Аннотация: Альтернативный конец "20 лет спустя"--что было бы, если... посвящается истинной дружбе, благородству, любви и всем четырем. Спасибо форуму любителей Дюма и Жану (он знает кто он-;)) за идею.
Часть первая. Один за всех.
Д'Артаньян и Портос сидели н каменном полу камеры и уже минут пятнадцать занимались тем, что придумывали разнообразные способы умерщления Мазарини. Глядя на них, совершенно невозможно было сказать, что не далее как вчера один стоял перед трибуналом, а другому в скором времени предстояло проститься навеки с лучшим другом.
Д'Артаньян был готов к суду с той самой минуты, когда заявил Атосу, что они остаются с ними в Англии. Он прекрасно сознавал, на что идет, а так же прекрасно сознавал, что другого выбора у него нет. Ситуация была примерно такая же, как двадцать лет назад когда он впервые входил к кардиналу Ришелье. Стоило ему встретиться со вглядом Атоса, и раздумывать уже больше становилось не о чем-- решенье принималось само собой. К тому же, чтобы быть честным до конца с самим собой, он согласился бы умереть сто раз, если ему пообещают оставить в живых остальных.
Сегодня этого обещания не было, но по крайней мере, ни Атоса, ни Портоса не было на суде, что уже подавало кое-какие надежды. Д'Артаньян даже не задумывался о том, что Арамис остается на свободе-что он может один, даже со всей своей таинственностью и интригами? Можно было бы собрать мушкетеров и взять штурмом Бастилию. Это, вероятнее всего, развязало бы очередную гражданскую войну, а что еще более вероятно, мушкетеры не стали бы освобождать своего командира, которого обьявили изменником, предателем и дезертиром. Однако на всякий случай суд все-таки сделали закрытым. Наверняка подумали, что если мушкетеры не пойдут на штурм Бастилии, то достаточно было бы десять-пятнадцать человек для того чтобы проникнуть в здание суда.
Совсем другое дело было когда они втроем ждали его и во второй визит к кардиналу. Да, тогда им всем чертовски повезло, видимо, на сей раз чаша везения истощалась... Д'Артаньян держался на суде воистину, как король Карл, с той разницей, что в зале не было никого ктобы мог поддержать его. Он не спрашивал себя, где был в эти минуты Арамис, скорей всего он мог об этом только догадываться. Он даже не спрашивал себя, пробовал ли Атос уговорить Коменжа, чтобы его пустили на суд. Теперь он уже этого никогда не узнает. Он был просто благодарен судьбе за то, что ему дали провести последние дни в обществе Портоса, а иначе ему было бы очень тоскливо... Д'Артаньян выслушал смертный приговор со спокойствием римского стоика или опять-таки короля Карла, с которым он не переставал себя сравнивать. Атос мог бы им гордиться. Впрочем, Атос итак им гордился, но теперь он увидит, что смерть д'Артаньяна не посрамит его и остальных друзей... Нельзя было сказать, что он смирился со своей участью, однако изменить ничего нельзя было, оставалось только принять судьбу какой бы она не была. Все попытки к освобождению закончились провалом, значит, это тоже судьба. В конце концов, он был готов к этому с 18ти лет, с той минуты, когда взял из рук отца рекомендательное письмо к господину де Тревилю. В конце концов, не все ли равно когда и каким способом. Единственное, о чем он действительно сожалел-это то, что не сможет обнять Атоса и Рауля. Ну что же, тогда, судя по всему, он встретиться с ними несколько позже, только и всего...
Когда д'Артаньян сообщил Портосу о приговоре, тот был так ошарашен, что некоторое время не мог ничего сказать, затем в отчаяньи попробовал выломать дверь, однако Бастилия была Бастилией. Там прекрасно знали, с кем будут иметь дело, и даже десять Портосов вряд ли смогли бы справиться с этой дверью. Д'Артаньян это прекрасно понял, к тому же это ни к чему бы не привело-их бы просто пристрелили на первом же углу. А это уже никуда не годилось. По крайней мере так д'Артаньян был уверен, что Портоса оставят в живых, этот вариант его устраивал. Поэтому он стал уговаривать Портоса, как мать неразумное дитя, оставить в покое дверь и подумать о своем достоинстве. На это Портос согласился только из уважения к д'Артаньяну, бормоча, что еще бы немного и он бы справился с дверью, а заодно поджег бы эшафот.
После этого они с Портосом приняли безмолвное соглашение о том, что проведут последние дни как подобает мушкетерам и не станут лишний раз пытаться пробить стену или просить о пощаде. Если смерть неизбежна, то лучше встретить ее со спокойствием духа, а не со слезами на глазах. Так, вероятнее всего, сказал бы Атос.
Поэтому они забавляли друг друга как могли, изобретая развлечения подобного рода, когда в камеру вошел надзиратель и попросил Портоса последовать за ним.
--Куда это вы меня ведете?-поинтересовался Портос.
--Идите, Портос, идите, чтобы не случилось, я буду ждать вас здесь,--сказал д'Артаньян.
--A вот это лишнее,--заявил надзиратель.
--Меня что, освобождают?-спросил Портос.-Имейте в виду, я не выйду отсюда без своего друга...
--Не совсем так, сударь.
--Что же, меня переводят в другую тюрьму?
--Тоже не совсем так, однако, из моего личного расположения к вам, я разрешаю вам проститься с господином д'Артаньяном.
Ничего не понимая, друзья обнялись. Д'Артаньян увидел слезы в глазах Портоса.
--Полно, Портос, успокойтесь, ведь спокоен же я.
--Да-да, вы правы, совершенно правы... прощайте, я все же надеюсь, что нам дадут увидится перед...
--Перед моей казнью? Называйте вещи своими именами, друг мой. Ну, идите, я тоже буду на это надеяться.
Они обнялись еще раз, Портоса увели, д'Артаньян лег на солому, служившую постелью, и принялся размышлять о том, чтобы это все значило. Однако он не успел додуматься не до чего определенного, как его опять побеспокоили сообщением, что ему необходимо исповедоваться перед смертью и священник уже ждет за дверью. Не будь д'Артаньян озабочен судьбой Портоса, он в тот же момент сообразил бы, что это за священник, однако он еще препочел заявить, что у него нет никаких грехов-кем это он себя, собственно, возомнил? Уж не Атосом ли? Хотя и у того найдется грешок, если поискать, и вероятно даже не один... Миледи д'Артаньян давно уже не считал, это был перст судьбы, а не грех. Мордаунт, практически, напросился сам, так что там вобще не о чем было разговаривать. Кроме этого наверняка можно было бы отыскать кое-что еще, ведь людей без грехов не бывает... Но на всякий случай д'Артаньян послал к черту и побеспокоившего его, и священника, а так же добавил еще парочку мушкетерских ругательств, чтобы по настоящему отвести душу.
--Сын мой, я вижу, вы в дурном расположении духа...
Д'Артаньян тут же узнал этот голос. Он вскочил, однако Арамис приложил палец к губам, знаком давая понять, что надо удостовериться в том что они совершенно одни, прежде чем произнести в слух хоть одно слово.
Наконец дверь закрылась.
--Арамис! Я так и знал, что если кому-то из нас удасться пройти сквозь стены, то это будете вы!
--Увы, мой друг, к сожалению, мне не удасться вывести вас со мной, хотя видит бог, я приложил к этому все усилия.
--Что же вы сделали?
--Если я скажу, дорогой друг, вы мне не поверите.
--Попробуйте.
--Я встал на колени перед женщиной.
--О-о! С вашей стороны это действительно подвиг, доказывающий, что вы на все пойдете ради ваших друзей...
--Клянусь, д'Артаньян, в ту минуту я предпочел бы умереть сам... Но и она не смогла убедить королеву. Если ее величество заточила на кого-то зуб, никакие заслуги прошлого не устоят перед настоящим.
--Значит, смерть... что ж, я готов.
--Я восхищаюсь вашим мужеством...
--Бросьте, Арамис, я жил солдат и умру как солдат, причем тут мужество, скорей просто привычка... Впрочем, у меня есть одна просьба к вам....
--Говорите.
--Я хотел бы видеть Атоса.
--Я сам хотел бы видеть его. Я сделаю все возможное.-Он помолчал с минуту и затем добавил.-И невозможное. К сожалению, это зависит не от меня.
--Хорошо, я все же буду надеятся что в ваших силах сделать невозможное.Тогда передайте Мадлен... нет, пожалуй, ничего не надо ей передавать.
--Хорошо, как хотите.
--Тогда простимся?
--Нет, мой дорогой, время нашего прощания еще не пришло. У каждого из нас свой долг, который он должен выполнить до конца.
--Вы хотите сказать...
--Молчите. Лучше бы я умер там вместе с вами. Для меня это было бы величайшей честью.
--Но ведь я дезертир, предатель и изменник.
--Вы человек с замечательной душой и великим сердцем. Все остальное пустые слова. Позвольте же мне сказать вам наконец, как я всегда любил, люблю и буду любить вас. Простите меня за то, что я не смог вас спасти.
--Я никогда не рассчитывал на это... Мне достаточно того, что бы будете рядом со мной в последние минуты.
--Значит, встретимся на эшафоте?
--Видимо, все дороги ведут туда...
Они обнялись. Уже перед самым уходом д'Артаньян вдруг окликнул его:
--Арамис! Мне кажется, я забыл вам что-то сказать...-тот обернулся.-Я забыл вам сказать, что я вас тоже люблю...
Д'Артаньяну на секунду показалось, что он увидел слезы в глазах Арамиса, однако Арамис поспешно кивнул, махнул рукой на прощанье и скрылся за дверью...
Песня С. Никитина "Переведи меня через Майдан".
Портоса долго вели по коридору, потом по лестнице, потом опять по коридору и затем опять по лестнице. Портос успел подумать, что д'Артаньян на его месте уже сосчитал бы все ступеньки и количество шагов, просто на всякий случай, но пока он додумался до этого, его уже подвели к двери и обьявили "Входите." "Вот еще новость,--подумал Портос.-И какой в этом смысл-перевести меня в другую камеру? Наверное, боятся что я все-таки выломал бы дверь,"--не без некоторого самодовольства подумал он. Он стал осматриваться по сторонам, и так как в камере было темно, то он не сразу понял, что происходит-на него кто-то набросился и стал обнимать.
--Атос! Неужели это вы?-наконец пришел в себя Портос, не веря своим глазам.
--Я, дорогой друг. Но как вы оказались здесь?
--Понятия не имею. Меня привели и велели войти. Больше я ничего не знаю.
--А до этого?
--До этого я был вместе с д'Артаньяном... вы ведь все знаете, не так ли?
--Нет, Портос, нет, я ничего не знаю, мне никто ничего не сообщал.
--И вы не знаете, что был суд?
--Нет... вы хотите сказать, что приговор уже вынесен?
Портос кивнул. Он лихорадочно подбирал правильные слова, чтобы сообщить Атосу о веревке. Он знал, каким это будет ударом для него, ведь у них с д'Артаньяном всегда были особенные отношения. Он прекрасно видел, как Атос был уже потрясен самим фактом суда, остальное наверняка убило бы его окончательно. Может быть, это как раз и был тот случай. когда солгать во спасение не считалось бы грехом? Ведь они все равно не увидят казни, и кто знает, что еще ждет их самих. Покуда Портос раздумывал, Атос вдруг произнес неожиданно твердым голосом:
--Что вы молчите, друг мой? Говорите, я уже давно готов ко всему. Говорите, и прошу вас, не вздумайте утаивать от меня что-то.
На языке Портоса это озночало: "Не пытайтесь обмануть меня, у вас ничего не получится."
--Так что же?-повторил Атос.
--Веревка,--едва слышно выговорил Портос, в очередной раз поражаясь тому, как мерзко звучит это слово.
--Бедный мой мальчик.. им мало его казнить, они должны еще подвергнуть его позору... а я даже не смогу обнять его и сказать, как я его люблю..
--Уверяю вас, Атос, он это прекрасно знает.
--Иногда просто знать мало, Портос, иногда это нужно слышать... боже мой, какая ужасная смерть! Карлу и то отрубили голову!
--Вы думаете, для него это имеет сейчас значение?
--Веревка, Портос, веревка! Ведь он дворянин и офицер! Пусть они решили, что он виноват, но неужели нельзя хотя бы честь оставить после смерти?
--Атос, вы не перестаете меня удивлять! Какая вам разница, в самом деле, что будет после того, как вас не станет? Уверяю вас, д'Артаньян об этом вобще не думает, он наверняка тоже огорчен тем, что не сможет обнять вас. Прошу вас, не будем об этом, мы все равно ничего не можем изменить, а у меня итак разрывается сердце. Я ведь должен был держать себя в руках все это время, а мне нелегко было это сделать. Мне все время хотелось что-нибудь выломать или разорвать, но д'Артаньян мне не позволил.
--Как это на него похоже,--согласился Атос.
Друзья уселись на полу около стенки.
--Что же нам делать теперь?-спросил Портос.
--Ждать, когда все это свершится... Больше мы все равно ничего не сможем...
Через два дня их отпустили. По лицу коменданта Атос понял, что все кончено. Он хотел было расспросить Безмо о подробностях, но тот сказал, что не имеет права обсуждать последние события.
Они отправились на квартиру Атоса. Арамис должен был прийти туда. И хотя они оба не спали две последние ночи, потому что спать было просто невозможно, они и сейчас не стали ложиться, а сели друг против друга в ожидании Арамиса.
Тот не заставил ждать себя долго. Едва взглянув на его мертвенно бледное лицо и круги под глазами, Атос тотчас же увидел, что он пережил за последние дни. И хотя ему хотелось узнать, как все случилось, он понял, что Арамиса сейчас нельзя ни о чем расспрашивать.
--Здравствуйте, дорогие мои друзья,--сказал он наконец.-Я счастлив вас видеть живыми и здоровыми.
--А сами вы как?-спросил его Атос.
--Атос, вы помните, что я сказал после казни Карла Первого?
--Да, мой друг. Вы сказали, не дай мне бог снова пережить это.
--Сегодня утром я это пережил снова. Только это было в сто раз страшней, потому что Карл все-таки был чужой нам, а...-он не смог договорить, он закрыл лицо руками и заплакал. Атос подошел к нему, обнял как когда-то д'Артаньяна после смерти Констанции, хотел сказать слова утешения, но понял, что таких слов больше нет. Портос покачал головой, он никогда в жизни не видел слез в глазах Арамиса. Иногда ему казалось, что их у него вобще нет.
Портос поднес Арамису воду.
--Выпейте,--сказал он.-Выпейте, Арамис, и успокойтесь. Мы должны быть достойны его памяти.
--Как вы хорошо это сказали, Портос,--заметил Арамис. Он выпил всю воду и вернул Портосу стакан.-Благодарю вас. Прошу вас, мои дорогие, дайте мне слово что никто не узнает об этой минуте слабости.
--Будьте покойны,--ответил Атос. И подумал: "Как быстро. Впрочем, таким людям видимо и минуты достаточно."
--Это было ужасно,--Арамис уже совершенно успокоился и говорил ровным и спокойным как всегда голосом.-Его провели перед строем, хотели сломать шпагу, но он не дал к ней прикоснуться, сломал ее сам и положил на землю. Затем скрестил руки на груди и стал ждать, когда его поведут на эшафот.
--Браво,--прошептал Атос.-Я сам поступил бы так же. Браво, мой мальчик...
--Послушайте, Атос, сделайте мне одно одолжение,--сказал Арамис.-Перестаньте называть его "мой мальчик" хотя бы при мне. Он жил, как настоящий мужчина и умер так же, дай нам бог всем суметь встретить смерть с таким же мужеством и достоинством... Прошу вас, Атос...
--Хорошо, мой друг, вы совершенно правы. Это старая привычка. Не сердитесь.
--Конечно, старая привычка... между прочим, не пора ли нам позаботиться о другом вашем мальчике?
--Да, вы правы. Он должен заехать домой по возвращении, я буду ждать его там. Если вы хотите присоедениться ко мне, друзья мои...
--Как?-не дал ему докончить Портос.-Вы собираетесь уехать прямо сейчас?
--Да, и у меня есть большое желание не возвращаться в Париж до конца своих дней.
Портос опять покачал головой.
--Но это еще на закончилось,--сказал он.
--Вы правы, Портос.-Арамис встал, вложил в ножны шпагу и проверил пистолеты.-Ждите меня здесь, друзья, я скоро вернусь.
--Куда вы собрались?-спросил Атос.
--К его высокопреосвященству Мазарини.
--Вы с ума сошли! Послушайте, Арамис, кому вы все еще что-то пытаетесь доказать-нам, себе или д'Артаньяну? Зачем вы себя мучаете, вы были с ним до самого конца, и если бы вы знали, как я вам благодарен за то, что вы сделали... вы исполнили свой долг...
--Да, но вы, дорогие друзья, не исполнили свой.
--Хорошо. Это наш долг ему, но что мы будем делать, если вас арестуют?
--Атос, как же вы меня плохо знаете, если думаете, что после всего случившегося я позволю себя арестовать!
--Нет, я вас не отпущу. Я сам пойду к королеве.
--Не надо, Атос, вы уже ходили к королеве. Если вы надеетесь меня переубедить, у вас ничего не выйдет.
--Оставьте его, Атос,--добавил Портос.-Арамис вернется, я это знаю точно.
--Хорошо, друзья,--сдался Атос.-Мы вас будем ждать, Арамис, только помните, что в наши планы не входит хоронить двоих.
--Не беспокойтесь, граф,--улыбнулся Арамис.-В мои планы не входит сегодня умереть...
Мазарини нервно расхаживал взад и вперед по кабинету. Предстоял пренеприятнейший разговор с ее величеством. Обещая Арамису уговорить королеву вернуть им тело погибшего друга, Мазарини прекрасно знал, что навлечет на себя гнев уже доведенной до бешенства Анны Австрийской. Кардинал в который раз почувствовал себя тенью великого Ришелье, даже не тенью, а чем-то еще меньшим, для чего уже не находилось даже слова. Он не понимал, для чего Анна вобще все это затеяла, тайный суд, ломание шпаги, да еще последняя капля-веревка для офицера... в глубине души Мазарини даже проклинал ее за излишнюю жестокость. Неужели нельзя было как-нибудь по другому приструнить взбунтовавшийся народ. Чего она добилась этой устрашающей казнью? Показала свою австрийскую и испанскую кровь? Причем испанскую больше, чем австрийскую... Лишила себя верного человека, который уже не один раз проливал кровь за нее. Думает, что так показывает свою пресловутую власть, загнала в угол фрондеров и дворянство. Уверена, что дворяне трясутся от страха. Как вы ошибаетесь, ваше величество. Видели бы вы взгляд того человека, который пришел просить тело своего друга. Чего ему стоило признать свои ошибки. Я бы мог его арестовать едва он вошел. Но у него просто не поднялась рука. Великий Ришелье наверняка не задумался бы даже не на секунду. Скорей всего он сразу убрал бы всех четверых, и совесть бы его не мучала. А тут Анна вспомнила, что она все-таки женщина и не гоже казнить четверых мужчин. Все-таки когда-то давно они ей помогли. Спасли, можно сказать. Но это было так давно, что пожалуй вспоминать об этом не стоит. К чему ворошить прошлое. Одного достаточно. Но так, чтоб другим не повадно было. Да и пора уже признаться самому себе в том, что с самого начала д'Артаньян и его компания были ему просто по человечески симпатичны. В этом признавался, кажется, и сам Ришелье. Но при случае не замедлил бы от них избавиться. Да, скорей всего так и обстояло бы дело... До чего же мерзко у него было на душе после вчерашнего. Ну заключили бы навеки в Бастилию. Одно из двух-либо покончил бы с собой, либо, что более вероятно, друзья устроили бы побег, причем, зная их, скорей всего побег бы удался. Жил бы потом где-нибудь в Испании и все закончилось бы тихо и мирно. А самое главное, его, Мазарини, совесть была бы чиста. Покуда он так размышлял о своей совести, появилась Анна.
--Джулио, потрудитесь изложить ваши мысли поскорей. У нас много неотложных дел сегодня.
--Да, ваше величество, я прекрасно все понимаю, я буду краток...
--Вы меня уже задерживаете.
--Ваше величество, я осмелюсь передать вам просьбу одного небезывестного вам человека. Точнее, это просьба троих людей.
--Как? Эти люди смеют еще о чем-то просить нас? После того, как их простили?
--Ваше величество, они не просят, они умоляют.
--Что же им еще надо?
--Они хотят сами похоронить своего друга.
--Нет, Джулио, этот человек изменил присяге, поэтому я прикажу похоронить его соответствующим образом.
--Послушайте, Анна, зачем вам это надо? Вы хотели показать свою власть? Вы этого добились. С ними не мог справиться сам Ришелье, а вы казнили одного из них. Поздравляю вас. Что вам еще нужно-чтобы они встали на колени? Они уже на коленях. Поймите, вы лишаете нас преданных слуг, а преданные люди в наше время редки. А эти люди таковы, что они смогут простить и забыть сделанное вами, если вы их когда-нибудь позовете...
--Нет, Джулио, нет. Я хочу раз и навсегда показать этому народу, что я здесь королева.
--Показывайте, Анна, показывайте! Только оставьте в покое лучших из этого народа! Поверьте, они вам еще пригодятся-к чему такая жестокость? Даже я не мог без содрогания смотреть, как вешали этого человека!
--Это потому, Джулио, что вы не мужчина...
--Это вы не женщина!
--Вон!-закричала Анна совершенно истерическим голосом, указывая на дверь.-Вон, а не то я вас самого прикажу повесить!
--Вы ,конечно, могли бы пойти и на это, но тогда все эти Бофоры, Конде и Лонгвили растащат по кусочку наследство вашего сына, так что, без меня вы не примите ни одного решения... включая и этого, потому что, собственно, я его за вас уже принял... Кроме того, вы не поднимите руку на человека церкви....
--Что вы говорите, Джулио? И вы хотите сказать, что если я это позволю, эти люди не будут держать на меня зла?
--Они итак не держат на вас зла, ваше величество.
--Вот как... ну хорошо, хорошо, пускай делают что хотят...
--А я?
--Вы? А вам самим что еще от нас надо?
--Ваше расположение, ваше величество, хотя бы сегодня вечером...
--Вы нахал, Джулио... ну хорошо, бог с вами, вы меня развлечете рассказом о том, как это все закончится...
"Болеро" Равеля.
Атос открыл глаза и увидел синее бездонное небо. Странно, вдруг подумал он, почему это люди, собственно говоря, называют небо "синим." Оно ведь никогда не бывает синим. Оно может быть серым, голубым или золотистым, когда ты очень счастлив. Но чаще всего оно все же серое... Когда он был по настоящему счастлив в своей жизни? Не так уж и много, если разобраться. И если разобраться окончательно, каждый раз судьба распоряжалась так, что он лишался этого счастья...
Его душа уже, наверное, в небе, думал Атос. Наверное, они уже вместе. Вместе с той любовью, которую он встретил в 20 лет и после этого уже никогда больше не любил так. Бедные, несчастные дети. Ей выпало умереть от руки убийцы, ему от руки палача.
Неожиданно события двадцатилетней давности встали пронеслись перед его взором. Но тогда они были вчетвером и они были молоды. Им казалось, что на пути нет и не будет никаких непреодолимых преград. Более того, им и сейчас это казалось до недавнего времени. Но судьба оказалась сильней...
Не может быть, что сейчас они его похоронят.Сами. Своими руками. Его, самого молодого из них, самого жизнерадостного и самого отчаянного. Это не укладывалось в сознании. И тем не менее это было так.
--Атос,--услышал он голос Портоса.-Атос, что с вами, вам плохо?
--Нет,--ответил Атос.-Нет, друг мой, с чего вы это взяли? Я просто не спал несколько ночей, вы же знаете.
--Хорошо. Тогда пойдемте.
--Уже?-спросил Атос, поднимаясь с земли. Он, конечно, обманывал, говоря, что ему не было плохо. Уж если все в мире рушится, такая маленькая ложь вобще не будет иметь никакого значения. А показывать свою слабость очень уж не хотелось, особенно после того, как повел себя Арамис. Но слава богу, Портос не видел, как он потерял сознание, когда они ушли, сказав, что ему этого видеть не надо.
Вобще-то Портос отказывался и от помощи Арамиса, уверяя, что прекрасно справится сам, да и кто бы сомневался. Но Арамис заявил, что на свете уже не осталось ничего, что могло бы еще больше ужаснуть его после вчерашнего, и ему не хотелось оставлять Портоса наедине с этим кошмаром.
Его лицо было удивительно спокойным. Конечно, скорей всего, это просто Атосу казалось, или он хотел так думать. Интересно, о чем он думал в последние секунды? Атосу в самой глубине души вдруг почти до боли захотелось, чтобы он подумал о нем. Хотя бы на мгновение.
Атос, конечно, мог только предположить, что единственный человек, о ком он думал, был Арамис. Нет, все-таки, он счастливчик, как ни крути. Кто еще в этом мире мог бы похвастаться наличием друга, который пойдет с тобой на самый эшафот и будет с тобой до самого конца? Что последний голос, который он услышит на этой земле, будет голос Арамиса?
--Умрите с миром, сын мой, я отпускаю вам все ваши грехи,--сказал Арамис. Он не верил в то, что произносил эти слова, все происходящее казалось кошмарным сном. Он не мог понять, как в эти мгновения не остановилось время, не разверзлась земля, а главное, как он не сошел с ума или хотя бы не потерял сознания.
--Простите меня, д'Артаньян, меня и нас, за то, что мы остаемся жить,--едва слышно произнес он.
Д'Артаньян его услышал, но пропустил эту фразу мимо ушей. Он думал о своем.
--Арамис,--сказал он вдруг.-А я ведь вас очень обидел. Это вы меня простите.
Арамис от удивления забыл все слова, которые он приготовил. Это же надо, о чем он думал сейчас. Впрочем, им достаточно было просто посмотреть друг другу в глаза, чтобы сказать все, о чем они сейчас чувствовали. Так, пожалуй, было даже лучше.
--Обнимите от меня наших друзей,--успел сказать он.
С эшафота ему все-таки помогли спуститься. Какой-то офицер, которого он никогда прежде не встречал, наверное, какой-нибудь его приятель. Он назвал свое имя, но Арамис его так и не запомнил.
Уже почти выйдя с площади, офицер вдруг сказал:
--Господин д'Эрбле, я тоже хотел сломать шпагу. Но у меня не хватило храбрости. Я трус, жалкий, ничтожный трус...
Арамис ответил что-то дежурно-утешительно-духовно-поддерживающие. Поблагодарил за помощь. Кажется, офицер успокоился. Спросил, не нужно ли ему что-нибудь. Какой, в самом деле, банальный вопрос. Разве кто-то в состоянии дать то, что ему сейчас нужно?
Так что выходило, что д'Артаньян все-таки подумал об Атосе, может быть, не совсем так, как тому хотелось бы, но все-таки подумал. А Портос итак считал себя самым счастливым из них, поскольку судьба распорядилась так, что они провели вместе последние дни.
Атос наклонился и поцеловал его в лоб.
--Прости меня, мой мальчик,--тихо сказал он. Арамис хотел было опять высказаться по поводу "моего мальчика", но тут встретился со взглядом Атоса и понял, что он просто ничего не услышит.-Прости меня, это я во всем виноват.
--Бросьте, Атос,--махнул рукой Арамис.-Причем тут вы? Рок, судьба, случай. Людям в нашем возрасте свойственно уже самим принимать решения, так что выбросьте это из головы. Если думать об этом так, то и с ума сойти недолго.
--Я согласен с Арамисом,--тут же подхватил Портос.
--А вы, Портос, хотите что-нибудь ему сказать?-спросил Арамис.
--Нет, я уже все сказал, что хотел. Давайте побыстрее закончим.
Через час они расстались. Атос и Портос уехали к себе, Арамис остался в Париже-у него были кое-какие дела, которые нужно было уладить. Арамис предлагал Портосу провести с ним это время, но тот уж очень хотел домой. Атосу нечего было даже предлагать этого-он дал клятву что до конца жизни не выедет из Блуа, даже если в Париже будет революция. С другой стороны Арамис был даже доволен-одиночество ему сейчас пожалуй было нужней всего.
Удивительно, но он продолжал жить. В первые дни ему казалось, что даже самоубийство было бы слишком простым выходом из положения-даже если он и попадет в ад, это уже не будет страшней того, что он пережил... Однако шли дни за днями, и он понимал, что проживет еще долго, и даже сможет забыть этот кошмар, если только не оставлять в днях свободного времени, чтобы думать...
Впрочем, дел было предостаточно. В Париже стояла зловещая тишина. Такое затишье обычно бывает перед бурей. Оказалось, офицер, который побоялся сломать шпагу, был не один. Многие так думали во время казни их командира, но никому не хотелось на виселицу, поэтому до дела не дошло, однако думать никто не запрещал. Офицеры теперь собирали единомышленников, которых возмутил до глубины души поступок королевы, и таких оказалось не мало. "Мужчины мстят за своих возлюбленных,--вдруг вспомнил Арамис слова Атоса.-Солдаты мстят за своего товарища. Кажется, не все еще потерянно в наше время." Оставалось теперь только ждать, когда гроза разразится.
Однажды, когда ему стало совсем нечем дышать, он понял, что должен вернуться туда. Он остановился, увидя рядом с могилой человека лет 50ти, показавшегося ему знакомым. Он не ошибся-человек первый поздоровался с ним.
--Какими судьбами, дорогой граф?
--Я только сейчас вернулся в Париж и услышал, что это все-таки случилось. Как жаль, что меня не было здесь, я мог бы повлиять на ее величество.
--Да что вы могли бы, Рошфор? Никто ничего не смог, даже сам итальянец. Хоть я и меньше всего на него рассчитывал в этом, однако признаю, в нем пожалуй больше человечности, чем было в великом кардинале.
--Именно об этом я и говорю, господин д'Эрбле, именно об этом... я мог бы кое-что напомнить ее величеству... Может быть, именно человечность итальянца и помешала... Кстати, назревает новая Фронда. Не хотите ли присоеденится?
--Благодарю вас, я сам собирался предложить свои услуги... однако, сюда идут, что за день паломничества...
--Да, какая-то дама...
--Мне кажется, я знаю эту даму,--сказал Арамис.
--Здравствуйте, господа,--сказала красивая женщина в черном траурном платье.-Я вам не помешаю?
--Нисколько, дочь моя,--ответил Арамис.-Мы уже собирались уйти.
--Останьтесь, прошу вас, господа. Признаться, мне было немного страшно идти сюда самой, но раз уж вы здесь, задержитесь еще на несколько минут.
--Я не могу отказать такой хорошенькой женщине,--сказал Арамис. Он взял Рошфора под руку и отвел в сторону, не желая мешать ей.
--Скажите мне наконец, кто эта красавица?-спросил Рошфор.
--Да вы только на нее посмотрите, любезный граф. В красоте она не уступит любой герцогине, а если им было вместе хорошо-какая собственно разница? Да и к тому же, перед смертью все равны. Я это, признаться, понял совсем недавно.
--Возможно, вы и правы. Однако мне было бы трудно представить вас с трактирщицей.
--Да почему же нет, если она прехорошенькая,--заметил Арамис. Рошфор не смог не улыбнуться: Арамис напомнил ему 23трехлетнего мушкетера, по которому вздыхало половина парижских красавиц, а так же восемнадцатиленего мальчишку, которого он мог сам убить столько раз, и который в конце концов умер такой ужасной смертью...
Мадлен закончила молиться и поднялась с земли. Арамис поспешил помочь ей.
--Господин д'Эрбле, могу я попросить вас об одолжении?
--Все, что угодно, дочь моя.
--Но вы еще не знаете, о чем я хочу вас просить.
--Говорите...
--Господин д'Эрбле, ведь мы жили в грехе...
--Вы его любили?
--Всем сердцем. Я и сейчас люблю его.
--Вот видите, а он любил вас. Перед лицом неба вы были мужем и женой.
--Может быть, но не перед лицом церкви...
--Хорошо, дочь моя, если вас это так беспокоит, отпускаю вам этот грех. А вам, Рошфор, не надо ли отпустить никаких грехов? Я сегодня в ударе, поэтому говорите смело.
--Ах, господин д'Эрбле, ведь я служил великому кардиналу. У меня уже отпущенны все грехи, и прошлые, и будущие.
--Как вам будет угодно. Пойдемте, Мадлен, я вас провожу, нам все равно в одну сторону... вы не составите нам компанию, Рошфор?
--Нет, благодарю вас... я останусь еще немного помолиться, у меня есть, что сказать ему. Прощайте, Мадлен.
--Прощайте, господин граф.
Арамис взял Мадлен под руку, Рошфор остался стоять у могилы, скрестив руки на груди. Он думал о том, что до новой Фронды остались считанные дни, и кто знает, какая судьба ждет его самого. И вдруг какое-то воспоминание событий двадцатилетней давности заставило его вздрогнуть.
--Господин д'Эрбле,--окликнул он Арамиса. Тот обернулся.-Вы знаете, я вдруг вспомнил, что у меня есть один грех, о котором я не мог сказать его высокопреосвященству...
--Отпускаю, Рошфор, отпускаю,--почти весело сказал Арамис, не сводя глаз с красавицы Мадлен.
--Ведь я украл у него то письмо,--медленно проговорил Рошфор.
--Ведь вы были на службе, не так ли?-ответил Арамис, немного подумав.-А сейчас вы организовываете восстание, и сами будете в первых рядах. Отпускаю вам этот грех.
--Благодарю вас, мне действительно стало легче. Значит, встретимся в бою?
--Непременно. Но новой Фронде нужен новый девиз.
--Вы сами его прекрасно знаете.
Теперь Арамис не смог скрыть улыбки: было понятно, что новая Фронда поднимется с единственным надлежавшим девизом, и девиз этот мог быть только один: "Все за одного."
часть вторая, фронда. Все за одного.
"...Мне звезда упала на ладошку-
Я спросил ее-откуда ты?..."
Арамиса разбудили солнечные лучи, настойчиво пробивавшиеся сквозь занавески. Чувствовал он себя неважно-примерно как нашаливший мальчишка, который без спроса взял поиграть игрушку лучшего друга. Однако друга больше не было, а Мадлен не особенно сопротивлялась. Точнее сказать, она не сопротивлялась вовсе. А еще точнее, он сам немного поломался для приличия и очистки совести. Но тут Мадлен сказала своим обворожительным голоском, что ей будет очень грустно, если он сейчас уйдет... какая опасная фраза, особенно, когда ее произносят такие очаровательные губки, словно спелые вишни... к черту всех герцогинь, ни одна из них, какими бы не были отношения, никогда о таком не просила... как тут устоять, скажите на милость? Теперь, надо сказать, он отлично понял д'Артаньяна, впрочем, он всегда отлично понимал его, когда дело касалось женщины, кем бы эта женщина не была, и окончательно перестал понимать ворчание Атоса по этому поводу... тогда, в Англии, в какой-то вечер дружеских откровений д'Артаньян рассказал им про Мадлен, сказал, что если это даже не любовь, то во всяком случае ему хорошо, спокойно и удобно, что и требовалось на данном жизненном этапе. На лице Атоса в тот момент так ясно отразилось все, что он подумал по этому поводу, что дальнейшие слова были бы лишними. Арамис даже незаметно толкнул его, чтоб не сказал чего-нибудь лишнего-д'Артаньян итак переживал из-за того, как все началось...
Удивительно, его больше нет, а мир совершенно не изменился. Так же светило солнце, сменялись дни днями, да и они сами продолжали жить своей жизнью... разве он получил хоть одно письмо от Атоса с того страшного дня? Портос писать не любил, поэтому от него нечего было ждать. Надо написать Портосу. Да, сегодня же вечером, отложить все и написать... Атосу тоже... нет, одного письма за вечер пожалуй будет достаточно... надо ведь еще подумать, о чем писать-не писать же Атосу о Мадлен... потому что, кажется, он уже вышел из того возраста, когда можно выслушивать нравоучения даже от Атоса, как бы безмерно он его не уважал... А вот Портосу можно было сказать все, что угодно, не раздумывая над каждой запятой...
Вообще, если разобраться, именно д'Артаньяна он по настоящему любил. Атоса он уважал, Портосом восхищался-скорее его физическими качествами... в последнее время впрочем, он для себя открыл, что Портос отличный друг... но д'Артаньяна он просто любил, и чем больше они подшучивали друг над другом, тем лучше они это знали. Господи, спасибо тебе за то, что у меня была возможность сказать ему это...
В этот момент открылась дверь и показалось очаровательное личико Мадлен.
--Господин д'Эрбле, вас там спрашивают...
--Кому не спится в такую рань?
--Граф Рошфор, сударь... сказал, что должен с вами поговорить по важному делу...
--Хорошо, дочь моя, скажи ему, что я сейчас приду.
Мадлен кивнула и скрылась за дверью, улыбаясь этому неизменному "дочь моя".
Рошфор ждал внизу. Мадлен упорно предлагала попробовать печеных яблок с корицей, Рошфор упорно отказывался-он не любил сладкого и вообще, уже позавтракал. Однако Мадлен была упряма, кроме того, ей необходимо было знать, понравится ли посетителям новое блюдо. Так как Рошфор попался под руку, то он вполне подходил для проверки. К счастью для Рошфора, она увидела что им нужно поговорить наедине и тут же удалилась.
--Доброе утро, граф, что вас привело сюда в столь ранний час?-спросил Арамис, улыбаясь и протягивая ему руку.
--У вас такой вид, дорогой мой, как будто вы наелись топленых сливок,--в свою очередь улыбнулся Рошфор.
--Ошибаетесь, Рошфор. Я терпеть не могу сливок, особенно топленых. Но прошу вас, перейдем к делу.
--Вы правы, я пришел поговорить о делах...
--Слушаю.
--Я пришел сказать вам, что офицеры готовы.
--Отлично. Когда?
--Двадцать четвертого августа.
--Замечательно! Лучшей даты нельзя было выдумать!
--За это скажите спасибо Коменжу, это была его мысль.
--Да, это на него похоже... но что должен делать я?
--Ничего, друг мой, но офицеры просили вас благословить их.
--Я? Причем тут я?
--Не скромничайте, д'Эрбле, все прекрасно видели вас во время казни... К тому же эти люди, возможно, пойдут на смерть ради вашего друга.
-Нашего друга, Рошфор, нашего, он такой же был друг вам как и мне... хорошо. Раз вы меня об этом просите, согласен, хотя, признаюсь, я предпочел бы быть в первых рядах.