Подземелье окутано сумраком. Оно ждет. Многие часы, многие дни, исполненные лишь пылью и одиночеством - мыслями чудовищ, плетущих паутину в самых темных углах человеческого сознания... Оно погружено в безмолвие. Лишь крысы скребутся за каменной кладкой, нарушая мертвенный покой...
Но вот покров тишины разрывает звук шагов. Кто-то приближается.
Слышится поворот ключа в замочной скважине...
В помещении появляется человек. Его пробирает мелкая дрожь - в подземелье холодно. Это место вызывает у него мысль о колумбариуме - такая же мрачная холодная каменная усыпальница, где могут обитать лишь призраки, но никак не живые люди. Впрочем, оно и не предназначено для людей. Это - обитель существ из другого мира...
Но человек не останавливается. В его руках факел, чей свет порождает на стенах сонм извивающихся чудовищ. Вошедшему они не страшны, ибо их танец угаснет с жизнью пламени...
Тени, здесь лишь тени...
Человек возжигает свечи, рисует на полу магический круг аль-Мандал и Печать Соломона, заключенную в нем, - готовится к некоему ритуалу. Он знает, что желания могут быть опасны. Это ведомо каждому, чья мечта хотя бы единожды сбывалась. Но, как явствует из летописи времен, люди не учатся на своих ошибках... Это он тоже знает.
И то, что человек сейчас готовится сделать, гораздо опаснее любых желаний. Конечно, он подготовился как должно, но не стоит рассчитывать на успех. С тех пор как он прибыл в эту страну палящего солнца и смуглолицых людей, его неоднократно пытались убить. Но ни разу он не чувствовал большей опасности, чем сейчас. Даже 'Заклинание силы', написанное им на пергаменте персиковым стилосом в традиционной китайской манере намеренно для этого ритуала, не избавляло от страха. Впрочем, страха не испытывают только глупцы. Себя же глупцом человек не считал, но и не надеялся, что сможет обмануть судьбу.
Дрогнуло пламя свечей...
Человек мог бы сейчас молиться об удачном исходе, но он этого не делал. Тот, к кому он мог бы обратиться с мольбой, его не услышит. А если бы и услышал - не помог.
И разве может быть исход вообще удачным, когда само это слово 'exodus' дословно означает смерть?
Небольшая каменная урна, испещренная защитными иероглифами, стоит в центре пентаграммы. Человек облачился в черную мантию, взял сделанный из собственноручно срезанного на восходе Солнца орешника жезл и приготовился читать заклинание вызова из Grimoirum Verum, 'Истинного Гримуара', написанного рукой самого известного заклинателя джиннов за все века - великого царя Соломона.
- Именем Сулеймана ибн Дауда, подчинившего всех Джиннов, и именем Царя Сулеймана и Печатью его взываю к пленнику сосуда сего! Явись и исполни желание мое!
Словно ударом крышку снесло с урны. Горький черный дым заклубился к потолку из узкого горла сосуда.
- Слушаю и повинуюсь, хозяин! - доносится подобный грому голос и из дымящегося столпа появляются очертания демона.
Теперь обратного пути нет. Пламя вырвалось на свободу...
И человек знает, что джинну ведомо гораздо лучше, чем ему самому, насколько опасны могут быть желания...
* * *
Горячий пустынный ветер подул с юга и принес собой песчаную бурю.
В это время небо начинает накаляться после долгой ночной прохлады. Солнце встает на востоке, исполненное могуществом света. Утро. Рассветные лучи бросают огненный блеск на изразцовые купола высоких минаретов, с которых муэдзины напевом призывают правоверных к утренней молитве. Это время ликования победы сил добра над силами зла - так говорят предания. Всемогущий Аллах побеждает своих врагов и низвергает их в геенну...
Ибис шел по раскаленным пескам пламенеющей зари, пока в отдалении не показались алые в утренних лучах шатровые шапки. Сегодня на Песчаном поле предстоял большой базар, куда съехались караваны из Китая, Индии, Сирии, Аравии и даже Египта. Тому, кого вот уже третий месяц преследовал Ибис, тоже должно было сегодня находиться здесь.
Городские врата уже были отворены, и медленной рекой поток груженых кладью повозок двигался к главной площади. Осмотр товаров уже завершился. Сборщик податей во главе городской стражи принимал пошлины и записывал имена торговцев в толстую коричневую книгу.
Будь Ибис человеком, ему пришлось бы ждать многие часы, прежде чем попасть за городскую стену. Но он не был человеком. Он был джинном, существом, созданным Аллахом из черного дыма и знойного пламени, и силой своей он мог затмевать глаза людям и становиться незримым - миражом, исчезающим в пустыне. Ведь именно так людской род прозвал их расу - джинны, 'невидимые'. Для него не стало сложностью миновать врата, избегнув излишнего внимания.
Самарканд. Город, издревле населенный джиннами не меньше, чем людьми... Сердце его - Регистан, площадь на стыке шести улиц, вдоль которых тянулись базарные ряды. Все они уже шумели людскими страстями. Здесь сливались воедино одежды, языки и верования со всех концов света. В струнах ребаба и аль-уда тонули песни шаиров. Под музыку дутара и бой бубна кто-то вспоминал старинное предание о походах великого Тимура. Повсюду слышались крики торговцев коврами, дробь молоточков мастеров, выбивавших узоры на кувшинах, стон кузнечных мехов с оружейного ряда и маленьких горнов ювелирных плавилен. Ну и, конечно же, звон серебра, слышимый повсеместно. На соседней улице звук уступал место запаху - здесь торговали духами, драгоценным розовым маслом, амброй, мускусом, шафраном и миррой. 'Едкое зловонье' - подумал Ибис, проходя мимо нищих, просящих подаяние вдоль обочин. Богатые выходили из чайхан и бросали им кривые медяки, умело строя сочувствующее лицо, в душе же радовались, что сами находятся не на их месте, а тем временем между рядами сновали уличные воры, срезая с них кошели. В базарной толчее мелькали разноцветные халаты, хламиды, абасы купцов со всего Востока, мешались в сплошной гул иноземные наречья, вздымались и задымляли окровавленные солнцем небеса пыльные вихри тысяч людских ног, копыт верблюдов и лошадей, колес обозов и арб, пробивающих себе путь сквозь ряды.
Шеол людского смрада... Ибис задыхался от отвращения, глядя на упадок детей Творца Всего Сущего. Бог создал джиннов и ангелов, существ из огня и света, но именно людей Он любил более всех. Но что в них можно любить? Замешанная на крови грязь... Рабское племя с выжженным на лбу клеймом высокомерия ангелов и подлости демонов. Трусливые пустынные стервятники... Они хуже силатов, но никто не сравнится с ними в изощренности разума, если они чего-то захотят. Назвав их Венцом творений, не явил ли Творец свой истинный облик?..
Эти существа всегда вызывали у Ибиса настойчивую тошноту. Но, находясь в их обществе, он был вынужден принять облик, столь ненавистный ему. Тот, ради кого он сделал подобное, уже находился здесь... И узнать его не представляло никакой трудности...
Это была девушка - солнцеволосая, вся словно сплетенная из тонких лучей света. Ангел... Ее кожа была светлее, чем у других людей, тонкие черты лица напоминали выходцев с запада, она не носила хиджаба или паранджи и с ней рядом не было мужчины. Она стояла у оружейной лавки, рассматривая меч из лучшей дамасской стали, и золотые блики отражались в глазах чистейшего каллаиса. Руки, как крылья белоснежного лебедя - казалось, совсем не созданы для столь грозного оружия. Впрочем, то было ложное впечатление. Этот ангел принадлежал к херувимам, второму ангельскому чину и был квинтэссенцией чистоты и молодости, круга вечно возрождающегося Солнца. Возможно, Первые Ангелы и могли превзойти их силой, но только не очарованием...
Ангел тоже почувствовала приближение Ибиса. Безмятежная улыбка, с которой она рассматривала меч, исчезла в мгновении ока. Вернув меч торговцу, девушка начала оглядываться в поисках того, кто заставил ее насторожиться.
Джинн приближался. Он был спокоен, даже слегка улыбался херувиму. Она уже заметила Ибиса и наблюдала за приближением незнакомца с легкой опаской, но, увидев на его шеи медальон с изображеньем венца, успокоилась. 'Так мы узнаем друг друга' - сказал когда-то ему ангел. Улыбнулась в ответ, хотя и была удивлена. Доверие - оно может быть очень опрометчивым... Взгляд Ибиса вызывал доверие. Ведь так мог смотреть только ангел...
Он был уже на расстоянии вытянутой руки. Их взгляды встретились... и в резком порыве хлынувшей ярости мысли соприкоснулись...
Трубы мечети медью разорвали небо с такой яростью, что даже высокие купола медресе Улугбека сотряслись в страхе...
Но через мгновение все потонуло в тишине.
Толпа замерла, обступив мертвое тело с беспомощно распластанными крыльями белоснежного одеяния... Люди были ошеломлены. Кто-то кричал 'шайтан', кто-то, встав на колени, молился, кто-то просто не мог поверить, как Аллах мог допустить такое...
Но небо не ответило громом, и карающая стрела Немезиды не поразила сотворившего высшее из злодеяний - убийство совершенного существа. Оно было пусто и мертво. Горький песчаный ветер щекотал легкие перья. Эти крылья уже никогда не распахнутся и не вознесут ее к звездам. Ужас навеки оставил печать на безупречном ангельском лике...
Небо молчало. Оно лишь начинало накаливаться после долгой ночной прохлады.
Пламя прорывалось сквозь самум, знойный ветер пустыни, вздымая к небесам песчаный вал. Огненным вихрем джинн проносился над озерами, полными звезд, и волны возносились над землею кипящими столпами черного серебра.
Смех Ибиса рокотал громовым эхом в долине, где древние кости драконов покоились среди черных скал и заснеженных горных шапок.
Он разрывал ночную мглу порывом огненных крыльев, и ветры хлестали его ледяными плетьми, но джинн не замечал этого. Он чувствовал, как мир торжествует, неистовствуя вместе с ним.
Но восторг улетучивался вместе с тем, как он приближался к своему логову. Древняя разрушенная башня. В свете бледной луны она казалась обиталищем призраков. Пришедшие от заката воины с красными крестами на белоснежных плащах, что гордо именовали себя Защитниками Гроба Господня, возвели здесь эту башню, но с их уходом ее скрыл от глаз полог забвения. Поблизости не было людей, чтобы восстановить ее, но джинну того и не требовалось. Ибис был доволен своим убежищем. Здесь его не смогут найти ни люди, ни ангелы.
Подумав об этом, джинн мысленно усмехнулся. Люди... ангелы... Теперь, когда Всевышний оставил своих детей самих управляться со своей судьбой, человечество опустилось в самую мрачную яму забвения, грот, где их надежды навеки обречены слепо блуждать в темноте подземных лабиринтов. Даже ангелы - Его верные слуги, Первые Дети, высокомерные твари, созданные из света и ветра, хранители людей и их 'наставники'... Отрезанные от Небес и неспособные самостоятельно существовать в людском мире - они просто умирали, бесследно рассеивались в собственных тенях... Лишь те сильнейшие, кто выжил - приспособились жить среди людей постоянно.
Злость овладела разумом Ибиса в то мгновение, когда Господь сказал - они созданы для него, не вы. Он говорил о людях. И Слуги Его стали их учителями и делились с ними мудростью, помогали возводить грандиозные сооружения во славу его. Пастыри спрятались среди овец, незримо продолжая наставлять их, учить законам Его воли, несмотря на то, что Он предал их всех. Он ушел - и закрыл за собой Небеса. Для ангелов и людей. Лишь огненные джинны сохранили силу. Но мир опустился в кровавый сумрак. Души мертвых теперь отправлялись за грань бытия и сгорали в палящих лучах Солнца или медленно истаивали в ночном мраке Вселенной. Воистину рука Бога так же жестока, как страж его милосердия...
Джинн остановился. Его обличие начало преображаться из огненного в более присущее ночи - на случай, если неподалеку вдруг окажется человек. Пламя угасало, и, спустя мгновение, лишь колеблющаяся тень из клубов черного дыма пропускала сквозь себя лунный свет. Ибис много странствовал, и его всегда удивляло, как порой странно описывали его народ люди, ни разу в жизни не видевшие джинна. Кто-то говорил о чудовищах с головой гиены и волчьими лапами вместо ног, а кто-то придумывал такие картины, что даже джинны не могли их себе представить. Конечно, народ Ибиса мог принимать любое обличие, но большинство предпочитало оставаться бестелесными или надевать отвратительный облик человека - это часто были силаты, низшие из джиннов.
Огненные джинны - самые совершенные существа. Ибис всегда знал это, и поэтому не понимал, зачем Творцу понадобилось создавать людей из плоти как животных и вкладывать в них души как ангелам. Они - огненные джинны, были единственные существа, которые доказали, что они лучшие, сумев выстоять и лишь стать сильнее, когда Создатель ушел... Даже джинны воды, земли и воздуха растеряли часть былой силы, ибо были более зависимы от Его Воли. Теперь это - низшие существа, духи, живущие на старых кладбищах и заброшенных дорогах. Ибис это знал и всегда мечтал стать во главе всех джиннов. Но это случится тогда, когда умрет последний серафим.
Каменный свод сомкнулся над дрожащей тьмой призрака огня. Ибис был дома.
Древнее укрепление Рыцарей Креста... Здесь ничего не изменилось.
Единственное, для чего Ибис вернулся сюда - была лампа. Старинная медная лампа, спрятанная в потайной нише, где случайный расхититель гробниц никогда не смог бы найти ее.
Собственно, никакой ценности в самой лампе не было - обыкновенная масляная лампа, какую можно купить на любом базаре за несколько медяков. Но тот, кто в ней находился, мог быть очень важен.
Ибис обрел плоть, чтобы взять в руки лампу. Стер с нее пыль. И произнес вслух древнее заклятье Сулеймана, освобождающее джинна из заточения.
Темно-пурпурный дым завихрился над руинами, окутав их мерцающим туманом, но мгновением позже сгустился в одном месте и принял форму, напоминающую тень человека. Ибис махнул рукой, позволяя силату облачиться в плоть - Повелитель Джиннов хотел увидеть его чувства, когда он узнает весть. Обыкновенно он не позволял этого делать никому из своих воинов, ибо в том случае джинны могли бы говорить - а мир, как известно, создан был из слова. Слово - величайшая сила, способная созидать и разрушать. Ибис опасался, что его воины могут восстать, почувствовав себя всесильными.
Силат распластался на полу. Он был напуган и изможден заточением. У Ибиса это вновь вызвало усмешку - ему самому пришлось провести долгие две тысячи лет в подобном плену, тогда как этот жалкий силат не пробыл там и трех месяцев. В незапамятные времена царь Сулейман ибн Дауд заковал почти всех джиннов и ифритов, что подчинялись Ибису, в железные фляги и выбросил их в море, где все они погибли, когда иссякли их силы.
Насмешливо глядя на своего пленника, Ибис бросил ему в ноги золотой медальон с еврейским иероглифом Бет, соответствующим второму божественному имени, из которого были созданы херувимы.
На лице силата отразился ужас. Он понял, что уже никогда не исполнит своего поручения и теперь его неминуемо ожидает смерть. Абд-аль-Хафиз, 'Хранящий'. Хранящий тайну, полагал Ибис. Хорошее имя для посланника. Отчаяние овладело силатом, но Ибису этого показалось недостаточно. Невысока цена за предательство. Пусть этот червь увидит, что случилось с той, кому ему надлежало передать весть об опасности...
Он вспомнил, какой ужас промелькнул в глазах ангела, перед тем как их лазурное море навсегда сковал лед. Ибис наслаждался мгновением, когда она увидела его мысли и ощутила, как его взгляд обездвиживает и ослепляет, как смерть медленно проникает в нее вместе с ядом его укуса. Нектар ее крови был самым сладким из тех, что Ибис когда-либо пил. Наверное, именно кровь ангелов древние греческие боги называли медом амброзии...
Это мгновение застыло в вечности и как ожог от раскаленного железа отпечаталось в сознании низшего из джиннов.
- Чего ты хочешь?! - отчаянно прошептал силат.
Ибис улыбнулся. Вот теперь настало время отвечать на вопросы. Только задавать их будет он.
Луна вошла в свою полную силу, когда растаял последний клуб пурпурового дыма. Джинны тоже умирают. Даже ангелы, сплетенные из чистого света, с тех пор, как смолкли небеса, перестали быть бессмертными и истаивали в небытии вместе с людьми, когда принимали их обличие.
Силат все рассказал. Не мог не рассказать. Собственно, это было неизбежно с тех пор, как Ибис выследил его. Со стороны ангелов это был умный, но очень рискованный шаг - сделать посланником существо из джиннов. Конечно, эти низшие создания из страха могли исполнить любое поручение, и ни один джинн не заподозрил бы, что эти высокомерные серафимы, станут полагаться на пустынных червей. Но Ибис не стал бы Повелителем Джиннов, если бы не знал, на что способны Первые Ангелы. Он восстал против унижения и одержал бы победу, не объединись ангелы с людьми в борьбе с ним...
Конечно, Первые Ангелы считали ниже своего достоинства вести войну самим. Для этого они использовали людей и низших ангелов. Их оружием стал жадный и жестокий человек, истинный образчик своего рода - третий царь Израиля, Соломон, сын Давида, прозванный джиннами Угнетателем.
Самые верные из Первых Ангелов, серафимы стихий - Ганиэль, Кафзиэль, Азриэль и Аниэль, представшие Иезекиилю в Вавилоне в виде Ангелов Четырех Сторон Света. Впервые они воплотились в 'гайот', 'живых существ' - облачились в плоть и спустились в мир, чтобы вручить Соломону перстень с камнем из отколотых кусочков своих самоцветов, наделив тем самым его властью над четырьмя стихиями, а, стало быть, и над порождениями этих стихий - джиннами. Война была долгой и, не заточи Соломон Ибиса в плен, все могло бы быть иначе...
Спустя много веков, когда Ибис освободился, он обнаружил, что почти все его сподвижники развеяны в прах. Но он с радостью встретил весть, что более у ангелов и людей нет защиты на небесах. С тех пор его целью стала месть... Уничтожить всех эфирных служителей Бога, изгнать их из этого мира. Обрести всемогущество и свободу от них, ибо тогда не останется того, кто был бы сильнее Ибиса. И сейчас, когда они уже не могут вновь воплотиться, это стало гораздо более выполнимым. Особенно, после того как Ибис узнал, что стихийные серафимы - Хайот-Хакодеш - также оказались отрезанными от небес. Возможно, они были предупреждены, и, быть может, даже добровольно согласились принять эту участь. Они пытались собрать рассеянных по миру ангелов и ждать возвращения своего Хозяина, наставляя людей на праведный путь и нашептывая им мысли о ненависти к джиннам. Но их роскошные одеяния - всего лишь ветхие тряпки. Они уже не смогут произвести впечатления.
Трое из серафимов были мертвы. Ибис выслеживал их более пяти сотен лет. Шаткое равновесие было нарушено усилиями Ибиса, и теперь в живых остался лишь Азриэль, Ангел Южного Направления, имеющий перстень Пламени и повелевающий огненными джиннами. Последний, кто отделял Ибиса от свободы, последний, кому должно было понести наказание за его заточение...
С помощью силата Ибис узнал, где скрывается Азриэль. Но убить его будет много сложнее, чем самаркандского херувима. И медальон серафима уже не поможет... Ибису нужен был убийца - тот, кто сделает это за него... Человек, достаточно сильный духом, но слабый верой...
Джинн вышел в пустыню, заслышав опасность в песчаном ветре. Темный человеческий силуэт на серебренном луной песке был в тысяче шагах и приближался к башне.
Странно, но Ибис не мог почувствовать его так, как других людей. Он будто бы был пустым. В нем не было жизни. Лишь чужая воля ощущалась в существе из песка и ночи.
- Что тебе здесь надо?! - громовым раскатом произнес Ибис, надеясь отпугнуть незнакомца.
Но тот лишь ускорил шаг.
- Что тебе нужно?!
Человек не останавливался - продолжал неумолимо надвигаться. Но вдруг он замер. Поставил в песок небольшую каменную урну с высеченными символами - теми же, какие сам Ибис начертал на лампе, в которой держал силата. Как и предполагал джинн, это существо не было человеком. Призрачная луна высветила на его запястье некие иероглифы. 'Эмет'. 'Истина' - слово, оживляющее голема, - грубое подобие человека, созданное им самим. Насмешка над собой, отвратительная истина существования человека.
Но кто может охотиться на джиннов подобным способом? Этот вопрос меркнет в ночи...
Один взмах пламенного меча и рука голема упала в песок. Впрочем, он этого не заметил.
Джинн подобрал отсеченное запястье и стер с него первый иероглиф, тем самым превратив слово 'истина' в 'смерть'. В то же мгновение голем рассыпался прахом, так и не издав ни звука, даже не успев снять крышку с урны. Но такова истина жизни - все умирают.
Ибис вновь мчался под палящим солнцем, оставляя за собой песчаный шлейф. Тот, кто мог что-либо знать о случившемся, обитал в этой пустыне. Ибис корил себя за крайнюю опрометчивость. Не стоило уничтожать голема...
Внезапно земля пред ним разошлась и два песчаных вихря в три человеческих роста выросли из нее, преградив путь. В отличие от силатов, ифриты, почитавшиеся как лучшие воины и охранники, редко облачались в плоть.
- Повелитель Джинов желает увидеть Азазеля, - выкрикнул Ибис, и вихри тотчас разметало ветром, будто их не было. Джинн продолжил путь, пока не достиг высокого мраморного дворца, окруженного райским оазисом. Птицы здесь пели под струны арф и всюду витал приятный запах жасмина и лаванды. Но здесь не было людей.
- Ты давно не появлялся, Риммон... - приветствовал Ибиса выходящий из дворца человек. Вернее сказать, что он выглядел как человек. Высокий песчановолосый византиец. Азазель любил человеческое тело, ибо оно могло испытывать тысячи наслаждений, недоступных бесплотному духу.
Азазель, ангел падшей звезды, демон забытой надежды. И бог пустынных воров.
- Не называй меня Риммоном, Азазель. Под этим именем меня знали в Дамаске, но там песок и ветер давно стер мои следы.
- Хорошо, Джинн, - усмехнулся демон. - В таком случае прими мое приглашение.
Он направился к золотым воротам, что влеи во дворец. Ибис последовал за ним.
Наверное, Азазель был единственным, к кому Ибис мог обратиться без страха, что тот предаст его. Прошло много времени с тех пор, как его самого звали Азаил и он был одним из высших серафимов. Он отрекся от своего Хозяина и был низвергнут с небес своими же братьями. И все, конечно же, из-за глупого человеческого чувства, которое называется любовь. Эту историю до сих пор рассказывают друг другу люди на юге. О том, как Ангел, посланный к людям, чтобы просвещать их, влюбился в смертную женщину и был наказан за то - на тысячи лет прикован к земле за Темными горами... Но предания не говорят, как ангел освободился, как проклял своего Создателя и его ангелов.
И он отомстил, выпустив Ибиса из заточения...
Покои Азазеля напоминали гарем арабского шейха - дорогие шелка и ковры, мягкие подушки, изысканные яства и многочисленные смуглолицые наложницы. Увидев их, Ибис собрал все силы, чтобы не скривиться в отвращении. Гули. Даже мариды и силаты по сравнению с ними были существами высшего порядка. Демоны пустынь - жестокие твари, готовые на все ради глотка человеческой крови. Азазель дал себе клятву никогда не влюбляться в смертных, но Ибис никогда бы не предположил, что ангел может настолько пасть.
- Что же, Джинн, - Азаель расположился на троне из мягких подушек. - Поведай тогда, чем я обязан твоему приходу.
- Я всего лишь хотел спросить у тебя, демон, слышали ли твои джинны о некоем человеке, что охотится за духами с помощью таких урн? - Ибис поставил перед ним каменный сосуд с заклятием Соломона.
Демон даже не стал рассматривать его.
- Да. Я уже видел подобный сосуд, - ответил он. - Он был у Сотворенного, не так ли?
- Так ты знаешь что-нибудь об этом?
Азазель задумался.
- Я ничего не слышал о нем, - признался падший ангел. - Голем не несет имени своего создателя. Но мне известно, что он не из этих мест. Мои слуги говорили о некоем колдуне с запада. Но никто его не видел. Он использует этих существ из песка и глины, чтобы ловить духов... - Азазель усмехнулся. - Но, похоже, у него это скверно получается. Я даже оставил себе одного голема, он несколько дней бьется в каменную стену, пытаясь ее сломать...
А это было превосходной мыслью!
- Я хотел бы взять у тебя этого голема.
* * *
- Слушаюсь и повинуюсь, хозяин, - насмешливо произнес Ибис, столпом черного дыма воспарив к потолку при словах освобождающего заклятия.
Он оказался в темном и затхлом помещении с каменными стенами и без окон. Подземелье. Это совершенно ясно.
Вызывавшим джинна оказался седоволосый старец с северными чертами лица. Мантия с вышитыми на ней серебряными и золотыми звездами и иероглифами казалась скорее шутовским нарядом, чем колдовским пологом ночи.
- Я приказываю тебе, джинн, - повелительным голосом заговорил колдун, - вернуть мне то, что ты украл...
Видимо человек считал себя великим заклинателем духов. Но защитный круг, должный сдерживать Ибиса, имел мало власти над сильнейшим из джиннов, ибо божественной силы в нем, как и в колдуне, было очень мало. Без веры символы и слова ничего не значат. Но запах этого человека говорил об отчаянии...
Войдя во врата плоти, джинн с легкостью разорвал священный круг.
Колдун отшатнулся.
- Я исполню твое желание, человек, - сказал Ибис. - Но и тебе должно будет выслушать мое...
Роспись огромного трехстворчатого алтаря вторгалась в воображение вихрем невозможных форм и сплетений. Оно опускало смотрящего в бездны алчного Плутона, в глубины самых мрачных мыслей. На внешней поверхности закрытых створок был изображен мир на третий день творения. Это был хаос. Из темных вод выступали очертания суши, залитой призрачным светом. Искаженные воображением колдуна представали на нем существа - непонятно, люди, растения или камни. И прозрачная сфера, словно из стекла, окружала сотворенный мир, отделяла его от Создателя, наблюдавшего за своими детьми.
Левая створка показывает рай - искаженный, уже больной зарождающимися человеческими пороками. В центре - круглый водоем, источник жизни, где люди веселятся, сплетаются с безобразными тварями, грифонами, химерами и тысячами других чудовищ, созданными черной фантазией художника. Земной рай. На другой створке царит тьма, слабо озаренная пламенем дальнего пожара. Более нет изобилия природы. Нет любви. Нет фонтана. Его место заменяет трухлявое 'древо смерти', возросшее на вытоптанной земле. Здесь птицеглавый дьявол заглатывает грешников и, пропустив их сквозь свою утробу, низвергает в бездну...
Мрачные мысли пауков, плетущих сеть в человеческом мире.
У колдуна было много подобных картин. Он рисовал мир людей ужасной демонической преисподней, все дальше отдалявшейся от загаданного Творцом.
'Только Его больше нет' - джинн положил руку на створку, закрыв часть, где Всевышний наблюдал за миром. Усмехнулся. В чем-то мысли колдуна были схожи с его собственными. Он видит мир таким, каков он есть на самом деле...
Но, в отличие от Ибиса, он считал это своим проклятием... Глупец.
- Назови свое имя, человек, - велел джинн 'хозяину'.
- Иероэн.
Колдун был напуган, но не смел показать этого. Держался с гордостью.
- Мой род происходит из Ахена, - добавил он.
- Что же ты хочешь, чтобы я тебе вернул, Иероэн из Ахена? Почему ты сказал, что я что-то украл?
- Надежду, - отчаянно произнес художник. - Ты, джинн, отнял у меня надежду, так избавь же теперь от этих кошмаров...
Иероэн из Ахена родился в Северном Брабанте и происходил из рода художников. Его дед был художником. Его отец и дядя были художниками. И ему должно было стать художником, продолжив традицию. И он хотел этого. Иероэн обучался искусству в Гаарлеме и Делфте, искал новые пути живописи, искал что-то свое, чем он будет отличаться от своих предков. То, в чем он превзойдет их. Но этого не было. Годы проходили напрасно... Пока внезапно его мечта не исполнилась. Его друг, еврей Якоб ван Алмангин, целью жизни которого было 'создание Высшей Церкви, способной объединить Синагогу и Экклезию', вернулся в родной город из длительного путешествия по Востоку и привез с собою древнюю лампу, которую - он рассказывал - вынесло на берег морские волны...
'Я хочу увидеть мир по-новому, - говорил молодой Иероэн джинну, заточенному в лампе. - Хочу видеть его так, как не видит никто...'.
И джинн выполнил желание в обмен на свободу. Иероэн увидел мир таким, каким его не видел никто. Но... errare humanum est - человеку свойственно ошибаться. Это видение оказалось ужасным. Звери из Бездны гуляли по миру, но человек порою оказывался гораздо хуже этих зверей.
Его картины стали отображением недр преисподней... Люди увидели в них собственные пороки, собственное падение и огненную бездну, к которой они движутся... Но вместо отвращения к этому разоблачению, вместо раскаяния - они восхвалили его талант...
И он отправился на поиски демона, что сотворил это...
- Я избавлю тебя от кошмаров, человек, - сказал Повелитель Джиннов, выслушав историю колдуна. - Но и ты поможешь мне...
* * *
- Похоже, надвигается шторм, - произнес капитан каракки, понюхав морской ветер. В воздухе витал горький запах надвигающейся бури. - Ла-иллаха-илла-алла. Нет Бога кроме Аллаха, Великого и Милостивого, - произнес он, глядя на восток, но, вспомнив, что судно уже вышло из вод Оттоманской Порты, повернулся в обратную сторону и перекрестился. - Dominus adjutor meus. Господь - мой помощник.
Иероэн стоял на главной палубе корабля контрабандистов, согласившихся довести их с джинном до ближайшего испанского порта. В этих водах османы постоянно воевали с испанцами и венецианцами, отчего цена на перевозку взлетала до небес. Умей Иероэн становиться огненным ветром, как джинн, они бы добрались до цели за несколько мгновений.
- Нет. Шторма не будет, - произнес Ибис, наслаждавшийся влажным бризом у самого киля.
- Уа ша'а-л-лах, - прохрипел капитан, с опаской покосившись на него. - Дай Бог! - добавил он и отошел от странных попутчиков.
- Но боя не избежать, - прошептал джинн, вглядываясь в горизонт. Через час его слова подтвердились - варварийский корабль надвигался с севера наперерез каракке. Пираты братьев Барбароссы! Безжалостные убийцы, считающие своим священным долгом разграбить и потопить всякое судно с крестом на парусах.
Для обороны на каракке имелось двадцать две пушки - больше, чем на любом торговом судне подобного типа, но экипаж корабля насчитывал всего пятьдесят человек, включая капитана.
Корабли сближались...
- Огонь из больших орудий! - вскричал капитан, и громовой раскат расколол небо. Левый борт потонул в пороховом дыму - дыхании китайского черного дракона. Ядра из огневых труб сорвали мачту вражеского корабля. Иероэн едва не упал - он не был готов к подобному. Художник никогда не участвовал в морских сражениях.
Огромные бомбарды из литой бронзы, установленные в носовых и кормовых надстройках кораблей, поливали друг друга непрерывным огненным дождем.
- Опасность! - выкрикнул кто-то, вглядываясь в подзорную трубу. - Коловращение у кормы! У них морской колдун!
Ибис пригляделся. Действительно, у борта вражеского судна стоял человек с железным сосудом. Заклинатель.
- Убейте того человека! - выкрикнул джинн, указывая на него.
Минуту спустя тело колдуна упало за борт, пробитое дробью аркебузы. Ифрит стихии океанов оказался на свободе.
Ибис повелительно взмахнул рукой и огромная волна, поднятая повелителем вод, накрыла варварийское судно. В рассеявшемся дыме люди увидели лишь пылающие обломки. Бушующее море заглушало стоны выживших...
Контрабандисты не могли поверить в то, что произошло.
- El Brucho, - со страхом прошептал капитан, глядя на Ибиса, и перекрестился.
Ветер с удвоенной силой вдохнул жизнь в паруса, и каррака вновь возобновила курс...
* * *
Люди называли Толедо сердцем мира, сравнивая его с великим Римом. Корона из зубчатых шпилей церковных колоколен и крепостных башен венчала столицу Испании. За рекой, на скале, вставали друг над другом дома, часовни и арки, над которыми господствовала величественная крепость Алькасар, за свою историю успевшая побывать дворцом и римлян, и мавров, и кастильских королей.
Через мост Алькантара, по обеим сторонам которого заметны обломки столбов древнего римского акведука, лежит путь к главным городским вратам - вратам Солнца... И люди идут по нему в залитый светом город, где ангелов больше, чем в самой столице Священной Империи...
Но утомленная диада в гротеске искажает лицо. Сны... окровавленный сумрак... обжигающее марево пламенного звездопада. Толедо. Город ночных кошмаров, где высший закон и справедливость воплощается в Супреме. Ей испанская инквизиция следует с превеликим рвением, исполняя строфу из стиха ветхозаветного 'Исхода', что гласит не оставлять в живых ворожей. И ныне, как никогда, свирепствовала жестокая реконкиста под призывом 'войны креста с полумесяцем'.
Ангелы... Они возводят величественные церкви и храмы неземной красоты, они учат любви и щедрости, они - ждут своего бога... Но люди не столь терпеливы. И не столь терпимы к инакомыслящим, отчего костры еретиков взлетают в небо на площадях, где люд толпится в ожидании ликования чужой смерти. Аутодафе в средоточии вороньего пира. Aquellare, козлиное поле танцующих в пламени ведьм, чьи стоны боли куда ужаснее рева нарисованных чудовищ. Художник хочет закрыть глаза, но знает, что никогда не сможет сделать этого...
Но джинн обязан исполнить его желание. Когда он выполнит его приказ, джинн вознаградит его...
Собор Святого Ильдефонса, более известный как Архиепископский, едва ли походил на великие соборы Франции - Шартрский, Реймсский и Амьенсский, с образца которых когда-то воздвигался. За три века строительства мастера уходили все дальше и дальше от первоначальной идеи и ныне в нем смешались обрывки классического, испанского и мавританского духа.
Этой ночью в соборе должно быть лишь одному человеку. Или не человеку... Джинн сказал, что это будет мерзкий демон, принявший благочестивый облик святого, и вручил Иероэну странный медальон с еврейским иероглифом Бет и восходящим солнцем - приказал произнести 'я - посланник' и, приблизившись на расстояние удара, сразу ударить в сердце или в голову. В человеческом обличие демоны так же смертны, как и люди...
Иероэн вошел в церковь через главный городской портал Пуэрта дель Пердон - 'Врата Прощения'. Он неплохо знал кастильский и каталонский, чтобы разобрать названия. Ему должно было очиститься и простить всех, кто когда-либо причинил ему вред, ибо Ибис сказал, что демон сразу почувствует любое враждебное чувство, любую темную мысль. Иероэну должно быть спокойным. Он знал, как сделать так, чтобы руки не дрожали - ведь он был художником, а для подобного занятия требовалась твердая рука.
'Что ж, - решил он, переступая границу портала, - как здесь говорят, si Dios querer: если Богу угодно. Пусть это будет мое tentamentum - испытание'.
По роскоши Архиепископскому собору нет равного во всей Европе. Своды грандиозного храма опирались на ряды колоннад, и лунный свет лился из семи с половиной сотен витражных окон, создающих идеальную гармонию с разноцветным мрамором и яшмой отделки.
Но у Иероэна не было времени, чтобы любоваться. Словно дипса - змея, чей яд - печаль, укусила его. Художник, не обращая внимания на чудесные гобелены, скульптуры и картины, направлялся в самое средоточие здания туда, где находился хор и главная капелла и туда, где сейчас был демон.
Резные деревянные скамьи, с трех сторон окружающие капеллу, были пусты. И витражи были мертвы в это время суток. Весь храм был облачен в мерный оранжевый свет сотен церковных свечей. Лишь одинокая фигура склонилась над алтарем...
'Что проще! Подойти и сказать: 'я - посланник', показать медальон... Но почему не желают двигаться ноги?'.
- Ты - посланник? - встав с колен и обернувшись, вопросил человек. Приятный голос, глубокий, проникающий в душу взгляд темно-синих глаз, волосы - переливающиеся мерцающим светом свечей и - Иероэн не мог этого объяснить - словно четыре крыла за спиной. Архангел. Нет, серафим.
На его левой руке поблескивал пламенем перстень с пурпурным камнем.
'Да! Скажи...' - но Иероэн молчал. Он не мог говорить неправду этому человеку.
- Нет, - внезапно помотал головой демон. Или ангел? - Ты посланник, но от другого. Ты принес мне смерть, не так ли? - Он улыбнулся. Будто знал, что Иероэн не может сделать ему ничего дурного. Или просто не боялся этого. Скорее всего, не боялся.
- Да, - ответил художник и сам крайне изумился своему ответу.
- Что же, - тяжело вздохнул человек, - стало быть, пришло время. Ты сделаешь то, что тебе должно, но прежде выслушаешь и передашь джинну следующее. Палящее солнце будет жечь его, ибо он сам отказался от пути, данного ему Его Создателем... Ибис жаждет отомстить. Он думает, что, уничтожив меня, ввергнет мир в хаос. Он не верит, но Создатель - не ушел. Он оставил мир ангелам, чтобы те в должное время передали его в руки людей. Я знаю - люди найдут искомый путь в себе... Этот мир далеко не безнадежен и люди способны творить чудеса самостоятельно...Но если уйду я... Неужели этот джинн думает, что его сила действует по неким особым законам? - Ангел улыбнулся, погладил перстень. - Вот она - божественная сила. Он знает, что людские души обретают свободу за гранью этого мира. Но какую свободу он может обрести, если сам навечно заточил себя здесь, изгнав из него Ангелов Стихий, даровавших джиннам могущество? Мы уходим... и со мною время джиннов закончится. Так ему и скажи...
Ангел распахнул крылья и они возгорелись языками белого огня... Дым возносился к небесам, чтобы покинуть этот мир.
Так уходило последнее чудо этого мира. Пустота исполнила Иероэна...
- Что же, человек, ты исполнил то, что я просил, - говорит джинн. В его голосе плещется ярость и отчаяние. Он знает, что колдун не лжет, но не может смириться с правдой. - Я же сделаю то, о чем просил у меня ты.
Джинн кладет руку на его плечо и медленно забирает себе его пламя жизни... Тело человека падает на землю.
Pacta cum daemonibus, договор с демонами, - опасная вещь. Не стоит чего-то желать, если не готов за это расплатиться. Но таково privata. Таково соглашение...
Одинокий и отверженный. Но он сам сделал себя таким. Фантом свободы и силы ускользнул из его рук, оставив на них лишь глубокий ожёг обреченности...
'Твое желание исполнилось'. Ледяной ветер ночи рвал на куски его одеяние...
* * *
Око огненного рассвета распростерло крылья над миром.
Эхо азана - призыва к молитве - разносилось над пустыней. Людям с древних веков ведомо, что каждый джинн, услышавший молитву и отказавшийся встать на истинный путь, будет вечно гореть в джаханнаме...
Предания говорят, что это время, когда добро торжествует над злом: демоны прячутся в бездне, а огнекрылые ангелы воспаряют над миром. Это предания людей, которые ждут чуда в каждом новом рассвете. Но предания джиннов говорят о другом. Рассвет - время обманчивых надежд и ложных желаний. Стоит ли просить чуда, если не уверен, что готов расплатиться за него? А потому древние предания наставляют: каждый, кто ожидает рассвета - да будет готов к пришествию ночи...