|
|
||
Небоскрёбы с окнами до пола
Пять часов вечера. Матвей и кошка стараются не замечать друг друга и смотрят из окна на пятом этаже на небоскрёбы вдалеке. Солнце уже спряталось за угол панельного дома напротив, но небоскрёбы все еще светятся и греются в его лучах. Тысячи окон почти ослепляют отраженным солнцем. У богатых, безусловно, всегда светлее. Богатые это те, кто может себе позволить жить выше пятого этажа и смотреть из своих окон до пола одновременно и на зелень, и на небо когда им заблагорассудится. Мы и Матвей знаем, что большинство людей в этом городе живёт выше его квартиры. Что ж с этим поделать? Когда они с Верой выбирали эту квартиру, они выбрали небо. А до зелени можно было доехать на автобусе за один доллар и двадцать пять центов.
Окна в гостиной еще полнятся солнечным светом, но внизу в густеющей ноябрьской темноте уже включаются уличные фонари. Это непозволительное транжирство - тут с Матвеем не поспоришь. Включать свет на улице до захода солнца - это так же глупо и расточительно, как и приобретать похоронные услуги в кредит. Зачем платить за вещи больше необходимого? По крайней мере, Матвей получил хорошую скидку от служащего похоронного бюро, с которым Вера до болезни вместе брала классы английского. А заплати он в кредит, как настаивал Верин врач, Матвей бы не только бы переплатил, но и примкнул бы ко всем неверующим в чудеса.
Раньше Вера и ее кошка целыми днями сидели молча и смотрели на небоскрёбы. Возможно они тоже не замечали друг друга. На вопрос "Тебе заварить чай?" ни та, ни другая не отвечали и продолжали безучастно смотреть в окно. Тогда Матвею казалось, что Вера смотрит гораздо дальше, за линию горизонта, туда, где на самом краю совсем другого, запылённого города остались без присмотра могилы родителей. Как вы уже поняли, закончилось это незадолго до того как служащий похоронного бюро начал предлагать ему познакомиться со своей кузиной. Она так здорово готовит бабагануш! Матвей никогда в жизни не ел бабагануш, поэтому просто пожал плечами и промолчал. С тех пор проезд до зелени парка подорожал на целый доллар.
Оставшаяся после Веры кошка продолжала днями напролёт смотреть на небоскрёбы оставляя их в покое только ночью, когда уходила гулять. Иногда Матвей тоже смотрит из окна на небоскрёбы. Небоскрёбы даже днём, согласитесь, только портят вид на небо. A сейчас, когда солнце садится ему кажется, что они своими тысячами окон-глаз не мигая смотрят на него. Не то чтобы он был интересен им по какой-то причине, просто его окно лежит на пути взора этих великанов. В любом случае, связь с небоскрёбами ему почти ощутима и он уверен эта кошка является каким-то образом их негласным кондуитом в его доме. Судя по всему, кошка это тоже чувствовала и это давало ей право по-прежнему считать себя хозяйкой положения. Но как кошку не игнорируй, она требовала дорогого специального корма, который обходится чуть ли не дороже собственного питания Матвея. И это с каждым дням всё больше походило на непозволительное транжирство. Но принять очевидное решение не так просто. Каждое утро эта кошка ожидает у подъезда возращения Матвея с работы. Доброе утро, как дежурство? Нормально, а как твоя ночная смена? Нормально, ведь я же здесь. Но только нам со стороны понятно, что скорее всего кто-то всё-таки должен продолжать смотреть в окно.
Солнце наконец-то село - пора собираться на работу. Соорудив на кухне незамысловатый бутерброд из лепёшки недельной давности и сыра неестественного оранжевого цвета, Матвей кладёт его в тонкий целлофановый пакет. Когда они с Верой приехали в этот город, пакеты были намного надёжней и их в супермаркете давали совершенно бесплатно. Он некоторое время скептически оглядывает кухонный стол. Вчерашняя почта, какие-то свертки и пакеты, кружка с недопитым кофе, наполовину разгаданный кроссворд, упаковки китайской лапши, предметы, которые давно собирался починить - будильник и сломанная рамка с фотографией жены. Молодая Вера улыбается ему, рамка сломана, два тоненьких гвоздика заготовленных для починки лежат рядом. Непорядок. Выудив со стола газеты и карандаш, он тоже их суёт в пакет.
С уходом Веры, перестали приносить ее небольшое пособие и платить за квартиру с видом на небо стало труднее. Но о будущем Матвей больше не думает. Во-первых, работы в последнее время стало много, а, во-вторых, его работа попросту не предусматривает никакого дополнительного будущего. Рука задерживается над перевязанным бечевкой свертком - он долю секунды размышляет сунуть его в пакет или нет. Кошка у входной двери внимательно смотрит, словно ожидая решения. У кошки девять жизней и ее приоритеты сильно отличаются от человеческих. Матвей оставляет сверток на столе. Нет, еще не время...
* * *
Войдя в здание хосписа, он сначала покупаю чипсы в автомате - кнопка Q7. Теперь чипсы стоят как проезд на автобусе до парка. Как вы догадываетесь, вкус самих чипсов не стал при этом лучше. Это еще одно из свойств небоскрёбов - в их присутствии цены на всё постоянно растут и, чем ближе к ним, тем быстрее. В лифте он снимает куртку и перед тем как войти в угловую палату, приглаживает маленькой карманной расчёской свои и так коротко стриженные волосы. Работой Матвей дорожит.
- А вот и конвой... - голос заходится в кашле и потом только заканчивает приветствие: - ...подоспел.
Серафим полулежал на больничной кровати, утыканный прозрачными пластиковыми трубками, ведущими в разные стороны. Он больше похож на ёршик для мытья посуды, чем на босса или друга детства.
- Береженого бог бережет, а не бережёного конвой стережет - поясняет он, поправляя трубку ведущую к кислородному баллону.
Матвей уклончиво кивает, кладет целлофановый пакет в угол, предварительно вытащив из него газеты. Придвинув кресло между кроватью и дверью, располагается в нём.
Помолчав, Серафим с некоторой досадой добавляет:
- Что же ты, Мотя, не берег меня?
Матвей давно привык, что Серафим часто задаёт вопросы вообще не ожидая на них ответа. Поэтому он просто протягивает ему пакет с чипсами купленный внизу. К удивлению Матвея тот отмахивается:
- Не-ет, Мотя, всё! Наелся я чипсов - больше не приноси.
Еще неделю назад Серафим был совсем не похож на ёршик и, как в старые времена, Матвей даже возил его в дайнер на мерседесе, который всегда стоял "на всякий пожарный" под окнами палаты.
- Они хотят меня убить, - пожаловался тогда в машине Серафим. Это казалось странным - кто не знает, что люди попадают в хоспис умирать? Не зная что ответить, Матвей пожал плечами.
- Да, хотят, причем все! Я это печенкой чувствую, -сказал Серафим. В его глазах забегали недобрые чертики. Похлопав себя по боку, он уже беззлобно добавил:
- Впрочем это могут быть и метастазы.
В дайнере он ничего не заказал и только всё время болтал вполголоса со знакомой официанткой. На обратном пути Серафим захотел сесть за руль и всю дорогу к хоспису молчал. Матвей таким его никогда не видел. Серафим всегда заполнял собою всё предоставленное пространство. Заполнял своим весельем, своей уверенностью что и как делать, своей любовью к себе, которой умудрялся заражать окружающих. Припарковав машину у хосписа, он протянул ключи:
- Вот, забирай мерседес. Тебе ж потом никто не будет платить.
На следующее утро Матвей молча протянул ключи от мерседеса Лане, жене Серафима. Он ее знал не первый год - проще не связываться. Неудивительно, что мерседес больше не стоял под окнами палаты.
Матвей пожимает плечами и выбрасывает пакет с чипсами в корзину и разворачивает газету. Серафим, опустив изголовье кровати с помощью пульта, обращается к Матвею. Таким голосом в ночь перед казнью осужденные спорят о погоде на послезавтра.
- Утром Лана придёт, потом тоже будут гости.
Матвей делает вид что нашел в газете что-то особенно интересное. Под гостями Серафим подразумевал своего компаньона, вальяжного человека с усами как у злодея из немого кино. Он был много младше, звали его Саша, и жил он в одном из небоскрёбов с окнами до пола. Неделю назад он вызвал Матвея в коридор и протянул перевязанный бечёвкой сверток. С минуту компаньон выразительно смотрел, потом, видимо засомневавшись в своих телепатических способностях, сказал:
- Не могу смотреть как Серафим мучается. Лучше бы он ушел достойно.
Матвей привык, что Серафим окружал себя людьми, которые предпочитают непонятно изъясняться. Продолжая молчать, он крутил свёрток в руках. Тогда Саша вытащил и протянул пачку ему сотенных бумажек. Бесцеремонно сунув деньги Матвею в карман, компаньон хлопнул его по плечу и направился к лифту. Деньги обычно платил сам Серафим, в конверте и не так много. Иногда, чемодан с гораздо большим количеством денег нужно было отвезти в аэропорт. Совсем редко, Лана протягивала ему двадцатидолларовую бумажку после того как Матвей возил ее целый день по дорогим магазинам. Согласитесь, когда человек с усами как у злодея протягивает вам пачку наличных, то ничего хорошего это означать не могло. Естественно, в палате Матвей отдал деньги Серафиму. "Торопится как фраер на пересылке," - сказал тот и велел попридержать сверток.
Ночь проходит нормально. Серафим, нашпигованный болеутоляющими таблетками, спит. Матвей сидит в кресле, читает газеты, гадает кроссворды, подчеркивает в телегиде шоу, которые любила смотреть Вера. Потом съедает бутерброд с горячим кофе из автомата, опять берётся за газеты. И так пока за оном не начинает светать.
* * *
В девять утра в палату входит Лана.
- Как ты себя чувствуешь, дорогой? - она делает паузу и, видимо, немедленно жалеет об этом. Серафим с видом жадующего внимания ребёнка начинает жаловаться на медсестру, на невкусное питание и что больно кашлять.
- Ну что за человек, - Лана поворачивается к Матвею. - На здрасте с места в карьер начинает жаловаться.
Тот рассматривает последнюю полосу газеты. Тем временем Серафим продолжает про что-то новое найденное врачами в его и без того утыканному трубками теле.
Не найдя поддержки, Лана перебивает:
- Фима, мы присмотрели тебе могилку. Там недалеко идти от парковки - рядом с оградой.
Осёкшись, Серафим смотрит на нее испытующе:
- А что не за оградой - там наверное еще дешевле?
- Не говори чепухи, - продолжает Лана. - Давай я тебе покажу - я специально сфотографировала на телефон. Сейчас покажу.
Пока супруга выискивает нужное фото, Серафим просит Матвея:
- Ты не мог бы принести мне крысиного яда? Немного.
Иногда требуется усилие чтобы понять к чему он ведёт. Он поясняет:
- Нет не ей, мне.
Не постучавшись входит старшая медсестра, которая каждый раз неестественно радуется Ланe. Она улыбается намного шире чем обычно улыбаются жене клиента, и даже шире чем старой подруге. Пару дней назад она опять устроила выволочку Серафиму из-за ночных дежурств Матвея, и только после того как ей предложили деньги, она поджав губы согласилась не замечать охранника. Не стоит и говорить о том что Матвей после инцидента с мерседесом видел как Лана у лифта тоже протянула старшей медсестре пухлый конверт. Направляясь в палату он расслышал обрывок фразы "всё разбазарит". И вот после этого инцидента Серафим стал превращаться в ёршик.
Вошедшая старшая медсестра сначала устремляет свой ядовитый взгляд на Матвея, потом на Серафима и, приветствуя Лану, немедленно увлекает ее за дверь.
- Опять у нашей Рэтчед орлиный взгляд, - ворчит Серафим. - Чувствую себя просто Прометеем в печёночном ряду на Цумадинском рынке...
Старшую сестру звали Милда - у нее на бейджике так и написано "Милда". Во всем остальном Матвей с ним согласен.
Лана возвращается уже без медсестры и с порога накидывается на Серафима:
- Что делает здесь этот прохиндей? -возмущается она показывая на Матвея.
Некоторые люди рядом с Серафимом быстро перерождаются и начинают говорить о присутствующих в третьем лице. Обижаться на них бессмысленно. Ведь это наверняка от жизни в небоскрёбах - нехватка кислорода, или что-то вроде того.
- Ты же знаешь, мы с Мотей со школьной скамьи... - пытается защищаться Серафим.
Но Лана его не слышит:
- Почему ты нанимаешь всяких проходимцев - только зря переводишь деньги? Это что, телохранитель? Он же пародия на телохранителя! И чего ему тут охранять спрашивается - ты же никому, кроме меня, не нужен!
С уходом Ланы в палате сразу становится намного свободнее, но Серафим еще долго молчит. Поправив кислородную трубку он обращается к кому-то невидимому перед собой:
- Понимаешь, я ее люблю и всё оставляю ей. А что я еще могу сделать чтобы она поняла?
Большинство людей когда заговаривают с собой вслух обычно уже знают правильный ответ. Просто им хочется услышать его со стороны. Но Серафим чувствует, что собеседник продолжает его за что-то осуждать:
- А она не верит! Боится, что я отзову свою подпись..., торопится... - он опять закашливается.
Матвей и невидимый собеседник Серафима терпеливо молчат. Наконец, собравшись с силами, Серафим негромко подытоживает:
- Только я не отзову, ты же меня знаешь.
Как можно отозвать подпись - не собака же? Почему Лана или, положим, тот же самый Саша этого должны бояться? Всем известно, что с подписью или без подписи - вид из окна на зелень и на небо в гроб не унесёшь.
Видя, что от своего собеседника он ничего не добьётся, Серафим поворачивается к Матвею:
- Я поговорю с Сашей - будешь потом работать на него. Такого, как ты, еще поискать надо.
Матвей молча кивает, хотя обоим ясно, что этого никогда не произойдёт. Саша нанимает профессионалов, а не чужих друзей. А работа Матвея не предполагала не только другого будущего, но и других друзей. Почему ж Матвей обижается на своего единственного друга? Просто Серафим уходил пытаясь сгладить эту неловкость то мерседесом, то деньгами, на отрез отказываясь замечать отчаяние в его глазах. Как ни крути, в уходе Серафима подводилась черта и жизни самого Матвея - человек живёт пока хоть кому-нибудь нужен. Но все обиды от работодателей принято тщательно скрывать.
* * *
Перед поездкой на похороны Матвей долго сидит на кухне и смотрит на сломанную рамку выцветшей фотографии. Вера теперь смотрит на него по-другому. В ее глазах виден тот запылённый город, его облетающие пухом тополя вдоль бульваров и кладбище на окраине. Была Вера и она была ему нужна, даже когда она уже не могла это осознать. И он ей тоже был нужен. А теперь это всё никому не нужно. Действительно, пора закругляться. Матвей аккуратно складывает сломанную рамку с фотографией в мусорный ведро, берет со стола перевязанный бечевкой сверток и сует его в карман. Теперь уж точно пора. У двери кошка не мигая смотрит, она всё уже знает. Безусловно, девять жизней - это все-таки проклятие. Он выпускает ее за входную дверь и велит больше не возвращаться.
Не смотря на непрекращающийся дождь, на кладбище около забора скопилась большая толпа. Если не считать Матвея и работяг, пытавшихся лопатами отодвигать от ямы размокшую землю, все присутствующие явно жили намного выше пятого этажа. Лану под руку поддерживает компаньон ее мужа. Один из охранников держит над ними большой зонт, другие стоят поодаль, безучастно наблюдая за толпой. Среди плотной людской массы Матвея изредка толкают в спину, тыкают спицами зонтов, по которым капли дождя скатываются ему на лицо. Казалось, что низкое, пропитанное дождём небо как вата в склянке с таблетками не давало ему вырваться из этой ощетинившейся зонтами толпы. Небо скрыло кладбище, толпу и самого Матвея от всевидящих небоскрёбов и это был его единственный шанс вырваться из-под их власти.
Скоро парковка начинает переполнятся такими же бронированными мерседесами, как и у Серафима. Сквозь толпу видно как холёные руки с большими перстнями протягивают Лане пухлые конверты. Вдова брезгливо уклоняется от ритуальных объятий и поцелуев, концентрируясь на конвертах. Матвей не сомневается что она и Саша заслужили свое место в аду так или иначе убив Серафима. Однако большинство не верит в это и приехали сюда убедиться, что закапывают действительно Серафима и что их в очередной раз не надули. Телохранители важных гостей прокладывают дорогу к краю ямы, в которую еще только предстоит опустить Серафима. Кто-то громко требует открыть гроб и по жесту Саши охрана встаёт вокруг гроба, показывая своим хмурым видом, что покойника сегодня лучше не беспокоить. Под их пиджаками угадывается оружие. Самое время. Не обращая внимание на недовольство оборачивающихся зонтов, Матвей начинает пробираться вперёд, доставая из-за пазухи перевязанный бечевкой сверток. Охрана уже видит его и узнаёт Матвея. Ближайший охранник преграждает путь к Лане с Сашей, его глаза оценивающе сужаются, пола пиджака распахнута, рука тянется к оружию. Сведённые скулы, холодные серые глаза - этот точно не промахнётся. Матвей разрывает бумагу и, подняв наган над головой, и начинает палить в воздух.
|