Никто не верит мне, когда я рассказываю эту правдивую историю. Да я и сам бы никогда не поверил, если бы кто-то подобное рассказал мне. Ведь не верю же я ни в снежного человека, ни в летающие тарелки, ни в визиты инопланетян. Даже в этот дурацкий Бермудский треугольник не верю. Просто людям хочется чего-нибудь остренького, вот и выдумывают всякую небылицу.
И все-таки я не могу удержаться и не рассказать о той необыкновенной встрече, которая произошла у меня прошлой осенью. Как всегда я это делаю в последние теплые деньки то ли уже уходящего лета, то ли уже наступающей осени, я надел резиновые сапоги, взял средних размеров плетеную корзинку и поехал под Звенигород в лес собирать грибы. Что может быть лучше "второй охоты"? Идешь по лесу, тишина, только потрескивают ветки под ногами да изредка какая-нибудь пичужка выдаст свою нехитрую трель. Солнце светит сквозь лапы елей и уже редеющие ветви берез да осин. Благодать!
Места я знаю, где народ не шастает, как на вокзале. Можно погрузиться в себя, подумать, помечтать, а то и вовсе ни о чем не размышлять, а просто вдыхать пряный осенний воздух. Так я и шел себе, оглядывая опытным взглядом подозрительно приподнятые жухлые листья, иногда вороша суковатой палкой - нет ли там гриба. И вдруг - о чудо! Явился мне красоты небывалой "ведьмин круг" лисичек-сестричек: все ровненькие, гладенькие, как на подбор! Вот ведь повезло! Насобирал я чуть ли не целую корзину, а тут аж сердце ёкнуло - в сторонке поваленное дерево, усыпанное упругими шляпками опят! Я бросился к нему, будто кто-то мог меня опередить, и начал аккуратно срезать ножку за ножкой...
Вдруг я услышал какой-то приглушенный вздох. Огляделся - вроде никого нет. А чувство такое, что кто-то совсем рядом. И тут я замечаю, что по ту сторону дерева, привалившись к нему спиной, сидит маленький старичок, скорее даже гномик...
"Здравствуйте, мил человек!" - сказал я.
"Бывай здоров, юноша." - ответил он мне.
"Притомились малость?.."
"Да нет, я привыкший... Просто и конь, хоть о четырех ногах, а спотыкается... Не заметил я корягу, да так и шлепнулся!"
Он поднялся, и тут я заметил, что старичок какой-то странный: ног у него четыре - и правда, как у лошади - и они к тому же еще и с копытами.
"Да-да, не удивляйся юноша: я - кентавр."
И тут он поведал мне свою историю, которая меня немало удивила.
"Я последний сын из славного племени кентавров, порожденных титаном Кроносом. Давным-давно, когда Кронос сверг своего отца Урана и стал править миром, он родил целое стадо кентавров - 16 мальчиков и 16 девочек. Ему очень понравились те милые создания, которых он создал, поэтому он подарил им бессмертие. Но чтобы кентавры не расплодились безмерно, как это произошло впоследствии с людьми, и не начали бы вести бессмысленной жизни, полной ненависти и жадности, он сделал так, что у каждой пары кентавров мог появиться только один ребенок, причем в каждом поколении опять было поровну мальчиков-кентавриков и девочек-кентаврих. Первые шестнадцать пар кентавров родили восемь мальчиков и восемь девочек. Те родили четырех мальчиков и четырех девочек, у которых родились два мальчика и две девочки. Это уже, как ты, наверное, догадался, мои две бабушки и два дедушки. У них родились мальчик - мой будущий папа, и девочка - моя будущая мама. А потом родился я... Я последний кентавр, появившийся в это мире... У меня не будет детей, поскольку у меня нет жены..."
"Значит, что же получается? Всего кентавров тридцать два плюс шестнадцать плюс восемь плюс четыре, плюс два и плюс вы - последний кентавр?"
"Да, правильно: нас всего 63 бессмертных кентавра."
"А где же сейчас остальные кентавры?"
"Они все тут" - сказал последний кентавр и постучал себя по груди.
Я понял, что все его предки в его сердце, совсем как у нас, у людей. Но тут он одной рукой раздвинул какую-то складку на груди, а другой достал оттуда, как из кенгуриной сумки, двух маленьких будто бы игрушечных кентавриков, которые умещались у него на ладони.
"Это мои папа и мама" - сказал мне кентавр. Эти два маленьких кентаврика, выглядели намного старше своего сына.
"А почему они такие маленькие?"
"Вы, люди, когда достигаете зрелого возраста перестаете расти. Единственное, что у вас съеживается - это мозги. У некоторых, которые больны, например, болезнью Альцгеймера, как стали теперь называть по-иностранному обычный старческий маразм, способность хоть как-то думать пропадает вовсе, а в своем большинстве старики просто немного глупеют, становится забывчивыми. А у нас, кентавров, когда мы достигаем зрелого возраста, начинает уменьшаться тело, а мозги остаются такими же светлыми, как и всегда. Ведь для того, чтобы жить вечно, нужны вечные мозги! Вот мои родители сейчас умещаются каждый на ладони, а всего триста лет назад он были ростом мне до колена и мы просто ходили небольшим стадом-семьей втроем."
"Ну а где же остальные шестьдесят кентавров?"
"А ты еще не догадался? Мои дедушки с бабушками сидят в кенгуриных кармашках у моего папы и у моей мамы... И так далее..."
Действительно, отец и мать последнего кентавра достали из своих кармашков малюсеньких кентавриков, каждый размером с божью коровку.
"С дедушками и бабушками я еще могу разговаривать, а вот прадедушки и прабабушки такие малюсенькие, что я их практически даже не могу разглядеть. Но они зато могут общаться со своими родителями..."
"Что же, это получается, прямо как у людей: каждый практически общается в начале жизни со своими родителями и с дедушками и бабушками, а в конце - со своими родителями и детьми с внуками! Какой же смысл в таком бессмертии?"
"А кто сказал, что в бессмертии есть вообще какой-то смысл? А ты задумывался над тем, как вы, люди, представляете себе бессмертие? Бессмертие души? А как эти ваши души узнавать друг друга будут без телесных-то оболочек? А если снабдит ваши души господь-бог какими-нибудь невесомыми оболочками, то какую оболочку он даст - молодую, средних лет или старческую? И впрямь, представь на минуточку, что ваше человеческое представление о бессмертии души верно. Что будет? На том свете встретятся старенькие дети, которых долго носила земля-матушка со своими родителями, которые померли, когда были еще молодыми... Они и детей-то своих не узнают и не признают. А младенцы, умершие в детстве, так и останутся младенцами-душами - ведь на том свете никто не старится, никто не взрослеет. А кто их будет нянчить, эти недоношенные души?
Так что согласись, если этот "тот свет" с бессмертными душами и существует, то это должен быть сущий сумасшедший дом!"
Старичок-кентавр вдруг засуетился, засунул в кенгуриную сумку своих родителей и сказал: "Ну, мне пора. Зажился я тут в вашей России. Интересно, да уж очень безалаберно и жестоко вы живете. Хотя сейчас нигде хорошего не увидишь: там убивают, там с голода мрут, там грабят друг друга. Хоть и люди вы, а, правда, не по-людски живете... Куда мне податься, пока еще ростом я не слишком мал?"
Промолчал я, не зная, что и посоветовать.
"Прощай, кентавр!"
"И ты прости..."
Что-то щемящее тронуло мою душу в его "прости"... Ах, да это же Андрей Платонов! Впервые прочитав это "прощай-прости" в его "Котловане", я был поражен какой-то неизбывной русскостью, тонкостью этого прощания... Ай, да кентавр: и пробыл-то в России всего-ничего, каких-то века два, а прилип душой к России, к русскому!
Зацокали копыта, плавно колебался в такт с иноходью кентаврий хвост. Так и ушел он, растворился в лесу, не обернувшись, не кивнув напоследок головой...