечения отмечался регресс язвенного процесса, а тех пациентов у которых его не было, то есть отмечалась отрицательная картина - язва увеличивалась в размерах и углублялась, вынужденная операция проводилась до создания неблагоприятной ситуации - рецидива кровотечения. Точно так же мы должны были поступить и с этим больным. Но никто, хочу подчеркнуть, никто не проводил этому больному эндоскопического наблюдения - контроля за источником и профилактического гемостаза. То есть ни кто не обкалывал угрожающую кровотечением язву спиртом или адреналином, не кто не жёг ее аргоном, после записи Абрамова больной просто получал консервативную терапию и все ждали пока кровотечение рецидивирует.
    И язва закровила. Теперь больного ждала так называемая "операция отчаяния", с вероятным неблагоприятным прогнозом.Причём особенность этого кровотечения была ещё и в том, что чёрный жидкий зловонный стул у такого больного появлялся не раньше чем 6 часов, а рвота кровью возникала если в желудок изливалось до поллитра крови, то есть диагностика рецидива всегда опаздывала. А эндоскопически за все эти дни никто не контролировал динамику язвенного процесса, хотя это достаточно точно указало бы нам на скорый рецидив.
    Второй особенностью нашего центра гастродуоденальных кровотечений было то, что операция выбора, на которой настаивало нашего руководство была резекция желудка. . Проблема резекции желудка заключалась именно в реконструктивном этапе этой операции, когда при одном ее варианте Бильрот -1 накладывался один, а при другом варианте Бильрот-2 два анастомоза и ушивалась дуоденальная культя. Низкие дуоденальные язвы пенетрировавшие в поджелудочную железу, которые никто не любил оперировать таили в себе риск ранения общего желчного протока, отдельного протока поджелудочной железы, что кстати время от времени встречалось в нашем лечебном учреждении. Такую культи было очень сложно ушить из-за дефицита тканей. Негативное отношение к прошиванию язв ДПК с пилоропластикой у нашего руководства было вызвано докторской диссертацией одного из наших профессоров. В ней доказывалось, что подобные операции несут в себе риск рецидива кровотечения, которое случается примерно в половине случаев. А самое главное в работе этого профессора было показана нереально низкая смертность при резекциях желудка при дуоденальных язвах что-то около 4%, чем начальство неустанно тыкало нам в нос с высоких трибун.
    
    И во теперь мы брали на стол больного с рецидивом кровотечения понимая, что по меньшей мере он потерял много крови, а его поражённые атеросклерозом коронарные сосуды и так заставляли сердца страдать от эпизодов ишемии, а теперь когда гемоглобин рухнул об адекватном транспорте кислорода и речи не могло быть. От ишемии страдали и головной мозг и почки, а в конечном итоге и другие внутренние органы.
    
    Больного закатывают в операционную.
    - Резекция, - вздыхает операционная сестра, в её печальных глазах можно прочесть тоску вызванная предстоящей многочасовой операцией, а завтра домой и не отдыхать, а делать дела, готовить и убираться, едва ли удастся прикорнуть на пару часов.
    - Он в хлам, - шепчет мне анестезиолог, про пациента, - он уже умер его просто забыли похоронить. Мы отправили за кровью. Три - три.
    Так он обозначается количество заказанных им доз эритроцитарной массы и свежезамороженной плазмы. А пока крови нет в вену больному по капельницы из пластикового флакона текут струёй кристаллоиды, но это не долго, я вижу, что опытная сестра анестезиста уже сестра готовит желатин, а в перспективе больному будут нужны вазопрессоры.
    - Резекция, - вздыхает Игорь обрабатывая руки, - он её не переживёт. Убить пациента сразу мы не имеем право, никто не знает как все пойдёт дальше, все что мы можем предполагать это вероятность того или иного развития событий, но бывает по всякому.
    - В НКР написано, что альтернативой этой чертовой резекции на которой тут все помешаны, является прошивание кровоточащей язвы с пилоропластикой (так называют широкое соустье между ДПК и желудком, при котором пересекается пилорический жом) плюс ваготомия.
    - Забудь, - просит меня Игорь,- ты же знаешь чем это кончится.
    В свете бестеневой лампы больной кажется неестественно бледным, он одного цвета с застиранными больничными простынями. Его интубируют, то есть устанавливают в дыхательные пути полую трубку для подачи туда воздуха через аппарат искусственной вентиляции.
    Сестра вводит фентанил. Мы нетерпеливо ждём, как говорится - раньше сядешь раньше выйдешь.
    Анестезиолог, что то проверив наконец-то даёт отмашку:
    - Поехали.
     Разрез кожи - лапаротомия. Ткани на разрезе почти не кровят. Разрез по срединной линии живота, с обходом слева мечевидного отростка и пупка до точки на половине расстояния между лоном и пупком. Вместо крови из тканей кое - где подтекает розовая водичка, это разбавленная влитыми кристаллоидами, кровь. Огромная синюшная печень закрывает собой желудок и ДПК. Игорь отводит край печени вверх блестящей металлической лопаткой под названием печёночное зеркало. Мы дважды прошиваем переднюю стенку ДПК и берём ниточки на зажимы, поднимая вверх бледно-розовую ткань. Потом рассекаем кишку между держалками продольно коагулятором. Из просвета ДПК вываливается огромный алый сгусток и мы удаляем его электроотсосом, а следом, как сговрившийсь лезут другие, такие же первый кровавые сгустки. В конце концов нам открывается белесая язва из дна которой пульсируя бьёт струя алой крови. Края разреза кишки разведены крючками Фарабефа, язва прошита несколько раз капроновой нитью, кровотечение остановлено.
    - Надо делать резекцию, - говорит Игорь.
    -Нет, - я не согласен, - мы будем делать Финнея.
    Пилоропластика по Финнею - это операция, которая рекомендована при осложнённых кровоточащих язвах, в ходе неё рассекается пилорический жом и накладывается широкое зияющее соустье между ДПК и желудком. У нас её не любят.
    Я сшиваю у основания ДПК и желудок и подковообразным разрезом через пилорический жом рассекаю стенку этих органов, потом снова методично шью. Это длится почти полчаса.
    После окончания пилоропластики, в операционную доставлена кровь и плазма.
    А нам теперь надо выполнять стволовую ваготомию. Мы смещаемся вверх там левая доля синюшной печени и огромная селезёнка, верхний полюс которой подходит прямо к месту где нам надо работать, к пищеводу. Я длинными ножницами рассекаю треугольную связку левой доли печени, и мы отводим печень вправо Околопищеводная жировая клетчатка голубая из-за окутывающих её, расширенных вен. Надо надсечь связку между пищеводом и печенью и пальцем обойти пищевод, и лишь потом искать в тканях вокруг стволы блуждающих нервов, которые при тракции желудка вниз натягиваются как тонкие струны, их нужно пересечь, тогда атоничный желудок повиснет как тряпочка, лишенный тонуса после денервации.
    Я примерюсь к действию, но меня пугает огромная селезёнка и расширенные вены в околопищеводной клетчатке, не дай бог после моего манёвра пальцем, начнётся кровотечение из этой труднодоступной области под куполом диафрагмы, что тогда мы будем делать? Зачем мне эти неоправданные риски и надуманные сложности? Что, так сильно пациенту нужна эта чертова ваготомия. Я убеждён мы не должны стать жертвой шаблонов, механически следовать каждой букве, главное в нашей работе - здравый смысл, мы обязаны класть на весы все риски и возможную выгоду. Что нам даст ваготомия? Минимальные плюсы при явных проблемах.
    
    - Что вам ещё там осталось? - спрашивает меня сонный анестезиолог, я молчу и смотрю на жидкую черноту в тонкой кишке, которая просвечивает сквозь её голубовато-бледную стенку на всем протяжении и думаю сколько же крови в кишечнике? Литр, два? А если вдруг сейчас начнёт кровить какой-нибудь неосторожно оторванный сосуд этой огромной селезёнки? Случайно повреждённая короткая артерия желудка? А эти страшные извитые вены вокруг пищевода? Они мне не внушают ни какого доверия.
    - Я не буду делать ваготомию, - принимаю я своё собственное решение, - наличие современных средств подавления секреции делает её не нужной.
    Фраза повисает как выстрел и остаётся без ответа: одобрения или порицания. Все все равно - это твои проблемы. В тоже время в наших стенах она звучит как страшное кощунство, как крамола еретика, отвернувшегося от веры в единого хирургического бога. Игорь, кажется видит меня горящим на костре.
    - Правильно,- одобряет меня, зевая, сонный анестезиолог, - нам надо его снять со стола.
    - Он без прессоров? - спрашиваю я.
    - Нет, идёт мезатон, - получаю в ответ.
    Это говорит о нестабильном кровообращении, пациент нуждается в введении гормонов которые бы поддерживали сокращения сердца и объем сосудистого русла обеспечивая поток крови и кислорода в организме.
    -Ты хочешь проблем? - спрашивает меня Игорь, намекая на отказ от ваготомии. У нас все не важно, надо лишь сделать как от тебя хотят. В нашей больнице как в дремучем царстве живучи давно уже разоблачённые мифы. Это же так просто, зачем выдумывать велосипед и ехать на красный свет.
    Обрадованная забрезжившим светом в конце туннеля - скорым концом ночной операции, наша операционная медсестра, сразу же оживляется и начинает рассказывать, как на прошлом дежурстве шесть часов они делали резекцию желудка, после которой больной умер через тридцать минут в реанимации.
    -Мы довольны выполненной работой, но она как всегда не принесла результата, - смеётся анестезиолог.
    В операционную заходит третий член нашей дежурной бригады Михаил Саныч. Это крепкий рослый мужчина лет пятидесяти семи, лысый с шикарными усами, как древнерусский князь Святослав, разгромивший хазар, ему не хватает только чуба и золотой серьги в ухе. В нашем лечебном учреждении он один из выживших на протяжении многих лет "необучаемых" хирургов, который несмотря на оказываемое на него давление со стороны руководства, смог отстоять своё место под солнцем. От него все отстали, и оставили его в покое, закрепив за ним клеймо неадекватного человека, а может до него просто не доходили руки. Впрочем с новым заведующим своего отделения Михаил Саныч ладил и на данный момент всех устраивал.
    От многих других врачей этот хирург отличался резкостью суждений, особенными взглядами на все и вся, и твёрдостью характера. Рассказывают, что однажды буйный пациент нанёс ему рану в грудь, в проекцию сердца столовым ножом и тогда Саныч его не только скрутил, но и ещё умудрился сам себе, без посторонней помощи, выполнить первичную хирургическую обработку раны.
    
    Саныч искренне всеми фибрами своей души, ненавидит пластику Финнея, самого Финнея, когда-то её придумавшего и даже тех кто включил эту по его мнению порочную операцию в НКР. Мы слышим его злобную критику, блещущую яркими сочными эпитетами.
    - Понимаю Джад если развалится, - кряхтит он, - врачи-убийцы. А с Финнеем если случится несостоятельность вы, что будете делать? В желудке и ДПК будет огромная дыра. Как её зашить?
    Я тоже не знаю этого, а собственно почему я это должен знать, я следую рекомендациям и точка. С другой стороны, кто скажет собственного говоря, почему все должно развалится?
    - Не развалится, - поэтому отвечаем мы с Игорем.
    - Ага, не развалится, - Саныч не соглашается с нами, машет рукой в нашу сторону, как на людей окончательно в его глазах потерянных для человечества, нервно разворачивается и быстрым решительным шагом скрываться за дверьми операционной.
    - Что приходил этот? - спрашивает нас ни чего не понявший анестезиолог, кивая в сторону захлопнувшихся дверей. Ему Саныч не нравится, он один из тех кто требует снизить давление и расслабить больного до конца операции - таких анестезиологи не любят.
    - Да ну его, - за нас отвечает медсестра с предвкушением скорого и желанного отдыха, - вечно он всем не доволен.
    Она пристально следит за каждым нашим стежком и злится, когда рвётся нить или её кончик выскальзывает из расшатанного ушка хирургической иглы.
    Мы устанавливаем пару трубчатых дренажей в живот, один в малый таза через прокол в правой подвздошной области, другой через прокол в правом подреберье под печень справа, помня о том, что большинство дренажей бесполезны, а некоторые могут быть даже опасны. Далее зашиваем рану и после того как сестра заклеивает ему раны повязками, перекладываем больного на каталку.
    
    Перекладывание больного один из таких незначительных мелких подленьких обманов, которые нам подкидывает администрация больниц и наше министерство здравоохранения, создав штаты сотрудников в которых нет людей ответственных за транспортировку пациентов, от слова совсем. Как будто бы обездвиженные тяжёлые пациенты сами по воздуху должны перемещаться в стационаре. Всем это порядком уже поднадоело, но расчёт руководства предельно верен, деваться не куда и мы их грузим то с каталки на кровать, то обратно. Нас даже зовут в оперблок или реанимацию грузить больных в дежурное время. Ни у кого из людей пребывающих в здравом уме и твёрдой памяти нет сомнений, что перемещение больного за счёт физической силы персонала это работа. Это работа и с точки зрения физики, так как люди расходуют калории и с точки зрения трудового кодекса. Но это не принято замечать. Вот к примеру лишите глав врача секретаря или какого-либо зама. Сразу станет видно. О да, без этих людей больнице не выжить. Наш краснощёкий главный врач-депутат не сможет работать. Кстати у нас в области есть больницы, где у главных врачей до 7 и даже 11 замов. Попробую перечислить: по самым разным вопросам, по общим и частным, по качеству помощи, по хирургии, терапии, диагностике, экспертизе, по платным услугам и высоким технология, по ГО и ЧС, по АХЧ, по оргметод работе, по родовспоможению, по снабжению, медчасти, по поликлинике, по помощи детям, по науке, развитию, инновациям, и наверное ещё что-то можно придумать. А больных таскать не кому!!!
    Перекладывание бумажек в просторных и светлых кабинетах, это конечно же тяжкий не с чем не сравнимый труд, поэтому и платят замам раза в три больше чем рядовому хирургу на две ставки. Но едва ли все эти бумажки тяжелее наших пациентов, зачастую перемазанных в их же собственном вонючем дерьме, кишечном отделяемом, жёлчи или крови. И надо сказать, что кто-то эту работу выполняет.
  
  
    Казалось вроде бы ничего особенного, ерунда, не жалко, но нередко размеры туш пациентов достигают веса более сто кило, и тягать их приходится приличному числу людей. А понятное дело это не какие-то там мимо шедшие люди с улицы, это персонал больницы имеющий строго очерченный круг собственных служебных обязанностей, куда этот вид трудовой деятельности не входит. Ну нет в обязанностях врача или сестры, что они должны таскать пациентов. Для этого все эти привлекаемые к транспортировке люди, бросают свою собственную работу, порой важную, очень часто требующую сосредоточения, внимания и времени.
    Больше всего времени врача пожирают бумаги. Их много, они из года в год плодятся как бактерии в инфицированной ране, и плодят их наши начальники. Сами то они их не пишут, ну подумаешь подбросить врачишкам ещё одну бумажку, ни чего напишут утрутся.
    Вот возьмём к примеру написании истории болезни.
    Кстати если разобраться, то мы не лечим больных... Открою вам страшную тайну, наша система устроена так, что лечение больных это то что нами делается попутно... Главное, что делают врачи, это выпускают продукт, продукт к которому пациент, как таковой прилагается, и этот продукт - история болезни. Так как именно эта оформленная история болезни, а не сам по себе какой-то там пациент, это то за что больнице заплатят деньги страховые фонды и компании, это то откуда идут деньги на наши зарплаты.
    Написание истории болезни это непростой, но весьма занимательный квест. Это то основное, что осваивает каждый ординатор за два года хирургической ординатуры. Большему его зачастую не учат, у врачей просто нет времени учить ординаторов, да и деньги за это получают не они, а кафедры.
     Написание истории болезни это не просто. Тут много всяких разных пунктов, точек, мест, граф, разделов, приложений, которые нельзя не обозначить, иначе её оформление будет не полным и страховая компания её если и примет такой недоделанный документ, то может снять деньги с больницы, по оплате страхового случая, который она отражает. Так во всем, отчёт о сделанном стал сам по себе гораздо важнее дела. Причём не важно вылечен больной или нет, важно, что бы был отчёт.
    
     Написание истории болезни в постоянно виснущей из-за недоработок, системе ЕМИАС на едва дышащей от древности оргтехнике (а в наших ЛПУ отличная оргтехника только у главврачей, администрации и бухгалтерии) это постоянный изнуряющий стресс, который не все могут выдержать. Попробуй ошибиться хоть где-то и не поставить какую-нибудь закорючку и тебя тут же начальники макнут в неё носом, хотя к примеру в той же Шенгенской визе только в трёх словах - фамилии, имени и отчестве допускается три ошибки. А вспомните нотариусов, которые требуют, что бы вы за ваши же собственные деньги, вы сами проверяли написанные ими документы, для того что бы если что-то с документом будет не так, виноваты в этом были лишь вы сами. Круто. Никому не приходит в голову давать истории больным на проверку, что бы если что не так они бы сами были виноваты во всем.
    Как только начальники находят ошибку в истории болезни, то их бурной, порой переливающейся через края радости, нет предела. Ты становишься преступником, как будто не главные врачи и министры расхищают больничный бюджет, а именно ты виновен во всем лишь тем, что не поставил нужную закорючку.
    Я не вижу больше счастья на лице заведующего или нашего начмеда, когда они находят досадные глупые ошибки или описки в истории болезни, нет какой-нибудь подписи в согласии на обработку информационных данных или в карте качества не написана фамилия больного. Какая это трагедия! Рушится весь мир, вселенная раскалывается на мелкие части и её уже не склеить. Ты должен сгореть от стыда, два раза повеситься и как минимум застрелиться.
    - Как вы могли? - из уст руководителя это звучит как приговор. И стыд по его замыслу должен меня испепелить до тла, и даже больше чем до тла, до тла это ещё много Стыд и вина должны изничтожить меня до уровня когда никого тла и пепла от меня не останется. Но к негодованию начальника обычно я почему-то нагло не аннигилируюсь и продолжаю виновато топтаться перед ним и усиленно портить свежий воздух.
    - А как я мог? Как? Да все очень просто. Для того, что бы понять как, надо начальнику хотя бы на денёк вернуться в шкуру простого врача и попробовать выжить в моей шкуре. Пол дня постоять на операциях, потом - как только ты сел писать документацию, тут же надо тебя позвать на перевязку, потом снова - вот ты написал пол фразы, ага, тебе (почему тебе?) вдруг надо перетащить больного с каталки на кровать, ведь кроме тебя оказывается его тащить не кому? Главврача и начмеда почему-то никогда для этого не зовут.
    И так целый день. Круговерть, кем-то запущенная, которая не может никак остановиться. То у кого-то повышенное артериальное давление, то кому-то вдруг стало плохо, а его врач стоит на операции и кроме тебя не кого к нему позвать. То припёрлась сердобольная родственница, которая хочет понять, что случилось с её несчастной мамой, а ты даже эту и маму не разу и не видел, а родственница при отсутствии лечащего врача мамы, что-то истерично требует от тебя и не даёт работать, отвлекает. Кто-то пришёл за результатом биопсии, кто-то за ненаписанной твоим коллегой выпиской, кто-то вчера сдал анализы и хочет, что бы ему сообщили результат, причём все равно кто и удивляется, что ты не можешь этого сделать, так как этот кто-то не твой пациент. Кто-то вообще перепутал отделение, кто-то больницу, кто-то город и все прутся в ординаторскую и считают тебя своим долгом оторвать тебя от работы и что-то потребовать или попросить. Кто-то хочет уточнить а можно ли ему съесть колбасу, кто-то про кефир, кто-то заходит спрашивает: меня выписывают и можно ли ему сегодня в день выписки наконец-то заняться сексом. А ты даже никого из этих людей не знаешь и не знаешь о них ничего, потому что это не твои пациенты, но ты вынужден отвлечься на каждого и каждому что-то сказать такое, что бы он от тебя отстал, причём вежливо и тихо. Тут же появится неожиданная консультация или внезапная пункция, потребность посмотреть в каком-нибудь отдалённом отделении больного, куда бросив все тебе придётся идти.
  
  А ещё любят позвонить родственники какого-нибудь больного. Сначала позвонит с расспросами мама, потом жена, потом соседка, потом какая-то другая жена, и спросит не звонил ли ещё кто-то вам под видом жены. И все эти вроде как бы разные люди будут спрашивать одно и тоже, задавать одни и те же вопросы. Но почему бы им не собраться и не выделить одного делегата с списком вопросов, почему каждый из них требует индивидуального внимания врача? Потом позвонит в вдогонку тёща. мать одной из жён, причём какой не ясно, даже может быть той которая ещё не звонила и тоже повторит все как и предыдущие. И всем надо объяснять, рассказывать и отвечать на вопросы, причём самые неожиданные.
  А ещё любит позвонить какая-нибудь мамаша и попросить, дойти её сыночка тридцати пяти лет который уже целых два часа и две минуты тринадцать секунд, не отвечает ей по телефону (я звонила двадцать два раза), иначе она очень волнуется. Попробуй откажи - больной всегда прав, а его родственник прав вдвойне. К вечеру от всего этого голова кругом.
    И тут: же как вы могли? А как я вообще это все могу?
    
    И дальше:
    - А вот когда я работал(а) как вы врачом, я таких досадных ошибок не допускал и все делал во время. Ага.
    
    
     Наверное именно в этот момент, торжества, когда руководители находит твою досадную ошибку в документации, они чувствуют себя прекрасно, наверное потому, что в этот момент ощущают, что жизнь удалась, не напрасна и их шаткая вера, что они окружены исключительно дебилами и идиотами, ещё раз нашла своё очевидное подтверждение именно в вас и ни в ком другом. И ты понимаешь, что для них твоя ошибка в истории болезни - великолепный повод самоутвердится на тебе, хотя когда что-то случается другое, связанное с работой самого руководителя это становится и твоей проблемой, то не только его, а общей. Так почему же твоя то ошибка это не общая?
    Врачи почему-то виноваты в том, что в отделениях нет никакого ремонта, что там есть сломанные кровати, разбитые тумбочки, старые обсосанные матрасы и полчища усатых тараканов в палатах, хотя к этому они не имеют ни какого отношения. Но ведь они же должны и кто-то же обязан быть виноват.
    
    Открою тайну, у нас всем даже больным плевать, что ты пол дня как проклятый пробыл в операционной, да и на работе ты уже вторые сутки, и ночь на гребанном дежурстве практически не спал. При этом едва живой комп на твоём рабочем месте весь день печально вис, крутя на экране монитора голубое колёсико, а сотрудники техобслуживания системы были заняты установкой нового браузера у зама по АХЧ, и им не до вас и ваших проблем. При всем этом бабка из палаты номер девять, требовала оформить ей выписку до двенадцати, потому, что её сын только в это время может её забрать и ей чихать на правила вашей больницы, что выписки раздаются после четырнадцати часов, так как она целых сорок лет отработала на производстве и если что не так она конечно же все напишет Путину, так как со всеми другими тут говорить не о чем. Начальство отгорожено от больных дверьми административного отделения, оно точно знает, что больные очень мешают работе не только врача, но и глав врача.
     Так вот это перекладывание тяжёлых во всех отношениях и по весу и по состоянию больных объединяет врачей, сестёр и санитарок. Но представителя больничной администрации у постели больного с натугой волокущего его на простыне на каталку вам не отыскать днём с огнём. Ну да они делают очень важные дела. Как сказал один из министров нашего областного здравоохранения: врач спасает единицы, министр тысячи. Лично я не видел пока не одного министра спасшего тысячи больных, как правило они спасают тысячи, сотни тысяч и миллионы рублей от больных.
     Кстати хочу вам заметить, что и санитарок то в наших ЛПУ нет, их сменили какие-то загадочные уборщицы служебных помещений с непонятными для меня функциями, которые совсем - таки не должны ухаживать за больными и тем более их куда-то там перекладывать. Все что они должны это убирать служебные помещения.
    Так экономятся деньги. А раз перекладывание больных и их транспортировка это труд, а как известно бесплатный труд у нас запрещён, то возникает закономерный вопрос почему устроено именно все так?
    Кто-то рассказывал, что в столичных клиниках для перевозки пациентов существуют так называемые транспортные группы, состоящие из крепких мужиков, тягающих больных целыми днями. В нашей больнице это главным образом доля врачей, так как сестры в большинстве все же это хрупкие иногда пожилые женщины. Врачи перекладывают больных под эгидой: "а что вам так трудно?" И родственники больных даже не догадываются, что эта услуга не входит в обязанности врачей и следовательно не оплачивается, при этом они все делают вид, что так и должны быть как оно есть.
    Кто мне скажет почему так, ведь людям не придел в голову в заявится в магазин со словами; "а вам что жалко (трудно), с прилавка дать мне пакет молока или кусок колбасы бесплатно ?".
    В голову этого ни кому не придёт. Труд - это тот ресурс который мы продаём. А когда вы что-то делаете бесплатно, за так, это благотворительность или воровство. А воровство нашего труда происходит под неизменным лозунгом руководства: "вам, что жалко ?", причём безотказно и регулярно.
  А руководству жалко привести наши зарплаты в соответствии с нашим трудом? Им не жалко платить медсестре столько же сколько получает сонная продавщица в модном бутике?
    Нам не жалко, но это не единичные случаи, а сложившаяся система обмана и воровства. Самое смешное, что иногда сами больные или их родные покрикивают на врачей типа: бережней тащите или аккуратнее. Такова система воровства, когда люди отвлекаются от своей работы, что бы выполнять какую-то другую для них не свойственную и не связанную с их обязанностями, и ни как не оплачиваемую.
    
    Вообще система постоянно нас, рядовых врачей обворовывает. Например дорожная карта, в течении года - нам не доплачивают, но к новому году, что бы выполнить президентские требования и догнать наш уровень доходов за год до установленной нормы, нам платят якобы откуда-то взявшиеся премии, как акт безмерной щедрости, декларируя их как благодеяние, которое нам видишь ли, оказывается.
    
    Другой пример воровства системы это бумага. Обычная белая бумага на которой мы печатаем свои дневники и протоколы операций. Есть больницы (и я видел и такие) где врачи сами покупают клей и бумагу для написания историй болезни. Дикость? Смешно. Ещё бы и инструменты хирургические сами бы приносили. А ведь бывает и такое. Но больница Мечникова именно такая больница и есть. Здесь у каждого врача под замком в ящиках стола спрятана своя бумага и воровство бумаги друг у друга, как её заем и дарение, это норма. Хотя такая ситуация скорее исключение из нормы. Ещё примеры воровства системы?
    
     Конечно есть. Сколько больных работая днём ведёт один врач абдоминальный хирург и сколько вести должен? По закону всего 12. ну 15 человек, но нередко количество больных которых ведёт ординатор достигает до 20-25. Мало того, что это нагрузка, но за это не то, что никто не доплачивает, НО И ДАЖЕ НЕ БЛАГОДАРИТ. Такая переработка это нечто само собой разумеющееся по умолчанию. Вас берут на работу и вам сразу позволяют без всяких оговорок перерабатывать. Хотя вы об этом никого не просили.
     Представьте себе граждане, что вам сказали за день выточить на станке не двенадцать деталей за смену, то есть вашу обычную законную норму,а в два раза больше. И при этом платить за лишние, вами выточенные детали никто не собирается, хоть это и переработка. Да ещё пристыдят, если вы попросите подкинуть вам денег: как вам не стыдно?
    Такое милое воровство системы, прикрытое как фиговым листком бескорыстия, сострадания и добра. Как вам такое нравится? Но поймите это в конечном итоге не безопасно для этих же самых 20, а то и 25 больных, ведь усталый замученный врач может что-то упустить, что-то не заметить, просмотреть, банально забыть, тем более, если он отработал день, отдежурил экстренную ночь, а потом ещё остался работать в день. Или же весь день простоял на 10 часовой уникальной операции, а потом вышел едва жив . Врач в конец концов не робот, а живой человек. И пропустит что-то там у больного врач отнюдь не своей халатности, а потому что у каждого человека есть свой предел.
    А бывает так, что врачу не больных, как бы им это обидно не было, тем более если у него дома серьёзные проблемы. У матери рак с метастазами, умирает отец, тяжко болеет жена и не дай бог дети. И что вы люди считаете, что мы врачи сделаны из другого теста или у нас, как большинство населения этой страны родственники не сидят в очередях в поликлинике или мы получаем лечения иначе нежели вы, наверное в каких-то секретных ни кому не доступных местах, где оказывают медицинскую помощь исключительно врачам, да ещё и родственникам врачей? Вы слышали о таких? Нет конечно нет.
    Не скрою правды. Иногда нам проще или чуть лучше решать в лечебных учреждениях свои проблемы, за счёт знакомых однокурсников или бывших коллег, но в остальном все то же. Что у вас то и у нас. Открою тайну, мы врачи тоже дарим врачам подарки, даём взятки.
     А так каждый хирург твердо знает что за всего его подвиги никто из больничных руководителей не скажет ему спасибо.
     Время. Главное, что регулярно и в больших количествах ворует у врача система это время. Рабочий день врача - хирурга с операциями, перевязками, консультациями, конференциями и какими-нибудь консилиумами организован так, что он просто физически не успевает за рабочее время написать дневники и выписки в истории болезни, особенно если их не 12, а 25. Это усугубляется введением в обиход единой информационной сети, в которой теперь эти истории болезни ведутся в электронном виде в дополнение к бумажному. Раньше врач галочкой или плюсиком обозначал в листе назначений нужный ему анализ, теперь его нужно выбивать и распечатывать через чертов ЕМИАС. А это время. ЕМИАС достаточно сырая вечно зависающая система. Если бы те кто её создал и ввёл в ежедневный обиход, слышали бы все проклятий рядовых врачей которые сыпались и продолжают сыпаться на их головы, то бы ужаснулись, таких изысканных ругательств редко кто удостаивался. Их не просто хотели убить, нет им желали многократного извращённого мучения с последующей смертью. Нет идея хорошая, создать единую информационную сеть, но как всегда она превращена в какой-то фарс.
    
    Поэтому дневные врачи-хирурги вечно все не успевающие, забывающие и косячащие "по чёрному", по официальной версии своего же начальства, не могут правильно организовать свой рабочий день. Это железный, нет железобетонный аргумент. Поэтому эти несчастные рабы системы часто остаются после окончания своего рабочего времени на так называемую "продлёнку", дописывать свои нескончаемые бумаги. Ну ни кто же не проводит хронометраж времени врача, все руководству и так ясно.
    
    И конечно же, как вы можете понять, им никто и никогда не оплачивает переработку. Они же сами виноваты, надо учится работать. Надо уметь все успевать в рабочее время. Такова система. Так она устроена. Ничего личного, только бизнес.
    
     Из года в год число бумаг в медицине множится, они плодятся как бактерии в гнойной ране - карты контроля качества, все возможные изобретаемые начальством чек листы, всякие карты контроля за картами контроля качества - они заполняются формально от балды, как попало, иногда назло. Главный принцип лишь бы были.
   В Мечникова был врач ради смеха, подчёркивавший на обороте истории болезни - что-то вроде случая смерти роженицы в срок более 24 часов от момента поступления. И представьте никто это не усмотрел, все проверяющие пропускали этот пункт на автомате. Все шло как шло, пока на второй год, кто-то вдруг не соизволил вгляделся в эти записи и подчёркивания и пришёл в ужас.
     Главное во многих этих никому не нужных документах - лишь бы были, их столько, что проверяющие инстанции не в силах их проверить. Бумажный груз тяжкой ношей ложится на хрупкие плечи врача, рискуя его раздавить.
    Это вам не как на не рукопожатном Западе, где все идёт по времени, и если часы пробивают время смены дежурных бригад, то за операционным столом одни хирурги меняют других. Нет у нас такого не бывает, и дневная смена рискует задержаться на работе до позднего вечера, вместо того что бы в 16 часов покинуть больницу, а ночная смена, как проклятая застревает в оперблоке порой до обеда, и так происходит постоянно. При этом, я хочу заметить опять-таки - у нас никто и никогда все переработки не оплачивает. Все это как само собой разумеющееся. По умолчанию.
       Всех все так или иначе пока устраивает. Хирургам позволяют брать взятки - зарабатывать, они делятся ими с начальниками и терпят всю эту дурь, периодически пробуя обмануть систему, при каждом случаи увильнуть, схитрить, спрятаться, проскочить мимо, к примеру привлекая к писанине ординаторов. Вместо обучения хирургии эта писанина стала главным занятием в ординатуре. Клинический ординатор это раб приставленный к врачу и вместо того что бы учится или вместе с тем что бы учится он взваливает на себя львиную долю бумажной работы уверенный что это и есть обучение.
    Система не платит тебе за приезды в выходные на перевязки и осмотры больных, внеплановые ночные вызовы на экстренные операции. Не хочешь работать - пошёл вон. Система не за кого не держится, ей плевать, не нравится - увольняйся, незаменимых людей нет, хотя за воротами муниципальных больниц не выстраивается очередь из желающих, а инет пестрит объявлениями больниц о поиске врачей. Но людоедский принцип нет человека - нет проблем царит в нашей медицине.
    
         Маленькая ложь врачей, оформляется в лживые отчёты заведующих отделений, которые вносят свои существенные коррективы, поправляя в нужную сторону различные показатели работы отделений. А далее сливаясь в грязный помойный поток эта бессмысленная лживая информация, в которой правда тает как снег весной на солнце, попадает к главным хирургом больниц, которые так же считают своим долгом внести важные изменения, а уж главный хирург области делает эти данные вообще настолько отличными от того что есть на самом деле, что можно просто ужаснутся - где объективная не замазанная картина истинного состояния дел? Ну и что вы после этого хотите? Куда мы движемся? Врать и изворачиваться - вот наш девиз. Его надо вывесить на плакаты и знамёна наших больниц, сделать нашим лозунгом и смыслом работы. Потому, что в ней нет места правде.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"