Кокорину приснился жертвенный баран. Баранья голова, отделенная от обескровленной туши, была водружена вертикально на каменную плиту алтаря. Подставкой для алтаря служила тумба для телевизора, стоявшая в углу спальни.
Отрубленная голова жила собственной загробной жизнью. Желтые глаза сверлили Григория пристальным взглядом, спирально загнутые рога угрожающе нависали над плоским лбом.
И баран говорил. Он дергано и не в такт словам разевал пасть, как будто вещал под фонограмму, медленно и с долгими мучительными паузами цедил слова, почему-то с интонациями электрика Кузьмича, "агакая" и "нукая".
Тошнотворные подробности вызывали желание заткнуть уши и отвернуться, но во сне ни то, ни другое сделать не получалось.
- Ну, сначала тушу обескровливают. Иногда сразу вырывают печень - погадать, ага. Самые верные предсказания по печени, веришь? Угодна, значит, богам. Еще, конечно, сердца вырывают и языки, ну, типа, собачий корм... Ну, ты, наверное, хочешь знать, что потом? - Кокорин не хотел, но его желания во сне не имели значения.
Баран продолжал:
- После, ага, отделяют голову и ноги, ну и, эта, шкуру сдирают. Хотя чего я тебе рассказываю? - шкура на упрямом бараньем лбу безуспешно попыталась собраться в складки. - Должен и сам прекрасно помнить, ага? - мертвый глаз игриво подмигнул. - Ты ведь часто приносил жертвы, резал глотки, ну и вырывал сердца.
Кокорин содрогнулся и мучительным усилием вырвался из удушливого сна.
Причина ночного кошмара не вызывала сомнений, ага, - Кокорин вспомнил рассказ дохлого барана и его навязчивые словечки, - тушеные бараньи сердца, съеденные на ужин, решили напомнить о себе.
Григорий утер со лба холодный пот и выматерился, помянув недобрым словом собственную жадность и дурацкий совет Кузьмича.
Необставленная комнатенка, выделенная жилконторой ценному работнику после фиктивного развода с женой, тонула в предутреннем сумраке. В углах шевельнулись неясные тени, сумка с инструментами на телевизоре вдруг показалась каменной плитой алтаря. Кокорин покачал головой. Он всегда отличался крепкими нервами, но сон показался недоброй приметой - Григорий был суеверен.
Затертый сонник сообщил, что баран снится к успеху, а снятая голова - знак грядущего уважения. Ответы не успокоили. Какие уж тут успехи, да и в чем? Лишняя бутылка? Дядюшка из Америки оставит наследство? Так не было у него богатых родственников. Вообще никого почти не осталось.
Кокорин работал в ЖКХ сантехником. Слесарь-сантехник третьего разряда или, как выражалась диспетчерша Людка, начитавшаяся японской порнухи в картинках, - Техник-сан.
Жениться снова Кокорин так и не собрался. Фиктивный развод незаметно перешел в настоящий. Гришка приводил в новую квартиру сговорчивых баб, исправно платил алименты любимой дочке Дашеньке и наслаждался безмятежной холостяцкой жизнью. Рутина нарушалась лишь попреками бывшей жены, взявшей привычку звонить далеко за полночь и интересоваться, с кем проводит время "злодей и изменщик". Да и денег почему-то не хватало - за два года Григорий так и не сумел скопить на приличную мебель, купил только старый диван, подержанный холодильник и бэушный телевизор.
- Экономить надо, - советовал электрик Кузьмич, счастливый владелец безобразной дворняги странного ярко-коричневого цвета, которой страшно гордился.
- Моя половинка, - любовно говорил он, демонстрируя желающим на смартфоне фотографию любимицы, а в ответ на подначки беззлобно отшучивался:
- У некоторых и того нет.
Однолюб-собачник, Кузьмич в других женщинах не нуждался, однако мужиком был хитрым и пронырливым, и щедро делился с прижимистым Григорием жизненным опытом:
- На жратву, понимаешь, больше всего уходит. Так тебе ни на мебель, ни на машину не скопить! А магазин этот, "Корма для собак", настоящая находка, ага. Ну да, если хочешь знать, там сам главспец отоваривается!
- Небось, ротвейлеру своему и берет, - недоверчиво хмыкнул Кокорин.
- Ерунду городишь, Кокора, - хлопнул его по плечу Кузьмич. - Ну, понятно, и ротвейлеру покупает, кости, и себе мясцо. А выбор-то, выбор! Говяжья печенка, вымя, бараньи языки, сердца, ага! А цена - копейки.
Последний аргумент оказался самым весомым и заставил решиться. Два кило субпродуктов обошлись в сущие гроши. На ужин Григорий приготовил бараньи сердечки, тушеные с овощами в сметане. А ночью ему приснился жертвенный баран.
Придя на работу, Кокорин поинтересовался у коллеги:
- Слышь, электрик-сан, тебе ничего такого вчера не снилось? Бараны там, овцы? Странный какой-то сон, как живой.
- Переел, - уверенно поставил диагноз Кузьмич. - Чувствительный ты, однако, парень, ага. Ты у нас кто по гороскопу, овен? Понятно. Барана пожалел, ага!
Ехидно хохотнув, электрик ушел на вызова, и немного успокоенный Григорий последовал его примеру. Может, и впрямь переел? Вроде, нет. Однако, для страховки, на ужин ограничился чаем с бутербродами.
Не помогло. Этой ночью баран попробовал себя в новом жанре. Подражая какому-то певцу, всю ночь он протяжно завывал, глядя на Гришку желтыми слезящимися глазами:
- Ты съел мое сердце, ты съел мою душу!
На третий день Кокорин напился, надеясь, что упрямец не сумеет пробиться сквозь пьяное беспамятство. Тщетно. На этот раз баран говорил прямо и выражался красноречивее, не стараясь подражать Кузьмичу.
- Вспомни! - блеял кровавый призрак. - Ты был царем, а я - твоим лучшим жертвенным бараном. Царь Ассирии! Сам Ашшурбанапли! Ты не послушал отца, и боги наказали тебя. И кто ты сейчас? Жалкий неудачник, чистишь отхожие места и жрешь бараньи сердца. Что тебя держит в этом мире? Кому ты нужен? Вспомни свое лучшее воплощение. Покайся! Посмотри на меня - вот что тебя ждет! Очисти карму и перевоплотись к достойной жизни! - сказал баран и исчез.
Пару дней Григорий работал на автомате. Кошмары больше не снились, но глубокий сон не приносил успокоения. Кокорин пытался вспомнить, что знает об Ассирии, перевоплощениях и о карме, но ничего особого припомнить не смог. На третий день, заменив одинокой старухе проржавевший кран, он, к собственному удивлению, не взял с нее ни гроша. Потом, в задумчивости, отправился в городской парк.
Усевшись на скамейку, Кокорин стянул с ног жмущие ботинки и уставился на грязные дырявые носки. Сквозь дыры на него смотрела черная пустота. Черная дыра - чем не повод задуматься о смысле жизни? Слова барана задели какую-то струнку в его душе.
Зачем живет человек? Зачем живут цари, императоры, президенты? Сеют разумное, доброе, вечное? Ага. И история почему-то сохраняет память лишь о самых злых. Ими восхищаются, им стремятся подражать. Как там было, в литературе? "Мы все глядим в наполеоны". А он, Кокорин, техник - сан, что бы там ни говорили всякие бараны, делает людям добро, хоть и по работе. Возвращает им веру в белого фаянсового друга, символ мира и стабильности. А в остальном, он просто живет. Как все. Наживается на стариках-пенсионерах, жену обманул, дочку бросил. Все мысли лишь о деньгах.
Два часа размышлений прошли незаметно и бесплодно. Григорий неохотно встал, обулся и пошел в ближайшее Интернет-кафе.
Баран говорил о карме и перерождениях, называл какие-то имена.
Кокорин порыскал по просторам Интернета в поисках ответов. Ашшурбанапал оказался древним ассирийским царем. Ну, царь, и что? История никогда особо не интересовала Григория. Какие, блин, цари? Дожился - носки заштопать некому. Черные дыры на ногах мерещатся! Он набрал в поиске "очищение кармы".
- Так, очищение кармы огнем - "зажечь три свечки, подышать", не то. Очищение папоротником - "пойти в глухой лес, пять раз сказать слова власти, сидеть в зарослях, пока не рассветет", нет, опять не то. Ага, вот что-то похожее. Очищение покаянием, кажется, о нем говорил баран: "Предположим, сейчас вы курите, пьёте и плохо говорите о других. В этом случае вам нужно немедленно прекратить совершать подобного рода плохие поступки". Глаза Кокорина быстро пробежали по строчкам: раскаяние, добрые дела, заслуги. Все верно.
Он выключил комп и задумался. Перевоплощаться в барана не хотелось. Пусть не царем, но человеком можно еще пожить нормально?
Может, и правда, покаяться, забрать жену и дочку и уехать на север. Там и заработки получше, и мужиков полно - Дашка легко найдет жениха, когда подрастет. Решено! И квартиру можно будет сдать, даже две квартиры, тоже деньги. И, кстати, надо обязательно стать вегетарианцем.
Мечты занесли его далеко, но Григорий решительно вернулся к реальности. Главное - начать, и, в первую очередь, позвонить бывшей жене.
Кокорин набрал знакомый номер.
- Через полчаса в кафе у фонтана, надо поговорить, - без предисловий предложил он. - У тебя ведь сейчас перерыв?
- Хорошо, - голос Веры был полон безграничного удивления и надежды, и Григорий впервые за долгое время почувствовал, что все делает правильно. Погруженный в свои мысли, он не обратил внимания на отчаянно сигналящую скорую, и, шагнув на проезжую часть, столкнулся с беспощадной судьбой.
Последней мыслью в сознании умирающего было горькое сожаление.
- Не успел, - шепнули холодеющие губы.
Застрявшая в колесе перерождений душа Кокорина ненадолго задержалась в небытии, но добрые намерения ему зачлись...
- Последний шанс, - голосом жертвенного барана сказал бесплотный дух в бескрайней пустоте. - Ты возродишься в ничтожном теле. И вернешься, если любящая душа опознает тебя.
Не успевшая очиститься карма потянула душу к новому перерождению, и злосчастный дух великого царя и невезучего сантехника переместился в мелкое ничтожное существо.
Скорая быстро доставила пострадавшего в городскую больницу.
- Кома. Прогноз тяжелый, - сказал Вере Ивановне дежурный врач. Но бессознательное тело продолжало жить.
Жена и дочка навещали больного каждый день.
Через неделю после катастрофы, в нерабочую субботу Вера Кокорина отправилась с Дашенькой на птичий рынок за попугайчиком. Женщине хотелось отвлечь ребенка, искренне горевавшего об отце. Для птички уже была куплена клетка, но девочка внезапно передумала, увидев на рынке крохотного хомячка.
- Давай возьмем его, мамочка, - попросила Даша. - Он чем-то похож на нашего папку. И глазки такие грустные!
- А вот сейчас больше не похож, - сразу заметила девочка.
Кокорин очнулся, застонал от мучительной боли и открыл глаза. Сквозь марево помраченного сознания ему почудилась печальная морда лохматой нечесаной овцы. Через мгновение видение исчезло, и он увидел зареванное, но счастливое лицо жены.
- Моя половинка, - всплыла в памяти глупая шутка Кузьмича. - Хорошо, хоть в барана не перевоплотился!