Ушаков Игорь Алексеевич : другие произведения.

Евангелие от Егория

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кто такой Егорий? Да просто в детстве меня моя Бабушка называла "Егорушкой". Я - атеист, но Библию знаю хорошо (а в детстве меня Бабушка даже тайком кретсила "на всякий случай"). Кто читал Новый Завет, помнит, что в жизнеописании Иисуса почти 20-летний провал. Кроме того, я попытался дать новую версию Иуды.

  
  
  
  
  
  

Игорь Уша­ков

  
  

ЕВАН­ГЕ­ЛИЕ

ОТ

ЕГО­РИЯ

  
  
  
   СО­ДЕР­ЖА­НИЕ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Предисловие

  
   Бе­рем Биб­лию. От­кры­ва­ем Но­вый За­вет. Ви­дим: "От Мат­фея Свя­тое Бла­го­ве­ст­во­ва­ние". На­чи­на­ем чи­тать Гла­ву Пер­вую:
   Ро­до­сло­вие Ии­су­са Хри­ста, Сы­на Да­ви­до­ва, Сы­на Ав­раа­мо­ва.Ав­ра­ам ро­дил Исаа­ка; Иса­ак ро­дил Иа­ко­ва; Иа­ков ро­дил Иу­ду и брать­ев его; Иу­да ро­дил Фа­ре­са и За­ру от Фа­ма­ри; Фа­рес ро­дил Ес­ро­ма; Ес­ром ро­дил Ара­ма; Арам ро­дил Ами­на­да­ва; Ами­на­дав ро­дил На­ас­со­на; На­ас­сон ро­дил Сал­мо­на; Сал­мон ро­дил Во­оза от Ра­ха­вы; Во­оз ро­дил Ови­да от Ру­фи; Овид ро­дил Иес­сея; Иес­сей ро­дил Да­ви­да ца­ря; Да­вид царь ро­дил Со­ло­мо­на от быв­шей за Ури­ею; Со­ло­мон ро­дил Ро­воа­ма; Ро­во­ам ро­дил Авию; Авия ро­дил Асу; Аса ро­дил Ио­са­фа­та; Ио­са­фат ро­дил Ио­ра­ма; Ио­рам ро­дил Озию; Озия ро­дил Ио­а­фа­ма; Ио­а­фам ро­дил Аха­за; Ахаз ро­дил Езе­кию; Езе­кия ро­дил Ма­нас­сию; Ма­нас­сия ро­дил Амо­на; Амон ро­дил Ио­сию; Ио­сия ро­дил Ио­а­ки­ма; Ио­а­ким ро­дил Ие­хо­нию и брать­ев его, пе­ред пе­ре­се­ле­ни­ем в Ва­ви­лон.
   По пе­ре­се­ле­нии же в Ва­ви­лон, Ие­хо­ния ро­дил Са­ла­фии­ля; Са­ла­фи­иль ро­дил Зо­ро­ва­ве­ля; Зо­ро­ва­вель ро­дил Авиу­да; Ави­уд ро­дил Елиа­ки­ма; Елиа­ким ро­дил Азо­ра; Азор ро­дил Са­до­ка; Са­док ро­дил Ахи­ма; Ахим ро­дил Елиу­да; Ели­уд ро­дил Елеа­за­ра; Елеа­зар ро­дил Мат­фа­на; Мат­фан ро­дил Иа­ко­ва; Иа­ков ро­дил Ио­си­фа, му­жа Ма­рии, от Ко­то­рой ро­дил­ся Ии­сус, на­зы­вае­мый Хри­стос.
   Ба-ба-ба! Что-то мы­та­рю Ле­вию Мат­фею из­ме­ня­ет ло­ги­ка: пи­шет "Ро­до­сло­вие Ии­су­са Хри­ста, сы­на Да­ви­до­ва", а при­во­дит ро­до­сло­вие Ио­си­фа-плот­ни­ка, му­жа Ма­рии-Бо­го­ро­ди­цы... Но ведь Ио­сиф не был от­цом Ии­су­са! Он был все­го лишь его от­чи­мом: же­нил­ся он на Ма­рии, ко­гда у той уже по­шел шес­той ме­сяц по­сле не­по­роч­но­го за­ча­тия от Ду­ха Свя­та­го, ни­спос­лан­но­го са­мим Гос­по­дом, из­вест­ным так­же под име­на­ми Адо­ная, Ях­ве, Ие­го­вы и Са­вао­фа...
   Что-то не скла­ды­ва­ет­ся... А мо­жет, и во­об­ще все бы­ло не так?..
   Од­на­ко же хо­тел бы про­сить ве­рую­щих да­лее эту кни­гу да­же не лис­тать: не хо­те­лось бы хотя и ненароком ко­го-ни­будь оби­деть - ве­ра ведь де­ло та­кое де­ли­кат­ное.
  
  

Часть 1: ДЕТ­СТ­ВО И ОТ­РО­ЧЕ­СТ­ВО

  
   ПРЕД­ВА­РЕ­НИЕ
   Дей­ст­вие, опи­сы­вае­мое здесь, про­ис­хо­ди­ло в пят­на­дца­тый год прав­ле­ния Ти­бе­рия ке­са­ря, им­пе­ра­то­ра Рим­ско­го, в Цар­ст­ве Из­раи­ля, вклю­чав­шем в се­бя Иу­дею, Са­ма­рию и Га­ли­лею. Раз­но­шер­ст­ным бы­ло это го­су­дар­ст­во: да­же на этом не­боль­шом пя­тач­ке зем­ли бу­ше­ва­ли стра­сти: иу­деи и га­ли­лея­не вра­ж­до­ва­ли с за­жа­ты­ми ме­ж­ду ни­ми, как в тис­ки, с се­ве­ра и юга са­ма­ри­тя­на­ми. Да и ме­ж­ду ев­рея­ми Иу­деи и Га­ли­леи не все­гда был до­б­рый мир.
   В те вре­ме­на в Па­ле­сти­не на­чаль­ст­во­ва­ли рим­ские на­ме­ст­ни­ки - про­ку­ра­то­ры, ко­то­рые пра­ви­ли стра­ной уме­ло: вро­де бы же­ст­ко, но в то же са­мое вре­мя и дос­та­точ­но гиб­ко. Ца­рем Иу­дей­ским был Ирод Ве­ли­кий. Цен­тром иу­дей­ской ве­ры был свя­щен­ный го­род Ие­ру­са­лим, ко­то­рый, как и все сто­ли­цы ми­ра во все вре­ме­на, был сме­ше­ни­ем мно­гих куль­тур, язы­ков и обы­ча­ев, прив­не­сен­ных при­шель­ца­ми ото­всю­ду.
   Труд­ное бы­ло вре­мя, смут­ное. Удер­жи­ва­ла еще Ве­ли­кая Рим­ская им­пе­рия свои по­зи­ции в вос­точ­ных и юж­ных про­вин­ци­ях и на се­вер­ных гра­ни­цах с вар­ва­ра­ми, но уже на­ча­ло тре­щать по швам раз­бух­шее и не­по­во­рот­ли­вое го­су­дар­ст­во. По­пыт­ки при­тор­мо­зить по­ступь вре­ме­ни при по­мо­щи тра­ди­ци­он­ной по­ли­ти­ки кну­та и пря­ни­ка ста­но­ви­лись все ме­нее и ме­нее ус­пеш­ны­ми: по­ра­бо­щен­ные в преж­них вой­нах про­вин­ции тре­бо­ва­ли пря­ник все тол­ще и все сла­ще, а на по­щел­ки­ва­ние кну­та уже, ос­ме­лев, ще­ри­ли свои креп­ну­щие зу­бы, как со­ба­ка, у ко­то­рой из-под но­са от­ни­ма­ют мис­ку с не­дог­ло­дан­ны­ми кос­тя­ми.
   Не­ма­ло за­бот у рим­лян бы­ло и с Цар­ст­вом Из­раи­ля, не­боль­шой на­ро­дец ко­то­ро­го был упо­рен, горд и сво­бо­до­лю­бив. Их про­по­вед­ни­ки еже­год­но на ве­сен­нем празд­ни­ке Пас­хи, ко­то­рым они еже­год­но от­ме­ча­ли ис­ход ев­ре­ев из Егип­та под во­ди­тель­ст­вом Мои­сея, на­по­ми­на­ли ев­ре­ям об из­бав­ле­нии от еги­пет­ско­го ига, бу­к­валь­но на­ме­кая, что те­перь они по­па­ли под но­вое иго - рим­ское. Рим­ля­не, как мог­ли, уб­ла­жа­ли не­по­кор­ных ев­ре­ев: по­зво­ли­ли им от­но­си­тель­но не­за­ви­си­мое са­мо­управ­ле­ние, раз­ре­ши­ли им по­кло­нять­ся сво­ему бо­гу, со­блю­дать свои обы­чаи. Ко­неч­но, ев­реи в Рим­ской им­пе­рии не бы­ли ра­ба­ми, как они бы­ли в те дав­ние вре­ме­на в Егип­те. Да и вре­ме­на-то пе­ре­ме­ни­лись с тех пор - сколь­ко во­ды, чай, утек­ло!
   Но как вол­ка ни кор­ми - все в лес смот­рит! А и прав­да, по­че­му волк дол­жен в чьей-то клет­ке то­мить­ся? Все мы ро­ж­де­ны сво­бод­ны­ми! Так и в на­ро­де ев­рей­ском шло бро­же­ние... А уж ко­ли за­бро­ди­ло ви­но в за­ку­по­рен­ной бу­ты­ли - ра­но или позд­но вы­ле­тит проб­ка к чер­то­вой ма­те­ри, а то еще и бу­тыл­ка ра­зо­рвет­ся на мел­кие ос­кол­ки!
   Но до­воль­но ис­то­рии и фи­ло­со­фии. Об­ра­тим­ся к ге­ро­ям - ну, ес­ли и не со­всем к ге­ро­ям, то уж на­вер­ня­ка к глав­ным дей­ст­вую­щим ли­цам - на­ше­го по­ве­ст­во­ва­ния.
  
   РО­ДИ­ТЕ­ЛИ ИО­АН­НА ПРЕД­ТЕ­ЧИ
   Во дни Иро­да Ве­ли­ко­го, ца­ря Иу­дей­ско­го, был свя­щен­ник из ко­ле­на Авие­ва, ко­то­ро­го зва­ли За­ха­рия. Был он про­стой свя­щен­ник, не Бог весть, ка­ко­го ума и ора­тор­ско­го та­лан­та, но про­дви­гал­ся по служ­бе дос­та­точ­но ус­пеш­но. Мно­го ли на­до свя­щен­ни­ку? Слу­шай­ся на­чаль­ст­во да уб­ла­жай па­ст­ву, а ос­таль­ное са­мо при­дет... Но на са­мом де­ле, за­ло­гом ус­пе­хов За­ха­рии бы­ла его же­на, Ели­са­ве­та, про­ис­хо­див­шая из са­мо­го ро­да Аа­ро­но­ва. И не толь­ко по­то­му, что из знат­но­го ро­да бы­ла она, но и про­сто по­то­му, что ба­ба она бы­ла бое­вая, на­стыр­ная и по­ни­ма­ла, что к че­му. Она ру­ко­во­ди­ла сво­им му­жем и ве­ла его тем пу­тем, ко­то­рый са­ма вы­бра­ла для не­го и за не­го.
   Кста­ти, для тех, кто не пом­нит, кто та­кой Аа­рон, да­вай­те ос­ве­жим в па­мя­ти те дав­ние вре­ме­на, ко­гда Про­рок Мои­сей уду­мал вы­вес­ти на­род ев­рей­ский из Еги­пет­ско­го пле­на. Соб­ст­вен­но пле­ном на­звать пре­бы­ва­ние ев­ре­ев в Егип­те мож­но бы­ло бы толь­ко с боль­шой на­тяж­кой, по­сколь­ку ум­ный и пред­при­им­чи­вый на­род этот рас­пы­лял­ся со сво­ей ис­кон­ной зем­ли во все сто­ро­ны све­та: кто по­мыш­лял тор­гов­лей с Вос­точ­ны­ми цар­ст­ва­ми, на­чи­ная с от­но­си­тель­но близ­кой Пер­сии и кон­чая да­ле­ки­ми Ин­ди­ей и Жел­той Им­пе­ри­ей, осе­дая там; кто пе­ре­се­лял­ся на се­вер на бе­ре­га спо­кой­но­го Чер­но­го мо­ря и еще даль­ше на се­вер к вар­ва­рам, по­кло­няв­шим­ся Бо­гу Пе­ру­ну; кто уст­рем­лял свои сто­пы - и их бы­ло боль­шин­ст­во - в сто­ро­ну бо­га­тей­ше­го Еги­пет­ско­го Цар­ст­ва, ко­то­рым пра­ви­ли Фа­рао­ны.
   Од­ним из пер­вых про­ник в Еги­пет, прав­да, не по сво­ей во­ле, Ио­сиф, про­дан­ный в раб­ст­во свои­ми же кров­ны­ми брать­я­ми. Он был не толь­ко кра­сив внеш­не, за что по­лу­чил про­зви­ще Пре­крас­но­го, но и ума не­обык­но­вен­но­го. На­чав с про­ри­ца­ния снов, он бы­ст­ро дос­тиг не­мыс­ли­мых вы­сот, став пра­вой ру­кой од­но­го из бо­га­тей­ших еги­пет­ских вель­мож. Впо­след­ст­вии он щед­ро об­ла­го­де­тель­ст­во­вал сво­их брать­ев, ко­то­рые бо­лее за­слу­жи­ва­ли ка­ры, не­же­ли та­кой ми­ло­сти. Но мы от­влек­лись от те­мы Аа­ро­на, за­гля­дев­шись на кра­сав­ца Ио­си­фа.
   Так вот, был в Егип­те и вто­рой ве­ли­кий ев­рей­ский ли­дер, ко­то­рый был ни кем-ни­будь, а аж при­ем­ным сы­ном до­че­ри са­мо­го фа­рао­на! Зва­ли то­го че­ло­ве­ка Мои­сей. Мать Мои­сея, же­лая, ко­неч­но же, сы­ну толь­ко до­б­ра, по­ло­жи­ла ма­лют­ку, ко­то­ро­му от ро­ду бы­ло все­го не­сколь­ко не­дель, в пле­те­ную кор­зи­ну и пус­ти­ла в сво­бод­ное пла­ва­ние по пол­но­вод­ной ре­ке Нил. О чем ду­ма­ла мать Мои­сея, пред­при­ни­мая эти дей­ст­вия, труд­но да­же до­га­дать­ся: ре­ка ки­ше­ла кро­ко­ди­ла­ми и вся­че­ски­ми про­чи­ми мерз­ки­ми га­да­ми, ко­то­рые, ес­те­ст­вен­но, бы­ли бы не прочь от­ку­шать све­жень­ко­го мяс­ца. Но по­вез­ло ма­лы­шу: кор­зин­ку, ко­то­рую мать его - нуж­но от­дать ей долж­ное - тща­тель­но про­смо­ли­ла, что­бы не сра­зу она за­то­ну­ла, при­би­ло к ка­мы­шам, на мел­ко­во­дье. Мла­де­нец, по­крях­тев в на­мок­ших на этот раз не по его ви­не пе­лен­ках, не вы­дер­жал и жа­лоб­но за­пла­кал. На его сча­стье, пря­мо за ка­мы­ша­ми бы­ла ку­паль­ня до­че­ри фа­рао­на, ко­то­рая, ус­лы­шав дет­ский плач, мо­мен­таль­но ока­за­лась око­ло кор­зи­ны и спас­ла мла­ден­ца.
   Ока­за­лась ост­рая ну­ж­да в кор­ми­ли­це, и - О, ве­ли­кий Гос­подь! - на­шлась мо­ло­дая жен­щи­на, не­дав­но по­те­ряв­шая сы­на, но еще, как тель­ная ко­ро­ва, пол­ная те­п­ло­го пар­но­го мо­ло­ка. Не­труд­но до­га­дать­ся, что это бы­ла род­ная мать Мои­сея! Мла­де­нец рос в люб­ви и дос­тат­ке, его при­ем­ная мать, дочь фа­рао­на, не мог­ла на не­го на­ра­до­вать­ся: смыш­ле­ный, вни­ма­тель­ный, по­слуш­ный... Род­ная же мать Мои­сея бы­ла ра­да, что ее от­ча­ян­ный и, в об­щем-то, бо­лее, чем не­бла­го­вид­ный, по­сту­пок при­вел к та­ко­му три­ум­фаль­но­му за­вер­ше­нию.
   Как час­то бы­ва­ет, зов кро­ви одо­ле­ва­ет здра­вый смысл: уз­нав, что сам он ев­рей, Мои­сей воз­не­на­ви­дел егип­тян, а осо­бен­но фа­рао­на, до­че­рью ко­то­ро­го он и был спа­сен. Нет бы по­ду­мать, что род­ная мать бро­си­ла его на вер­ную по­ги­бель, а фа­рао­но­ва дочь спас­ла и взра­сти­ла его! Но, по­вто­рим­ся, кровь - есть кровь!
   Убив од­на­ж­ды в по­ле еги­пет­ско­го страж­ни­ка, Мои­сей по­нял, что в Егип­те ему уже не жить. Вот тут- то и воз­ник­ла идея все­об­ще­го ис­хо­да ев­ре­ев из стра­ны, где им, ес­ли уж смот­реть прав­де в гла­за, не очень слад­ко жи­лось: спо­кой­но и сыт­но, но все же в пол­ной за­ви­си­мо­сти от чван­ли­вых егип­тян. Толь­ко са­мым та­лант­ли­вым или же про­ныр­ли­вым уда­ва­лось дос­тичь хо­ро­ше­го по­ло­же­ния в еги­пет­ском об­ще­ст­ве, ос­нов­ная же мас­са жи­ла ни­же сред­не­го... Но соз­на­ем­ся, раз­ве не так и в лю­бом го­су­дар­ст­ве? Раз­ве не от­но­сят лю­дей ко вто­ро­му сор­ту толь­ко из-за то­го, что они не име­ют глу­бо­ких кор­ней в той стра­не, в ко­то­рой они жи­вут?
   Как гла­сит мол­ва, на­де­лав мно­го па­ко­стей Еги­пет­ско­му Фа­рао­ну, ко­то­рый про­ти­вил­ся ис­хо­ду ев­ре­ев из стра­ны, Мои­сей увел на­род свой в пус­ты­ню, где блу­ж­дал, ви­ди­мо, по­те­ряв вся­че­скую ори­ен­та­цию, со­рок дол­гих лет...
   Бра­та сво­его еди­но­кров­но­го, Аа­ро­на, он сде­лал пер­вым ев­рей­ским пер­во­свя­щен­ни­ком, ска­зав сво­ему на­ро­ду, что та­ко­ва во­ля Бо­жья. Это, од­на­ко, не по­ме­ша­ло Аа­ро­ну, ко­гда Мои­сей по­шел на го­ру Си­най за скри­жа­ля­ми с за­по­ве­дя­ми Гос­под­ни­ми, со­тво­рить для из­му­чив­ших­ся лю­дей то­го са­мо­го Зла­то­го Тель­ца, ко­то­рый по­том стал на ве­ка прит­чей во язы­цех.
   Как из­вест­но, ру­ка Мои­сея по во­ле Божь­ей (ко­неч­но же, а по чьей же еще?) жес­то­ко по­ка­ра­ла не­по­кор­ных, но Аа­рон и весь род его по той же во­ле, не­смот­ря на яв­ное ре­не­гат­ст­во Аа­ро­но­во, бы­ли объ­яв­ле­ны ро­дом свя­щен­ни­ков. (Опять же кровь род­ная: как не по­ра­деть брат­цу род­но­му, хоть он и пре­дал идею!)
   Вот имен­но из это­го ко­ле­на и про­ис­хо­ди­ла Ели­са­ве­та, же­на За­ха­рии. Что еще мож­но ска­зать о Ели­са­ве­те? Всем бы­ла хо­ро­ша в юно­сти Ели­са­ве­та: и ум­на, и ли­цом не­дур­на, и фи­гу­ра стат­ная. Да и в свои поч­ти пять­де­сят она вы­гля­де­ла не стар­ше, чем на три­дцать: уз­кая та­лия и не­обыч­но ак­ку­рат­ные для вос­точ­ных жен­щин в та­ком воз­рас­те бед­ра.
   На Ели­са­ве­ту и сей­час еще за­смат­ри­ва­лись муж­чи­ны, осо­бен­но те, ко­то­рым, как го­во­рит­ся, бес в реб­ро... Сре­ди ее обо­жа­те­лей был и ее ду­хов­ный отец, рав­вин Ио­са­фат, ко­то­рый слу­жил при той же си­на­го­ге, что и За­ха­рия, но был чи­ном по­вы­ше.
   В юно­сти Ели­са­ве­та чис­ли­лась в ме­ст­ных кра­са­ви­цах, и все, не зная ее под­но­гот­ной, ди­ви­лись, как та­кая кра­са­ви­ца умуд­ри­лась вый­ти за­муж за не­взрач­но­го и не­зна­чи­тель­но­го За­ха­рия? А де­ло-то бы­ло про­ще па­ре­ной ре­пы: не­смот­ря на знат­ное про­ис­хо­ж­де­ние свое, бы­ла Ли­са­ве­та бес­при­дан­ни­цей. По­это­му, ко­гда на­стал срок обор­вать­ся пе­ре­зрев­ше­му пло­ду с ро­ди­тель­ской вет­ки, она бы­ла от­да­на пер­во­му, кто пред­ло­жил не толь­ко ру­ку и серд­це, но и не­ко­то­рый ка­пи­та­лец.
   Жи­ли За­ха­рия с же­ной сво­ей Ли­са­ве­той, ес­ли и не ду­ша в ду­шу, то, в об­щем-то, нор­маль­но, не ху­же, чем ос­таль­ные. Да вот од­на за­ка­вы­ка вы­шла: не да­ла Ели­са­ве­та За­ха­рии на­след­ни­ка. Это бы­ло ка­кое-то на­ка­за­ние Гос­под­не, но за что? Сам За­ха­рия был пра­вед­ник, а уж про Ели­са­ве­ту и го­во­рить не при­хо­дит­ся.
   За­ха­рий был че­ло­век книж­ный, знал то­ру от кор­ки до кор­ки, ве­ры в Бо­га был не­пре­клон­ной. И вот при­пом­нил он прит­чу про Ав­ра­ма и Са­ру, ко­им Бог да­ро­вал - при их бес­пло­дии - ре­бен­ка, Исаа­ка. Но до ро­ж­де­ния это­го бла­го­сло­вен­но­го от­ро­ка, без­дет­ные Ав­рам и Са­ра ре­ши­лись на иной шаг.
   И рас­ска­зал За­ха­рий сию прит­чу же­не сво­ей, Ели­са­ве­те. А ис­то­рия бы­ла та­ко­ва. Жи­ли-бы­ли Ав­рам и Са­ра, жи­ли друж­но, в ми­ру и со­гла­сии. Все бы­ло у них, че­го толь­ко их ду­шень­ки мог­ли по­же­лать, да вот лишь Са­ра бы­ла не­плод­на, как ста­рая ис­сох­шая смо­ков­ни­ца. По обы­ча­ям той стра­ны, где они жи­ли, ко­ли ро­дит слу­жан­ка от му­жа на ко­ле­ни же­ны его, то ре­бе­нок счи­та­ет­ся той, чьих ко­ле­ней он впер­вые кос­нул­ся, ина­че го­во­ря, ма­те­рью его в этом слу­чае счи­та­ет­ся не слу­жан­ка, а гос­по­жа.
   - Ави, - об­ра­ти­лась Са­ра к му­жу сво­ему Ав­ра­му, - за­клю­чил Гос­подь чре­во мое, что­бы мне не ро­жать. Но нель­зя нам жить без про­дле­ния ро­да на­ше­го. Вой­ди к слу­жан­ке мо­ей, егип­тян­ке име­нем Агарь, пусть она ро­дит ре­бен­ка мне на мои ко­ле­ни.
  
   - По­слу­шен я же­не сво­ей, - от­вет­ст­во­вал Ав­рам. - Как ска­жешь, так и бу­дет. Се­мя у ме­ня есть, даст Бог по­ле пло­до­род­ное - и уро­жай бу­дет!
   И во­шел Ав­рам к Ага­ри, и она за­ча­ла. И ро­ди­ла Ав­ра­му сы­на, ко­то­ро­го на­рек Ав­рам Из­маи­лом. Вот та­ко­ва ис­то­рия ро­ж­де­ния пер­во­го сы­на Ав­ра­мо­ва, Про­ро­ка иу­дей­ско­го. Это по­том уже Ав­рам и Са­ра, на­ре­чен­ные Бо­гом "но­вы­ми" име­на­ми - Ав­раа­мом и Сар­рой, ро­ди­ли Исаа­ка, сво­его род­но­го сы­на, но это бы­ло по­сле, ко­гда Бог раз­ре­шил чре­во Сар­ри­но. А пре­ж­де слу­чи­лась та ис­то­рия с Ага­рью.
   Рас­ска­зал За­ха­рия эту прит­чу же­не сво­ей, на­ме­кая на то, не по­сту­пить ли и им так же. Воз­ра­жа­ла Ели­са­ве­та, го­во­ря, что За­ха­рию уже да­ле­ко за пять­де­сят, со­всем ста­рик, не­спо­соб­ный и к ней-то вой­ти, как сле­ду­ет, за­чем же по­зо­рить­ся пе­ред мо­ло­дой дев­кой.
   Но как ни про­ти­ви­лась в ду­ше Ели­са­ве­та, при­шлось ей, в кон­це кон­цов, при­нять пред­ло­же­ние муж­ни­но. Ей и са­мой уже бы­ло лет не­ма­ло, а ди­тя, хоть и не род­ное, мо­жет, даст ка­кое-то уте­ше­ние в ста­рос­ти. Со­гла­си­лась Ели­са­ве­та на то, что­бы За­ха­рия пе­ре­спал с ее слу­жан­кой.
   Слу­жан­кой у Ели­са­ве­ты бы­ла мо­ло­день­кая ха­на­не­ян­ка: бой­кая: гла­за-ви­шен­ки, боль­шу­щие; плот­ная вся, уп­ру­гая, как го­во­рит­ся, "кровь с мо­ло­ком". Ку­пи­ли ее, си­ро­ту, ко­гда она бы­ла еще не­смыш­ле­ны­шем, за­пла­тив ка­ко­му-то ее даль­не­му род­ст­вен­ни­ку два сик­ля се­реб­ра. Так она и жи­ла с За­ха­ри­ем и Ели­са­ве­той - на­по­ло­ви­ну ра­бы­ня, на­по­ло­ви­ну при­ем­ная дочь...
   И вот взо­шел За­ха­рия к слу­жан­ке и спал с ней. Но про­шло вре­мя, а слу­жан­ка не по­нес­ла. То­гда За­ха­рия взо­шел еще, по­том еще и еще... Сло­вом, во­шел За­ха­рия во вкус и, как го­во­рят охот­ни­ки, бил в цель, не да­вая осе­чек! Но буд­то на­сме­хал­ся над ним Бог - не да­вал де­ви­це за­ча­тия.
   Вся эта ис­то­рия под­на­дое­ла Ели­са­ве­те. Муж спит со слу­жан­кой, со­всем ее за­был. Вот и вы­шло: вме­сто то­го, что­бы сы­на на свои бед­ра по­ло­жить, по­ло­жи­ла она сво­его му­жа на бед­ра слу­жан­ки сво­ей!
   С эти­ми го­ре­стя­ми при­шла она к сво­ему ду­хов­ни­ку - рав­ви­ну Ио­са­фа­ту. Ко­гда-то бы­ла влюб­ле­на Ли­са­ве­та в не­го, да и он был к ней бо­лее, чем не­рав­но­ду­шен. Еще ко­гда в де­вуш­ках хо­ди­ла, сва­тал­ся он к ней, и она бы­ла со­глас­на. Но не ус­пел Ио­са­фат с офи­ци­аль­ным пред­ло­же­ни­ем: при­шел он пе­ред ве­чер­ней тра­пе­зой про­сить ру­ки Ели­са­ве­ты, но ро­ди­те­ли ее бу­к­валь­но за три ча­са до то­го, со­сва­та­ли ее За­ха­рии. Про­пла­ка­ла то­гда Ели­са­ве­та две но­чи кря­ду, что за не­лю­би­мо­го вы­да­ют, но ку­да деть­ся? Как го­во­ри­ли ста­ри­ки: "Стер­пит­ся - слю­бит­ся". Так и ста­ла она За­ха­рие­вой же­ной. И прав­да, стер­пе­лось и слю­би­лось...
   А Ио­са­фат вско­ре же­нил­ся на та­кой за­мух­рыш­ке, что и по­ду­мать страш­но, но ведь на­до бы­ло в свя­щен­ный сан всту­пить, а без­брач­но­му это бы­ло нель­зя по за­ко­ну Мои­сее­ву.
   Ели­са­ве­та вы­бра­ла Ио­са­фа­та сво­им ду­хов­ни­ком и час­тень­ко на­ве­ща­ла его в труд­ные мо­мен­ты сво­ей жиз­ни. Вот и в этот раз по­пла­ка­лась Ели­са­ве­та Ио­са­фа­ту: за­час­тил За­ха­рия к слу­жан­ке, а на брач­ное ло­же уж и не всхо­дит... Но чем по­мочь?
  
  
   БЛА­ГАЯ ВЕСТЬ
   Од­на­ж­ды За­ха­рия по жре­бию, по обык­но­ве­нию ев­рей­ских свя­щен­ни­ков, во­шел в си­на­го­гу по­мо­лить­ся во вре­мя ка­ж­де­ния. Ос­таль­ные же при этом в со­от­вет­ст­вии с ри­туа­лом мо­ли­лись вне. Мо­лит­ва у За­ха­рии бы­ла уже мно­го лет од­на и та же: про­сил он у Гос­по­да ни­спос­лать им с Ели­са­ве­той ча­до.
   Утом­лен­ный на­сы­щен­ным днем служ­бы в си­на­го­ге, За­ха­рия рас­сла­бил­ся, ес­ли не ска­зать, что вздрем­нул слег­ка. И явил­ся ему - ну, пря­мо, как на­яву! - бес­плот­ный и как бы про­зрач­ный Ан­гел Гос­по­день, стоя по пра­вую сто­ро­ну жерт­вен­ни­ка ка­диль­но­го. За­ха­рия, уви­дев его, не­мно­го на­пу­гал­ся, но Ан­гел ска­зал ему: "Не бой­ся, За­ха­рия, ибо ус­лы­ша­на мо­лит­ва твоя, и же­на твоя Ели­са­ве­та ро­дит те­бе сы­на, и на­ре­чешь его Ио­ан­ном". Оч­нул­ся он - Ан­ге­ла и след про­стыл. Но был, был Ан­гел! За­ха­рия мог дать го­ло­ву на от­се­че­ние, что был!
   За­ха­рий пом­чал­ся по­сле бо­го­слу­же­ния до­мой, где жда­ла его Ели­са­ве­та. Рас­ска­зал За­ха­рия про свое ви­де­ние же­не сво­ей. Но ведь все жен­щи­ны оди­на­ко­вы; не­го­дую­ще вра­щая гла­за­ми, Ели­са­ве­та спро­си­ла ехид­но:
   - Что, опять по сво­ей ха­на­нея­ноч­ке со­ску­чил­ся? Нет уж, ста­рый ко­зел! Не бы­вать это­му боль­ше!
   - Да нет, Ли­са... Ан­гел про те­бя го­во­рил... Не про то, что слу­жан­ка твоя ро­дит те­бе на ко­ле­ни...
  
   - Со­всем спя­тил, ста­рый ду­рень! У ме­ня уж и обыч­ное жен­ское не ка­ж­дый ме­сяц, а ты про ре­бен­ка!
   Но со­гла­си­лась Ли­са­ве­та, хоть дав­но уже не зна­ла му­жа сво­его. Чем черт не шу­тит, ко­гда Гос­подь спит? Взо­шел к ней За­ха­рия... Взой­ти-то взо­шел, да... Сло­вом, то, что со слу­жан­кой по­лу­ча­лось, как го­во­рит­ся, раз плю­нуть, с Ели­са­ве­той - ни тпру, ни ну... Вот те­бе и Ан­гел!
   И опять при­шла Ели­са­ве­та к Ио­са­фа­ту в сле­зах и рас­ска­за­ла ему все без утай­ки: и про­ви­де­ние За­ха­рию Ан­ге­ла, и про имя ре­чен­ное их бу­ду­ще­му на­след­ни­ку, и про то, что За­ха­рий не име­ет си­лы муж­ской... По­смот­рел на нее Ио­са­фат гру­ст­ны­ми гла­за­ми, буд­то все еще жа­лея, что жизнь их с Ели­са­ве­той не сло­жи­лась, как они то­го же­ла­ли.
   - Хо­чешь ли бла­го­да­ти Божь­ей, дочь моя?
   - А как ее по­лу­чить-то? Ведь я не­плод­на...
   - Ты ли? Не муж ли твой? Пой­дем со мной в мою ке­лью. Дам я те­бе про­чи­тать Пса­лом Се­ми­де­ся­тый в Кни­ге Треть­ей Псал­ты­ря. Еже­ли ис­тин­но ве­ру­ешь в Гос­по­да на­ше­го, то да сни­зой­дет на те­бя бла­го­дать Его. Долж­на ты толь­ко мо­лить­ся, ис­то­во мо­лить­ся, что­бы ус­лы­шан был глас твой...
   - Да, я го­то­ва, отец мой...
   При­шли они в ке­лью, Ио­са­фат дал Ели­са­ве­те ка­кой-то по­ро­шок тол­че­ный, бе­лый, как му­ка пше­нич­ная, и ска­зал, что­бы вы­пи­ла она его. Вы­пи­ла по­ро­шок Ели­са­ве­та и вста­ла на ко­ле­ни пе­ред лам­пад­кой, от­кры­ла Псал­тирь, дан­ный ей Ио­са­фа­том и ста­ла чи­тать:
   - На те­бя, Гос­по­ди, упо­ваю; да не по­сты­жусь во­век. По прав­де тво­ей из­бавь ме­ня и ос­во­бо­ди ме­ня; при­кло­ни ухо твое ко мне, и спа­си ме­ня...
   И по ме­ре то­го, как го­во­ри­ла она, ка­кая-то жар­кая вол­на за­хле­сты­ва­ла ее, за­ту­ма­ни­ва­ла ее очи, пом­ра­ча­ла ее соз­на­ние... И вот она ста­ла лег­кая, как ду­ша ре­бен­ка не­вин­но­го. И ста­ло ей са­мой лег­ко. Вдруг силь­ные ру­ки об­хва­ти­ли ее и по­влек­ли ввысь, рас­се­кая об­ла­ка, ос­тав­ляя все зем­ное да­ле­ко-да­ле­ко вни­зу. Впе­ре­ди бы­ло толь­ко звезд­ное не­бо и тьма, тьма, тьма... И ус­лы­ша­ла она по­за­ди се­бя ды­ха­ние и по­чув­ст­во­ва­ла как кто-то креп­ко-креп­ко при­жал ее к се­бе.
   - Это Гос­подь! Это Гос­подь! - про­нес­лось у нее в за­ту­ма­нен­ном под­соз­на­нии. Она по­пы­та­лась ог­ля­нуть­ся, но это ей не уда­лось... И она про­дол­жа­ла не­стись даль­ше и даль­ше ввысь...
   Ко­гда Ели­са­ве­та оч­ну­лась от сво­его за­бы­тья, она бы­ла в ке­лье од­на. Но бу­к­валь­но че­рез мгно­ве­ние от­кры­лась дверь и во­шел Ио­са­фат.
   - Ну, дочь моя, бы­ло ли те­бе ви­де­ние? Гос­подь дол­жен был снять с те­бя про­кля­тие не­пло­дия.
   - Да, бы­ло ви­де­ние... Бы­ло, как на­яву. Отец мой, я да­же по­чув­ст­во­ва­ла то, что ни­ко­гда не чув­ст­во­ва­ла со сво­им му­жем: буд­то ог­нен­ный столб прон­зил мои чрес­ла. Это, ко­неч­но, был вос­торг из­бав­ле­ния ме­ня от мое­го по­ро­ка не­пло­дия... Это бы­ло так за­ме­ча­тель­но! Да бу­дет сча­ст­ли­ва вся­кая же­на так, как я, по­знав­шая бла­гость Гос­по­да!
   - Иди с Бо­гом, дочь моя! Ска­жи сво­ему суп­ру­гу, бла­го­чес­ти­во­му За­ха­рии, что­бы и он явил­ся ко мне. Пусть и он про­чи­та­ет тот же Пса­лом, что­бы Гос­подь про­стер дес­ни­цу Свою и на не­го. Бу­дет ми­лость Бо­жья, бу­де­те вы иметь сы­на!
   При­мча­лась до­мой Ели­са­ве­та и рас­ска­за­ла о ви­де­нии сво­ем му­жу сво­ему. За­ду­мал­ся За­ха­рия:
   - Чем черт не шу­тит... Свят-свят-свят! Про­сти,
   Гос­по­ди, за сло­ва вы­рвав­шие­ся не­воль­но!
   И по­шел он тут же к Ио­са­фа­ту, и от­вел его Ио­са­фат в ке­лью, и дал ему по­рош­ка мо­леб­ст­вен­но­го, и усел­ся За­ха­рия за Пса­лом Се­ми­де­ся­тый, и... И раз­дал­ся звук труб­ный, и за­пе­ли ан­ге­лы то­нень­ки­ми го­ло­са­ми. И вот явил­ся ему Ан­гел Гос­по­день Гав­ри­ил и из­рек:
   - Ус­лы­ша­на мо­лит­ва твоя и же­ны тво­ей; ро­дит те­бе Ели­са­ве­та сы­на, и на­ре­чешь ты ему имя... как его там?.. Ах, да - Ио­анн. И бу­дет он ве­лик пе­ред Гос­по­дом!
   При­шел За­ха­рия до­мой сча­ст­ли­вый. Про­гнал прочь слу­жан­ку, ко­то­рая уже опять сте­ли­ла по­стель для гос­по­ди­на сво­его, пред­вку­шая ноч­ное с ним пир­ше­ст­во. И пал За­ха­рия в но­ги же­ны сво­ей и в сле­зах рас­ска­зал ей все о бла­гой вес­ти. И взош­ли они на ло­же брач­ное. И, за­крыв гла­за, пред­ста­вил За­ха­рия, что с ним слу­жан­ка его, и вы­шло у не­го то, что не вы­хо­ди­ло ра­нее с же­ною Ли­са­ве­той. Но бы­ла хо­лод­на к не­му же­на его, ко­то­рую не по­ки­да­ли сла­до­ст­ные вос­по­ми­на­ния о том прон­зив­шем ее ог­нен­ном стол­бе во вре­мя сви­да­ния с Бо­гом....
   И за­ча­ла Ели­са­ве­та в тот же день... По­том прой­дут по­ло­жен­ные де­вять ме­ся­цев, и раз­ре­шит­ся Ели­са­ве­та тем са­мым Ио­ан­ном-Кре­сти­те­лем, на­зы­вае­мым так­же Пред­те­чей, ко­то­рый бу­дет впо­след­ст­вии кре­стить Ии­су­са. Но об этом в свое вре­мя...
  
   ДЕ­ВА МА­РИЯ
   Тем­но­во­ло­сая, с уди­ви­тель­ны­ми для жгу­чей брю­нет­ки яс­ны­ми ла­зо­ре­вы­ми оча­ми, Ма­рия бы­ла той де­вуш­кой, на ко­то­рой, как го­во­рит­ся, глаз от­ды­хал. От нее вея­ло та­кой чис­то­той, та­ким те­п­лом, что ни од­но муж­ское серд­це не мог­ло ос­тать­ся рав­но­душ­ным к ней. Юно­ши да и бо­лее взрос­лые муж­чи­ны ви­лись во­круг нее, как пче­лы во­круг аро­мат­но­го цвет­ка, пол­но­го жиз­нен­ным нек­та­ром. Мно­гие сва­та­лись к ней, и ее ро­ди­те­ли уже бы­ли го­то­вы от­дать свою дочь за бо­лее или ме­нее дос­той­но­го же­ни­ха. О ка­ком-то осо­бом вы­бо­ре речь не шла: при­да­но­го за Ма­ри­ей прак­ти­че­ски не бы­ло, так как се­мья ее бы­ла бед­на.
   Ма­рия и в свои не­пол­ных сем­на­дцать лет зна­ла свою жен­скую си­лу, но ве­ла се­бя без­уко­риз­нен­но и ни­ко­му не да­ва­ла да­же по­во­да для ка­ких-ли­бо дур­ных мыс­лей. Бы­ли у нее и мно­го­чис­лен­ные дру­зья, но со все­ми она дер­жа­ла большую дис­тан­цию. О бра­ке она не за­ду­мы­ва­лась осо­бо, счи­тая, что ее брак - это де­ло ро­ди­тель­ское, это отец с ма­те­рью долж­ны оп­ре­де­лить ее судь­бу. Она же, как и при­ли­че­ст­ву­ет де­вуш­ке из дос­той­ной ев­рей­ской се­мьи, при­мет их ре­ше­ние с бла­го­го­ве­ни­ем. Од­на­ко, бу­ду­чи де­вуш­кой с силь­ным ха­рак­те­ром, она уме­ло ру­ко­во­ди­ла и свои­ми ро­ди­те­ля­ми. Она про­си­ла их не то­ро­пить­ся с ее за­му­же­ст­вом - ведь толь­ко в юно­сти жен­щи­не и мож­но по­те­шить­ся ка­кой ни­ка­кой сво­бо­дой, а там... Ро­ди­те­ли ду­ши в Ма­рии не чая­ли, по­сколь­ку бы­ла она у них един­ст­вен­ным ре­бен­ком, а по­то­му ни за что бы ни по­сту­пи­ли про­тив во­ли сво­ей обо­жае­мой до­че­ри.
   Ти­хая, скром­ная, веч­но по­ту­пив­шая свой взор, Ма­рия счи­та­лась кра­сою все­го На­за­ре­та, это­го боль­шо­го по­се­ле­ния Га­ли­лей­ско­го. Ти­хая-то ти­хая, да в ти­хом ому­те чер­ти во­дят­ся... Од­на­ж­ды ей при­гля­нул­ся мо­ло­дой рим­ский ле­гио­нер, квар­ти­ро­вав­ший со сво­ей бое­вой ко­гор­той в На­за­ре­те.
   Мо­ло­дой рим­ля­нин был вы­сок, стро­ен, бе­ло­кур и то­же го­лу­бо­глаз, как и Ма­рия. Сло­вом, па­ра эта вос­хи­ща­ла всех: скром­ная ев­рей­ская кра­са­ви­ца и кра­си­вый, как мо­ло­дой бог, рим­ский сол­дат. Дру­жить им ни­кто не ме­шал, но всем, вклю­чая Ма­рию и ее друж­ка, бы­ло яс­но, что бра­ку их ни­ко­гда не су­ж­де­но свер­шить­ся: не мог сол­дат рим­ской ар­мии взять се­бе в же­ну де­вуш­ку из на­ро­да той стра­ны, за по­ряд­ком в ко­то­рой он сле­дил.
   Как из­вест­но, муж­чи­ны счи­та­ют, что они вы­би­ра­ют жен­щи­ну. На са­мом же де­ле, имен­но жен­щи­на вы­би­ра­ет то­го муж­чи­ну, ко­то­рый ей же­ла­нен, а уж по­том лишь по­зво­ля­ет из­бран­ни­ку до­бить­ся ее бла­го­склон­но­сти. И чем боль­ше муж­чи­на уве­рен, что имен­но он за­вое­вал серд­це той, ко­то­рая ему нуж­на боль­ше жиз­ни, тем при­ят­нее жен­щи­не чув­ст­во­вать свою си­лу над ним.
   Так же бы­ло и на этот раз. Мо­ло­дой ле­гио­нер, имя ко­то­ро­му бы­ло Юли­ан, влю­бил­ся по уши в мо­ло­дую га­ли­ле­ян­ку, а она, на­ме­рен­но иг­но­ри­руя его сна­ча­ла, не об­ра­щая вни­ма­ния на его уха­жи­ва­ния, по­том - как бы не­хо­тя - со­бла­го­во­ли­ла от­ве­чать ему то улыб­кой, то до­б­рым взгля­дом на про­яв­ле­ния его на­стой­чи­во­сти.
   Ес­ли бы Юли­ан толь­ко до­га­ды­вал­ся о том, что тво­ри­лось в серд­це Ма­рии! Как она не на­хо­ди­ла се­бе мес­та, ес­ли Юлиа­на вдруг по ка­кой-то при­чи­не не вы­пус­ка­ли ве­че­ром из ка­зар­мы! Как она ку­са­ла гу­бы в кровь, ко­гда ви­де­ла его с дру­гой! То­гда она, ру­ко­во­ди­мая ка­ким-то жен­ским чуть­ем, ста­но­ви­лась еще бо­лее не­дос­туп­ной, но в то же вре­мя как бы ос­тав­ля­ла ему боль­ше воз­мож­но­стей для по­бе­ды, де­лая се­бя еще бо­лее же­лан­ной для Юлиа­на.
   И вот эта иг­ра в кош­ки-мыш­ки за­вер­ши­лась пол­ной по­бе­дой мыш­ки. Жен­ское серд­це ока­за­лось силь­нее муж­ско­го ума. Мо­жет, ве­ди се­бя Ма­рия по- дру­го­му, она и не бы­ла бы для Юлиа­на столь же­лан­на, кто зна­ет? Ведь пой­ман­ная до­бы­ча уби­ва­ет охот­ни­чий азарт! Мо­жет, в этом и есть та ча­рую­ще-вол­шеб­ная си­ла жен­ской ин­туи­ции и жен­ско­го оча­ро­ва­ния?
   Соб­ст­вен­но го­во­ря, от­но­ше­ния их бы­ли чис­ты и це­ло­муд­рен­ны, не по­ду­май­те ни­че­го пло­хо­го. Ма­рия с под­ру­га­ми и не­сколь­ко мо­ло­дых рим­лян про­ха­жи­ва­лись по ули­цам, за­хо­ди­ли на ме­ст­ный ба­зар, где мож­но бы­ло ку­пить за­де­ше­во пре­крас­ные фрук­ты или в жа­ру вы­пить хо­лод­но­го ки­сло­го козь­е­го мо­ло­ка. Ино­гда они са­ди­лись на ствол по­ва­лен­но­го бу­рей де­ре­ва на од­ной из ти­хих уло­чек и по­ти­хонь­ку вме­сте на­пе­ва­ли ме­ло­дич­ные и гру­ст­ные ев­рей­ские пес­ни.
   Как толь­ко по­след­ний луч солн­ца рас­тво­рял­ся в не­бе, и на­чи­на­ло бы­ст­ро тем­неть, все де­вуш­ки мо­мен­таль­но рас­хо­ди­лись по до­мам: нра­вы бы­ли стро­ги в то вре­мя. Но и эти встре­чи Ма­рии и Юлиа­на бы­ва­ли в ос­нов­ном толь­ко по суб­бо­там, ко­гда ра­бо­тать бы­ло гре­хом по за­ко­нам Мои­сее­вым. Ос­таль­ные дни Ма­рия про­во­ди­ла с ут­ра до но­чи в де­лах пра­вед­ных, по­мо­гая от­цу с ма­те­рью по хо­зяй­ст­ву.
   Го­во­рят в ста­рос­ти вре­мя ле­тит очень бы­ст­ро, по­то­му что его ма­ло ос­та­лось. Это и так, и не так. В юно­сти вся жизнь еще впе­ре­ди, но и в юно­сти вре­мя бе­жит не­умо­ли­мо бы­ст­ро. На­стал срок сме­ны ле­гио­не­ров, ох­ра­няв­ших эту рим­скую про­вин­цию. Ожи­да­лась сме­на из Ри­ма. Нель­зя ска­зать, что­бы это­му бы­ли ра­ды са­ми сол­да­ты или жи­те­ли Иу­деи: они при­вык­ли друг к дру­гу и да­же сдру­жи­лись. Имен­но по­это­му-то и был вве­ден по­ря­док сме­ны ле­гио­не­ров: нель­зя, что­бы вой­ска им­пе­рии сбли­жа­лись с ме­ст­ным на­се­ле­ни­ем под­вла­ст­ных ко­ло­ний, по­сколь­ку это ос­лаб­ля­ет им­пе­рию, де­ла­ет не­воз­мож­ным бо­роть­ся с бун­та­ми и са­мо­вла­сти­ем за­вое­ван­ных про­вин­ций.
   И вот на­ка­ну­не от­бы­тия Юлиа­на, ве­че­ром, Ма­рия до­ж­да­лась, ко­гда ус­тав­шие за длин­ный ве­сен­ний ра­бо­чий день ро­ди­те­ли сомк­нут свои очи и по­гру­зят­ся в пра­вед­ный сон тру­же­ни­ков, а са­ма тай­ком вы­шла по­про­щать­ся со сво­им воз­люб­лен­ным.
   На не­бе уже про­сту­пи­ли пер­вые звез­ды, ко­то­рые ста­но­ви­лись все яр­че и яр­че на до­го­раю­щем не­бе. Пах­ло све­жи­ми зе­ле­ны­ми по­бе­га­ми и уже лоп­нув­ши­ми поч­ка­ми про­снув­ших­ся де­ревь­ев, воз­дух был на­пол­нен стре­ко­та­ни­ем куз­не­чи­ков, зво­ном ци­кад и дру­ги­ми зву­ка­ми мо­ло­дой жиз­ни. Был уже ко­нец мар­та - пер­во­го ме­ся­ца вес­ны.
   Юли­ан ждал Ма­рию око­ло ее до­ма, встав­ши под все­по­гло­щаю­щую тень боль­шо­го ту­то­во­го де­ре­ва: очень бы­ст­ро, как все­гда это бы­ва­ет на Юге, на­сту­пи­ла тьма тьму­щая - хоть глаз вы­ко­ли. Лу­ны на не­бе не бы­ло, а от звезд стру­ил­ся свет та­кой неж­ный и спо­кой­ный, что он поч­ти не от­ра­жал­ся от гли­но­бит­ных стен.
   Ма­рия шё­по­том ок­лик­ну­ла Юлиа­на, он так же ти­хо от­клик­нул­ся. Она по­до­шла к не­му и, взяв за ру­ку, по­ве­ла за дом, где мож­но бы­ло сесть на ни­зень­кий, со­стоя­щий из тон­ких ство­лов за­бор­чик, ко­то­рый от­го­ра­жи­вал хлев от дво­ра. Они се­ли мол­ча на брев­ныш­ки. Ма­рия не смог­ла сдер­жать слез. Юли­ан на­чал ее ус­по­каи­вать, ти­хо­неч­ко взяв за пле­чи. Она ут­кну­лась мок­рым от слез ли­цом в его ру­ба­ху. Их ру­ки встре­ти­лись... Ма­рия под­ня­ла ли­цо на­встре­чу мер­цаю­щим звез­дам, ее гу­бы при­зыв­но по­лу­от­кры­лись, гла­за, за­стлан­ные сле­за­ми, не­воль­но сомк­ну­лись... Она по­чув­ст­во­ва­ла жар­кий по­це­луй сво­его воз­люб­лен­но­го, его силь­ные ру­ки. Стук его серд­ца, как ко­ло­кол, от­да­вал­ся в ее гру­ди... По­том все по­плы­ло, за­кру­жи­лось, за­вер­те­лось...
   Оч­ну­лась она на охап­ке се­на, ко­то­рая ле­жа­ла ря­дом с за­бор­чи­ком. Юли­ан жад­но це­ло­вал ее шею, ее об­на­жен­ные гру­ди. Она гла­ди­ла его шел­ко­вис­тые во­ло­сы, а ко­гда он по­нял, что она оч­ну­лась от сво­его де­вичь­е­го об­мо­ро­ка, то при­бли­зил­ся к ней и стал, как бе­зум­ный це­ло­вать ее ли­цо...
   По­том она вста­ла, стрях­ну­ла на ощупь при­став­шие к юб­ке со­ло­мин­ки, по­пра­ви­ла во­ло­сы. Юли­ан то­же при­вел се­бя в по­ря­док. Ма­рия чув­ст­во­ва­ла ка­кое-то бо­же­ст­вен­ное ус­по­кое­ние, лишь серд­це ее все еще уча­щен­но ко­ло­ти­лось да ка­кая-то слад­кая те­п­ло­та раз­ли­ва­лась вни­зу жи­во­та. Они, стоя друг про­тив дру­га, опять об­ня­лись и сли­лись в дол­гом по­це­луе. Ма­рия вновь за­пла­ка­ла... Но это уже бы­ли не сле­зы раз­лу­ки, а сле­зы пусть со­всем ми­мо­лет­но­го, но все же сча­стья.
   Юли­ан, не зная при­чи­ны ее слез, пы­тал­ся ее уте­шить. Но как? Он не мог взять ее с со­бой - это бы­ло не­воз­мож­но для сол­да­та рим­ской ар­мии. А ес­ли бы он да­же вер­нул­ся об­рат­но в Га­ли­лею, от­слу­жив свой срок, то Ма­рию за не­го не вы­да­ли бы ее ро­ди­те­ли. Они оба по­ни­ма­ли бе­зыс­ход­ность по­ло­же­ния.
   Ма­рия пе­ре­ста­ла пла­кать.
   - Я бу­ду лю­бить те­бя всю жизнь!.. - шеп­та­ла, всхли­пы­вая, Ма­рия. - Вся моя жизнь ос­вя­ще­на на­ве­ки на­шей лю­бо­вью. Ес­ли бы не бы­ло этой люб­ви, мне не­за­чем бы­ло бы и жить...
   - Я то­же те­бя ни­ко­гда не за­бу­ду... Ты са­мая кра­си­вая, ты са­мая луч­шая. Ты по­хо­жа на рим­скую Бо­ги­ню Кра­со­ты... Нет! Ты кра­си­вее ее! Но де­ло и не в том. Глав­ное, что я те­бя люб­лю боль­ше са­мой жиз­ни!
   Они про­сто­яли так до тех пор, по­ка на свет­лею­щем уже от ро­ж­даю­щей­ся за­ри не­бе не на­ча­ли та­ять звез­ды, а в ку­рят­ни­ке спро­со­нья ле­ни­во не за­ку­дах­та­ли ку­ры. Спус­тя мгно­ве­ние, где-то вда­ле­ке про­кри­чал пер­вый пе­тух.
   - Ну, про­щай, мой воз­люб­лен­ный! Про­щай, свет мо­их очей! Вспо­ми­най ме­ня!
   - Про­щай, моя лю­би­мая! Я бу­ду лю­бить те­бя веч­но... Серд­це мое на­ве­ки ос­та­нет­ся с то­бой...
   Они в по­след­ний раз по­це­ло­ва­лись дол­гим-дол­гим по­це­лу­ем, от ко­то­ро­го не­га­си­мым жа­ром люб­ви по­том весь по­сле­дую­щий день го­ре­ли их гу­бы. Ма­рия по­ти­хонь­ку от­во­ри­ла дверь и шмыг­ну­ла в дом. Жизнь кон­чи­лась, по­ду­ма­ла она.
  
   МА­РИЯ-БО­ГО­РО­ДИ­ЦА
   Про­шло око­ло двух ме­ся­цев с то­го мо­мен­та, ко­гда Юли­ан уе­хал из стра­ны. Ма­рия силь­но из­ме­ни­лась. Ее не ра­до­ва­ли ве­чер­ние по­си­дел­ки с под­ру­га­ми, взгляд ее по­гру­ст­нел, да­же по­ход­ка как-то из­ме­ни­лась - буд­то она смер­тель­но от че­го-то ус­та­ла. Гру­сти ее не бы­ло пре­де­ла.
   Вдруг од­на­ж­ды она по­чув­ст­во­ва­ла се­бя дур­но: ее под­таш­ни­ва­ло, сус­та­вы на­ча­ли ныть, как пе­ред пло­хой по­го­дой. В до­вер­ше­ние все­го во рту поя­вил­ся прив­кус буд­то она толь­ко что об­ли­за­ла мед­ную лож­ку, вы­ну­тую из рыб­но­го су­па. И тут Ма­рия вдруг вспом­ни­ла - как яр­кая вспыш­ка вспо­лох­ну­лась ее моз­гу - ведь это же, как го­во­ри­ла зна­ко­мая по­ви­валь­ная баб­ка, при­знак то­го, что она по­нес­ла...
   Пер­вое чув­ст­во, ко­то­рое воз­ник­ло - это был страх, страх поч­ти жи­вот­ный: ведь блуд­ниц за­би­ва­ли ка­мень­я­ми на ули­це, на­глу­мив­шись сна­ча­ла над ни­ми вдо­сталь. Нет пре­де­ла че­ло­ве­че­ской жес­то­ко­сти! Ведь нет без­греш­ных, есть толь­ко те, кто скры­ва­ют свой грех. Но имен­но по­это­му так ожес­то­чен­но лю­ди до смер­ти за­би­ва­ют тех, чей грех стал из тай­но­го яв­ным.
   "Не­у­же­ли та­кая же участь ждет и ме­ня? - Ду­ма­ла Ма­рия. - Раз­ве это та­кой грех - иметь во чре­ве от лю­би­мо­го че­ло­ве­ка? Раз­ве не боль­ший грех ро­жать де­тей от не­лю­би­мо­го, по­сты­ло­го му­жа?"
   На­до бы­ло что-то при­ду­мать, что-то де­лать. От­чая­ние - пло­хой со­вет­чик в труд­ной си­туа­ции... Мо­жет, вый­ти за­муж? Ну, ро­дит­ся ре­бе­но­чек пре­ж­де сро­ка, но ведь в этом ни­че­го ди­ко­вин­но­го нет! Прав­да, не­до­но­шен­ные ро­ж­да­ют­ся обыч­но хи­лень­ки­ми и ма­лень­ки­ми, но ведь это же толь­ко пра­ви­ло! А ведь ко­ли есть пра­ви­ло, то долж­ны быть и ис­клю­че­ния. Но нет, де­ло серь­ез­ное, его так с бух­ты-ба­рах­ты не ре­шишь. На­до бы най­ти ко­го-то, кто по­мог бы с муд­рым со­ве­том.
   И тут вспом­ни­ла Ма­рия, что род­ст­вен­ни­ца ее, Ели­са­ве­та, же­на За­ха­рии, ко­то­рую все счи­та­ли не­плод­ною, за­ча­ла в ста­рос­ти сво­ей, и сей­час на­хо­ди­лась уже на шес­том ме­ся­це. Яко­бы спус­ти­лось на нее и на му­жа ее, За­ха­рия, бла­го­дать Бо­жья и за­ча­ли они по­сле поч­ти три­дца­ти лет бес­плод­но­го бра­ка. Бы­ва­ют же чу­де­са! Мо­жет, Ели­са­ве­та, при­хо­див­шая­ся Ма­рии двою­род­ной тет­кой, и по­мо­жет хо­тя бы со­ве­том? Но как от­крыть­ся? Что ска­зать? С че­го на­чать? Эх, на­до ехать, а там ку­да кри­вая вы­ве­зет - ли­бо Са­та­на под­ска­жет, ли­бо Бог на­до­умит!
   От­про­си­лась Ма­рия у ро­ди­те­лей на­вес­тить от­цо­ву двою­род­ную се­ст­ру Ели­са­ве­ту в боль­шом Иу­ди­ном го­ро­де - Ие­ру­са­ли­ме. Хо­те­ли ро­ди­те­ли ее от­го­во­рить: труд­ный, мол, и дол­гий путь. Но Ма­рию труд­но свер­нуть, ес­ли ей что в го­ло­ву вте­мя­шит­ся. При­стро­ил то­гда отец доч­ку свою к ка­ра­ва­ну зна­ко­мо­го куп­ца, от­прав­ляв­ше­го­ся на Юг - все-та­ки под при­смот­ром.
   Дей­ст­ви­тель­но, длин­ный был путь: два дол­гих дня шли гру­же­ные ос­лы и верб­лю­ды по пус­ты­не да по гор­ным троп­кам. Ку­пец, оча­ро­ван­ный кра­со­тою Ма­рии, по­зво­лил ей ехать на сво­ем ос­ле. Ко­гда же он ее под­са­жи­вал од­на­ж­ды по­сле ос­та­нов­ки, взяв­ши ее как бы не­на­ро­ком за грудь, она обожг­ла его та­ким взгля­дом, что у то­го от­па­ла вся­кая охо­та к даль­ней­шим по­полз­но­ве­ни­ям: да­же на ноч­лег по­ло­жил ее в шат­ре, раз­би­том для не­го са­мо­го, а сам с дву­мя по­гон­щи­ка­ми уст­ро­ил­ся спать у ко­ст­ра.
   При­бы­ла, на­ко­нец, Ма­рия в Ие­ру­са­лим, го­род Иу­дин. Бы­ст­ро оты­ска­ла она дом сво­ей те­туш­ки по по­нят­но­му опи­са­нию, ко­то­рое со­ста­вил для нее отец. Вой­дя в дом, она уви­де­ла свою двою­род­ную те­тю, си­дя­щую на по­душ­ке на по­лу пе­ред оча­гом. Ли­са­ве­ту Ма­рия пом­ни­ла смут­но: ко­гда-то, ко­гда она бы­ла со­всем еще ма­лень­кой, тет­ка Ли­са, как ее зва­ли в се­мье, со сво­им му­жем За­ха­ри­ем на­ве­ща­ла их по­сле по­езд­ки в Ка­пер­на­ум.
   Ко­гда Ма­рия по­до­шла к Ли­са­ве­те и на­зва­лась, та об­ра­до­ва­но улыб­ну­лась:
   - Ма­рия, как ты по­взрос­ле­ла! Я же не ви­де­ла те­бя лет шесть или семь, на­вер­ное?
   Она хо­те­ла бы­ло встать, но не смог­ла под­нять свое об­ре­ме­нен­ное ре­бен­ком те­ло. За эту не­ук­лю­жую по­пыт­ку она по­лу­чи­ла тол­чок нож­кой от ут­роб­но­го ди­тя­ти - будь, мол, по­ос­то­рож­нее в дви­же­ни­ях!
   - Мой-то бры­ка­ет­ся! Чуть что не по его - да­ет о се­бе знать! На­вер­ня­ка маль­чик!
   И ста­ла рас­ска­зы­вать Ели­са­ве­та, как бы­ло ей ви­де­ние не­бес­ное, как Гос­подь снял с нее про­кля­тие не­пло­дия, как прон­зил ее рас­ка­лен­ный столб, и что она ис­пы­та­ла. Ма­рия сра­зу же вспом­ни­ла то вол­шеб­ное ощу­ще­ние, ко­то­рое она ис­пы­та­ла, ко­гда бы­ла та един­ст­вен­ная и не­по­вто­ри­мая ночь про­ща­ния с Юлиа­ном. Она по­ра­зи­лась то­му, на­сколь­ко ее ощу­ще­ния сов­па­да­ли с тем, что опи­сы­ва­ла сей­час Ели­са­ве­та.
   - А уж не от Бо­га ли ты за­ча­ла, те­тя Ли­са? - то ли шу­тя, то ли все­рь­ез ска­за­ла Ма­рия.
   - Гос­подь с то­бой, Ма­ра! Хо­тя... Нет, нет! Бог толь­ко раз­ре­шил мне за­чать от За­ха­рия... Но этот об­жи­гаю­щий столб...
   Тут Ели­са­ве­та по­че­му-то зар­де­лась, от­ве­ла гла­за, буд­то вспом­ни­ла о чем-то та­ком, о чем нель­зя ска­зать да­же очень близ­ко­му че­ло­ве­ку. До нее дош­ло, что с ней про­изош­ло! Ведь и За­ха­рия рас­ска­зы­вал ей, что он был поч­ти в бес­па­мят­ст­ве, ко­гда с ним го­во­рил Ар­хан­гел Гав­ри­ил... Зна­чит, Отец Ио­са­фат - отец?!
   Но на сча­стье Ели­са­ве­ты, Ма­рия не за­ме­ти­ла ее сму­ще­ния, так как са­ма в это вре­мя за­ли­лась го­рю­чи­ми сле­за­ми.
   - Ах, те­тя Ли­са! Мне страш­но! Что со мной бу­дет?
   - В чем де­ло, моя ми­лая?
   - Я бе­ре­мен­на...
   Те­туш­ка ста­ла ее ус­по­каи­вать, но еще гор­ше пла­ка­ла Ма­рия. Ели­са­ве­та не на­шла ни­че­го луч­ше, как спро­сить:
   - Ну, а кто же отец ре­бен­ка, мо­жешь ли мне от­крыть? Мог­ла я его ви­деть?
   - Нет, я не мо­гу на­звать име­ни от­ца ре­бен­ка. И уви­деть его ты не мог­ла и не мо­жешь...
   - Ты что, не зна­ешь, как его зо­вут?
   - Знаю, но не мо­гу про­из­не­сти его име­ни...
   - Но ведь толь­ко Бо­жье имя нель­зя про­из­но­сить!
   Тут яр­кий вспо­лох оза­рил мозг Ма­рии: Да! Да! Это Бо­жий сын! Ка­кая за­ме­ча­тель­ная мысль!
   На­бож­ная же Ели­са­ве­та, ко­то­рой та же мысль при­шла од­но­вре­мен­но, сра­зу же за­при­чи­та­ла:
   - Бо­же мой, Бо­же пра­вед­ный! Да свя­тит­ся имя Твое! Вот по­че­му мой сын во чре­ве так взбрык­нул но­жо­ноч­ка­ми свои­ми! По­чу­ял, по­чу­ял сы­на Божь­е­го!
   Ма­рия сквозь сле­зы улыб­ну­лась Ли­са­ве­те. Ее рас­пи­ра­ло от сча­стья: ре­ше­ние най­де­но! Ко­неч­но, у нее во чре­ве сын Бо­жий! А соб­ст­вен­но, раз­ве не был Юли­ан для нее ис­тин­ным мо­ло­дым бо­гом? Да, да, да!
   *********
   Про­гос­ти­ла Ма­рия у Ли­са­ве­ты поч­ти три ме­ся­ца.
   Ли­са­ве­та рас­ска­за­ла о тай­не Ма­рии За­ха­рию, но взя­ла с не­го обет мол­ча­ния. Ка­кая же жен­щи­на утер­пит и не рас­ска­жет о чу­жой тай­не? Ко­неч­но, под боль­шим сек­ре­том, ко­неч­но, под че­ст­ное сло­во, что ни­ко­му и ни­ко­гда...
   Об­рат­ный путь Ма­рия про­де­ла­ла с ка­ра­ва­ном то­го же зна­ко­мо­го куп­ца, ко­то­рый воз­вра­щал­ся об­рат­но в На­за­рет из даль­не­го стран­ст­вия.
   Вско­ре по­сле отъ­ез­да Ма­рии, на­ста­ло вре­мя Ели­са­ве­те ро­дить сы­на. На вось­мой день по­сле ро­ж­де­ния его, по иу­дей­ско­му обы­чаю, при­шли они к рав­ви­ну Ио­са­фа­ту, что­бы сде­лать сво­ему сы­ну об­ре­за­ние и дать ему имя. Род­ст­вен­ни­ки со­ве­то­ва­ли на­звать ре­бен­ка по от­цу, За­ха­ри­ей, на что Ели­са­ве­та да­ла ре­ши­тель­ный от­каз. Они с За­ха­ри­ей да­ли сы­ну имя - Ио­анн. Раз­ве мож­но ос­лу­шать­ся гла­са не­бес­но­го?
  
   МА­РИЯ-ЖЕ­НА
   Шел уже шес­той ме­сяц, как Ма­рия но­си­ла во чре­ве. Одев­шись над­ле­жа­щим об­ра­зом, она еще мог­ла во­дить ок­ру­жаю­щих за нос, скры­вая бе­ре­мен­ность. Но на­до бы­ло сроч­но реа­ли­зо­вы­вать свой ге­ни­аль­ный план.
   Ма­рия зна­ла, что у ее ма­те­ри и от­ца со­став­лен це­лый спи­сок пре­тен­ден­тов на ее ру­ку и серд­це. Сре­ди мно­гих со­ис­ка­те­лей серд­ца и ру­ки Ма­рии, вы­бор ее ос­та­но­вил­ся на Ио­си­фе, ко­то­рый был из­вест­ным мас­те­ром сто­ляр­но­го и плот­ниц­ко­го де­ла. Был он, прав­да, поч­ти в два раза стар­ше нее, не так бо­гат, как хо­те­лось бы ее ро­ди­те­лям, но за­то был спо­кой­ным и рас­су­ди­тель­ным че­ло­ве­ком, жил скром­но, но в дос­тат­ке.
   Он так дол­го не же­нил­ся, по­то­му что лет пят­на­дцать то­му на­зад его со­сва­тан­ная уже не­вес­та вдруг по­кон­чи­ла с со­бой. Он го­ре­вал без­утеш­но, не по­ни­мая, что мог­ло толк­нуть де­вуш­ку в пет­лю. Злые язы­ки на­шеп­ты­ва­ли, что не­вес­та бы­ла бе­ре­мен­на от ко­го-то дру­го­го и боя­лась по­зо­ра и по­бие­ния кам­ня­ми, ко­гда ее грех от­кро­ет­ся. Ио­сиф по­сы­пал го­ло­ву пе­п­лом, рас­ка­чи­ва­ясь, чи­тал ка­кие-то мо­лит­вы и, всхли­пы­вая, го­во­рил, что он бы лю­бил свою на­ре­чен­ную не­за­ви­си­мо от то­го, чей ре­бе­нок был в ее чре­ве. По­сле это­го от не­го от­шат­ну­лись да­же дру­зья: как же так? раз­ве мож­но про­стить та­кое? К то­му же са­мо­убий­ст­во - это та­кой грех, что и оп­ла­ки­ва­ние са­мо­убий­цы гре­хов­но!
   Но вре­мя ле­чит все, хо­тя и не все­гда бес­след­но - и на ду­ше, как на те­ле, ос­та­ют­ся не­из­гла­ди­мые руб­цы от пе­ре­жи­то­го. На­ста­ла по­ра Ио­си­фу по­ду­мать о же­нить­бе. По­че­му он ре­шил­ся сва­тать­ся за Ма­рию? Да про­сто он ви­дел, что эта де­вуш­ка - скром­ная, ак­ку­рат­ная, тру­до­лю­би­вая. Кра­со­ты ее он и не за­ме­чал, по­сколь­ку все вре­мя пре­сле­до­вал его не­мерк­ну­щий об­раз его пер­вой не­вес­ты.
   И вот Ма­рия ос­та­но­ви­ла свой вы­бор на Ио­си­фе, ис­то­рию ко­то­ро­го она зна­ла. Она на­дея­лась, что он - да­же ес­ли и до­га­да­ет­ся о прав­де - бу­дет ми­ло­серд­ным к ней. Ведь был же он уже од­на­ж­ды ми­ло­сер­ден к жен­щи­не, ко­то­рую лю­бил? Ей уда­лось лег­ко убе­дить ро­ди­те­лей в том, что Ио­сиф - луч­ший вы­бор, хо­тя им са­мим ее вы­бор был не со­всем по ду­ше. Од­на­ко Ма­рия при­ве­ла не­от­ра­зи­мый ар­гу­мент: ведь из­вест­но, что Ио­сиф - из ко­ле­на Да­ви­до­ва, а это та­кая честь по­род­нить­ся со столь знат­ным и поч­ти свя­тым ро­дом!
   *******
   Со­че­тал­ся Ио­сиф с Ма­ри­ей у глав­но­го На­за­рет­ско­го рав­ви­на. Сыг­ра­ли скром­ную свадь­бу в уз­ком се­мей­ном кру­гу, да­же не всех род­ст­вен­ни­ков по­зва­ли. В пер­вую же брач­ную ночь Ио­сиф об­на­ру­жил, что мо­ло­дая же­на его в пи­кант­ном по­ло­же­нии. Он был в не­до­уме­нии: за­чем она его об­ма­ну­ла? Ио­сиф ска­зал Ма­рии, что го­тов ее тай­но от­пус­тить, не ог­ла­шая ни­че­го и ни­ко­му, да­же ее ро­ди­те­лям, ес­ли есть ей ку­да пой­ти. Ма­рия раз­ры­да­лась, и тут про­изо­шел раз­го­вор, точь-в-точь на­по­ми­нав­ший раз­го­вор Ма­рии с Ли­са­ве­той. Ио­сиф спро­сил, кто же отец ре­бен­ка, на что Ма­рия от­ве­ти­ла, что не мо­жет на­звать его име­ни. На это Ио­сиф за­ме­тил, что толь­ко имя Гос­по­да нель­зя про­из­но­сить. Ма­рия, про се­бя об­ра­до­вав­шая­ся то­му, что Ио­сиф сам под­ска­зы­ва­ет се­бе та­кую идею, от­ве­ти­ла ему:
   - Я не мо­гу ска­зать... Я не мо­гу на­звать те­бе име­ни... Ты дол­жен ус­лы­шать это от то­го, ко­му ты ве­ришь. По­до­ж­ди, не под­го­няй ко­ней, те­бе все ско­ро ста­нет яс­но.
   Ио­сиф по­мол­чал, по­том по­це­ло­вал Ма­рию в лоб, как от­цы це­лу­ют сво­их до­че­рей, и ска­зал:
   - Спи, бед­няж­ка... Да по­мо­жет те­бе Бог!
   Он по­вер­нул­ся к стен­ке, и вско­ре его ров­ное ды­ха­ние пе­ре­шло в лег­кое по­са­пы­ва­ние - так по­са­пы­ва­ют во сне толь­ко пра­вед­ни­ки и де­ти. У Ма­рии со­зрел дерз­кий план, но что де­лать: ли­бо пан, ли­бо про­пал! Она ре­ши­ла на­шеп­тать на ухо спя­ще­му Ио­си­фу, что она, Ма­рия, но­сит во чре­ве сво­ем сы­на от са­мо­го Бо­га. Не дай Бог, Ио­сиф про­снет­ся от ее го­ло­са, то­гда об­ман ее от­кро­ет­ся. Но в то же вре­мя, он мо­жет так креп­ко спать, что да­же ес­ли и уви­дит сон, то ут­ром ни­че­го и не вспом­нит... Од­на на­де­ж­да на то, что уви­дев сон, на­ве­ян­ный ее сло­ва­ми, он про­снет­ся, и сон тот за­пе­чат­лит­ся в его па­мя­ти. Ну, бы­ла ни бы­ла! И Ма­рия сна­ча­ла за­шеп­та­ла низ­ким, из­ме­нен­ным го­ло­сом:
   - О Ио­сиф, сын Да­ви­дов! Я, Ан­гел Гос­по­день, явил­ся те­бе, что­бы ска­зать: Не бой­ся при­нять Ма­рию, же­ну твою, ибо за­ча­тый ею есть сын Бо­жий. На­ре­чешь сы­на Ии­су­сом... - и по­сле не­боль­шой пау­зы опять: - О, Ио­сиф, сын Да­ви­дов! Я, Ан­гел Гос­по­день...
   И она опять и опять по­вто­ря­ла то же са­мое, пе­ре­хо­дя с ше­по­та на нор­маль­ный го­лос. На­ко­нец она за­ме­ти­ла, что Ио­сиф вот-вот про­снет­ся, он уже на­чал бес­по­кой­но ме­тать­ся по по­душ­ке и что-то нев­ра­зу­ми­тель­ное мы­чать. Не те­ряя боль­ше вре­ме­ни, Ма­рия рас­тол­ка­ла его и спро­си­ла, как бы в ис­пу­ге:
   - Муж мой, что с то­бой? Ты ме­тал­ся во сне, буд­то те­бе при­сни­лось что-то чуд­ное. Ска­жи, что это бы­ло?
   - Бы­ло мне ви­де­ние, Ма­рия... Ар­хан­гел Гав­ри­ил... Труб­ный глас спус­тил­ся ко мне с не­бес и из­рек, что но­сишь ты во чре­ве сво­ем сы­на Божь­е­го... Я яв­ст­вен­но слы­шал его го­лос... Те­перь я по­ни­маю, по­че­му ты не про­из­нес­ла име­ни от­ца ре­бен­ка! Будь бла­го­сло­вен­на, же­на моя и ма­терь сы­на Божь­е­го!
   Ма­рия, по­да­вив в се­бе вол­ну на­хлы­нув­шей ра­до­сти, по­це­ло­ва­ла Ио­си­фа в лоб, со­всем так же, как он по­це­ло­вал ее да­ве­ча, и ска­за­ла:
   - Те­перь ты все зна­ешь не от ме­ня. Да про­стит Бог со­мне­ния твои. А те­перь да­вай спать.
   Ио­сиф, весь све­тя­щий­ся от ра­до­сти, то­же по­це­ло­вал Ма­рию и за­снул опять сном пра­вед­ни­ка. Ма­рия же еще дол­го не мог­ла за­снуть, ле­жа не­под­виж­но и гля­дя в по­то­лок. Она бы­ла так бла­го­дар­на это­му доб­ро­му и на­ив­но­му ста­ри­ку, го­див­ше­му­ся ей в от­цы. Она ра­до­ва­лась за свою жизнь и за жизнь сво­его бу­ду­ще­го ре­бен­ка. Ос­та­ва­лась толь­ко од­на за­бо­та: нуж­но, что­бы ро­дил­ся маль­чик! Ну, а ро­дит­ся де­воч­ка... Бу­дем ре­шать про­бле­мы по ме­ре их воз­ник­но­ве­ния! Ду­мать все вре­мя про зав­тра - зна­чит, не жить се­го­дня.
  
   РО­Ж­ДЕ­НИЕ ИИ­СУ­СА
   В на­ча­ле де­каб­ря по всей зем­ле Па­ле­стин­ской про­нес­лась весть о том, что ке­сарь Рим­ский - Ав­густ по­ве­ле­ва­ет сде­лать пе­ре­пись на­ро­до­на­се­ле­ния по всем Рим­ским про­вин­ци­ям. И при­ка­за­но бы­ло ка­ж­до­му жи­те­лю при­дти в тот го­род, где он был ро­ж­ден, и за­пи­сать­ся там в спи­сок у пред­ста­ви­те­ля Рим­ской ад­ми­ни­ст­ра­ции.
   Ио­сиф, взяв с со­бой же­ну, на­пра­вил­ся из Га­ли­леи, из го­ро­да На­за­ре­та, где они жи­ли с Ма­ри­ей, в Иу­дею, в го­род Да­ви­дов, на­зы­вае­мый Виф­ле­ем, по­то­му что сам он был из до­ма и ро­да Да­ви­до­ва. Ма­рия бы­ла уже на сно­сях, хо­дить на та­кие ог­ром­ные рас­стоя­ния ей бы­ло уже не то, что­бы труд­но, а про­сто не­воз­мож­но. По­это­му по­са­дил ее Ио­сиф на ос­ла, и по­бре­ли они опять по той же до­ро­ге, по ко­то­рой поч­ти пол­го­да на­зад Ма­рия еха­ла к тет­ке сво­ей, Ли­са­ве­те. Бла­го, что дни стоя­ли не­жар­кие, на­сту­пи­ла зи­ма, и в го­рах по но­чам бы­ло да­же не­сколь­ко про­хлад­но. Ио­сиф оку­тал Ма­рию те­п­лы­ми одея­ла­ми, опа­са­ясь за здо­ро­вье ее и бу­ду­ще­го мла­ден­ца.
   По­сле поч­ти трех дней из­ну­ри­тель­ной ез­ды по ди­ким гор­ным тро­пин­кам, Ио­сиф и Ма­рия позд­но ве­че­ром при­бы­ли к мес­ту сво­его на­зна­че­ния - за­ху­да­лый про­вин­ци­аль­ный го­ро­диш­ко Виф­ле­ем, ко­то­рый ско­рее на­по­ми­нал боль­шое се­ло, не­же­ли го­род. Ис­кать род­ст­вен­ни­ков Ио­си­фа не бы­ло ни вре­ме­ни, ни сил. Да к то­му же, вряд ли знат­ные го­ро­жа­не из ро­да Да­ви­до­ва бы­ли бы ра­ды ви­деть сво­его не­удач­ли­во­го род­ст­вен­ни­ка. По­это­му Ио­сиф с Ма­ри­ей за­шли на ноч­лег на не­боль­шой по­стоя­лый двор на са­мой ок­раи­не Виф­лее­ма. Они по­сту­ча­ли в дверь, на их стук из сто­ло­вой за­лы вы­шел хо­зя­ин по­стоя­ло­го дво­ра, где он тра­пез­ни­чал со свои­ми по­сто­яль­ца­ми. Ог­ля­дев за­пы­лен­ных и из­му­чен­ных при­шель­цев, он ска­зал им, ко­вы­ряя ног­тем в зу­бах и цы­кая, что в его гос­ти­ни­це "ме­стов не­ту", и что луч­ше им по­ис­кать ноч­лег в дру­гом мес­те.
   Тя­го­ты ли не­лег­кой до­ро­ги или же про­сто на­сту­пив­шие сро­ки, - не­по­нят­но, что по­дей­ст­во­ва­ло боль­ше, - но при­шло вре­мя Ма­рии ро­жать. Еще толь­ко-толь­ко про­ехав Ие­ру­са­лим, ко­то­рый ле­жал на их пу­ти, Ма­рия по­чув­ст­во­ва­ла при­бли­жаю­щие­ся схват­ки, но ка­ким-то чу­дом удер­жа­лась на по­след­них трех-че­ты­рех ста­ди­ях до­ро­ги. И вот, на­ко­нец-то, с тру­дом слез­ши с ос­ла и ото­грев­шись в те­п­ле сель­ской гос­ти­ни­цы, она по­чув­ст­во­ва­ла, что мо­мент на­сту­пил. Она про­шеп­та­ла об этом Ио­си­фу, и тот, дос­тав из ко­жа­но­го ме­шоч­ка, ко­то­рый он но­сил на поя­се, па­ру се­реб­ря­ных сес­тер­ци­ев про­тя­нул их хо­зяи­ну по­стоя­ло­го дво­ра. День­ги сра­бо­та­ли луч­ше вся­ких уго­во­ров, и хо­зя­ин пред­ло­жил им про­вес­ти ночь в хле­ву, где есть боль­шая ку­ча се­на для ско­ти­ны.
   - Да вы не ду­май­те, что там ху­же, чем в ну­ме­рах. - Ска­зал он, про­во­дя их в хлев. - Там в ка­ж­дой ком­на­те впо­вал­ку спят по шесть-семь че­ло­век на де­ре­вян­ных лав­ках. Вам-то да­же ком­форт­нее бу­дет спать: ле­жан­ка мяг­че да и те­п­лее - эва, как ско­ти­на-то те­п­ла по­на­ды­ша­ла!
   Ед­ва хо­зя­ин ушел, Ма­рия со сто­ном за­ва­ли­лась на се­но и тут же раз­ре­ши­лась от бре­ме­ни. Ио­сиф, как мог, по­мо­гал ей: пе­ре­вя­зал но­во­ро­ж­ден­но­му пу­по­ви­ну, об­тер его не­мно­ги­ми со­хра­нив­ши­ми­ся в от­но­си­тель­ной чис­то­те тря­поч­ка­ми, за­пе­ле­нал мла­ден­ца в за­ра­нее при­па­сен­ную про­сты­ноч­ку и ос­то­рож­нень­ко по­ло­жил в пус­тые яс­ли.
   Ско­ти­на в хле­ве взбу­до­ра­же­на бы­ла при­сут­ст­ви­ем не­зна­ком­цев. Ов­цы и ба­ра­ны сби­лись в куч­ку в про­ти­во­по­лож­ном уг­лу хле­ва и про­тив­но блея­ли, на­хох­лив­шие­ся ку­ры на шес­те от­ря­хи­ва­лись, буд­то на­мок­шие, и не­до­воль­но ку­дах­та­ли. Од­на толь­ко ко­ро­ва, ме­лан­хо­лич­но жуя се­но, мол­ча смот­ре­ла свои­ми глу­пы­ми гла­за­ми пря­мо в люль­ку на спя­щее ди­тя.
   Ро­дил­ся мла­де­нец позд­ней но­чью в де­кабрь­ский день, бу­к­валь­но пе­ред на­ча­лом но­во­го го­да: а шел то­гда 753 ab urbe condita, то есть 753 год с ос­но­ва­ния го­ро­да Ри­ма...
   Ио­сиф и Ма­рия, скло­нив­шись над яс­ля­ми, в ко­то­рых ле­жал мла­де­нец, раз­го­ва­ри­ва­ли ме­ж­ду со­бой о том, что раз их маль­чик - Бо­жий сын, то и быть ему по­ма­зан­ни­ком Божь­им и пра­вить все­ми ев­рей­ски­ми зем­ля­ми от Иу­деи до Га­ли­леи. Вот уж эти гор­де­цы из ко­ле­на Да­ви­до­ва по­дер­га­ют­ся то­гда, по­ду­мал Ио­сиф, но тут же ото­гнал эту зло­рад­ную мысль, как не­дос­той­ную пра­вед­но­го че­ло­ве­ка.
   В это вре­мя, из тра­пез­ной за­лы вы­шел по ма­лой ну­ж­де один из пас­ту­хов, воз­вра­щав­ших­ся с па­ст­би­ща на пе­ре­сме­нок. Ус­лы­шал он стран­ные ре­чи при­быв­ших стран­ни­ков, уви­дел мла­ден­ца, по­чи­ваю­ще­го в яс­лях, и по­бе­жал опять к сто­лу, где его со­бу­тыль­ни­ки ве­ли обыч­ный раз­го­вор ни о чем, как это все­гда ве­дет­ся у по­лу­пья­но­го му­жи­чья.
   При­бе­жав­ший со дво­ра пас­тух гром­ко, но ка­ким-то по­лу­ше­по­том, ска­зал, вы­та­ра­щив гла­за:
   - Му­жи­ки!.. Там, ета, как ево... Пом­ни­те му­жик-то прие­хал с ба­бой-то брю­ха­той да­ве­ча? Так она, ета,
   та­во, раз­ро­ди­лась в хле­ву. И гу­то­рят му­жик-то с ба­бою сво­ей о том, что мол, сын у них от Бо­га!
   - Да иди ты! Пил бы по­мень­ше! Яс­ное де­ло, все де­ти - от Бо­га! От ко­го же еще? - ска­зал кто-то на­смеш­ли­во.
   - Не-е-а, прав­да! Они там все про род Да­ви­дов тал­ды­чат, же­на му­жа сво­его на­зы­ва­ет "сы­ном Да­ви­до­вым"...
   - А што, мо­жа, и прав­да... - от­клик­нул­ся дру­гой. - Ведь идет же мол­ва, что ско­ро на­ро­дит­ся но­вый про­рок Бо­жий, по­креп­че про­чих. Он, грят, ужо и су­по­ста­тов рим­лян­ских на­ка­жет, да и Аа­ро­но­вых при­блюд­ков в уз­де со­дер­жать бу­дет.
   - Ну, да! Ведь не зря же уж вто­рой день ви­сит над Виф­лее­мом звез­да хво­ста­тая. Не ина­че, как Бо­жье зна­ме­ние!
   - А и впрямь, ждем не до­ждем­ся Мес­сию. Хоть бы уж ско­рее. Со­всем жис­ти не­ту­ти. Как го­во­рят, ни тпру, ни ну...
   - А вдруг и вза­прав­даш­ний сын Бо­жий во хле­ве? Ай, нам бы не спло­шать! На­до бы мла­ден­ца-то умас­лить!
   - А что как он во­все и не Бо­жий сын?
   - А у те­бя что, убу­дет что ли, ду­рень, ес­ли по­да­ро­чек сде­ла­ешь? Ес­ли зря, так по­те­ря­ешь не­мно­го, а ес­ли не зря - о-го-го!
   - И то вер­но, - до­ба­вил кто-то, - убыт­ка на два ас­са, а при­быт­ку мо­жет быть на ше­кель се­реб­ра!
   - Лад­но, пойдем, по­при­вет­ст­ву­ем ро­ди­те­лей да по­да­роч­ки ка­кие ни­ка­кие сде­ла­ем маль­цу но­во­ро­ж­ден­но­му. Яс­ное де­ло, что ни­че­го не про­га­да­ем...
   И по­шли пас­ту­хи во двор, и по­сту­ча­ли в во­ро­та хле­ва. От­во­рил им Ио­сиф, ви­дит быд­ло ка­кое-то по­лу­пья­ное, сто­ят, с но­ги на но­гу пе­ре­ми­на­ют­ся. Тут один из них - тот, что во дво­ре мо­чил­ся - и го­во­рит:
   - При­ми­те да­ры на­ши скром­ные для сы­ноч­ка ва­ше­го. По­здрав­ля­ем с но­во­ро­ж­ден­ным! Дай Бог здо­ровь­и­ца сы­ну Бо­жию да и Вам так­же.
   И тут ста­ли все класть на по­лоч­ку око­ло яс­лей, кто чем был бо­гат: кто сви­ри­стел­ку, кто горсть фиг су­шен­ных, кто кус брын­зы овечь­ей... Изу­мил­ся Ио­сиф: знать и этим лю­дям Ан­гел Не­бес­ный ве­щал о сы­не Божь­ем! Окон­ча­тель­но уве­ро­вал он в ве­ли­кое пред­на­зна­че­ние сы­на Ма­рии. И вспом­нил, что го­во­рил ему са­мо­му Ан­гел Не­бес­ный: При­ми сы­на Божь­е­го, да сни­зой­дет на те­бя то­гда бла­го­дать От­ца Не­бес­но­го!

*******

   За­пи­сав­шись у рим­ско­го пи­са­ря в счет­ном спи­ске и про­быв в Виф­лее­ме око­ло не­де­ли, что­бы дать хоть не­мно­го ок­реп­нуть маль­цу, Ио­сиф с Ма­ри­ей на­пра­ви­лись об­рат­но в На­за­рет. По пу­ти они сде­ла­ли ос­та­нов­ку в Ие­ру­са­лим­ском Хра­ме Божь­ем, что­бы по за­ко­ну Гос­под­не­му, дан­но­му на­ро­ду Мои­се­ем, по про­ис­ше­ст­вии вось­ми дней со­вер­шить над мла­ден­цем за­кон­ный об­ряд об­ре­за­ния и при­нес­ти в жерт­ву две гор­ли­цы. Как ска­зал Ан­гел Не­бес­ный Ио­си­фу, так он и сде­лал: был мла­де­нец на­ре­чен Ии­су­сом.

********

   Бу­ду­чи еще во Хра­ме, ус­лы­шал Ио­сиф, как в на­ро­де го­во­ри­ли, что царь Иу­дей­ский, Ирод Ве­ли­кий, ус­лы­шал что ка­кие-то пас­ту­хи ви­де­ли не­кое­го мла­ден­ца, ко­то­рый есть Мес­сия и ко­то­рый ли­шит Иро­да цар­ст­ва. И еще ус­лы­шал он, что яко­бы ка­кие-то тай­ные Иро­до­вы ищей­ки уже на пу­ти в Виф­ле­ем, где на­ме­ре­ва­ют­ся най­ти сле­ды то­го мла­ден­ца, за­хва­тить его и убить.
   Ус­лы­шав­ши это, Ио­сиф, не меш­кая, по­са­дил Ма­рию с мла­ден­цем на ос­ла и не­зна­чи­тель­ны­ми, убо­ги­ми тро­пин­ка­ми по­вез се­мью свою в Еги­пет для спа­се­ния от Иро­да. Шел Ио­сиф, по­гля­ды­вая на Ма­рию, си­дя­щую на ос­ле и мер­но по­ка­чи­ваю­щую­ся в такт ле­ни­вым ша­гам жи­вот­но­го, и по­ду­мал:
   - Стран­но, од­на­ко же, уст­рое­на жизнь... Вот ко­гда-то Ио­сиф Пре­крас­ный, сын Иа­ко­ва, ко­то­рый был сы­ном Исаа­ка, ко­то­рый был сы­ном Ав­раа­ма, был про­дан брать­я­ми-за­ви­ст­ни­ка­ми в раб­ст­во в Еги­пет... А вот те­перь и я - вто­рой Ио­сиф - ищу спа­се­ния в том же са­мом Егип­те, из ко­то­ро­го Мои­сей увел ев­ре­ев сю­да, на эту не­гос­те­при­им­ную Зем­лю Обе­то­ван­ную... Да, стран­но уст­рое­на жизнь! Так и мо­та­ет нас ту­да-сю­да, как не­при­ка­ян­ных!
   ********
   Уда­лось Ио­си­фу и Ма­рии из­бе­жать пре­сле­до­ва­ния Иро­до­вых при­спеш­ни­ков. Спас­ли они бу­ду­ще­го Спа­си­те­ля от не­ми­нуе­мой ги­бе­ли: ведь по при­ка­зу Иро­да, в Иу­дее уби­ва­ли всех мла­ден­цев му­же­ско­го по­ла млад­ше двух лет... Как ска­за­но бы­ло, "уби­вать всех от­ро­ков, не мо­ча­щих­ся к сте­не".
   И вер­нул­ся Ио­сиф со сво­им се­мей­ст­вом в зем­лю Из­раи­ле­ву толь­ко по­сле смер­ти Иро­да Ве­ли­ко­го, ко­гда на тро­не цар­ском в Иу­дее уже во­ца­рил­ся царь Ар­хе­лай.
   Вот та­кой дол­гий был путь свя­то­го се­мей­ст­ва из Виф­лее­ма в На­за­рет! И не­вдо­мек бы­ло Ио­си­фу, по­че­му же все­силь­ный Бо­же не смог спа­сти сы­на сво­его бо­лее про­стым спо­со­бом, на­при­мер, убив Иро­да. Ведь на­гнал же он ко­гда-то на це­лый Еги­пет мор и мух песь­их?
   Ведь по­мог же он ко­гда-то на­ро­ду сво­ему пе­рей­ти Че­рем­ное мо­ре, рас­сту­пив­шее­ся пе­ред ев­рея­ми? Ведь уто­пил же он мно­го­чис­лен­ное еги­пет­ское во­ин­ст­во, ко­гда во­ды то­го же мо­ря вновь сомк­ну­лись за бла­го­по­луч­но про­шед­ши­ми по его дну ев­рея­ми? Ведь вы­вел же он тол­пу оди­чав­ших от со­ро­ка­лет­не­го стран­ст­вия лю­дей в Па­ле­сти­ну? Ведь все мо­жет Все­выш­ний, еже­ли толь­ко за­хо­чет! Вот за­хо­чет ли...
   Ио­си­фу это бы­ло не­вдо­мек, а быв­шая Де­ва Ма­рия зна­ла все, а по­то­му бы­ла ра­да, что не про­сну­лась в Ио­си­фе гор­ды­ня, и не стал он на­де­ять­ся на то, что Бог вся­ко спа­сет сы­на сво­его. Она-то по­ни­ма­ла глу­би­ну по­го­вор­ки: "На бо­га на­дей­ся, но сам не пло­шай!"
  
  
   ДЕТ­СТ­ВО ИИ­СУ­СА
   Ма­рия не мог­ла на­ра­до­вать­ся на сы­на. Был он весь в сво­его от­ца Юлиа­на - та­кой же куд­ря­вый, свет­ло­во­ло­сый, с не­вин­ны­ми го­лу­бы­ми гла­за­ми. И нос у не­го был пря­мой, про­дол­го­ва­тый, без обыч­ной иу­дей­ской гор­бин­ки. Ма­рия час­то ра­до­ва­лась, что Юли­ан во­вре­мя ис­чез из На­за­ре­та, ибо сход­ст­во Ии­су­са с ним бы­ло столь ра­зи­тель­ным, что ка­ж­дый мог бы по­стро­ить на этом лю­бую фан­та­зию, вклю­чая и ту, ко­то­рая бы сов­па­ла с дей­ст­ви­тель­но­стью. Ведь не зря же злые язы­ки при­ду­ма­ли по­го­вор­ку: "Не в мать, ни в от­ца, а в про­ез­же­го мо­лод­ца".
   Был Ии­сус, вдо­ба­вок, маль­чи­ком смыш­ле­ным. Ша­лить не лю­бил, с по­год­ка­ми не знал­ся, а боль­ше чи­тал вся­кие кни­ги. Нау­чил­ся он чи­тать лет се­ми от ро­ду, бла­го­да­ря прак­ти­че­ски без­гра­мот­но­му от­цу сво­ему Ио­си­фу. Тот лю­бил чи­тать и пе­ре­чи­ты­вать то­ру, во­дя паль­цем по строч­кам и бор­мо­ча се­бе под нос. Сна­ча­ла лю­бо­зна­тель­ный ма­лец, под­гля­ды­вая че­рез его пле­чо, по­том стал са­дить­ся ря­дыш­ком и сле­дить за от­цо­вым паль­цем и вслу­ши­ва­ясь в его чте­ние вслух. Ко­гда маль­чик вдруг те­рял нить, то ос­та­нав­ли­вал от­ца и про­сил по­вто­рить толь­ко что про­чи­тан­ное. Вско­ре Ии­сус чи­тал уже на­мно­го луч­ше от­ца.
   Ио­сиф бо­ял­ся и лю­бил сы­на. Он бо­ял­ся его как сы­на Божь­е­го, по­то­му как не во всем и не все­гда был со­гла­сен с Гос­по­дом. Лю­бил же он Ии­су­са, как род­но­го, как пер­вен­ца сво­его, хоть и за­чат он был не им, а Свя­тым Ду­хом.
   Да и то прав­да: тот ли отец, ко­то­рый ро­дил ре­бен­ка, или же тот, ко­то­рый с ним нян­чил­ся, иг­рал, учил его не­хит­рым жи­тей­ским пра­ви­лам, си­дел у его ко­лы­бель­ки во вре­мя бо­лез­ни? Осо­бен­но час­то вспо­ми­нал Ио­сиф, как ед­ва не по­гу­би­ли они с Ма­ри­ей сво­его пер­вен­ца, ко­гда бе­жа­ли в Еги­пет от Иро­да Ве­ли­ко­го.
   Ма­рия, дер­жа за­пе­ле­на­то­го сы­на, еха­ла на ос­ле, ко­то­ро­го Ио­сиф вел за уз­деч­ку. Шли они, в ос­нов­ном, ве­че­ра­ми и по но­чам, ко­гда не па­ли­ло не­ми­ло­серд­ное солн­це. Днем же от­сы­па­лись под раз­ве­си­сты­ми вет­вя­ми слу­чай­но по­пав­шей оди­но­кой чи­на­ры или же где-ни­будь на дне бал­ки в те­ни гус­то­го кус­тар­ни­ка.
   И вот од­на­ж­ды, ко­гда Ма­рия, толь­ко что по­кор­мив сы­на гру­дью, по­ло­жи­ла его на трав­ку под кус­том ка­ких-то ди­ких ягод, а са­ма стоя­ла ря­дом с Ио­си­фом, от­вер­нув­шись от мла­ден­ца и вы­ти­рая свои сос­цы, Ио­сиф за­ме­тил, как с кус­тов све­си­лась змея и по­тя­ну­лась к ли­чи­ку ма­лы­ша. Он за­мер, бо­ясь по­ше­лох­нуть­ся, ибо знал, что на­пу­ган­ная змея мо­жет сде­лать лю­бое не­пред­ска­зуе­мое дей­ст­вие. Вдруг Ма­рия по­вер­ну­лась, уви­де­ла страш­ную кар­ти­ну, и ужас от­ра­зил­ся на ее ли­це. Она уже со­бра­лась за­кри­чать и бро­сить­ся за­щи­щать сы­на - плоть от пло­ти и кровь от кро­ви ее. Но Ио­сиф мол­ние­нос­но схва­тил ее, за­жав ей рот, и они оба за­сты­ли.
   Змея, тем вре­ме­нем, зло­ве­ще вы­со­вы­вая свой раз­дво­ен­ный язы­чок, буд­то об­ню­хи­ва­ла мла­ден­ца, ко­то­рый не ше­ве­лил­ся, ибо был ту­го спе­ле­нат и ти­хонь­ко по­са­пы­вал. Змея слиз­ну­ла не­сколь­ко ка­пе­лек мо­ло­ка с губ мла­ден­ца, убе­ди­лась, что боль­ше по­жи­вить­ся не­чем, и бла­го­по­луч­но ис­чез­ла в тех же кус­тах.
   Ма­рия по­те­ря­ла соз­на­ние и об­мяк­ла в ру­ках Ио­си­фа. От пе­ре­жи­ва­ний у нее про­па­ло мо­ло­ко. Мла­де­нец без ма­те­рин­ско­го мо­ло­ка на­чал бу­к­валь­но на гла­зах со­хнуть... Сна­ча­ла он пла­кал от го­ло­да, но че­рез два дня со­всем при­тих. Ио­сиф и Ма­рия поч­ти бе­гом бе­жа­ли впе­ред. Ку­да? Они не по­ни­ма­ли, ку­да. Про­сто дви­же­ние бы­ло луч­ше, чем пас­сив­ные му­че­ния от бе­зыс­ход­но­сти. Но тут вдруг - о ра­дость! - они уви­де­ли на го­ри­зон­те ка­кое-то се­ле­ние, по­том ус­лы­ша­ли блея­ние овец и мы­ча­ние ко­ров... Они и сын их бы­ли спа­се­ны!
   По­тра­тив не­сколь­ко се­реб­ря­ных мо­нет, Ио­сиф ку­пил мо­ло­ка Ии­су­су и не­мно­го еды для се­бя и Ма­рии. С гус­то­го козь­е­го мо­ло­ка Ии­сус креп­чал час от ча­су. Прав­да, его му­чил жи­во­тик, и Ма­рия по­сто­ян­но неж­ны­ми кру­го­вы­ми дви­же­ния­ми по­гла­жи­ва­ла его тель­це.
   Они бы­ли спа­се­ны вдвой­не: они не толь­ко спас­ли сы­на от го­лод­ной смер­ти, но и са­ми бы­ли спа­се­ны - зем­ля, в ко­то­рую они при­шли, бы­ла Егип­том.
   По­жа­луй, это был са­мый страш­ный слу­чай в их жиз­ни...
   ********
   Ма­рия про­во­ди­ла все свое сво­бод­ное вре­мя с сы­ном. Она ис­под­воль вну­ша­ла ему мысль о его вы­со­ком пред­на­зна­че­нии. Она час­то на­зы­ва­ла его "мой сын Бо­жий". Ко­гда маль­чик спра­ши­вал, по­че­му она его так на­зы­ва­ет, Ма­рия от­ве­ча­ла ему, что она за­ча­ла его от Бо­га. Ии­сус это­го дол­го не по­ни­мал, спра­ши­вая: "А кто же то­гда мой па­па? Зна­чит Ио­сиф мне не род­ной отец? А кто та­кой Бог? По­че­му он ни­ко­гда не на­ве­ща­ет ме­ня, ес­ли он мой отец?"
   Ма­рия от­ве­тить на все эти во­про­сы не мог­ла. Она толь­ко по­вто­ря­ла од­но и то же: "ты - сын Бо­жий". Вско­ре Ии­сус к это­му при­вык и пе­ре­стал за­да­вать во­про­сы. Ну, и прав­да, что тол­ку спра­ши­вать: а по­че­му солн­це све­тит? а по­че­му в не­бе звез­ды? а по­че­му во­да жид­кая? Что на это мо­гут от­ве­тить? Толь­ко - "по­то­му, что"!
   Он не стал за­да­вать этих же во­про­сов от­цу сво­ему, Ио­си­фу, бо­ясь, что они мо­гут ра­нить его ду­шу. Но у Ии­су­са скла­ды­ва­лось впе­чат­ле­ние, что и отец его зна­ет что-то о его, Ии­су­са, про­ис­хо­ж­де­нии, че­го не мо­жет ска­зать сво­ему сы­ну.
   Отец про­во­дил с сы­ном дол­гие бе­се­ды, раз­го­ва­ри­вая с ним, как со взрос­лым. Он объ­яс­нял ему то­ру, учил уму-ра­зу­му по-сво­ему, в ме­ру сво­его по­ни­ма­ния жиз­ни и ее цен­но­стей:
   - Ты во­шел в мир, и сей­час, по­ка ты мал, - ты в ми­ре. Но ко­гда ты вы­рас­тешь и ста­нешь муд­рым, то то­гда мир бу­дет в те­бе. И то­гда все, что ты бу­дешь де­лать лю­дям, ты это бу­дешь де­лать и для се­бя: сде­ла­ешь доб­ро че­ло­ве­ку - зна­чит, сде­ла­ешь доб­ро и для се­бя; сде­ла­ешь че­ло­ве­ку зло - сде­ла­ешь зло и для се­бя.
   Ты зна­ешь, я ве­рую в Бо­га еди­но­го. Все мы - Бо­жьи де­ти. Мо­жет, сре­ди всех его де­тей есть из­бран­ные. Да­же не "мо­жет быть", а на­вер­ня­ка. Возь­ми Ве­ли­ких Про­ро­ков на­ших; Ав­раа­ма и Мои­сея... У них мно­го муд­ро­сти, но, мне ка­жет­ся, у них ино­гда не хва­та­ет глав­но­го - до­б­ра, люб­ви к ближ­не­му. Вот возь­ми за­ко­ны Мои­сее­вы о на­не­се­нии ран: "Око за око, зуб за зуб, ру­ку за ру­ку, но­гу за но­гу"... А ведь ино­гда и про­стить на­доб­но вра­га сво­его, особ­ли­во еже­ли он и не враг во­все, а при­чи­нил те­бе ущерб, не же­лая то­го, не за­мыш­ляя зла.
   Прав­да, ино­гда да­же убие­ние че­ло­ве­ка мо­жет и не быть гре­хом: раз­ве пра­виль­но да­вать тво­рить пре­ступ­ное зло на­силь­ни­кам, рас­тли­те­лям де­тей и ма­ниа­каль­ным убий­цам? Не луч­ше ли бу­дет для всех убить этих не­го­дя­ев, что­бы спа­сти их бу­ду­щие жерт­вы?
   Но все же не че­ло­ве­ку су­дить дру­го­го че­ло­ве­ка: что прав­да для од­но­го, то есть не­прав­да для дру­го­го. Бог - выс­ший су­дия, но он не дол­жен пре­да­вать слиш­ком мно­го вла­сти од­ном че­ло­ве­ку, будь тот да­же свя­тым. Бо­жий ра­зум мо­жет быть толь­ко в че­ст­ном на­род­ном су­де. Хо­тя, сын мой, что оз­на­ча­ет "че­ст­ный"? Что оз­на­ча­ет "на­род­ный"? Кто зна­ет...
   Но вот го­во­рят еще: "Не су­ди­те, да не­су­ди­мы бу­де­те". А что зна­чит "не су­ди­те"? Зна­чит, не раз­ли­чай­те бе­ло­го от чер­но­го, до­б­ра от зла, люб­ви от не­на­вис­ти? Это же пол­ное без­раз­ли­чие к ок­ру­жаю­щим, рав­но­ду­шие к ближ­не­му. Но ис­тин­но ска­за­но, что друг мо­жет пре­дать, враг мо­жет убить, но и то, и дру­гое мо­жет свер­шить­ся толь­ко с мол­ча­ли­во­го со­гла­сия рав­но­душ­ных... так хо­ро­шо ли быть этим рав­но­душ­ным, не имею­щим ни­ка­ко­го сво­его су­ж­де­ния?
   Мно­го че­го еще го­во­рил Ии­су­су отец его Ио­сиф, и сло­ва его па­да­ли, как зер­на в све­же­вспа­хан­ную бо­роз­ду.
  
  
  
   ОТ­РО­ЧЕ­СТ­ВО ИИ­СУ­СА
   Ии­сус рос, ук­ре­п­лял­ся ду­хом и на­пол­нял­ся муд­ро­стью не по го­дам. Его бе­се­ды с от­цом его Ио­си­фом да­ва­ли ему очень мно­го в по­ни­ма­нии су­ти жиз­ни, ос­нов­ных прин­ци­пов, дви­жу­щих людь­ми. Отец же дал ему и ос­нов­ные ис­ход­ные пра­ви­ла ло­ги­ки и ди­дак­ти­ки. Ии­сус по­рой удив­лял­ся, как про­стой и, по су­ти де­ла, не­об­ра­зо­ван­ный че­ло­век мо­жет так глу­бо­ко и строй­но мыс­лить.
   Ии­сус лю­бил при­сут­ст­во­вать при бе­се­дах взрос­лых, хо­тя обыч­но мол­чал и лишь ог­ра­ни­чи­вал­ся уме­ст­ны­ми во­про­са­ми. Он за­ме­чал все ло­ги­че­ские ог­ре­хи и ис­ка­же­ния прав­ды в сло­вах со­бе­сед­ни­ков, но все­гда хра­нил мол­ча­ние, па­мя­туя о том, что "яй­ца ку­ри­цу не учат". Но ко­гда дос­тиг он две­на­дца­ти лет, то и его на­ча­ли вос­при­ни­мать все­рь­ез во вре­мя раз­лич­ных дис­кус­сий. По­мо­га­ло в этом не толь­ко то, что Ии­сус был смыш­ле­ным маль­чи­ком, но и то, что Ии­сус был в от­ца, ле­гио­не­ра Юлиа­на - та­кой же вы­со­кий, та­кой же хо­ро­шо сло­жен­ный и ка­зав­ший­ся не по го­дам взрос­лым.
   Од­на­ж­ды, ко­гда Ии­су­су уже ис­пол­ни­лось две­на­дцать, его ро­ди­те­ли, со­бра­лись всей семь­ей на Пас­ху от­пра­вить­ся па­лом­ни­ка­ми в Ие­ру­са­лим. К то­му вре­ме­ни ро­ди­те­ли Ии­су­са ум­но­жи­ли свою се­мью: Ма­рия при­нес­ла Ио­си­фу еще двух маль­чи­ков и че­ты­рех де­во­чек. Все они бы­ли - вы­ли­тый Ио­сиф: чер­но­гла­зые, с чер­ны­ми и же­ст­ки­ми вью­щи­ми­ся во­ло­са­ми и с но­са­ми с гор­бин­кой. Ии­сус смот­рел­ся ме­ж­ду ни­ми, как ле­бе­ди­ный пте­нец сре­ди утят. Тем не ме­нее, пра­вед­ный Ио­сиф не де­лал раз­ли­чия ме­ж­ду род­ны­ми деть­ми и па­сын­ком, час­то во­все за­бы­вая о его Бо­же­ст­вен­ном про­ис­хо­ж­де­нии. Бо­лее то­го, лю­бил он сы­на бес­пре­дель­но.
   И вот все се­мей­ст­во Ио­си­фа, по­гру­зив не­об­хо­ди­мый в по­хо­де скарб на ос­лов, дви­ну­лось в путь. Ка­валь­ка­да со­стоя­ла из трех ос­лов, на ко­то­рых по­пе­ре­мен­но еха­ли Ма­рия и млад­шие де­ти. Ии­сус, как стар­ший, шел впе­ре­ди с от­цом и вел с ним раз­го­во­ры на раз­лич­ные ре­ли­ги­оз­ные те­мы.
   По при­бы­тии в Ие­ру­са­лим, они по­хо­ди­ли по си­на­го­гам, при­ня­ли уча­стие в мно­го­чис­лен­ных служ­бах. Груп­па па­лом­ни­ков из На­за­ре­та бы­ла до­воль­но боль­шой, но как все­гда это по­лу­ча­ет­ся, лю­дям про­ще разъ­е­ди­нить­ся, чем объ­е­ди­нить­ся: они и при­бы­ли по­врозь, и со­би­ра­лись по­ки­нуть празд­ник не­боль­ши­ми групп­ка­ми. Од­на­ко нуж­но от­дать им долж­ное: дер­жа­лись они бо­лее ме­нее куч­но - на рас­стоя­нии пря­мой ви­ди­мо­сти - из-за то­го, что на до­ро­гах ме­ж­ду Иу­дой и Га­ли­ле­ей про­мыш­ля­ли ка­кие- то го­ло­во­ре­зы-раз­бой­ни­ки, гра­бив­шие оди­но­ких стран­ни­ков.
   По­ки­ну­ли Ие­ру­са­лим и Ии­су­со­вы ро­ди­те­ли. Ио­сиф с Ма­ри­ей ус­та­лые и удов­ле­тво­рен­ные воз­вра­ща­лись до­мой. Ии­су­са с ни­ми не бы­ло, но они ду­ма­ли, что он при­сое­ди­нил­ся к ко­му-то из со­се­дей и жда­ли, что он вот-вот до­го­нит их и при­сое­ди­нит­ся к сво­ей се­мье. Про­шло пол­дня в до­ро­ге. Ии­су­са все не бы­ло. Ма­рия ста­ла вол­но­вать­ся, на что Ио­сиф за­ме­тил, что Ии­сус поч­ти уже взрос­лый и к то­му же, в край­нем слу­чае, Бог не даст в оби­ду сво­его сы­на. Ма­рия, не раз­де­ляя по по­нят­ным со­об­ра­же­ни­ям оп­ти­миз­ма сво­его му­жа, на­стоя­ла на том, чтоб по­вер­нуть об­рат­но, ос­та­вив ос­таль­ных сво­их де­тей на вре­мен­ное по­пе­чи­тель­ст­во ка­ких-то сво­их даль­них род­ст­вен­ни­ков, иду­щих так­же в На­за­рет.
   Вер­ну­лись Ио­сиф с Ма­ри­ей в Ие­ру­са­лим, три дня ис­ка­ли сы­на по по­стоя­лым дво­рам, ба­за­рам, па­ла­точ­ным ла­ге­рям па­лом­ни­ков, но без­ус­пеш­но. Ус­тав­ши от мы­тарств, Ио­сиф с же­ной за­шли в Храм по­мо­лить­ся Гос­по­ду, что­бы он по­мог им сыс­кать по­те­ряв­ше­го­ся сы­на. И тут-то они уви­де­ли сво­его сы­на, си­дя­ще­го по­сре­ди книж­ни­ков и слу­шаю­ще­го их. Книж­ни­кам по­нра­вил­ся от­рок, ко­то­рый про­яв­ля­ет та­кой ин­те­рес к то­ре и за­да­ет не­про­стые во­про­сы. Маль­чик к то­му же хо­ро­шо знал гре­че­скую ми­фо­ло­гию и не­ред­ко ста­вил в ту­пик книж­ни­ков, про­во­дя па­рал­ле­ли ме­ж­ду гре­че­ски­ми ми­фа­ми и ле­ген­да­ми Вет­хо­го За­ве­та. Прав­да, по­след­нее при­во­ди­ло их за­час­тую в раз­дра­же­ние: ведь мы ни­ко­гда не лю­бим, ко­гда нас вы­став­ля­ют в глу­пом све­те!
   Уви­дев сы­на, Ма­рия бро­си­лась к не­му со сло­ва­ми:
   - Ча­до! Что ты сде­лал с на­ми? Отец твой и я пре­бы­ва­ли в боль­шой тре­во­ге за те­бя. Мы обы­ска­ли все ба­за­ры и по­стоя­лые дво­ры. Ма­ло ли что мо­жет слу­чить­ся в чу­жом го­ро­де?
   - За­чем бы­ло вам ис­кать ме­ня? Мож­но бы­ло бы и до­га­дать­ся, что мне долж­но быть в том до­ме, что при­над­ле­жит От­цу мо­ему.
   И по­нял Ио­сиф, что сын его осоз­нал свое пред­на­зна­че­ние. И воз­ра­до­ва­лась ду­ша его за сы­на.
   И по­ня­ла Ма­рия, что сын ее, сын Юлиа­на, взял на се­бя не свое пред­на­зна­че­ние. Это, ко­неч­но, хо­ро­шо - не­сти свет, не­сти доб­ро, не­сти лю­бовь... Но че­ло­век не­бла­го­да­рен и зло­на­ме­рен: ни од­но доб­рое де­ло не ос­та­ет­ся без­на­ка­зан­ным. Что-то бу­дет с мо­им сы­ном? И за­тре­пе­та­ла ду­ша ее от стра­ха за судь­бу сы­на.
   Ии­сус же встал и без пре­ре­ка­ний по­шел за свои­ми ро­ди­те­ля­ми. Уже на сле­дую­щий день они на­гна­ли ка­ра­ван, на­шли сво­их де­тей и все вме­сте по­шли до­мой, в На­за­рет. И опять Ио­сиф шел со сво­им лю­бим­цем, пе­ре­пол­нен­ный гор­до­стью за не­го. И опять об­су­ж­да­ли они прит­чи Вет­хо­го За­ве­та: отец рас­ска­зы­вал ему, как Ав­ра­ам при­но­сил в жерт­ву за­кла­ния пер­вен­ца сво­его и един­ст­вен­но­го сы­на - Исаа­ка. И опять в Ио­си­фе под­соз­на­тель­но про­бу­ж­да­лись бун­тар­ские чув­ст­ва, он удив­лял­ся то­му, как мог Бог так ис­ку­шать бед­но­го от­ца, тол­кая его на сы­но­убий­ст­во:
   - Я бы ни за что не по­слал те­бя на му­че­ния. Ни за ка­кую идею, ни за ка­кую лю­бовь, да­же за лю­бовь к Все­выш­не­му! Да­же не­смыш­ле­ные птич­ки, да­же зве­ри ди­кие за­щи­ща­ют свое гнез­до или ло­го­во с ма­лы­ми деть­ми свои­ми, жерт­вуя сво­ей жиз­нью, ибо что мо­жет быть до­ро­же жиз­ни де­тей - на­ше­го про­дол­же­ния в этом ми­ре по­сле на­шей смер­ти? А тут Бог и тол­ка­ет от­ца на де­то­убий­ст­во!
   Ес­ли бы Бог стал за­став­лять ме­ня при­нес­ти те­бя в жерт­ву ра­ди не­го, я бы про­клял его, я бы всту­пил с ним в борь­бу, как всту­пил с ним в борь­бу бо­го­бо­рец Иа­ков. Луч­ше смерть, чем пре­да­тель­ст­во, тем па­че пре­да­тель­ст­во, учи­нен­ное соб­ст­вен­но­му сы­ну.
   Про­мол­чал Ии­сус, по­ра­жа­ясь че­ло­веч­но­сти и ло­ги­ке сво­его от­ца Ио­си­фа - про­сто­го плот­ни­ка, про­сто­лю­ди­на, ко­то­рый в жиз­ни, мо­жет, и не чи­тал ни­че­го, кро­ме то­ры. И че­го сто­ят все эти уче­ные книж­ни­ки, ко­то­рые лишь за­учи­ли все, но не по­ни­ма­ют су­ти? А Ио­сиф, тем вре­ме­нем, про­дол­жал:
   - А возь­ми, сы­нок, прит­чу про Ио­ва. Го­во­рит­ся же в Вет­хом За­ве­те, что был он не­по­ро­чен, спра­вед­лив и бо­го­бо­яз­нен, и уда­лял­ся от зла. Бы­ло у не­го семь сы­но­вей и три до­че­ри, и все бы­ли пра­вед­ны. И ведь при­шел к Гос­по­ду Са­та­на и ка­ким-то об­ра­зом за­ста­вил Бо­га на­чать ис­ку­ше­ние Ио­ва. И ли­шил Бог Ио­ва де­тей, же­ны, все­го его бо­гат­ст­ва, а по­том и на са­мо­го Ио­ва на­слал в до­вер­ше­ние все­го про­ка­зу. И за что? Что же это за ис­ку­ше­ние та­кое? За что казнь та­кая пра­вед­ни­ку? Или Гос­подь слеп и глух, что не ви­дит и не слы­шит? Или Гос­подь по­му­тил­ся ра­зу­мом, ко­ли не ра­зу­ме­ет, что дея­ния его бо­го­мерз­ки? Или Гос­подь во­все не тот, за ко­го мы его по­чи­та­ем? Или же Са­та­на пра­вит Бо­гом? Не мо­гу я най­ти от­ве­та!..
   По мне, так ес­ли ты Бог, то знай. Ес­ли же не зна­ешь - ве­руй! Ес­ли Че­ло­век ве­рит в Бо­га, то и Бог дол­жен ве­рить в Че­ло­ве­ка. Как мож­но бы­ло так бес­че­ло­веч­но бы­ло от­не­стись к пра­вед­ни­ку Ио­ву?
   А по­сле это­го, ко­гда не от­рек­ся Иов от Бо­га, то тот
   "вос­пол­нил" по­те­ри Ио­ва и на­гра­дил его: дал ему но­вую пре­крас­ную же­ну, ро­ди­ла она ему но­вых се­ме­рых сы­но­вей и трех до­че­рей, и ско­та ему дал вдвое по срав­не­нию с тем, что бы­ло пре­ж­де. Ска­жешь, ми­лость Бо­жья? А не из­де­ва­тель­ст­во ли это над Че­ло­ве­ком?
   Да убей Бог мою Ма­рию, те­бя, тво­их брать­ев и сес­тер, а по­том вер­ни мне все сто­ри­цей - но­вую же­ну, но­вых де­тей... Раз­ве не про­кля­ну я его за то, что ли­шил он ме­ня мо­их лю­би­мых, а вза­мен дал но­вых, ко­то­рые - как бы хо­ро­ши они ни бы­ли - ни­ко­гда не смо­гут мне за­ме­нить мо­ей преж­ней се­мьи!
   По­мол­чав, Ио­сиф до­ба­вил:
   -А вспом­ни пер­вые Дни Тво­ре­ния... Все­го-то в хо­зяй­ст­ве у Гос­по­да по­сле из­гна­ния Ада­ма с Евой бы­ло че­ты­ре че­ло­ве­ка: они да их сы­но­вья Авель с Каи­ном. И, не­смот­ря на это, Бог во­про­шал Каи­на: "Где Авель, брат твой?" Это он-то, Вез­де­су­щий? А убит был Авель не по мол­ча­ли­во­му ли со­гла­сию Божь­е­му? Ведь "и во­лос с го­ло­вы не упа­дет без во­ли на то Божь­ей"!
   Та­кие от­кро­ве­ния на­хо­ди­ли на Ио­си­фа не час­то. Он был обыч­ный бо­го­бо­яз­нен­ный че­ло­век, но с сы­ном он по­зво­лял се­бе та­кое ино­гда. Он под­соз­на­тель­но на­де­ял­ся, что Сын Бо­жий до­не­сет до Не­бо­жи­те­ля ту боль и те со­мне­ния, ко­то­рые но­сил в сво­ей ду­ше столь­ко лет...
   Что воз­ра­зишь на все это от­цу? Про­мол­чал Ии­сус - его ведь то­же бра­ли со­мне­ния, ко­гда чи­тал он в то­ре вет­хо­за­вет­ные прит­чи... И по­нял Ии­сус, что ве­ра его в Ав­раа­мо­ва и Мои­сее­ва Бо­га по­шат­ну­лась. И осоз­нал он так­же, на­сколь­ко свят и чист в сво­их по­мыс­лах его отец - Ио­сиф. И по­нял Ии­сус, что его и Ио­си­фа Бог, - это дру­гой Бог, не жес­то­кий и бес­че­ло­веч­ный Бог Ав­раа­ма и Мои­сея. Это, ко­неч­но, тот же Бог, по­сколь­ку Бог един, но в то же вре­мя и дру­гой, со­вер­шен­но дру­гой Бог. На­вер­ное, ду­мал Ии­сус, ме­ня­ют­ся лю­ди, и вме­сте с ни­ми дол­жен ме­нять­ся и их Бог. И на­ста­ло вре­мя Бо­гу из­ме­нить­ся, стать до­б­рее. И ес­ли он, Ии­сус, дей­ст­ви­тель­но, Бо­жий сын, то они с Бо­гом - од­но це­лое, а зна­чит, Бог дол­жен стать дру­гим!
  
  

? ? ? ? ?

  
  
  

Часть 2: ЮНОСТЬ И МЛА­ДЫЕ ГО­ДЫ

  
   ПРО­ЩА­НИЕ С РО­ДИ­ТЕ­ЛЯ­МИ
   Вот и про­шло дет­ст­во... Ии­су­су сем­на­дцать лет. Внут­рен­ний мир его раз­дво­ил­ся: с од­ной сто­ро­ны, он чув­ст­во­вал ка­ким-то внут­рен­ним чуть­ем свое не­обыч­ное пред­на­зна­че­ние - об этом ему не­од­но­крат­но впря­мую го­во­ри­ла его мать, на­зы­вая его Сы­ном Божь­им; с дру­гой сто­ро­ны, мно­го­чис­лен­ные бе­се­ды его с Ио­си­фом при­во­ди­ли его в смя­те­ние, в со­мне­ние от­но­си­тель­но пра­вед­но­сти Бо­га Ав­раа­мо­ва и Мои­сее­ва. Он опять и опять при­хо­дил к мыс­ли, что Бог, как все су­щее, не есть не­что на­все­гда за­стыв­шее, а он ме­ня­ет­ся со вре­ме­нем, ме­ня­ет­ся вме­сте с тем, как ме­ня­ет­ся че­ло­век. Ведь ес­ли Че­ло­век соз­дан по об­ра­зу и по­до­бию Божь­е­му, то и все из­ме­не­ния, за­ло­жен­ные в Че­ло­ве­ке Бо­гом, долж­ны быть при­су­щи и са­мо­му Бо­гу? Ина­че Че­ло­век пе­ре­рас­тет Бо­га!
   Но все это тре­бо­ва­ло спо­кой­ных раз­мыш­ле­ний, луч­ше­го по­зна­ния ок­ру­жаю­ще­го ми­ра. Ии­сус чув­ст­во­вал, что На­за­рет и да­же Ие­ру­са­лим - это весь­ма ог­ра­ни­чен­ный ми­рок, хо­тя иу­да­изм и про­воз­гла­шал эту ми­зер­ную стра­ну, Па­ле­сти­ну, цен­тром все­лен­ной, а ев­ре­ев из­бран­ным на­ро­дом... Все это не уст­раи­ва­ло Ии­су­са: он по­ни­мал, что мир - это не­что ог­ром­ное, что ки­чить­ся из­бран­но­стью - удел в чем-то сла­бых и эго­цен­трич­ных лю­дей, мно­го мнив­ших о се­бе. Ведь Бог соз­дал Че­ло­ве­ка, а не кон­крет­но ев­рея. Все ведь от Ада­ма с Евой, от пра­ро­ди­те­лей на­ших!
   Мно­го не­ре­шен­ных во­про­сов ста­ви­ла пе­ред Ии­су­сом жизнь. От­ве­та не да­ва­ла ни си­на­го­га, ни ум­ные рав­ви­ны, ни Вет­хий За­вет... Все это бы­ло взаи­мо­за­ви­си­мо, по­вя­за­но од­ной и той же ло­ги­че­ской ни­тью. Из это­го замк­ну­то­го кру­га не­об­хо­ди­мо бы­ло вы­рвать­ся. И ре­шил Ии­сус по­стран­ст­во­вать по ми­ру, что­бы по­нять его.
   - Отец, - ска­зал Ии­сус, - я бы хо­тел по­смот­реть мир, уз­нать, как жи­вут лю­ди и ра­ди че­го они жи­вут. Бла­го­сло­вишь ли ты ме­ня на это стран­ст­вие?
   - Сын мой воз­люб­лен­ный! Не те­бе у ме­ня спра­ши­вать, а мне у те­бя. Что я мо­гу те­бе ска­зать? Де­лай, как те­бе под­ска­зы­ва­ет твой внут­рен­ний го­лос, - от­ве­тил Ио­сиф.
   - Так ты бла­го­слов­ля­ешь ме­ня?
   - Ко­неч­но, сын мой! Ты прав, вы­брав свою сте­зю. Хо­ро­шо, ко­гда де­ти слу­ша­ют ро­ди­те­лей, но ино­гда они долж­ны де­лать то, что им под­ска­зы­ва­ет их со­весть, ум или внут­рен­нее чу­тье. Ина­че, ес­ли бы юность не ис­ка­ла сво­их соб­ст­вен­ных пу­тей, все бы так и стоя­ло на од­ном мес­те! С Бо­гом, сын мой! Да хра­нит те­бя Отец Не­бес­ный!
   - А ку­да бы ты по­со­ве­то­вал мне дви­нуть сто­пы свои сна­ча­ла?
   - А Не­бес­ный Отец не под­ска­зал те­бе? - не­воль­но ух­мыль­нул­ся Ио­сиф. - Ну, что же, пой­ди для на­ча­ла в Еги­пет... Это та уди­ви­тель­ная стра­на, ко­то­рая для ев­ре­ев все­гда од­но­вре­мен­но и злая ма­че­ха, и род­ная мать. - Ио­сиф по­мол­чал, а по­том про­дол­жил. - Обя­за­тель­но по­се­ти Крит и Гре­цию. Что я те­бе мо­гу ска­зать боль­ше? Я же про­стой че­ло­век, мои ро­ди­те­ли, хоть и бы­ли из знат­но­го ро­да Да­ви­до­ва, бы­ли бед­ны и не да­ли мне ни­ка­ко­го об­ра­зо­ва­ния.
   - О, отец! Что та­кое об­ра­зо­ва­ние? Ты - мудр, ты добр. Что еще на­до? А сколь­ко бро­дит сре­ди нас книж­ни­ков, ко­то­рые зна­ют все бу­к­вы, но не мо­гут со­ста­вить из них и еди­но­го сло­ва?
   Бла­го­сло­вил Ио­сиф сы­на сво­его, и тот по­шел про­щать­ся с ма­те­рью. Ма­рия в это вре­мя дои­ла ко­зу око­ло хле­ва, си­дя на ни­зень­кой ска­ме­еч­ке. Сын по­до­шел и сел ря­дом на зем­лю, сло­жив но­ги ка­ла­чи­ком. Взгля­нув в до­б­рые, ус­та­лые гла­за ма­те­ри, он не сра­зу ре­шил­ся от­крыть, за­чем он при­шел, но Ма­рия са­ма пред­ва­ри­ла:
   - Ну, что сы­нок, вре­мя птен­цу вы­порх­нуть из ро­ди­тель­ско­го гнез­да?
   - Да, ма­ма... Я при­шел по­лу­чить твое ма­те­рин­ское бла­го­сло­ве­ние: хо­чу пой­ти по­стран­ст­во­вать по ми­ру, по­нять жизнь и най­ти в ней свое пред­на­зна­че­ние... С от­цом я уже го­во­рил, и он бла­го­сло­вил ме­ня.
   - Ох, опас­ное ты за­те­ял де­ло, сы­нок! Мир так не­добр, так жес­ток и не­спра­вед­лив! Но уж раз ты ре­шил, то ре­шил...
   - Не бой­ся, ма­ма! Ведь Гос­подь за­щи­тит сы­на сво­его, еже­ли что, не прав­да ли? К то­му же я и сам не из тех, кто лег­ко сда­ет­ся в труд­ных си­туа­ци­ях...
   - Ко­неч­но, ко­неч­но! Ты ведь есм Сын Бо­жий... Но не­ис­по­ве­ди­мы пу­ти Гос­под­ни! Ведь Гос­подь лю­бил и Ав­раа­ма с Ио­вом, а как ис­пы­ты­вал!
   - О, ма­ма, уж еже­ли Гос­подь ре­шит ме­ня как-то ис­пы­тать, то ему не обя­за­тель­но ждать, по­ка я вы­бе­русь за око­ли­цу до­ма!
   - И то вер­но, сы­нок... Но бо­юсь я за те­бя очень. Иди, ко­ли ре­шил. Я бу­ду мо­лить­ся за те­бя От­цу Не­бес­но­му.
   Со­бра­ли ро­ди­те­ли сы­ну не­хит­рые по­жит­ки, снаб­ди­ли его про­ви­ан­том на пер­вые дни, а там - на Бо­га на­дей­ся да сам не пло­шай: на что те­бе го­ло­ва да ру­ки да­де­ны! Встал Ии­сус ра­но ут­ром на сле­дую­щий день и по­шел на За­пад. За его спи­ной вспых­ну­ли пер­вые лу­чи солн­ца, за­пи­ща­ли и за­сви­ри­сте­ли про­снув­шие­ся ран­ние пи­чуж­ки, ожи­ла про­чая жив­ность, све­жий ве­тер пах­нул ему в ли­цо. Пе­ред ним ле­жал дол­гий путь, ко­то­рый не еди­но­жды про­хо­ди­ли ев­реи и в ту, и в дру­гую сто­ро­ну...
   В на­пут­ст­вие отец рас­ска­зал ему ис­то­рию, как они все бе­жа­ли от Иро­до­ва из­бие­ния мла­ден­цев. Объ­яс­нил он Ии­су­су, как по­бы­ст­рее до­б­рать­ся до Егип­та:
   - А то, не дай Бог, бу­дешь плу­тать, как пра­отец наш Мои­сей, буд­то тень сле­по­го верб­лю­да по пус­ты­не!..
   С эти­ми на­пут­ст­вия­ми и крат­ки­ми объ­яс­не­ния­ми
   Ии­сус от­пра­вил­ся в до­ро­гу. Да, пе­ред ним ле­жал дол­гий путь, длин­ной, по­жа­луй, в це­лую жизнь...
  
  
   ЕГИПЕТ
   Ии­сус бод­ро пре­одо­ле­вал труд­ный пе­ре­ход че­рез пус­ты­ню. А путь был во­ис­ти­ну не­лег­кий. Вре­ме­на­ми по бан­дит­ски вне­зап­но на­ле­тав­ший са­мум за­кру­чи­вал­ся ту­гой спи­ра­лью во­круг его те­ла, пы­та­ясь со­рвать с не­го оде­ж­ду. То вдруг ура­ган­ный ве­тер дул в ли­цо с та­кой си­лой, что чуть ли не от­бра­сы­вал те­ло на­зад, как осен­ний лис­ток. Мель­чай­ший пе­сок за­би­вал­ся всю­ду: в уши, в ноз­д­ри, за­ле­п­ля­ла уз­кую ще­лоч­ку ме­ж­ду ве­ка­ми. В та­кое вре­мя луч­ше все­го бы­ло лечь, на­крыв­шись сво­им одея­ни­ем с го­ло­вой и пе­ре­ждать пес­ча­ный ура­ган.
   А ко­гда ве­тер сти­хал, и на­сту­па­ло зве­ня­щее в ушах за­ти­шье, бы­ло не луч­ше: не­ис­то­вое солн­це не­ми­ло­серд­но жгло все его те­ло, гла­за сле­зи­лись от ос­ле­пи­тель­но яр­ко­го све­та, рас­ка­лен­ный пе­сок об­жи­гал его но­ги да­же че­рез сан­да­лии...
   Но Ии­су­су да­же нра­ви­лось все это: он чув­ст­во­вал ра­дость пре­одо­ле­ния вра­ж­деб­ных сил при­ро­ды, буд­то бы пы­тав­шей­ся столк­нуть его с вы­бран­но­го пу­ти, чув­ст­во­вал ра­дость по­бе­ды над соб­ст­вен­ны­ми сла­бо­стя­ми.
   От­но­си­тель­но ско­ро, ме­нее, чем за два ме­ся­ца, Ии­сус дос­тиг бе­ре­гов Ни­ла. Уви­дев вда­ли вы­рос­ший, буд­то во сне, го­род на го­ри­зон­те, он ис­тин­но об­ра­до­вал­ся, и у не­го не­воль­но мельк­ну­ла на­смеш­ли­вая мысль:
   - Как же дол­жен был плу­тать Мои­сей, что­бы вес­ти не­сча­ст­ных ев­ре­ев че­рез эту пус­ты­ню со­рок лет! Он что, не знал, что солн­це вос­хо­дит на Вос­то­ке, а ид­ти ему на­до на За­пад? Или он умыш­лен­но ис­пы­ты­вал лю­дей, что­бы боль­ше об­ра­до­ва­лись "Зем­ле Обе­то­ван­ной", ку­да бы он их не при­вел? Ведь мо­ряк по­сле дли­тель­но­го блу­ж­да­ния в злоб­ных мор­ских вол­нах с ра­до­стью кри­чит "Зем­ля!", да­же не по­доз­ре­вая, что она мо­жет ему при­нес­ти!
   *****
   Еги­пет пре­взо­шел все ожи­да­ния Ии­су­са. Ма­ло то­го, что стра­на ес­ли и не ска­зать, что очень ра­душ­но, то и во­все не не­рав­но­душ­но встре­ти­ла стран­ни­ка: хо­чешь по­ра­бо­тать - по­жа­луй­ста! Ра­бо­чие ру­ки нуж­ны, осо­бен­но при сбо­ре уро­жая. Сю­да все­гда сте­ка­лись на от­хо­жий про­мы­сел се­зон­ные ра­бот­ни­ки из со­сед­них царств. Не то, что­бы зем­ли в тех цар­ст­вах бы­ли ху­же, не то, что­бы бы­ли ка­кие не­ла­ды с по­го­дой - вро­де все так же, как и в Егип­те, да что-то не так! Буд­то ру­ки у пра­ви­те­лей тех стран бы­ли при­став­ле­ны не тем кон­цом, или же го­ло­вы бы­ли аб­со­лют­но пус­ты: что бы они ни де­ла­ли - все не впрок, лю­ди пух­ли с го­ло­да, но бун­то­вать не ре­ша­лись. А ес­ли ко­гда и бун­то­ва­ли, то лишь уже­сто­ча­ли судь­бу свою, ибо и бун­то­ва­ли они, стоя на ко­ле­нях...
   А уж еже­ли в Егип­те по­яв­лял­ся кто-ни­будь об­ра­зо­ван­ный - и пи­сать, и счи­тать го­разд, да и со­об­ра­жа­лов­ка ра­бо­та­ет, - то уж он-то про­сто про­цве­тал в этой стра­не. До сих пор в на­ро­де жи­ла ле­ген­да о том, как Ио­сиф Пре­крас­ный, про­дан­ный род­ны­ми брать­я­ми в раб­ст­во в Еги­пет на­чаль­ни­ку те­ло­хра­ни­те­лей фа­рао­на По­ти­фа­ру, из про­сто­го ра­ба до­рос за счи­тан­ные го­ды до пер­во­го со­вет­ни­ка фа­рао­на. Од­ним сло­вом, стра­на рав­ных воз­мож­но­стей для всех, хо­тя, ко­неч­но, сво­их в той стра­не, как во­дит­ся, не за­бы­ва­ли: са­мые вы­со­кие по­сты за­ни­ма­ли толь­ко ко­рен­ные егип­тя­не. Тот из­ра­иль­тя­нин Ио­сиф Пре­крас­ный был все же ис­клю­че­ни­ем из пра­вил.
   Так что Ии­сус с его спо­соб­но­стью мыс­лить бы­ст­ро и рас­су­ди­тель­но, с да­ром лег­ко все схва­ты­вать на ле­ту, с та­лан­том кал­ли­гра­фа и уме­ни­ем про­из­во­дить в уме без­оши­боч­ные вы­чис­ле­ния, ско­ро до­б­рал­ся до боль­ших вы­сот в еги­пет­ской ие­рар­хии: он стал управ­ляю­щим в хо­зяй­ст­ве са­мо­го Сноф­ру - од­но­го из бо­га­тей­ших егип­тян, свя­щен­но­слу­жи­те­ля и род­ст­вен­ни­ка по­след­не­го фа­рао­на.
   Сноф­ру был на­зван в честь од­но­го из фа­рао­нов Чет­вер­той Ди­на­стии, ко­то­рая пра­ви­ла еще в те дос­то­слав­ные вре­ме­на, ко­гда бы­ли воз­двиг­ну­ты ве­ли­че­ст­вен­ные пи­ра­ми­ды - од­но из Се­ми Чу­дес Све­та, а так­же был со­тво­рен сам свя­щен­ный Ше­сеп-ан­кса, ко­то­ро­го гре­ки на­зы­ва­ли Сфин­ксом. Жил Сноф­ру в круп­ном го­ро­де Пер-Бас­тет, рас­по­ло­жен­ном в устье Ни­ла, где был он глав­ным Хе­ри-хе­бом - ве­щим слу­жи­те­лем од­но­го из круп­ней­ших еги­пет­ских хра­мов.
   Сноф­ру вла­дел пло­до­род­ней­ши­ми зем­ля­ми на Вос­точ­ном бе­ре­гу Ни­ла воз­ле са­мо­го устья. Ко­неч­но, по­зи­ции его не­мно­го ос­лаб­ли, ко­гда рим­ля­не за­вое­ва­ли Еги­пет, но бо­гат­ст­во - все­гда бо­гат­ст­во. Ка­кая бы власть не бы­ла - Сноф­ру ос­та­вал­ся од­ним из мо­гу­ще­ст­вен­ней­ших лю­дей Егип­та.
   Ии­сус мно­го ра­бо­тал, ве­дя счет­ные и дол­го­вые кни­ги, да­вая со­ве­ты по раз­ме­ще­нию раз­лич­ных сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных куль­тур с уче­том ме­ст­но­го кли­ма­та. Все он де­лал без спеш­ки, да­же как-то на­ро­чи­то мед­лен­но, но ре­зуль­та­ты его ра­бо­ты бы­ли все­гда бы­ст­ры­ми и весь­ма ус­пеш­ны­ми. Го­во­ри­ли, что у не­го на­стоя­щий та­лант управ­ляю­ще­го, ко­то­рый од­ним сло­вом мог дос­тичь боль­ше­го, чем дру­гой при по­мо­щи кну­та.
   У Сноф­ру бы­ла ве­ли­ко­леп­ная биб­лио­те­ка, в ко­то­рой бы­ли со­б­ра­ны и древ­ние еги­пет­ские па­пи­ру­сы, и шу­мер­ские гли­ня­ные таб­лич­ки, и гре­че­ские ма­ну­ск­рип­ты. Он бы­ст­ро нау­чил Ии­су­са но­вым, не­зна­ко­мым для не­го язы­кам: тот схва­ты­вал все бу­к­валь­но на ле­ту. Мно­го вре­ме­ни Сноф­ру про­во­дил в бе­се­дах со свои управ­ляю­щим, по­гру­жая его в за­га­доч­ную ис­то­рию стра­ны и в тай­ны про­ис­хо­ж­де­ния Еги­пет­ских Бо­гов. Имен­но та­ко­го по­зна­ния стра­ны и же­лал Ии­сус.
   Мно­го ин­те­рес­но­го уз­нал Ии­сус из ста­рин­ных ма­ну­ск­рип­тов, хра­нив­ших­ся в биб­лио­те­ке Сноф­ру. Мно­гое рас­ска­зал ему и сам хо­зя­ин биб­лио­те­ки, че­ло­век ред­ких зна­ний и гиб­ко­го ана­ли­ти­че­ско­го ума.
   Ии­сус уз­нал, что в Егип­те во все вре­ме­на бо­лее все­го по­чи­та­ли двух Бо­гов: Бо­га Солн­ца - Ра и Бо­га Под­зем­но­го Цар­ст­ва - Ози­ри­са.
   Ко­гда ка­ж­дый день Ра ухо­дит на ночь под зем­лю, на не­го на­па­да­ет Апи­фис - ги­гант­ская змея, жи­ву­щая за кра­ем Зем­ли. И ка­ж­дый раз на­чи­на­ет­ся ожес­то­чен­ная борь­ба До­б­ра со Злом, Све­та с Тьмой. И Доб­ро ка­ж­дый раз по­бе­ж­да­ло, и ка­ж­дое ут­ро Ра опять по­яв­лял­ся из-за го­ри­зон­та с дру­гой сто­ро­ны Зем­ли на ра­дость егип­тя­нам. И те воз­да­ют ему хва­лу и, воз­дев ру­ки к не­бу, по­ют свои свя­щен­ные гим­ны.
   Бог Ози­рис, един­ст­вен­ный, кто был ра­вен Ра, же­нил­ся на се­ст­ре сво­ей - Изи­де, ко­то­рая бы­ла Бо­ги­ней пло­до­ро­дия и сим­во­лом жен­ст­вен­но­сти. Она бы­ла на­столь­ко ум­на, что про нее го­во­ри­ли, что она "ум­нее сон­ма Бо­гов". Го­ло­ва ее бы­ла ук­ра­ше­на ко­ровь­и­ми ро­га­ми, по­сколь­ку имен­но ко­ро­ва свя­щен­ное жи­вот­ное: она кор­мит че­ло­ве­ка от люль­ки до гро­бо­вой дос­ки.
   Был у Ози­ри­са и Изи­ды брат, ко­то­ро­го зва­ли Сет. Был он вла­сто­лю­би­вый и злой. По­ссо­рив­шись как-то с Ози­ри­сом, он об­ра­тил­ся в бе­ше­но­го бы­ка и за­топ­тал Ози­ри­са на­смерть, а ос­тан­ки его свои­ми ро­га­ми раз­бро­сал на все че­ты­ре сто­ро­ны. Не­дол­го пла­ка­ла Изи­да - сле­за­ми го­рю не по­мо­жешь! Со­бра­ла она тай­но ос­тан­ки Ози­ри­са, по ку­соч­кам сле­пи­ла сно­ва те­ло лю­би­мо­го му­жа и вдох­ну­ла в не­го жизнь - че­го толь­ко не сде­ла­ет си­ла на­стоя­щей люб­ви? Ожи­вив Ози­ри­са, за­ча­ла она от не­го. Же­лая сбе­речь сво­его му­жа на­ве­ки, Изи­да при­гла­си­ла Бо­га Ану­би­са, по­кро­ви­те­ля умер­ших, и тот, ис­поль­зуя вол­шеб­ные ма­зи и кол­дов­ские тра­вы, сде­лал те­ло Ози­ри­са не­тлен­ным. Го­во­рят по­след­ние сло­ва Ози­ри­са, ко­то­рые он про­из­нес пе­ред пе­ре­се­ле­ни­ем в За­гроб­ное Цар­ст­во бы­ли та­ко­вы: "Жив ли я или мертв - не­важ­но. Я все­гда ос­та­юсь Ози­ри­сом. И в ка­ж­дом из вас я ро­ж­да­юсь вновь, рас­ту в ка­ж­дом из вас, ста­рею и уми­раю с тем, что­бы вновь ро­дит­ся в ка­ж­дой но­вой жиз­ни".
   По­ки­нул Ози­рис свою воз­люб­лен­ную же­ну, ко­гда она еще но­си­ла во чре­ве. Опа­са­ясь за жизнь свою и сво­его бу­ду­ще­го ре­бен­ка, убе­жа­ла Изи­да из стра­ны, ко­то­рой на­чал пра­вить дес­по­тич­ный Сет, до­б­ра­лась до по­се­ле­ния Хем­мис, рас­по­ло­жен­но­го у бо­лот в дель­те Ни­ла, и ро­ди­ла там сы­на Хо­ру­са. Тай­но, вда­ли от лю­дей, вос­пи­та­ла Изи­да сво­его сы­на.
   Од­на­ж­ды, ко­гда Хо­рус был еще мла­ден­цем, вы­ну­ж­де­на бы­ла Изи­да от­пра­вить­ся в путь. Для ох­ра­ны она взя­ла с со­бой семь скор­пио­нов, ко­то­рые за­щи­ща­ли ее в до­ро­ге от ди­ких зве­рей. Путь был дол­гий, и при­шлось Изи­де ис­кать ме­сто для ноч­ле­га в од­ном се­ле­нии. По­сту­ча­ла она в дверь од­но­го бо­га­то­го до­ма, но вы­шед­шая на стук хо­зяй­ка да­же не пус­ти­ла ее на по­рог. По­шла она даль­ше, по­ка не встре­ти­ла ста­рую и бед­ную вдо­ву, ко­то­рая с ра­до­стью при­юти­ла стран­ни­цу.
   Осер­ча­ли скор­пио­ны на хо­зяй­ку бо­га­то­го до­ма. Со­бра­ли они свой яд и на­пои­ли им од­но­го из них, са­мо­го силь­но­го и са­мо­го сви­ре­по­го. Тот, за­брав­шись в дом той бо­га­той жен­щи­ны, ужа­лил ее сы­на, и тот умер.
   Ко­гда Изи­да уз­на­ла о мще­нии скор­пио­нов и о смер­ти ре­бен­ка, она опе­ча­ли­лась, но, как все­гда пол­ная ре­ши­мо­сти, а не пас­сив­но­го со­зер­ца­ния, тут же по­шла в тот бо­га­тый дом и вос­кре­си­ла свои­ми ма­ги­че­ски­ми ча­ра­ми уби­ен­но­го мла­ден­ца. Скор­пио­ны не­до­уме­ва­ли, по­че­му она по­жа­ле­ла злую хо­зяй­ку бо­га­то­го до­ма. На это Изи­да от­ве­ти­ла им:
   - Ди­тя ни в чем не ви­но­ва­то, а по­то­му не долж­но стра­дать за гре­хи сво­их ро­ди­те­лей. Но и мать это­го ре­бен­ка на­ка­зы­вать так су­ро­во нель­зя: тем са­мым опять же бу­дет на­ка­зан не­вин­ный мла­де­нец. Ведь кто ну­жен ре­бен­ку боль­ше, чем род­ная мать? Бо­ги долж­ны быть не толь­ко спра­вед­ли­вы, но и ми­ло­серд­ны.
   - Мои­сей учит: око за око, зуб за зуб... - за­ду­мал­ся Ии­сус. - А тут, на­обо­рот, ми­ло­сер­дие и про­ще­ние. А ведь пра­ва Изи­да! И по­че­му на­до на­ка­зы­вать че­ло­ве­ка за грех со­вер­шен­ный его пред­ка­ми? А ведь имен­но это ве­ща­ет наш Гос­подь: "На­ка­жу до третье­го ко­ле­на за не­рас­ка­ян­ный и не­ис­по­ве­дан­ный грех ва­ше­го ро­да". Пра­виль­но ли это, спра­вед­ли­во ли это? На­вер­ное, мой отец, Ио­сиф, был прав: Бог дол­жен ме­нять­ся вме­сте с че­ло­ве­ком, ина­че ме­ж­ду ста­рым Бо­гом и но­вым Че­ло­ве­ком об­ра­зу­ет­ся не­про­хо­ди­мая про­пасть...
   Ко­гда Хо­рус вы­рос, он вер­нул­ся на ро­ди­ну, где с по­мо­щью сво­ей ма­те­ри Изи­ды от­нял си­лой пре­стол у Се­та и сам стал пра­ви­те­лем Егип­та. С тех пор ка­ж­дый еги­пет­ский фа­ра­он на­зы­вал­ся "жи­ву­щий Хо­рус". Это оз­на­ча­ло, что фа­ра­он бо­го­по­до­бен, что он яв­ля­ет­ся тем не­ви­ди­мым мос­ти­ком, ко­то­рый со­еди­ня­ет че­ло­ве­ка с Бо­гом. Ос­таль­ные же лю­ди - пыль и прах, но­си­мые вет­ром по пус­ты­не.
   Хо­рус же­нил­ся на пре­крас­ной Ха­тор, ко­то­рая пред­ста­ва­ла в раз­ных ли­ках: то жен­щи­ны, то ко­ро­вы, то змеи, то льви­цы, то си­ко­мо­ра - пла­та­но­во­го де­ре­ва. Это бы­ла Бо­ги­ня Не­ба, оли­це­тво­ряв­шая са­му При­ро­ду. Кро­ме то­го, Ха­тор чти­лась как Бо­ги­ня кра­со­ты, тан­цев и му­зы­ки.
  
   Че­рез мно­го-мно­го лет по­сле прав­ле­ния Хо­ру­са и Ха­тор, в Егип­те поя­ви­лась Пер­вая ди­на­стия фа­рао­нов, ко­то­рая пра­ви­ла стра­ной две­сти лет.
   Мно­го бы­ло Бо­гов в Егип­те. Кро­ме Ра и Ози­ри­са, был свя­той бык Апис - Бог Пло­до­ро­дия, и чти­мая в Егип­те свя­щен­ная кош­ка Бас­тет - Бо­ги­ня Ра­до­сти и Ве­се­лья, и свя­щен­ное жи­вот­ное кро­ко­дил Се­бек - Бог Во­ды, и мно­гие дру­гие.
   И бы­ла еще зла­то­хво­стая пти­ца Ве­ни, ко­то­рую гре­ки- ио­ний­цы на­зы­ва­ли Фе­ник­сом. Ка­ж­дые пол­ты­ся­чи лет сжи­га­ли злые си­лы эту пти­цу, но она ка­ж­дый раз вос­ста­ва­ла из пе­п­ла, бу­ду­чи еще бо­лее пре­крас­ной и мо­гу­ще­ст­вен­ной.
   По ка­ж­до­му по­во­ду егип­тя­не об­за­во­ди­лись бо­гом. И раз­лич­ных хра­мов бы­ло столь­ко же сколь­ко и бо­гов: у Ану­би­са был храм в го­ро­де Ки­са, ко­то­рый гре­ки на­зы­ва­ли Ки­но­поль - Го­род Со­ба­ки; у Ха­тор - глав­ный храм в го­ро­де Ден­де­ра; у Апи­са был храм Апей­он близ Мем­фи­са, у Се­бе­ка - храм в Фай­ум­ском оа­зи­се, что близ Кро­ко­ди­ло­по­ля...
   - Нет, - по­ду­мал Ии­сус, - мно­го­бо­жие - это не­под­хо­дя­щий путь. Это бли­же к суе­ве­ри­ям, чем к ве­ре. И слу­жить лю­ди долж­ны толь­ко Еди­но­му Бо­гу, а ес­ли ка­кие-то свя­тые и нуж­ны, они долж­ны быть на сто го­лов ни­же, они долж­ны быть не­срав­ни­мы с Бо­гом.
   Ко­неч­но же, ко­неч­но же, Бог дол­жен быть един! - ду­мал Ии­сус. - Лю­ди, по­кло­няю­щие­ся раз­ным Бо­гам, все­гда бу­дут разъ­е­ди­не­ны. По­че­му ча­ще все­го вою­ют стра­ны? По­то­му что они ли­бо ве­ру­ют в раз­ных Бо­гов, ли­бо не чтят Бо­га во­все.
   Но вот на еги­пет­ский трон взо­шел фа­ра­он Амен­хо­теп, муж пре­крас­ней­шей из пре­крас­ных во все ве­ка - бо­же­ст­вен­ной Не­фер­ти­ти. Ис­ко­ре­нил он всех мно­го­чис­лен­ных че­ло­ве­ко- и зве­ро­по­доб­ных древ­них Бо­гов, за­пре­тил по­кло­нять­ся им, а Бо­га Солн­ца - Ра воз­ве­ли­чил и по­ве­лел по­чи­тать за един­ст­вен­но­го ис­тин­но­го Бо­га. До не­го Ра оли­це­тво­рял­ся в не­сколь­ких об­раз­ах, но Амен­хо­теп по­ве­лел всю­ду по­ме­щать един­ст­вен­ное изо­бра­же­ние: Зо­ло­той диск с рас­хо­дя­щи­ми­ся лу­ча­ми. Этот об­раз Бо­га Ра на­зы­вал­ся Атон. Сам Амен­хо­теп из­ме­нил свое имя на Эх­на­тон, что оз­на­ча­ло "Сла­ва Солн­цу". В честь Бо­га Ато­на он по­стро­ил пре­крас­ный но­вый го­род Эхе­та­тон и пе­ре­нес ту­да свою сто­ли­цу из ста­рин­ных Фив. И был в этом го­ро­де воз­двиг­нут ве­ли­че­ст­вен­ный храм Бо­гу Солн­ца.
   Ко­гда умер Эх­на­тон, но­вая еди­но­бож­ная ре­ли­гия умер­ла, из не­бы­тия опять вос­ста­ли мно­го­чис­лен­ные еги­пет­ские Бо­ги. Вос­ста­ли, как зла­то­хво­стая пти­ца Ве­ни-Фе­никс из пе­п­ла. Труд­но од­но­му Бо­гу бо­роть­ся со мно­ги­ми Бо­га­ми! Но Бог Атон, по­ки­нув не­по­кор­ных егип­тян, ото­шел от Егип­та и стал ис­кать угод­ные се­бе люд­ские ду­ши за Че­рем­ным мо­рем. Со­хра­ни­лась ле­ген­да, что этот Бог воз­ро­дил­ся в Иу­дей­ской ве­ре в об­ра­зе Ях­ве...
   Мно­гое уз­нал Ии­сус, жи­вя в Егип­те, о мно­гом стал за­ду­мы­вать­ся. Жизнь мир­ская его со­вер­шен­но не ин­те­ре­со­ва­ла, он был весь в мыс­лях о Бо­ге. По­рой, прав­да, воз­ни­ка­ла у не­го кра­моль­ная мысль: а есть ли Бог во­об­ще? Ибо ес­ли он есть, то по­че­му тво­рит­ся в ми­ре столь­ко не­спра­вед­ли­во­сти и на­си­лия? По­че­му не­го­дя­ям и зло­де­ям схо­дит с рук то зло, ко­то­рое они тво­рят? И как по­ка­зы­ва­ет ис­то­рия с Ио­вом, Бог и сам не без­гре­шен и не столь уж спра­вед­лив: за­чем он под­верг жес­то­чай­шим ис­пы­та­ни­ям пра­вед­ни­ка, под­пав под влия­ние Са­та­ны, ко­то­рый на­пра­вил по­мыс­лы Бо­жьи... Ис­ку­ше­ние?! Да ты же, Гос­по­ди, Все­мо­гущ и Все­зна­ющ - ты же дол­жен был и так знать, что Иов - свя­той! А вдруг и в За­гроб­ной Жиз­ни, ес­ли она есть, так же по ошиб­ке ду­ше пра­вед­ни­ка не воз­да­дут долж­но­го, а ду­шу ве­ли­ко­го греш­ни­ка по ошиб­ке же об­ла­го­де­тель­ст­ву­ют? Так и бу­дет по­том всю ос­тав­шую­ся веч­ную жизнь один бес­ко­неч­но му­чить­ся без­вин­но, а дру­гой - не­за­слу­жен­но на­сла­ж­дать­ся!
   Де­ла Ии­су­са про­цве­та­ли, его су­ве­рен стал, бла­го­да­ря уме­ло­му управ­ле­нию Ии­су­са, еще бо­га­че преж­не­го. Ии­сус на­столь­ко по­лю­бил­ся Сноф­ру, что тот не скры­вал сво­его на­ме­ре­ния от­дать за не­го дочь свою, кра­са­ви­цу Анат. Анат бы­ла уже со­всем взрос­лая де­вуш­ка - ей ис­пол­ни­лось че­тыр­на­дцать лет. Же­нив­шись на Анат, Ии­сус ста­но­вил­ся бы пря­мым на­след­ни­ком Сноф­ру, у ко­то­ро­го не бы­ло сы­но­вей.
   Где-то в глу­би­не ду­ши, Ии­сус под­да­вал­ся со­блаз­ну ти­хой и спо­кой­ной жиз­ни с мо­ло­дой же­ной, при­над­ле­жа­щей к та­ко­му вид­но­му ро­ду. Но он ото­гнал это ис­ку­ше­ние: он ви­дел иное свое пред­на­зна­че­ние. В гран­ди­оз­ные пла­ны Ии­су­са, ко­то­рые, нуж­но при­знать, еще не бы­ли чет­ко оп­ре­де­ле­ны им са­мим, не вхо­ди­ла пер­спек­ти­ва об­за­вес­тись се­мей­ст­вом и пус­тить кор­ни в гос­те­при­им­ной стра­не.
   Ии­сус по­ни­мал, что его от­каз от же­нить­бы бу­дет вос­при­нят Сноф­ру как боль­шая оби­да, на­не­сен­ная ему не­бла­го­дар­ным ино­зем­цем. Ко­гда ему бы­ло сде­ла­но не­дву­смыс­лен­ное пред­ло­же­ние его бла­го­де­те­лем при­нять еги­пет­скую ре­ли­гию, по­сколь­ку ина­че он не мо­жет вы­дать за не­го сво­ею дочь, Ии­сус не от­ка­зал­ся, но по­про­сил раз­ре­ше­ния по­ехать на не­де­лю в пус­ты­ню, что­бы по­след­ний раз по­мо­лить­ся сво­ему Бо­гу и по­ка­ять­ся. В этой прось­бе ему от­ка­за­но не бы­ло, и он в со­про­во­ж­де­нии двух слуг, ко­то­рые бы­ли при­став­ле­ны к не­му Сноф­ру для слеж­ки за ним, от­пра­вил­ся на Вос­ток.
   Три всад­ни­ка ска­ка­ли и ска­ка­ли на Вос­ток, ос­та­нав­ли­ва­ясь толь­ко в ред­ких оа­зи­сах что­бы по­пол­нить за­па­сы во­ды. Один из тай­ных страж­ни­ков Ии­су­са как-то за­ме­тил ему, что они уже в двух днях ез­ды от Пер-Бас­те­та, а Ии­сус до сих пор еще не вы­брал мес­та для мо­ле­ния. Они ос­та­но­ви­лись, на­ко­нец, в од­ном оа­зи­се и при­го­то­ви­лись к но­чев­ке: Ии­сус ска­зал, что зав­тра ут­ром он нач­нет свое по­след­нее по­ка­ян­ное бо­го­слу­же­ние.
   Ко­гда утом­лен­ные дол­гой и тя­же­лой до­ро­гой, страж­ни­ки ус­ну­ли глу­бо­ким сном, Ии­сус по­ти­хонь­ку под­нял­ся, рас­тре­но­жил всех трех ко­ней, ос­та­вил спав­шим без зад­них ног егип­тя­нам про­ви­ан­та на па­ру дней, а сам на­лег­ке по­ска­кал, при­хва­тив и двух дру­гих ко­ней, что бы­ло мо­чи на Вос­ток, по­даль­ше от Пер- Бас­те­та. Его рас­чет был прост: ко­гда страж­ни­ки очу­ха­ют­ся и пой­мут, что Ии­сус ис­чез, им по­на­до­бит­ся не­де­ля, не мень­ше, что­бы спе­шен­ны­ми до­б­рать­ся до Пер-Бас­те­та. Он был уве­рен, что Сноф­ру сна­ря­дит за ним по­го­ню. Но в это вре­мя Ии­сус бу­дет уже да­ле­ко- да­ле­ко. Как го­во­рят, ищи сле­ды вче­раш­не­го са­му­ма в бес­край­ней пус­ты­не!
   Ко­неч­но, он со­гре­шил, ук­рав ко­ней, на­ру­шил Мои­сее­ву за­по­ведь: "Не ук­ра­ди". Но ведь и кра­жа кра­же рознь! По­че­му бы ни рас­смат­ри­вать этих ко­ней как скром­ное воз­на­гра­ж­де­ние за труд? К то­му же цель у Ии­су­са бы­ла свя­тая, а ра­ди свя­той це­ли раз­ве не сто­ит слег­ка под­пра­вить прин­ци­пы?
  
  
   КРИТ
   Дос­тиг­нув пер­во­го же пор­то­во­го го­ро­да, Ии­сус вы­год­но про­дал трех пре­крас­ных араб­ских ска­ку­нов и по­спе­шил най­ти ко­рабль, от­прав­ляв­ший­ся на Крит.
   Толь­ко ко­гда сел он на ко­рабль, то по­чув­ст­во­вал се­бя в безо­пас­но­сти. Ус­тав­ший от до­воль­но дол­го­го бег­ст­ва из Егип­та, Ии­сус за­снул сном пра­вед­ни­ка. На­ут­ро он про­снул­ся в бла­го­душ­ном на­строе­нии и, по­мо­лив­шись, снял с се­бя грех кра­жи: в кон­це кон­цов, он ос­та­вил у Сноф­ру столь­ко сво­его до­б­ра, что оно сто­ри­цей оку­пит этих ска­ку­нов. Это не об­ман - это про­сто об­мен!
   Че­рез не­сколь­ко дней ко­рабль при­швар­то­вал­ся в пор­ту сто­ли­цы Кри­та - слав­ном го­ро­де Кнос­се, рас­по­ло­жен­ном на се­вер­ном по­бе­ре­жье ост­ро­ва.
   Ост­ров ока­зал­ся чу­дес­ным ме­стом - про­сто зем­ной рай да и толь­ко! По­го­да весь год за­ме­ча­тель­ная, те­п­лое мо­ре, без­об­лач­ное не­бо... Толь­ко жар­кий ве­тер си­рок­ко ино­гда при­но­сит ту­чи мель­чай­ше­го пес­ка с юга, из пус­тынь Егип­та. Буд­то злит­ся ис­су­шен­ная аф­ри­кан­ская зем­ля, что не дос­та­лось ей от Гос­по­да та­кой бла­го­да­ти, ка­кая да­на Кри­ту.
   Не­спро­ста имен­но Крит стал ко­лы­бе­лью пре­крас­ной эл­лин­ской куль­ту­ры. И в ос­но­ве этой древ­ней куль­ту­ры, как и в Егип­те, бы­ла ре­ли­гия. Но эл­лин­ская ре­ли­гия бы­ла дру­гой, от­ли­чаю­щей­ся от еги­пет­ской. Ви­ди­мо, сыг­ра­ли свою роль и бла­го­дат­ная при­ро­да Кри­та и да­же уди­ви­тель­ная жи­во­пис­ность это­го ост­ро­ва: об­ры­ви­стые ска­лы у мор­ских бе­ре­гов, ве­ли­че­ст­вен­ные го­ры в цен­тре ост­ро­ва, пло­до­род­ная зем­ля, на ко­то­рой рас­ки­ну­лись олив­ко­вые ро­щи и ви­но­град­ни­ки. Вся при­ро­да пря­мо-та­ки при­зы­ва­ла лю­дей при­ду­мы­вать кра­си­вые ми­фы-сказ­ки о бо­гах, ге­ро­ях и смерт­ных, ко­то­рые бы­ли рав­ны им.
   Ии­сус по­ни­мал, что по-на­стоя­ще­му уз­нать жизнь лю­дей, их ве­ру и их обы­чаи мож­но толь­ко рас­тво­рив­шись в этом на­ро­де, пре­вра­тив­шись на вре­мя в од­но­го из обыч­ных жи­те­лей стра­ны, как это уда­лось ему в Егип­те. В Егип­те он ока­зал­ся од­ним из са­мых ум­ных, а что де­лать здесь, где все са­мые ум­ные?
   Бла­го­да­ря сво­ему до­маш­не­му вос­пи­та­нию, Ии­сус не чу­рал­ся ни­ка­кой ра­бо­ты. Он бы­ст­ро уст­ро­ил­ся по­ден­щи­ком со­би­рать олив­ки. Но и здесь его тру­до­лю­бие бы­ст­ро вы­де­ли­ло его сре­ди ум­ных кри­тян, ко­то­рые - как боль­шин­ст­во ум­ных лю­дей - бы­ли дос­та­точ­но ле­ни­вы. Его бы­ст­ро за­ме­тил хо­зя­ин олив­ко­вой план­та­ции, Те­ле­мах, и по­ста­вил над­смотр­щи­ком над дру­ги­ми по­ден­щи­ка­ми. Но как и в Егип­те, Ии­сус стал не над­смотр­щи­ком, а фак­ти­че­ски управ­ляю­щим. Он опять де­ли­кат­ны­ми и ра­зум­ны­ми при­ка­за­ми спо­кой­но и в то же вре­мя же­ст­ко ру­ко­во­дил ра­бот­ни­ка­ми, не брез­гуя ино­гда по­ка­зать и на лич­ном при­ме­ре, как на­до ра­бо­тать.
   Те­ле­мах по­лю­бил при­ят­но­го в об­ра­ще­нии мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, при­бли­зил его к се­бе, сде­лав поч­ти чле­ном сво­ей се­мьи. Ему очень нра­вил­ся этот еще со­всем мо­ло­дой свет­ло­во­ло­сый кра­са­вец: ум­ное ли­цо, вы­ра­зи­тель­ные го­лу­бые - под цвет ла­зур­но­го крит­ско­го мо­ря - гла­за, ко­сая са­жень в пле­чах.
   Вско­ре Те­ле­мах по­зна­ко­мил его со сво­им бра­том, Фи­лок­те­том, ко­то­рый был слу­жи­те­лем Хра­ма Зев­са, рас­по­ло­жен­но­го по­бли­зо­сти от той глу­бо­кой пе­ще­ры в го­рах, где по пре­да­нию был ро­ж­ден Зевс-Гро­мо­вер­жец. Во вре­мя пе­ре­ры­вов ме­ж­ду сбо­ра­ми уро­жая, ко­то­рый со­зре­вал на ост­ро­ве три раза в год, Ии­сус стал гос­тить у Фи­лок­те­та, чи­тая древ­ние ма­ну­ск­рип­ты и бе­се­дуя с ним на ре­ли­ги­оз­ные те­мы.
   Крит­ская ре­ли­гия, ос­но­ва той, ко­то­рая впо­след­ст­вии пе­ре­ки­ну­лась и на ма­те­ри­ко­вую Гре­цию с ок­ру­жаю­щи­ми ее ар­хи­пе­ла­га­ми, име­ла так же, как и еги­пет­ская, мно­же­ст­во Бо­гов. Эл­лин­ские Бо­ги жи­ли со­всем, как лю­ди: лю­би­ли, мсти­ли друг дру­гу, вое­ва­ли, бо­ро­лись за власть.
   На­ча­ло воз­ник­но­ве­ния ми­ра в гре­че­ских ми­фах до удив­ле­ния на­по­ми­на­ло то, ко­то­рое опи­са­но в то­ре. Ии­сус да­же по­ду­мал, что ви­ди­мо, дей­ст­ви­тель­но, Бог у всех един - и у ев­ре­ев, и у егип­тян и у гре­ков. Про­сто ка­ж­дый на­род до­бав­ля­ет удоб­ных для се­бя до­пол­ни­тель­ных Бо­гов и Про­ро­ков, что­бы ре­ли­гия наи­бо­лее ор­га­нич­но со­че­та­лась с на­род­ны­ми тра­ди­ция­ми, с хра­ни­мы­ми и пе­ре­да­вае­мы­ми из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние, с ис­то­ри­ей на­ро­да, от­ра­жен­ной в его ми­фах и пре­да­ни­ях ста­ри­ны.
   Как ви­де­ли гре­ки про­ис­хо­ж­де­ние ми­ра? Да поч­ти так же, как и ев­реи! Вна­ча­ле был Ха­ос. Это бы­ло тем­ное ни­что, про­сти­рав­шее­ся без гра­ниц и су­ще­ст­во­вав­шее веч­но.
   Ведь ес­ли есть гра­ни­ца ми­ро­зда­ния, то воз­ни­ка­ет во­прос: а что за этой гра­ни­цей? Ес­ли за этой гра­ни­цей есть что-то, то и это вклю­ча­ет­ся в ми­ро­зда­ние. Зна­чит, мир бес­пре­де­лен. Это не­воз­мож­но пред­ста­вить, но это так!
   Ес­ли мир су­ще­ст­во­вал не веч­но, то что же бы­ло до то­го, как он поя­вил­ся? А ес­ли что-то бы­ло до на­ча­ла, то это "то" долж­но бы­ло иметь на­ча­ло? Нач­нем счи­тать вре­мя от то­го но­во­го на­ча­ла... Но что-то бы­ло и до это­го "на­ча­ла"! Зна­чит, мир ве­чен. Это не­воз­мож­но пред­ста­вить, но это так!
   Столь же веч­но в этом ми­ре был за­клю­чен и ис­точ­ник жиз­ни, ко­то­рый то раз­го­рал­ся, то за­ту­хал на­дол­го. И вот в один из мо­мен­тов из той са­мой веч­но­сти ни­от­ку­да воз­ник­ла Гея - Бо­ги­ня Зем­ли. Но она не мог­ла су­ще­ст­во­вать од­на и по­ро­ди­ла Ура­на - Бо­га Не­ба, ко­то­рый во­ца­рил­ся во всем ми­ре. Взял Уран се­бе в же­ны свою мать Гею, и ро­ди­лись у них шесть сы­нов и шесть до­че­рей. Раз­гне­вав­шись од­на­ж­ды на них, Уран за­то­чил их об­рат­но во чре­во их ма­те­ри Геи. Страш­но да­ви­ло это бре­мя и му­чи­ло Гею. Умо­ля­ла она сво­их де­тей вос­стать про­тив жес­то­ко­го от­ца и сверг­нуть его. Но толь­ко Кро­нос - Бог Вре­ме­ни по­шел на это. И он по­бе­дил: ведь ни­что и ни­кто не мо­жет ус­то­ять про­тив не­удер­жи­мо­го вре­ме­ни!
   Стал Кро­нос пра­вить ми­ром. Взял он се­бе в же­ны се­ст­ру свою, Рею. Все­гда пом­нил он судь­бу сво­его от­ца, ко­то­ро­го сам же он сверг. И на­чал он то­же бо­ять­ся соб­ст­вен­ных де­тей: ко­гда же­на его да­ва­ла жизнь оче­ред­но­му ре­бен­ку, он от­би­рал его у ма­те­ри и про­гла­ты­вал. Ко­гда Рея но­си­ла во чре­ве сво­ем оче­ред­но­го мла­ден­ца, то по со­ве­ту ма­те­ри сво­ей Геи она уда­ли­лась на ост­ров Крит и там, в глу­бо­кой пе­ще­ре да­ла жизнь сы­ну - Зев­су. Му­жу же сво­ему, Кро­но­су, да­ла она про­гло­тить про­дол­го­ва­тый ка­мень, за­вер­ну­тый в пе­лен­ки. Так был спа­сен Зевс от не­ми­нуе­мой смер­ти.
   Вы­рос и воз­му­жал Зевс, и на­чал он, как и его пред­ше­ст­вен­ни­ки, борь­бу за власть над ми­ром. Дол­гая и труд­ная бы­ла борь­ба, по­сколь­ку на сто­ро­не Кро­но­са бы­ли ти­та­ны, ко­то­рых ро­ди­ла Гея. Но по­бе­дил в кон­це кон­цов Зевс, по­бе­див, он ре­шил пра­вить не один, а с дру­ги­ми бо­га­ми-олим­пий­ца­ми, чем и пре­кра­тил даль­ней­шую борь­бу за еди­но­вла­стие. Он ос­та­вал­ся глав­ным Бо­гом, но ка­ж­дый из дру­гих Бо­гов-олим­пий­цев по­лу­чил власть над той или иной сфе­рой зем­ной жиз­ни.
   - Опять, как и в Егип­те, мно­же­ст­во Бо­гов, - за­ду­мал­ся Ии­сус, - и они, пря­мо как лю­ди, бо­рют­ся за власть. И борь­ба эта жес­то­кая, бес­ком­про­мисс­ная. Сын вос­ста­ет на от­ца, брат на бра­та, и ни­кто не стес­ня­ет­ся сред­ст­ва­ми: борь­ба шла до унич­то­же­ния со­пер­ни­ка. Не­бо­жи­те­ли ни­чем не от­ли­ча­ют­ся от зем­ных лю­дей!
   Нет, на Не­бе дол­жен быть Еди­ный Бог, по­нял Ии­сус. - И ес­ли я и прав­да, Сын Бо­жий, то я и мой Не­бес­ный Отец долж­ны быть од­ним це­лым! Как? А не­важ­но, как! Что это зна­чит? А не нуж­но об этом ду­мать! Лю­ди долж­ны в это про­сто по­ве­рить - пусть кто-ни­будь по­про­бу­ет до­ка­зать, что это не так!
   Но ес­ли Про­рок Мои­сей был си­лен тем, что об­щал­ся с Бо­гом, по­лу­чал от не­го со­ве­ты и под­держ­ку и за это был чтим на­ро­дом ев­рей­ским, то что­бы быть вы­ше Мои­сея, не­об­хо­ди­мо быть имен­но Божь­им Сы­ном. Зна­чит, най­ден от­вет на во­прос: для че­го же я пред­на­зна­чен? Нуж­на но­вая ве­ра с но­вым Бо­гом и с пред­ста­ви­те­лем его на зем­ле - Сы­ном Божь­им.
   И ве­ра эта долж­на быть не для ка­ко­го-то од­но­го на­ро­да, а для лю­дей, не­за­ви­си­мо от то­го, в ка­кой стра­не они жи­вут, на ка­ком язы­ке го­во­рят. И то­гда это бу­дет та ве­ра, ко­то­рая спло­тит лю­дей, сде­ла­ет их до­б­рее и тер­пи­мее.
   По­ра­зи­ло Ии­су­са в гре­че­ской ми­фо­ло­гии то, что смерт­ные со­вер­шен­но на рав­ных об­ща­лись с Бо­га­ми, спо­ри­ли с ни­ми, не по­ко­ря­лись им, бо­ро­лись с ни­ми. А Бо­ги де­ли­ли сфе­ры влия­ния, под­дер­жи­ва­ли ка­ж­дый сво­его лю­бим­чи­ка.
   Ну, на­при­мер, при­вле­че­ние мо­ло­до­го пас­ту­ха Па­ри­са в ка­че­ст­ве тре­тей­ско­го су­дьи в спо­ре за Зо­ло­тое Яб­ло­ко, про­зван­ное "Яб­ло­ком Раз­до­ра".
   Зна­чит до­пус­ка­ют гре­ки, что Че­ло­век мо­жет быть ра­вен Бо­гу? Ии­су­су бы­ло важ­но это под­твер­жде­ние, по­сколь­ку он по­ни­мал, что ес­ли он и Бо­жий Сын, то все же хо­тя бы на­по­ло­ви­ну он Сын Че­ло­ве­че­ский: его мать, Ма­рия, бы­ла обык­но­вен­ной зем­ной жен­щи­ной. Мать его всю жизнь вну­ша­ла, что он Сын Бо­жий... Мо­жет, мать его и пра­ва, кто зна­ет? Ведь гре­че­ские бо­ги вы­би­ра­ли же се­бе в жен до­че­рей че­ло­ве­че­ских?
   Не все бы­ло яс­но Ии­су­су в его про­ис­хо­ж­де­нии, но он, за­пу­тав­шись окон­ча­тель­но, ста­рал­ся об этом ду­мать мень­ше. Ведь ес­ли он Сын Бо­жий, то по­че­му его Отец Не­бес­ный ни ра­зу не по­се­тил его? Ведь об­щал­ся же он че­рез Ан­ге­ла с пра­от­цем Ав­раа­мом? А с Про­ро­ком Мои­се­ем и во­об­ще вел дли­тель­ные бе­се­ды...
   Но со­мне­ния со­мне­ния­ми, а в ду­ше Ии­су­са кре­п­ло убе­ж­де­ние, что не­за­ви­си­мо от то­го, кем яв­ля­ет­ся он, Ии­сус, лю­дям нуж­на ка­кая-то но­вая об­ще­че­ло­ве­че­ская ре­ли­гия, вы­хо­дя­щая за рам­ки иу­да­из­ма, чис­то ев­рей­ско­го уче­ния.
   Про­был Ии­сус на Кри­те три го­да. Ко­гда он со­брал­ся по­ки­нуть Крит, что­бы по­ехать в Гре­цию, Те­ле­мах не хо­тел его от­пус­кать. Очень по­лю­бил он Ии­су­са, ко­то­рый стал ему бли­же род­но­го сы­на, уго­ва­ри­вал его ос­тать­ся, су­лил зла­тые го­ры. Но Ии­сус был веж­ли­во не­пре­кло­нен, ска­зав, что он вы­пол­ня­ет за­вет сво­его от­ца, а это - свя­то. Ни­че­го не ос­та­ва­лось Те­ле­ма­ху, как толь­ко от­пус­тить Ии­су­са. Он щед­ро воз­на­гра­дил Ии­су­са и бла­го­сло­вил в путь.
   При­шел про­во­дить Ии­су­са и Фи­лок­тет, ко­то­рый дал ад­рес сво­его дру­га, про­жи­вав­ше­го в Афи­нах. Друг его был из­вест­ный фи­ло­соф и эс­ку­лап, ко­то­рый, по мне­нию, Фи­лок­те­та, мог быть весь­ма по­ле­зен для Ии­су­са.
   ГРЕЦИЯ
   Ии­сус за вре­мя сво­ей ра­бо­ты на Кри­те ско­пил дос­та­точ­но де­нег, что­бы вос­поль­зо­вать­ся ре­ко­мен­да­ци­ей Фи­лок­те­та и по­учить­ся ме­ди­ци­не у его афин­ско­го дру­га, зва­ли ко­то­ро­го Фе­ми­стокл.
   Най­дя по опи­са­ни­ям Фи­лок­те­та дом Фе­ми­сток­ла, Ии­сус во­шел в не­го и пред­ста­вил­ся хо­зяи­ну. Бы­ло вре­мя тра­пе­зы и гос­те­при­им­ный хо­зя­ин при­гла­сил при­шель­ца в дом. По­расс­пра­ши­вав Ии­су­са о сво­ем дру­ге Фи­лок­те­те, он спро­сил о це­ли, с ко­то­рой тот прие­хал в Гре­цию. Ко­гда он уз­нал, что Ии­сус хо­тел бы взять у не­го курс ме­ди­ци­ны, он да­же с удо­воль­ст­ви­ем дал со­гла­сие: Фе­ми­сток­лу сра­зу по­нра­вил­ся скром­ный и, ви­ди­мо, ум­ный юно­ша, и он пред­ло­жил Ии­су­су по­ра­бо­тать у не­го по­мощ­ни­ком.
   Ка­ж­дый день Фе­ми­стокл с ут­ра рас­ска­зы­вал Ии­су­су о бо­лез­нях, их сим­пто­мах и спо­со­бах их ле­че­ния. По­сле это­го они ка­ж­дый день на­ве­ща­ли не мень­ше двух-трех боль­ных: Фе­ми­стокл был ши­ро­ко из­вес­тен в ок­ру­ге: он сла­вил­ся глу­би­ной зна­ний и ус­пеш­но­стью ле­че­ния боль­ных. Он ле­чил бу­к­валь­но все бо­лез­ни и не­ду­ги, на­чи­ная от не­сва­ре­ния же­луд­ка и про­сту­ды до сер­деч­ных при­сту­пов и го­лов­ных бо­лей. Сам он при­над­ле­жал к зна­ме­ни­той шко­ле Гип­по­кра­та, ко­то­рая за про­шед­шие че­ты­ре сто­ле­тия до­би­лась боль­ших ус­пе­хов во вра­че­ва­нии са­мых раз­ных че­ло­ве­че­ских бо­лез­ней.
   Опе­ре­див на ве­ка сво­их со­вре­мен­ни­ков, Гип­по­крат учил, что че­ло­ве­че­ский ор­га­низм пред­став­ля­ет со­бой еди­ное це­лое, в ко­то­ром от­дель­ные ор­га­ны, вы­пол­няю­щие свои оп­ре­де­лен­ные функ­ции, взаи­мо­за­ви­си­мы. Ес­ли не учи­ты­вать это­го, то ле­ча од­ну бо­лезнь, мож­но вы­звать дру­гую, мо­жет быть, и бо­лее опас­ную. Как по это­му по­во­ду го­во­рил Фе­ми­стокл, "од­но ле­чим, дру­гое - ка­ле­чим".
   Как раз, ко­гда Ии­сус стал ра­бо­тать у Фе­ми­сток­ла, сре­ди гре­че­ских эс­ку­ла­пов ве­лась бур­ная дис­кус­сия о том, что пра­виль­нее: ле­чить бо­лезнь или ле­чить боль­но­го? Фе­ми­стокл за­нял свою соб­ст­вен­ную по­зи­цию: ле­чить нуж­но бо­лезнь кон­крет­но­го боль­но­го! Он при­во­дил про­стой и по­нят­ный при­мер: пусть боль­ной бо­лен тя­же­лой бо­лез­нью, наи­бо­лее ве­ро­ят­ным ис­хо­дом ко­то­рой яв­ля­ет­ся смерть. Ле­че­ние су­ще­ст­ву­ет, но глав­ным фак­то­ром яв­ля­ет­ся от­но­ше­ние са­мо­го па­ци­ен­та к сво­ей судь­бе. Од­но­му боль­но­му, ко­то­рый по на­ту­ре сво­ей бо­рец, нуж­но ска­зать, что бо­лезнь очень тя­же­лая, но по­бо­роть ее мож­но, и то­гда тот внут­рен­не мо­би­ли­зу­ет­ся, по­мо­гая вра­чу ле­чить его. Дру­го­му боль­но­му, склон­но­му к упад­ни­че­ским на­строе­ни­ям, луч­ше не го­во­рить о тя­же­лом ха­рак­те­ре его бо­лез­ни, ибо это мо­жет бу­к­валь­но убить его. Ко­неч­но, во вто­ром слу­чае шан­сов на ус­пех мень­ше, но что де­лать? Как го­во­рят, со­ба­чье сча­стье в со­бачь­их ла­пах.
   Та­ким же об­ра­зом объ­яс­нял Фе­ми­стокл и идею ис­поль­зо­ва­ния пла­це­бо: боль­ной прак­ти­че­ски вы­ле­чи­ва­ет сам се­бя. "Глав­ное - ве­ра, - го­во­рил Фе­ми­стокл. - Ор­га­низм об­ла­да­ет не­ис­чер­пае­мы­ми внут­рен­ни­ми ре­сур­са­ми, ос­та­ет­ся толь­ко их мо­би­ли­зо­вать. Ес­ли боль­ной ве­рит, что он на пу­ти к вы­здо­ров­ле­нию, то шан­сы его по­бе­дить бо­лезнь на­мно­го по­вы­ша­ют­ся". Он рас­ска­зал, как ле­чил боль­ных, да­вая им обыч­ную во­ду, но убе­ж­дая, что это це­ли­тель­ная мик­сту­ра.
   Мно­гим боль­ным луч­ше все­го по­мо­га­ет "свя­тая во­да". При­чем боль­ные ве­рят, что во­да, взя­тая из род­ни­ка, бью­ще­го око­ло хра­ма Аф­ро­ди­ты, ле­чит от бес­пло­дия и по­мо­га­ет со­хра­нять мо­ло­дость, а во­да, взя­тая из клю­ча, про­те­каю­ще­го че­рез ро­щу Мар­са, по­мо­га­ет муж­чи­не стать силь­ным и храб­рым.
   - Но ведь ты же по­ни­ма­ешь, - го­во­рил Фе­ми­стокл Ии­су­су, - что храб­рость - это то, что за­ви­сит от са­мо­го че­ло­ве­ка: это пси­хо­ло­ги­че­ское пре­одо­ле­ние стра­ха, а сам по се­бе страх есть ес­те­ст­вен­ная чер­та че­ло­ве­ка. И ес­ли че­ло­ве­ку дать во­ду из дру­го­го ис­точ­ни­ка, а ска­зать ему, что она взя­та из ру­чей­ка, про­те­каю­ще­го в Мар­со­вой ро­ще, то дей­ст­вие бу­дет тем же са­мым: че­ло­век сам се­бя де­ла­ет сме­лым!
   Очень мно­го Фе­ми­стокл рас­ска­зы­вал об осо­бых со­стоя­ни­ях пси­хи­ки, как гре­ки на­зы­ва­ли ду­шу че­ло­ве­ка.
   - Пси­хи­че­ские бо­лез­ни - од­ни из са­мых за­га­доч­ных и труд­но­из­ле­чи­мых. Не­ве­же­ст­вен­ные лю­ди - а та­ко­вых боль­шин­ст­во - по­ла­га­ют, что в боль­ных все­ля­ет­ся бес, - го­во­рил Фе­ми­стокл. - На са­мом же де­ле, боль­но­го во вре­мя при­пад­ка по­ки­да­ет его ду­ша. И ес­ли боль­ной буй­ный, то ду­ше труд­но вой­ти об­рат­но в его те­ло. Но тут-то и мо­жет по­мочь врач, дав ус­по­кои­тель­ное зе­лье. Ху­же с те­ми, ко­го пре­сле­ду­ют бе­сов­ские ви­де­ния, кто те­ря­ет ощу­ще­ние ре­аль­но­сти. Ино­гда по­мо­га­ет, ес­ли та­ко­го боль­но­го под­верг­нуть силь­но­му шо­ку - нуж­но поч­ти умерт­вить па­ци­ен­та, т.е. очи­стить его брен­ное те­ло. То­гда ду­ша, вновь вой­дя в те­ло, смо­жет пра­виль­но им управ­лять. Ко­неч­но, все­гда есть опас­ность, что че­ло­век во вре­мя ле­че­ния со­вер­шен­но ум­рет... Но ведь нуж­но по­ни­мать, что чер­пая во­ду в ка­ме­ни­стом ру­чье, мож­но раз­бить кув­шин, сде­лав не­лов­кое дви­же­ние!
   Рас­ска­зал Фе­ми­стокл и о ле­тар­ги­че­ском сне - этом со­стоя­нии че­ло­ве­ка, ко­гда он поч­ти что мертв, бу­ду­чи на са­мом де­ле жи­вым. Ды­ха­ние его прак­ти­че­ски не­за­мет­но, серд­це бьет­ся очень мед­лен­но и сла­бо. Из-за пло­хой цир­ку­ля­ции кро­ви че­ло­век ста­но­вит­ся мерт­вен­но-блед­ным, те­ло его хо­ло­де­ет. Это та­кое уди­ви­тель­ное со­стоя­ние че­ло­ве­ка! Бы­ва­ли слу­чаи, ко­гда хо­ро­ни­ли че­ло­ве­ка, за­снув­ше­го ле­тар­ги­че­ским сном, а он про­сы­пал­ся и лю­ди, уви­дев­шие это, от стра­ха ед­ва ли ни уми­ра­ли от раз­ры­ва серд­ца. Вот так и поя­ви­лись ми­фы о вос­кре­саю­щих по­кой­ни­ках. По­че­му лю­ди впа­да­ют в ле­тар­ги­че­ский сон, ни­ко­му не­из­вест­но. Мо­жет, это ка­кая-то фор­ма са­мо­гип­но­за?
   Фе­ми­стокл умел про­бу­ж­дать спя­щих ле­тар­ги­че­ским сном, ис­поль­зуя при­мер­но те же прие­мы, что и при са­мом гип­но­зе. Он нау­чил это­му мас­тер­ст­ву и Ии­су­са. Фе­ми­стокл по­сто­ян­но по­вто­рял, что к ка­ж­до­му боль­но­му ну­жен свой под­ход. Но са­мое глав­ное - боль­ной дол­жен ве­рить сво­ему вра­чу, без это­го труд­но до­бить­ся по­ло­жи­тель­но­го эф­фек­та. Врач, в не­ко­то­ром смыс­ле, сам яв­ля­ет­ся пла­це­бо, по­это­му он дол­жен быть уве­рен в се­бе и, да­же бу­ду­чи пол­ным не­учем, всем сво­им ви­дом по­ка­зы­вать уче­ность. И очень важ­но об­на­де­жи­вать боль­но­го.
   - Ложь - это не­хо­ро­шо, - го­во­рил Фе­ми­стокл, - но бы­ва­ет бла­го­ст­ная ложь: пусть не­из­ле­чи­мый боль­ной хо­тя бы про­жи­вет свои по­след­ние дни и ча­сы в ве­ре в ис­це­ле­ние - раз­ве это пло­хо?
   Ведь все мы смерт­ны, но, к сча­стью, мы не зна­ем, ко­гда и где смерть на­стиг­нет нас. Од­но­му зав­тра гор­ный орел уро­нит на го­ло­ву ка­мень, ко­то­рый он нес в сво­их ког­тях не зна­мо для че­го, дру­гой спо­до­бит­ся на­сту­пить на смер­то­нос­но­го скор­пио­на... Кто зна­ет?.. Ты жив се­го­дня - и будь сча­ст­лив! Ведь, не дай Бог, ста­нет нам из­вес­тен день и час на­шей по­ги­бе­ли: мы тут же бу­дем пре­дель­но не­сча­ст­ли­вы, ожи­дая тот не­от­вра­ти­мый мо­мент. Да­же ес­ли от то­го мо­мен­та нас от­де­ля­ют го­ды...
   Рас­ска­зал он и об ин­те­рес­ных экс­пе­ри­мен­тах с гип­но­зом. Как-то он ле­чил гип­но­зом бес­сон­ни­цу у од­ной знат­ной да­мы. Да­ма эта на­хо­ди­лась в со­стоя­нии край­не­го фи­зи­че­ско­го и пси­хи­че­ско­го ис­то­ще­ния. Про­це­ду­ры гип­но­за про­во­ди­лись еже­днев­но и бы­ли до­воль­но за­тяж­ны­ми. Од­на­ж­ды, ко­гда Фе­ми­стокл уже на­чал свой се­анс гип­но­за, в ком­на­ту бу­к­валь­но вле­те­ла доч­ка этой да­мы и шеп­ну­ла ему на ухо, что ее отец упал, за­ды­ха­ет­ся и ну­ж­да­ет­ся в сроч­ной вра­чеб­ной по­мо­щи. Она шеп­та­ла ему на ухо, по­сколь­ку боя­лась, что из­вес­тие силь­но взвол­ну­ет ее мать, и та мо­жет уме­реть от вол­не­ния.
   Нуж­но бы­ло что-то пред­при­ни­мать. Фе­ми­стокл дос­тал из ме­шоч­ка, ко­то­рый был при­кре­п­лен к его поя­су, не­боль­шой ку­со­чек гор­но­го хру­ста­ля, ко­то­рый но­сил с со­бой в ка­че­ст­ве та­лис­ма­на, по­ло­жил его на крае­шек сто­ла, что­бы боль­ная его ви­де­ла, и ска­зал:
  
   - Гос­по­жа, то, что вы ви­ди­те, есть ма­ги­че­ский ка­мень, най­ден­ный мною в пе­ще­ре, где ро­дил­ся Зевс. Смот­ри­те на этот ка­мень так же, как вы смот­ри­те в мои гла­за во вре­мя се­ан­са, и при этом про се­бя по­вто­ряй­те мо­им го­ло­сом мои обыч­ные сло­ва: "Я спо­кой­на, я со­вер­шен­но спо­кой­на. Я хо­чу ус­нуть. Я уже за­сы­паю. Я уже сплю, сплю, сплю..." Ко­гда вы тре­тий раз про­из­не­се­те сло­во "сплю", вы, дей­ст­ви­тель­но, за­сне­те. Уве­ряю вас, что этот ма­ги­че­ский ка­мень по­дей­ст­ву­ет на вас да­же силь­нее, не­же­ли я сам - ведь он из пе­ще­ры са­мо­го Зев­са!
   С эти­ми сло­ва­ми он по­ки­нул ком­на­ту, а жен­щи­на, сле­дуя его со­ве­ту, хо­ро­шо усы­пи­ла са­ма се­бя. Фе­ми­стокл же ока­зал за это вре­мя не­об­хо­ди­мую по­мощь ее му­жу.
   Мно­го бе­се­до­ва­ли Фе­ми­стокл и Ии­сус о ве­ре, о Бо­гах. Фе­ми­стокл рас­ска­зал о фи­ло­со­фе Ксе­но­фа­не Ко­ло­фон­ском, жив­шем око­ло пя­ти ве­ков на­зад. Уже то­гда он об­ра­тил вни­ма­ние на то, что Бо­ги у раз­ных на­ро­дов от­ли­ча­ют­ся, и объ­яс­нил, по­че­му. Фе­ми­стокл про­чи­тал Ии­су­су стих Ксе­но­фа­на:
   Ес­ли б ру­ка­ми вла­де­ли бы­ки, или львы, или ко­ни,
   Кто бы то­гда от­ра­зил­ся у них на ико­не?
   Ко­ни бо­гов ри­со­ва­ли бы с кон­скою мор­дой,
   Львы же ли­чи­ну свою от­ра­жа­ли не ме­нее гор­до, Бог у бы­ков не­пре­мен­но б был с об­ра­зом бычь­им - Всяк чтит се­бя, свой на­род и на­род­ный обы­чай.
   Так же и лю­ди: их бо­ги на них же по­хо­жи.
   Бог эфио­па - с та­кою же чер­ною ко­жей.
   Ес­ли ж возь­ме­те на­род из да­ле­кой вы Азии,
   Бог их в срав­не­нии с на­шим все­гда ко­со­гла­зее.
   Го­лу­бо­оки­ми, ру­сы­ми бо­га ри­су­ют фра­кий­цы.
   В бо­ге, как в зер­ка­ле, их от­ра­жа­ют­ся ли­ца.
   Ии­сус от не­ожи­дан­но­сти бу­к­валь­но по­те­рял дар ре­чи: пять ве­ков на­зад?! Ему вспом­ни­лись сло­ва Свя­щен­но­го Пи­са­ния: "И со­тво­рил Бог че­ло­ве­ка по об­ра­зу Сво­ему, по об­ра­зу Божь­е­му со­тво­рил его..."
   А ведь Ксе­но­фан прав! - буд­то прон­зи­ла Ии­су­са мысль. - Это мы со­тво­ри­ли Бо­га по об­ра­зу и по­до­бию че­ло­ве­че­ско­му! Как это мне са­мо­му не при­шло в го­ло­ву? Впро­чем, за­чем во­об­ще при­да­вать Бо­гу ка­кой- то ве­ще­ст­вен­ный об­раз? Бог есть идея. "Вна­ча­ле бы­ло сло­во..." Да, да! Имен­но сло­во, то есть идея. Идея су­ще­ст­во­ва­ния все­го су­ще­го и идея жиз­ни. И ес­ли мир су­ще­ст­ву­ет, то жизнь столь же ес­те­ст­вен­на, как свет солн­ца и звезд, как об­ра­зо­ва­ние об­ла­ков и па­де­ние до­ж­дя. По­че­му для нас уди­ви­те­лен фе­но­мен жиз­ни? Толь­ко по­то­му, что мы са­ми жи­вые? А раз­ве ме­нее уди­ви­тель­на не­жи­вая при­ро­да?
   Мно­го го­во­ри­ли Фе­ми­стокл и Ии­сус о смыс­ле жиз­ни. Фе­ми­стокл при­над­ле­жал к шко­ле эпи­ку­рей­цев, на­ча­ло ко­то­рой по­ло­жил ве­ли­кий фи­ло­соф Эпи­кур, жив­ший око­ло трех­сот лет то­му на­зад. Его жиз­не­ут­вер­ждаю­щее уче­ние на­шло мно­гих сто­рон­ни­ков и про­дол­жа­те­лей, так что и че­рез три­ста лет его имя бы­ло поч­ти у всех на ус­тах. К че­му звал Эпи­кур? Ра­дуй­ся жиз­ни, со­дер­жи те­ло в здо­ро­вье, а ду­шу в спо­кой­ст­вии, рас­тво­рись в ма­те­ри-при­ро­де, ча­стью ко­то­рой ты яв­ля­ешь­ся, и те­бе не страш­на да­же смерть. И не нуж­ны те­бе Бо­ги! Сча­стье - выс­шая и един­ст­вен­ная цель жиз­ни.
   Труд­но бы­ло бы воз­ра­зить что-ли­бо эпи­ку­рей­цам, кро­ме то­го, что та­кая жизнь мо­жет быть уде­лом толь­ко из­бран­ных. Ии­сус же ви­дел, что в ми­ре столь­ко не­спра­вед­ли­во­сти и уг­не­те­ния, ни­ще­ты и бо­лез­ней, что про­воз­гла­шать та­кие прин­ци­пы для всех - это чис­той во­ды бес­смыс­ли­ца. Убе­дить бед­ня­ка, ко­то­рый не мо­жет про­кор­мить се­мью, что на­до ра­до­вать­ся жиз­ни? По­со­ве­то­вать уми­раю­ще­му боль­но­му, что бы он за­бо­тил­ся о сво­ем здо­ро­вье? А о ка­ком ду­шев­ном спо­кой­ст­вии мо­жет ид­ти речь для ма­те­ри, оп­ла­ки­ваю­щей без­вре­мен­но ушед­ше­го в мир иной ре­бен­ка? Нет, для этих лю­дей ре­ли­гия - един­ст­вен­ное спа­се­ние, пусть да­же гра­ни­ча­щее с об­ма­ном.
   Ко­неч­но, в то же вре­мя не на­до от­ка­зы­вать­ся от нор­маль­но­го че­ло­ве­че­ско­го сча­стья в жиз­ни, как к это­му при­зы­ва­ют не­ко­то­рые про­по­вед­ни­ки- са­мо­ис­тя­за­те­ли. Для че­го му­чить се­бя и ли­шать обыч­ных ра­до­стей? Ра­ди то­го, что­бы сбе­речь бес­смерт­ную ду­шу? Но за­чем же то­гда Бог соз­дал те­ло, а не со­тво­рил бес­те­лес­ную ду­шу? Зна­чит, и о те­ле на­до ду­мать?
   Рас­ска­зал Фе­ми­стокл Ии­су­су и о ве­ли­чай­шем гре­че­ском фи­ло­со­фе - Со­кра­те, ко­то­рый был не толь­ко ве­ли­ким мыс­ли­те­лем всех вре­мен, но и пре­крас­ным пе­да­го­гом. Сре­ди его уче­ни­ков бы­ли ве­ли­кий фи­ло­соф Пла­тон и круп­ней­ший ис­то­рик Ксе­но­фонт.
   Бе­се­ды Со­кра­та от­ли­ча­лись сме­ло­стью и не­тра­ди­ци­он­но­стью. Он не бо­ял­ся от­стаи­вать свои взгля­ды, да­же ес­ли они шли враз­рез с мне­ни­ем боль­шин­ст­ва или с дог­ма­та­ми пра­ви­те­лей.
  
   К со­жа­ле­нию, Со­крат ни­ко­гда не за­пи­сы­вал сво­их мыс­лей, но это за­то де­ла­ли за не­го его уче­ни­ки. По­сле смер­ти Со­кра­та, его вер­ный уче­ник, Пла­тон, из­ло­жил ос­нов­ные идеи Со­кра­та в сво­их тру­дах, и так же, как и его учи­тель, вос­пи­ты­вал мо­ло­дежь, про­во­дя с ни­ми бе­се­ды в сво­ем са­ду - Ака­де­мии. Его за­ня­тия с уче­ни­ка­ми про­хо­ди­ли в ви­де бе­сед во вре­мя про­гул­ки по са­ду.
   Не­лег­кая судь­ба вы­па­ла на до­лю Со­кра­та. Один из его уче­ни­ков, мо­ло­дой ли­те­ра­тор Анит - не­до­б­рый и за­ви­ст­ли­вый, - ок­ле­ве­тал сво­его учи­те­ля и по­дал на не­го в суд за то, что тот, как он зая­вил, сов­ра­ща­ет мо­ло­дежь ина­ко­мыс­ли­ем. На су­де Со­крат, сам за­щи­щая се­бя, в пла­мен­ной ре­чи от­стаи­вал свои убе­ж­де­ния: "Я про­све­щаю мо­ло­дых лю­дей, а не раз­вра­щаю их", - ска­зал он в за­клю­че­ние. Но ре­ше­ние су­да бы­ло пред­ре­ше­но: его по­са­ди­ли в тюрь­му, при­го­во­рив к смерт­ной каз­ни. Бы­ла у не­го воз­мож­ность спа­сти свою жизнь за боль­шой вы­куп, его дру­зья и уче­ни­ки уже да­же со­бра­ли не­об­хо­ди­мую сум­му, но Со­крат от­ка­зал­ся от вы­ку­па, по­сколь­ку был убе­ж­ден, что нель­зя про­да­вать свои идеи, да­же ес­ли це­на эта так ве­ли­ка, как жизнь. У не­го хва­та­ло му­же­ст­ва и спо­кой­ст­вия да­же шу­тить в по­след­ние дни пе­ред каз­нью:
   - Что вы пла­че­те? - го­во­рил он Пла­то­ну и дру­гим сво­им уче­ни­кам, при­шед­шим на­вес­тить его в тюрь­ме в по­след­ние дни пе­ред каз­нью. - Я ведь дав­но при­го­во­рен к смер­ти уже тем, что ро­дил­ся!
   Он гор­до и уве­рен­но от­ка­зал­ся от ус­луг па­ла­ча, вы­брав не са­мую лег­кую смерть: сам спо­кой­но и без стра­ха вы­пил под­не­сен­ную ему па­ла­чом ча­шу с ци­ку­той - смер­тель­ным ядом, смерть от ко­то­ро­го не­из­беж­на, но не на­сту­па­ет мгно­вен­но, а ве­дет к мед­лен­но­му уга­са­нию, со­про­во­ж­дае­мо­му не­че­ло­ве­че­ски­ми му­че­ния­ми. Дол­го оп­ла­ки­ва­ли смерть Со­кра­та его уче­ни­ки, но смерть Учи­те­ля да­ла им но­вые си­лы: они счи­та­ли сво­им дол­гом раз­ви­вать и не­сти в бу­ду­щее идеи Со­кра­та. Его смерть по­слу­жи­ла сти­му­лом для ут­вер­жде­ния его уче­ния...
   Слу­шая рас­сказ Фе­ми­сток­ла о Со­кра­те, Ии­сус по­нял, что идея, ос­вя­щен­ная смер­тью Учи­те­ля, де­ла­ет­ся бес­смерт­ной. И в этом бес­смер­тии идеи со­дер­жит­ся и бес­смер­тие ее твор­ца. Со­крат стал для Ии­су­са идеа­лом че­ло­ве­ка идеи, а жизнь его - при­ме­ром для по­кло­не­ния.
   Ии­сус мно­го уз­нал для се­бя но­во­го. Что-то при­во­ди­ло его в смя­те­ние, с чем-то он был ка­те­го­ри­че­ски не со­гла­сен, но он уви­дел, что все лю­ди в прин­ци­пе ищут од­но и то же: ве­ру. Это мо­жет быть ве­ра во мно­гих Бо­гов или же ве­ра в еди­но­го Бо­га, но без ве­ры че­ло­век не мо­жет. Ко­гда он ска­зал о сво­их за­клю­че­ни­ях Фе­ми­сток­лу, тот со­гла­сил­ся со мно­ги­ми его мыс­ля­ми и по­со­ве­то­вал ему:
   - Мы жи­вем сво­ей жиз­нью здесь, во­круг это­го Ла­зур­но­го мо­ря, все мы - и гре­ки, и егип­тя­не, и вы, ев­реи, - все мы так или ина­че воз­дей­ст­ву­ем друг на дру­га, куль­ту­ра од­них на­ро­дов про­ни­ка­ет в куль­ту­ру дру­гих. Все мы во мно­гом по­хо­жи. Но есть иные стра­ны на Вос­то­ке, где все дру­гое - и куль­ту­ра, и ре­ли­гия, и жиз­нен­ные идеа­лы.
   Очень ин­те­рес­ная стра­на Пер­сия. Еще наш ве­ли­кий ис­то­рик Ге­ро­дот пи­сал про на­род, оби­таю­щий там:
   "Пер­сы про­тив идо­лов, хра­мов Божь­их и тех, кто слу­жит в хра­мах, по­сколь­ку это, как они счи­та­ют, лишь про­яв­ле­ние не­ве­же­ст­ва".
   Пой­ди на Вос­ток, ты еще мо­лод и смо­жешь там мно­го­му нау­чить­ся. Дой­ти до Жел­той Им­пе­рии те­бе, воз­мож­но, и не уда­ст­ся. К то­му же там не очень-то при­ве­ча­ют ино­зем­цев. Но я бы очень со­ве­то­вал те­бе по­се­тить са­мую, по­жа­луй, за­га­доч­ную зем­лю - Ин­дию. Сам я там не был, но слы­шал мно­го рас­ска­зов от куп­цов, по­бы­вав­ших там. От­прав­ляй­ся ту­да! И я уве­рен, что ты не по­жа­ле­ешь.
  
   ПЕРСИЯ
   В Афи­нах Ии­сус на­шел куп­цов, ко­то­рые со­би­ра­лись со сво­им то­ва­ром в да­ле­кое пу­те­ше­ст­вие в Ин­дию. За­пла­тив не­мно­го де­нег, он до­го­во­рил­ся о том, что те возь­мут его с со­бой. Пе­ре­пра­вив­шись че­рез Гел­лес­понт, ка­ра­ван куп­цов, к ко­то­рым при­сое­ди­нил­ся Ии­сус, на­пра­вил­ся на Вос­ток юж­ным бе­ре­гом Эвк­син­ско­го Пон­та, то есть Гос­те­при­им­но­го мо­ря, как на­зы­ва­ли гре­ки это тем­но-си­нее мо­ре. Ме­ст­ные же жи­те­ли за тем­ный цвет во­ды на­зы­ва­ли это мо­ре Чер­ным. Не зря это мо­ре гре­ки на­зва­ли Гос­те­при­им­ным, ду­мал Ии­сус: оно бы­ло го­раз­до спо­кой­нее, чем Эгей­ское.
   Че­рез не­сколь­ко дней пу­ти, ко­гда бе­рег мо­ря на­чал уже рез­ко ухо­дить на се­вер, Ии­сус и его по­пут­чи­ки по­вер­ну­ли на юг. На­чал­ся вто­рой этап дол­го­го пу­те­ше­ст­вия, ко­то­рый ока­зал­ся го­раз­до труд­нее пер­во­го: па­ля­щее солн­це, вы­жжен­ная зем­ля, хищ­ные зве­ри, рыс­кав­шие во­круг, мно­го­чис­лен­ные скор­пио­ны и та­ран­ту­лы, убе­речь­ся от ко­то­рых бы­ло со­всем не про­сто... В Пер­сии, в до­вер­ше­ние все­го, на ка­ра­ван на­па­ли раз­бой­ни­ки, но стран­ни­кам уда­лось от­бить­ся, по­сколь­ку от­ряд на­па­дав­ших ока­зал­ся дос­та­точ­но ма­ло­чис­лен.
   Путь был до­лог, но это бы­ло да­же на ру­ку Ии­су­су: он мно­го об­щал­ся с куп­ца­ми, нау­чил­ся у них азам язы­ка фар­си, наи­бо­лее рас­про­стра­нен­но­го в Пер­сии. Он уз­нал язык на­столь­ко, что мог бы не про­пасть в чу­жой стра­не.
   Прой­дя Со­ля­ную пус­ты­ню, а по­том рай­он кря­жи­стых гор с труд­но­про­хо­ди­мы­ми тро­па­ми, ка­ра­ван дос­тиг, на­ко­нец, гра­ни­цы го­су­дар­ст­ва Бха­рат, как на­зы­ва­ли Ин­дию жи­те­ли Пер­сии. Ка­ра­ван куп­цов сде­лал по­след­нюю ос­та­нов­ку на пу­ти в Ин­дию - это был го­род Фа­рах. До Ин­дии от­сю­да бы­ло, как го­во­рит­ся, ру­кой по­дать, и Ии­сус ре­шил ос­тать­ся не­мно­го в этом го­ро­де и про­ник­нуть в тай­ны уче­ния ве­ли­ко­го про­ро­ка За­ра­туш­тры, а по­том уже са­мо­стоя­тель­но до­б­рать­ся и до Ин­дии.
   Рас­про­щав­шись с куп­ца­ми, с ко­то­ры­ми он де­лил все тя­го­ты дол­го­го пу­ти, Ии­сус ос­тал­ся в го­ро­де. На ба­за­ре Фа­ра­ха, по­ку­пая се­бе для тра­пе­зы ла­ваш и не­мно­го козь­е­го сы­ру, он уви­дел дер­ви­ша, про­сив­ше­го по­дая­ние. Он об­ра­тил вни­ма­ние на ум­ное и при­вет­ли­вое ли­цо по­жи­ло­го уже че­ло­ве­ка, гла­за ко­то­ро­го све­ти­лись ка­ким-то не­обык­но­вен­ным све­том.
   От­ло­мив боль­шой ку­сок от сво­его ла­ва­ша, Ии­сус дал его ни­ще­му и спро­сил, не ука­жет ли тот мес­та, где мож­но бы­ло бы за­но­че­вать. Че­ло­век тот, зва­ли ко­то­ро­го Аб­бас, с ра­до­стью со­гла­сил­ся и по­вел сво­его но­во­го зна­ком­ца ку­да-то на ок­раи­ну го­ро­да. Вый­дя из го­ро­да, они ока­за­лись око­ло скло­на го­ры, ко­то­рая бы­ла ис­пещ­ре­на боль­ши­ми, поч­ти в че­ло­ве­че­ский рост от­вер­стия­ми - вхо­да­ми в пе­ще­ры. Ока­за­лось, что Аб­бас - мо­нах, по­сле­до­ва­тель уче­ния За­ра­туш­тры. Ии­сус по­ду­мал, что это и впрямь Бо­жье про­ви­де­ние: пер­вый же че­ло­век, с ко­то­рым он за­го­во­рил, ока­зал­ся свя­щен­ни­ком!
   Ии­сус имел на­ту­ру от­кры­тую и до­б­рую, он умел мо­мен­таль­но рас­по­ла­гать лю­дей к се­бе. Бу­к­валь­но к кон­цу пер­во­го же ве­че­ра, ко­гда они си­де­ли у ко­ст­ра и го­то­ви­ли не­хит­рую пи­щу, Аб­бас пред­ло­жил Ии­су­су при­сое­ди­нить­ся к об­щи­не зо­роа­ст­ри­тов и при­нять их ве­ру. Ии­сус с ра­до­стью со­гла­сил­ся, по­сколь­ку луч­ше­го пу­ти по­зна­ния но­вой ре­ли­гии нель­зя бы­ло бы и при­ду­мать. Он по­счи­тал, что вре­мен­ное по­кло­не­ние чу­жой ре­ли­гии - это не грех, а лишь це­на за по­зна­ние. А как еще мож­но луч­ше все­го по­нять дру­го­го, как толь­ко не влез­ши в его шку­ру? К то­му же - а в этом он был глу­бо­ко убе­ж­ден - Бог един у всех лю­дей. Раз­ные ри­туа­лы, раз­ные про­ро­ки - а Бог-то един! Ина­че и быть не мо­жет: ес­ли бы бы­ло мно­го бо­гов, то ка­кой бед­лам на­чал­ся бы в са­мом Цар­ст­вии Не­бес­ном!
   Вот что рас­ска­зал Аб­бас сво­ему но­во­му дру­гу о жиз­ни ве­ли­ко­го про­ро­ка За­ра­туш­тры.
   Ко­гда и где ро­дил­ся За­ра­туш­тра, не­из­вест­но, бы­ло это лет пять­сот или ше­сть­сот до то­го дня, ко­гда встре­ти­лись Ии­сус и Аб­бас. Точ­но о го­де по­яв­ле­ния За­ра­туш­тры на свет ни­кто не знал. Од­на­ко, не­смот­ря на то, был ка­ким-то об­ра­зом из­вес­тен день его ро­ж­де­ния - 26 мар­та, ко­то­рый от­ме­чал­ся в Пер­сии из­дав­на. Где ро­дил­ся За­ра­туш­тра, то­же не­из­вест­но: кто го­во­рит, что в Ней­ша­пу­ре, а кто на­стаи­ва­ет на Ха­ра­те - го­ро­дах цар­ст­ва Хо­ра­сант.
   Ле­ген­да со­хра­ни­ла име­на его ро­ди­те­лей: от­ца его зва­ли Пу­ру­час­па, что оз­на­ча­ло бу­к­валь­но "мно­го ло­ша­дей", а мать - Дуг­хдо­ва, или "доя­щая мо­ло­ко". Имя са­мо­го За­ра­туш­тры про­ис­хо­ди­ло от слия­ния двух слов: "за­ра", оз­на­чав­шее ста­рый или умуд­рен­ный, и "уш­тра" - верб­люд. Это бы­ло хо­ро­шее имя, по­сколь­ку ло­ша­ди и верб­лю­ды по­чи­та­лись у пер­сов свя­щен­ны­ми жи­вот­ны­ми.
   - Это толь­ко со­всем не­дав­но не­ко­то­рые че­рес­чур рья­ные по­сле­до­ва­те­ли зо­роа­ст­риз­ма ста­ли "об­ла­го­ра­жи­вать" имя про­ро­ка, го­во­ря, что имя его об­ра­зо­ва­но от слов "за­рам", что оз­на­ча­ет "зо­ло­той", и "ушас", что оз­на­ча­ет "свет", - ска­зал, сме­ясь, Аб­бас. - Буд­то си­ла уче­ния Учи­те­ля за­ви­сит от то­го, на­сколь­ко "бла­го­род­но" зву­чит его имя! Так мо­гут ду­мать лишь те, ко­му фор­ма со­су­да важ­нее его со­дер­жи­мо­го! И чем, на са­мом де­ле, "Зо­ло­той Свет" луч­ше "Муд­ро­го Верб­лю­да"?
   Ко­гда За­ра­туш­тра толь­ко-толь­ко ро­дил­ся, он не за­пла­кал, как обыч­ный ре­бе­нок, а гром­ко и ра­до­ст­но за­сме­ял­ся. Ка­за­лось бы весь мир дол­жен был об­ра­до­вать­ся по­яв­ле­нию та­ко­го чу­дес­но­го ре­бен­ка! Ан нет, на­пу­га­ло это суе­вер­ных со­се­дей так, что они да­же за­мыс­ли­ли убить мла­ден­ца за его не­обыч­ное по­ве­де­ние.
   - Ведь лю­ди все­гда бо­ят­ся не­обыч­но­го, во всем им ме­ре­щат­ся са­та­нин­ские коз­ни! - ска­зал Аб­бас Ии­су­су.
   Пы­та­лись сжечь маль­ца, но огонь не об­жи­гал его. То­гда, от гре­ха по­даль­ше, ре­ши­ли от­не­сти его в джунг­ли и бро­сить там на съе­де­ние ди­ким зве­рям. Но те не тро­ну­ли ма­лы­ша!
   - А где же бы­ли ро­ди­те­ли За­ра­туш­тры?! - гнев­но вос­клик­нул Ии­сус. - Как они мог­ли тер­петь все это? Вон, ко­гда Царь Ирод уз­нал от вол­хвов, что ро­дил­ся но­вый царь Иу­деи, и при­ка­зал убить всех мла­ден­цев муж­ско­го по­ла, то мои ро­ди­те­ли, бо­ясь за мою судь­бу, бе­жа­ли из цар­ст­ва Иро­да в Еги­пет!
  
   - Че­ст­но го­во­ря, дав­но это бы­ло, быль­ем по­рос­ло, - от­ве­тил Аб­бас. - Кто го­во­рит од­но, а кто дру­гое. Од­ни го­во­рят, что бро­шен был За­ра­туш­тра в ле­су, и там вы­кор­ми­ла его вол­чи­ца, а дру­гие го­во­рят, что ро­ди­те­лям его, Пу­ру­час­пу и Дуг­хдо­ве уда­лось убе­речь маль­чи­ка. Но это, в ко­неч­ном сче­те, не­важ­но. Важ­но, что За­ра­туш­тра вы­рос и стал ве­ли­ким про­ро­ком.
   За­ра­туш­тра ра­но на­чал за­ду­мы­вать­ся о при­ро­де ве­щей, о жиз­ни, о Бо­ге... И вот, ко­гда ему уже стук­ну­ло три­дцать лет, он уви­дел Бо­га Во­ху Ма­на­ха, явив­ше­го­ся пе­ред ним в ви­де ог­ром­но­го Ан­ге­ла, ко­то­рый про­све­тил его о про­шлом, на­стоя­щем и бу­ду­щем.
   - Ну, что ж, - по­ду­мал про се­бя Ии­сус, - три­дцать лет - это хо­ро­ший воз­раст! На те­бя уже не смот­рят, как на маль­чиш­ку, но и не ви­дят еще в те­бе вы­жив­ше­го из ума ста­ри­ка. Мне до три­дца­ти ос­та­лось еще пять с по­ло­ви­ной лет. По­жа­луй, до Жел­той Стра­ны, Им­пе­рии Ман­да­ри­нов, я не дой­ду, а вот Ин­дия - это бу­дет по­след­няя стра­ни­ца мое­го по­зна­ния ми­ра. По­сле это­го на­до воз­вра­щать­ся до­мой - ме­ня ждет ве­ли­кое по­при­ще!
   Аб­бас рас­ска­зал, что вско­ре по­сле ви­де­ния Бо­га Во­ху Ма­на­ха, что оз­на­ча­ет "Бла­гая Мысль", За­ра­туш­тра стал ак­тив­но про­по­ве­до­вать но­вую ве­ру. Сло­ва но­во­го про­ро­ка бы­ли столь убе­ди­тель­ны, его крас­но­ре­чие бы­ло столь за­ча­ро­вы­ваю­щим, он сам из­лу­чал та­кую внут­рен­нюю си­лу, что чис­ло его по­сле­до­ва­те­лей рос­ло не по дням, а по ча­сам. Его при­гла­си­ли ко дво­ру Виш­тас­па - ца­ря Бак­трии. Вско­ре За­ра­туш­тра же­нил­ся на до­че­ри цар­ско­го ви­зи­ря - Хво­ви, что оз­на­ча­ет "Хо­ро­шая Ко­ро­ва", у них бы­ло шес­те­ро де­тей - три сы­на и три до­че­ри.
   - Не ка­жет­ся ли те­бе, Ии­сус, что Хо­ро­шая Ко­ро­ва боль­ше по­хо­дит на же­ну Муд­ро­го Верб­лю­да, не­же­ли чем на же­ну Зо­ло­то­го Све­та? - во­про­си­тель­но хмык­нул Аб­бас.
   За­ра­туш­тра до­жил до глу­бо­кой ста­рос­ти, до се­ми­де­ся­ти се­ми лет. Го­во­рят, что он был убит од­ним из сво­их веч­ных вра­гов, Тур-и-Бра­тар­вах­шем, во вре­мя мо­ле­ния в хра­ме.
   - Про­рок За­ра­туш­тра на­пи­сал свя­щен­ную кни­гу "Зенд Аве­ста", на ко­то­рой зи­ж­дет­ся вся его но­вая ве­ра - зо­роа­ст­ризм, - ска­зал Аб­бас Ии­су­су. - Ты хо­ро­шо уже ов­ла­дел язы­ком фар­си, на ко­то­ром и на­пи­са­на эта кни­га. Про­чти ее, она даст те­бе во мно­го крат боль­ше то­го, что я мо­гу рас­ска­зать те­бе.
   Ии­сус уз­нал, что За­ра­туш­тра при­зна­вал еди­но­го Бо­га, Аху­ра­маз­да - Муд­ро­го Гос­по­да - соз­дав­ше­го Не­бо и Зем­лю. Аху­ра­маз­да су­ще­ст­во­вал веч­но в про­стран­ст­ве и вре­ме­ни. При со­тво­ре­нии ми­ра, од­но­вре­мен­но был по­ро­ж­ден и Ах­ри­ман - Са­та­на, ко­то­рый оли­це­тво­ря­ет тьму, смерть и ха­ос. Хо­тя Ах­ри­ман, как и Аху­ра­маз­да, об­ла­дал не­ог­ра­ни­чен­ной си­лой, Доб­ро все­гда, в кон­це кон­цов, по­бе­ж­да­ло Зло.
   Ии­сус по­ду­мал, что при­зна­ние су­ще­ст­во­ва­ния мо­гу­че­го Са­та­ны Ах­ри­ма­на на­рав­не со Все­мо­гу­щим Аху­ра­маз­дой яв­ля­ет­ся хо­ро­шим объ­яс­не­ни­ем то­го, по­че­му в ми­ре столь­ко го­ря и не­спра­вед­ли­во­сти - все это тво­рит Са­та­на.
   - Од­на­ко, по­че­му же Муд­рый Бог по­зво­ля­ет Са­та­не тво­рить зло? И чьим тво­ре­ни­ем яв­ля­ет­ся Са­та­на, как не са­мо­го Муд­ро­го Ахур­маз­ды? А ес­ли так, то за­чем? За­чем? - во­про­шал са­мо­го се­бя Ии­сус. - Впро­чем, и ев­рей­ский Бог сде­лал фак­ти­че­ски то же са­мое: раз­ве Змей, со­блаз­нив­ший пра­ма­терь на­шу Еву, не был по­ро­ж­де­ни­ем са­мо­го Бо­га? А ес­ли так, то не с ве­до­ма ли Бо­га Змей и ис­ку­шал Еву?
   В од­ной из бе­сед Аб­бас ска­зал, что по уче­нию За­ра­туш­тры, еже­ли ко­му бу­дет сде­ла­но доб­ро, то тот и от­пла­тит доб­ром. В то же вре­мя, об­раз­но го­во­ря, тот, кто ог­ра­бил со­се­да, не дол­жен по­ра­жать­ся, ко­гда его са­мо­го ог­ра­бят.
   Ии­сус на это воз­ра­зил:
   - Но раз­ве на­де­ж­да на то, что те­бе от­пла­тят доб­ром, долж­на ле­жать в ос­но­ве де­ла­ния до­б­ра? По-мо­ему, на­до де­лать доб­ро бес­ко­ры­ст­но - это долж­но быть ос­но­вой мо­ра­ли, за­ко­ном жиз­ни. И вот то­гда, ко­гда все бу­дут бес­ко­ры­ст­но де­лать доб­ро дру­гим, вот то­гда и на­сту­пит та­кой мир, где все лю­ди бу­дут бра­тья. Че­ло­век же, ожи­даю­щий воз­на­гра­ж­де­ния за со­де­ян­ное доб­ро, пе­ре­ста­нет тво­рить доб­ро, столк­нув­шись с не­бла­го­дар­ным!
   За та­ки­ми и по­доб­ны­ми бе­се­да­ми дру­зья про­во­ди­ли дол­гие ча­сы. Ии­су­су от­кры­ва­лись все но­вые и но­вые сто­ро­ны зо­роа­ст­риз­ма. Он по­ни­мал, что иу­да­изм тре­бу­ет ка­ко­го-то из­ме­не­ния. Он еще не знал, ка­ко­го, но чув­ст­во­вал, что но­вая ре­ли­гия, пре­ж­де все­го, долж­на быть бо­лее уни­вер­саль­ной, не быть пред­ме­том гор­ды­ни ев­рей­ско­го на­ро­да. Лю­ди от­ли­ча­ют­ся по цве­ту ко­жи, по на­цио­наль­но­сти, по стра­нам, в ко­то­рых они жи­вут. Их не уст­ро­ит ев­рей­ский Бог, им ну­жен об­щий Бог, ко­то­рый бы не разъ­е­ди­нял их, а на­обо­рот объ­е­ди­нял!
   Ведь нет же ка­ко­го-то "ев­рей­ско­го Бо­га"! Бог ЕДИН! Но как же это бу­дет труд­но убе­дить лю­дей, что Бог един, един для всех - ев­ре­ев и егип­тян, гре­ков и ин­ду­сов, рим­лян и да­же все­воз­мож­ных вар­ва­ров! Та­ко­ва уж на­ту­ра че­ло­ве­че­ская - ка­ж­дый все­гда счи­та­ет се­бя пра­вым! При­нять чу­жо­го Бо­га вме­сто сво­его - это все рав­но, что пус­тить жить в свою се­мью пер­во­го по­пав­ше­го­ся про­хо­же­го с ули­цы.
   Осо­бен­но по­нра­ви­лась Ии­су­су часть уче­ния За­ра­туш­тры, ка­сав­шая­ся за­гроб­ной жиз­ни. По уче­нию За­ра­туш­тры у ка­ж­до­го че­ло­ве­ка есть ду­ша, или фра­ва­ши. Это дух, ко­то­рый су­ще­ст­во­вал веч­но еще до ро­ж­де­ния че­ло­ве­ка и бу­дет су­ще­ст­во­вать по­сле его смер­ти.
   В ка­ж­дой ду­ше-фра­ва­ши бо­рют­ся ме­ж­ду со­бой Доб­ро и Зло. Аху­ра­маз­да все­гда сто­ит на сто­ро­не до­б­ра, но это во­все не оз­на­ча­ет, что Доб­ро в че­ло­ве­ке все­гда по­бе­ж­да­ет Зло. Че­ло­век сам вы­би­ра­ет се­бе пу­ти в жиз­ни, сам ре­ша­ет, че­му он хо­чет слу­жить - До­б­ру или Злу?
   Пра­вед­ник по­лу­ча­ет бес­смер­тие и по­па­да­ет в рай, а греш­ник - вла­чит жал­кое су­ще­ст­во­ва­ние в аду. Ии­сус по­ни­мал, что ве­ра в за­гроб­ную жизнь - это силь­ней­ший сти­мул для ве­рую­щих вес­ти пра­вед­ную жизнь на этом све­те. А что мо­жет быть для ис­тин­ной ве­ры важ­нее, чем об­ра­ще­ние лю­дей в ве­ру До­б­ра и Люб­ви к ближ­не­му?
   - А идея вос­кре­ше­ния? Это из­веч­ная не­сбы­точ­ная меч­та че­ло­ве­ка! - Ду­мал Ии­сус, вспом­нив еги­пет­ский и миф о вос­кре­ше­нии Ози­ри­са. - Там это бы­ло свер­ше­но ма­ги­че­ски­ми си­ла­ми ве­ли­кой люб­ви Изи­ды к сво­ему му­жу. Но ко­неч­но, вос­кре­ше­ние мо­жет про­ис­хо­дить толь­ко по во­ле Божь­ей! Ни­ка­кая че­ло­ве­че­ская лю­бовь не в си­лах вос­кре­сить умер­ше­го. Впро­чем, Изи­да бы­ла бо­ги­ня...
   Аб­бас рас­ска­зал Ии­су­су, что За­ра­туш­тра был од­ним из ве­ли­чай­ших ма­гов. На­при­мер, царь Бак­трии Виш­тас­па при­нял зо­роа­ст­ризм, ко­гда За­ра­туш­тра при нем лишь жес­та­ми и за­кли­на­ния­ми под­нял на но­ги па­ра­ли­зо­ван­но­го ко­ня. "Ка­кой же Бог для лю­дей бы­ва­ет без чу­дес?" - спро­сил Ии­су­са Аб­бас с чу­точ­ку иро­нич­ной улыб­кой.
   - Да, Аб­бас прав: без чу­дес не обой­тись... - По­ду­мал Ии­сус. - А нау­чить­ся мас­тер­ст­ву фа­ки­ров я смо­гу в Ин­дии. Жаль, но на­ста­ло вре­мя про­щать­ся с до­б­рым и ум­ным Аб­ба­сом!
   В один из по­го­жих дней, ко­гда кон­чил­ся за­тяж­ной пе­ри­од до­ж­дей, за­ду­вае­мых вет­ром с мо­ря, Ии­сус про­щал­ся со свои дру­гом. У обо­их на гла­зах на­вер­ну­лись не­воль­ные ску­пые сле­зы: они ведь так сдру­жи­лись за эти бы­ст­ро про­ле­тев­шие го­ды. Об­няв Абас­са на про­ща­ние, Ии­сус взял па­лом­ни­че­ский по­сох и от­пра­вил­ся в но­вый путь. До­ро­га ви­лась вверх, на вер­ши­ну вы­со­ко­го хол­ма. Обо­ра­чи­ва­ясь, Ии­сус ви­дел, как Аб­бас, стоя на по­ро­ге их не­хит­ро­го жи­ли­ща, ма­хал ему ру­кой. Фи­гур­ка дру­га, по­сте­пен­но умень­ша­ясь, ста­ла прак­ти­че­ски не­раз­ли­чи­мой.
   - Про­щай, мой вер­ный друг! - Ска­зал Ии­сус вслух, как буд­то Аб­бас мог ус­лы­шать его. А впро­чем, по­че­му бы и нет? Ведь уга­ды­ва­ют же лю­ди на рас­стоя­нии мыс­ли и чув­ст­ва дру­гих близ­ких им лю­дей?
  
   ИНДИЯ
   Ин­дия по­ра­зи­ла Ии­су­са, пре­ж­де все­го, свои­ми кон­тра­ста­ми: фан­та­сти­че­ски бо­га­тые ма­га­рад­жи с пре­крас­ны­ми двор­ца­ми, по ко­то­рым раз­гу­ли­ва­ют руч­ные чер­ные пан­те­ры, во­ди­мые на зо­ло­тых це­пях хо­ле­ны­ми слу­га­ми, и тут же - ты­ся­чи бед­ных, ис­су­шен­ных го­ло­дом, буд­то за­вя­лен­ных на жгу­чем без­жа­ло­ст­ном солн­це лю­дей, вла­ча­щих ни­щен­ское су­ще­ст­во­ва­ние. На­род, раз­де­лен­ный на кас­ты, ме­ж­ду ко­то­ры­ми зло­ве­ще зия­ют раз­де­ляю­щие их про­пас­ти. И все это вос­при­ни­ма­ет­ся людь­ми, как долж­ное, да­же са­мые уг­не­тен­ные не пы­та­ют­ся вос­ста­вать про­тив не­спра­вед­ли­во­сти.
   - Не­у­же­ли же и этот мир со­тво­рен ми­ло­серд­ным Бо­гом? - по­ду­мал Ии­сус, про­хо­дя че­рез не­боль­шой го­ро­док, по­пав­ший­ся ему на пу­ти. - Ес­ли это спра­вед­ли­вость и ми­ло­сер­дие, то что же та­кое не­спра­вед­ли­вость и жес­то­кость?
   В го­ро­де жи­ли в ос­нов­ном те, кто при­дер­жи­вал­ся брах­ма­низ­ма - древ­ней ин­дий­ской ре­ли­гии, су­ще­ст­во­вав­шей за­дол­го до то­го, как Мои­сей вы­вел свой на­род из Егип­та и по­вел его в зем­лю обе­то­ван­ную че­рез пус­ты­ню. Ии­су­су бы­ло ин­те­рес­но уз­нать, эту древ­нюю ре­ли­гию, по­нять, в ко­го ве­рят ин­ду­сы, как они пред­став­ля­ют се­бе уст­рой­ст­во ми­ра, как они смот­рят на веч­ные про­бле­мы жиз­ни и смер­ти.
   Труд­но бы­ло при­шель­цу в но­вой зем­ле: не­зна­ко­мый язык, но­вые обы­чаи. Не­сколь­ко имев­ших­ся у не­го се­реб­ря­ных пер­сид­ских мо­нет по­зво­ли­ли Ии­су­су про­су­ще­ст­во­вать пер­вое вре­мя. Как и в Пер­сии, он опять ис­поль­зо­вал тот же при­ем: по­шел на ры­нок и пы­тал­ся за­вя­зать там зна­ком­ст­во с кем-ни­будь из мо­ло­дых лю­дей, по­хо­жих на мо­на­хов- от­шель­ни­ков, ко­то­рые мог­ли при­дти за по­пол­не­ни­ем про­ви­ан­та.
  
   И ему, дей­ст­ви­тель­но, уда­лось най­ти от­но­си­тель­но мо­ло­до­го че­ло­ве­ка - хо­тя о воз­рас­те его бы­ло су­дить весь­ма труд­но: он был ху­дой до не­имо­вер­но­сти, дви­гал­ся не­спеш­но, го­лос у не­го был глу­хой, хо­тя и от­чет­ли­вый, и толь­ко гла­за вы­да­ва­ли, что он дей­ст­ви­тель­но мо­лод. Ии­сус зна­ка­ми объ­яс­нил, что ищет ме­сто ноч­ле­га, по­том, по­ка­зав паль­цем се­бе на грудь ска­зал: "Я - Ии­сус". Его со­бе­сед­ник - ес­ли толь­ко мож­но бы­ло на­звать бе­се­дой то, что ме­ж­ду ни­ми про­ис­хо­ди­ло, - ткнул се­бя паль­цем в грудь и ска­зал: "Су­мон­тра, Су­мон­тра!"
   В мо­на­ше­ской об­щи­не, ку­да Су­мон­тра при­вел Ии­су­са, при­шель­ца встре­ти­ли как-то рав­но­душ­но. Но это бы­ло и по­нят­но: все бы­ли по­гру­же­ны в раз­мыш­ле­ния о брен­но­сти бы­тия и о веч­ной жиз­ни. Су­мон­тра ока­зал­ся сре­ди них са­мым при­вет­ли­вым и от­зыв­чи­вым. Ви­ди­мо, он по­чув­ст­во­вал ка­кую-то от­вет­ст­вен­ность за Ии­су­са, ко­то­ро­го он при­вел с со­бой.
   Ии­сус, как мы уже го­во­ри­ли, об­ла­дал пре­крас­ны­ми че­ло­ве­че­ски­ми ка­че­ст­ва­ми, он нра­вил­ся лю­дям сво­ей от­кры­то­стью и ис­крен­но­стью. Его взор све­тил­ся та­кой доб­ро­же­ла­тель­но­стью, что лю­ди не­воль­но улы­ба­лись ему в от­вет и бы­ли го­то­вы ему по­мочь во всем, по­про­си он толь­ко их об этом.
   День за днем Ии­сус все боль­ше вжи­вал­ся в мо­на­ше­скую об­щи­ну. Су­мон­тра учил его ме­ст­но­му язы­ку - хин­ди. Сам он про­вел в юно­сти ка­кое-то вре­мя в со­сед­ней Пер­сии, не­мно­го знал фар­си, по­это­му их об­ще­ние с Ии­су­сом с са­мо­го на­ча­ла по­лу­чи­лось до­воль­но жи­вым. Су­мон­тра по­свя­тил Ии­су­са в свою ре­ли­гию, на­де­ясь, что Ии­сус вско­ре ста­нет та­ким же по­слуш­ни­ком, как и он сам. Они вме­сте по­сти­лись, про­во­ди­ли ча­сы в ме­ди­та­ции, ко­то­рой Су­мон­тра на­чал обу­чать Ии­су­са. То­му нра­вил­ся ас­ке­ти­че­ский об­раз жиз­ни брах­ма­нов, он лег­ко пе­ре­но­сил дол­гие, по не­сколь­ко дол­гих дней, го­лод­ные по­сты, он нау­чил­ся за­дер­жи­вать на не­сколь­ко ми­нут ды­ха­ние, он нау­чил­ся по­дав­лять в се­бе чув­ст­во бо­ли. По­сте­пен­но он стал сре­ди брах­ма­нов сво­им: его от­ли­ча­ло лишь утон­чен­ное свет­лое ли­цо, вы­го­рев­шие до блед­но-со­ло­мен­но­го цве­та во­ло­сы и боль­шие го­лу­бые гла­за, что вы­де­ля­ло его сре­ди смуг­ло­ли­цых и ка­ре­гла­зых ин­ду­сов.
   Ии­су­са ув­лек­ли идеи брах­ма­низ­ма. В них, дей­ст­ви­тель­но, бы­ла ка­кая-то ма­ги­че­ская си­ла: они ни­че­го не объ­яс­ня­ли, они ос­тав­ля­ли тай­ну тай­ной, но в то же вре­мя они про­бу­ж­да­ли в че­ло­ве­ке ве­ру в се­бя, в свои си­лы, в свою ду­шу.
   Брах­ман - это да­же не Бог, это не­кий аб­со­лют, это ду­хов­ное на­ча­ло все­го, это ос­но­ва все­го су­ще­го. Он ве­чен и не­по­зна­ва­ем, это и есть ис­тин­ная ре­аль­ность. Все то же, что мы ви­дим - это лишь вспле­ски Брах­ма­на. Это его веч­ное сверх­бы­тие, нис­пав­шее в на­шу жизнь в ви­де рас­те­ний, жи­вот­ных, лю­дей... И че­ло­век - это Выс­шее Бо­же­ст­вен­ное су­ще­ст­во.
   Брах­ман вы­пус­ка­ет че­ло­ве­ка в этот мир, а по­том как бы втя­ги­ва­ет его об­рат­но на­по­до­бие то­го, как па­ук за­гла­ты­ва­ет об­рат­но пау­тин­ку, на ко­то­рой ви­сит.
   - Как это опи­сать сло­ва­ми? - от­ве­чал Су­мон­тра на во­прос Ии­су­са. - Это "не­ти-не­ти", то есть и не то, и не то. Нель­зя оп­ре­де­лить Бо­же­ст­вен­ное че­ло­ве­че­ски­ми сло­ва­ми. Мож­но оп­ре­де­лить лишь то, что не яв­ля­ет­ся Бо­же­ст­вен­ным. Вся при­ро­да во­круг нас: го­ры, мо­ря, ле­са, ре­ки, го­лу­бой ша­тер не­ба, кра­ду­щий­ся тигр, взле­таю­щая пти­ца, за­стыв­ший на бе­ре­гу Ган­га кро­ко­дил - это все сон, сно­ви­де­ние еди­но­го бы­тия. Это все Брах­ман вы­пус­тил из се­бя с тем, что­бы по­том опять в се­бя во­брать. А че­ло­век... Че­ло­век - это обезь­я­на, он да­же не по­ни­ма­ет, что он бес­ко­не­чен, что в нем жи­вет веч­ный Ат­ман, ко­то­рый есть дух веч­но­го Брах­ма­на.
   Двух Бо­гов по­ро­дил Брах­ман - Криш­ну и Виш­ну. Они да­ны лю­дям, что­бы те лю­би­ли их, ибо бла­го­чес­тие че­ло­ве­че­ское - в люб­ви к Бо­гу. А Брах­ман - это Аб­со­лют­ное На­ча­ло, это идея, не­что без­лич­ное, не­по­зна­вае­мое. Его лю­бить нель­зя, им мож­но толь­ко вос­хи­щать­ся, мож­но пе­ред ним бла­го­го­веть.
   Так же от­но­сит­ся к Брах­ма­ну и сам Криш­на, ко­то­рый ска­зал: "Аб­со­лют­ное не­по­сти­жи­мо. По­знать его мож­но, толь­ко рас­тво­рив­шись в нем".
   По это­му по­во­ду Су­мон­тра рас­ска­зал Ии­су­су та­кую прит­чу:
   - Од­на­ж­ды со­ля­ной ис­ту­кан, за­хо­тел по­знать оке­ан. Криш­на ска­зал ему, что для это­го то­му нуж­но зай­ти в оке­ан и по­сто­ять в нем. Ис­ту­кан во­шел, во­да океа­на лас­ко­во пле­ска­лась вкруг ног его. Не за­ме­чая то­го, со­ля­ной ис­ту­кан по­сте­пен­но рас­тво­рил­ся в во­де, став ча­стью океа­на. Та­ко­во и есть ис­тин­ное по­зна­ние!
   Брах­ма­ны счи­та­ют, что глав­ное - это по­зна­ние, осоз­на­ние Бо­га в се­бе. Криш­на го­во­рит: "По­знав­шие не скор­бят ни о жи­вых, но об ушед­ших, ибо я, Криш­на, все­гда был, так­же как и ты". Ведь ка­ж­дый че­ло­век еди­но­су­щен Бо­гу, то­ж­де­ст­ве­нен с ним. Про­сто че­ло­век об этом не зна­ет.
   Но по­знать мож­но толь­ко лишь ви­ди­мый мир, по­знать, что внут­ри бы­тия - не­воз­мож­но, это Бо­же­ст­вен­ная тай­на.
  
   Рас­ска­зал Су­мон­тра Ии­су­су еще од­ну прит­чу, ска­зав, что то, что нель­зя ска­зать пря­мо, удоб­но вы­ра­зить ино­ска­за­тель­но. "Где най­ти еди­ное?" - Спра­ши­ва­ет как-то один из уче­ни­ков сво­его учи­те­ля. "Дай мне плод смо­ков­ни­цы". - От­вет­ст­ву­ет тот. "Вот он". - "Раз­ло­ми его и по­смот­ри, что там?" - "Зер­на". - "Возь­ми и раз­ло­ми од­но из зе­рен. Что ви­дишь там?" - "Ни­че­го, Учи­тель". - "Вот это ни­что и есть ос­но­ва­ние бы­тия. Ни­кто не ви­дел его гла­зам. Его мож­но по­нять толь­ко серд­цем и умом".
   Это был хо­ро­ший урок: Ии­сус уви­дел, что прит­ча - удоб­ный спо­соб объ­яс­не­ния, так как тол­ко­ва­ние ее и ее по­ни­ма­ние во мно­гом за­ви­сят от то­го, кто слу­ша­ет, а по­се­му ка­ж­дый вос­при­ни­ма­ет прит­чу так, как это наи­бо­лее при­ем­ле­мо для не­го. Кто же из нас не лю­бит, ко­гда со­вет или объ­яс­не­ние сов­па­да­ет с его пред­став­ле­ни­ем?
   Вся жизнь, учит брах­ма­низм, есть стра­да­ние. И спа­се­ние от всех на­ших стра­да­ний - это мок­ша, то есть ос­во­бо­ж­де­ние от всех бед­ст­вий су­ще­ст­во­ва­ния. Уй­ти из ми­ра нель­зя, по­то­му что че­ло­век ве­чен, он по­сто­ян­но воз­вра­ща­ет­ся к жиз­ни, бла­го­да­ря сан­са­ре, то есть пе­ре­во­пло­ще­нию в но­вую жизнь.
   - По­ни­ма­ешь, Ии­сус, - ска­зал Су­мон­тра, - на­ши жиз­ни про­хо­дят од­на за дру­гой, сме­няя друг дру­га. Это как вол­ны - ка­ж­дая по­яв­ля­ет­ся, что­бы ис­чез­нуть и тут же воз­ро­дить­ся в но­вой вол­не. И так про­дол­жа­ет­ся веч­но...
   Един­ст­вен­ное спа­се­ние в убие­нии сво­ей пло­ти воз­дер­жа­ни­ем, го­ло­дом и са­мо­ис­тя­за­ния­ми. Жизнь долж­на по­те­рять свою цен­ность - в этом глав­ная цель су­ще­ст­во­ва­ния че­ло­ве­ка.
   Все эти рас­су­ж­де­ния о пе­ре­во­пло­ще­нии душ Ии­сус не вос­при­ни­мал: это не ук­ла­ды­ва­лось в его уже на­чав­шее по кру­пи­цам сла­гать­ся уче­ние это не ук­ла­ды­ва­лось. Ему боль­ше нра­ви­лось зо­роа­ст­ри­ан­ское пред­став­ле­ние о ду­ше-фра­ва­ши. Хо­тя по­рой ему ду­ма­лось, что и в том, и в дру­гом пред­став­ле­нии о ду­ше скры­та все та же не­сбы­точ­ная че­ло­ве­че­ская меч­та о веч­ной жиз­ни, про­сто од­ни ду­ма­ют о не­из­мен­ной веч­ной ду­ше, а дру­гие пред­став­ля­ют се­бе бес­ко­неч­ную це­поч­ку пе­ре­во­пло­ще­ний од­ной и той же ду­ши. Мо­жет, раз­ни­ца не столь уж и ве­ли­ка?
   Брах­ма­ны про­по­ве­до­ва­ли и свои взгля­ды на Доб­ро и Зло. Они учи­ли, что зло по­ро­ж­да­ет­ся че­тырь­мя при­чи­на­ми: без­раз­ли­чи­ем, вра­ж­деб­но­стью, глу­по­стью и стра­хом. А ко­гда зло на­хо­дит че­ло­ве­ка, то оно ис­хо­дит ше­стью пу­тя­ми: че­рез пьян­ст­во, че­рез раз­врат, че­рез азарт­ные иг­ры, че­рез пло­хое ок­ру­же­ние и че­рез празд­ность.
   Мно­гое уз­нал Ии­сус о брах­ма­низ­ме, но его влек­ло боль­ше иное уче­ние, уче­ние ве­ли­ко­го Про­ро­ка Буд­ды. Брах­ма­низм по­ка­зал­ся Ии­су­су слиш­ком аб­ст­ракт­ным уче­ни­ем, уче­ни­ем для фи­ло­соф­ст­вую­щих ас­ке­тов. Он же ду­мал о ре­ли­гии для всех - ре­ли­гии для раз­ных на­ро­дов, ре­ли­гии для муж­чин и жен­щин, для бо­га­тых и бед­ных. Че­му-то у брах­ма­нов мож­но нау­чить­ся, но брать его серд­це­ви­ной но­вой ре­ли­гии нель­зя.
   Что­бы не вы­зы­вать у брах­ма­нов оби­ды, Ии­сус ре­шил ис­чез­нуть из об­щи­ны не­за­мет­но: ведь не объ­яс­нять же им, зая­вив, что он ухо­дит, по­сколь­ку ищет дру­гую ве­ру, бо­лее близ­кую его серд­цу? За­чем оби­жать лю­дей сво­им от­ка­зом от то­го, что тем до­ро­го?
   Од­на­ж­ды он по­шел в го­род за­пас­тись оче­ред­ным не­об­хо­ди­мым про­ви­ан­том и ис­чез... Ма­ло ли что мог­ло с ним про­изой­ти, в кон­це кон­цов? Ведь вре­мя от вре­ме­ни та­кое слу­ча­лось: брах­ман ухо­дил и не при­хо­дил - мо­жет, про­сто на­сту­па­ло вре­мя пе­ре­се­лить­ся его ду­ше в но­вое те­ло?
   **************
   Ии­сус лег­ко на­шел от­да­лен­ный буд­дий­ский мо­на­стырь и по­про­сил при­нять его в об­щи­ну. Ти­хий и об­ра­зо­ван­ный мо­ло­дой че­ло­век по­нра­вил­ся Ашо­ке, на­стоя­те­лю мо­на­сты­ря. По­сле ря­да об­ря­дов и по­свя­ще­ний, Ии­сус был ос­тав­лен в мо­на­сты­ре, ему вы­де­ли­ли од­ну из пус­то­вав­ших ке­лий, и он на­чал жизнь ря­до­во­го буд­дий­ско­го мо­на­ха.
   Пер­вым де­лом он на­чал чи­тать имев­шие­ся в мо­на­сты­ре ма­ну­ск­рип­ты о жиз­ни Буд­ды. Это бы­ло ув­ле­ка­тель­ней­шее чте­ние: ис­то­ри­че­ские фак­ты пе­ре­пле­та­лись с вы­мыс­лом, че­ло­ве­че­ское и бо­жье пе­ре­пле­та­лось в слож­ный клу­бок. Это все так бы­ло по­хо­же в ка­ком-то смыс­ле на то­ру!
   Ашо­ка по­мо­гал ему, рас­тол­ко­вы­вая от­дель­ные мес­та в уче­нии Буд­ды, рас­ска­зы­вал ему раз­лич­ные эпи­зо­ды из жиз­ни Буд­ды. Вот, что уз­нал Ии­сус о жи­тии Буд­ды, ве­ли­ко­го ин­дий­ско­го про­ро­ка.
   Ко­гда-то, не­сколь­ко сто­ле­тий на­зад в древ­нем го­ро­де Лум­би­ни жил царь Судд­хо­да­на, ко­то­рый пра­вил цар­ст­вом Ка­пи­ла­ва­сту, что рас­по­ло­же­но бы­ло на юж­ных от­ро­гах Ги­ма­ла­ев. Судд­хо­да­на при­над­ле­жал к выс­шей кас­те - кас­те вои­нов пле­ме­ни Ша­кья, со­став­ляв­ше­го ос­нов­ное на­се­ле­ние цар­ст­ва.
   Жил он в ми­ре и дос­тат­ке, ок­ру­жен­ный лю­би­мой же­ной и не­сколь­ки­ми до­черь­ми. Оба - и Суд­до­хан­да­на, и его же­на - стра­ст­но же­ла­ли сы­на. Од­на­ж­ды же­на ска­за­ла му­жу, что ви­де­ла во сне Бе­ло­го Сло­на и за­ча­ла от не­го. Царь ска­зал, что это, на­вер­ное, хо­ро­шее зна­ме­ние, с чем же­на его с ра­до­стью со­гла­си­лась. И вот, ко­гда же­на ца­ря ожи­да­ла оче­ред­но­го ре­бен­ка, один из про­ро­че­ст­во­вав­ших брах­ма­нов пред­ска­зал, что ро­дит­ся у нее, на­ко­нец, сын, ко­то­рый ста­нет ли­бо ца­рем, ли­бо про­ро­ком. По­это­му бу­ду­ще­му сы­ну уже бы­ло оп­ре­де­ле­но имя - Сид­да­рат­ха, что оз­на­ча­ет "Пред­на­чер­тан­ный".
   - Ин­те­рес­но, как в на­ча­ле судь­ба Буд­ды на­по­ми­на­ет мою! То­же не­по­роч­ное за­ча­тие, то­же вол­хво­ва­ние от­но­си­тель­но про­ро­че­ско­го бу­ду­ще­го... - по­ду­мал Ии­сус. - Ко­неч­но, мож­но бы­ло не удив­лять­ся од­но­му из пред­ска­за­ний брах­ма­на: кем же как не ца­рем ста­нет сын ца­ря? По­это­му ес­ли он и не ста­нет про­ро­ком, то все же про­ро­че­ст­во ос­та­нет­ся вер­ным!
   Как и ве­щал брах­ман, ро­дил­ся чу­дес­ный маль­чик. Од­на­ко, к ве­ли­ко­му го­рю всей се­мьи, же­на ца­ря умер­ла на седь­мой день по­сле ро­дов. По­го­ре­вав, царь же­нил­ся на стар­шей сво­ей до­че­ри - кра­са­ви­це Ма­ха­пад­жа­па­ти.
   Маль­чик рос в люб­ви и по­сто­ян­ной за­бо­те со сто­ро­ны от­ца и его при­ем­ной ма­те­ри, быв­шей ему од­но­вре­мен­но и стар­шей се­ст­рой. Ро­ди­те­ли вся­че­ски обе­ре­га­ли маль­чи­ка от го­ре­стей и не­со­вер­шен­ст­ва внеш­не­го ми­ра.
   Близ­кие зва­ли Сид­да­рат­ху ино­гда Тат­ха­га­та, что оз­на­ча­ет "Со­вер­шен­ный", ино­гда Буд­да, что оз­на­ча­ет "Про­свет­лен­ный". Отец его на­зы­вал ча­ще все­го Шакь­я­му­ни, под­чер­ки­вая его про­ис­хо­ж­де­ние из пле­ме­ни Ша­кья.
   Ко­гда Сид­да­рат­хе стук­ну­ло ше­ст­на­дцать лет, его же­ни­ли на пре­крас­ной Яшод­ха­ре. Три­на­дцать без­за­бот­ных лет про­жил Сид­да­рат­ха со сво­ей же­ной, по­ка у них не ро­дил­ся, на­ко­нец, сын Ра­ху­ла. Так они и жи­ли бы сча­ст­ли­во и без­за­бот­но, и ни­что не пред­ве­ща­ло из­ме­не­ний в их сча­ст­ли­вой жиз­ни, но...
   Но вот од­на­ж­ды Сид­да­рат­ха ре­шил впер­вые вый­ти в со­про­во­ж­де­нии сво­его вер­но­го слу­ги Чан­на за во­ро­та сво­его двор­ца, ко­то­рый был по­стро­ен его от­цом спе­ци­аль­но для сво­его сы­на. Об­ра­ти­те вни­ма­ние, Сид­да­рат­ха три­дцать лет про­жил бу­к­валь­но в "зо­ло­той клет­ке", не со­при­ка­са­ясь с ок­ру­жаю­щим ми­ром! И пер­вое, что он уви­дел, вый­дя из во­рот двор­ца, бы­ли лю­ди, ко­то­рые не­сли но­сил­ки с боль­ным, по­кры­тым зло­вон­ны­ми и страш­ны­ми струпь­я­ми.
  
   - Что это? - спро­сил Сид­да­рат­ха.
   - Это боль­ной ле­прой... - от­ве­тил Чан­на.
   - Боль­ной? Что ты име­ешь в ви­ду? - опять спро­сил его Сид­да­рат­ха.
   Чан­на знал, что ро­ди­те­ли Сид­дар­ха­та обе­ре­га­ли его от всех тя­гот и бед ре­аль­ной жиз­ни, дер­жа его в пол­ном не­ве­де­нии от­но­си­тель­но то­го, что лю­ди бо­ле­ют, стра­да­ют и уми­ра­ют. Он ос­то­рож­но объ­яс­нил сво­ему хо­зяи­ну, что про­ка­за - од­на из страш­ней­ших и му­чи­тель­ней­ших бо­лез­ней. И бу­к­валь­но тут же на­встре­чу им по­па­лась по­хо­рон­ная про­цес­сия... До то­го мо­мен­та Сид­да­рат­ха да­же не по­доз­ре­вал, что смерть во­об­ще су­ще­ст­ву­ет! Так он за ка­кие-то не­сколь­ко ми­нут столк­нул­ся с той ре­аль­ной жиз­нью, ко­то­рой жи­вут все лю­ди: бо­лез­ни, стра­да­ния, смерть...
   - Но ес­ли есть все эти тя­же­лые бо­лез­ни, а в кон­це нас не­ми­нуе­мо ждет смерть, то за­чем же то­гда жить?! - вос­клик­нул Сид­да­рат­ха, впер­вые за­ду­мав­шись над брен­но­стью жиз­ни, на что Чан­на от­ве­тил, что муд­ре­цы учат, что уме­рев, ты воз­ро­дишь­ся в дру­гом те­ле. - Но как же я уз­наю, что это имен­но я воз­ро­дил­ся? Ведь моя па­мять при­над­ле­жит вот это­му мо­ему те­лу! Как же я уз­наю, что я кем-то уже был, ес­ли у ме­ня вновь ро­див­ше­го­ся бу­дет па­мять пус­тая, как у ре­бен­ка?
   На это Чан­на от­ве­тить не смог, но ска­зал Сид­да­рат­хе, что в джунг­лях жи­вут ар­ха­ты-от­шель­ни­ки, ко­то­рым ве­до­мы все эти тай­ны. За­ду­мав по­стиг­нуть не­ве­до­мую ему муд­рость, Сид­да­рат­ха ре­шил най­ти ар­ха­тов. И вот они с Чан­ной сре­ди но­чи тай­ком бе­жа­ли из двор­ца, на­прав­ля­ясь на Юг, в цар­ст­во Ма­гад­ха. По до­ро­ге Сид­да­рат­ха об­ме­нял свою бо­га­тую, ук­ра­шен­ную дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми шел­ко­вую оде­ж­ду на жел­то-оран­же­вую хла­ми­ду охот­ни­ка.
   По пу­ти к ар­ха­там, Сид­да­рат­ха и Чан­на од­на­ж­ды про­си­ли ми­ло­сты­ню в сто­ли­це цар­ст­ва - Рад­жаг­ри­хе.
   Здесь на Сид­да­рат­ху слу­чай­но об­ра­тил вни­ма­ние нек­то Бим­би­са­ра, ко­то­ро­го по­ра­зи­ли хо­ро­шие ма­не­ры и ум­ные за­дум­чи­вые гла­за Сид­да­рат­хы. Он спро­сил, что Сид­да­рат­ха де­ла­ет и как он ока­зал­ся в Рад­жаг­ри­хе. Тот рас­ска­зал, что очи­ща­ет­ся, что­бы дос­тичь нир­ва­ны, и по­обе­щал, что ко­гда по­лу­чит от­кро­ве­ние, то вер­нет­ся в Рад­жаг­рих и бу­дет учить Бим­би­са­ру, ко­то­рый к то­му вре­ме­ни ста­нет ца­рем Ма­гад­ха. Бим­би­са­ра, хо­тя и был знат­но­го ро­да и был к то­му же бо­гат, ни­ко­гда и не по­мыш­лял о цар­ском тро­не. Но че­ло­век слаб, лесть все­гда лас­ка­ет его ду­шу: Бим­би­са­ра от­бла­го­да­рил Сид­да­рат­ху и по­же­лал ему доб­ро­го пу­ти.
   Из сто­ли­цы пут­ни­ки, об­рив­шись на­го­ло и сбрив бо­ро­ды, на­пра­ви­лись в лес­ную ча­що­бу. Вско­ре они на­шли пя­те­рых ар­ха­тов, ко­то­рые дру­же­люб­но при­ня­ли при­шель­цев в свою об­щи­ну. Сле­дуя пра­ви­лам ар­ха­тов, Сид­да­рат­ха на­чал вес­ти су­ро­вый ас­ке­ти­че­ский об­раз жиз­ни. Он нау­чил­ся по­бе­ж­дать же­ла­ния, мог дня­ми не брать в рот и ма­ко­вой ро­син­ки, а обыч­но вся еда его со­стоя­ла из со­ка, вы­жа­то­го из фа­со­ли или го­ро­ха. Го­ло­дов­ка­ми он до­вел се­бя до та­ко­го со­стоя­ния, что не мог да­же си­деть, он по­ху­дел, жи­вот его вва­лил­ся до та­кой сте­пе­ни, что че­рез ко­жу мож­но бы­ло ви­деть его по­зво­ноч­ник. Вся ко­жа его ста­ла тон­кая и поч­ти про­зрач­ная, как пер­га­мент. Сид­да­рат­ха нау­чил­ся ды­шать очень ред­ко - все­го не­сколь­ко глу­бо­ких вдо­хов в су­тки. Он нау­чил­ся внут­рен­не кон­цен­три­ро­вать­ся и впа­дать в та­кой транс, что ок­ру­жаю­щие при­ни­ма­ли его за усоп­ше­го. Он пол­но­стью от­рек­ся от те­ла...
   Про­шло дол­гих шесть ас­ке­ти­че­ских лет, но от­кро­ве­ние так и не при­хо­ди­ло. Ис­то­ще­ние Сид­да­рат­хи дос­тиг­ло край­не­го со­стоя­ния. Од­на­ж­ды, ко­гда он от го­ло­да по­те­рял соз­на­ние, а воз­мож­но, и во­об­ще уже про­сто ти­хо уми­рал, его уви­де­ла од­на сер­до­боль­ная жен­щи­на и на­кор­ми­ла его, ко­гда он был в за­бы­тьи. Пи­ща вдох­ну­ла в не­го жизнь, он от­крыл гла­за, и по-но­во­му взгля­нул на жизнь. Так все­гда бы­ва­ет: ко­гда че­ло­век фак­ти­че­ски воз­вра­ща­ет­ся "с то­го све­та", он ста­но­вит­ся боль­шим жиз­не­лю­бом.
   Сид­да­рат­ха по­нял, что вме­сто об­ре­те­ния сверх­че­ло­ве­че­ской муд­ро­сти, он про­сто до­шел до край­не­го фи­зи­че­ско­го ис­то­ще­ния. Он ре­шил, что су­ще­ст­ву­ет дру­гой, луч­ший путь дос­ти­же­ния все­по­ни­ма­ния. Он вспом­нил, как в дет­ст­ве, ко­гда отец ра­бо­тал в са­ду, он са­дил­ся в те­ни яб­ло­ни, ос­во­бо­ж­ден­ный от ка­ких бы то ни бы­ло же­ла­ний. Он за­бы­вал о соб­ст­вен­ном те­ле, а мыс­ли его - или ду­ша? - па­ри­ли где-то вы­со­ко в не­бе. Мо­жет, имен­но та­кая уми­ро­тво­рен­ность ума и нуж­на: спо­кой­ная кон­цен­тра­ция ума без ка­ких-ли­бо мыс­лей и же­ла­ний? На­чав­ши опять нор­маль­но пи­тать­ся, Сид­да­рат­ха про­дол­жал ка­ж­дый день по­мно­гу за­ни­мать­ся ме­ди­та­ци­ей. Од­на­ко, ко­гда ар­ха­ты уви­де­ли, что Сид­да­рат­ха из­ме­нил ас­ке­ти­че­ско­му об­ра­зу жиз­ни, они по­ки­ну­ли его, раз­оча­ро­вав­шись в нем. Сид­дарт­ха же вско­ре нау­чил­ся кон­цен­три­ро­вать­ся на ка­ком-ни­будь не­под­виж­ном объ­ек­те, уби­вать все мыс­ли, от­клю­чать соз­на­ние и па­рить где-то в не­бы­тии... Вско­ре он дос­тиг пол­ной чис­то­ты ума и по­нял, что жизнь са­мо­ис­тя­за­ний и бо­ли ни­чем не луч­ше, чем жизнь в рос­ко­ши и ра­до­сти, ко­то­рая ве­дет к веч­ным му­че­ни­ям по­сле смер­ти. Но ведь ес­ли му­че­ния пра­вед­ны при жиз­ни, то долж­ны быть пра­вед­ны и му­че­ния на не­бе­сах! А раз­ве веч­ная жизнь долж­на со­сто­ять из од­них толь­ко му­че­ний? Что-то здесь не так...
   Од­на­ж­ды Сид­да­рат­ха, си­дя в ти­ши­не в те­ни раз­ве­си­стой яб­ло­ни, ре­шил во что бы то ни ста­ло до­ж­дать­ся оза­ре­ния. Он си­дел дол­го, он был го­тов уме­реть, но до­ж­дать­ся это­го оза­ре­ния. И вот в ка­кой-то мо­мент пе­ред ним поя­вил­ся злой дух Ма­ра, ко­то­рый пы­тал­ся ис­ку­сить Сид­дарт­ха, но без­ус­пеш­но - тот ус­то­ял. И то­гда оза­ре­ние сни­зош­ло на Сид­дарт­ха . Так Сид­дарт­ха стал Буд­дой.
   Буд­да-Сид­дарт­ха по­нял, что всей жиз­ни че­ло­ве­ка со­пут­ст­ву­ет стра­да­ние: че­ло­век ро­ж­да­ет­ся в стра­да­ни­ях, жи­вет в стра­да­ни­ях, про­во­дит ста­рость в стра­да­ни­ях и, на­ко­нец, уми­ра­ет в стра­да­ни­ях. Че­ло­век тер­пит эти стра­да­ния по­то­му, что хо­чет жить. Триш­на, то есть жа­ж­да жиз­ни, и есть ос­нов­ная при­чи­на стра­да­ния че­ло­ве­ка. На­до по­га­сить в се­бе во­лю и жа­ж­ду жиз­ни и то­гда об­ре­тешь нир­ва­ну.
   Буд­да по­ни­мал, как лю­дям с их сла­бо­стя­ми и не­уем­ны­ми же­ла­ния­ми бу­дет труд­но по­нять его. И дей­ст­ви­тель­но, мно­гие его по­пыт­ки про­по­ве­ди бы­ли без­ус­пеш­ны­ми. Но го­лос свы­ше по­ве­ле­вал ему про­дол­жать рас­про­стра­нять его уче­ние.
   То­гда Буд­да ре­шил вер­нуть­ся к тем пя­ти ас­ха­там, с ко­то­ры­ми жил рань­ше и ко­то­рые от­рек­лись от не­го, ко­гда он кон­чил свой го­лод­ный пост. Буд­да по­шел к ним в оле­ний лес под Бе­на­ре­сом, что­бы убе­дить их при­сое­ди­нить­ся к не­му.
   Пя­те­ро ас­ха­тов сна­ча­ла без осо­бой ра­до­сти встре­ти­ли Буд­ду, но поч­ти всем пя­те­рым од­но­вре­мен­но по­ка­за­лось, что во­круг его го­ло­вы туск­ло по­бле­ски­вал ед­ва за­мет­ный нимб. И они по­ня­ли, что к ним при­шел но­вый, про­свет­лен­ный че­ло­век... Они уве­ро­ва­ли в не­го. И они по­шли за ним. И они ста­ли про­по­ве­до­вать его уче­ние.
   Бхик­шу, как на­зы­ва­ли стран­ст­вую­щих мо­на­хов, об­ра­зо­ва­ли санг­ху, или об­щи­ну. Все они об­ри­лись и оде­лись в жел­то- оран­же­вые хла­ми­ды, на­по­до­бие той, в ко­то­рой Буд­да пред­стал пе­ред ни­ми впер­вые. Они мо­ли­лись, их ри­туа­лы бы­ли чем-то по­хо­жи на ри­туа­лы брах­ма­нов, воз­мож­но, по­то­му что они ко­гда-то бы­ли брах­ма­на­ми. Бхик­шу со­чи­ня­ли гим­ны, ко­то­рые пе­ли обыч­но пе­ред ноч­ле­гом:
   В не­бе гре­мят ба­ра­ба­ны гро­ма.
   Дождь на­пол­ня­ет уще­лья ог­ром­ные.
   Бхик­шу в пе­ще­ре под ка­мен­ным сво­дом...
   По­кой и сво­бо­да. По­кой и сво­бо­да...
   Пусть сто­нет не­бо, от мол­ний рва­ное -
   Про­го­ним все мыс­ли! Нир­ва­на ... Нир­ва­на...
  
   В то вре­мя жил в Бе­на­ре­се в не­ге и рос­ко­ши нек­то Яса, сын зо­ло­тых дел мас­те­ра. Ус­лы­хав про Буд­ду и про его не­обыч­ное уче­ние, он по­се­тил его и, уве­ро­вав в свя­тость Буд­ды, стал его пер­вым уче­ни­ком. Вско­ре к ним при­сое­ди­ни­лись че­ты­ре дру­га Ясы, а по­том еще пять­де­сят че­ло­век.
   Встре­тил Буд­да трех брать­ев-брах­ма­нов из се­мьи Кашь­я­па. У них бы­ло око­ло ты­ся­чи по­сле­до­ва­те­лей- уче­ни­ков. Ста­рей­ший из Кашь­я­пов сто­нет Уру­ви­ла не по­ве­рил, что Буд­да свя­той. То­гда Буд­да ис­поль­зо­вал свою ма­ги­че­скую си­лу и по­ка­зал им од­но из чу­дес, ко­то­ры­ми он вла­дел, и по­ра­жен­ный Уру­ви­ла, а с ним его бра­тья и еще пять­сот че­ло­век при­сое­ди­ни­лись к Буд­де.
   И Ии­сус вспом­нил сво­его пер­сид­ско­го дру­га, Аб­ба­са, ко­то­рый го­во­рил ему бу­к­валь­но то же са­мое!
   -Дей­ст­ви­тель­но, - ду­мал Ии­сус, - раз­ве мог бы муд­рый ев­рей­ский про­рок Мои­сей до­бить­ся че­го-ни­будь сло­ва­ми, убе­дить сво­их со­пле­мен­ни­ков сло­вом так, как он убе­дил их при по­мо­щи не­сколь­ких ма­ги­че­ских пре­вра­ще­ний? Ко­неч­но, то, что мо­ре раз­верз­лось пе­ред ис­хо­дя­щи­ми из Егип­та ев­рея­ми, а по­том сомк­ну­лось над пре­сле­до­ва­те­ля­ми-егип­тя­на­ми - это не бо­лее, чем ми­фо­ло­ги­че­ская ги­пер­бо­ла. Но пре­вра­ще­ние змей в по­сох - раз­ве не на­по­ми­на­ет это гип­но­ти­че­ский трюк ин­дий­ско­го фа­ки­ра, за­ста­вив­ше­го сна­ча­ла обыч­ную джу­то­вую ве­рев­ку за­стыть вер­ти­каль­но, а по­том еще вдо­ба­вок по­ве­лев­ше­му маль­чи­ку лезть вверх по этой ве­рев­ке? Ведь это ви­дят од­но­вре­мен­но де­сят­ки лю­дей и ве­рят это­му! Да я и сам ви­дел это!
   Буд­да и со­про­во­ж­дав­шая его ты­ся­ча па­лом­ни­ков на­пра­ви­лись в Рад­жаг­рих, сто­ли­цу Ма­гад­ха. Там он вновь встре­тил Бим­би­са­ра, ко­то­рый, как и пред­ре­кал Буд­да, дей­ст­ви­тель­но стал ца­рем цар­ст­ва Ма­гад­ха. Царь по­про­сил Буд­ду учить его, как он обе­щал, что Буд­да и сде­лал. По­сле это­го Бим­би­сар объ­я­вил, что все пять пред­ска­за­ний сбы­лись: он стал ца­рем, Буд­да при­шел в его цар­ст­во, они встре­ти­лись, Буд­да обу­чил его, и он по­нял уче­ние. В знак бла­го­дар­но­сти, царь по­да­рил Буд­де с его об­щи­ной об­шир­ную бам­бу­ко­вую ро­щу под мо­на­стырь.
  
   Царь Судд­хо­да­на, уз­нав, что его сын стал Буд­дой, по­слал сво­его ви­зи­ря уго­во­рить Сид­дарт­ху вер­нуть­ся до­мой. Ко­гда сын прие­хал на­вес­тить его, отец стал уп­ре­кать сы­на, что тот, бу­ду­чи бо­га­тым че­ло­ве­ком, от­ка­зал­ся ото все­го и стал про­сить ми­ло­сты­ню. Но Буд­да от­ве­тил, что жить на по­дая­ние - не грех: за­то он на­шел то, что не про­ме­нял бы ни на ка­кие бо­гат­ст­ва ми­ра - ус­по­кое­ние и про­свет­лен­ность.
   Буд­да пы­тал­ся про­по­ве­до­вать в цар­ст­ве Ка­пи­ла­ва­сту, ко­то­рым пра­вил его отец, но его сло­вам ма­ло ве­ри­ли: ведь лю­ди пом­ни­ли его еще обыч­ным юно­шей, ко­то­рый ни­чем не от­ли­чал­ся от них са­мих.
   - Да, - по­ду­мал Ии­сус, - нет про­ро­ка в сво­ем оте­че­ст­ве! А ка­ко­во бу­дет мне в мо­ей ма­лю­сень­кой стра­не? Уж в Га­ли­лею мне точ­но пу­ти за­ка­за­ны. А там толь­ко Иу­дея да еще Са­ма­рия, в ко­то­рой жи­вут не та­кие уж дру­же­ст­вен­ные лю­ди.
   Буд­да ре­шил по­ки­нуть цар­ст­во Ка­пи­ла­ва­сту и, взяв с со­бой сво­его сы­на Ра­ху­лу, ко­то­ро­му бы­ло де­сять лет, по­шел бро­дить по Ин­дии с про­по­ве­дя­ми. Об­щи­на по­сле­до­ва­те­лей Буд­ды раз­рос­лась уже до вось­ми­де­ся­ти ты­сяч че­ло­век.
   Буд­да не толь­ко учил но­вой ре­ли­гии, он по­мо­гал лю­дям в их бе­дах и за­бо­тах, вра­че­вал. Со­хра­ни­лось не­сколь­ко прит­чей о том, как Буд­да ре­шал не­ко­то­рые мир­ские про­бле­мы. Ашо­ка рас­ска­зал Ии­су­су не­ко­то­рые из притч. Вот од­на из них.
   По­те­ряв един­ст­вен­но­го сы­на, од­на жен­щи­на бы­ла уби­та го­рем и об­ра­ти­лась к Буд­де за по­мо­щью. Буд­да не знал, как ее ус­по­ко­ить, как ей объ­яс­нить, что смерть есть не­отъ­ем­ле­мая и не­из­беж­ная часть жиз­ни: ведь все, что ро­дит­ся, - все ум­рет ра­но или позд­но. Как мож­но уте­шить бед­ную мать, ес­ли толь­ко не спо­кой­ным объ­яс­не­ни­ем не­из­беж­но­сти про­изо­шед­ше­го. Да, это не по­мо­жет го­рю, но ус­по­ко­ит. То­гда Буд­да ска­зал, что ожи­вить ее сы­на он смо­жет толь­ко в од­ном слу­чае: пусть жен­щи­на при­не­сет ему горсть гор­чич­ных се­мян, ко­то­рые ей да­дут в той се­мье, где ни­кто ни­ко­гда не уми­рал. Мать за­ду­ма­лась и по­ня­ла, что хоть го­ре ее и без­гра­нич­но, ни­кто не из­бав­лен от по­доб­но­го го­ря - та­ко­ва жизнь. И она сми­ри­лась с не­из­беж­ным.
   Од­на­ж­ды Буд­да ото­слал из об­щи­ны од­но­го из бхик­шу за то, что тот от­ка­зал­ся при­знать, что по­сту­пил пло­хо. Не все одоб­ри­ли за это Буд­ду: ну, по­ду­ма­ешь, ве­лик ли грех? На что Буд­да ска­зал: "Есть два пло­хих по­ступ­ка: не про­сить про­ще­ния по­сле свер­шен­но­го гре­ха и не про­щать то­го, кто ка­ет­ся в свер­шен­ном".
   - Идея по­кая­ния - как очи­ще­ние от гре­ха! - по­ду­мал Ии­сус. - Ведь в ка­ком-то смыс­ле по­ка­яв­ший­ся греш­ник для про­по­вед­ни­ка до­ро­же сот­ни пра­вед­ни­ков. - И тут же сам се­бе ух­мыль­нул­ся. - К то­му же, ка­кой же про­по­вед­ник лю­бит пра­вед­ни­ка, ко­то­рый пра­вед­нее его са­мо­го?
   По­бе­да над стра­стя­ми де­ла­ет че­ло­ве­ка ми­ро­лю­би­вым, щед­рым, со­стра­да­тель­ным. "Ни­ко­гда не­на­висть не пре­кра­ща­ет­ся не­на­ви­стью", - го­во­рил Буд­да сво­им уче­ни­кам. - "Не­на­висть мож­но пре­одо­леть лю­бо­вью, зло - доб­ром, жад­ность - щед­ро­стью, ложь - прав­дой".
   - Лю­бовь к ок­ру­жаю­щим - это выс­шее, что да­но че­ло­ве­ку. - По­ду­мал Ии­сус. - Лю­бовь к се­бе - это ин­стинкт, лю­бая тварь лю­бит се­бя, бо­рясь за жизнь. Лю­бая тварь Бо­жья лю­бит и сво­их де­те­ны­шей - свое про­дол­же­ние в этом ми­ре. Но лю­бить ближ­них сво­их да­но толь­ко че­ло­ве­ку, и он дол­жен тво­рить это бо­го­угод­ное доб­ро. И опять же, важ­но хо­ро­шо и афо­ри­стич­но вы­ска­зать эту мысль: Воз­лю­би ближ­не­го, как са­мо­го се­бя!
   Буд­да ос­та­вил сво­им по­сле­до­ва­те­лям Пан­ча Ши­ла, как на­зы­ва­лись его пять за­по­ве­дей: не уби­вай; не пьян­ст­вуй; воз­дер­жись от по­хо­ти; не кра­ди; не лги.
   - Как по­хо­жи эти пра­ви­ла на за­по­ве­ди Мои­сея! Ну, да это и не стран­но: для то­го что­бы лю­ди вы­жи­ва­ли в об­ще­ст­ве, нуж­но, что­бы они вза­им­но при­дер­жи­ва­лись этих пра­вил, ибо то­гда ка­ж­до­му бу­дет хо­ро­шо. По­сту­пай по от­но­ше­нию к дру­го­му так, как хо­тел бы, что­бы по­сту­па­ли с то­бой - это же так оче­вид­но! Буд­да го­во­рил еще, что "хо­ро­шо ска­зан­ное сло­во че­ло­ве­ка, ко­то­рый не сле­ду­ет сво­ему же сло­ву, столь же бес­плод­но, как пре­крас­ный цве­ток, ли­шен­ный аро­ма­та".
   - Слиш­ком ви­тие­ва­то... Нуж­но по­про­ще. - По­ду­мал Ии­сус. - По­че­му бы не ска­зать это так: "Не по сло­вам, а по де­лам ва­шим су­ди­мы бу­де­те".
   Буд­да до­жил до глу­бо­кой ста­рос­ти. Ко­гда ему бы­ло уже боль­ше вось­ми­де­ся­ти лет, те­ло его вдруг на­ча­ло со­хнуть и бу­к­валь­но умень­шать­ся в раз­ме­рах, он пред­рек се­бе смерть че­рез три ме­ся­ца. Его по­след­ние сло­ва бы­ли: "Бхик­шу, бра­тия мои! Все су­щее пре­хо­дя­ще. Пе­ки­тесь о сво­ем спа­се­нии!"
  
   - Да, спа­се­ние ду­ши - это долж­но быть глав­ным в но­вой ре­ли­гии. - Раз­мыш­лял Ии­сус. - И сми­ре­ние. Бунт ни­ко­гда ни­ко­му ни­че­го не да­вал. Зна­чит, Еди­ный Бог, Цар­ст­вие Не­бес­ное, не­тлен­ность ду­ши и слу­же­ние Бо­гу - вот крае­уголь­ные кам­ни но­во­го мое­го хра­ма...
   *********
   Ии­су­су ис­пол­ни­лось два­дцать де­вять лет... И вот че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев, пе­ред но­вым го­дом по вос­точ­но­му ка­лен­да­рю он от­пра­вил­ся об­рат­но, до­мой. На­ста­ло вре­мя вы­пол­нять свое пред­на­зна­че­ние...
  
  
  

Часть 3: ДЕЯНИЯ

  
  
   ГЛАС ВО­ПИЮ­ЩЕ­ГО В ПУС­ТЫ­НЕ
   Хо­дил в те дни в пус­ты­не Иу­дей­ской нек­то Ио­анн, ко­то­ро­го мно­гие да­же по­чи­та­ли за Про­ро­ка, по­сколь­ку он про­по­ве­до­вал и кре­стил лю­дей. Бы­ло у не­го два про­зви­ща: "Кре­сти­тель", по­то­му как он кре­стил лю­дей в ре­ке Иор­да­не, и "Пред­те­ча", по­сколь­ку он все вре­мя про­ро­че­ст­во­вал, что гря­дет Мес­сия, а я - лишь его Пред­те­ча.
   Про­по­ве­до­вал Ио­анн Кре­сти­тель в пус­ты­не, по­сколь­ку из го­ро­дов его не­щад­но гна­ли: ве­щал он гром­ко и мо­но­тон­но сво­им про­тив­ным скри­пу­чим го­ло­сом, что вы­во­ди­ло из тер­пе­ния ус­та­лых го­ро­жан. Ведь и без то­го у них го­ло­ва бо­ле­ла от еже­днев­ных хло­пот и не­при­ят­но­стей: то во­ды не хва­та­ет, то с хле­бом пе­ре­бои, то вдруг по­дать ка­кую вла­сти рим­ские не­ожи­дан­но воз­ло­жат на обес­си­лен­ные люд­ские пле­чи.
   Сло­вом, не до крас­но­бай­ст­ва про­ро­че­ско­го бы­ло ра­бо­че­му лю­ду. По­се­му Ио­анн оби­тал за го­род­ски­ми сте­на­ми, блу­ж­дая по пы­ли и ве­щая свои про­ро­че­ст­ва от­ту­да. Его так и про­зва­ли - "Глас во­пию­ще­го в пус­ты­не".
  
   Соб­ст­вен­но, при­ше­ст­вие Мес­сии и бы­ло един­ст­вен­ное его про­ро­че­ст­во. Прав­да, еще он ве­щал о не­ко­ем Цар­ст­вии Не­бес­ном, ко­то­рое есть рай на не­бе­сах, где бла­жен­ст­ву­ют ду­ши пра­вед­ни­ков. Ос­таль­ное, что он гла­го­лил, но­си­ло в ос­нов­ном ха­рак­тер нра­во­уче­ний, а ино­гда и про­пис­ных ис­тин.
   От­ку­да он взял са­му идею кре­ще­ния - не­яс­но. Го­во­ри­ли, что кто-то за­нес этот обы­чай, по­бы­вав у ре­ки Ганг, где тол­пы лю­дей за­хо­ди­ли в ре­ку, что­бы очи­стить­ся и при­бли­зить­ся к Бо­гу. Но это бы­ли про­сто тол­ки: ни­кто не знал точ­но, по­че­му Ио­анн кре­стил во­дой.
   Ио­анн вел ас­ке­ти­че­ский об­раз жиз­ни, хо­дил он в гру­бой оде­ж­де из верб­люжь­е­го во­ло­са, опоя­сан­ный ко­жа­ным поя­сом. Пи­тал­ся он толь­ко чем Бог по­даст - по­лы­нью да ме­дом ди­ких пчел. Ино­гда сер­до­боль­ные со­оте­че­ст­вен­ни­ки при­но­си­ли ему ка­кую-ни­ка­кую еду, от ко­то­рой он гор­до от­ка­зы­вал­ся, от­кла­ды­вая в сто­рон­ку. Од­на­ко, ко­гда лю­ди, при­но­сив­шие да­ры, ухо­ди­ли, он с жад­но­стью на­бра­сы­вал­ся на ос­тав­лен­ную ему скуд­ную пи­щу. Что де­лать, го­лод - не тет­ка, он одо­ле­вал да­же за­ка­лен­но­го воз­дер­жа­ни­ем Ио­ан­на. Но нуж­но от­дать ему долж­ное: в еде он был не­при­хот­лив, как го­во­рит­ся, ел все, что жу­ет­ся, и обыч­но под­би­рал все до еди­ной кро­шеч­ки: да­же и ми­ло­серд­ные не ба­ло­ва­ли его мно­гим, по­сколь­ку и ма­лое от­ры­ва­ли от са­мих се­бя.
   Как вы уже, на­вер­ное, чи­та­тель, до­га­да­лись, Ио­анн Кре­сти­тель и был как раз сы­ном то­го са­мо­го За­ха­рии и той са­мой Аа­ро­но­вой род­ст­вен­ни­цы Ели­са­ве­ты, что бы­ла даль­ней род­ст­вен­ни­цей Аа­ро­на - са­мо­го пер­во­го ев­рей­ско­го свя­щен­ни­ка, на­зна­чен­но­го са­мим Мои­се­ем, ко­то­рый при­хо­дил­ся ему стар­шим бра­том. Имен­но Ио­ан­на Гос­подь, дей­ст­вуя че­рез свя­щен­ни­ка Ио­са­фа­та, по­да­рил Ели­са­ве­те в ее пре­клон­ные го­ды.
   Хоть и го­ня­ли Ио­ан­на из го­ро­да, но очень мно­гим был сим­па­ти­чен этот про­стец­кий мо­ло­дой па­рень, ко­то­рый к то­му же хо­ро­шо вла­дел ре­чью и умел та­кое за­гнуть, что по­не­во­ле за­слу­ша­ешь­ся. Не­ко­то­рые его по­чи­та­ли за дей­ст­ви­тель­но­го Про­ро­ка и при­слу­ши­ва­лись, ко­гда он ве­щал, что гря­дет-де Мес­сия, a уж ко­гда он го­во­рил про Цар­ст­вие Не­бес­ное, то чис­ло лю­бо­пыт­ст­вую­щих слу­ша­те­лей еще бо­лее воз­рас­та­ло. Очень уж бы­ло всем ин­те­рес­но уз­нать про ка­кую-то за­га­доч­но-див­ную стра­ну, рас­по­ло­жен­ную не­по­нят­но где, но ку­да путь ни­ко­му в прин­ци­пе не за­ка­зан: боль­шин­ст­во из них ведь из сво­ей де­рев­ни или го­род­ка вы­би­ра­лись не ча­ще чем раз в год на ка­кое-ни­будь бо­го­слу­же­ние, да и то не да­лее, чем ста­дий за со­рок-пять­де­сят. А ча­ще не по­лу­ча­лось и та­ко­го пу­те­ше­ст­вия: хоть Бо­га поч­тить и на­до, но ведь обув­ка- то не ка­зен­ная, а ее за день из­ну­ри­тель­ной ходь­бы по ка­мень­ям так из­мо­ча­лить мож­но, что по­том хоть вы­бра­сы­вай!
   По­то­му на­род да­же об­ра­до­вал­ся, что в ок­ру­ге объ­я­вил­ся нек­то, кто и кре­стит, и бла­го­слов­ля­ет, и гре­хи от­пус­ка­ет, и еще бай­ки вся­кие рас­ска­зы­ва­ет. И ста­ли к Ио­ан­ну лю­ди хо­дить за со­ве­та­ми, ко­то­рые тот да­вал без­от­каз­но и по лю­бо­му во­про­су. Как го­во­рит­ся: на лю­бой во­прос - лю­бой от­вет! А осо­бен­но лю­би­ли его мо­ло­день­кие де­вуш­ки, ко­то­рые, сму­ща­ясь и крас­нея, по­ве­ря­ли ему свои не все­гда уж та­кие не­вин­ные гре­хи. До­ве­ря­ли они ему са­мое со­кро­вен­ное и бы­ли при этом уве­ре­ны, что ни сло­веч­ка не вы­порх­нет из уст "чок­ну­то­го рав­ви", как они его на­зы­ва­ли. Но не толь­ко де­вуш­ки ис­по­ве­до­ва­лись Ио­ан­ну. По­сте­пен­но все боль­ше ие­ру­са­лим­лян и дру­гих лю­дей по­се­ща­ли от­шель­ни­ка в его пус­ты­не, а по­том и стран­ни­ки со всей зем­ли Иу­дей­ской за­час­ти­ли: мол­ва об Ио­ан­не бы­ст­ро раз­нес­лась по стра­не. А что нуж­но-то лю­дям? Ес­ли нет сча­стья, то хоть ка­пель­ку чу­да!
   По­го­ва­ри­ва­ли, что он-то и есть тот са­мый Мес­сия- Хри­стос, о ко­то­ром сам же ве­щал: де за­щит­ник он про­сто­го лю­да и от рим­ских су­по­ста­тов, и от сво­их тет­рар­хов-кро­во­пийц с их жад­ной че­ля­дью. А скры­ва­ет свое ис­тин­ное ли­цо ток­мо из бо­яз­ни быть уби­ту как вра­гу го­су­дар­ст­ва.
  
  
   КРЕ­ЩЕ­НИЕ ИИ­СУ­СА
   При­шел из На­за­ре­та Га­ли­лей­ско­го и Ии­сус, что­бы кре­стить­ся от Ио­ан­на. Ре­шил он, что ес­ли по­кре­стит­ся, то ни­че­го у не­го от это­го не убу­дет. А вдруг от кре­ще­ния что-то и при­бу­дет? По­че­му бы ни по­про­бо­вать! Вот об­ре­за­ние, прав­да, ни­че­го но­во­го в его жиз­ни не при­ба­ви­ло, хо­тя и не­об­хо­ди­мо бы­ло по за­ко­ну Мои­сее­ву. Ма­рия, его мать, рас­ска­зы­ва­ла род­ст­вен­ни­кам, что пе­ре­нес Ии­сус об­ре­за­ние до­воль­но тя­же­ло, был весь в жа­ру, без­ос­та­но­воч­но пла­кал, ед­ва не по­мер - ведь все­го то от ро­ду бы­ло во­семь дён: еще и си­ле­нок в этом ми­ре не на­брал­ся!
  
   А у Ио­ан­на с его ри­туа­лом все бы­ло про­сто, это те­бе не с край­ней пло­тью рас­ста­вать­ся: во­шел в во­ду да дал се­бя ок­ро­пить той же реч­ной во­дою - все­го и де­лов-то! На­пом­ни­ло это Ии­су­су ин­дий­ские об­ря­ды с омо­ве­ни­ем в мут­ной во­де ре­ки Ганг. Там он это­го об­ря­да по­ста­рал­ся из­бе­жать: не­ро­вен час, про­ка­зу или чу­му под­хва­тишь в мут­ной во­де, где пле­щут­ся ты­ся­чи и ты­ся­чи лю­дей! Здесь же со­всем иное де­ло - вро­де при­шел в реч­ке ис­ку­пать­ся.
   К то­му же хо­те­лось Ии­су­су еще и по­смот­реть на то­го, ко­го все Про­ро­ком на­зы­ва­ли, да по­слу­шать его - это ведь ни­ко­гда не вред­но. К то­му же за­ин­те­ре­со­ва­ло Ии­су­са, что же та­кое Цар­ст­вие Не­бес­ное? И от­ку­да Ио­анн про­знал про эту чу­дес­ную за­об­лач­ную стра­ну? И не­вдо­мек бы­ло Ии­су­су, что Ио­анн его близ­кий род­ст­вен­ник - поч­ти двою­род­ный брат!
   По­до­шел Ии­сус к Иор­да­ну, где на от­ме­ли, стоя по ко­ле­но в во­де, Ио­анн кре­стил лю­дей во­дой, про­из­но­ся ка­кие-то за­кли­на­ния на не­по­нят­ном язы­ке. Мо­жет, это и во­все был бес­смыс­лен­ный на­бор зву­ков, кто зна­ет, но глав­ное - как эти зву­ки пе­ре­ли­ва­лись, с ка­ким вы­ра­же­ни­ем про­из­но­си­лись!
   Ии­сус по­до­шел к бе­ре­гу сво­ей обыч­ной по­ход­кой уве­рен­но­го в се­бе че­ло­ве­ка. Ска­зы­ва­лись мно­гие го­ды ма­те­рин­ско­го вос­пи­та­ния: ко­ли он Бо­жий сын, то не с ру­ки ему гор­бить­ся или мель­те­шить но­га­ми. Он все­гда хо­дил ши­ро­ким, уве­рен­ным ша­гом, рас­пра­вив свои мо­гут­ные пле­чи и вы­со­ко дер­жа го­ло­ву с вью­щи­ми­ся бе­ло­ку­ры­ми куд­ря­ми. Од­ним сло­вом, из­лу­чал Ии­сус ка­кую-то не­объ­яс­ни­мую си­лу и не­обыч­ную уве­рен­ность, и он знал об этом.
   Уви­дел по­до­шед­ше­го юно­шу Ио­анн, и что-то ёк­ну­ло у не­го в гру­ди. Ведь ве­рил он в свои соб­ст­вен­ные пред­ска­за­ния и ждал Мес­сию. Да и не­муд­ре­но: ко­ли дол­го меч­тать о чем-то, так и по­ме­ре­щить­ся мо­жет! В ка­ж­дом он пы­тал­ся уга­дать: не он ли, не он ли? И вот поя­вил­ся че­ло­век, ко­то­рый яв­но про­из­вел ка­кое-то не­обыч­ное впе­чат­ле­ние на Ио­ан­на всем сво­им ви­дом, сво­ей уве­рен­ной ма­не­рой дер­жать­ся. Ио­анн спро­сил не­зна­ком­ца с на­ме­ком:
   - Ска­жи, не­зна­ко­мец, мне ли те­бя кре­стить или же от те­бя мне кре­стить­ся?
   По­нял Ии­сус, что по­дей­ст­во­ва­ли на Ио­ан­на его ча­ры. Мо­жет, мать-то и пра­ва? Мо­жет, и есть в нем не­что бо­же­ст­вен­ное? Но от­ве­тил он Ио­ан­ну на во­прос во­про­сом:
  
   - Не я ли к те­бе при­шел?
   Вро­де ни да, ни нет... Не по­лу­чив пря­мо­го от­ве­та, Ио­анн со­всем сму­тил­ся, со­мне­ния за­кра­лись в его ду­шу: "Не ина­че, как он... Не ина­че, как он..." И серд­це ра­до­ст­но за­ко­ло­ти­лось: "Сбы-лось-сбы-лось- сбы-лось..."
   Уве­ро­вал Ио­анн, что спо­до­би­лось ему кре­стить са­мо­го Мес­сию. Вот ведь ве­зе­ние-то ка­кое! И при­го­то­вил­ся Ио­анн с за­ми­раю­щим серд­цем со­вер­шить свой не­за­мы­сло­ва­тый об­ряд кре­ще­ния Ии­су­са.
   Хо­тя уже пе­ре­ва­ли­ло за пол­день, все еще па­ли­ло без­жа­ло­ст­ное июль­ское солн­це, жар­кий лип­кий воз­дух об­во­ла­ки­вал те­ло. Ды­шать бы­ло труд­но. Па­ри­ло, как пе­ред гро­зой. Свин­цо­вая ту­ча уже за­сти­ла го­ри­зонт, не­умо­ли­мо над­ви­га­ясь на тол­пу, сгру­див­шую­ся на бе­ре­гу ре­ки.
   - Ка­бы эта гро­за не на­ру­ши­ла об­ря­да кре­ще­ния, - по­ду­мал Ио­анн, - глу­по же мне кро­пить их во­дой, ко­гда свер­ху об­ру­шит­ся ла­ви­на до­ж­дя! Да и ос­та­нут­ся ли? Ведь при пер­вых же соч­ных гро­зо­вых ка­п­лях с не­бес, раз­бе­гут­ся все, кто - за го­род­скую сте­ну по до­мам, а кто - под кус­ты да под де­ре­вья...
   От жа­ры и дол­го­го и на­пря­жен­но­го дня кре­ще­ния -
   по­че­му-то на­ро­ду в тот день при­ва­ли­ло не­обыч­но мно­го - у Ио­ан­на гу­де­ла го­ло­ва и в гла­зах бе­га­ли тем­ные бу­каш­ки-му­раш­ки. И ко­гда Ии­сус вхо­дил в ре­ку, за­сло­нив сво­ей го­ло­вой для Ио­ан­на солн­це, то по­ме­ре­щи­лось то­му, что буд­то лу­ча­ми оза­ре­на го­ло­ва Ии­су­со­ва.
   Во­шел Ии­сус в ре­ку, и кре­стил его Ио­анн.
   "Хо­ро­шо, - по­ду­мал Ии­сус, - что Иор­дан не Ганг, а то бы по­раз­нес Ио­анн за­ра­зы по Па­ле­сти­не сво­им об­ря­дом!"
   Ко­гда же вы­хо­дил Ии­сус из во­ды и уже под­нял­ся на по­ло­гий бе­рег ре­ки, вспо­ло­хи даль­них зар­ниц вспых­ну­ли на не­бе, и по­чу­ди­лось Ио­ан­ну, что свет­лый оре­ол опять оза­рил го­ло­ву не­зна­ком­ца...
   Ог­ля­нул­ся Ии­сус на Ио­ан­на и по­ду­мал: "Есть что- то при­тя­га­тель­ное в его дей­ст­ви­ях и ре­чах. Но путь, ко­то­рый он вы­брал для про­по­ве­до­ва­ния сво­их идей - не­вер­ный. Мно­го ли мож­но об­ра­тить в свою ве­ру, де­лая все в оди­ноч­ку, да­же ес­ли эта ве­ра, дей­ст­ви­тель­но, хо­ро­ша? Нет, я пой­ду дру­гим пу­тем! Я со­бе­ру груп­пу вер­ных уче­ни­ков, ко­то­рые по­сле­ду­ют за мной и бу­дут про­по­ве­до­вать то, че­му я их нау­чу. Один в по­ле не во­ин, а уж по ко­ле­но в во­де - и тем бо­лее!"
   Ту­ча при­бли­жа­лась не­умо­ли­мо. Вот уже по­вея­ло ос­ве­жаю­щим пред­гро­зо­вым ве­тер­ком. Млад­шие бра­тья са­му­мов - ма­лень­кие змей­ки-во­ро­ноч­ки по­тя­ну­лись ввысь от пыль­ной зем­ли, пы­та­ясь ото­рвать­ся от нее, взле­теть вверх, к не­бе­сам. Но они бы­ст­ро уми­ра­ли, а под­ня­тые ими со­ло­мин­ки да жух­лые ли­стья бес­по­мощ­но па­да­ли об­рат­но на зем­лю. Но ма­лень­кие вих­ри за­ро­ж­да­лись вновь и вновь, что­бы опять так же бес­слав­но по­гиб­нуть... С при­бли­же­ни­ем ту­чи буд­то на­сту­па­ли преж­де­вре­мен­ные су­мер­ки. Лю­ди суе­вер­но по­гля­ды­ва­ли на ту­чу, как на что-то жи­вое и не­доб­рое, что мо­жет при­нес­ти им вред сво­им не­дру­же­люб­ным при­бли­же­ни­ем.
   Ио­анн бла­го­ра­зум­но свер­нул про­цесс кре­ще­ния, объ­я­вив уже впол­не чле­но­раз­дель­но, что­бы те, кто не по­лу­чил кре­ще­ния и бла­го­сло­ве­ния се­го­дня, при­хо­ди­ли бы зав­тра по­ут­ру. Се­го­дня пусть си­лы не­бес­ные ок­ро­пят сам Иор­дан, что­бы бы­ло у не­го вдо­сталь во­ды для стра­ж­ду­щих и жа­ж­ду­щих. При­хо­жа­не (а как их на­звать ина­че: они же при­шли!), гал­дя и тол­ка­ясь, пом­ча­лись внутрь го­род­ской сте­ны, что­бы ук­рыть­ся от силь­ной гро­зы, ка­кой не бы­ва­ло уже мно­го-мно­го ме­ся­цев. Толь­ко Ио­анн ни­ку­да не спе­шил: не­бо бы­ло его кро­вом, зем­ля бы­ла его оби­те­лью. Кро­ме это­го, он ни­че­го не имел. А к не­взго­дам жи­тей­ским он уже при­вык. Он не ри­ск­нул спря­тать­ся под раз­ве­си­стым пла­та­ном - не­ро­вен час, уго­дит в не­го мол­ния! - а за­брал­ся под гус­тые - не про­де­решь­ся! - кус­ты мож­же­вель­ни­ка.
   Ии­сус же не спе­ша, но уве­рен­ным ша­гом так­же на­пра­вил­ся в сто­ро­ну го­род­ских во­рот: по­ра бы­ло ис­кать ноч­лег. А зав­тра... А что зав­тра? На­до вре­мя, что­бы со­брать­ся с мыс­ля­ми, по­ду­мать, ре­шить, как жить даль­ше. По­сле мно­гих лет стран­ст­вий по по­лу­ден­ным стра­нам, он не­мно­го от­вык от ро­ди­ны, от ее обы­ча­ев, да­же от ее язы­ка...
   Он ре­шил на вре­мя уда­лить­ся от лю­дей и то­же по­жить от­шель­ни­че­ской жиз­нью. Вот толь­ко прой­дет эта гро­за... Да, ро­ди­на встре­ча­ла его гро­зой... Он не был суе­ве­рен, но был глу­бо­ко убе­ж­ден, что про­сто так ни­че­го не бы­ва­ет.
   Он вспо­ми­нал го­ды, про­ве­ден­ные в Пер­сии и Ин­дии, вспо­ми­нал, как хо­ро­шо бы­ло по­гру­жать­ся в нир­ва­ну бу­ду­чи да­ле­ко-да­ле­ко от лю­дей, от мир­ской суе­ты, от все­го, что за­сло­ня­ло свет­лые не­бес­ные ви­де­ния... Да, он не­пре­мен­но по­сле­ду­ет при­ме­ру Ио­ан­на - по­быть од­но­му так не­об­хо­ди­мо!
   А гро­за не­умо­ли­мо при­бли­жа­лась Вот уже раз­да­лись пер­вые рас­ка­ты гроз­но­го гро­зо­во­го гро­ма, ве­тер за­кру­тил уже не­шу­точ­ные вих­ри, пе­сок и да­же мел­кие ка­муш­ки боль­но ко­ло­ти­ли, осо­бен­но по об­на­жен­ным мес­там: по но­гам, по ру­кам, по ли­цу. Убо­гий хи­тон бу­к­валь­но сры­ва­ло с те­ла. Ии­сус не удер­жал­ся и по­бе­жал в сто­ро­ну го­род­ских во­рот, при­кры­вая гла­за ру­ка­вом сво­ей оде­ж­ды.
   Что же не­сла с со­бой эта гро­за?..
  
   СИ­МОН И АН­Д­РЕЙ
   По­сле кре­ще­ния, Ии­сус все­рь­ез за­ду­мал­ся о том, как и ра­ди че­го жить даль­ше. Про­жив око­ло ме­ся­ца в пус­ты­не, он бо­лее или ме­нее чет­ко сфор­му­ли­ро­вал бли­жай­шую цель: со­брать от­ряд вер­ных и убе­ж­ден­ных по­сле­до­ва­те­лей, от­то­чить идеи но­вой ве­ры и на­чать рас­про­стра­нять но­вую ве­ру в Га­ли­лее и Иу­дее.
   Идя от Иор­да­на на се­вер, он до­б­рал­ся, на­ко­нец, до при­мор­ско­го го­ро­диш­ка Ка­пер­нау­ма. Соб­ст­вен­но го­во­ря, при­мор­ским этот го­род мож­но бы­ло на­звать лишь с боль­шой на­тяж­кой, ибо мо­ре са­мо бы­ло на са­мом де­ле озе­ром Кин­не­реф, ко­то­рое га­ли­лея­не гор­до на­зы­ва­ли Га­ли­лей­ским мо­рем. Это уж как во­дит­ся: всяк ку­лик свое бо­ло­то хва­лит! Ну, са­ми по­су­ди­те, что это за мо­ре: с се­ве­ра на юг - ста­дий со­рок-пять­де­сят, а с вос­то­ка на за­пад и то­го не бо­лее пят­на­дца­ти!
   По­бро­див по Ка­пер­нау­му, дви­нул он сто­пы свои на вос­ток и, не прой­дя и де­ся­ти ста­дий, по­до­шел к еще мень­ше­му го­ро­диш­ке - Виф­са­нии. Про­хо­дя бе­ре­гом это­го го­ре-мо­ря Га­ли­лей­ско­го, уви­дел Ии­сус двух дю­жих мо­лод­цов, по­мо­гав­ших от­цу сво­ему Ио­си­фу ла­тать ви­дав­шие ви­ды се­ти. По­дой­дя к ним, уз­нал Ии­сус, что они бра­тья: стар­ше­го зва­ли Си­мон, а млад­ше­го - Ан­д­рей. По­гу­то­ри­ли му­жи­ки, да и уго­во­рил их Ии­сус ид­ти с ним, ска­зав: "Я сде­лаю вас лов­ца­ми че­ло­ве­ков!"
   - Это как? - во­про­сил млад­шой.
   - "Как-как!" - Ут­ка кряк! - при­крик­нул на не­го стар­ший брат. - Вишь, ра­бо­ту нам хо­ро­шую пред­ла­га­ют. Чай, че­ло­век-то боль­ший улов, чем на­ши ры­беш­ки!
   - А я что... Я как ты...
   Всю свою не­дол­гую еще жизнь Ан­д­рей при­вык под­чи­нять­ся стар­ше­му бра­ту. Он его и бо­го­тво­рил, и по­баи­вал­ся, хо­тя боль­ше, чем под­за­тыль­ни­ка, прав­да, без­злоб­но­го, ни­ко­гда от то­го не по­лу­чал.
   И бро­сив от­ца сво­его с не­дош­то­пан­ны­ми рва­ны­ми се­тя­ми, пар­ни, вы­ти­рая ру­ки об порт­ки, по­шли, не ог­ля­ды­ва­ясь, за Ии­су­сом.
   По­нял Ии­сус, что сам-то он пер­вых двух че­ло­ве­ков уже пой­мал. Не­пло­хо для на­ча­ла! По­нра­вил­ся ему Си­мон - ре­ши­тель­ный, же­ст­кий. Имен­но на та­ких дер­жит­ся лю­бая ар­мия: при­ка­зы не об­су­ж­да­ют, на­чаль­ник все­гда прав. И ска­зал ему Ии­сус:
   - Ста­нешь ты от­ны­не не Си­мон, а Ки­фа, что оз­на­ча­ет "ка­мень", ибо по­ве­рил ты мне твер­до и без раз­ду­мий! По-гре­че­ски же имя твое бу­дет Пётр. Бу­дешь ты с это­го дня мо­ей пра­вой ру­кой.
   И по­шли они уже втро­ем: Ии­сус и бра­тья Ио­сие­вы.
  
   ИА­КОВ С ИО­АН­НОМ И ФИ­ЛИПП
   Не про­шли они и па­ры ста­дий, как уви­де­ли дру­гих двух брать­ев - Иа­ко­ва и Ио­ан­на, на бе­ре­гу око­ло лод­ки с от­цом их, Зе­ве­де­ем. Ио­сиф, отец Си­мо­на и Ан­д­рея, был в ка­ком-то даль­нем род­ст­ве с Зе­ве­де­ем, они час­тень­ко ха­жи­ва­ли друг к дру­гу на ча­шу ви­но­град­но­го ви­на, же­ны их бы­ли близ­ки, а по­се­му и пар­ни бы­ли друж­ны с дет­ст­ва. Петр, по­дой­дя к Иа­ко­ву и Ио­ан­ну, по­звал их по­дой­ти по­слу­шать, что им ска­жет ум­ный че­ло­век. Те со­гла­си­лись и, ра­зи­нув рты, слу­ша­ли, что го­во­рил им Ии­сус: боль­но уж ув­ле­ка­тель­но Ии­сус ри­со­вал бу­ду­щее.
   Иа­ков по­че­сал те­меч­ко и ска­зал, что на­до с от­цом пе­ре­го­во­рить. Отец лег­ко от­пус­тил сы­на, на­де­ясь, что с от­хо­же­го про­мыс­ла сын при­не­сет до­мой боль­ше, не­же­ли ра­бо­тая с ним: улов нын­че был не­важ­ный, по­из­ве­ли, ви­ди­мо, ры­бу в мо­ре-озе­ре. Ио­анн то­же стал ка­ню­чить и про­сить­ся с бра­том. "Да мал ты еще!" - про­бур­чал Иа­ков, но ус­ту­пил на­зой­ли­вым прось­бам сво­его млад­ше­го бра­та. Итак, по­лу­чив бла­го­сло­ве­ние от­ца, оба бра­та Зе­ве­дее­ва так­же по­сле­до­ва­ли за Ии­су­сом.
   На дру­гой день, идя даль­ше, уви­де­ли бра­тья Зе­ве­дее­вы ка­ко­го-то па­рень­ка, ко­то­рый, ока­зы­ва­ет­ся, жил с ни­ми ко­гда-то по со­сед­ст­ву. Ока­зал­ся это Фи­липп, ко­то­рый без ко­ле­ба­ний с ра­до­стью со­гла­сил­ся при­сое­ди­нить­ся к Ии­су­су и брать­ям Зе­ве­дее­вым с брать­я­ми Ио­сие­вы­ми.
   Так и на­ча­ли они хо­дить по Га­ли­лее, во­круг да око­ло озе­ра Га­ли­лей­ско­го, про­по­ве­до­вать да лю­дей учить. Ин­те­рес­ную они со­став­ля­ли ком­па­нию: впе­ре­ди ше­ст­во­вал с пше­нич­но-свет­лы­ми вол­ни­сты­ми во­ло­са­ми, спа­дав­ши­ми до плеч, Ии­сус, за ним два бра­та Ио­се­вы, Пётр да Ан­д­рей, ря­дом с ко­то­ры­ми вы­ша­ги­вал и Фи­липп. Бы­ла эта трои­ца тем­но­во­ло­са, да­же не про­сто тем­ны­ми бы­ли их во­ло­сы - они бы­ли ис­си­ня-чер­ны­ми, цве­та во­ронь­е­го кры­ла. За­мы­ка­ли ше­ст­вие мед­но-ры­жие бра­тья Зе­ве­дее­вы, Иа­ков да Ио­анн. Вме­сте они со­став­ля­ли не­обыч­ный ан­самбль, ко­то­рый сво­ей кра­соч­но­стью бро­сал­ся в гла­за и при­вле­кал к се­бе все­об­щее вни­ма­ние.
   Ка­ко­вы же бы­ли они, пер­вые спут­ни­ки Ии­су­са?
   Пет­ра Ии­сус воз­вы­шал на­до все­ми, по­сколь­ку тот был сле­по пре­дан ему. Здо­ро­вен­ный муж­лан с чер­ной гус­той - не про­де­решь­ся! - бо­ро­дой, с на­ив­ны­ми по-дет­ски гла­за­ми, он был для Ии­су­са, как сто­ро­же­вой пес: он все­гда ог­ра­ж­дал его от на­стыр­ных и на­зой­ли­вых лю­бо­пыт­ст­вую­щих и по­про­ша­ек и про­кла­ды­вал до­ро­гу в тол­пе, оря сво­им зыч­ным го­ло­сом: "Апа­ст­ра-а-а-нись! По­сто­ро­нись, го­во­рю!"
   Ии­сус слег­ка под­тру­ни­вал над ним, ко­неч­но, лю­бя, но тот шу­ток не по­ни­мал, хо­тя, ко­гда все друж­но смея­лись над Ии­су­со­вы­ми сло­ва­ми, он к ним то­же при­сое­ди­нял­ся и сме­ял­ся шут­кам столь же ис­крен­не. Был он добр, за его гру­бо­ва­ты­ми ма­не­ра­ми про­гля­ды­ва­лась щед­рая ду­ша, за что его все лю­би­ли, хо­тя он был и строг.
   Ан­д­рей был те­нью Пет­ра. С са­мо­го дет­ст­ва он обо­жал стар­ше­го бра­та, бу­к­валь­но смот­рел ему в рот, по­ви­ну­ясь бес­пре­ко­слов­но лю­бым при­ка­зам Пет­ра. Он был весь­ма не­да­лек, ес­ли не ска­зать, что да­же ма­лость глу­по­ват, но за­то без­от­ка­зен и без­зло­бен, что де­ла­ло его удоб­ным парт­не­ром во всех де­лах. Де­лал он все ис­то­во, са­мо­заб­вен­но, не за­ду­мы­ва­ясь, за­чем и по­че­му: так на­до! Ии­сус, по­ни­мая ис­тин­ную це­ну Ан­д­рею, ста­рал­ся не по­ру­чать ему ни­ка­ких са­мо­стоя­тель­ных дел: ведь за­ставь ду­ра­ка Бо­гу мо­лить­ся, он се­бе и лоб рас­ши­бет!
   Фи­липп был лич­но­стью не­зна­чи­тель­ной. Ии­сус по­ни­мал, что он примк­нул к не­му лишь за ком­па­нию с брать­я­ми Зе­ве­дее­вы­ми. По­зо­ви они его на ры­бал­ку или де­вок по­ще­ко­тать, он по­пер­ся бы с ни­ми с той же ра­до­стью. Но па­рень он был, хоть и без ца­ря в го­ло­ве, но доб­ро­душ­ный, по­кла­ди­стый и ус­луж­ли­вый.
   Иа­ко­ва Ии­сус по­чи­тал за тер­пе­ли­во­го и вни­ма­тель­но­го слу­ша­те­ля. Тот все­гда по-со­ба­чьи пре­дан­но смот­рел на Ии­су­са свои­ми боль­ши­ми чер­но-виш­не­вы­ми не­мно­го блуд­ли­вы­ми гла­зи­ща­ми. Был он, ко­неч­но, то­же при бо­ро­де, но рос­ла она у не­го как-то клочь­я­ми, а жи­день­кие пей­сы тор­ча­ли во все сто­ро­ны, соз­да­вая во­круг ли­ца его брон­зо­во-крас­ный оре­ол. Как и боль­шин­ст­во ры­жих, Иа­ков был ко­но­пат пре­дель­но: шея, пле­чи, ру­ки аж до са­мых паль­цев бы­ли ис­пещ­ре­ны вес­нуш­ка­ми, ко­то­рые бы­ли по­кры­ты лох­ма­ты­ми, то­пы­рив­ши­ми­ся во­ло­са­ми. Иа­ков ни­ко­гда не за­да­вал во­про­сов, но Ии­су­су ка­за­лось, что из пя­те­рых он был бо­лее всех рас­су­ди­те­лен и со­об­ра­зи­те­лен. Впро­чем, это су­ж­де­ние о нем мог­ло быть и оши­боч­ным, хо­тя не зря, на­вер­ное, го­во­рят что сло­во - се­реб­ро, а мол­ча­ние - зо­ло­то.
   Ио­анн, млад­ший из брать­ев Зе­ве­дее­вых, был са­мым юным и по­чи­тал Ии­су­са за от­ца сво­его, лас­тил­ся к не­му как ре­бе­нок, и Ии­сус час­тень­ко раз­ре­шал ему воз­ле­жать у се­бя на гру­ди, чем ино­гда вы­зы­вал не­удо­воль­ст­вие ос­таль­ных, при­ни­мав­ших эти вза­им­ные лас­ки за про­яв­ле­ние со­до­ми­че­ских на­клон­но­стей. Но уж ес­ли и ду­мать мож­но бы­ло пло­хо о ком из них, так уж ско­рее об Ио­ан­не. Он и с бра­том сво­им Иа­ко­вом ино­гда за­те­вал до­воль­но стран­ные иг­ры. Маль­чик - а это был еще дей­ст­ви­тель­но поч­ти маль­чик, са­мый юный из них. Был весь­ма де­ли­кат­но­го, мож­но ска­зать, да­же де­вичь­е­го сло­же­ния, с неж­ной шел­ко­вис­той ко­жей, не тро­ну­той, как у его бра­та, вес­нуш­ка­ми, но с та­ки­ми же куд­ря­вы­ми ог­нен­но- ры­жи­ми во­ло­са­ми, как у бра­та, с глад­ким юно­ше­ским ли­цом, на ко­то­ром толь­ко лег­ким на­ме­ком на­чал про­би­вать­ся свет­лый пу­шок над верх­ней гу­бой.
   Та­ко­вы бы­ли пер­вые спут­ни­ки Ии­су­са, пер­вые его по­сле­до­ва­те­ли и уче­ни­ки. Мож­но бы­ло, ко­неч­но, най­ти ко­го и по­лу­чше, но так уж вы­шло: они пер­вые по­па­лись на гла­за, а дру­гих в на­ча­ле пу­ти не ока­за­лось.
   Что де­лать: на без­ры­бье и рак ры­ба, как го­ва­ри­ва­ли ры­ба­ки-га­ли­лея­не, вы­тас­ки­вая из пус­тых се­тей слу­чай­но за­пу­тав­ше­го­ся в них ра­ка.
  
  
   ФАД­ДЕЙ И МАТ­ФЕЙ
   Иду­чи бе­ре­гом с се­ве­ра на юг то­го же мо­ря Га­ли­лей­ско­го, про­хо­ди­ли они ми­мо ка­ко­го-то за­ху­да­ло­го го­ро­диш­ки - то ли Хим­не­ре­фа, то ли Ма­гда­лы - и уви­де­ли мы­та­ря, си­дя­ще­го у сбо­ра по­шлин. По­до­шел к не­му Ии­сус, пред­ста­вил­ся, тот в от­вет на­звал­ся Лев­ве­ем. Раз­го­во­ри­лись. Мы­тарь был поль­щен, что та­кой на вид об­ра­зо­ван­ный и, воз­мож­но, да­же знат­ный че­ло­век так за­про­сто тол­ку­ет с ним, пре­зрен­ным па­ри­ей. Мы­та­рей в на­ро­де не лю­би­ли, как не лю­бят ни­где сбор­щи­ков по­да­тей. А в чем, соб­ст­вен­но, они ви­но­ва­ты-то? Ведь так уж мир уст­ро­ен: один пла­тит по­да­ти, дру­гой их со­би­ра­ет, а тре­тий - кла­дет их се­бе в кар­ман. Так же, как ни за что не лю­бят тю­рем­щи­ков: ведь не будь пре­ступ­ни­ков и не будь тех, ко­го на­до от них за­щи­щать, - и тюрь­мы бы­ли бы не нуж­ны!
   При­гла­сил Лев­вей Ии­су­са с его друзь­я­ми к се­бе до­мой и уст­ро­ил там уго­ще­ние, на ко­то­рое по­звал еще и дру­гих сво­их дру­зей-мы­та­рей. И воз­ле­жал с ни­ми Ии­сус, тра­пез­ни­чал, и вел бе­се­ды ум­ные, и мно­гих скло­нил на свою сто­ро­ну.
   Боль­ше всех по­нра­вил­ся Ии­су­су один из мы­та­рей - Мат­фей. Он очень тре­пет­но вни­мал ка­ж­до­му сло­ву Ии­су­со­ву, а ино­гда и во­про­сы за­да­вал, дель­ные и глу­бо­кие. По­ни­мал Ии­сус, что слу­шать это еще не зна­чит ус­лы­шать, но вот во­прос за­дать мо­жет толь­ко тот, кто по­нял поч­ти все, что слы­шал, но хо­чет уз­нать еще чуть боль­ше. И по­ду­мал Ии­сус: "Хо­ро­шо бы его к нам при­об­щить. Бу­дет дель­ный по­сле­до­ва­тель мой. Ведь не толь­ко ру­ки да но­ги нуж­ны, на­до бы и го­ло­вой об­за­вес­тись в мо­ей об­щи­не. А то ведь все на мне!"
   Пра­во­вер­ные иу­деи, уви­дев, что Ии­сус тра­пез­ни­ча­ет с греш­ни­ка­ми и мы­та­ря­ми, ко­их все не лю­би­ли, го­во­ри­ли уче­ни­кам его: "Как так?! Ваш учи­тель и ест, и пьет с мы­та­ря­ми! Как же вам толь­ко не стыд­но есть и пить с пре­зрен­ны­ми греш­ни­ка­ми?"
   Ус­лы­шав это од­на­ж­ды, Ии­сус от­ве­тил им:
   - Не здо­ро­вые име­ют ну­ж­ду в ле­ка­ре, а боль­ные! Я при­шел при­звать не пра­вед­ни­ков, но греш­ни­ков к по­кая­нию. Кро­ме то­го, чем мы­тарь ху­же ува­жае­мых пра­ви­те­лей? Мы­тарь сби­ра­ет по­да­ти с на­ро­да, но не для се­бя же со­би­ра­ет! За что же пре­зи­рать его? Он ведь, как и ры­ба­ки, и пас­ту­хи, за­ра­ба­ты­ва­ет на жизнь се­бе и се­мье сво­ей. А уж ес­ли ко­го и пре­зи­рать, так это тех са­мых празд­но жи­ву­щих бо­га­те­ев, к ко­то­рым эти де­неж­ки и сте­ка­ют­ся!
   Ну, что на это от­ве­тишь? Труд­но бы­ло воз­ра­зить Ии­су­су: хо­тя мы­та­рей все рав­но все не­на­ви­де­ли - та­ко­ва уж на­ту­ра че­ло­ве­че­ская. При этом мно­гие тай­но им да­же за­ви­до­ва­ли - ра­бо­та не пыль­ная, по­сто­ян­ная, и оп­ла­та хо­ро­шая, а тут ишачь то ли на бар­ка­се с во­ню­чи­ми се­тя­ми, то ли под па­ля­щим солн­цем по скло­нам гор, го­няя ста­до ту­пых и не­по­слуш­ных коз да овец!
   По­сле тра­пе­зы ска­зал Ии­сус Лев­вею: "Сле­дуй за мною, бу­дешь не по­да­ти со­би­рать, а ду­ши че­ло­ве­че­ские..." По­том ог­ля­нул­ся на Мат­фея и об­ра­тил­ся к не­му:
   - Ви­жу я в те­бе не­за­уряд­но­го че­ло­ве­ка, Мат­фей. Был бы рад, ес­ли бы ты был ря­дом, мы бы - я уве­рен - ста­ли хо­ро­ши­ми друзь­я­ми. И ве­рю я, что ждет те­бя ве­ли­кое бу­ду­щее!
   И оба, Лев­вей и Мат­фей, ос­та­вив всё, по­сле­до­ва­ли за Ии­су­сом. Так еще двое при­ба­ви­лись к дру­жи­не Ии­су­со­вой. Лев­вею бы­ло да­но про­зви­ще Фад­дея.
  
  
   ЗА­ТО­ЧЕ­НИЕ ИО­АН­НА
   Спус­тя ка­кое-то вре­мя, уз­нал Ии­сус, что Ио­анн схва­чен и от­дан под стра­жу. Ока­зы­ва­ет­ся, не толь­ко кре­стил да гря­ду­ще­го Мес­сию про­воз­гла­шал Ио­анн: он еще взял­ся и за власть пре­дер­жа­щих. Са­мо­го чет­ве­ро­вла­ст­ни­ка Иу­деи Иро­да Ан­ти­пу об­ви­нил в гре­хов­ном об­ра­зе жиз­ни. Ко­неч­но, да­ле­ко не пра­вед­ни­ком был Ирод, но кто из нас не без гре­ха? Не мог стер­петь это­го чет­ве­ро­вла­ст­ник, при­ка­зал схва­тить Ио­ан­на и за­то­чить в тем­ни­цу, хо­тя по­вод для это­го на­шел не лич­ный, а го­су­дар­ст­вен­ный: мол, Ио­анн, го­во­ря о при­хо­де не­кое­го Мес­сии, или по-гре­че­ски - Хри­ста, при­зы­ва­ет на­род к бун­ту про­тив рим­ской вла­сти, а за­од­но и про­тив ме­ст­ных ев­рей­ских упра­ви­те­лей. Ведь еще све­жа бы­ла в на­ро­де па­мять - не про­шло и сот­ни лет! - как без­род­ный раб-фра­ки­ец Спар­так вот так же ни­от­ку­да и не­ожи­дан­но воз­ник и по­вел сво­их дру­зей- гла­диа­то­ров на борь­бу с Рим­ской им­пе­ри­ей. И Ио­анн, мол, под­тал­ки­ва­ет на­род к не­по­ви­но­ве­нию го­су­дар­ст­ву и церк­ви.
   Уз­нав про за­то­че­ние Ио­ан­на, Ии­сус ис­крен­не со­жа­лел о слу­чив­шем­ся, но втай­не по­чув­ст­во­вал да­же ка­кое-то об­лег­че­ние, что не объ­я­вил се­бя Ио­ан­ну Мес­си­ей, ина­че тот был бы впра­ве был ожи­дать от не­го за­щи­ты и вы­руч­ки. А что мож­но сде­лать про­тив си­лы ца­ря Иро­да Ан­ти­пы? Об­ло­ма­ет он всех, как тро­сти­ноч­ки: ведь про­тив ло­ма нет прие­ма!
   Дей­ст­ви­тель­но, нуж­но бы­ло бы быть су­ма­сшед­шим, что­бы по­пы­тать­ся вы­ру­чить Ио­ан­на из тем­ни­цы: тол­стые сте­ны, силь­ная ох­ра­на, да под­держ­ки тол­пы не бы­ло ни­ка­кой. На­род, кре­щен­ный Ио­ан­ном, стал бы­ст­ро от­кре­щи­вать­ся от не­го - не дай бог из-за это­го юро­ди­во­го и сам в тю­ря­гу за­гре­мишь!
   - И что Ио­анн су­нул­ся по­учать тет­рар­ха Га­ли­лей­ско­го да учить, как на­до жить? - ду­мал Ии­сус.
   - Ну, да, увел Ирод Ан­ти­па же­ну бра­та сво­его Фи­лип­па, ко­то­рый был чет­ве­ро­вла­ст­ни­ком в Иту­рее и Тра­хо­нит­ской об­лас­ти. В кон­це кон­цов, се­мей­ное это де­ло: са­мим брать­ям су­дить-ря­дить да од­ну ба­бу на дво­их де­лить!
   Но что Ио­ан­ну-то бы­ло за де­ло? На­до ли бы­ло ему лезть с по­уче­ния­ми? На все во­ля Бо­жья, про это нель­зя за­бы­вать: ни один во­лос не упа­дет с го­ло­вы без во­ли Гос­по­да! А уж же­на в чу­жую кро­вать уж и во­все са­ма по се­бе не упа­дет!
   То­же мне, бо­рец за нрав­ст­вен­ность! Так ведь мож­но до­го­во­рить­ся чер­ти до че­го! Что же и Да­ви­да, срод­ст­вен­ни­ка мое­го по от­цу... Впро­чем, ес­ли я Сын Бо­жий, то Ио­сиф-плот­ник не отец мой, а от­чим - вот пу­та­ни­ца, про­сти Гос­по­ди!.. Но вер­нусь к Да­ви­ду: он что же раз­врат­ник и не­го­дяй что ли, ко­ли он же­ну сво­его вое­на­чаль­ни­ка Урии сна­ча­ла за­та­щил к се­бе в по­стель, а по­том са­мо­го Урию по­слал на вер­ную смерть? Нет, все с бла­го­сло­ве­ния Гос­под­ня про­ис­хо­дит в этом ми­ре: ведь не зря же и Со­ло­мон, сын Да­ви­да и Вир­са­вии, быв­шей Урие­вой же­ны, стал лю­бим­цем Гос­под­ним?
   Ио­анн же, си­дя в тем­ни­це, слы­шал о де­лах Ии­су­со­вых, а по­се­му по­слал дво­их из уче­ни­ков сво­их спро­сить у то­го, не он ли "тот, ко­то­рый дол­жен при­дти"? Вид­но, си­дя в за­стен­ке у Иро­да Ан­ти­пы стал Ио­анн сла­беть умом: ведь сам же сна­ча­ла про­воз­гла­сил Ии­су­са Мес­си­ей, а те­перь по­сы­ла­ет к не­му же под­твер­дить, кто он есть. По­ди­ви­лись ма­лость уче­ни­ки Ио­ан­но­вы та­кой за­быв­чи­во­сти учи­те­ля сво­его, но что де­лать: сло­во учи­те­ля - за­кон...
   При­шли они к Ии­су­су и из­ло­жи­ли ему суть Ио­ан­но­во­го во­про­са.
   - Ну, что на это от­ве­тишь? - по­ду­мал Ии­сус. - Ска­жу "да" - вро­де гор­ды­ня взы­гра­ла, ска­жу "нет" - де­лу сво­ему урон на­не­су... - И от­ве­тил на их во­прос Ии­сус ук­лон­чи­во:
   - Пой­ди­те, рас­ска­жи­те учи­те­лю сво­ему, что слы­ши­те и ви­ди­те...
   А го­во­ри­ли об Ии­су­се дей­ст­ви­тель­но мно­го: он яко­бы и рас­слаб­лен­ных ле­чил, он и бе­сов из­го­нял, он и сле­пых зря­чи­ми де­лал, он и мерт­вых да­же вос­кре­шал.
   Уш­ли уче­ни­ки Ио­ан­но­вы, а Ии­сус опять при­за­ду­мал­ся: "Ну, да лад­но - обой­дет­ся все с Ио­ан­ном! Каз­нить его Ирод не ос­ме­лит­ся - вдруг на­род взбун­ту­ет­ся? А по­си­деть в тюрь­ме ни­ко­му не вред­но - боль­ше вре­ме­ни на раз­мыш­ле­ния ос­та­нет­ся! Сколь­ко ум­ных лю­дей че­рез тюрь­му об­ра­зо­ван­ны­ми ста­ли!
  
  
   ПО­ДА­РОК ИРО­ДА СА­ЛО­МЕЕ
   Ни­че­го, ка­за­лось, не пред­ве­ща­ло серь­ез­ных не­при­ят­но­стей Ио­ан­ну, но про­изош­ло не­пред­ви­ден­ное. Как го­во­рит­ся, про­ли­лось мас­ло олив­ко­вое на пу­ти Гос­под­ни, что­бы иду­щий да ос­кольз­нул­ся!
   Со­сто­ял­ся во двор­це Ие­ру­са­лим­ском шум­ный пир по слу­чаю дня ро­ж­де­ния Ан­ти­пы. Впро­чем, ни­кто не знал точ­но, ко­гда у не­го день ро­ж­де­ния: вдруг вне­зап­но объ­яв­ля­ли о все­на­род­ном празд­ни­ке, зва­ные гос­ти не явить­ся по при­гла­ше­нию чет­ве­ро­вла­ст­ни­ка не мог­ли, а явить­ся без по­дар­ка зна­чи­ло на­влечь гнев, не­ми­лость и ссыл­ку в глухую пыль­ную де­рев­ню где-ни­будь на ок­раи­не... По­го­ва­ри­ва­ли, что та­ким об­ра­зом Ан­ти­па по­пол­нял свою ску­дею­щую каз­ну.
   Так вот, на это зва­ном пи­ру, пад­че­ри­ца Ан­ти­пы - Са­ло­мея, дочь Иро­диа­ды от Фи­лип­па, так чу­дес­но спля­са­ла пе­ред гос­тя­ми, что рас­тро­ган­ный тет­рарх клят­вен­но по­обе­щал пад­че­ри­це сво­ей все, что ее ду­шень­ка по­же­ла­ет - хоть пол­цар­ст­ва! Са­ло­мея по­бе­жа­ла к ма­мень­ке сво­ей по­со­ве­то­вать­ся и вско­ре вер­ну­лась, про­ся ни мно­го, ни ма­ло: го­ло­ву Ио­ан­на Кре­сти­те­ля на се­реб­ря­ном блю­де!
   Вот те на! Что де­лать Ан­ти­пе? Хошь не хошь, а сло­во на­до дер­жать... Ни­кто за язык не тя­нул, сло­во не во­ро­бей...
  
   От­де­ли­ли па­ла­чи го­ло­ву Кре­сти­те­ля от брен­но­го те­ла и при­нес­ли ее на се­реб­ря­ном под­но­се. Жут­ко­ва­тая бы­ла кар­ти­на, ко­гда вне­сли под­нос в зал, в ко­то­ром пир­ше­ст­во­ва­ли гос­ти: ка­за­лось го­ло­ва бы­ла еще жи­ва, вы­пу­чен­ные с за­стыв­шим ужа­сом гла­за бу­к­валь­но впи­ва­лись в ли­ца пир­ше­ст­во­вав­ших, рот был по­лу­рас­крыт и из не­го то­нень­кой струй­кой сте­ка­ла кровь... Бр-р-р!
   Под­нос по­да­ли Иро­диа­де, и та ста­ла глу­мить­ся над мерт­вой го­ло­вой, за­да­вая ей не­при­стой­ные во­про­сы и от­ве­чая за нее же дру­гим го­ло­сом. Кто-то угод­ни­че­ски под­хи­хи­ки­вал ей, что­бы вы­слу­жить­ся пе­ред Иро­дом, а не­ко­то­рые, с тру­дом сдер­жи­вая се­бя и за­крыв рты сал­фет­ка­ми, пу­лей вы­ско­чи­ли из-за сто­лов в ко­ри­дор.
   Кровь, буд­то ру­би­но­вая сле­за, ка­п­ля за ка­п­лей, ка­па­ла с под­но­са на бе­ло­снеж­ное пла­тье Иро­диа­ды...
   *********
   Наи­бо­лее рья­ные по­чи­та­те­ли Про­ро­ка Ио­ан­на,ус­лы­шав при­скорб­ную весть о его ги­бе­ли, при­шли к Иро­ду и по­про­си­ли обез­глав­лен­ное те­ло учи­те­ля сво­его да­бы пре­дать зем­ле. Взяв те­ло, по­ло­жи­ли его во гро­бе. Ку­да же де­лась го­ло­ва, ни­кто не знал. По­го­ва­ри­ва­ли, что Иро­диа­да бро­си­ла ее двор­цо­вым псам, но ни­кто не знал на­вер­ное. По­го­ва­ри­ва­ли, что на­ка­жет Гос­подь Иро­диа­ду да и Иро­да иже с ней за та­кое свя­то­тат­ст­во, но ни­че­го по­доб­но­го не про­изош­ло: ви­ди­мо, на этот раз во­лос с го­ло­вы упал вме­сте с го­ло­вой то­же с ве­до­ма...
   Не бы­ло на по­хо­ро­нах Ио­ан­на Ии­су­са. Ну, ко­неч­но, он бы не­пре­мен­но при­шел! Но был он то­гда да­ле­ко­ва­то от тех мест, а с транс­пор­том в те вре­ме­на бы­ло, ох, как не­про­сто!
  
  
   ИУ­ДА
   Иу­да час­то вспо­ми­нал свое дет­ст­во в го­ро­де Ка­ри­аф-Ар­бе, на­зы­вае­мом так­же Хев­ро­ном. Он лю­бил свой го­род - ко­лы­бель Иу­деи, столь же древ­ний и столь же свя­той, как и сам Ие­ру­са­лим. Ведь имен­но здесь ко­гда-то в дав­ние вре­ме­на по­се­лил­ся Ав­ра­ам.
   Иу­да был из на­бож­ной се­мьи, то­ру знал от кор­ки до кор­ки, как и по­ло­же­но доб­ро­по­ря­доч­но­му иу­дею. Прав­да, чем боль­ше он чи­тал то­ру, тем боль­ше у не­го воз­ни­ка­ло со­мне­ний ли­бо в под­лин­но­сти вет­хо­за­вет­ных ис­то­рий, ли­бо в пра­виль­но­сти по­ве­де­ния их ге­ро­ев. Был у не­го и свой взгляд на всю ис­то­рию пра­от­ца Ав­раа­ма. Он не мог рас­ска­зы­вать эту ис­то­рию без улыб­ки.
   Ведь все вы, ко­неч­но пом­ни­те, как пра­отец наш Ав­ра­ам, бу­ду­чи еще про­сто Ав­ра­мом, с же­ной сво­ей Са­рой (то­же по­ка еще не удо­сто­ен­ной Гос­по­дом уд­во­ен­но­го "рр" в име­ни сво­ем), а так­же пле­мян­ни­ком Ло­том... Да, да, тем са­мым Ло­том, же­на ко­то­ро­го бы­ла все­ми­ло­сти­вей­шим Гос­по­дом об­ра­ще­на в со­ля­ной столп, а до­че­ри ко­то­ро­го чуть поз­же, на­по­ив па­пень­ку до Зе­ле­но­го Змия, воз­лег­ли с ним по оче­ре­ди и за­ча­ли... Так вот, и с пле­мян­ни­ком Ло­том, зна­чит­ся, ушел из Егип­та.
   Что? Вы за­бы­ли-та­ки, по­че­му Ав­рам "сде­лал но­ги" из Егип­та? О, там бы­ла пре­за­бав­ней­шая ис­то­рия! Гос­подь ука­зал Ав­ра­му путь в Еги­пет - стра­на бо­га­тая, на­род при­вет­ли­вый. За­ме­тим, что по­сле Ав­раа­ма
   Еги­пет не без ус­пе­ха по­се­ща­ло ни од­но по­ко­ле­ние ев­ре­ев, но это уже иная ис­то­рия: Ав­рам был пер­вым. И вот, ко­гда вхо­ди­ли в Еги­пет, то Ав­рам, знав­ший, что же­на его Са­ра со­блаз­ни­тель­ная жен­щи­на, ска­зал ей:
   "Ты жен­щи­на пре­крас­ная ви­дом. Ко­гда уви­дят те­бя егип­тя­не, то ме­ня убь­ют, а те­бя же ос­та­вят в жи­вых. Ска­жи же, что ты мне се­ст­ра, да­бы мне хо­ро­шо бы­ло че­рез те­бя". Так и вы­шло - ведь Ав­рам муд­рый был че­ло­век, все пред­ви­дел. И не про­сто ка­кой бо­га­тень­кий егип­тя­нин, а сам фа­ра­он по­ло­жил глаз на Са­ру, взяв ее в дом свой.
   Гос­подь же, "без во­ли ко­то­ро­го и во­лос...", etc., по­че­му-то осер­чал не на Ав­ра­ма, об­ма­нув­ше­го егип­тян и стор­го­вав­ше­го же­ну свою фа­рао­ну, а на ни в чем не­по­вин­но­го фа­рао­на. Ка­ким об­ра­зом Гос­подь до­нес во­лю свою до языч­ни­ка-егип­тя­ни­на ис­то­рии не­из­вест­но, но фа­ра­он, ни­что­же сум­ня­ше­ся, от­пус­тил Ав­ра­ма с Са­рой и пле­мян­ни­ка их Ло­та во­своя­си. Да вдо­ба­вок ода­рил их не­смет­ны­ми бо­гат­ст­ва­ми - ско­том, да зла­том-се­реб­ром!
   И по­шел Ав­рам по сол­ныш­ку, и при­шел вско­ре в зем­ли Ха­на­ан­ские, и по­се­лил­ся он у дуб­ра­вы Мам­ре, что в Хев­ро­не, а лишь обу­ст­ро­ил­ся - воз­двиг жерт­вен­ник Гос­по­ду. Так и про­жил Ав­ра­ам в Ка­ри­аф- Ар­бе наи­боль­шее чис­ло лет сво­ей жиз­ни. Не бы­ло у Ав­ра­ма с Са­рой де­тей, но сна­ча­ла ро­ди­ла от не­го слу­жан­ка его Агарь сы­на Иш­ма­эля, а за­тем Гос­подь ода­рил пре­ста­ре­лую па­ру и соб­ст­вен­ным сы­ном - Иц­ха­ком, из­вест­ным так­же под име­нем Иса­ак. А свер­ши­лась во­ля Гос­под­ня, ко­гда бы­ло ро­ди­те­лям ма­лют­ки Иса­ач­ка без ма­ло­го по сто лет...
   А за­од­но Гос­подь на­гра­дил Ав­ра­ма го­раз­до бо­лее звуч­ным име­нем - Ав­ра­ам, а же­ну его Са­ру ста­ли ве­ли­чать Сар­ра. Слы­ши­те, как зву­чит "Авр-ра-а-а-м", "Сар-р-ра" - это не про­сто зву­ки, это рык льви­ный!
   Но вер­нем­ся от Ав­раа­ма, от­ца-ос­но­ва­те­ля бла­го­сло­вен­но­го го­ро­да, к са­мо­му Иу­де.
   Отец Иу­ды, Мор­де­хай, был ме­ст­ным судь­ей. Он был чес­тен и спра­вед­лив, лю­ди его лю­би­ли. Род его кор­ня­ми ухо­дил к са­мым ис­то­кам Ка­ри­аф-Ар­бы, по­че­му и род его звал­ся Ис­ка­рио­ты. Пра­отец Мор­де­хая, Фар­ра, был пле­мян­ник На­хо­ра, бра­та Ав­раа­мо­ва, зна­чит­ся, был он трою­род­ным бра­том Ло­та. Ко­гда Лот от­де­лил­ся от Ав­раа­ма и по­шел в зем­ли Иор­дан­ские, то Фар­ра ос­тал­ся с Ав­раа­мом. Стал он пра­вой ру­кой Ав­раа­ма, час­то по его по­ру­че­ни­ям хо­дил в со­сед­ние зем­ли. Так за ним и за­кре­пи­лось про­зви­ще "Фар­ра из Ка­риа­фа", ко­то­рое по­том транс­фор­ми­ро­ва­лось в се­мей­ное имя "Ис­ка­ри­от".
   Бу­ду­чи пра­во­вер­ным иу­де­ем, Мор­де­хай, тем не ме­нее, имел свое су­ж­де­ние от­но­си­тель­но мно­гих во­про­сов, ка­сав­ших­ся не­пре­ре­кае­мой то­ры. Соб­ст­вен­но, он не ос­па­ри­вал то­ры, он ско­рее вы­ра­жал свое мне­ние от­но­си­тель­но пра­виль­но­сти по­ступ­ков тех или иных дей­ст­вую­щих лиц этой бо­го­дух­но­вен­ной кни­ги, вклю­чая и са­мо­го Гос­по­да. Са­мо по се­бе это не бы­ло гре­хом - то­ра все­гда счи­та­лась объ­ек­том об­су­ж­де­ния и тол­ко­ва­ния: тал­му­ды по­мо­га­ли ве­рую­щим не ме­нее, чем сам пер­во­ис­точ­ник.
   Этот скеп­ти­цизм от­ца про­ник и в ду­шу Иу­ды. Он был че­ло­ве­ком весь­ма на­бож­ным, но бо­га вос­при­ни­мал не сле­по, не без­дум­но. Для не­го это был не про­сто Эло­хим-Шад­дай - Бог Все­мо­гу­щий, не­кая внеш­няя суб­стан­ция, а не­что глу­бо­ко про­ни­зы­ваю­ще­го его са­моё, не­что на­прав­ляю­щее его в жиз­ни, не­кий прин­цип до­б­ра, ми­ло­сер­дия и спра­вед­ли­во­сти. Иу­да по­ни­мал, что у ка­ж­до­го че­ло­ве­ка есть свое по­ни­ма­ние Бо­га, по­то­му лю­ди и ве­дут се­бя по-раз­но­му. Но при этом Бог - един! И его пре­сле­до­ва­ла идея: как сде­лать так, что­бы у всех был Бог до­б­рый и ми­ло­серд­ный. Он не по­ни­мал жес­то­ко­сти Бо­га Ав­раа­мо­ва, ко­то­рый по­гнал от­ца на го­ру при­но­сить в жерт­ву соб­ст­вен­но­го сы­на Исаа­ка.
   Да, Гос­подь ос­та­но­вил ру­ку по­тен­ци­аль­но­го сы­но­убий­цы, но за­чем, за­чем та­кое ис­пы­та­ние?! Он не по­ни­мал жес­то­ко­сти Бо­га Ио­во­ва, ко­то­рый, "ис­пы­ты­вая" свя­то­го пра­вед­ни­ка, ли­шил его се­мьи и все­го ос­таль­но­го, вклю­чая его здо­ро­вье. Да, Гос­подь вер­нул по­том все, вер­нее, "вы­де­лил" ему но­вую же­ну, но­вых де­тей, но за­чем от­ни­мать жиз­ни у не­вин­ных и му­чить са­мо­го Ио­ва?! А не слиш­ком ли бы­ло жес­то­ко об­ра­щать же­ну Ло­та в со­ля­ной столп лишь за то, что лю­бо­пыт­ная жен­щи­на обер­ну­лась и по­смот­ре­ла на раз­ру­шае­мую Гос­по­дом Го­мор­ру?.. Нет, Бог Иу­ды ни­ко­гда бы так не сде­лал!
   Иу­да жил в свя­щен­ном го­ро­де, где сам воз­дух был про­пи­тан бы­ля­ми и ми­фа­ми ев­рей­ско­го на­ро­да. Дом его от­ца Мор­де­хая сто­ял в юж­ной час­ти Ка­ри­аф-Ар­бы, ря­дом со свя­щен­ной пе­ще­рой Маа­рат Мах­пе­ла, где по пре­да­ни­ям по­ко­ит­ся прах пра­от­цев. Пе­ще­ра эта бы­ла, ох, ка­кая не­про­стая: го­во­рят, са­мо­му Ав­раа­му од­на­ж­ды бы­ло ви­де­ние, что в этой пе­ще­ре по­хо­ро­не­ны сам Адам и его же­на Ева, ко­то­рую пра­во­вер­ные ев­реи на­зы­ва­ли Ха­ва. Да и же­ну свою Сар­ру Ав­ра­ам по­хо­ро­нил в той же пе­ще­ре, за­ве­щав и се­бя по­хо­ро­нить там же.
   По­том сам Царь Да­вид, бу­ду­чи по­ма­зан на цар­ст­во, пер­вой сво­ей сто­ли­цей сде­лал Хев­рон. Лишь че­рез семь лет, за­вое­вав Ие­ру­са­лим, он пе­ре­нес свой столь­ный град ту­да.
   Ря­дом с пе­ще­рой Мах­пе­лой про­ле­га­ет ули­ца Ца­ря Да­ви­да, глав­ная ули­ца го­ро­да. На за­па­де, где эта ули­ца об­ры­ва­ет­ся, на­хо­дит­ся го­род­ское клад­би­ще, рас­по­ло­жен­ное у под­но­жья кур­га­на Тель Ру­мей­да...
   Сколь­ко раз Иу­да с маль­чиш­ка­ми бе­гал на это клад­би­ще ла­ко­мить­ся ма­ли­ной да еже­ви­кой, за­рос­ли ко­то­рой ок­ру­жа­ли клад­би­ще, как жи­вой за­бор! Осо­бен­но ува­жа­ли сре­ди маль­чи­шек тех, ко­то­рые хо­ди­ли в ма­лин­ник уже в су­мер­ках. Хоть ни­кто и не ве­рил в за­гроб­ную жизнь, но по­че­му-то в сгу­щав­шей­ся тем­но­те, маль­чиш­кам ме­ре­щи­лись встав­шие из мо­гил по­кой­ни­ки, ко­люч­ки, це­п­ляв­шие­ся за оде­ж­ду, ка­за­лись ког­тя­ми страш­ных чу­до­вищ... Иу­да ни­ко­гда не был храб­ре­цом. Да он и не при­зна­вал храб­рость, как ес­те­ст­вен­ное ка­че­ст­во че­ло­ве­ка. Он счи­тал, что храб­рость - это пре­одо­ле­ние стра­ха, пре­одо­ле­ние тру­со­сти. В этом и был смысл ноч­ных хо­ж­де­ний на клад­би­ще - вос­пи­та­ние сме­ло­сти, вер­нее, по­бе­да над соб­ст­вен­ной тру­со­стью.
   Под­вер­гал се­бя Иу­да и дру­гим ис­пы­та­ни­ям. Ус­лы­шав от от­ца рас­сказ о том, как по­пав­ший в плен рим­ля­нин Гай Му­ций Сце­во­ла, что­бы до­ка­зать вра­гам, что они от не­го ни­че­го не добь­ют­ся, сжег на ко­ст­ре свою ле­вую ру­ку, Иу­да и сам на­чал по­доб­ные ис­пы­та­ния во­ли. Ко­неч­но, до со­жже­ния ру­ки де­ло не дош­ло, но од­на­ж­ды обес­по­ко­ен­ная мать дол­го сма­зы­ва­ла сы­ну страш­ные вол­ды­ри на ле­вой ру­ке, ко­то­рые поя­ви­лись, не­зна­мо как.
   Ко­гда Иу­да воз­му­жал на­столь­ко, что стал по­мо­гать от­цу, оку­нув­шись в мир су­дей­ских дел, он уви­дел, как тво­рит­ся зло, на­сколь­ко тя­же­ло вер­шить спра­вед­ли­вость, как день­ги по­ку­па­ют лже­сви­де­тель­ст­ва... Отец на­де­ял­ся, что сын ста­нет его пре­ем­ни­ком, но судь­ба рас­по­ря­ди­лась по-сво­ему. Од­на­ж­ды в Хев­рон­ской си­на­го­ге Иу­да уви­дел не­обы­чай­но му­же­ст­вен­но­го, но в то же вре­мя тон­ко­го и кра­си­во­го про­по­вед­ни­ка, ко­то­рый го­во­рил как раз то, что на­пол­ня­ло ду­шу са­мо­го Иу­ды. Он так же про­по­ве­до­вал Бо­га до­б­ра и ми­ло­сер­дия, он так же при­зы­вал к все­про­ще­нию. Он учил, что зло нель­зя по­бе­дить злом. Он учил, что толь­ко лю­бовь к ближ­не­му спа­сет че­ло­ве­че­ст­во.
   Эта встре­ча с Ии­су­сом пе­ре­вер­ну­ла все в жиз­ни Иу­ды.
  
  
  
   ПО­ЯВ­ЛЕ­НИЕ ИУ­ДЫ
   Од­на­ж­ды, про­хо­дя че­рез го­род Ха­фа­ра­им, Ии­сус за­шел со свои­ми уче­ни­ка­ми в си­на­го­гу, где на­чал про­по­ве­до­вать свое уче­ние. Соб­ст­вен­но, уче­ния еще как та­ко­во­го не бы­ло. Бы­ли еще не­дос­та­точ­но строй­но сфор­му­ли­ро­ван­ные об­щие идеи о до­б­ре, о люб­ви к ближ­не­му, о ми­ло­сер­дии. Но и это уже так от­ли­ча­лось от то­го, че­му учи­ли в те вре­ме­на рав­ви­ны!
   Ии­сус в це­лом при­зна­вал за­ко­ны Мои­сее­вы, но при этом со­вер­шен­но от­вер­гал ру­ди­мен­тар­ный при­зыв "око за око, зуб за зуб".
   - Зло мо­жет по­ро­дить толь­ко зло, - го­во­рил Ии­сус. - Тот, кто сде­лал зло по не­ве­де­нию - за­слу­жи­ва­ет снис­хо­ж­де­ния и про­ще­ния. От­мщаю­щий же тво­рит зло соз­на­тель­но, а по­се­му это грех. Доб­ро же по­ро­ж­да­ет доб­ро. Тво­ри­те доб­ро, де­лай­те лю­дей сча­ст­ли­вы­ми, а тем вы сде­лае­те сча­ст­ли­вы­ми и се­бя!
   Сре­ди тол­пы слу­шав­ших Ии­су­са в си­на­го­ге ока­зал­ся мо­ло­дой че­ло­век: тем­но­во­ло­сый, нос с гор­бин­кой, как у степ­но­го ор­ла, ум­ные, прон­зи­тель­ные, по-ев­рей­ски гру­ст­ные гла­за. Он слу­шал ре­чи Ии­су­са осо­бен­но вни­ма­тель­но, по­дав­шись впе­ред, слов­но бо­ясь про­пус­тить и еди­ное сло­во.
   - Но, рав­ви, - спро­сил мо­ло­дой че­ло­век, вы­брав удоб­ную ми­ну­ту, ко­гда Ии­сус сде­лал пау­зу, что­бы омо­чить пе­ре­со­хшие гу­бы во­дой, - что есть доб­ро? Ведь за­час­тую доб­ро для од­но­го обо­ра­чи­ва­ет­ся злом для дру­го­го. Ведь доб­ро и зло - две по­ло­ви­ны од­но­го це­ло­го. Ведь не мо­жет быть ком­па­са, у ко­то­ро­го оба кон­ца стрел­ки ука­зы­ва­ют на се­вер! Без зла мы не бу­дем знать, что та­кое доб­ро!
   По­нра­вил­ся Ии­су­су этот юно­ша. Он очень ува­жал тех, у ко­го есть свое мне­ние. Имен­но та­кие лю­ди, ко­гда они уве­ру­ют в идею, ста­но­вят­ся са­мы­ми пре­дан­ны­ми по­сле­до­ва­те­ля­ми этой идеи. Имен­но они по­зво­ля­ют этой идее со­хра­нять свою пер­во­здан­ную чис­то­ту и раз­ви­вать ее в долж­ном на­прав­ле­нии.
   - Ты прав, друг, аб­со­лют­но­го до­б­ра нет. И труд­но про­вес­ти гра­ни­цу ме­ж­ду доб­ром и злом, по­то­му как гра­ни­ца эта у ка­ж­до­го своя. Но тем не ме­нее, ты сам по­ни­ма­ешь, что есть доб­ро, да­же ес­ли ты и не мо­жешь сфор­му­ли­ро­вать это­го сло­ва­ми.
   - Еще, учи­тель, - про­дол­жал юно­ша, - ты го­во­рил нам о не­про­тив­ле­нии злу. Раз­ве это пра­виль­но? Раз­ве мож­но от­дать без борь­бы от­чий дом, по­зво­лить вра­гу над­ру­гать­ся над свои­ми близ­ки­ми? Я со­гла­сен с тво­им те­зи­сом "не убий" в об­щем, но ес­ли ты убил вра­га, за­щи­щая сво­их де­тей, раз­ве это грех?
   - И здесь ты прав, не­зна­ко­мец. В ми­ре во­об­ще нет аб­со­лют­ных ис­тин, ко­то­рые вер­ны все­гда и при лю­бых об­стоя­тель­ст­вах... Но раз­ве не яс­но, что я го­во­рю? Раз­ли­чи для се­бя доб­ро и зло, лю­бовь и не­на­висть, ми­ло­сер­дие и жес­то­кость, а по­няв, что хо­ро­шо те­бе, тво­ри и для дру­гих то же: де­лай доб­ро, лю­би ближ­не­го, будь ми­ло­сер­ден...
   - Еще, учи­тель, ты го­во­рил о спра­вед­ли­во­сти... Что есть спра­вед­ли­вость? Раз­ве спра­вед­ли­во, что­бы все ра­бо­та­ли на­рав­не? Ведь есть боль­ные, есть ка­ле­ки, есть ста­рые - они не мо­гут ра­бо­тать как здо­ро­вые. И ес­ли здо­ро­вый не­сет боль­ший груз, чем хро­мый, то это спра­вед­ли­во. А ес­ли все бу­дут по­лу­чать оди­на­ко­во, раз­ве это пра­виль­но? Од­но­му на­пи­тать те­ло нуж­но мно­го, а для вто­ро­го и ма­лое уже ка­жет­ся боль­шим.
   - А я и не со­би­ра­юсь всех стричь под од­ну гре­бен­ку. Ты, на­вер­ное, слы­шал гре­че­скую прит­чу про Про­кру­сто­во ло­же? Так ведь то ло­же поч­ти для всех - пыт­ка! Я го­во­рю о до­б­ре и ми­ло­сер­дии - по­ни­май это по-сво­ему, а я бу­ду по­ни­мать по-сво­ему. Но как бы ни раз­ни­лись на­ши по­ни­ма­ния, в кон­це кон­цов мы при­дем при­мер­но к од­но­му и то­му же: на­до, что­бы сы­тый де­лил­ся с го­лод­ным, что­бы бо­га­тый не за­бы­вал бед­ня­ка, что­бы силь­ный по­мо­гал сла­бо­му. Ины­ми сло­ва­ми, по­ду­май обо всей люд­ской об­щи­не, как об од­ной се­мье: ведь в се­мье, ко­неч­но, в хо­ро­шей се­мье, не воз­ни­ка­ют во­про­сы, ко­то­рые ты за­да­вал мне. Взрос­лые пе­кут­ся о млад­ших, здо­ро­вые о боль­ных, сы­тые о го­лод­ных. А как? Это лю­ди все чув­ст­ву­ют сво­им нут­ром, безо вся­кой воз­вы­шен­ной фи­ло­со­фии...
   По окон­ча­нии этой бе­се­ды - про­по­ве­дью в обыч­ном смыс­ле сло­ва это бы­ло на­звать нель­зя - Ии­сус об­ра­тил­ся к мо­ло­до­му че­ло­ве­ку:
   - Как те­бя зо­вут?
   - Иу­да... Иу­да Ис­ка­ри­от. Ис­ка­ри­от - это мое про­зви­ще, по­то­му что я из иу­дей­ско­го го­ро­да Ка­ри­аф-Ар­ба, что юж­нее Хев­ро­на.
   - Знаю, знаю. Я там бы­вал... А не мог ли я те­бя ви­деть ра­нее?
   - Воз­мож­но... Я дав­но уже хо­жу за то­бой, учи­тель. Мне нра­вит­ся мно­гое из то­го, что ты го­во­ришь. Я ведь и спра­ши­вал те­бя для то­го, что­бы убе­дить­ся, что мои мыс­ли сов­па­да­ют с твои­ми...
   - А хо­чешь при­сое­ди­нить­ся к нам?
   - Ес­ли это воз­мож­но... Я с ра­до­стью бы по­шел с ва­ми!
   - Ну, зна­чит, до­го­во­ри­лись!
   Ии­сус был рад но­во­му уче­ни­ку: на­ко­нец-то поя­вил­ся ум­ный и ин­тел­ли­гент­ный оп­по­нент. С та­ким мож­но об­су­ж­дать лю­бые во­про­сы, и он бу­дет не про­сто вни­ма­тель­но слу­шать, но и воз­ра­жать, за­да­вать во­про­сы, вы­ска­зы­вать свое мне­ние. А что мо­жет быть луч­ше та­ко­го об­ще­ния, ко­гда идеи толь­ко фор­му­ли­ру­ют­ся, ко­гда цель еще до кон­ца не яс­на?
   С тех пор Иу­да стал бли­жай­шим спод­виж­ни­ком Ии­су­са и боль­шим его дру­гом. Осо­бен­но Ии­су­су нра­ви­лось, что Иу­да без стес­не­ния, хо­тя и в очень де­ли­кат­ной фор­ме да так, что­бы ни­кто ни­че­го не слы­шал, го­во­рил ему в гла­за все, что он ду­ма­ет об иде­ях Ии­су­са, о его мак­си­мах и прит­чах. Та­кой че­ло­век был ну­жен Ии­су­су, как воз­дух.
   - Кста­ти, - по­ду­мал Ии­сус, - ведь са­мо имя "Иу­да" оз­на­ча­ет "Бог да бу­дет вос­слав­лен". Мо­жет, не­спро­ста этот ум­ный юно­ше но­сит та­кое имя?
  
  
   АПО­СТО­ЛЫ
   На при­ва­лах, во вре­мя дол­го­го пе­ре­хо­да из од­но­го по­се­ле­ния в дру­гое, и пе­ред но­чев­кой, Ии­сус учил уче­ни­ков сво­их, за­од­но от­ра­ба­ты­вая идеи и сло­ва для бу­ду­щих про­по­ве­дей. Не все уда­ва­лось, не все до­хо­ди­ло до уче­ни­ков его, кро­ме, по­жа­луй, Иу­ды. Но это бы­ло толь­ко на­ча­ло, а сна­ча­ла всем все­гда труд­но. Ведь За­ра­туш­тра и Буд­да то­же дос­тиг­ли про­ро­че­ских вы­сот не в од­но­ча­сье. А Мои­сею и во­все бы­ло не­лег­ко: он был хоть и умен, но кос­ноя­зы­чен. Но, как из­вест­но, со вре­ме­нем ум­ные ум­не­ют, а глу­пые еще бо­лее глу­пе­ют. Ии­су­су же ума бы­ло не за­ни­мать: дай­те толь­ко срок!
   Ии­сус час­то вспо­ми­нал рас­ска­зы Фе­ми­сток­ла о Со­кра­те, о его бе­се­дах с уче­ни­ка­ми. Он по­ду­мал, что Иу­да для не­го то же, что Пла­тон был для Со­кра­та. С та­ким уче­ни­ком не страш­но: что бы ни слу­чи­лось с ним, с Ии­су­сом, Иу­да про­дол­жит его уче­ние и не свер­нет с пра­виль­но­го пу­ти.
   Вни­ма­тель­но вни­ма­ли ре­чам сво­его учи­те­ля ок­ру­жав­шие его уче­ни­ки, и те, кто при­хо­дил на его про­по­ве­ди - пре­иму­ще­ст­вен­но про­стой не­оте­сан­ный и не­об­ра­зо­ван­ный на­род. К то­му же ведь за­час­тую важ­но не что го­во­рить, а как это го­во­рить. А Ии­сус был при­ро­ж­ден­ный ора­тор.
   Вско­ре еще не­сколь­ко че­ло­век при­сое­ди­ни­лись к об­щи­не Ии­су­со­вой. Бо­ясь, что боль­шое чис­ло при­вер­жен­цев ста­нет не­управ­ляе­мой тол­пой, Ии­сус ре­шил соз­дать ие­рар­хи­че­скую струк­ту­ру, ко­то­рая по­мог­ла бы ему дер­жать все в ру­ках: сре­ди всех уче­ни­ков сво­их вы­брал он се­бе Две­на­дцать Апо­сто­лов: Пет­ра, в про­шлом Си­мо­на, бра­та его - Ан­д­рея, брать­ев Иа­ко­ва и Ио­ан­на Зе­ве­дее­вых, Фи­лип­па, Фо­му, про­зван­но­го впо­след­ст­вии Не­ве­рую­щим, Ле­вия, Мат­фея-мы­та­ря, Лев­вея, про­зван­но­го Фад­де­ем, Иу­ду Ис­ка­рио­та, а так­же но­вень­ких: Вар­фо­ло­мея, Иа­ко­ва Ал­фее­ва, да Си­мо­на Ка­на­ни­та, про­зы­вае­мо­го Зи­ло­том.
  
  
   ПО­КАЯ­НИЕ ВАР­ФО­ЛО­МЕЯ
   Од­на­ж­ды Вар­фо­ло­мей, со­блаз­нив­шись на ба­за­ре в Беф-Саи, ку­пил по­ти­хонь­ку се­бе пах­ла­вы на ка­зен­ные день­ги, ко­то­рые ему вы­да­ли для по­куп­ки про­ви­ан­та на об­щи­ну. Бу­ду­чи об­ли­чен, он ис­крен­не, ед­ва ли не в сле­зах, ка­ял­ся и бо­жил­ся ни­ко­гда впредь не со­вер­шать по­доб­но­го. Ии­сус лишь по­жу­рил его слег­ка и мол­вил, ко­гда тот по­ка­ял­ся:
   - Ска­зы­ваю вам, что так на не­бе­сах у Ан­ге­лов Бо­жи­их бо­лее ра­до­сти бу­дет об од­ном греш­ни­ке каю­щем­ся, не­же­ли о де­вя­но­ста де­вя­ти пра­вед­ни­ках, не имею­щих ну­ж­ды в по­кая­нии.
   Вар­фо­ло­мей был на седь­мом не­бе от сча­стья: еще бы, его про­стил учи­тель и да­же по­хва­лил за че­ст­ность!
   Ко­гда все шли, на­прав­ля­ясь даль­ше на юг в сто­ро­ну Авел­ме­хо­ла, Иу­да по­до­шел к Ии­су­су, шед­ше­му, как все­гда, во гла­ве груп­пы сво­их уче­ни­ков, и за­го­во­рил с ним:
   - Пра­виль­но ли это, учи­тель, то, что ты ска­зал? Что же рас­ка­яв­ший­ся греш­ник луч­ше пра­вед­ни­ка? Ведь ты по­ста­вил Вар­фо­ло­мея над все­ми на­ми, у ко­го и по­мы­слов греш­ных не бы­ло...
   - А ты счи­та­ешь, что Вар­фо­ло­мей за­слу­жи­вал ка­ры?
   - Нет, я го­во­рю не про Вар­фо­ло­мея, хо­тя и он мо­жет из­влечь из это­го не­вер­ный урок... Но не по­слу­жат ли твои сло­ва дур­ным на­ме­ком для ос­таль­ных? Ведь гре­шить - это свой­ст­во на­ту­ры. Сам ведь учил: "Сол­гав­ший еди­но­жды, кто те­бе по­ве­рит?" А ложь тот же грех! Так что, со­гре­шив­ший еди­но­жды, со­гре­шит и два­ж­ды, и три­ж­ды... Врун - он все­гда врун, вор - он все­гда вор, на­силь­ник - он все­гда на­силь­ник. И из­ле­чить их мо­жет толь­ко не­от­вра­ти­мое на­ка­за­ние, ко­то­рое сво­ей уг­ро­зой пре­дот­вра­тит даль­ней­ший грех. Хо­тя на­ка­за­ние долж­но быть со­раз­ме­ре­но с ме­рою ви­ны: од­но­го мож­но по­жу­рить, а дру­го­го и в за­сте­нок за­то­чить - пусть ис­ку­па­ет свою ви­ну. Да и дру­гим бу­дет не­по­вад­но де­лать то, что он со­вер­шил.
   - Буд­да учил, - ска­зал Ии­сус в от­вет, - что есть два тяж­ких гре­ха: один - это со­гре­шить и не по­ка­ять­ся, а вто­рой - не при­нять по­кая­ния греш­ни­ка...
   - Я же не го­во­рю, что по­кая­ние не на­до при­ни­мать, - от­вет­ст­во­вал Иу­да. - При­ни­май! Но не де­лай из рас­ка­яв­ше­го­ся пре­ступ­ни­ка свя­то­го, вот о чем я те­бе го­во­рю. А то ведь что по­лу­ча­ет­ся: Гре­ши и кай­ся! Кай­ся и гре­ши! Замк­ну­тый круг: не по­гре­шишь, не по­ка­ешь­ся, а по­ка­яв­шись, по­че­му бы опять не со­гре­шить, раз все так лег­ко с рук схо­дит?
   - Ну, ты, ко­неч­но прав, Иу­да, - про­из­нес Ии­сус, но до­пус­тим, что по­ка­яв­ший­ся тем са­мым да­ет обет ни­ко­гда боль­ше не гре­шить...
   - По­ло­жим, что он мо­жет дать обет не со­вер­шать бо­лее то­го же са­мо­го гре­ха, да и то... Пред­ставь, со­гре­ши­ла жен­щи­на, по­кая­лась, а на сле­дую­щий раз пре­лю­бо­дей­ст­во­ва­ла с дру­гим уже муж­чи­ной... По ее по­ня­ти­ям это со­всем дру­гой грех: в но­во­го-то муж­чи­ну она влю­би­лась!
   - Так что ж ты, Иу­да, по­ла­га­ешь, что рас­кая­ние во­все не нуж­но?
   - Нет, Ии­сус, я это­го не ска­зал. Но рас­кая­ние - это толь­ко пер­вый шаг. Это осоз­на­ние сво­его гре­ха. Но за рас­кая­ни­ем долж­но сле­до­вать ис­ку­п­ле­ние гре­ха - ка­ж­дый дол­жен пла­тить за со­де­ян­ное. Это мо­жет быть на­ка­за­ние от лю­дей, это мо­жет быть и са­мо­на­ка­за­ние, но без ис­ку­п­ле­ния гре­ха, од­но са­мо по се­бе рас­кая­ние ни­че­го не сто­ит: ты не мо­жешь рас­пла­чи­вать­ся зво­ном се­реб­ря­ных мо­нет, по­ку­пая что-то, ты дол­жен пла­тить эти­ми мо­не­та­ми...
   - Ну, ты, Иу­да, за­но­зист, как фа­ри­сей! Лад­но, лад­но! Не це­п­ляй­ся к сло­вам. Ты по­нял, что я имел в ви­ду, а я по­нял, что ты имел в ви­ду, и ка­ж­дый из нас по-сво­ему прав.
   Ии­сус все боль­ше сбли­жал­ся с Иу­дой. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ло и сов­па­де­ние взгля­дов на мно­гие ве­щи, и ост­рый ана­ли­ти­че­ский ум обо­их. Ии­су­су нра­ви­лись точ­ные и ис­крен­ние вы­ска­зы­ва­ния его но­во­го дру­га, ко­то­рый не бо­ял­ся го­во­рить ему прав­ду в гла­за, да­же ес­ли она бы­ла и не­при­ят­на. В то же вре­мя он ни­ко­гда
   не упор­ст­во­вал, ес­ли сам был не прав. Нра­ви­лось Ии­су­су и то, что Иу­да вы­ска­зы­вал свое мне­ние все­гда очень де­ли­кат­но и так­тич­но: ни­кто ни­ко­гда не слы­шал ни од­ной кри­ти­че­ской ре­п­ли­ки в ад­рес Ии­су­са из уст Иу­ды.
  
  
   ВСТРЕ­ЧА С МА­ГДА­ЛИ­НОЙ
   Ии­сус лю­бил ино­гда ухо­дить в го­ры, где на­хо­дил он от­дох­но­ве­ние от мир­ских за­бот и от тру­дов сво­их пра­вед­ных. Там мож­но бы­ло в ти­ши­не по­мо­лить­ся, или же про­сто лечь и рас­сла­бить­ся, впе­рив­шись в го­лу­бую пус­то­ту не­ба. Ино­гда он и но­че­вал в го­рах, под­сте­лив под се­бя ов­чи­ну и по­ло­жив под го­ло­ву пло­ский ка­мень. Он лю­бил ле­жать, рас­тво­рив­шись в тем­ной безд­не, зве­ня­щей ноч­ны­ми на­се­ко­мы­ми, и гля­дя на звезд­ную пыль, рас­сы­пан­ную по чер­но­му бар­ха­ту не­ба.
   Прав­да, на но­чев­ку, как и на позд­ние ве­чер­ние мо­ле­ния, он ста­рал­ся хо­дить не один, все­гда брал с со­бой ко­го-ни­будь из сво­их уче­ни­ков. Он бо­ял­ся се­бе при­знать­ся, что с дет­ст­ва в нем жил ка­кой-то пер­во­быт­ный страх к тем­но­те и к оди­но­че­ст­ву. Сколь­ко не по­вто­ря­ла ему мать, что он сын Бо­жий, он вос­при­ни­мал это не­мно­го как ма­те­рин­ское вы­ра­же­ние люб­ви, не­мно­го как же­ла­ние вы­де­лить его сре­ди дру­гих свер­ст­ни­ков. Но сы­ну Божь­е­му, не­смот­ря на все эти уве­ре­ния, бы­ло страш­но в тем­но­те, ему ме­ре­щи­лись ка­кая-то ад­ская дья­воль­щи­на. Но ко­гда он был не один, он очень лю­бил спо­кой­ст­вие без­об­лач­но­го ноч­но­го не­ба, ко­гда да­ле­кие звез­ды, лас­ко­во пе­ре­ми­ги­ва­ясь, лас­ко­во струи­ли свой не­за­мет­ный свет. Он то­гда, и прав­да, ощу­щал се­бя бо­лее, чем че­ло­ве­ком, он чув­ст­во­вал се­бя при­ча­ст­ным к че­му-то вне­зем­но­му...
   Уче­ни­ки его лю­би­ли хо­дить с ним но­че­вать в го­ры.
   Обыч­но он брал двух-трех из них, и они по­дол­гу си­де­ли око­ло ма­лень­ко­го ед­ва те­п­ля­ще­го­ся кос­тер­ка, от­бра­сы­ваю­ще­го при­глу­шен­ный свет на их ли­ца, и Ии­сус мно­го рас­ска­зы­вал им ин­те­рес­но­го и про даль­ние стра­ны, где он по­бы­вал, про свою но­вую ве­ру, ко­то­рую он на­шел в бе­се­дах с муд­ры­ми людь­ми.
   Вот и се­го­дня, он но­че­вал на го­ре вме­сте с Иу­дой и Фо­мой. Все бы­ло, ка­за­лось бы, как все­гда, но Ии­су­са то­ми­ло ка­кое-то ще­мя­щее, до­се­ле не воз­ни­кав­шее чув­ст­во ти­хой гру­сти. Мо­жет, ви­ной то­му бы­ла бур­но вторг­шая­ся в Па­ле­сти­ну вес­на? Мо­жет, не­бо бы­ло столь не­обы­чай­но чис­тым, что звез­ды све­ти­ли яр­че, чем все­гда? Кто зна­ет, кто зна­ет... А раз­ве у вас не бы­ва­ло ни­ко­гда та­ко­го ощу­ще­ния?
   Ут­ром, ко­гда они под­ня­лись, Ии­сус с этим не­обыч­ным чув­ст­вом тос­ки по че­му-то не­сбы­точ­но­му, спус­тил­ся вниз, где со­еди­нил­ся с ос­таль­ны­ми свои­ми уче­ни­ка­ми. Со­брав­шись вме­сте, они по­шли в бли­жай­шую си­на­го­гу. Си­на­го­га бы­ла тем ме­стом, где лю­ди со­би­ра­лись мол­ча по­мо­лить­ся или по­слу­шать про­по­ве­ди. Про­по­ве­до­вать мог­ли в си­на­го­гах не толь­ко офи­ци­аль­ные цер­ков­ные рав­ви­ны. В прин­ци­пе, ка­ж­дый мог на­чать из­ла­гать свое ми­ро­воз­зре­ние, свое ви­де­ние ми­ра и ве­ры.
   Вот и Ии­сус, при­дя в си­на­го­гу, на­чал свои про­по­ве­ди. Его лю­би­ли за ост­рый ум и за не­тра­ди­ци­он­ную точ­ку зре­ния, по­это­му вско­ре вкруг не­го со­бра­лось до­воль­но мно­го на­ро­да. Удоб­ст­ва ра­ди, Ии­сус вы­шел с людь­ми из си­на­го­ги и рас­по­ло­жил­ся на при­мы­каю­щей пло­ща­ди. Он сел, сло­жив но­ги ка­ла­чи­ком, а ос­таль­ные, вклю­чая его уче­ни­ков, се­ли по­лу­кру­гом око­ло ног его, и он учил их.
   Тут книж­ни­ки и фа­ри­сеи при­ве­ли к Ии­су­су жен­щи­ну, взя­тую в пре­лю­бо­дея­нии, и, по­ста­вив ее по­сре­ди, пря­мо пе­ред си­дя­щим Ии­су­сом, ска­за­ли ему:
   "Вот эту гу­ля­щую мы взя­ли пря­мо во вре­мя пре­лю­бо­дея­ния. Мои­сей за­по­ве­дал нам пуб­лич­но по­би­вать та­ких кам­ня­ми. Ин­те­рес­но нам, а ты что ска­жешь?"
   Ии­сус, по­ка они го­во­ри­ли, на­кло­нив­шись низ­ко, пи­сал что-то сво­им пер­стом на зем­ле и не об­ра­щал на них вни­ма­ния. Он ду­мал, что же им от­ве­тить? Эти фа­ри­сеи и книж­ни­ки - очень дош­лый на­ро­дец! Они веч­но при­ду­мы­ва­ют ка­верз­ные во­про­сы, от­ве­ты на ко­то­рые мож­но бы­ло бы ис­тол­ко­вать как под­рыв за­ко­нов Мои­сее­вых или дру­гих ре­ли­ги­оз­ных иу­дей­ских догм.
   Ии­сус ук­рад­кой взгля­нул на при­ве­ден­ную жен­щи­ну. Та свои­ми жгу­чи­ми гла­за­ми пой­ма­ла взгляд Ии­су­са, у ко­то­ро­го от это­го взгля­да стран­но за­со­са­ло под ло­жеч­кой. Жен­щи­на стоя­ла с гор­до под­ня­той го­ло­вой, на ли­це ее не бы­ло ни сты­да, ни от­чая­ния, ни стра­ха. Ка­за­лось, не ее об­ви­ня­ют эти ок­ру­жив­шие ее му­жи­ки, а она об­ви­ня­ет их в хан­же­ст­ве и не­дос­той­ном по­ве­де­нии.
   А книж­ни­ки и фа­ри­сеи про­дол­жа­ли свои ехид­ные во­про­сы. То­гда, буд­то встре­пе­нув­шись, Ии­сус от­ве­тил им:
   - Кто из вас без гре­ха, пер­вый брось в нее ка­мень!
   И ска­зав это, он про­дол­жал что-то чер­тить паль­цем на зем­ле.
   За­да­вав­шие во­прос, не смея ни воз­ра­зить, ни ки­нуть ка­мень в жен­щи­ну, один за од­ним по­ти­хонь­ку по­ки­ну­ли по­ле боя. Ии­сус, опять вски­нув го­ло­ву вверх, по­смот­рел на жен­щи­ну сни­зу вверх и спро­сил:
   - Жен­щи­на! Где же твои об­ви­ни­те­ли? Ни­кто не бро­сил в те­бя ка­мень?
   - Нет, - от­ве­ти­ла она, - ни­кто...
   - И я не осу­ж­даю те­бя, - ска­зал ей Ии­сус. - Иди, но впредь луч­ше не гре­ши: не на ка­ж­дом пе­ре­кре­ст­ке те­бе по­па­да­ет­ся Ии­сус!
   Жен­щи­на, скло­нив­шись в им­пуль­сив­ном по­ры­ве, бла­го­дар­но по­це­ло­ва­ла Ии­су­са в ус­та. Ви­ди­мо, от дол­го­го си­де­ния дрожь про­бе­жа­ла по его те­лу и слад­кая ис­то­ма ов­ла­де­ла им. "Мо­жет, это и есть глав­ное в жиз­ни? - по­ду­мал он. - Ведь и ве­ра-то нуж­на не са­ма по се­бе, а для жиз­ни..." Впер­вые в жиз­ни Ии­сус ощу­тил ка­кую-то выс­шую ра­дость. Он вдруг ис­пу­гал­ся, что эта жен­щи­на, ко­то­рая за эти ми­ну­ты ста­ла ему по­че­му-то со­вер­шен­но не­об­хо­ди­мой, вот так, про­сто уй­дет и ис­чез­нет из его жиз­ни на­все­гда. Что­бы как-то про­длить миг это­го пер­во­го в его жиз­ни по­тря­се­ния лю­бо­вью, Ии­сус спро­сил:
   - Как звать те­бя, жен­щи­на?
   - Ма­гда­ли­на... Ма­рия Ма­гда­ли­на, - от­ве­ти­ла та.
   - Не гре­ши впредь... Бе­ре­ги се­бя. Бла­го­сло­вен­но бу­дет чре­во твое. Не трать се­бя на гре­хов­ные уте­хи...
   - А что боль­ший грех: пре­лю­бо­дей­ст­во­вать с лю­би­мым или жить с по­сты­лым му­жем, ко­то­рый взял ме­ня, ко­гда мне бы­ло все­го три­на­дцать лет?
   - Не ис­че­зай... - поч­ти с моль­бой мол­вил Ии­сус, не от­ве­чая на ее во­прос.
   Но Ма­гда­ли­на и са­ма не мог­ла ото­рвать сво­его взо­ра от бе­ло­ку­ро­го кра­сав­ца с ум­ны­ми и гру­ст­ны­ми гла­за­ми. Ка­кая-то не­ви­ди­мая ни­точ­ка на­тя­ну­лась ме­ж­ду дву­мя мо­ло­ды­ми серд­ца­ми. Они оба од­но­вре­мен­но по­ня­ли, что их жиз­ни спле­лись во­еди­но на­ве­ки...
  
   ИС­ЦЕ­ЛЕ­НИЕ КОС­НОЯ­ЗЫЧ­НО­ГО
   У Ии­су­са бы­ло очень бла­го­душ­ное на­строе­ние. К это­му рас­по­ла­га­ло все: и пре­крас­ная без­об­лач­ная по­го­да, и ус­пех, ко­то­ро­го он и его уче­ни­ки дос­тиг­ли в Беф-Ара­ве. А ведь встре­ти­ли их там не­дру­же­люб­но, ес­ли да­же не во­об­ще вра­ж­деб­но. Ме­ст­ный рав­вин сна­ча­ла не пус­тил их в си­на­го­гу, зая­вив, что он не по­тер­пит са­мо­зван­цев, ве­щаю­щих не­что от­лич­ное от ис­тин­но иу­дей­ской ве­ры. По­том, ко­гда они все же рас­по­ло­жи­лись на од­ной из от­но­си­тель­но боль­ших пло­ща­дей, и Ии­сус на­чал свою про­по­ведь, лю­ди сна­ча­ла улю­лю­ка­ли, а в до­вер­ше­ние все­го кто-то из тол­пы за­пус­тил в Ии­су­са тух­лым по­ми­до­ром, по­пав ему в пле­чо. Ии­сус сде­лал вид, что да­же ни­че­го не за­ме­тил, про­дол­жая спо­кой­но го­во­рить. Это от­рез­ви­ло тол­пу: "Ну, прав­да, че­го мы при­це­пи­лись к че­ло­ве­ку? Ви­дать, он и вза­прав­ду, как все го­во­рят, слав­ный ма­лый!"
   По­сте­пен­но серд­ца всех окон­ча­тель­но пе­ре­шли на сто­ро­ну Ии­су­са. На­ко­нец, к не­му под­ве­ли глу­хо­го и кос­ноя­зыч­но­го че­ло­ве­ка и по­про­си­ли его воз­ло­жить на то­го ру­ку и ис­це­лить его. Тол­па дру­же­люб­но, хо­тя и с не­до­ве­ри­ем, на­блю­да­ла за тем, как Ии­сус бу­дет ис­це­лять боль­но­го. "Ну, вот, опять! Толь­ко и по­да­вай им чу­до! - по­ду­мал Ии­сус, но сна­ча­ла, что­бы не по­пасть впро­сак, вни­ма­тель­но ос­мот­рел под­ве­ден­но­го че­ло­ве­ка. - Но ес­ли че­ло­век кос­ноя­зы­чен, то зна­чит все же ко­гда-то го­во­рил. Так-так-так... А кос­ноя­зы­чен он от­то­го, что го­лос свой с дет­ст­ва слы­шал толь­ко из­нут­ри. А вот глух ли он - про­ве­рим. Гря­зен он, как сви­нья! Ско­рей все­го уши у не­го за­би­ты чем-то!"
   От­вел Ии­сус че­ло­ве­ка то­го в сто­ро­ну, по­даль­ше от на­ро­да, и за­гля­нул в уши мни­мо­го глу­хо­го. Бо­же свя­тый! Этот гряз­ну­ля, ви­ди­мо, во­об­ще не знал, что та­кое во­да: хо­ро­шо, что уши его еще пау­ти­ной не за­тя­ну­лись! Вло­жил Ии­сус пер­сты свои в уши че­ло­ве­ку то­му, вы­та­щил стра­шен­ные проб­ки уш­ной се­ры, и, воз­зрев на не­бо, вздох­нул и ска­зал ему: "Еф­фа­фа", то есть: "От­верз­нись". И тот­час дер­нул­ся че­ло­век в ис­пу­ге и за­орал: "Чо ой­ёшь му'ык?!". "По­вто­ри за мной, - ска­зал ему Ии­сус: - "Че­го орешь, му­жик?"" - "Ча­во арёшь муз­зык?" - "Вот, уже луч­ше! Глав­ное слу­шай, как те­бе лю­ди го­во­рят, по­вто­ряй за ни­ми, а то ты со сво­ей глу­хо­той уже и речь че­ло­ве­че­скую за­был! А что­бы бо­лее не глох­нуть, те­перь ка­ж­дый день из­воль с ут­ра уши свои мок­рой тря­поч­кой про­ти­рать из­нут­ри и го­во­ри при этом: Гос­по­ди, спа­си­бо те­бе за бла­гость твою! По­нял?"
   Ис­це­лен­ный, вы­та­ра­щив гла­зи­щи, впри­прыж­ку по­бе­жал к тол­пе, сто­яв­шей в от­да­ле­нии с кри­ка­ми: "Слы­шу я, лю­ди до­б­рые, слы­шу!"
   И по­ве­лел Ии­сус всем при­сут­ст­во­вав­шим при сем ис­це­ле­нии глу­хо­го не ска­зы­вать ни­ко­му о про­из­ве­ден­ном чу­де. Но чем боль­ше он за­пре­щал лю­дям го­во­рить о сво­их чу­де­сах, тем бы­ст­рее сла­ва о его дея­ни­ях бе­жа­ла впе­ре­ди не­го. Про­шла да­же мол­ва, что че­ло­век, Ии­су­сом ис­це­лен­ный, был во­об­ще и без язы­ка и без ушей, а Ии­сус при­ста­вил к его ушам ла­до­ни - и вы­рос­ли уши, кос­нул­ся паль­цем губ его - и вы­рос язык. Вот ка­кие бы­ва­ют чу­де­са на све­те! Осо­бен­но, ко­гда их пе­ре­ска­зы­ва­ют те, кто и близ­ко в тот мо­мент не на­хо­дил­ся...
   Но и для уче­ни­ков Ии­су­со­вых это был хо­ро­ший урок, как на­до вес­ти се­бя в труд­ной си­туа­ции. Ведь сна­ча­ла чуть не по­би­ли их, а по­том удив­лен­ный люд за­сы­пал их по­дая­ния­ми! А Ии­сус вра­зум­лял уче­ни­ков сво­их, го­во­ря им:
   - Лю­би­те вра­гов ва­ших, бла­го­тво­ри­те не­на­ви­дя­щим вас, бла­го­слов­ляй­те про­кли­наю­щих вас и мо­ли­тесь за оби­жаю­щих вас. Уда­рив­ше­му те­бя по ще­ке под­ставь и дру­гую. От­ни­маю­ще­му у те­бя верх­нюю оде­ж­ду не пре­пят­ст­вуй взять и ру­баш­ку.
   - А сам-то в чем ос­та­нусь? - не вы­дер­жал тут Фо­ма. - А мо­жет он уже в оде­ж­де, за­чем ему еще и моя? Чем этот человек от раз­бой­ни­ка-то от­ли­ча­ет­ся?
   - Вся­ко­му, про­ся­ще­му у те­бя, да­вай, - про­дол­жал Ии­сус, про­пус­тив ре­п­ли­ку Фо­мы ми­мо ушей, - и от то­го, кто взял твое, не тре­буй это­го на­зад. И как хо­ти­те, что­бы с ва­ми по­сту­па­ли лю­ди, так и вы по­сту­пай­те с ни­ми.
   - А по­че­му же не мо­гу я по­сту­пать так, как со мной по­сту­па­ют? - опять влез с во­про­сом Фо­ма, не­смот­ря на то, что Петр ему уже по­гро­зил ку­ла­ком. - Он с ме­ня ру­баш­ку, и я с не­го ру­баш­ку. Вот и в рас­че­те!
   Все гром­ко за­ржа­ли: по­нра­ви­лась им ло­ги­ка Фо­мы. Ии­сус то­же улыб­нул­ся по-доб­ро­му и по­тре­пал Фо­му, сто­яв­ше­го ря­дом с ним, по его кур­ча­вой го­ло­ве.
  
  
   НЕТ ПРО­РО­КА В СВО­ЕМ ОТЕ­ЧЕ­СТ­ВЕ
   За­шел од­на­ж­ды Ии­сус со то­ва­ри­щи в свой род­ной го­род На­за­рет, где по при­выч­ке на­чал учить лю­дей в си­на­го­ге. А в тол­пе слу­шав­ших его по­шел шу­мок да пе­ре­су­ды:
   - И от­ку­да ж у не­го та­кая пре­муд­рость? Это ж все­го-на­все­го плот­ни­ка Ио­си­фа сын, Ии­сус!
   - Так это, зна­чит, Ма­рия Ио­сие­ва - мать его?
   - Это та, что жи­вет сре­ди нас?
   - Ну, да, а кто же?
   - Дак, ка­кой же он про­рок, си­кось-на­кось-по­пе­рёк? Он же про­стой на­шен­ский му­жик! Не-е-е, хлоп­цы, та­ких про­ро­ков не бы­ва­ет.
   По­слу­шал их Ии­сус и аж тош­но ему ста­ло. И уче­ни­ки его стоя­ли ря­дом, сму­щен­ные, опус­тив гла­за до­лу. Вспом­нил Ии­сус, что рас­ска­зы­вал ему Ашо­ка про то, как Буд­да пы­тал­ся про­по­ве­до­вать в цар­ст­ве Ка­пи­ла­ва­сту, где он ро­дил­ся и ко­то­рым пра­вил его отец. Ведь его сло­вам то­же ни­кто не ве­рил! Да... Ис­то­рия по­вто­ря­ет­ся! И ска­зал Ии­сус сво­им друзь­ям но­вую мак­си­му: "Ис­тин­но го­во­рю вам: Нет про­ро­ка в сво­ем оте­че­ст­ве! Про­рок без чес­ти, раз­ве толь­ко в оте­че­ст­ве сво­ем и в до­ме сво­ем".
   И не смог он со­вер­шить в На­за­ре­те ни­ка­ких чу­дес, нау­чен ко­то­рым был в Пер­сии и Ин­дии, и не смог он ис­це­лить да­же про­сто­го заи­ку: ведь чу­де­са для лю­дей воз­мож­ны толь­ко лишь то­гда, ко­гда они ве­рят в них. В На­за­ре­те, его род­ном го­ро­де, ни­кто ему не ве­рил...
   И ушел Ии­сус из На­за­ре­та и ни­ко­гда бо­лее не воз­вра­щал­ся ту­да, кро­ме как од­на­ж­ды, уже по­сле смер­ти от­ца сво­его Ио­си­фа, по­се­тил он сии мес­та, но тай­но, так, что ни­кто кро­ме ма­те­ри его и его брать­ев и сес­тер не зна­ли об этом.
   Ии­сус был взбе­шен, Ии­сус был раз­гне­ван. Эти глу­пые Га­ли­лея­не мо­гут ис­пор­тить все то, что он с то­ва­ри­ща­ми по кру­пи­цам соз­да­ва­ли: но­вую ве­ру, под­кре­п­ляе­мую чу­де­са­ми да ма­ги­че­ски­ми ис­це­ле­ния­ми. Он был впер­вые в жиз­ни вы­ве­ден из со­стоя­ния пси­хи­че­ско­го рав­но­ве­сия. Не­ис­то­вые, жгу­щие сло­ва поч­ти бес­кон­троль­но сле­та­ли с его уст:
   - Огонь при­шел я низ­ве­сти на зем­лю, и как же­лал бы, что­бы он уже воз­го­рел­ся! Как я том­люсь, по­ка сие со­вер­шит­ся! Вы ду­мае­те, что я при­шел дать мир зем­ле?
   Нет, го­во­рю вам: не мир, но раз­де­ле­ние... Ибо от­ны­не, да­же ес­ли в од­ном до­ме жи­вут все­го пя­те­ро, ста­нут раз­де­лять­ся - трое про­тив двух, и двое про­тив трех. Отец бу­дет про­тив сы­на, и сын пой­дет про­тив от­ца; мать бу­дет про­тив до­че­ри, и дочь вос­ста­нет про­тив ма­те­ри; свек­ровь не­вз­лю­бит не­вест­ку свою, а не­вест­ка взбун­ту­ет­ся про­тив свек­ро­ви сво­ей.
   По­чув­ст­во­вав, что он че­рес­чур рас­па­лил­ся и по­нес уже око­ле­си­цу, Ии­сус, опус­то­шен­ный этим сво­им гнев­ным по­ры­вом, за­мол­чал. Он чув­ст­во­вал, что его серд­це ме­ша­ло ему ды­шать, кровь при­ли­ла к го­ло­ве, он су­до­рож­но гло­тал воз­дух. Но тут, как все­гда во­вре­мя, по­до­шел Иу­да, об­нял его ти­хонь­ко за пле­чо и спо­кой­но от­вел его не­мно­го в сто­ро­ну, го­во­ря:
   - Ус­по­кой­ся... Ус­по­кой­ся, брат мой! Ты же сам го­во­рил мне, что по­ра­жен че­ло­ве­че­ской не­ра­зум­но­стью и не­бла­го­дар­но­стью. И зверь бес­соз­на­тель­но ку­са­ет ру­ку кор­мя­щую... А че­ло­век - ху­же зве­ря: он ку­са­ет осоз­нан­но. Мо­жет, ты слиш­ком добр и до­вер­чив? Ты на­го­во­рил та­ко­го, что хо­ро­шо, что слы­ша­ли все это толь­ко твои дру­зья. Не позд­но все ис­пра­вить... Ты учишь нас, что доб­ро и толь­ко доб­ро спа­сет мир! Ты учишь до­б­ру и люб­ви - и в этом твоя си­ла, в этом си­ла твое­го уче­ния. От­ка­жись от тех слов, ко­то­рые ты толь­ко что про­из­нес! Ус­по­кой­ся и от­ка­жись...
   Ии­сус бла­го­дар­но по­смот­рел на Иу­ду:
   - Спа­си­бо, друг... Про­сти... Не удер­жал­ся.
   - Я знаю, я знаю... Я по­ни­маю, что со сто­ро­ны все все­гда про­ще. Не хо­тел бы я быть в тво­ей шку­ре: все вре­мя на ви­ду, все вре­мя дер­жать се­бя в ру­ках, все вре­мя ду­мать над ка­ж­дым про­из­не­сен­ным сло­вом, над ка­ж­дым сде­лан­ным жес­том... Я по­ни­маю, как те­бе труд­но.
   - Пой­ду я к уче­ни­кам сво­им. Ис­прав­лю ошиб­ку...
   - Я не со­мне­ва­юсь: толь­ко ты один уме­ешь де­лать то, что дру­гим не­под­вла­ст­но. Толь­ко ты уме­ешь быть та­ким уме­лым пас­ты­рем.
   Ии­сус про­дол­жил Ии­сус свою речь уче­ни­кам:
   - И знае­те, по­че­му бу­дет так, как я ска­зал? Прав­да не сра­зу най­дет пу­ти свои. Ес­ли кто сде­ла­ет за­пру­ду, то ос­та­но­вит на вре­мя по­ток. И во­да бу­дет бить­ся о пре­пят­ст­вие, и она бу­дет мут­ная от под­ня­то­го ила. И бу­дет как бы борь­ба во­ды са­мой с со­бой. Но по­том най­дет то­нень­кая струй­ка про­ток, уст­ре­мит­ся ту­да, а за не все боль­ше и боль­ше во­ды, и сме­те­на бу­дет за­пру­да, и сно­ва по­ток бу­дет све­тел и чист!
   Так и мы, ес­ли упо­до­бить нас то­му ру­чей­ку, на­шли прав­ду и от­кры­ва­ем ее лю­дям. Но лю­ди раз­ные, не все по­ни­ма­ют ее, не все при­ни­ма­ют ее, по­это­му и бу­дет борь­ба ме­ж­ду людь­ми, но без борь­бы не мо­жет быть по­бе­ды... Но прой­дет вре­мя и рух­нет пло­ти­на, и сно­ва ста­нет все чис­тым и пра­вед­ным.
  
  
  
   БОГ ИУДЫ
   - Ии­сус, - спро­сил как все­гда ти­хим, спо­кой­ным го­ло­сом Иу­да, - ме­ня дав­но му­ча­ет один во­прос: ес­ли Бог един, то по­че­му лю­ди так по-раз­но­му его вос­при­ни­ма­ют? По­че­му они по-раз­но­му по­ни­ма­ют доб­ро и зло? По­че­му он сам так по-раз­но­му от­но­сит­ся к лю­дям: од­ним бла­го­во­лит, хо­тя на них, как го­во­рит­ся, про­бы не­где ста­вить, а дру­гих го­нит, хо­тя они чис­ты по­мыс­ла­ми и де­ла­ми свои­ми?
   - По­то­му что лю­ди все раз­ные...
   - А мо­жет, про­сто у ка­ж­до­го есть свой Бог, ко­то­рый дос­тал­ся че­ло­ве­ку от ро­ж­де­ния, как цвет глаз, на­при­мер? - Спро­сил Иу­да.
  
   - Но ес­ли у ка­ж­до­го свой Бог, то чей же Бог соз­дал все: нас, зве­рей, птиц, ок­ру­жаю­щую нас при­ро­ду, звез­ды, не­бо?
   - А ни­чей! Про­сто мир был все­гда и бу­дет веч­но, он су­ще­ст­ву­ет с ка­ки­ми-то свои­ми за­ко­на­ми, ко­то­рые мы не зна­ем, а мо­жет, ни­кто и ни­ко­гда не по­зна­ет. И по этим за­ко­нам при­ро­ды все и про­ис­хо­дит. И по этим же за­ко­нам при­ро­ды мы ро­ж­да­ем­ся, взрос­ле­ем и уми­ра­ем...
   - Но не мог­ло же обой­тись все без Ра­зум­но­го На­ча­ла, без Все­выш­не­го! Раз­ве мог воз­ник­нуть Че­ло­век как-то слу­чай­но? - В свою оче­редь спро­сил Ии­сус.
   - А чем че­ло­век прин­ци­пи­аль­но от­ли­ча­ет­ся от бу­каш­ки? Та же го­ло­ва, те же нож­ки-руч­ки, тот же все­по­жи­раю­щий рот... Да и та же борь­ба за вы­жи­ва­ние и про­дле­ние ро­да сво­его! Так что же, Бог и ими управ­ля­ет? И их по­ощ­ря­ет и на­ка­зы­ва­ет? Не мно­го­ва­то ли за­бот для еди­но­го Все­выш­не­го?
   - И все же, Иу­да, - за­ме­тил Ии­сус, - жи­вая при­ро­да - это чу­до, ко­то­рое не мог­ло быть соз­да­но без уча­стия Бо­га...
   - А не удив­ля­ет ли те­бя, что и не­жи­вая при­ро­да так­же за­га­доч­на? И не ме­нее за­га­доч­на, чем жи­вая. По­че­му воз­ни­ка­ют та­кие изу­ми­тель­но пра­виль­ные кри­стал­лы со­ли, гор­но­го хру­ста­ля, ал­ма­зов? Что это то­же за­чем-то на­до Бо­гу?
   - Но со­гла­сись, Иу­да, что в при­ро­де все так ма­ги­че­ски взаи­мо­свя­за­но, что труд­но пред­ста­вить, что все это со­тво­ре­но без во­ли Божь­ей...
   - Да я да­же со­гла­шусь с тем, что все соз­да­но не­ким Выс­шим Су­ще­ст­вом, Выс­шим Ра­зу­мом, но я не мо­гу со­гла­сить­ся с тем, что то же Выс­шее Су­ще­ст­во управ­ля­ет всем. Слиш­ком мно­го не­ло­гич­но­го, ни­чем не оп­рав­дан­но­го и ни­чем не объ­яс­ни­мо­го в жиз­ни и смер­ти лю­дей. Ра­зум­ное Выс­шее Су­ще­ст­во не мог­ло бы управ­лять ми­ром столь без­дум­но.
   - На все во­ля Бо­жья...
   - Ве­ришь ли ты в это сам, Ии­сус? Есть ли та­кая во­ля? А ес­ли и есть, не­у­же­ли она столь без­жа­ло­ст­на и жес­то­ка? Вот ты го­во­ришь: "Бог есть Доб­ро". А я с та­ким же ус­пе­хом ска­жу: "Бог есть Зло". И оба бу­дем не­пра­вы, ибо в ми­ре Доб­ро и Зло так же не­раз­луч­ны, как Свет и Тьма. И где же здесь "во­ля Бо­жья"?
   - Бог ну­жен лю­дям... Без Бо­га че­ло­век бу­дет не­от­ли­чим от жи­вот­но­го!
   - Вот тут я с то­бой пол­но­стью со­гла­сен: идея Бо­га нуж­на лю­дям, это без­ус­лов­но! Осо­бен­но лю­дям сла­бым, без­за­щит­ным и не­сча­ст­ным. Лег­че жить, ко­гда ты, чув­ст­ву­ешь чью-то силь­ную за­щи­ту, ко­гда ты, как ре­бе­нок, мо­жешь в ми­ну­ты жиз­нен­но­го не­на­стья убе­жать и ут­кнуть­ся ли­цом в ма­ми­ну юб­ку или в па­пи­но пле­чо. На­вер­ное, нуж­но свя­зать лю­дей ка­кой-то мо­раль­ной кру­го­вой по­ру­кой, что­бы им лег­че и удоб­нее бы­ло жить друг с дру­гом. Ведь для это­го же и су­ще­ст­ву­ют в ка­ж­дой стра­не за­ко­ны.
   - Иу­да, ты за­бы­ва­ешь, что я Сын Бо­жий! Я же не мо­гу не ве­рить в сво­его От­ца! И для ме­ня имя его свя­то!
   - Ии­сус, но ведь и дру­гие ве­рят в то­го же Бо­га, что и ты... Сам же го­во­ришь, что Бог един. Но ес­ли ты хо­чешь убе­дить их ве­рить в сво­его Бо­га, зна­чит, твой Бог дру­гой, от­лич­ный от их Бо­га? И я это по­ни­маю. Ведь и у ме­ня есть свой Бог, но он от­ли­ча­ет­ся, как и твой Бог, от то­го об­ще­го иу­дей­ско­го Бо­га! Мой Бог по­хож на то­го Бо­га, ко­то­ро­го про­по­ве­ду­ешь ты. Мой Бог то­же ми­ло­сер­ден, то­же добр к лю­дям, он и ме­ня де­ла­ет та­ким. И я хо­чу, что­бы тот еди­ный Бог у лю­дей был та­кой же, как наш с то­бой! И ра­ди во­пло­ще­ния этой идеи я го­тов по­жерт­во­вать всем, вклю­чая свою соб­ст­вен­ную жизнь!
   - Мы оба пре­да­ны од­ной идее, и это са­мое глав­ное, - ска­зал Ии­сус. - Де­ло у нас од­но - но­вая ве­ра, ко­то­рая спа­сет мир.
  
  
   КТО МА­ТЕРЬ МОЯ?
   Про­шло вре­мя, вер­ну­лись опять Апо­сто­лы во гла­ве с Ии­су­сом на мо­ре Га­ли­лей­ское, в до­ро­гие их серд­цу мес­та - ведь поч­ти все они, кро­ме Иу­ды, бы­ли из цен­траль­ной Га­ли­леи.
   По­до­шли они к при­мор­ско­му го­ро­ду Ти­ве­риа­де,что на за­пад­ном бе­ре­гу мо­ря, на­шли под­хо­дя­щий дом и уже до­го­во­ри­лись с хо­зяи­ном, что ос­та­но­вят­ся у не­го на по­стой. Очень всем уже хо­те­лось от­дох­нуть по­сле дол­гой до­ро­ги. Но не про­шло и по­лу­ча­са, как во­круг то­го до­ма со­бра­лось мно­же­ст­во на­ро­да: буд­то му­хи на мед сле­те­лись! И от­ку­да толь­ко уз­на­ли-то, что Ии­сус с уче­ни­ка­ми здесь?
   Вы­шел к ним Ии­сус из до­ма и сел у мо­ря. А на­ро­ду со­би­ра­лось ото­всю­ду все бо­лее и бо­лее: и из Га­ли­леи, и из Иу­деи, и из Ие­ру­са­ли­ма, и из Иду­меи, и да­же из-за Иор­да­на. А так­же при­шли лю­ди из та­кой да­ли даль­ней, как из Ти­ра и Си­до­на, с се­ве­ра зем­ли Га­ли­лей­ской. До всех даль­них уг­лов Га­ли­леи - а стра­на ведь не­ма­лая, ста­дий ше­сть­сот бу­дет с се­ве­ра на юг! - дом­ча­лась мол­ва о ве­ли­ком ма­ге и вра­че­ва­те­ле. Вот все и при­шли, жа­ж­дая уви­деть ка­кое-ни­будь чу­до, а то и ис­це­ле­ние вол­шеб­ное по­лу­чить.
   Так за­тол­ка­ли его и его апо­сто­лов, не­смот­ря на гроз­ные ок­ри­ки Пет­ра, что вы­ну­ж­ден был Ии­сус вой­ти в лод­ку, сто­яв­шую у бе­ре­га, и сесть в нее, что­бы ви­де­ли его все жа­ж­ду­щие. За­хва­тив с со­бой сво­его лю­бим­чи­ка Ио­ан­на, ко­то­рый сел за вес­ла, он от­плыл не­мно­го. На­род же и ос­таль­ные апо­сто­лы стоя­ли на бе­ре­гу, вни­мая ему. И по­учал их Ии­сус прит­ча­ми, не вся­ко­му по­нят­ны­ми. Да­же уче­ни­ки его спро­си­ли его по­том:
   - Для че­го прит­ча­ми го­во­ришь им? Мы и то не все в толк бе­рем, а уж это быд­ло и во­все ни уха, ни ры­ла... Ты-то книж­ный че­ло­век, по егип­там-ин­ди­ям разъ­ез­жал, а мы про­стые ры­ба­ри да ско­ба­ри. У нас вся нау­ка от те­бя...
   - Кто име­ет уши слы­шать, да слы­шит! - от­вет­ст­во­вал им на это Ии­сус. - А эти и ви­дя - не ви­дят, и слы­ша - не слы­шат, и не ра­зу­ме­ют, по­то­му и го­во­рю им прит­ча­ми...
   На не­сколь­ко дней при­шлось Ии­су­су с уче­ни­ка­ми за­дер­жать­ся око­ло Ти­ве­риа­ды, по­сколь­ку на­род все при­бы­вал и при­бы­вал. Од­на­ж­ды, ко­гда ве­щал он тол­пе, мать его и бра­тья его Иа­ков, Си­мон и Иу­да, а так­же се­ст­ры его стоя­ли не­вда­ле­ке, не ре­ша­ясь при­бли­зить­ся, что­бы не по­ме­шать про­по­ве­ди. И нек­то ска­зал ему:
   - Вот ма­терь твоя и бра­тья твои и се­ст­ры твои, спра­ши­ва­ют те­бя, же­ла­ют по­го­во­рить с то­бой. Мо­жет, че­го на­до им от те­бя...
   - Кто ма­терь моя? Кто бра­тья мои? - от­вет­ст­во­вал Ии­сус в от­вет го­во­рив­ше­му и, ука­зав ру­кою на уче­ни­ков сво­их, ска­зал: - Вот ма­терь моя и бра­тья мои!
   Не­ма­ло уди­ви­лись то­му не толь­ко тол­пив­шие­ся во­круг лю­ди, но и уче­ни­ки его, па­мя­туя сло­ва От­кро­ве­ния Гос­под­ня, ко­то­рые ве­щал он Про­ро­ку Мои­сею: "По­чи­тай от­ца твое­го и мать твою, что­бы про­дли­лись дни твои на зем­ле..." А этот Про­рок пря­мо так про ма­терь свою... А ведь еже­ли он Бо­жий Сын, как ут­вер­жда­ет, то мать-то его не ина­че, как Бо­го­ро­ди­ца Пре­свя­тая. Мож­но ли так с ма­те­рью со сво­ей об­ра­щать­ся, хоть пусть он и вза­прав­ду Бо­жий Сын!..
   Но ведь не мо­жет же уче­ник быть муд­рее учи­те­ля. Об этом и сам Ии­сус учил, по­се­му все бы­ст­ро ус­по­кои­лись. Один лишь Фо­ма Не­ве­рую­щий по­ду­мал, прав­да, толь­ко про се­бя - вслух про­из­не­сти не по­смел: "Так что же, я его мать, что ли? Чтой-то не ура­зу­мею я. Ишь ку­да гнёт!"
   Ах, знал бы Ии­сус, знал бы он!.. Ведь мать с брать­я­ми и се­ст­ра­ми его не­спро­ста та­щи­лась в та­кую даль - ста­дий ше­сть­де­сят от­ма­ха­ли, не­бось! А при­шли они про­сить ми­ло­сти Ии­су­со­вой: уми­рал отец его Ио­сиф, ду­ма­ли, мо­жет, при­дет Ии­сус и вы­ле­чит... Но не до­б­ра­лись они до Ии­су­са, ок­ру­жен­но­го стра­ж­ду­щи­ми и про­сто зе­ва­ка­ми.
   Ах, знал бы он, знал бы! Не­пре­мен­но по­шел бы, и хоть и не спас бы Ио­си­фа, но, по край­ней ме­ре, от­дал бы ему по­след­ний долг. Но, как ви­ди­те, Гос­подь рас­по­ря­дил­ся по-дру­го­му.
   Так вот, ра­ди крас­но­го слов­ца... Ах, знал бы он, знал бы!..
  
  
  
   КОРМ­ЛЕ­НИЕ ПЯ­ТЬЮ ХЛЕ­БА­МИ
   На­стал ве­чер, при­сту­пи­ли к Ии­су­су уче­ни­ки и ска­за­ли:
   - Ме­сто здесь пус­тын­ное и вре­мя уже позд­нее. От­пус­ти лю­дей, пусть пой­дут в бли­жай­шее се­ле­ние и ку­пят се­бе пи­щи.
   - Не нуж­но им ни­ку­да ид­ти, раз­ве нам не­че­го дать им по­есть?
   - Да что ты, Ии­сус! Нам и са­мим-то не хва­тит на скром­ный ужин: у нас здесь толь­ко пять хле­бов и две не­боль­ших ры­би­ны.
   - При­не­си­те их мне сю­да. - Ска­зал Ии­сус.
   Ко­гда при­нес­ли ему хле­ба и ры­бин, ве­лел он на­ро­ду воз­лечь на тра­ву, рас­сла­бить­ся, за­крыть гла­за и слу­шать его. И уче­ни­ки его лег­ли вме­сте со все­ми. И воз­зрел Ии­сус на не­бо и на­чал го­во­рить что-то на ча­рую­щем гор­тан­ном на­ре­чии. Плав­ная му­зы­ка не­зна­ко­мых слов фар­си за­ту­ма­ни­ва­ла соз­на­ние слу­шаю­щих, убаю­ки­ва­ла. Вско­ре все впа­ли в глу­бо­кий гип­но­ти­че­ский сон, а Ии­сус пе­ре­шел на обыч­ный ара­мей­ский язык, го­во­ря при этом мер­ным глу­бо­ким го­ло­сом:
   - Вот взял я пять хле­бов и две ры­бы, вот пре­ло­мил те хле­бы и че­рез уче­ни­ков сво­их дал их вам. Ешь­те и на­сы­щай­тесь. Всем хва­тит, и еще ос­та­нет­ся! Ешь­те и на­сы­щай­тесь. Всем хва­тит, и еще ос­та­нет­ся! Ешь­те и на­сы­щай­тесь...
   И кто ле­жа, кто си­дя, а кто да­же под­няв­шись в рост на­ча­ли буд­то бы же­вать что-то и про­гла­ты­вать, а по­том в со­мнам­бу­ли­че­ском сне один­на­дцать уче­ни­ков его хо­ди­ли с ко­ро­ба­ми и де­ла­ли вид, что со­би­ра­ют объ­ед­ки, и буд­то на­пол­ни­ли они так один­на­дцать ко­ро­бов. Один Иу­да не под­дал­ся вну­ше­нию, но он был по­ра­жен и об­ра­до­ван уди­ви­тель­ной спо­соб­но­стью Ии­су­са вла­деть людь­ми. Он по­нял, что Ии­сус - это тот, кто мо­жет лю­дей за­ста­вить ве­рить в но­вые, не все­гда и не всем по­нят­ные идеи. По­дой­дя к Ии­су­су он ска­зал:
   - Брат мой воз­люб­лен­ный! Ты во­ис­ти­ну ве­ли­кий Про­рок. Да­же Мои­сее­вы дея­ния блек­нут пе­ред твои­ми. Я ве­рю в твое бо­же­ст­вен­ное пред­на­зна­че­ние: ес­ли не ты, то кто, ес­ли не те­перь, то ко­гда, смо­жет вдох­нуть ду­шу в этих из­му­чен­ных и по­те­ряв­ших ве­ру в се­бя лю­дей? Я кля­нусь те­бе слу­жить твое­му уче­нию до по­след­не­го ды­ха­ния... Кро­вью сво­ей кля­нусь, что ни­ко­гда - как бы это ни бы­ло тя­же­ло - не бро­шу те­бя!
   С эти­ми сло­ва­ми Иу­да рас­сек ост­рым но­жом се­бе ру­ку чуть вы­ше за­пя­стья. Кровь бу­к­валь­но брыз­ну­ла фон­та­ном, и как бы в от­вет на это, гла­за Ии­су­са ув­лаж­ни­лись, он об­нял Иу­ду, ска­зав:
   - И я кля­нусь те­бе, что и я ни­ко­гда не бро­шу те­бя. Пусть от­ны­не на­ши судь­бы бу­дут пе­ре­пле­те­ны, как две ви­но­град­ные ло­зы. И да по­бе­дит то уче­ние, ко­то­ро­му мы го­то­вы по­свя­тить на­ши жиз­ни. Спа­си­бо, брат!
  
  
   ХО­Ж­ДЕ­НИЕ ПО ВО­ДАМ АКИ ПО СУ­ХУ
   На­ут­ро на­род встал сы­тый и до­воль­ный. Най­ти ос­тав­ший­ся не­дое­ден­ный хлеб, прав­да, ни­ко­му не уда­лось - все, как ко­ро­ва язы­ком слиз­ну­ла!.. Да и не муд­ре­но: ев­ших бы­ло око­ло пя­ти ты­сяч че­ло­век, кро­ме жен­щин и де­тей. Мо­жет, кто ут­ром и под­чис­тил ос­тат­ки, кто зна­ет!
   Сам Ии­сус встал ус­та­лый, ли­ца на нем не бы­ло: пер­вый та­кой серь­ез­ный гип­но­ти­че­ский се­анс силь­но из­мо­тал его. Он по­слал уче­ни­ков сво­их от­пра­вить­ся в путь на тот бе­рег озе­ра, по­ка он от­пус­тит на­род. Ко­гда все ра­зо­шлись, он взо­шел на го­ру, что­бы по­мо­лить­ся на­еди­не: бы­ло за что воз­дать бла­го­да­ре­ние Гос­по­ду. За­дер­жал­ся он там до ве­че­ра, на­сла­ж­да­ясь по­ко­ем и ти­ши­ной, вспо­ми­ная с ка­кой-то за­та­ен­ной гру­стью те чуд­ные го­ды, ко­то­рые он про­вел в сво­ем дол­гом пу­те­ше­ст­вии. С бла­го­дар­но­стью он вспом­нил сво­их ин­дий­ских учи­те­лей, ко­то­рые нау­чи­ли его ис­кус­ст­ву вла­деть тол­пой.
  
   На­ча­ло тем­неть, Ии­сус спеш­но спус­тил­ся с го­ры, по­сколь­ку бо­ял­ся, что его из­мо­тан­ной се­ан­сом гип­но­за ду­ше нач­нет ме­ре­щить­ся вся­кая чер­тов­щи­на. К то­му же под­нял­ся силь­ный ве­тер, ста­ло да­же про­хлад­но. Он по­шел к озе­ру. Уже на бе­ре­гу он за­ме­тил, что лод­ка с его уче­ни­ка­ми бес­по­мощ­но пы­та­ет­ся про­бить­ся сквозь вы­со­кие вол­ны и силь­ный встреч­ный ве­тер. "Вот те на! - по­ду­мал Ии­сус. - Ча­са уж два про­шло, а воз и ны­не там!"
   Лод­ку все боль­ше и боль­ше сно­си­ло об­рат­но к то­му же бе­ре­гу, от ко­то­ро­го от­ча­ли­ли его не­за­дач­ли­вые уче­ни­ки. Ии­сус не­спеш­но по­шел на­встре­чу бар­ка­су по длин­ной пес­ча­ной ко­се, да­ле­ко вда­вав­шей­ся в во­ды озе­ро. Ста­ра­ясь пе­ре­кри­чать ве­тер, Ии­сус по­звал
   Пет­ра, ко­то­рый, как все­гда в его от­сут­ст­вие, ос­та­вал­ся за стар­ше­го.
   - Свят-свят! Чур ме­ня! Гос­по­ди, спа­си ду­шу мою, из­ба­ви от ви­де­ния при­зра­ка! - За­при­чи­тал Петр, уви­дев в уже силь­но сгу­стив­ших­ся су­мер­ках ка­кую-то фи­гу­ру в свет­лом одея­нии, иду­щую на­встре­чу буд­то бы пря­мо по во­де. Ос­таль­ные си­дев­шие в лод­ке, ог­ля­нув­шись в том на­прав­ле­нии, ку­да смот­рел пе­ре­пу­ган­ный Петр, то­же в ужа­се вскри­ча­ли. Но ко­гда раз­дал­ся от­вет­ный спо­кой­ный го­лос: "Это я, не бой­тесь!" - в ко­то­ром все уз­на­ли го­лос сво­его учи­те­ля, на­сту­пи­ло ус­по­кое­ние.
   Од­на­ко всем про­дол­жа­ло ка­зать­ся, что Ии­сус при­бли­жа­ет­ся к лод­ке, идя пря­мо по во­де.
   Су­ма­тош­ный Петр про­кри­чал:
   - Гос­по­ди! Ес­ли это ты, по­ве­ли мне при­дти к те­бе по во­де.
   Ии­су­су ни­че­го не ос­та­ва­лось, как раз­ре­шить Пет­ру пой­ти по во­де, при этом он су­до­рож­но пы­тал­ся при­ду­мать, как объ­яс­нить Пет­ру и ос­таль­ным без­ус­пеш­ную по­пыт­ку Пет­ра хо­ж­де­ния по во­де. И дей­ст­ви­тель­но, Петр, встав на борт лод­ки, сту­пил на во­ду и тут же оку­нул­ся с го­ло­вой. Вы­ныр­нув в стра­хе, об­да­вае­мый брыз­га­ми волн, бив­ших­ся о борт бар­ка­са, он за­во­пил:
   - Бо­же, Бо­же! Спа­си мя и по­ми­луй! То­ну-у-у! Гос­по­ди! Гос­по­ди! Бль-бль-бль...
   Ед­ва не уто­нул Петр, ко­то­рый, как мно­гие ры­ба­ки, не умел во­все пла­вать. Вы­та­щи­ли ос­таль­ные апо­сто­лы не­за­дач­ли­во­го Пет­ра на бар­кас об­рат­но. Тот тряс­ся то ли от стра­ха, то ли от хо­ло­да, но зуб у не­го не по­па­дал на зуб.
   Поз­же, ко­гда, на­ко­нец, все со­бра­лись вме­сте, вы­та­щив бар­кас на бе­рег, Ии­сус ска­зал Пет­ру:
   - Ма­ло­вер­ный! За­чем ты усом­нил­ся? По­то­му и про­ва­лил­ся под во­ду. Без ве­ры те­бя и зем­ля дер­жать не бу­дет!
   Ко­гда под ут­ро ве­тер стих, пут­ни­ки до­б­ра­лись, на­ко­нец до зем­ли Ге­ни­са­рет­ской, где их опять ожи­да­ли тол­пы стра­ж­ду­щих и жа­ж­ду­щих: сла­ва о спо­соб­но­стях Ии­су­са-ис­це­ли­те­ля бе­жа­ла впе­ре­ди не­го.
  
  
   ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ МЕССИИ
   И по­шел даль­ше Ии­сус с ог­ром­ной тол­пой уве­ро­вав­ших и про­сто зе­вак, ко­то­рые ди­ви­лись чу­де­сам, ко­то­рые он тво­рил. При­дя в Ке­са­рию Фи­лип­по­ву, Ии­сус дол­го хо­дил вдво­ем с Иу­дой вда­ле­ке от сво­их уче­ни­ков, так что ни сло­ва не мог­ло до­не­стись до них. Спра­ши­вал Ии­сус Иу­ду, как тот ду­ма­ет, ко­гда на­до на­чи­нать от­кры­вать се­бя лю­дям Мес­си­ей. От­ве­чал ему Иу­да, что до­воль­но уже чу­дес по­на­со­тво­рял Ии­сус, уже по­ве­рят в не­го лю­ди как в Про­ро­ка и Мес­сию.
   - Вче­ра бы­ло ра­но, но зав­тра мо­жет быть бу­дет позд­но, - про­из­нес Иу­да са­кра­мен­таль­ную фра­зу, пе­ре­хо­дя­щую из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние люд­ское. - Но де­лать это на­до тон­ко: сам се­бя объ­я­вишь - лю­ди за­со­мне­ва­ют­ся, об­ви­нят в гор­ды­не. На­до, что­бы кто-то это сде­лал как бы со сто­ро­ны. Жаль Ио­ан­на Кре­сти­те­ля нет в жи­вых: вот кто бы при­го­дил­ся! Ну­жен дру­гой че­ло­век, как бы сви­де­тель. По­че­му бы ни спро­сить те­бе об этом для на­ча­ла уче­ни­ков сво­их? И еже­ли они при­зна­ют в те­бе Хри­ста, то за­пре­ти им раз­гла­шать это.
   А что сла­ще за­прет­но­го пло­да? В ка­ж­дом си­дит не­множ­ко от пра­ма­те­ри на­шей Евы: ко­ли ска­за­но нель­зя, то очень уж хо­чет­ся по­про­бо­вать!
   И спра­ши­вал Ии­сус уче­ни­ков сво­их: за ко­го лю­ди по­чи­та­ют ме­ня, сы­на че­ло­ве­че­ско­го? Ста­ли апо­сто­лы го­во­рить, что слы­ша­ли в на­ро­де: кто го­во­рил, что за Ио­ан­на Кре­сти­те­ля, дру­гие го­во­ри­ли, что за Илию или за Ие­ре­мию.
   - Ну, а вы-то са­ми за ко­го по­чи­тае­те ме­ня? - спро­сил Ии­сус.
   За­мол­ча­ли сму­щен­ные апо­сто­лы, лишь Петр, как все­гда пред­во­ди­тель­ст­во­вав­ший все­ми, бой­ко от­ра­пор­то­вал:
   - Ты - Мес­сия и сын Бо­га Жи­ва­го.
   - Бла­жен ты, Петр-Си­мон, сын Ио­си­ев, - от­вет­ст­во­вал ему Ии­сус, - по­то­му что не ина­че как Отец мой, су­щий на не­бе­сах, от­крыл те­бе это. На те­бе, Петр, как на кам­не, соз­дам я цер­ковь мою и дам те­бе клю­чи Цар­ст­ва Не­бес­но­го.
   Сму­тил­ся Петр та­кой по­хва­ле, но и воз­гор­дил­ся внут­рен­не: а вдруг и вза­прав­ду Ии­сус Мес­сия, то бишь Хри­стос? То­гда и он, Петр, не по­след­ний че­ло­век!
   Ии­сус за­пре­тил уче­ни­кам сво­им ко­му бы то ни бы­ло ска­зы­вать, что он есть Хри­стос. Про­шло не­мно­го вре­ме­ни и по­ди­вил­ся он то­му, на­сколь­ко пра­виль­но бы­ло все ре­ше­но Иу­дой, по­ни­мав­шим на­ту­ру че­ло­ве­че­скую: ко­ли хо­чешь, что­бы раз­зво­ни­ли по все­му ми­ру ка­кую весть, по­ве­дай ее под стро­жай­шей тай­ной луч­шим друзь­ям да еще по­тре­буй, что­бы по­кля­лись они не раз­гла­шать тай­ны. Не прой­дет и па­ры дней тай­на эта бу­дет от­кры­та во всех угол­ках зем­ли! Не зря у них в На­за­ре­те ста­ру­хи го­во­ри­ли: "По сек­ре­ту все­му све­ту".
  
  
   ВАР­ТИ­МЕЙ
   Про­шли на­ши стран­ни­ки го­ро­диш­ко Авел­ме­хо­лу и шли даль­ше на юг. Шли они от Га­ли­лей­ско­го мо­ря к Мерт­во­му вдоль ре­ки Иор­дан, ко­то­рая те­чет пря­ме­хонь­ко с се­ве­ра на юг, буд­то кто ей на­роч­но та­кое рус­ло вы­ко­пал: ста­дий три­ста как по ни­точ­ке на­тя­ну­той те­чет.
   И по­дой­дя уже поч­ти к Мерт­во­му мо­рю, по­вер­ну­ли на Ие­ру­са­лим, ос­та­но­вив­шись в Ие­ри­хо­не. По­бы­ли там, по­учи­ли в си­на­го­гах, Ии­сус сде­лал не­сколь­ко не­зна­чи­тель­ных ис­це­ле­ний - ко­му-то снял из­ну­ри­тель­ную го­лов­ную боль за­го­во­ром, ко­му-то впра­вил за­сто­яв­ший­ся вы­вих. Уже со­бра­лись Ии­сус и уче­ни­ки его по­ки­нуть гос­те­при­им­ный го­род, но тут уже при са­мом вы­хо­де уви­де­ли у до­ро­ги сле­по­го, про­ся­ще­го ми­ло­сты­ню. А, за­ме­тим, про­во­жа­ла Ии­су­са ог­ром­ная тол­па на­ро­да. Кто-то из тол­пы ок­лик­нул слеп­ца:
   - Эй, Вар­ти­мей, сын Ти­ме­ев, к нам Ии­сус по­жа­ло­вал, ис­це­ля­ет глу­хих, не­мых да сле­пых. Хо­чешь ис­це­лить­ся?
   - Вот ведь на­пасть ка­кая! - по­ду­мал Вар­ти­мей. - Жил се­бе при­пе­ваю­чи на по­дая­ния ми­ло­сти­вых, а тут на те­бе! Ис­це­ли­тель на­шел­ся! Да го­во­рят, всех ис­це­ля­ет под­ряд. Он же сра­зу пой­мет, что у ме­ня гла­за-то при­кры­ты толь­ко для ви­ду. Ра­зо­бла­чит, так еще ме­ня и кам­ня­ми по­бьют те же, кто вче­ра еще ми­ло­сты­ню щед­ро по­да­вал мне... Вот при­нес­ла его не­чис­тая! Уж луч­ше со­гла­шусь сра­зу на ис­це­ле­ние, по­ка он не на­чал рас­сле­до­вать да об­сле­до­вать... - И за­при­чи­тал жа­лоб­ным го­ло­сом Вар­ти­мей: - Ии­сус, по­ми­луй ме­ня!
   Тот по­до­шел и сра­зу по­нял в чем де­ло: Вар­ти­мей был си­му­лянт! У сле­пых не дер­га­ют­ся ве­ки: они дер­га­ют­ся толь­ко у тех, кто дол­го на­силь­но дер­жит их сомк­ну­ты­ми. Но тем не ме­нее, не по­да­вая ви­да, спро­сил:
   - Что ты хо­чешь от ме­ня?
   - Хо­чу про­зреть! Ис­це­ли! Бу­ду хо­дить по го­ро­дам и се­лам и сла­вить те­бя да по­ка­зы­вать, ка­кое зре­ние ты мне вер­нул, Ии­су­се!
   На это Ии­сус, по­няв­ший, что для все­об­ще­го бла­га бу­дет луч­ше, ес­ли не ра­зо­бла­чать об­ман­щи­ка, от­ве­тил ему:
   - Встань и иди! Ве­ра твоя спас­ла те­бя, - ед­ва за­мет­но ух­мыль­нул­ся Ии­сус, гля­дя пря­мо в гла­за "про­зрев­ше­го" Вар­ти­мея. - Но смот­ри, не со­жа­лей по­том, и на ме­ня не роп­щи, ибо ты сам про­сил, не я хо­тел!
   Тут же Вар­ти­мей вско­чил, ши­ро­ко рас­крыл гла­за, за­орал, как от ра­до­сти, по­том бряк­нул­ся Ии­су­су в но­ги и на­чал це­ло­вать их. "Ко­ме­ди­ант, - по­ду­мал Ии­сус, - ему бы в те­ат­ре ли­це­дей­ст­во­вать, не­пло­хие бы день­ги за­ко­ла­чи­вал, а он..." Тут быв­ший сле­пой бро­сил­ся к го­ро­жа­нам, сто­яв­шим не­вда­ле­ке, и стал кри­чать:
   - Празд­ник-то ка­кой! Празд­ник-то ка­кой у ме­ня! Лю­ди до­б­рые, на­пои­те-на­кор­ми­те ме­ня! И на по­хмёл­ку в честь ра­до­сти та­кой не по­жа­лей­те!
   И рас­тро­ган­ный люд стал сы­пать ему мед­ные мо­не­ты в изо­би­лии, а кто да­же и се­реб­рен­ные под­бра­сы­вал.
   По­ни­мал Ии­сус всю ще­кот­ли­вость сво­его по­ло­же­ния и ждал, что Иу­да, не мед­ля, от­реа­ги­ру­ет; он же без­ус­лов­но все по­нял, что это был пря­мой об­ман, од­но­мо­мент­ный сго­вор ум­но­го вра­че­ва­те­ля и ум­но­го жу­ли­ка! И Ии­сус не ошиб­ся: к не­му по­до­шел Иу­да и не­слыш­но для ос­таль­ных про­го­во­рил:
   - Пра­виль­но, Ии­сус, так и на­до! Ко­неч­но, этот Вар­ти­мей прой­до­ха и жу­лик, но его не ис­пра­вишь: ра­зо­бла­чи его здесь - он пой­дет об­ма­ны­вать лю­дей в дру­гом мес­те. А ты сде­лал од­но­вре­мен­но два по­лез­ных де­ла: и Вар­ти­мей те­перь сой­дет со сво­ей скольз­кой до­рож­ки, и нам поль­за - пусть раз­зво­нит всю­ду о сво­ем чу­дес­ном ис­це­ле­нии!
   - Зна­ешь, Иу­да, и я по­ду­мал при­мер­но так же. Я знал, что ни­кто, кро­ме те­бя, ни­че­го не за­ме­тит и ни­че­го не пой­мет. Бо­ял­ся я лишь, что ты ме­ня осу­дишь, а тут...
   - А ведь вот, что смеш­но, Ии­сус: этот мо­шен­ник бу­дет и впредь поль­зо­вать­ся щед­ро­та­ми че­ло­ве­че­ской глу­по­сти и до­вер­чи­во­сти: сна­ча­ла он "стриг ба­ра­нов", при­ки­нув­шись сле­пым, а те­перь он бу­дет "стричь" тех же ба­ра­нов, при­ки­нув­шись ма­ги­че­ски про­зрев­шим! Этот про­ще­лы­га при­не­сет нам поль­зы бо­лее сот­ни ис­тин­но ис­це­лен­ных то­бою: ему же есть ну­ж­да ка­ж­до­днев­но ве­щать о сво­ем чу­до­дей­ст­вен­ном ис­це­ле­нии, что­бы на­би­вать свою "ни­щен­скую" мош­ну!
   Дру­зья за­смея­лись, про­дол­жая путь.
  
  
   СУБ­БО­ТА ДЛЯ ЧЕ­ЛО­ВЕ­КА
   При­шли как-то в суб­бо­ту Ии­сус с уче­ни­ка­ми в си­на­го­гу, и ви­дит Ии­сус, си­дит в уго­лоч­ке че­ло­век с ис­сох­шей поч­ти ру­кой, ко­то­рой и ше­вель­нуть не мо­жет. По­до­шел Ии­сус к не­му, по­лю­бо­пыт­ст­во­вал, что и как. Ви­дит, что не столь­ко бо­ли у че­ло­ве­ка, сколь­ко стра­ху по­ше­вель­нуть ру­кой. А ко­ли ор­ган не уп­раж­нять, так он и отом­рет за здо­ро­во жи­вешь! Это Ии­сус уз­нал, еще ко­гда Гип­по­кра­то­ву уче­нию учил­ся в Гре­ции.
   Бы­ла суб­бо­та, си­на­го­га бы­ла пол­на, мно­го в ней бы­ло пра­во­вер­ных ев­ре­ев, по­чи­таю­щих суб­бо­ту, да и свя­щен­ни­ки ок­ру­жи­ли Ии­су­са. По их на­пря­жен­ным взгля­дам по­нял Ии­сус, что все на­блю­да­ют за ним, не нач­нет ли он в свя­той день зна­хар­ст­вом за­ни­мать­ся.
   Дал Ии­сус то­му че­ло­ве­ку не­сколь­ко по­лез­ных со­ве­тов, рас­ска­зал, как уп­раж­нять ру­ку ка­ж­до­днев­но, и ска­зал: "Иди с Бо­гом! Не ус­пе­ет ме­сяц за­ро­ж­даю­щий­ся стать пол­ной лу­ною, как бу­дешь ты опять вла­деть сво­ею ру­кой!"
   А пра­во­вер­ные и свя­щен­ни­ки иу­дей­ские в си­на­го­ге на­блю­да­ли за ним и воз­му­ща­лись: "Ишь, бо­го­хуль­ник! Ис­це­ля­ет боль­ных в суб­бо­ту, ко­гда ра­бо­тать грех!" Ус­лы­хал Ии­сус этот ро­пот и спро­сил гром­ко, вро­де бы ни к ко­му не об­ра­ща­ясь:
   - Долж­но ли в суб­бо­ту доб­ро де­лать, или же злу по­пус­ти­тель­ст­во­вать? Не­у­жто ду­шу не спа­сти, а по­гу­бить ее без­дей­ст­ви­ем?
  
   За­мол­ча­ли шеп­ту­ны, но за­таи­ли в ду­ше еще боль­ше хам­ст­ва на про­ро­ка. А он про­дол­жал:
   - Раз­ве не под­ни­мет ка­ж­дый из вас в суб­бо­ту на ули­це се­реб­ря­ный ди­на­рий, уро­нен­ный кем-то, пред­ва­ри­тель­но не по­ко­сив­шись по сто­ро­нам, что ни­кто то­го не ви­дит? Ли­це­ме­ры! А ес­ли яг­не­нок упа­дет в глу­бо­кий ко­ло­дец, не­у­же­ли вы не вы­та­щи­те его, а да­ди­те не­вин­ной ско­тин­ке по­гиб­нуть, а тем вдо­ба­вок и ко­ло­дец ос­к­вер­ни­те? Ли­це­ме­ры вы зло­ко­ры­ст­ные! Го­то­вы у со­се­да в гла­зу со­рин­ку раз­гля­деть, а в соб­ст­вен­ном и брев­на не ви­ди­те! - а по­том, по­мол­чав, до­ба­вил уже в раз­ду­мье: - Суб­бо­та для че­ло­ве­ка, а не че­ло­век для суб­бо­ты!
   И не ус­пел Ии­сус за­кон­чить свою нра­во­учи­тель­ную сен­тен­цию, как под­бе­га­ет к не­му глав­ный свя­щен­ник си­на­го­ги по име­ни Иа­ир, и, ры­дая и вы­ры­вая из го­ло­вы сво­ей и без то­го ред­кие во­ло­сен­ки, па­да­ет к но­гам его.
   - Ии­сус, спа­си ра­ди Бо­га! - Взы­ва­ет он к про­ро­ку. - Дочь моя умер­ла не­сколь­ко дней на­зад... Тлен не бе­рет ее. Мо­жет, еще не от­ле­те­ла ду­ша ее к пра­от­цам? При­ди и воз­ло­жи на нее ру­ки, что­бы она ожи­ла!
   - Но суб­бо­та же се­го­дня, рав­ви... Не бо­ишь­ся при­нять гре­ха на ду­шу свою? Я-то го­тов все­гда по­мочь че­ло­ве­ку, но вы же за это ме­ня и про­кли­нае­те!
   - Ии­сус, по­мо­ги!.. Пле­вал я на суб­бо­ту и на все эти ду­рац­кие пред­рас­суд­ки - вос­кре­си мою дочь! Век те­бя не за­бу­ду, век бу­ду Гос­по­ду мо­лить­ся о тво­ем здо­ро­вье!
   - Не о мо­ем здо­ро­вье пе­кись, - от­ве­тил ему Ии­сус, - а о спа­се­нии сво­ей ду­ши.
   И с эти­ми сло­ва­ми по­сле­до­вал Ии­сус за Иа­и­ром. Сле­дом шла тол­па зе­вак, ка­ж­до­му хо­те­лось быть по­бли­же к это­му вол­шеб­но­му ле­ка­рю, хоть од­ним глаз­ком по­гля­деть на его чу­до­дей­ст­во.
   И шла за ним в тол­пе од­на жен­щи­на, ко­то­рая уже лет де­сять стра­да­ла кро­во­те­че­ни­ем. Мно­го пре­тер­пе­ла она от раз­ных ле­ка­рей, вы­ну­ж­де­на бы­ла рас­про­дать все свое иму­ще­ст­во, что­бы оп­ла­тить ви­зи­ты вра­чей и ку­пить ле­кар­ст­ва, но все бы­ло без поль­зы: при­шла она толь­ко в еще худ­шее со­стоя­ние. Мно­го она бы­ла на­слы­ша­на о чу­де­сах, ко­то­рые тво­рил Ии­сус и креп­ко-на­креп­ко вну­ши­ла се­бе, что как толь­ко при­кос­нет­ся она к его оде­ж­де, то тут же вы­здо­ро­ве­ет.
   И вот про­бив­шись сквозь тол­пу лю­бо­пыт­ст­вую­щих, она дос­тиг­ла Ии­су­са и кос­ну­лась края его оде­ж­ды. По­чув­ст­во­вав, что кто-то слег­ка тро­нул его, Ии­сус обер­нул­ся и уви­дел жен­щи­ну с та­ким умо­ляю­щим взгля­дом, что сра­зу до­га­дал­ся, в чем мо­жет быть прось­ба ее. Он по­гла­дил ее по пле­чу и ска­зал: "Дер­зай, дщерь моя! Ве­ра твоя спа­сет те­бя. Но будь тер­пе­ли­ва: зер­ну ма­ло­му и то на­доб­но вре­мя, что­бы оно про­рос­ло. Бо­лезнь же твоя, я ви­жу, му­чит те­бя дав­но". Жен­щи­на уш­ла до­воль­ная, а Ии­сус по­ду­мал: "Хва­ти­ло бы ей ве­ры в са­мое се­бя! Ведь без это­го ни од­но пла­це­бо ни­ко­гда не мо­жет дать нуж­но­го эф­фек­та!"
   Идут они даль­ше к до­му свя­щен­ни­ка Иа­и­ра. Тот идет и при­чи­та­ет, горь­ко пла­ча. Ии­сус же го­во­рит ему:
   - Не бой­ся, глав­ное - ве­руй!
   По­нял Ии­сус, что ес­ли не­сколь­ко дней тле­ние не бе­рет те­ло умер­шей, то не мерт­ва де­ви­ца, а впа­ла в ле­тар­ги­че­ский сон. Ко­гда по­до­шли к до­му Иа­и­ра, Ии­сус не по­зво­лил ни­ко­му сле­до­вать за со­бой, кро­ме Пет­ра, Иа­ко­ва и Ио­ан­на.
   Во­шли они в дом, ви­дят лю­дей в пол­ном смя­те­нии. Быв­шие там жен­щи­ны при­чи­та­ли и, за­ли­ва­ясь сле­за­ми, во­пи­ли гром­ко. Ии­сус, пы­та­ясь ус­по­ко­ить всех, ска­зал, что, мо­жет быть, не умер­ла дочь, а толь­ко за­сну­ла. На эти его сло­ва на­род на­чал да­же над­сме­хать­ся над ним, го­во­ря: "Уже пять дён ле­жит де­ви­ца мерт­вая, а ты го­во­ришь, ус­ну­ла!"
   Ии­сус, по­про­сил от­ца де­ви­цы вы­слать всех вон из по­ко­ев, в ко­то­рых ле­жа­ла де­ви­ца, да и са­мо­му то­же вый­ти. Ко­гда его ос­та­ви­ли од­но­го, по­до­шел Ии­сус к ле­жав­шей без­ды­хан­но де­вуш­ке и под­нес к ноз­д­рям де­ви­цы ма­лень­кое зер­каль­це, ко­то­рое он все­гда но­сил с со­бой. Он тут же уви­дел, что оно слег­ка, поч­ти не­ви­ди­мо за­по­те­ло. Ии­сус по­ду­мал: "И кто ме­ня за язык тя­нул го­во­рить, что, мо­жет, спит она? Вдруг по­ве­ри­ли бы мне, что все­го-на­все­го спит? То­гда и чу­да бы не вы­шло! Сла­ва бо­гу, что не об­ра­ти­ли на мои сло­ва вни­ма­ния, но да­же еще и ос­мея­ли ме­ня". Ии­сус по­до­шел к де­ви­це, взял ее за ру­ку, и ров­ным и ти­хим го­ло­сом, мо­но­тон­но по­вто­ряя од­ни и те же сло­ва, на­чал го­во­рить ей, что­бы она про­сну­лась и вста­ла. И вот рес­ни­цы де­вуш­ки за­тре­пе­та­ли, она слег­ка при­от­кры­ла гла­за. Тут по­звал Ии­сус об­рат­но от­ца и мать де­ви­цы, всех сво­их уче­ни­ков и не­ко­то­рых осо­бо рья­ных зе­вак в по­кои, где де­ви­ца ле­жа­ла.
   И, взяв де­ви­цу за ру­ку, го­во­рит ей: "Та­ли­фа ку­ми!", что зна­чит: "Встань, дщерь моя!" И де­ви­ца, по­слу­шав­шись Ии­су­са, се­ла на край кро­ва­ти, спус­тив но­ги на пол. Она пы­та­лась встать и пой­ти, но ей это не уда­ва­лось: сла­бость одо­ле­ла ее - ска­зы­ва­лись те не­сколь­ко дней, ко­то­рые она про­ве­ла, не вку­шая и крош­ки от раз­ло­ман­но­го ла­ва­ша.
   Не бы­ло пре­де­ла изум­ле­нию пуб­ли­ки. Все вос­тор­жен­но и ожив­лен­но об­су­ж­да­ли свер­шив­шее­ся, воз­да­вая хва­лу ис­це­ли­те­лю. А он ска­зал: "На­кор­ми­те ее, да вер­нут­ся си­лы в те­ло ее!" И он стро­го при­ка­зал всем, что­бы ни­кто об этом ни­ко­му не рас­ска­зы­вал. И ко­неч­но же, как по ма­но­ве­нию вол­шеб­ной па­лоч­ки, тут же слух раз­нес­ся по всей стра­не об этом чу­дес­ном вос­кре­ше­нии. "Мо­ло­дец все же Иу­да, по­со­ве­то­вав­ший мне за­пре­щать рас­ска­зы о том, как я ис­це­ляю лю­дей!" - по­ду­мал Ии­сус.
  
  
  
   БО­ГАЧ И НИ­ЩИЙ
   Ме­ж­ду Ие­ри­хо­ном и Ие­ру­са­ли­мом есть не­боль­шое мес­теч­ко - Фа­ра. Нет в том мес­теч­ке ни­че­го при­ме­ча­тель­но­го, но ос­та­но­вил­ся в нем Ии­сус с апо­сто­ла­ми свои­ми, ибо на­ста­ло вре­мя пе­ре­дох­нуть и на­брать­ся сил пе­ред вхо­дом в боль­шой го­род - свя­щен­ный го­род ев­ре­ев да и дру­гих на­ро­дов про­жи­вав­ших в этом но­вом Ва­ви­ло­не.
   И вот на при­ва­ле рас­ска­зал Ии­сус свою оче­ред­ную прит­чу.
   Нек­то был бо­гат, оде­вал­ся в пор­фи­ру и вис­сон и ка­ж­дый день пир­ше­ст­во­вал бли­ста­тель­но. Жил од­но­вре­мен­но с ним на греш­ной зем­ле дру­гой, кто был нищ, ле­жал у во­рот это­го са­мо­го бо­га­тея в струпь­ях и пи­тал­ся лишь крош­ка­ми, па­даю­щи­ми с бар­ско­го сто­ла.
   Умер ни­щий и от­не­сен был Ан­ге­ла­ми на ло­но Ав­раа­мо­во. Умер и бо­гач, и по­хо­ро­ни­ли его. И по­пал он, ко­неч­но же, в ад... Бу­ду­чи в не­стер­пи­мых му­ках, он под­нял гла­за свои и уви­дел вда­ли Ав­раа­ма и то­го бед­ня­ка на ло­не его. И во­зо­пил быв­ший бо­га­тей: "От­че Ав­раа­ме! Уми­ло­сер­дись на­до мною, по­шли то­го быв­ше­го ни­ще­го, что­бы омо­чил он ко­нец пер­ста сво­его в во­де и про­хла­дил язык мой, ибо я му­ча­юсь в пла­ме­ни сем".
   Но Ав­ра­ам ска­зал: "Вспом­ни, что ты по­лу­чил уже доб­рое твое в жиз­ни тво­ей, а бе­до­ла­га этот имел толь­ко злое. Ны­не же он здесь уте­ша­ет­ся, а ты стра­да­ешь. Да и не­воз­мож­но по­пасть из ада в рай - это на­до за­ра­бо­тать при жиз­ни зем­ной".
   Ии­сус лю­бил по­бе­се­до­вать с ка­ж­дым из уче­ни­ков в от­дель­но­сти. Ес­ли бе­се­ды с Иу­дой да­ва­ли обо­им им си­лы для даль­ней­ше­го дви­же­ния впе­ред, для вы­бо­ра пу­ти, то с ос­таль­ны­ми Ии­сус го­во­рил, что­бы луч­ше по­нять, как лю­ди по­ни­ма­ют и вос­при­ни­ма­ют его сло­ва. А об­щи­на Ии­су­со­вых апо­сто­лов бы­ла во­ис­ти­ну раз­но­об­раз­на. Тут был и вер­но­пре­дан­ный, ни в чем не со­мне­ваю­щий­ся Петр; и без­ро­пот­ная тень его - Ан­д­рей; и кри­ти­кан­ст­вую­щий, хо­тя в це­лом и не­да­ле­кий, Фо­ма; и до­вер­чи­вый Ио­анн; и креп­ко­го ума Мат­фей, у ко­то­ро­го, прав­да, не хва­та­ло ско­ро­сти ре­ак­ции; и лег­ко­мыс­лен­ный Фи­липп.
   В этот раз по­сле рас­ска­за прит­чи Ии­сус шел, со­про­во­ж­дае­мый Фо­мой, ко­то­рый, как все­гда за­да­вал во­про­сы:
   - Учи­тель! А что же бу­дет с те­ми у ко­го в жиз­ни на­ме­ша­но: и до­б­ра и му­че­ний по­лу­чи­ли по­ров­ну? Ку­да им путь в ад или Цар­ст­вие Не­бес­ное? Или же они бу­дут год там, а год сям? Да и кто ре­шать-то бу­дет? Ведь сам го­во­рил, что ме­ж­ду доб­ром и злом гра­ни­ца не­яс­ная, как у мо­ря Га­ли­лей­ско­го: от­ку­да ве­тер ду­ет, ту­да и вол­на во­ду на бе­рег за­ду­ва­ет. Не­у­жто прав­да, дос­та­точ­но по­ка­ять­ся и в рай по­па­дешь? А что ес­ли бы тот бо­гач пе­ред смер­тью по­ка­ял­ся, так он то­же бы в раю ока­зал­ся? А бед­няк, за­быв­ши по­ка­ять­ся, так что - пря­ми­ком в ад?
   - Фо­ма, - от­вет­ст­во­вал Ии­сус, - это прит­ча. В ней все рас­ска­зы­ва­ет­ся ино­ска­за­тель­но. По­ни­мать ее нуж­но от­вле­чен­но. Ты сам по­ду­май сво­ей го­ло­вой, я ведь все раз­же­вы­вать за те­бя не мо­гу... Вспом­ни: "Имею­щий уши - да слы­шит!"
   - Так то оно так, - не ус­по­каи­вал­ся Фо­ма, - но ...
   Вяз­кий этот раз­го­вор уже при­то­мил Ии­су­са. Не от­ве­чая пря­мо, он опять ска­зал толь­ко что при­ду­ман­ную им са­мим мак­си­му:
   - Ис­тин­но го­во­рю: лег­че верб­лю­ду прой­ти сквозь иголь­ное уш­ко, не­же­ли бо­га­то­му по­пасть в Цар­ст­вие Не­бес­ное!
   Шед­ший по­за­ди Иу­да слы­шал бе­се­ду учи­те­ля с Фо­мой. Он по­ни­мал не­до­уме­ние Фо­мы, но од­но­вре­мен­но по­ни­мал и по­зи­цию Ии­су­са - вы­ход­ца из бед­ной се­мьи...
   Иу­да по­ни­мал, что не­скры­вае­мая не­на­висть Ии­су­са к бо­га­тым - это не­ис­тре­би­мое чув­ст­во веч­но го­лод­но­го по от­но­ше­нию к сы­то­му. Ии­сус с дет­ст­ва по­ни­мал, ка­ки­ми по­том и кро­вью дос­та­вал­ся ка­ж­дый леп­тон, ка­ж­дый ми­ну­тум его от­цу, Ио­си­фу. Он и сам был нау­чен ра­бо­тать, не по­кла­дая рук, да­бы за­ра­бо­тать се­бе на хлеб на­сущ­ный. Иу­да по­ни­мал, что жизнь не ба­ло­ва­ла Ии­су­са и при­учи­ла его к мыс­ли о том, что бо­гат­ст­во нель­зя на­жить пра­вед­ным тру­дом.
   Сам Иу­да про­ис­хо­дил из впол­не обес­пе­чен­ной се­мьи, ему да­ли хо­ро­шее об­ра­зо­ва­ние, он ни­ко­гда не чув­ст­во­вал ну­ж­ды ни в чем. У не­го, как и у Ии­су­са бы­ло раз­ви­тое чув­ст­во спра­вед­ли­во­сти. Он не знал да­же, как это чув­ст­во сфор­му­ли­ро­вать. Ви­ди­мо, прав был Ии­сус, го­во­рив­ший, что мож­но и не фор­му­ли­ро­вать это чув­ст­во, а про­сто же­лать ближ­не­му то­го же, че­го же­ла­ешь ты сам се­бе.
   Иу­де с дет­ст­ва бы­ло не­мно­го со­ве­ст­но, что он да­ром по­лу­чил то, че­го дру­гие не мог­ли до­бить­ся да­же ка­торж­ным тру­дом. Нет, его ро­ди­те­ли не бы­ли кле­ща­ми со­сав­ши­ми чу­жую кровь. Его отец был ува­жае­мым судь­ей, о ко­то­ром шла сла­ва спра­вед­ли­во­го и че­ст­но­го че­ло­ве­ка. Но тем не ме­нее, Иу­да ви­дел, что дру­гие его свер­ст­ни­ки жи­ли в ну­ж­де, их се­мьи пе­ре­би­ва­лись с хле­ба на во­ду. И он очень пе­ре­жи­вал за тех сво­их дру­зей, у чьих ро­ди­те­лей жизнь не сло­жи­лась, бы­ла труд­ной и тя­же­лой. Ведь са­ми-то его дру­зья бы­ли не ви­но­ва­ты, что их ро­ди­те­ли бед­ны!
   Иу­де очень нра­ви­лась идея Ии­су­са, что лю­ди долж­ны жить, как од­на боль­шая се­мья: силь­ные по­мо­гать сла­бым, сы­тые - го­лод­ным. Ведь хо­ро­шая се­мья жи­вет по по­доб­ным за­ко­нам: ни­кто не за­ду­мы­ва­ет­ся над тем, что есть доб­ро, ка­ж­дый про­сто тво­рит это са­мое доб­ро.
   Но в то же са­мое вре­мя, Иу­да не по­ни­мал сле­пой не­на­вис­ти к бо­га­тым. Ведь са­мо по се­бе бо­гат­ст­во - не по­рок. По­рок стрем­ле­ние к не­пра­вед­но­му бо­гат­ст­ву.
   Дог­нав Ии­су­са, шед­ше­го в оди­но­че­ст­ве впе­ре­ди, ко­гда от не­го от­стал Фо­ма Не­ве­рую­щий, Иу­да об­ра­тил­ся к Ии­су­су:
   - И я хо­чу по­го­во­рить с то­бой об этой тво­ей по­след­ней прит­че о бо­га­том и бед­ном. И сре­ди бо­га­тых лю­дей бы­ва­ют пра­вед­ни­ки. Ведь во­все не обя­за­тель­но за­ра­ба­ты­вать день­ги не­че­ст­ным пу­тем или же, на­жи­ва­ясь на ка­торж­ном тру­де ближ­них. Возь­ми, к при­ме­ру, Ено­ха из Виф­лее­ма. Да, он бо­га­тый че­ло­век, но он сам вме­сте со свои­ми ра­бот­ни­ка­ми вста­ет ра­но ут­ром, что го­во­рит­ся, ни свет, ни за­ря, вка­лы­ва­ет с ни­ми до седь­мо­го по­та, вме­сте с ни­ми раз­де­ля­ет их тра­пе­зу. Да, он жи­вет в хо­ро­шем до­ме, его же­на мо­жет кра­си­во оде­вать­ся и но­сить дра­го­цен­но­сти... Но раз­ве он не сам за­ра­бо­тал все, что име­ет, че­ст­ным тру­дом? По­смот­ри, как рвут­ся лю­ди по­пасть к не­му на ра­бо­ту... К то­му же, ты зна­ешь, что он по­жерт­во­вал боль­шие день­ги на храм Бо­жий...
   - Знаю я этих бо­га­те­ев: со­весть их гло­жет, вот они и ста­ра­ют­ся Бо­га умас­лить свои­ми под­но­ше­ния­ми!.. - раз­дра­жен­но от­ве­тил Ии­сус.
   - Все ли так про­сто, Ии­сус? Я вот то­же не из бед­ной се­мьи, но не ви­жу ни­ка­ко­го за со­бой гре­ха толь­ко от это­го. А в тво­ей же прит­че, пред­ставь, что бо­га­тый че­ло­век - это че­ст­ный тру­же­ник Енох из Виф­лее­ма, а бед­няк, си­дя­щий у во­рот, - про­ще­лы­га и об­ман­щик Вар­ти­мей. Так что же, все рав­но на­до Ено­ха гнать в ад, а Вар­ти­мея по­сы­лать под кры­лыш­ко Ав­раа­мо­во?
   - Опять ты прав, Иу­да... И в то же вре­мя не­прав! Жизнь мно­го­ли­ка, нет еди­но­го ре­цеп­та, как жить. Толь­ко ду­рак, а мо­жет, да­же вдо­ба­вок еще и не­го­дяй, мо­жет ска­зать, что он зна­ет как по­сту­пать на­пе­ред, и толь­ко глу­пец мо­жет по­сле­до­вать его со­ве­ту. Но в то же вре­мя есть ка­кие-то об­щие прин­ци­пы... В сред­нем бо­га­тые лю­ди за­слу­жи­ва­ют пре­зре­ния...
   - В сред­нем? - пе­ре­спро­сил Иу­да. - Но раз­ве бы­ва­ет "сред­ний Ии­сус" или "сред­ний Иу­да"?
   - Ну, я и ею в ви­ду об­щий прин­цип...
   - Но, Ии­сус, не в том ли и бе­да всех этих об­щих прин­ци­пов, осо­бен­но вы­ска­зан­ных во­ж­дем, что лю­ди на­чи­на­ют сле­по им сле­до­вать? Пред­ставь, как мо­жет по­дей­ст­во­вать та­кая прит­ча на Пет­ра? Или на Фи­лип­па? Они же сле­по пой­дут жечь по­ме­стья и гро­мить двор­цы, уби­вая не­по­вин­ных лю­дей за то, что они "в сред­нем" пло­хие!
   За­ду­ма­лись оба. Ка­ж­дый по­ни­мал пра­во­ту дру­го­го. Ка­ж­дый по­ни­мал и свою пра­во­ту. Они уже не пер­вый раз го­во­ри­ли об от­сут­ст­вии аб­со­лют­ных ис­тин в жиз­ни, при­зна­вая в то же вре­мя пра­во на су­ще­ст­во­ва­ние та­ко­вых.
   - Зна­ешь, Иу­да, - по­сле пау­зы ска­зал Ии­сус, - все же мы долж­ны ду­мать имен­но о "сред­нем че­ло­ве­ке", ведь мы с то­бой меч­та­ем о ре­ли­гии для всех, а не для из­бран­ных. Боль­шин­ст­во лю­дей бед­ны, по­это­му мы долж­ны им "по­дыг­ры­вать", сде­лать так, что­бы ве­ра на­ша по­мо­га­ла им жить.
   Они опять шли мол­ча, по­гру­жен­ные ка­ж­дый в свои мыс­ли. Спус­тя ка­кое-то вре­мя Иу­да про­из­нес:
   - Ты ме­ня про­сти, Ии­сус. Я чет­ко по­ни­маю, что все­гда про­ще под­ме­чать ошиб­ки дру­гих, чем са­мо­му про­кла­ды­вать путь и при этом не­из­беж­но оши­бать­ся.
   Ты же вы­пол­ня­ешь ве­ли­кую мис­сию. Ты де­ла­ешь то, что ни­кто из нас сде­лать был бы не в си­лах: ты ви­дишь цель, ты ве­дешь нас.
   - Зна­ешь, Иу­да, я мно­гое по­нял в по­след­нее вре­мя: что­бы быть учи­те­лем, на­до уметь са­мо­му учить­ся у дру­гих. Об­ще­ние с та­ки­ми, как ты, сти­му­ли­ру­ет ме­ня, по­зво­ля­ет раз­ви­вать даль­ше ос­нов­ные идеи но­вой ве­ры, от­та­чи­вать их...
   - Ну, моя-то роль не­зна­чи­тель­на: как я уже ска­зал те­бе, быть кри­ти­ком лег­че, чем быть соз­да­те­лем.
  
  
   БЛУД­НЫЙ СЫН
   В дру­гой раз Ии­сус по­ве­дал уче­ни­кам сво­им прит­чу про блуд­но­го сы­на. Ии­сус лю­бил рас­ска­зы­вать прит­чи, при­чем учил уче­ни­ков сво­их, что­бы они са­ми до­хо­ди­ли до мо­ра­ли, за­ло­жен­ной в той или иной прит­че. Ино­гда все же во­про­сы ему за­да­ва­лись, осо­бен­но усерд­ст­во­вал в этом обыч­но Фо­ма.
   Вот что рас­ска­зал Ии­сус на этот раз. У од­но­го бо­га­то­го че­ло­ве­ка бы­ло два сы­на. Од­на­ж­ды при­шел к от­цу млад­ший и ска­зал: "От­че! Вы­дай мне при­чи­таю­щую­ся мне по пра­ву на­след­ст­ва часть име­ния". Раз­де­лил отец име­ние свое на две час­ти и от­дал ка­ж­до­му из сы­но­вей его часть.
   По про­ше­ст­вии не­мно­гих дней, млад­ший сын, за­ло­жив свою часть име­ния, тай­ком со­брал­ся в до­ро­гу, при­хва­тил день­ги, и по­шел в даль­нюю сто­ро­ну. Там он вел раз­гуль­ную жизнь, ку­тил, раз­вле­кал­ся с по­роч­ны­ми жен­щи­на­ми и, в ре­зуль­та­те та­кой рас­пут­ной жиз­ни, в кон­це кон­цов, рас­то­чил все свои сред­ст­ва, ко­то­рые ему дос­та­лись от от­ца. Не зря лю­ди го­во­рят про та­кие шаль­ные день­ги: лег­ко при­шли - лег­ко уш­ли. Ко­ли не тру­дом тя­же­лым за­ра­бо­та­но дос­тоя­ние, то и те­ря­ет­ся оно бы­ст­ро и не­за­мет­но.
   Ко­гда же он про­жил всё, то при­шлось по­ду­мать са­мо­му о хле­бе на­сущ­ном. Хоть и не при­вык к тру­ду он, из­ба­ло­ван­ный оте­че­ской лю­бо­вью, при­шел че­ред и ему по­чув­ст­во­вать вкус соб­ст­вен­но­го по­та. Один из жи­те­лей той стра­ны, где за­стрял без де­нег и без средств на жизнь млад­ший сын, взял его к се­бе из жа­ло­сти, а по­сколь­ку мо­ло­дой че­ло­век ни­че­го не умел де­лать, то по­слал его на по­ля свои пас­ти сви­ней. Там юно­ша был рад на­пол­нить чре­во свое от­ру­бя­ми, ко­то­рые ели сви­ньи, за­быв что по­да­ют на дру­же­ских пьян­ках- гу­лян­ках да раз­гуль­ных пир­ше­ст­вах.
   Ско­пив са­мую ма­лую то­ли­ку де­нег, не­об­хо­ди­мых лишь на воз­вра­ще­ние на ро­ди­ну, он со­брал­ся в об­рат­ный путь. По­мы­сел его был один и весь­ма про­стой:
   - Сколь­ко на­ем­ни­ков у от­ца мое­го из­бы­то­че­ст­ву­ют хле­бом, а я здесь уми­раю от го­ло­да! При­ду я к от­цу мо­ему и ска­жу: "От­че! Я со­гре­шил про­тив не­ба и пред то­бою и уже не­дос­то­ин на­зы­вать­ся сы­ном тво­им... Про­сти и по­ми­луй ме­ня! Возь­ми ме­ня, Бо­га ра­ди, в чис­ло на­ем­ни­ков тво­их". Не­у­жто от­ка­жет мне отец мой?
   Знал он, да­же уве­рен был, что дрог­нет оте­че­ское серд­це, про­стит он все лю­би­мо­му сво­ему сы­ноч­ку, и бу­дет он сно­ва жить-по­жи­вать при­пе­ваю­чи.
   И вот он уже под­хо­дит к до­му сво­ему, весь в пы­ли, в лох­моть­ях, что ос­та­лись от его пре­ж­де рос­кош­ных одежд. И тут уви­дел его отец его и, обе­зу­мев от ра­до­сти, по­бе­жал на­встре­чу сы­ну сво­ему, под­бе­жав же пал ему на шею и це­ло­вал его. Сле­зы тек­ли по ще­кам ста­ри­ка, за­сти­лая ему гла­за. Сын же ска­зал ему:
   - От­че! Я со­гре­шил пред то­бою... Но все же по­зволь мне на­зы­вать­ся сы­ном тво­им, хо­тя я то­го и не­дос­то­ин...
   - Сын мой еди­но­кров­ный! Да раз­ве мо­жет быть для ро­ди­те­ля ра­дость боль­шая, чем воз­вра­ще­ние блуд­но­го сы­на, вер­нув­ше­го­ся в ло­но от­че­го до­ма!
   И отец, ко­то­ро­го рас­пи­ра­ла ра­дость от­то­го, что вер­нул­ся, на­ко­нец, сын так дол­го не­ве­до­мо где про­па­дав­ший, ска­зал ра­бам сво­им: "При­не­си­те луч­шую оде­ж­ду сы­ну мо­ему воз­люб­лен­но­му и одень­те его, и дай­те пер­стень дра­го­цен­ный на ру­ку его, и обу­вью из луч­шей ко­жи обуй­те но­ги его!" По­том ве­лел он за­клать луч­ше­го из мо­ло­дых тель­цов для празд­нич­ной тра­пе­зы:
   "Бу­дет се­го­дня ве­ли­кий празд­ник, ибо вер­нул­ся мой сын, ко­то­рый про­па­дал дол­го, но на­шел­ся! Есть у нас по­вод ра­до­вать­ся и ве­се­лить­ся!"
   И при­го­то­ви­ли слу­ги вся­че­ских яств и хмель­ных на­пит­ков, и раз­го­ре­лось ве­се­лье в до­ме. И сно­ва по­чув­ст­во­вал се­бя млад­ший сын глав­ным в до­ме, от же­ла­ния ко­то­ро­го за­ви­се­ло все, ибо отец его все­гда, всю его жизнь был его ра­бом.
   Стар­ший же сын был в это вре­мя в по­ле, где ра­бо­тал, как все­гда, в по­те ли­ца сво­его, вос­пол­няя в хо­зяй­ст­ве от­цо­вом те бре­ши, ко­то­рые воз­ник­ли из-за тран­жир­ст­ва млад­ше­го бра­та. Ко­гда воз­вра­ща­ясь с по­ля ус­та­лый и ого­ло­дав­ший, при­бли­зил­ся он к от­че­му до­му, то ус­лы­шал пе­ние и ли­ко­ва­ние в до­ме. Умы­вая ру­ки свои по­сле тру­дов пра­вед­ных, спро­сил он од­но­го из слуг, что про­ис­хо­дит. Тот от­ве­тил: "Брат твой вер­нул­ся... Отец твой рас­по­ря­дил­ся уст­ро­ить пир го­рой в честь это­го со­бы­тия и за­ко­лоть от­корм­лен­но­го мо­ло­до­го те­лен­ка на ра­до­стях, по­то­му как сын его мень­шой вер­нул­ся здо­ро­вым и не­вре­ди­мым".
   Стар­ший сын осер­чал и не хо­тел да­же вой­ти в дом и сесть к сто­лу. Он по­шел во двор, сел на лав­ку око­ло кле­ти с яг­ня­та­ми и опус­тив го­ло­ву свою на на­тру­жен­ные ру­ки ду­мал над не­спра­вед­ли­во­стью жиз­ни. Вы­шел из две­рей сча­ст­ли­вый отец и стал звать его. Но стар­ший сын ска­зал в от­вет от­цу:
   - Я столь­ко лет гну спи­ну, ра­бо­таю, не жа­лея жи­во­та сво­его... Все эти го­ды я ис­ку­паю гре­хи бра­та мое­го пе­ред то­бой, отец. Я ли не слу­жу те­бе че­ст­но и бес­ко­ры­ст­но и ни­ко­гда не пре­сту­паю ни од­но­го при­ка­за­ния твое­го? Но я ни ра­зу за все эти го­ды, не был удо­сто­ен и ма­ло­го коз­лён­ка, что­бы мне хоть не­мно­го по­ве­се­лить­ся с друзь­я­ми мои­ми по­сле тру­дов мо­их... Бра­ту же мо­ему, про­мо­тав­ше­му по­ло­ви­ну име­ния твое­го с блуд­ни­ца­ми да про­пой­ца­ми, как толь­ко тот вер­нул­ся, ты уст­ро­ил пир на весь мир, за­ко­лов для не­го те­лен­ка!..
   Не о люб­ви от­чей про­шу я, а о спра­вед­ли­во­сти...
   - Сын мой! - от­ве­тил отец. - Ты все­гда со мною. А вот брат твой буд­то был мертв и ожил, про­па­дал и на­шел­ся.
   Мол­ча­ли апо­сто­лы по­сле сей прит­чи. Вро­де все так, а что-то вро­де не так. Опять эти прит­чи! Ну, кто их ура­зу­ме­ет? Как по­нять эту прит­чу? В чем же мо­раль ее? С од­ной сто­ро­ны, вро­де бы отец прав, об­ра­до­вав­шись, что вер­нул­ся жи­вой и не­вре­ди­мый сын, кое­го уже и не чая­ли уви­деть. Но вро­де и стар­шой сын прав: нуж­но же ка­кая-ни­ка­кая спра­вед­ли­вость! Ко­му бо­лее на­до воз­дать - тру­же­ни­ку или трут­ню?.. Хо­тел бы­ло, как обыч­но, встрять с во­про­сом Фо­ма, да Петр одер­нул его за ру­кав.
   Иу­да же по­дой­дя к Ии­су­су по­ло­жил ру­ку ему на пле­чо и, стоя спи­ной к ос­таль­ным, про­шеп­тал, что­бы ни­кто из апо­сто­лов его не ус­лы­шал:
   - Ии­сус, по-мо­ему, твоя прит­ча про­ти­во­ре­чи­ва... Сле­пая лю­бовь к млад­ше­му - не есть по­вод для вос­хва­ле­ний, а уж пред­поч­те­ние тран­жи­ры-празд­но­люб­ца пе­ред ли­цом ис­тин­но­го тру­дя­ги - это во­об­ще ни в ка­кие во­ро­та не ле­зет...
   - Да, не­ле­по по­лу­чи­лось... Не знаю уж, по­че­му эта прит­ча во­об­ще мне в го­ло­ву при­шла. Мне эту прит­чу еще мать рас­ска­зы­ва­ла, ко­гда я был со­всем ма­лень­ким. Я о су­ти этой прит­чи и не за­ду­мы­вал­ся ни­ко­гда...
  
  
   ИС­ЦЕ­ЛЕ­НИЕ ДО­ЧЕ­РИ ХА­НА­НЕ­ЯН­КИ
   И хо­дил Ии­сус со свои­ми уче­ни­ка­ми по всей Га­ли­лее, уча в си­на­го­гах, про­по­ве­дуя Цар­ст­вие Не­бес­ное, и ис­це­ляя вся­кую бо­лезнь и не­мощь в лю­дях. При­го­ди­лись ему зна­ния, по­лу­чен­ные в Гре­ции от Фе­ми­сток­ла. Осо­бен­но уда­ва­лось ему ле­че­ние так на­зы­вае­мых "бес­но­ва­тых" - при­па­доч­ных и лу­на­ти­ков. То, что лю­дям ка­за­лось по­ро­ж­де­ни­ем сил бе­сов­ских, он из­ле­чи­вал лег­ко, зная азы пси­хо­те­ра­пии.
   И ва­ли­ли к не­му тол­пы на­ро­да, на­де­ясь на чу­до. Ии­сус, ле­ча, не де­лал по­спеш­ных за­яв­ле­ний: он сна­ча­ла ос­мат­ри­вал не­мощ­ных и боль­ных, де­лал ди­аг­но­зы, де­ля про се­бя всех на из­ле­чи­вае­мых и не­из­ле­чи­вае­мых, а по­том при­ни­мал­ся ле­чить тех, ус­пех ле­че­ния ко­то­рых был фак­ти­че­ски пред­ре­шен. И с ле­че­ни­ем он не то­ро­пил­ся, де­лал все не спе­ша и с убе­ди­тель­ной для всех уве­рен­но­стью.
   Ес­ли же по­па­дал­ся кто-то с тя­же­лей­шей не­из­ле­чи­мой бо­лез­нью, то он от­сы­лал та­ко­го ли­бо к ка­ко­му-ни­будь свя­то­му мес­ту на мо­ле­ние, ли­бо го­во­рил, что боль­но­му нуж­но две не­де­ли пить пар­ное ко­зье мо­ло­ко от ко­зы, у ко­то­рой ро­дил­ся один свет­лень­кий и один тем­нень­кий коз­ле­но­чек. А по­ди сы­щи та­кую ко­зоч­ку! Но на­де­ж­да есть! Ии­сус пом­нил, че­му учил его Фе­ми­стокл: "Ес­ли не мо­жешь вы­ле­чить, то дай хо­тя бы на­де­ж­ду. Она ли­бо спа­сет боль­но­го, ли­бо хо­тя бы об­лег­чит по­след­ние дни его".
   Во вре­мя од­ной из про­по­ве­дей по­до­шла к Ии­су­су жен­щи­на и по­про­си­ла его из­ле­чить дочь ее, ко­то­рая бы­ла тя­же­ло боль­на: одер­жи­ма та бы­ла не­чис­тым ду­хом, как го­во­ри­ли лю­ди. Бы­ла у де­воч­ки па­ду­чая бо­лезнь, а вре­ме­на­ми она впа­да­ла да­же в бес­па­мят­ст­во, и изо рта ее шла бе­лая пу­зыр­ча­тая пе­на. При­па­ла та жен­щи­на к но­гам Ии­су­со­вым, при­чи­тая и умо­ляя его ис­це­лить ее доч­ку. По не­обыч­ной яр­кой оде­ж­де и по силь­но­му ак­цен­ту жен­щи­ны, по­нял Ии­сус, что она языч­ни­ца. Она, и вза­прав­ду, ока­за­лась ро­дом ха­на­не­ян­ка. По­смот­рел на нее Ии­сус да­же не­мно­го брезг­ли­во и ска­зал:
   - Жен­щи­на! Не­у­жто ты ду­ма­ешь, что я бро­шу хлеб псам, пре­ж­де, чем на­корм­лю де­тей сво­их?!
   - Сде­лай, как она про­сит, - ста­ли про­сить его уче­ни­ки, - а то она так и бу­дет ид­ти за на­ми и во­пить всю до­ро­гу!
   - По­слан я толь­ко к по­гиб­шим ов­цам до­ма Из­раи­ле­ва. - Ии­сус от­ве­тил на это. - Не­хо­ро­шо взять хлеб у де­тей и бро­сить его псам.
   Но жен­щи­на ока­за­лась не из про­стых - па­лец в рот не кла­ди! Встав с ко­лен в не­ко­то­ром изум­ле­нии, ес­ли да­же не в не­го­до­ва­нии, она, ост­рая на язык и со­об­ра­зи­тель­ная, от­ве­ти­ла до­воль­но дерз­ко, чем по­верг­ла Ии­су­са в не­удоб­ное по­ло­же­ние:
   - Уж не знаю, что и ска­зать те­бе, мил че­ло­век, но не до­б­ру ты учишь! Ко­ли при­пом­нишь, то и псы не ос­та­ют­ся го­лод­ны­ми под хо­зяй­ским сто­лом, хоть кро­хи, но и им дос­та­ют­ся!
   Тут Ии­сус по­чув­ст­во­вал бу­к­валь­но жже­ние где-то в об­лас­ти за­тыл­ка. Обер­нув­шись, он уви­дел Иу­ду, смот­рев­ше­го на не­го с глу­бо­кой уко­риз­ной. Опом­нил­ся Ии­сус, осоз­нав, что не то и не так от­ве­тил на моль­бы ха­на­не­ян­ки. И ска­зал тут Ии­сус:
   - Про­сти ме­ня жен­щи­на, не хо­тел я оби­деть ни те­бя, ни род твой. Ви­жу, что ве­ли­ка ве­ра твоя, а по­се­му да бу­дет те­бе по же­ла­нию твое­му. Под­ве­ди ко мне дщерь твою.
   И воз­ло­жил Ии­сус ру­ку на го­ло­ву до­че­ри той жен­щи­ны, по­том при­сел на кор­точ­ки пе­ред де­воч­кой и, про­дол­жая дер­жать ру­ку свою на ее те­меч­ке, ска­зал ей:
   - Ты здо­ро­ва! Ты здо­ро­ва! У те­бя ни­ко­гда боль­ше не бу­дет жес­то­ких при­пад­ков: я из­гнал бе­са из те­бя. Ес­ли же он еще ко­гда при­бли­зит­ся, то ты и мать твоя да об­ра­ти­те ли­ца свои в сто­ро­ну Ие­ру­са­ли­ма и да про­из­не­си­те мо­лит­ву сию: "От­че наш, су­щий на не­бе­сах! Да свя­тит­ся имя твое. Да при­идет цар­ст­вие твое. Да бу­дет во­ля твоя и на зем­ле, как на не­бе! Хлеб наш на­сущ­ный дай нам днесь. Про­сти нам гре­хи на­ши, ибо и мы про­ща­ем вся­ко­му долж­ни­ку на­ше­му... И не вве­ди нас в ис­ку­ше­ние, но из­бавь нас от лу­ка­во­го. Аминь!"
   Вряд ли за­пом­ни­ла ха­на­не­ян­ка этот текст. Но ведь не это глав­ное! Глав­ное, что за­па­ло ей в ду­шу, что на­до про­сить Гос­по­да, ко­гда те­бе что-то по­за­рез нуж­но, а сло­ва она са­ма под­бе­рет, да еще, мо­жет, бо­лее при­ли­че­ст­вую­щие слу­чаю!
   По­бла­го­да­ри­ла жен­щи­на Ии­су­са, об­ня­ла на про­ща­ние по-ма­те­рин­ски и са­ма бла­го­сло­ви­ла его, как род­но­го сы­на. Ко­мок за­стрял в гор­ле Ии­су­са, не смог ни­че­го от­ве­тить он ос­ча­ст­лив­лен­ной ма­те­ри. И он впер­вые по­нял глу­би­ну той ис­ти­ны, ко­то­рую сам же ве­щал лю­дям: по де­лам, а не по сло­вам ва­шим су­ди­мы бу­де­те!
   И де­воч­ка улыб­ну­лась ему в от­вет свет­лой улыб­кой, и по­нял Ии­сус, что по­ве­ри­ла ему, а ведь это и есть за­лог ус­пеш­но­го ис­це­ле­ния от бо­лез­ни, одо­ле­вав­шей ее. Так слу­чи­лось вза­им­ное бла­го: мать об­ре­ла ис­це­ле­ние до­че­ри, а Ии­сус еще од­ну ду­шу при­об­щил Гос­по­ду. И был бла­го­да­рен Ии­сус Иу­де за тот об­жи­гаю­щий взгляд осу­ж­де­ния, ко­то­рый по­мог бы­ст­ро ис­пра­вить ошиб­ку и по­мочь до­че­ри жен­щи­ны- ха­на­не­ян­ки.
   Тут по­до­шел к Ии­су­су Иу­да, и по­ло­жил ему ру­ку на пле­чо, го­во­ря:
   - А ведь и впрямь ис­це­лил ты дев­чуш­ку! Вон она как, вся аж за­све­ти­лась! Ведь са­ми мы не зна­ем, ка­кая си­ла за­клю­че­на в нас, а все на­де­ем­ся на что-то при­шед­шее свы­ше. Слаб че­ло­век! Слаб! - про­дол­жал Иу­да. - Ну, ис­тин­но, как про­жить сла­бо­му без ве­ры? И ты дол­жен дать лю­дям эту ве­ру, Ии­сус!
   Ии­сус бла­го­дар­но взгля­нул на Иу­ду за то, что тот не на­пом­нил ни сло­вом, ни жес­том о его про­ма­хе. Он в за­дум­чи­во­сти про­мол­вил, буд­то про­сто мыс­лил в слух:
   - Ми­ло­сер­дие не долж­но вы­би­рать сво­их и чу­жих. Оно ли­бо есть, ли­бо его нет... К то­му же, ди­тя, чье бы оно ни бы­ло - все­гда ди­тя.
  
  
   ЦАР­СТ­ВИЕ НЕ­БЕС­НОЕ
   Труд­но да­ва­лись Ии­су­су про­по­ве­ди про Цар­ст­вие Не­бес­ное... Да и что от­ве­тишь на во­про­сы? Ведь все хо­тят уз­нать, а что там, а как ду­ши там раз­ме­ща­ют­ся, а что они де­ла­ют, а как в пре­ис­под­ней?
   Од­на­ж­ды сад­ду­кеи, ко­то­рые во­об­ще не ве­ри­ли в вос­кре­се­нье по­сле смер­ти, спро­си­ли Ии­су­са:
   - Вот по Мои­сее­ву за­ве­ту, ес­ли кто ум­рет, не имея де­тей, то брат его пусть возь­мет за се­бя же­ну его и вос­ста­но­вит се­мя бра­ту сво­ему. Так? - Ии­сус со­глас­но кив­нул. - И вот жи­ли-бы­ли семь брать­ев. Пер­вый, же­нив­шись, умер и, не имея де­тей, ос­та­вил же­ну свою бра­ту сво­ему; по­доб­но и вто­рой, и тре­тий. Дош­ло де­ло и до седь­мо­го, но и он по­мер не про­длив ро­да сво­его. А по­сле всех умер­ла и та жен­щи­на, быв­шая всем им же­ною при жиз­ни. Вот во­про­сец у нас есть с за­ко­вы­роч­кой: Вос­крес­нув, ко­то­ро­го из се­ми бу­дет она же­ною?"
   - Вот ведь ка­зуи­сты про­кля­тые! Та­кой за­гад­ки и Сфинкс бы за­га­дать не до­га­дал­ся! А ин­те­рес­но, что бы на та­кую злоб­ную за­гад­ку Эдип бы от­ве­тил? - по­ду­мал Ии­сус.
   Но при­звал он на по­мощь всю свою при­род­ную со­об­ра­зи­тель­ность и из­во­рот­ли­вость и от­ве­тил, хо­тя и не по де­лу, но весь­ма убе­ди­тель­но. (Что по­де­лать: ка­ков во­прос - та­ков и от­вет!)
   - За­блу­ж­дае­тесь, не зная ни Свя­щен­но­го Пи­са­ния, ни си­лы Бо­жи­ей. В вос­кре­се­нии лю­ди ни же­нят­ся, ни вы­хо­дят за­муж, - го­во­рил Ии­сус, слов­но толь­ко что вер­нул­ся с то­го све­та, - но пре­бы­ва­ют, как ан­ге­лы Бо­жии на не­бе­сах.
   А что на это воз­ра­зишь? По­ди раз­бе­ри, как там ан­ге­лы на не­бе­сах... Ни­кто из во­про­шав­ших там не был, а кто уже там, так по­ка ни­кто не воз­вра­щал­ся... А Ии­сус так го­во­рит, буд­то точ­но зна­ет.
   По­сле этих не­лег­ких де­ба­тов с сад­ду­кея­ми, Ии­сус с Иу­дой шли, как все­гда, об­су­ж­дая толь­ко что про­шед­шее сло­вес­ное сра­же­ние.
   - Мо­жет, - за­ме­тил Иу­да, - ес­ли за­гроб­ная жизнь и есть, то она вот та­кая бес­плот­ная "жизнь-смерть" в за­стыв­шем на­все­гда вре­ме­ни? Но лю­дям нуж­на при­ят­ная сказ­ка о за­гроб­ной жиз­ни, ко­то­рая не есть по­до­бие смер­ти. Че­ло­век стра­шит­ся смер­ти по­то­му, что он слаб ду­шой. На­до ук­ре­пить его ду­шу, убе­див че­ло­ве­ка, что ду­ша его не­тлен­на. Толь­ко это мо­жет ук­ре­пить на­ше уче­ние и сде­ла­ет его бес­смерт­ным. Ведь че­ло­век смер­тен, но че­ло­ве­че­ст­во бес­смерт­но!
   - Хо­ро­шо рас­су­ж­дать об аб­ст­ракт­ной смер­ти и аб­ст­ракт­ном бес­смер­тии...
   - А как ты, Ии­сус, сам от­но­сишь­ся к смер­ти?
   - Смерть? - за­дум­чи­во пе­ре­спро­сил Ии­сус. - Я не хо­чу уми­рать. Я хо­чу тво­рить доб­ро для лю­дей, а это мож­но де­лать толь­ко здесь, на зем­ле. И ес­ли го­во­рить че­ст­но, то я да­же бо­юсь смер­ти...
   - Ии­сус! А ве­ришь ли ты сам в за­гроб­ную жизнь? Ведь то, что ты от­ве­тил книж­ни­кам на во­прос о се­ми брать­ях, у ко­то­рых бы­ла од­на и та же же­на на зем­ле, толь­ко все за­пу­ты­ва­ет... Ес­ли в Цар­ст­вии Не­бес­ном не бу­дет от­но­ше­ний ме­ж­ду ду­ша­ми, то это бу­дет боль­шая про­зрач­ная тюрь­ма с оди­ноч­ны­ми ка­ме­ра­ми. Ко­му нуж­на та­кая веч­ная жизнь-ка­тор­га?!
   Они про­дол­жа­ли ид­ти, ка­ж­дый ду­мал о сво­ем, хо­тя мыс­ли их кру­ти­лись во­круг од­но­го и то­го же. Что же та­кое есть это Цар­ст­вие Не­бес­ное?
   - А я те­бя спро­шу и по­слож­ней во­прос, чем тот фа­ри­сей­ский - опять за­го­во­рил Иу­да: - что бу­дут чув­ст­во­вать ду­ши ма­те­ри и сы­на, ес­ли мать в мла­дом воз­рас­те умер­ла при ро­дах, а сын умер в глу­бо­кой ста­рос­ти? Ведь ду­ша ма­те­ри не уз­на­ет сво­его сы­на в той стар­че­ской ду­ше, ко­то­рая бу­дет оби­тать на не­бе­сах, а сын не уз­на­ет сво­ей ма­те­ри в юной ду­ше, а плот­ских-то об­ра­зов у них не бу­дет!
   А ес­ли ум­рет не­дель­но­го воз­рас­та мла­де­нец, то кем бу­дет ду­ша это­го не­смыш­ле­ны­ша? Да и ко­му она бу­дет нуж­на? Так она и бу­дет бол­тать­ся, как ни­ко­му не­нуж­ная щеп­ка на вол­нах?
   - Не знаю, не знаю... - от­ве­тил за­дум­чи­во Ии­сус. - Луч­ше и не пы­тать­ся это по­нять или объ­яс­нить. Это как у брах­ма­нов, пом­нишь я рас­ска­зы­вал: раз­ло­мишь смо­к­ву - най­дешь зер­но, раз­ло­мишь зер­но най­дешь то "ни­что", ко­то­рое и есть на­ча­ло все­го. Это "ни­что" - не­по­зна­вае­мо.
   - Но ка­кой смысл в Цар­ст­вии Не­бес­ном, ес­ли там нет мес­та для чувств, мыс­лей, об­ще­ния? Чем та­кое Цар­ст­вие Не­бес­ное для душ луч­ше, чем Клад­би­ще Зем­ное для тел че­ло­ве­че­ских? Ес­ли там нет раз­ви­тия, нет пе­ре­мен, то это по­до­бие смер­ти.
   Они по­мол­ча­ли не­мно­го, а по­том Иу­да ска­зал:
   - В кон­це кон­цов, все это не­важ­но. Глав­ное по­мочь лю­дям, дать им ве­ру. Ты на­чал ве­ли­кое де­ло. Все мы без­за­вет­но пре­да­ны той идее, ко­то­рую ты про­по­ве­ду­ешь. Но ведь ты по­ни­ма­ешь, что ра­но или позд­но нас все рав­но за­топ­чут, убь­ют не­за­мет­но, как обыч­ных пре­ступ­ни­ков... Ведь мы, и прав­да, пре­сту­пи­ли за мно­гое: мы, как бель­мо на гла­зу для всех этих фаль­ши­вых свя­тош и ли­це­мер­ных власть пре­дер­жа­щих.
   По­че­му я спро­сил те­бя, бо­ишь­ся ли ты смер­ти? У нас нет ино­го вы­бо­ра: ли­бо жить, но про­иг­рать, ли­бо по­жерт­во­вать со­бой, но по­бе­дить. Ты же сам го­во­рил, что вос­хи­ща­ешь­ся Со­кра­том. А ведь он умер все­го-на­все­го за свои идеи, мы же го­то­вы от­дать жиз­ни за ве­ли­кую идею!
   - Я уве­рен, что на­ша идея в кон­це кон­цов по­бе­дит, - от­вет­ст­во­вал Ии­сус, - и раз­не­сет­ся по все­му ми­ру. Но я очень бо­юсь, что, по­бе­див, она вста­нет на служ­бу власть пре­дер­жа­щих. Не на­прас­на ли на­ша борь­ба?..
   - А я ве­рю, что при­дет вре­мя, - раз­го­ря­че­но и с не­скры­вае­мым вол­не­ни­ем ска­зал Иу­да, - ко­гда на­сту­пит все­об­щее ра­вен­ст­во лю­дей, ко­гда все бу­дут сча­ст­ли­вы­ми, ко­гда на са­мом де­ле все ста­нут брать­я­ми. И мо­жет, соз­дан­ная то­бой ре­ли­гия раз­рас­тет­ся, по­гло­тит дру­гие, транс­фор­ми­ру­ет­ся так, что­бы быть удоб­ной для всех - бе­лых, жел­тых, чер­ных - да хоть зе­ле­ных, ес­ли зе­ле­ные лю­ди где-то да су­ще­ст­ву­ют!
   - Да, Иу­да... На­до нам обо всем серь­ез­но по­ду­мать, все ре­шить... Ну, да лад­но, пой­дем спать. А то вон уже не­бо на Вос­то­ке ста­ло свет­леть. Мо­жет, во сне ка­кая бла­го­дать при­снит­ся. И по­том не зря го­во­рят: ут­ро ве­че­ра муд­ре­нее!
   Они об­ня­лись дру­же­ски по­хло­па­ли друг дру­га по спи­нам и, кив­нув друг дру­гу "спо­кой­ной но­чи", по­шли на ноч­лег.
   Уже за­ни­ма­лась за­ря... Дол­го ли ос­та­лось им тво­рить доб­ро на этой зем­ле? Что с ни­ми ста­нет­ся зав­тра?
  
  
   ВОС­КРЕ­ШЕ­НИЕ ЛА­ЗА­РЯ
   Од­на­ж­ды при­шла из Ви­фа­нии Ма­рия Ма­гда­ли­на со­вер­шен­но рас­стро­ен­ная, вся в сле­зах. На во­про­сы Ии­су­са, пы­тав­ше­го­ся уте­шить ее, она сквозь ры­да­ния ска­за­ла, что брат ее Ла­зарь тя­же­ло бо­лел и умер. Ии­сус рас­спро­сил ее, что слу­чи­лось, и Ма­рия рас­ска­за­ла, что по­след­ние дни му­чил­ся Ла­зарь тя­же­лей­ши­ми го­лов­ны­ми бо­ля­ми, от­паи­ва­ли его ка­ки­ми-то це­леб­ны­ми тра­ва­ми, ко­то­рые при­нес­ла ме­ст­ная зна­хар­ка. Она же по­том за­го­во­ри­ла Ла­за­ря, го­лов­ная боль у не­го утих­ла, он стал уже улы­бать­ся, но по­том вдруг, ко­гда зна­хар­ка, ухо­дя, уже за­кры­ла за со­бой дверь, вдруг ос­ла­бел, за­ка­тил гла­за, уча­щен­но за­ды­шал, а по­том сник, и жизнь вы­ле­те­ла из не­го прочь...
   По­нял Ии­сус, что про­мед­ле­ние смер­ти по­доб­но: об­ла­да­ла, ви­ди­мо, зна­хар­ка да­ром гип­но­за, ус­по­кои­ла она Ла­за­ря, да не рас­счи­та­ла, что слиш­ком силь­но бы­ло ее влия­ние на Ла­за­ря! На­до сроч­но мчать­ся в Ви­фа­нию! Сле­за­ми го­рю не по­мо­жешь, да и го­ря-то еще нет: вот, не дай Бог, по­хо­ро­нят Ла­за­ря, да за­кро­ют на­мерт­во мо­гиль­ным кам­нем вход в склеп-пе­ще­ру, вот то­гда бу­дет позд­но. Да­же ес­ли про­снет­ся Ла­зарь, ос­ла­бев­ший, он не смо­жет от­ва­лить ка­мень и ос­та­нет­ся толь­ко од­но - ти­хая не­из­беж­ная смерть от ис­то­ще­ния и жа­ж­ды...
   Ска­зал Ии­сус сво­им уче­ни­кам: "Пой­ду в Ви­фа­нию, вос­кре­шу Ла­за­ря, и тем вос­слав­лю еще раз имя Гос­под­не!" Ви­фа­ния бы­ла близ Ие­ру­са­ли­ма, все­го ста­ди­ях в пят­на­дца­ти, так что Ии­сус, за ко­то­рым по­спе­ша­ла Ма­рия Ма­гда­ли­на, уже при­мер­но че­рез час был в до­ме, где встре­ти­ла его Мар­фа, се­ст­ра Ла­за­ря и Ма­рии. Мно­го на­ро­ду со­бра­лось из ок­ре­ст­ных се­ле­ний и да­же из Ие­ру­са­ли­ма, что­бы уте­шить сес­тер в их без­гра­нич­ном го­ре. Ока­за­лось, что Ла­зарь уже че­ты­ре дня на­хо­дит­ся в скле­пе. Нуж­но ска­зать, что по­ра­до­вал­ся Ии­сус, что не хо­ро­нят в Из­раи­ле в глу­бо­ких ямах, как де­ла­ют лю­ди на се­ве­ре, и не от­но­сят в лес на съе­де­ние ди­ким зве­рям, как это де­ла­ют в Ин­дии - то­гда бы не со­тво­рить чу­да!
   Не те­ряя вре­ме­ни, Ии­сус по­шел к скле­пу и по­про­сил не­сколь­ких муж­чин от­ва­лить тя­же­лен­ный ка­мень от вхо­да в пе­ще­ру. Мо­гиль­ным хо­ло­дом и ка­ки­ми-то пря­ны­ми за­па­ха­ми от ма­зей, ко­то­ры­ми на­ти­ра­ют те­ло по­кой­ни­ков, по­вея­ло из глу­би­ны пе­ще­ры.
   Кто-то за­при­чи­тал: "Че­ты­ре дни про­шло... Чай, уже смер­деть те­ло на­ча­ло - эва дух ка­кой спёр­тый..." (Ос­та­вим на ва­ше ус­мот­ре­ние, чи­та­тель, от­че­го мо­жет смер­деть в пе­ще­ре, вход в ко­то­рую до по­гре­бе­ния был от­крыт.)
   Ии­сус по­про­сил всех отой­ти по­даль­ше, а сам во­шел в пе­ще­ру. Ми­аз­мы в пе­ще­ре "бла­го­уха­ли" дей­ст­ви­тель­но та­кие, буд­то це­лое ста­до коз­лов пе­ре­но­че­ва­ло здесь. Ии­сус по­до­шел к ка­мен­но­му гро­бу, сдви­нул крыш­ку, от­крыв ли­цо Ла­за­ря: оно бы­ло свет­лым и чис­тым, буд­то он спал пра­вед­ным сном.
   "Так оно и есть! - по­ду­мал про се­бя Ии­сус. - Эти не­учи опять чуть не за­хо­ро­ни­ли жи­во­го еще че­ло­ве­ка!"
   Он вы­шел из пе­ще­ры и ска­зал, что­бы при­нес­ли ему ча­шу с во­дой, ибо он дол­жен ок­ро­пить ли­цо Ла­за­ря, что­бы тот ожил. Ко­гда рас­то­роп­ная Мар­фа че­рез па­ру ми­нут при­нес­ла ча­шу с во­дой из ближ­не­го род­нич­ка, Ии­сус взял ее, от­стра­нил ру­кой лю­бо­пыт­ст­вую­щих и опять во­шел в пе­ще­ру. Там он дос­тал свой за­вет­ный ме­шо­чек с ма­ги­че­ски­ми кри­стал­ла­ми, дос­тал один и бро­сил его в во­ду. Во­да за­ши­пе­ла и со дна ста­ли под­ни­мать­ся мел­кие пу­зырь­ки. Под­нес Ии­сус эту ча­шу к ноз­д­рям Ла­за­ря, пред­ва­ри­тель­но под­няв его го­ло­ву. И вот ноз­д­ри Ла­за­ря раз­ду­лись, как у ко­ня, го­то­во­го со­рвать­ся с мес­та, по­том дрог­ну­ли рес­ни­цы, по­том от­кры­лись ни­че­го не по­ни­маю­щие гла­за, по­том в очах его за­брез­жил­ся рас­су­док:
   - Это ты, Ии­сус?.. Где я?.. Что со мной?..
   - Да, это я, Ла­зарь. Я вос­кре­сил те­бя. По­до­ж­ди не ше­ве­лись без мо­ей ко­ман­ды, - от­ве­тил Ии­сус.
   С эти­ми сло­ва­ми он бы­ст­ро опять поя­вил­ся из тем­но­го зе­ва пе­ще­ры, воз­дел ру­ки к не­бу и гро­мо­вым го­ло­сом, ко­то­рым он во­ис­ти­ну ар­ти­сти­че­ски управ­лял, про­воз­гла­сил:
   - Бо­же ми­ло­серд­ный, сде­лай, что­бы Ла­зарь вос­стал из гро­ба! - а по­том до­ба­вил, уже об­ра­ща­ясь в глу­би­ну пе­ще­ры: - Вос­стань, Ла­зарь, из мерт­вых!
   И уви­де­ли все сквозь пе­щер­ный мрак, как Ла­зарь сдви­нул ка­мен­ную крыш­ку, ко­то­рая с гро­хо­том упа­ла на ка­мен­ный же пол скле­па и рас­ко­ло­лась по­по­лам... По­том по­кой­ник как-то не­лов­ко вы­ва­лил­ся из гро­ба, упав на чет­ве­рень­ки, под­нял­ся и ша­та­ясь, как пья­ный, по­брел к вы­хо­ду из пе­ще­ры. Ко­гда он, за­жму­рив­ший­ся от яр­ко­го све­та, поя­вил­ся пе­ред на­ро­дом, все ах­ну­ли и сра­зу же за­при­чи­та­ли, на­ча­ли мо­лить­ся и воз­да­вать хва­лу Гос­по­ду и Ии­су­су, сы­ну Гос­под­ню. Ла­зарь на­столь­ко был слаб, что се­ст­ры его, под­хва­тив на ру­ки, по­нес­ли его до­мой. Вся тол­па ра­до­ст­но по­ва­ли­ла за ни­ми.
   Слух о чу­де мгно­вен­но раз­нес­ся по ок­ру­ге. Труд­но по­ве­рить, как вес­ти, осо­бен­но бла­гие или же пе­чаль­ные, бы­ст­ро раз­но­сят­ся, буд­то вет­ром, по ми­ру! Не про­шло и ча­са, в Ви­фа­нию стек­лось мно­же­ст­во на­ро­да по­смот­реть на ожив­ше­го Ла­за­ря, по­щу­пать его, ус­лы­шать его го­лос. Ко­неч­но же, без вни­ма­ния не ос­тал­ся и глав­ный ге­рой - Ии­сус.
   **********
   Ве­че­ром хле­бо­соль­ная Мар­фа уст­рои­ла для Ии­су­са и его уче­ни­ков на­стоя­щий пир в честь вос­кре­ше­ния Ла­за­ря. Ии­сус воз­ле­жал око­ло цен­тра сто­ла, по обе сто­ро­ны от не­го рас­по­ло­жи­лись Мар­фа и Ма­гда­ли­на. На­про­тив Ии­су­са, по дру­гую сто­ро­ну сто­ла, си­дел сча­ст­ли­вый Ла­зарь, не сво­див­ший с Ии­су­са вос­тор­жен­ных глаз.
   Ии­сус воз­ле­жал, опи­ра­ясь на ле­вый ло­коть, Ма­гда­ли­на си­де­ла не­множ­ко сза­ди, за его го­ло­вой, а Мар­фа раз­мес­ти­лась в но­гах. Ко­гда Ма­гда­ли­на тя­ну­лась за кув­ши­ном, что­бы под­лить ви­на в ча­шу Ии­су­са, ее уп­ру­гая грудь ка­са­лась пле­ча или за­тыл­ка Ии­су­са и то­гда слад­кая мол­ния не­уто­ли­мо­го же­ла­ния прон­за­ла все его те­ло. Ино­гда во вре­мя раз­го­во­ра он, по­ка­чи­ва­ясь в такт сво­им сло­вам, сам ка­сал­ся юно­го те­ла Ма­гда­ли­ны, а она не от­стра­ня­лась, а ка­за­лось, да­же по­да­ва­лась ему на­встре­чу. "Ес­ли это и есть гре­хо­па­де­ние, ко­то­рое от­кры­лось на­шей пра­ма­те­ри Еве... - ду­мал Ии­сус. - Да... То­гда спа­си­бо Змею-ис­ку­си­те­лю! Кто не по­знал это­го, тот зря поя­вил­ся на этой греш­ной зем­ле!"
   Кон­чи­лась ве­че­ря, хо­зяе­ва ста­ли ук­ла­ды­вать гос­тей на ноч­лег. Ии­су­су от­ве­ли от­дель­ную ком­нат­ку, в ко­то­рой обыч­но спал Ла­зарь, а сам Ла­зарь от­пра­вил­ся с ос­таль­ной бра­ти­ей на се­но­вал. Вско­ре все уго­мо­ни­лись: уже не слыш­но бы­ло го­го­та­нья Фо­мы и ок­ри­ков Пет­ра, уже кон­чи­ли буб­нить о чем-то по­сто­ян­ные со­бе­сед­ни­ки - Мат­фей с Фад­де­ем... Дом по­гру­зил­ся в ти­ши­ну. Слыш­ны бы­ли толь­ко без­у­молч­но зве­ня­щие ноч­ные сверч­ки, лег­кий пря­ный аро­мат юж­ных цве­тов, буд­то бы про­снув­ших­ся по­сле днев­но­го зноя, ще­ко­тал ноз­д­ри... Ии­су­су не спа­лось.
   Он встал, на­ки­нул на се­бя лег­кую льня­ную про­сты­ню и по­до­шел к ок­ну. Тьма бы­ла - хоть глаз вы­ко­ли. Сто­яв­шее ря­дом с до­мом де­ре­во за­кры­ло пол­не­ба, за­сло­нив звез­ды...
   Вдруг что-то поч­ти обожг­ло Ии­су­су спи­ну. Ощу­ще­ние бы­ло та­кое, как ес­ли бы он сто­ял на рас­стоя­нии ла­до­ни от хо­ро­шо про­то­п­лен­ной пе­чи. Он не­воль­но обер­нул­ся, и... Неж­ные ру­ки об­во­лок­ли его шею, жар­кая де­ви­чья грудь приль­ну­ла к его гру­ди, и он ощу­тил ка­са­ние двух уп­ру­гих сос­цов. Ее гу­бы на­шли его гу­бы. Она еще силь­нее, всем те­лом при­жа­лась к не­му. Она по­влек­ла его за со­бой, он с тру­дом удер­жи­вал ее те­ло, ос­то­рож­но опус­кая его на свою ле­жан­ку. И вот они сли­лись в од­но це­лое. То что бы­ло то­гда за сто­лом, ока­за­лось лишь сла­бым от­бле­ском то­го все­со­жи­гаю­ще­го пла­ме­ни, ко­то­рое бу­ше­ва­ло те­перь...
   Про­дол­жа­ли зве­неть сверч­ки... Про­дол­жа­ла бла­го­ухать юж­ная ночь...
  
  
  

Часть 4. ШЕСТВИЕ НА КАЗНЬ

   БЕС­СМЕР­ТИЕ ЧЕ­РЕЗ СМЕРТЬ
   На­ста­ло уже вре­мя Ии­су­су про­ве­рить в дей­ст­вии уче­ни­ков сво­их. Ведь он по­ни­мал, что имен­но они по­не­сут огонь но­вой ве­ры в лю­ди. У не­го же с Иу­дой зрел план, как сде­лать, что­бы пла­мя, за­жжен­ное Ии­су­сом, не за­глох­ло да­же ес­ли с ним что-ли­бо и слу­чит­ся.
   По­слал Ии­сус уче­ни­ков сво­их про­по­ве­до­вать по раз­ным го­ро­дам и ве­сям Га­ли­лей­ским: Пет­ра с Ан­д­ре­ем в Асир, Фи­лип­па в Дан, брать­ев Зе­ве­дее­вых, Иа­ко­ва с Ио­ан­ном, в За­ву­лон, Мат­фея с Фад­де­ем в Неф­фа­лим, Иа­ко­ва Ал­фее­ва с Фо­мой в Ис­са­хар, а Си­мо­на Ка­на­ни­та в Вос­точ­ную Ма­нас­сию. Сам же Ии­сус с Иу­дой Ис­ка­рио­том на­пра­вил­ся к озе­ру Ге­ни­са­рет­ско­му, где на­зна­чи­ли и сбор ос­таль­ных по ис­те­че­нии по­ло­жен­но­го вре­ме­ни. Нуж­но бы­ло друзь­ям по­быть од­ним, по­го­во­рить о жиз­ни, о но­вой ве­ре, о том, что и как де­лать даль­ше.
   Пе­ред до­ро­гой дал Ии­сус апо­сто­лам сво­им на­пут­ст­вие: "К языч­ни­кам не хо­ди­те, а вы, оба Иа­ко­ва да Ио­анн с Фо­мой, дер­жи­тесь по­да­лее от го­ро­дов Са­ма­ри­тян­ских, не при­бли­жай­тесь к ним и не вхо­ди­те в них, а иди­те наи­па­че к по­гиб­шим ов­цам до­ма Из­раи­ле­ва".
   Тут шеп­нул что-то на ухо Иу­да Ии­су­су, и тот ска­зал:
   - По­го­ди­те ма­лость, я сей­час.
   Сам же ото­шел в сто­рон­ку, где они с Иу­дой име­ли бы­ст­рый раз­го­вор, что­бы ни у ко­го не за­кра­лось по­доз­ре­ния о том, что идет сго­вор про­тив них. А у дво­их был про­стой раз­го­вор. Иу­да на­пом­нил Ии­су­су, что за­был тот про свою же прит­чу о доб­ром са­ма­ри­тя­ни­не.
   - Не­го­же от­ва­жи­вать на­ших дру­зей от Са­ма­рии! Ис­правь­ся, Ии­сус!
   Ии­сус от­ве­тил Иу­де бла­го­дар­ной улыб­кой и тут же вер­нул­ся к ос­таль­ным уче­ни­кам. Он це­нил в Иу­де бы­ст­рую ре­ак­цию на сло­ва, на дей­ст­вия, на си­туа­цию. Сколь­ко раз он его уже вы­ру­чал, ко­гда Ии­сус бу­к­валь­но спо­ты­кал­ся на ров­ном мес­те. При­чем все Иу­да де­лал все­гда де­ли­кат­но, не­за­мет­но, да­бы не ста­вить Ии­су­са в не­лов­кое по­ло­же­ние пе­ред ос­таль­ны­ми его уче­ни­ка­ми.
   И Ии­сус бы­ст­ро ис­пра­вил­ся:
   - Вы знае­те, что в Са­ма­рии не лю­бят ни га­ли­ле­ян, ни иу­де­ев. Ни­кто уж не пом­нит, кто ко­го оби­дел пер­вым, но вра­ж­да есть. Ес­ли вы встре­ти­те вра­ж­деб­ность, из­бе­гай­те кон­флик­та. Ес­ли же бу­дет до­б­рым от­но­ше­ние к вам, то рас­крой­те свои ду­ши на­встре­чу. А уж еже­ли смо­же­те ока­зать ка­кую по­мощь или со­стра­да­ние - ока­жи­те. И все­гда пом­ни­те доб­ро­го са­ма­ри­тя­ни­на: он по­мог иу­дею, ко­то­ро­му его же соб­ст­вен­ные со­бра­тья в по­мо­щи от­ка­за­ли. Будь­те и вы до­б­ры­ми са­ма­ри­тя­на­ми для са­мих са­ма­ри­тян!
   Очень хо­ро­шо вы­вер­нул­ся Ии­сус, Иу­да был им про­сто вос­хи­щен: не зря Ии­сус поль­зу­ет­ся у лю­дей сла­вой муд­ро­го че­ло­ве­ка! Лишь ко­гда они ос­та­лись од­ни, Иу­да мяг­ко из­ло­жил свой взгляд:
   - Не­го­же нам печь­ся лишь о де­тях Из­раи­ле­вых. Сам же ты го­во­рил нам, что на­ша ре­ли­гия - ре­ли­гия для всех, что нель­зя раз­ли­чать ев­ре­ев и не-ев­ре­ев, муж­чин и жен­щин, бед­ных и бо­га­тых... Твоя ве­ра долж­на за­вое­вать весь мир! А вот ев­реи-то - как раз - с их креп­кой цер­ко­вью, вряд ли пой­дут за то­бой и за на­ми.
   Не­че­го бы­ло Ии­су­су воз­ра­зить Иу­де. По­хло­пал он его по пле­чу и лишь за­ме­тил:
   - Не зря го­во­рят, что ум хо­ро­шо, а два луч­ше!
   - Про­стиме­ня, брат мой, - сму­тив­шись, ска­зал Иу­да. - Знаю, что на­дое­даю я те­бе со свои­ми со­ве­та­ми да за­ме­ча­ния­ми. Но ты сде­лал так, что твоя ве­ра ста­ла и мо­ей ве­рой. Я го­тов за те­бя, за твою ве­ру жизнь от­дать. Но в то же вре­мя, я счи­таю, что мой долг го­во­рить те­бе прав­ду, ко­гда ты не прав. Воз­мож­но, и я бы­ваю не прав, ко­гда де­лаю те­бе за­ме­ча­ния, но ты уж ме­ня про­сти. Ведь пом­нишь, кто-то рас­ска­зы­вал, что сбо­ку от ко­лес­ни­цы рим­ско­го им­пе­ра­то­ра бе­жит юно­ша и кри­чит: "Ты ке­сарь, но ты все­го лишь смерт­ный!"
   - Ко­неч­но, ко­неч­но! То слож­ное де­ло, за ко­то­рое мы взя­лись, тре­бу­ет очень серь­ез­ных об­су­ж­де­ний.
   А об­су­ж­да­ли Ии­сус с Иу­дой, дей­ст­ви­тель­но, край­не важ­ный во­прос. Нель­зя бы­ло до­пус­тить, что­бы все дос­тиг­ну­тое све­лось бы к ка­ко­му-то эпи­зо­ди­ку: вот поя­вил­ся не­кий маг с груп­пой уче­ни­ков, фо­ку­сы по­ка­зы­вал, вра­че­вал, прит­чи рас­ска­зы­вал, а по­том сги­нул. Ведь не раз уже та­кие про­ро­ки или лже­про­ро­ки вспы­хи­ва­ли и гас­ли в ис­то­рии че­ло­ве­че­ской.
   Да, лю­ди ста­ли ве­рить в то, что Ии­сус мо­жет тво­рить чу­де­са, но это ни на йо­ту не при­бли­жа­ло их к ве­ре, о ко­то­рой меч­та­ли Ии­сус с Иу­дой. Ес­ли так бу­дет про­дол­жать­ся и да­лее, то чем это кон­чит­ся? Ведь при­дет вре­мя - все мы смерт­ны! - при­бе­рет Гос­подь их ду­ши и ум­рет с ни­ми на­ча­тое ими де­ло!
   - У нас с то­бой очень ог­ра­ни­чен­ный вы­бор: ли­бо жить, но про­иг­рать, ли­бо по­жерт­во­вать со­бой, но по­бе­дить, - го­во­рил Иу­да. - Как ска­жешь, так и бу­дет!
   - Не знаю, не знаю... - от­ве­чал ему Ии­сус. - Ино­гда я ду­маю, что да­же на­ша пол­ная по­бе­да мо­жет обер­нуть­ся по­ра­же­ни­ем... До­пус­тим, на­ша ве­ра по­бе­дит - ведь ее тут же ис­поль­зу­ют власть пре­дер­жа­щие для уси­ле­ния са­мих се­бя. Пом­нишь, я те­бе рас­ска­зы­вал, как фа­рао­ны еги­пет­ские на­зы­ва­ли се­бя "жи­ву­щи­ми Хо­ру­са­ми"? Ес­ли по­яв­ля­ет­ся ве­ра в силь­но­го Бо­га, то лю­бой вла­сте­лин тут же при­ма­жет­ся к его об­ра­зу, а то и во­все при­рав­ня­ет се­бя Бо­гу!
   - И все же я ду­маю, что по­доб­ные со­мне­ния не долж­ны нас ос­та­нав­ли­вать. Прой­дет вре­мя, пра­ви­те­ли сме­нят­ся, но на­род ос­та­нет­ся, а с ним бу­дет жи­ва и ве­ра на­ша!
   - Ты прав, ты прав, Иу­да. Но да­вай по­ду­ма­ем, что же нам на­до сде­лать для на­шей по­бе­ды и над лож­ной ве­рой, и над не­ве­ри­ем. У те­бя ведь что-то есть на уме, соз­най­ся?
   - Есть, Ии­сус. Но мне и вы­го­во­рить об этом труд­но... Ты сам рас­ска­зы­вал мне про Со­кра­та, про то, как этот ве­ли­кий мыс­ли­тель ра­ди соб­ст­вен­ной идеи по­жерт­во­вал сво­ей жиз­нью. На­ша же с то­бой идея гран­ди­оз­нее... Не встал ли во­прос о на­шем са­мо­по­жерт­во­ва­нии?
   - Но как? Вон Кре­сти­тель по­жерт­во­вал...
   - Нет, он не по­жерт­во­вал, - пе­ре­бил его Иу­да, - а стал жерт­вой, а это раз­ные ве­щи! По­ду­май, ес­ли мы бу­дем про­дол­жать, то нас так или ина­че за­топ­чут, убь­ют под­лень­ко, не­за­мет­но. Ведь ты и мы, твои уче­ни­ки, все мы, как бель­мо на гла­зу и у про­ку­ра­то­ра рим­ско­го и у пер­во­свя­щен­ни­ков.
   Унич­то­жат нас всех, и па­мять о нас со­трет­ся в серд­цах и умах люд­ских очень бы­ст­ро. А охо­та за то­бой да и за все­ми на­ми уже на­ча­лась - фа­ри­сеи да книж­ни­ки по­ни­ма­ют, как опас­ны мы для них: они опа­са­ют­ся за свою власть над эти­ми ба­ра­на­ми, ко­то­рых ты име­ну­ешь "агн­ца­ми Божь­и­ми".
   - Ну, прав ты, прав, но что де­лать? Как сде­лать так, что­бы жерт­ва не ока­за­лась на­прас­ной?
   - Вы­ход, мне ка­жет­ся, есть. Нуж­на жерт­ва - это ты, как наш учи­тель и пас­тырь. Для уси­ле­ния эф­фек­та от жерт­вы долж­но быть и оли­це­тво­ре­ние зла - пре­да­тель. Это - я. На этих двух по­лю­сах мы и по­стро­им на­шу жерт­ву ра­ди идеи. И на этих двух по­лю­сах бу­дет дер­жать­ся на­ша ве­ра: те­бя бу­дут лю­бить и жа­леть, а ме­ня бу­дут не­на­ви­деть и пре­зи­рать. Од­но чув­ст­во бу­дет по­дог­ре­вать дру­гое, не да­вая угас­нуть ни од­но­му из них! Ведь, на са­мом де­ле, Доб­ро и Зло сли­ты во­еди­но, веч­но жи­вут вме­сте. Ведь не бы­ло бы Зла, кто бы по­нял, что та­кое Доб­ро? Пом­нишь, мы го­во­ри­ли од­на­ж­ды об этом? Это как свет и тьма, те­п­ло и хо­лод: тьма - это не-свет, хо­лод - это не-те­п­ло. По от­дель­но­сти они не су­ще­ст­ву­ют. Так же бу­дем и мы с то­бой: Хри­стос и Ан­ти­христ...
   - Но ты по­ни­ма­ешь, что об­ре­ка­ешь се­бя на веч­ное про­кля­тие людь­ми из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние?
   - По­ни­маю, по­ни­маю... Но что та­кое люд­ская лю­бовь и люд­ская не­на­висть? А ес­ли есть Цар­ст­вие Не­бес­ное, то мы с то­бою там встре­тим­ся - ведь Гос­подь по­ни­ма­ет, что мое слу­же­ние не ме­нее важ­но, чем твое.
   - Зна­чит, по­ре­ши­ли, - про­из­нес Ии­сус, - я по­гиб­ну во ис­ку­п­ле­ние гре­хов че­ло­ве­че­ских!
   - Ии­сус, мо­жет, не на­до го­во­рить так...
   - По­че­му, Иу­да? Ведь че­ло­век дей­ст­ви­тель­но гре­шен, гре­шен с пер­во­го дня по­сле ро­ж­де­ния.
   - Ну, Ии­сус, чем же уж гре­шен мла­де­нец-то но­во­ро­ж­ден­ный? Идея пер­во­род­но­го гре­ха, по-мо­ему, про­сто бред! Вот мы, так это точ­но, все греш­ны. Но по­че­му же кто-то дол­жен ис­ку­пать чу­жие гре­хи? Ка­ж­дый сам дол­жен рас­ка­ять­ся в со­де­ян­ном, а по­том сам ис­ку­пить свой грех. Как же мож­но по­чув­ст­во­вать и осоз­нать грех, ес­ли его не ис­ку­пишь сам сво­им по­том, свои­ми сле­за­ми, сво­ей кро­вью? А так что же по­лу­ча­ет­ся: кто-то гре­шит, а ты его гре­хи ис­ку­па­ешь? Это же ку­да как про­сто на чу­жом гор­бу в рай въе­хать! По мне так все долж­но быть так: сам со­гре­шил - сам по­кай­ся и сам же ис­ку­пи грех свой. Мы уже го­во­ри­ли с то­бой об этом. Это един­ст­вен­ное, в чем я не со­гла­сен с то­бою. Не дол­жен ты ис­ку­пать ни­чьи гре­хи! Да те­бя об этом ни­кто и не про­сит. Не пло­ди мо­раль­ных дар­мое­дов и иж­ди­вен­цев!
  
  
   ПЕР­ВОЕ ОТ­КРЫ­ТОЕ ЗА­ЯВ­ЛЕ­НИЕ
   Бу­ду­чи в Ие­ру­са­ли­ме, во­шел как-то Ии­сус в Храм, и там, в при­тво­ре Со­ло­мо­но­вом, пра­во­вер­ные иу­деи об­сту­пи­ли его и ста­ли на­стыр­но спра­ши­вать, Хри­стос он или не Хри­стос. Что, мол, дер­жишь нас в не­до­уме­нии и, как все­гда, ни да, ни нет не го­во­ришь пря­мо?
   Но и тут Ии­сус ук­лон­чи­во от­ве­тил:
   - Де­ла, ко­то­рые тво­рю я сви­де­тель­ст­ву­ют обо мне. Кто ве­рит в ме­ня, тот зна­ет, кто я. Но вы не ве­ри­те, ибо вы не из овец мо­их. Тем, кто ве­рит в ме­ня, я даю жизнь веч­ную, они не по­гиб­нут во­век. И ни­кто не по­хи­тит тех агн­цев Божь­их из ру­ки мо­ей. Ис­тин­но го­во­рю вам - я и отец мой суть не­де­ли­мое.
   И хоть не на­звал Ии­сус имя Бо­жье, иу­деи схва­ти­ли ка­ме­нья, что­бы по­бить его: ишь, свя­то­та­тец, при­об­ща­ет се­бя к ли­ку Божь­е­му! А ведь про ка­ко­го от­ца го­во­рил Ии­сус, кто зна­ет, мо­жет, про Ио­си­фа-плот­ни­ка? Опять иу­деи ос­та­лись с но­сом! А ведь прав был Ии­сус, не на­звав име­ни то­го, про ко­го го­во­рил: имя-то Бо­жье нель­зя про­из­но­сить вслух по за­ко­ну Мои­сее­ву...
   Тол­па не­ис­тов­ст­во­ва­ла. По­пы­тал­ся Ии­сус уре­зо­нить лю­дей:
   - За те ли мно­гие до­б­рые де­ла, ко­то­рые свер­шил я для вас, вы ме­ня хо­ти­те ка­мень­я­ми по­бить?! Не­бла­го­дар­ные!
   Иу­деи же то­же не без ре­зо­на от­ве­ти­ли ему:
   - Не за доб­рое де­ло хо­тим по­бить те­бя кам­ня­ми, но за бо­го­хуль­ст­во и за то, что ты, бу­ду­чи че­ло­век, про­воз­гла­ша­ешь се­бя сы­ном Божь­им!
   И вот уже пер­вый ка­мень вре­зал­ся Ии­су­су под ло­пат­ку - ки­да­ли все же тру­со­ва­то, со спи­ны. По­том по­сы­па­лись кам­ни, хоть и не очень боль­шие, с раз­ных сто­рон. Кто-то при­бли­зил­ся, пы­та­ясь схва­тить про­ро­ка, но Ии­сус, бу­ду­чи, как вы знае­те, весь­ма мощ­но­го те­ло­сло­же­ния, раз­ме­тал всех, как ко­тят, и, вы­рвав­шись, поч­ти по­бе­жал от оз­ве­рев­шей тол­пы. Ни­кто не ос­ме­лил­ся его пре­сле­до­вать.
   Толь­ко за го­род­ски­ми во­ро­та­ми, что ве­ли в Геф­си­ма­нию, со­еди­нил­ся он со свои­ми уче­ни­ка­ми, ко­то­рым то­же при­шлось по­ки­дать Ие­ру­са­лим­ский Храм бег­ст­вом: "под­ставь дру­гую ще­ку" - об этом хо­ро­шо по­рас­су­ж­дать, а уж вто­рую го­ло­ву-то не сыс­кать, что­бы под ост­рые кам­ни под­став­лять!
   Бе­жа­ли про­по­вед­ни­ки но­вой ве­ры за Иор­дан и ока­за­лись не­на­ро­ком на том са­мом мес­те, где ко­гда-то кре­стил на­род Ио­анн Пред­те­ча... Все воз­вра­ща­ет­ся на кру­ги своя...
   Так на­чал во­пло­щать­ся за­ду­ман­ный Ии­су­сом с Иу­дой план: пер­во­свя­щен­ни­ки за­таи­ли зло­бу на са­мо­зван­ца, по­смев­ше­го по­ку­сить­ся на их Бо­га!
  
  
  
   Часть 4. ШЕСТВИЕ НА КАЗНЬ
   ВИ­ДЕ­НИЕ МОИ­СЕЯ И ИЛИИ
   С то­го вре­ме­ни Ии­сус на­чал от­кры­вать уче­ни­кам сво­им, что ему долж­но ид­ти в Ие­ру­са­лим и мно­го по­стра­дать от ста­рей­шин и пер­во­свя­щен­ни­ков, и быть уби­ту, а на тре­тий день вос­крес­нуть. Не­до­уме­ва­ли апо­сто­лы: что взбре­ло в го­ло­ву их учи­те­лю? Че­го лезть на ро­жон? Вспом­нил бы об Ио­ан­не Кре­сти­те­ле: у то­го сла­вы и ав­то­ри­те­та бы­ло хоть от­бав­ляй, а по­кон­чи­ли с ним, от­ру­би­ли го­ло­ву, и гла­зом не морг­нув! Нет упра­вы на этих упра­ви­те­лей!
   Пер­вым про­явил ини­циа­ти­ву Петр, на­чав пре­ко­сло­вить Ии­су­су:
   - Будь ми­ло­стив к се­бе, Сын Бо­жий! За­чем те­бе все эти на­пас­ти?
   На это Ии­сус от­ве­тил да­же, по­жа­луй, че­рес­чур же­ст­ко:
   - Изы­ди, Са­та­на! Не со­блаз­няй ме­ня!
   Петр, по­ну­ро опус­тив го­ло­ву, ото­шел от Учи­те­ля, не­до­уме­вая, чем же он то­го так про­гне­вил: он же ему до­б­ра же­лал! И опять про­из­нес Ии­сус нра­во­уче­ние:
   - Ес­ли кто хо­чет ид­ти за мною, от­верз­нись от се­бя, и возь­ми крест свой, и сле­дуй за мною, ибо кто хо­чет ду­шу свою сбе­речь, тот по­те­ря­ет ее, а кто по­те­ря­ет ду­шу свою ра­ди ме­ня, тот об­ре­тет ее.
   Не все уче­ни­ки по­ня­ли эти его сло­ва. Фо­ма бы­ло рас­крыл рот, что­бы опять за­дать свой во­прос, но не ус­пел, ибо Петр от­ве­тил за всех: "Ис­тин­но го­во­ришь, Ии­су­се!" Хо­тя и он не по­нял, как мож­но ду­шу по­те­ряв ее же сбе­речь, а сбе­рег­ши - ее же и по­те­рять.
   По про­ше­ст­вии шес­ти дней, взял Ии­сус Пет­ра, Иа­ко­ва и Ио­ан­на и воз­вел их на го­ру вы­со­кую од­них. Там уса­дил он их в ря­док, встал пе­ред ни­ми, ска­зал, что­бы за­кры­ли они очи свои, а сам при этом мер­ным го­ло­сом ска­зал:
   - Да сой­дут с не­бес пред­ки на­ши, про­ро­ки Мои­сей и Илия! Да сой­дут они в бе­лых оде­ж­дах и да бу­дут ре­чи свои го­во­рить нам! От­крой­те гла­за по­сте­пен­но, что­бы не обожг­ло вас не­бес­ным пла­ме­нем.
   От­кры­ли гла­за Петр, Иа­ков и Ио­анн и уви­де­ли пе­ред со­бой Ии­су­са, а ря­дом с ним две па­ря­щих в воз­ду­хе при­зрач­ных фи­гу­ры - не ина­че, как Мои­сея и Илию, ко­то­рые на­ча­ли бе­се­ду с Ии­су­сом. Но толь­ко лишь от­крыл рот Ии­сус, как раз­дал­ся глас гро­мо­вой. Ус­лы­шав его, уче­ни­ки па­ли на ли­ца свои в стра­хе, а ко­гда оч­ну­лись, то уже ни­ко­го не уви­де­ли, кро­ме Ии­су­са. По­гля­де­ли друг на дру­га, ра­зи­нув рты, апо­сто­лы да и по­шли за учи­те­лем вниз с го­ры, что­бы по­ве­дать ос­таль­ным, ка­кое чуд­ное ви­де­ние они уз­ре­ли свои­ми соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми. Рас­ска­зы­ва­ли они, пе­ре­би­вая друг дру­га, уточ­няя: один ви­дел Илию спра­ва, а не сле­ва от Мои­сея, дру­гой го­во­рил, что Мои­сей и Илия бы­ли с длин­ны­ми се­ды­ми во­ло­са­ми, а тре­тий ут­вер­ждал, что один из них был лы­сый, как ко­ле­но.
   Не дав им дос­по­рить, Ии­сус опять по­вто­рил сво­им уче­ни­кам, что уже ска­зал од­на­ж­ды:
   - Сын Че­ло­ве­че­ский пре­дан бу­дет в ру­ки че­ло­ве­че­ские, и убь­ют его, но в тре­тий день он вос­крес­нет. А те­перь, бра­тья мои, идем в Ие­ру­са­лим, ибо там бу­дет схва­чен Сын Че­ло­ве­че­ский...
   Опять хо­тел су­нуть­ся со сво­им во­про­сом Фо­ма, что как же, мол, сы­на Божь­е­го че­ло­ве­ки убить смо­гут, а ко­ли мо­гут то ка­ко­го рож­на пе­реть в этот Ие­ру­са­лим на вер­ную по­ги­бель? Но про­мол­чал Фо­ма, ибо уж очень у всех был тор­же­ст­вен­ный вид.
  
  
   ВХО­Ж­ДЕ­НИЕ ВО ИЕ­РУ­СА­ЛИМ
   И ко­гда при­бли­зи­лись к Ие­ру­са­ли­му, то у го­ры Еле­он­ской, что по со­сед­ст­ву с Ви­фа­ни­ей, Ии­сус ска­зал Мат­фею:
   - Возь­ми ко­го-ни­будь с со­бой и пой­ди­те в се­ле­ние Ви­фа­нию, что пря­мо пе­ред на­ми. Сра­зу за во­ро­та­ми обыч­но ос­тав­ля­ют ос­лов да верб­лю­дов гос­ти го­род­ские. Най­ди­те сре­ди них ос­ли­цу при­вя­зан­ную, а с нею ос­лен­ка, на ко­то­ро­го ни­кто из лю­дей не са­дил­ся. От­вя­жи­те их и при­ве­ди­те ко мне. Еже­ли же кто нач­нет бра­нить вас и по­пы­та­ет­ся по­ме­шать вам, ска­жи­те, что они на­доб­ны Гос­по­ду.
   По­шли Мат­фей с Фад­де­ем, на­шли и ос­ли­цу, и мо­ло­до­го ос­ли­ка, при­вя­зан­ных у во­рот на ули­це, от­вя­за­ли их и по­ве­ли за го­род­ские во­ро­та. Не­ко­то­рые из сто­яв­ших на ули­це и уви­дев­ших, как быв­шие мы­та­ри от­вя­зы­ва­ют жи­вот­ных, ста­ли воз­му­щать­ся:
   - Что де­лае­те? По ка­ко­му пра­ву от­вя­зы­вае­те чу­жих ос­лов, мздо­им­цы про­кля­тые? Вот мы вам сей­час на­да­ем по ше­ям за это!
   - Так по­ве­лел нам Ии­сус... - от­ве­ча­ли на это Ии­су­со­вы уче­ни­ки. - На­до­бен ему имен­но ос­ле­нок не­объ­ез­жен­ный, за­чем не ска­зал...
   - Лад­но, пар­ни, от­пус­тим их с Бо­гом! - ска­зал один из тол­пы. - Чай, не съе­дят они ос­лен­ка с ос­ли­цей! А мо­жет, за это Ии­сус нам ка­кой еще фо­кус спо­до­бит!
   И от­пус­ти­ли их во­своя­си - бла­го, что ос­ли­ца с ос­лен­ком ни­ко­му из них не при­над­ле­жа­ла, а хо­зяи­ном чу­жо­го до­б­ра, ох, как лег­ко се­бя чув­ст­во­вать!
   Вер­ну­лись уче­ни­ки к Ии­су­су со сло­ва­ми, что чуть не по­би­ли их.
   - За­чем те­бе ос­ле­нок-то чу­жой? - спро­си­ли его Мат­фей да Фад­дей.
   - Свя­тое Пи­са­ние чи­тать на­до по­ча­ще, там обо всем ска­за­но! И об ос­ли­ке этом там сло­ва есть! За­бы­ли, как Царь Иу­дей­ский в Ие­ру­са­лим дол­жен въе­хать? Вспом­ни­те сло­ва те: "Не бой­ся, дщерь Сио­но­ва! Се, Царь твой гря­дет, си­дя на мо­ло­дом ос­ле". Уче­ни­ки Ии­су­со­вы в оче­ред­ной раз ос­та­лись в не­ве­де­нии: что за прит­чу про ос­ла на этот раз по­ве­дал им их учи­тель? Толь­ко Иу­да, сто­яв­ший ря­дом, ти­хонь­ко шеп­нул Ии­су­су на ухо:
   - За­чем же ты по­слал уче­ни­ков сво­их на кра­жу? А где же "не ук­ра­ди"? Сво­им же сло­вам про­ти­во­ре­чишь!
   - Есть свя­тая ложь, но есть и свя­тая кра­жа, - от­ве­тил Ии­сус. - Эх, Иу­да, Иу­да! Да ведь на­род-то уже со­всем опо­ло­умел, со­всем со­зрел для то­го, о чем мы с то­бой до­го­во­ри­лись. Вот въе­ду я на ос­ли­ке, так кто-ни­будь да вспом­нит, за­орет осан­ну, а там уж - и не удер­жишь! Все бу­дут ме­ня как ца­ря бла­го­слов­лять. Это ли не по­вод для мое­го шум­но­го аре­ста?
   - Ии­сус, ты - ге­ний! Мне та­кое и в го­ло­ву не при­хо­ди­ло, а ты так бы­ст­ро со­об­ра­зил!
   - Вот и бу­дет од­но­вре­мен­но свя­тая кра­жа ра­ди свя­той лжи, а свя­тая ложь ра­ди свя­то­го де­ла! А я ведь не бу­ду при­зна­вать­ся, что я се­бя ца­рем Иу­дей­ским счи­таю, ина­че ме­ня за су­ма­сшед­ше­го со­чтут, а тем и де­ло на­ше про­ва­лит­ся. А бу­ду мол­чать да за­пи­рать­ся - тем и гнев пер­во­свя­щен­ни­ков и упра­ви­те­лей на се­бя на­вле­ку. По­нял?
   Сел Ии­сус на мо­ло­до­го ос­ла и на нем въе­хал в Ие­ру­са­лим. Но толь­ко въе­хал Ии­сус в го­род­ские во­ро­та, как по­шел сре­ди на­ро­да, при­шед­ше­го на празд­ник, шу­мок. Сна­ча­ла ше­ле­стел ше­по­ток: "Сей есть Ии­сус, Про­рок из На­за­ре­та Га­ли­лей­ско­го". По­том кто-то вспом­нил и стро­ки из Свя­щен­но­го Пи­са­ния, и на­ча­лось... Сна­ча­ла ти­хо и враз­брод, а по­том гром­че и гром­че раз­да­ва­лись кри­ки: "Осан­на! Бла­го­сло­вен Царь Из­раи­лев, гря­ду­щий во имя Гос­под­не!" По­том поя­ви­лись лю­ди с паль­мо­вы­ми вет­вя­ми и ста­ли, раз­ма­хи­вая ими, как фла­га­ми, кри­чать здра­ви­цы Ии­су­су.
   И по­ня­ли уче­ни­ки, в чем де­ло: ви­ди­мо, про­слы­ша­ли лю­ди, что пер­во­свя­щен­ни­ки ре­ши­ли убить Ии­су­са, а за­од­но с ним и вос­кре­шен­но­го Ла­за­ря, по­сколь­ку мно­гие из иу­де­ев уве­ро­ва­ли в Ии­су­са. Воз­му­тил­ся на­род - и без то­го сплош­ные при­тес­не­ния да па­ко­сти от вла­стей. Вон и Ио­ан­на Кре­сти­те­ля го­ло­вы ли­ши­ли ни за по­нюх та­ба­ка, а те­перь им и Ии­сус плох стал! Нет, не прой­дет! И на­род ре­шил встре­тить Ии­су­са как но­во­го ца­ря.
   И по­ня­ли уче­ни­ки... А так ли уж по­ня­ли? Мож­но ли во­об­ще по­нять тем­ную на­род­ную ду­шу? Се­го­дня сла­вят, зав­тра - про­кли­на­ют. Се­го­дня лю­бят, зав­тра - убь­ют, не морг­нув гла­зом.
   Но, тем не ме­нее, все и вы­шло, как по пи­сан­но­му, как Ии­сус и пред­ви­дел. Поч­тил его на­род за сво­его ца­ря.
  
  
   ПРО­ЩА­НИЕ С МА­ГДА­ЛИ­НОЙ
   За шесть дней до Пас­хи при­шел Ии­сус в Ви­фа­нию в дом, где жи­ли Мар­фа с Ма­гда­ли­ною и Ла­за­рем. Ла­зарь по­про­сил сес­тер уст­ро­ить пред­празд­нич­ную ве­че­рю для Ии­су­са и его уче­ни­ков.
   Дав­но уж не ви­дел Ии­сус Ма­гда­ли­ны и то­мил­ся от же­ла­ния хоть од­ним глаз­ком взгля­нуть на нее, опять по­чув­ст­во­вать ее лас­ко­вые ру­ки. Пом­нил он яр­ко и от­чет­ли­во ту вол­шеб­ную ночь, ко­гда он впер­вые по­знал Ма­гда­ли­ну, пом­нил как про­ва­лил­ся он в то слад­кое не­бы­тиё... Это вос­по­ми­на­ние не да­ва­ло ему по­кою с тех пор. Вре­ме­на­ми ему ка­за­лось, что он го­тов бро­сить все, за­быть весь ос­таль­ной мир, лишь бы по­вто­ря­лась та ночь еще и еще...
   Кто зна­ет, ес­ли Гос­подь со­шел к его ма­те­ри, как она твер­дит, то и че­ло­ве­ку не грех меч­тать о тех же во­ж­де­ле­ни­ях, ко­то­рые не чу­ж­ды и Гос­по­ду! От­го­нял Ии­сус от се­бя сии гре­хов­ные мыс­ли, но они то и де­ло воз­вра­ща­лись к не­му, тер­зая его ду­шу... Но все бы­ло уже пред­ре­ше­но и ре­ше­но. У них с Иу­дой был план, от­сту­пить от ко­то­ро­го он уже не мог. Он знал, что у не­го ос­та­лись счи­тан­ные дни: в пас­халь­ные празд­ни­ки Иу­да пой­дет к Каи­а­фе и за три­дцать ди­на­ри­ев по­обе­ща­ет вы­дать вла­стям Ии­су­са. И имен­но за день­ги! Это не вы­зо­вет по­доз­ре­ний у пер­во­свя­щен­ни­ка: кто в этом ко­ры­ст­ном ми­ре по­ве­рит в ис­крен­ность бес­ко­ры­ст­но­го пре­да­тель­ст­ва? В то же вре­мя, ко­гда уз­на­ют, что Иу­да пре­дал Ии­су­са за день­ги, все по­ве­рят, что он низ­кий и ко­ры­ст­ный пре­да­тель...
   Нет, нет!.. Нель­зя рас­слаб­лять­ся! Как это ни тра­гич­но, нуж­но смот­реть прав­де в гла­за: это по­след­няя встре­ча с воз­люб­лен­ной... А сколь­ко еще не ска­за­но, сколь­ко еще не пе­ре­жи­то! Ведь жизнь, на са­мом де­ле, толь­ко на­чи­на­ет­ся...
   Но впе­ре­ди мая­чит не­умо­ли­мый крест...
   Мар­фа с Ма­гда­ли­ной, ме­ж­ду тем суе­ти­лись во дво­ре, жа­ря на вер­те­лах па­ру мо­лоч­ных яг­нят. За­па­хи жа­ре­но­го мя­са рас­тво­ря­лись в неж­ных су­мер­ках ве­сен­не­го ве­че­ра, об­во­ла­ки­ваю­ще­го уже ма­куш­ки де­ревь­ев и ок­ре­ст­ные де­ре­вья и до­ма. На чуть свет­лом еще не­бе за­жи­га­лись пер­вые звез­ды. Тем­не­ло бы­ст­ро, как все­гда тем­не­ет на юге.
   Вот уже не ос­та­лось све­та, кро­ме све­та оча­га, на ко­то­ром до­жа­ри­ва­лись туш­ки яг­нят. Ис­кор­ки ве­се­ло по не­ви­ди­мым спи­раль­кам взви­ва­лись вверх и там гас­ли.
   "Вот так и мы, - по­ду­мал Ии­сус, - от­ры­ва­ем­ся от по­ро­див­ше­го нас ог­ня жиз­ни и ис­че­за­ем в тем­ном про­стран­ст­ве не­бы­тия... Вот так и мы..."
   Он си­дел в за­дум­чи­во­сти, один, и был рад, что ни­кто не об­ре­ме­ня­ет его раз­го­во­ра­ми, во­про­са­ми... Вдруг он по­чув­ст­во­вал сза­ди лег­кое те­п­лое ка­са­ние. Он сра­зу по­нял, что это Ма­гда­ли­на по­до­шла к не­му не­за­мет­но. Лег­кая дрожь, ка­кой-то нерв­ный оз­ноб про­шиб все его те­ло. Он хо­тел встать, но но­ги его, слов­но ват­ные, не слу­ша­лись хо­зяи­на. Ма­гда­ли­на се­ла за его спи­ной, при­сло­нив­шись к не­му сво­ей уп­ру­гой го­ря­чей гру­дью. Ии­сус по­чув­ст­во­вал в том мес­те, где его ка­са­лась Ма­гда­ли­на, та­кое жже­ние, буд­то кто по­ло­жил ему на об­на­жен­ную спи­ну горсть рас­ка­лен­ных уг­лей... Ма­гда­ли­на по­ло­жи­ла свою ру­ку ему на пра­вое пле­чо, а са­ма приль­ну­ла к не­му уже всем те­лом.
   - Ми­лый... Я люб­лю те­бя... - шеп­та­ла она лас­ко­вым шел­ко­вым го­ло­сом.
   Ии­сус хо­тел раз­вер­нуть­ся к ней и об­нять ее. Он со­всем по­те­рял го­ло­ву, ему бы­ло на­пле­вать на всех! Но Ма­гда­ли­на неж­но удер­жа­ла его вто­рой ру­кой, не дав раз­вер­нуть­ся:
   - Не сей­час... По­го­ди... У нас с то­бой впе­ре­ди еще се­го­дняш­няя ночь и вся жизнь...
   "Да, ночь... По­след­няя их ночь... А по­том та веч­ная жизнь! - по­ду­мал про се­бя Ии­сус. - Да, да! Та веч­ная жизнь по­сле смер­ти. И ему впер­вые за­хо­те­лось са­мо­му, что­бы та веч­ная жизнь в Цар­ст­вии Не­бес­ном бы­ла бы не толь­ко слад­кой сказ­кой для тех сла­бых, боя­щих­ся смер­ти лю­дей, но бы­ла бы прав­дой".
   Он при­крыл ла­до­нью ле­вой ру­ки ру­ку Ма­гда­ли­ны, ле­жав­шую на его пра­вом пле­че и креп­ко, ед­ва ли не до бо­ли, стис­нул ее.
   И вот ве­че­ря уже бы­ла го­то­ва. Ла­зарь вы­шел во двор и по- хо­зяй­ски де­ло­ви­то раз­ме­тал уг­ли ко­ст­ро­ви­ща, а по­том за­лил их во­дой. "Вот и кон­чи­лась жизнь ог­ня!" - по­ду­мал Ии­сус. Раз­да­лось про­тив­ное змеи­ное ши­пе­нье, и клу­бы се­ро­го па­ра друж­но взви­лись в не­бо и рас­тая­ли в уже сгу­стив­шей­ся тьме...
   По­зва­ли к сто­лу, на­кры­то­му в до­ме. Ла­зарь ука­зал Ии­су­су по­чет­ное ме­сто во гла­ве сто­ла и воз­лег по пра­вую ру­ку от не­го. Ма­гда­ли­на се­ла, по­дог­нув под се­бя но­ги сле­ва от Ии­су­са, ко­то­рый ле­жал, опи­ра­ясь на пра­вую ру­ку, по­вер­нув­шись ли­цом к Ма­гда­ли­не. Он не мог ото­рвать от нее глаз: ее смо­ля­ные во­ло­сы, ее тем­ные, как зре­лые виш­ни гла­за, бро­ви и рес­ни­цы, под­ве­ден­ные сурь­мою... Она бы­ла по­хо­жа на ка­кую-то язы­че­скую или, мо­жет, гре­че­скую бо­ги­ню. Сво­бод­но спа­дав­шие склад­ки ее оде­ж­ды по­мо­га­ли уга­ды­вать та­ин­ст­вен­ную кра­со­ту ее де­вичь­е­го те­ла. Он не мог ото­рвать от нее глаз...
   Мар­фа на пра­вах хо­зяй­ки суе­ти­лась око­ло сто­ла, пред­ла­гая гос­тям уго­ще­ния, под­но­ся кув­ши­ны с ви­ном по ме­ре то­го, как опус­то­ша­лись ра­нее по­став­лен­ные. В этот раз она не уп­ре­ка­ла Ма­рию, что та не по­мо­га­ет ей. Она сво­им жен­ским чуть­ем по­ни­ма­ла, что Ма­гда­ли­на нуж­на Ии­су­су, а Ии­сус ну­жен Ма­гда­ли­не. Она бы­ла бла­го­дар­на Ии­су­су за все: за его доб­ро­ту, за его де­ли­кат­ность, на­ко­нец, - и это глав­ное - за вос­кре­ше­ние Ла­за­ря, ее лю­би­мо­го бра­та, ко­то­рый дол­гие го­ды за­ме­нял ей и Ма­гда­ли­не ра­но по­ки­нув­ше­го этот мир их от­ца, хо­тя и был млад­ше сво­их сес­тер...
   В один из мо­мен­тов, ко­гда гос­ти уже хо­ро­шо на­сы­ти­лись, Ма­рия от­лу­чи­лась на ми­нут­ку и вер­ну­лась с кув­ши­ном нар­до­во­го чис­то­го дра­го­цен­но­го ми­ра. Она се­ла в но­гах Ии­су­са, по­ма­за­ла его но­ги ми­ром, а по­том отер­ла их свои­ми во­ло­са­ми. Весь дом на­пол­нил­ся тя­гу­чим и пья­ня­щим бла­го­уха­ни­ем. То­гда один из уче­ни­ков Ии­су­са, уже не­мно­го за­хме­лев­ший, за­ме­тил:
   - А не луч­ше ли бы­ло бы про­дать это ми­ро? Вы­ру­чи­ли бы не ме­нее трех­сот ди­на­ри­ев, ко­то­рые мож­но бы­ло бы раз­дать ни­щим? Что за­зря его пе­ре­во­дить?
   Ии­сус от­ве­тил на это:
   - Ма­рия Ма­гда­ли­на сбе­рег­ла это ми­ро на день по­гре­бе­ния мое­го. По­это­му и по­ма­за­ла ме­ня эти­ми бла­го­во­ния­ми. Вот уй­ду я от вас, по­ки­ну вас ско­ро... А ми­ло­сты­ня ни­щим? Ни­щих вы все­гда имее­те с со­бою, вот и по­мо­гай­те им по­том. А ме­ня вы не все­гда имее­те...
   Не по­ня­ли уче­ни­ки сво­его учи­те­ля, ду­ма­ли, что это опять обыч­ные Ии­су­со­вы ино­ска­за­ния. Один Иу­да знал, о ка­ком по­гре­бе­нии го­во­рил Ии­сус. И он знал, что не ус­пе­ет бла­го­уха­ние ми­ро раз­ве­ять­ся с ног Ии­су­со­вых, как он уже бу­дет по­ве­ден на казнь...
   Кон­чи­лась ве­че­ря. Мар­фа сте­ли­ла ко­зьи и ба­ра­ньи шку­ры во дво­ре. Хоть бы­ла еще ран­няя вес­на, но на ули­це бы­ло не­обыч­но те­п­ло да­же но­чью. Сы­тые и чу­точ­ку хмель­ные апо­сто­лы ста­ли уст­раи­вать­ся во дво­ре на ноч­лег. С ни­ми же уло­жи­ла Мар­фа и Ла­за­ря. Ии­су­су же опять бы­ло от­ве­де­но ме­сто в не­боль­шой ком­нат­ке Ла­за­ря, а се­ст­ры, как все­гда, лег­ли в сво­ей опо­чи­валь­не.
   Не­ко­то­рое вре­мя со дво­ра че­рез дверь до­но­си­лись раз­го­во­ры и смех Ии­су­со­вых уче­ни­ков, но по­сте­пен­но го­ло­са за­тух­ли, а спус­тя не­ко­то­рое вре­мя по­слу­шал­ся и здо­ро­вый муж­ской храп...
   Ии­су­су не спа­лось. Он вспо­ми­нал со­бы­тия про­шед­ше­го ве­че­ра, серд­це его бу­к­валь­но рва­лось из гру­ди, пе­ред его гла­за­ми яв­ст­вен­но вста­вал об­раз Ма­гда­ли­ны, си­дя­щей у не­го в но­гах и оти­раю­щей его но­ги свои­ми шел­ко­вис­ты­ми во­ло­са­ми. Он, как на­яву, уви­дел, как в раз­ре­зе рас­пах­нув­шей­ся на ее гру­ди оде­ж­ды при ее плав­ных дви­же­ни­ях ко­лы­ха­лись ее уп­ру­гие гру­ди... Он вспом­нил ее сло­ва: "Не сей­час... По­го­ди... У нас с то­бой впе­ре­ди еще се­го­дняш­няя ночь и вся жизнь..."
   И тут, буд­то от­ве­чая на его без­молв­ный зов, раз­дал­ся ед­ва слыш­ный скрип две­ри де­вичь­ей опо­чи­валь­ни, по­том - уже без­звуч­но - от­кры­лась дверь его ка­мор­ки, и в двер­ном про­еме поя­вил­ся тем­ный си­лу­эт, ко­то­рый при­бли­жал­ся все бли­же и бли­же, по­ка весь мир не по­то­нул в нем, ув­ле­кая и Ии­су­са в стра­ст­ную пу­чи­ну люб­ви ...
   *************
   Ко­гда уже за­брез­жи­ло, Ии­сус и Ма­гда­ли­на ле­жа­ли мол­ча. Она, ле­жа на его пле­че, ти­хонь­ко лас­ка­ла его ру­кой. Он гла­дил ее шел­ко­вис­тые во­ло­сы, при­жи­мая ее го­ло­ву к се­бе.
   - Мне мать с дет­ст­ва го­во­ри­ла, что я Сын Бо­жий... Мо­жет это и прав­да? - про­шеп­тал Ии­сус Ма­гда­ли­не на ухо.
   - Ка­кая раз­ни­ца, ми­лый? Я люб­лю те­бя не за то, чей ты сын...
   - Но зна­ешь, ско­ро я дол­жен бу­ду уй­ти да­ле­ко...
   - Я бу­ду ждать те­бя всю жизнь...
   - Но от­ту­да не воз­вра­ща­ют­ся...
   - И все рав­но я бу­ду ждать те­бя всю жизнь! Да­же ес­ли это по­след­няя на­ша встре­ча, я бу­ду вер­на те­бе всю жизнь... Ес­ли бы я не встре­ти­ла те­бя, моя жизнь бы­ла бы на­прас­ной!
   - И моя... - и он опять креп­ко об­нял Ма­гда­ли­ну и це­ло­вал, це­ло­вал, це­ло­вал ее пла­чу­щее ли­цо. И по его ли­цу тек­ли не­воль­ные сле­зы... Сле­зы люб­ви, неж­но­сти и от­чая­ния: он знал, что это рас­ста­ва­ние - рас­ста­ва­ние на­все­гда...
   Не­бо уже на­ча­ло свет­леть в тем­ном об­рам­ле­нии ок­на. Уже ста­ли раз­ли­чи­мы кон­ту­ры де­ре­ва, рос­ше­го во дво­ре и за­сло­няв­ше­го пол­не­ба. Сча­стье и грусть од­но­вре­мен­но на­пол­ни­ли серд­це Ии­су­са... Вот так все­гда они вме­сте: доб­ро и зло, свет и тьма, те­п­ло и хо­лод...
  
   ТАЙ­НАЯ ВЕ­ЧЕ­РЯ
   Ии­сус с Иу­дой дол­го ду­ма­ли над тем, как луч­ше все­го уст­ро­ить то, что они за­мыс­ли­ли. И при­шли оба к еди­но­му: на­до вос­поль­зо­вать­ся празд­ни­ком Пас­хи. И со­зрел у них та­кой план. Иу­да пой­дет к пер­во­свя­щен­ни­ку Каи­а­фе и за день­ги вы­даст ме­сто, где со­бра­лись Ии­сус с уче­ни­ка­ми на тра­пе­зу. А ме­сто для тра­пе­зы на­до вы­брать тай­но, что­бы, не дай Бог, ка­кие зе­ва­ки не на­ча­ли бы всту­пать­ся за Ии­су­са, ко­гда его при­дут аре­сто­вы­вать!
   При­бли­жа­лась Пас­ха. Ии­сус ре­шил от­ме­тить эту по­след­нюю в сво­ей жиз­ни Пас­ху со свои­ми уче­ни­ка­ми. Ре­шив это, он схо­дил к сво­ему ста­ро­му зна­ко­мо­му, Ахи­му, ко­то­рый жил в Геф­си­ма­нии. Ахим, ис­це­лен­ный Ии­су­сом от му­чив­ших его тя­же­лей­ших го­лов­ных бо­лей, был рад ока­зать лю­без­ность сво­ему ис­це­ли­те­лю и раз­ре­шил ему с уче­ни­ка­ми со­брать­ся на пас­халь­ную ве­че­рю. Ии­сус объ­яс­нил, что не хо­тел бы, что­бы кто-то знал об этом их сбо­ри­ще у Ахи­ма, хо­тя и не стал объ­яс­нять ему всех при­чин. Ии­сус ска­зал, что он при­шлет сво­его че­ло­ве­ка, что­бы тот все уст­ро­ил. "А как мне уз­нать то­го, ко­го ты при­шлешь?" - спро­сил Ахим. "По­шли в пол­день то­го дня сво­его че­ло­ве­ка с кув­ши­ном для во­ды к го­род­ским во­ро­там, пусть он по­бу­дет там не­дол­го, а по­том по­ти­хонь­ку пой­дет, не ог­ля­ды­ва­ясь к твое­му до­му и вой­дет в не­го. Мои лю­ди по­сле­ду­ют за ним", - ска­зал ему Ии­сус. На том и до­го­во­ри­лись.
   В пер­вый день оп­рес­но­ков, ко­гда на­сту­пи­ла по­ра за­клать пас­халь­но­го агн­ца, спро­си­ли уче­ни­ки Ии­су­са: "Учи­тель, где хо­чешь есть пас­ху? Мы пой­дем и при­го­то­вим". И по­слал он Мат­фея с Фад­де­ем, ска­зав им: "Пой­ди­те в се­ле­ние Геф­си­ма­нию, там встре­тит­ся вам че­ло­век, не­су­щий кув­шин для во­ды. Сле­дуй­те за ним. Хо­зяи­ну то­го до­ма, ку­да он вой­дет, ска­жи­те: "Учи­тель спра­ши­ва­ет, где ком­на­та, в ко­то­рой бы нам с учи­те­лем на­шим по­есть пас­ху?" И он по­ка­жет вам гор­ни­цу боль­шую, ус­т­лан­ную, уже го­то­вую. Там и при­го­товь­те все к ве­че­ре".
   По­шли уче­ни­ки его, не­до­уме­вая, как это мож­но пой­ти за пер­вым встреч­ным с кув­ши­ном. Но в го­ро­де, под па­ля­щим по­лу­ден­ным солн­цем, как раз у са­мых го­род­ских во­рот, про­ха­жи­вал­ся, дей­ст­ви­тель­но, че­ло­век с кув­ши­ном для во­ды, ко­то­рый вско­ре по­шел и скрыл­ся в две­рях од­но­го из до­мов. Уче­ни­ки Ии­су­со­вы, сле­дуя сло­вам Ии­су­са, во­шли в дом, где их встре­тил хо­зя­ин до­ма, нис­коль­ко не уди­вив­ший­ся ни по­яв­ле­нию не­зна­ком­цев, ни их прось­бе.
   Сло­вом, при­го­то­ви­ли Мат­фей с Фад­де­ем пас­ху. Ко­гда же на­стал ве­чер, при­шел и сам Ии­сус с ос­таль­ны­ми апо­сто­ла­ми. И ко­гда они ели, Ии­сус, взяв хлеб, пре­ло­мил его и дал всем по ку­соч­ку, ска­зав:
   "При­ими­те, яди­те... Сие есть те­ло мое". И, взяв ча­шу с баг­ро­вым ви­ном, по­дал им, и пи­ли из нее все. И ска­зал им: "Сие есть кровь моя, за мно­гих из­ли­вае­мая".
   У всех от слов сих ку­сок в гор­ло не лез, а чув­ст­ви­тель­ный и при­ве­ред­ли­вый Фо­ма по­перх­нул­ся, вско­чил из-за сто­ла и пом­чал­ся во двор. По­том дол­го еще слы­ша­ли при­молк­шие ос­таль­ные апо­сто­лы, как тот из­да­вал за не­плот­но при­кры­той две­рью гор­тан­ные зву­ки, на­по­до­бие ры­каю­ще­го льва... Всем бы­ло не по се­бе.
   И вот во вре­мя тра­пе­зы, ко­гда все они воз­ле­жа­ли и ели, Ии­сус ска­зал: "Ис­тин­но го­во­рю вам: один из вас, яду­щий со мною, пре­даст ме­ня". Пе­ре­гля­ну­лись апо­сто­лы и ста­ли на­пе­ре­бой во­про­шать: "Не я ли? Не я ли?"
   Ии­сус же, как все­гда, от­ве­тил ук­лон­чи­во: "Один из вас, две­на­дца­ти, об­ма­ки­ваю­щий со мною ла­ваш в блю­до". Ко­гда го­во­рил это Ии­сус, то по обык­но­ве­нию, один из лю­би­мей­ших уче­ни­ков его, Ио­анн, воз­ле­жал у не­го на гру­ди. Иа­ков Зе­ве­де­ев сде­лал знак бра­ту: спро­си, мол, кто это тот, о ком го­во­рит учи­тель. Ио­анн, при­пав к гру­ди Ии­су­са, про­шеп­тал: "Брат мой, кто тот, про ко­то­ро­го го­во­рил ты?"
   Ии­сус от­ве­тил ему по­ти­хонь­ку, так, что­бы ни­кто из си­дев­ших ря­дом рас­слы­шал: "Тот, ко­му я сей­час по­дам ку­сок хле­ба, об­мак­нув в блю­до". С эти­ми сло­ва­ми, Ии­сус, ко­то­рый был все вре­мя как-то взвин­чен, ска­зал Иу­де: "Ес­ли де­ла­ешь, то де­лай бы­ст­рее, не те­ряй вре­ме­ни!" - И, от­ло­мав от ле­пеш­ки ла­ва­ша ку­сок, об­мак­нул его в со­ус и по­дал Иу­де Ис­ка­рио­ту...
   Иу­да, при­няв от Ии­су­са ку­сок, по­кор­но под­нял­ся и вы­шел из тра­пез­ной. Толь­ко Ио­анн уве­рен­но знал, что Иу­да - это тот, кто со­би­ра­ет­ся пре­дать Ии­су­са. Ос­таль­ные же ду­ма­ли, что Ии­сус по­слал Иу­ду с ка­ким- ли­бо оче­ред­ным по­ру­че­ни­ем: Иу­да был ка­зна­че­ем об­щин­ных де­нег, по­се­му не­ко­то­рые по­ду­ма­ли, что Ии­сус по­слал его под­ку­пить че­го к празд­ни­ку или же раз­дать пас­халь­ные по­дая­ния ни­щим.
   Ко­гда Иу­да вы­шел, Ии­сус ска­зал как-то в ни­ку­да, буд­то рас­су­ж­дая вслух:
   - Ны­не про­сла­вит­ся Сын Че­ло­ве­че­ский, и Бог про­сла­вит­ся в Нем.
   Один Иу­да мог бы по­нять эту Ии­су­со­ву крип­то­грам­му, но он уже был да­ле­ко. Он бе­жал сквозь ночь, сквозь те­п­лый лип­кий воз­дух, об­во­ла­ки­ваю­щий его те­ло. Он бе­жал, и серд­це его рва­лось на­ру­жу. Нет, ему не бы­ло страш­но: они с Ии­су­сом все твер­до на­твер­до ре­ши­ли. Ему не бы­ло страш­но за се­бя: он был го­тов по­жерт­во­вать со­бой ра­ди их об­ще­го уче­ния. Но он бо­ял­ся, что ре­ше­ние Ии­су­са бы­ло все же от­час­ти вы­ну­ж­ден­ным, вы­тре­бо­ван­ным им, Иу­дой. Он чув­ст­во­вал, что рас­по­ря­дил­ся чу­жой судь­бой, судь­бой дру­го­го че­ло­ве­ка, че­ло­ве­ка ко­то­ро­го он ис­крен­не лю­бил чис­той брат­ской лю­бо­вью.
   Ко­гда Иу­да до­бе­жал до до­ма Ан­ны, тес­тя Каи­а­фы, то за­стал там поч­ти всех иу­дей­ских пер­во­свя­щен­ни­ков, воз­ле­жав­ших за пас­халь­ной тра­пе­зой. На воз­вы­ше­нии, в глу­би­не боль­шо­го за­ла, ук­ра­шен­но­го рез­ны­ми ко­лон­на­ми из сан­да­ло­во­го де­ре­ва, ос­ве­щен­ный яр­ки­ми смо­ля­ны­ми фа­ке­ла­ми раз­ва­лил­ся на ло­же сам Каи­а­фа. Ос­таль­ные рас­по­ла­га­лись пе­ред ним ам­фи­те­ат­ром: кто был важ­нее, тот был и бли­же к Каи­а­фе.
   Пир­ше­ст­во бы­ло в са­мом раз­га­ре. За­пах жа­ре­ных яг­нят лас­ко­во ще­ко­тал ноз­д­ри. Ви­на уже бы­ло вы­пи­то из­ряд­но, а по­то­му в за­ле сто­ял гул, по­хо­жий на от­да­лен­ный шум мор­ско­го при­боя.
   Ко­гда в за­лу во­шел Иу­да, страж­ни­ки бро­си­лись к не­му и пре­гра­ди­ли до­ро­гу, гру­бо вы­тал­ки­вая его древ­ка­ми сво­их се­кир из за­лы. Но Каи­а­фа мол­ча под­нял ру­ку и все за­тих­ли, и страж­ни­ки тут же за­мер­ли, как вко­пан­ные, в ожи­да­нии ко­ман­ды.
   "Про­пус­ти­те!" - про­из­нес един­ст­вен­ное сло­во Каи­а­фа, и Иу­да сме­ло про­шел к сто­ли­ку с яс­т­ва­ми око­ло ло­жа Каи­а­фы.
   - Уго­щай­ся! Ну, при­нес до­б­рую весть?
   - Спа­си­бо, ва­ше пер­во­свя­щен­ст­во. Не бу­дем те­рять вре­ме­ни. При­ка­жи­те стра­же сле­до­вать за мной.
   - Стра­жа! Сле­до­вать за этим че­ло­ве­ком и аре­сто­вать то­го, на ко­го он ука­жет. Ка­кой ус­лов­ный знак ты им по­дашь?
   - Я по­це­лую то­го, ко­го на­до за­брать.
   - Ну, впе­ред! - на­пут­ст­во­вал Каи­а­фа.
  
  
   ПО­ЦЕ­ЛУЙ ИУ­ДЫ
   Вы­пив и за­ку­сив, по­шли все апо­сто­лы с Ии­су­сом к го­ре Еле­он­ской. И го­во­рил им Ии­сус, иду­чи:
   - Ох, пре­да­ди­те вы ме­ня в эту ночь. А без пас­ты­ря и ста­до рас­се­ет­ся, как об­ла­ко на вет­ру.
   Петр, са­мый ак­тив­ный из всех, ко­гда де­ло ка­са­лось раз­го­во­ров о чес­ти и то­ва­ри­ще­ст­ве, мол­вил ему в от­вет:
   - Да пусть и все пре­да­дут те­бя, но толь­ко не я!
   На что Ии­сус от­вет­ст­во­вал:
   - Ис­тин­но го­во­рю те­бе, что в эту ночь, пре­ж­де не­же­ли про­по­ет пе­тух, три­ж­ды ты от­ре­чешь­ся от ме­ня.
   Но Петр про­дол­жал кля­сть­ся в люб­ви и пре­дан­но­сти:
   - Хо­тя бы над­ле­жа­ло мне и уме­реть с то­бою, не от­ре­кусь от те­бя". Но мы-то зна­ем, ка­ко­ва це­на слов на лю­дях и ка­ко­вы де­ла, тво­ри­мые без сви­де­те­лей.
   По­до­шли к го­ре, и Ии­сус ска­зал уче­ни­кам сво­им: "По­си­ди­те здесь, по­ка я по­мо­люсь". А сам по­шел на го­ру по­мо­лить­ся, за­хва­тив с со­бою толь­ко Пет­ра и обо­их сы­но­вей Зе­ве­дее­вых, ска­зав им: "Что-то жут­ко мне од­но­му, по­будь­те со мною, по­ка я мо­люсь". На ду­ше у не­го бы­ло па­ко­ст­но, тоск­ли­во. И уже за­брав­шись до­воль­но вы­со­ко, ска­зал тро­им: "Ду­ша моя скор­бит смер­тель­но... По­будь­те здесь и бодр­ст­вуй­те. Я же не­мно­го по­бу­ду один".
   С эти­ми сло­ва­ми, отой­дя не­мно­го в сто­ро­ну, он пал на зем­лю и на­чал мо­лить­ся, воз­дев очи к звез­дам:
   - Ав­ва От­че! Всё воз­мож­но Те­бе... Про­не­си ча­шу сию ми­мо ме­ня!
   И пла­кал он, и про­щал­ся с жиз­нью. По­че­му-то страш­но ему бы­ло. По­ра­жал­ся Ии­сус вы­держ­ке и хлад­но­кро­вию Иу­ды: тот шел на смерть спо­кой­но, буд­то вы­пол­няя обы­ден­ный ри­ту­ал.
   А ко­гда вер­нул­ся Ии­сус, то на­шел всех тро­их сво­их уче­ни­ков дрых­ну­щи­ми, как го­во­рит­ся, без зад­них ног. Да и как ни за­снуть по­сле плот­но­го ужи­на с воз­лия­ния­ми. Ска­зал он Пет­ру:
   - Си­мон! Ты спишь? Не мог по­бодр­ст­во­вать и де­ся­ти ми­нут? И вы спи­те, бра­тья Зе­ве­дее­вы? Бодр­ст­вуй­те и мо­ли­тесь, что­бы не впасть в ис­ку­ше­ние: дух бодр, плоть же не­мощ­на.
   А сам, опять отой­дя в сто­ро­ну, ис­то­во мо­лил­ся, по­вто­ряя и по­вто­ряя сло­ва моль­бы к Все­выш­не­му об из­бав­ле­нии от каз­ни:
   - От­че мой! Да ми­ну­ет ме­ня ча­ша сия!
   И, воз­вра­тив­шись, опять на­шел их спя­щи­ми, ибо гла­за у них отя­же­ле­ли от вы­пи­то­го и съе­ден­но­го. Рас­тол­кал их Ии­сус, уко­рял, что опять за­сну­ли, а они и не зна­ли, что ему от­ве­чать. Жут­ко бы­ло Ии­су­су на смо­ля­но-тем­ной го­ре, где ухал фи­лин да раз­да­ва­лись ка­кие-то мо­ро­зя­щие ду­шу шо­ро­хи...
   Все же по­шел он по­мо­лить­ся и в тре­тий раз, но ни­че­го не шло в го­ло­ву кро­ме од­них и тех же слов:
   "Гос­по­ди! Ес­ли не мо­жет ча­ша сия ми­но­вать ме­ня, что­бы мне не пить ее, да бу­дет во­ля Твоя!" Ему вдруг до прон­зи­тель­но­сти за­хо­те­лось жить. Он по­ду­мал о том, что по­че­му-то Цар­ст­вие Не­бес­ное не ма­нит его. Нет, он хо­чет ос­тать­ся здесь, быть с Ма­гда­ли­ной, со сво­ей уве­ро­вав­шей в не­по­роч­ное за­ча­тие ма­те­рью, с этим про­стец­ким Си­мо­ном-Пет­ром, с юным Ио­ан­ном. Он вдруг, ско­рее все­го из са­мо­оп­рав­да­ния за та­кие мыс­ли, по­ду­мал, что Иу­да - это Са­та­на -ис­ку­си­тель. Но ему тут же ста­ло стыд­но за эту мысль: ведь Иу­да жерт­ву­ет сво­ей жиз­нью за его, Ии­су­со­во де­ло, он ведь не тол­ка­ет его на казнь, ос­та­ва­ясь в сто­ро­не... Кто зна­ет, чем бы кон­чи­лись ра­дуж­ные пла­ны Ии­су­са о соз­да­нии но­вой ве­ры. Убий­ст­вом, как за­кон­чи­лась жизнь Ио­ан­на-Кре­сти­те­ля? Спо­кой­ной смер­тью в ок­ру­же­нии гор­ст­ки уче­ни­ков? Раз­оча­ро­ва­ни­ем и са­мо­убий­ст­вом?
   Вер­нув­шись же, опять на­шел он сво­их за­хме­лев­ших по­пут­чи­ков спя­щи­ми...
   - Все спи­те и по­чи­вае­те? - гнев­но спро­сил их Ии­сус.
   - Кон­че­но... При­шел час: вот, пре­да­ет­ся Сын Че­ло­ве­че­ский в ру­ки греш­ни­ков. Вста­вай­те, сон­ные те­те­ри, пой­дем об­рат­но. Вот уже бли­зит­ся пре­даю­щий ме­ня.
   И лишь они вер­ну­лись к мес­ту, где тра­пез­ни­ча­ли, поя­вил­ся Иу­да Ис­ка­ри­от с от­ря­дом вои­нов, воо­ру­жен­ных ме­ча­ми и се­ки­ра­ми, и тол­пой слу­жи­те­лей от пер­во­свя­щен­ни­ков и фа­ри­се­ев, ос­на­щен­ных фо­на­ря­ми и све­тиль­ни­ка­ми. Апо­сто­лы, вско­чив со сво­их мест, при­го­то­вив­шись к за­щи­те. Как все­гда им­пуль­сив­ный, Петр, имея меч, из­влек его, и уда­рил пер­во­свя­щен­ни­че­ско­го ра­ба, и от­сек ему пра­вое ухо. Имя ра­бу бы­ло Малх. Но Ии­сус ска­зал Пет­ру:
   - Вло­жи меч в нож­ны. Не­у­же­ли мне не пить ча­ши, ко­то­рую при­го­то­вил для ме­ня Отец?
   И, ко­гда еще го­во­рил он сло­ва сии, по­до­шел к не­му Иу­да, креп­ко об­нял его и по­це­ло­вал, шеп­ча ему на ухо, что­бы ни­кто не рас­слы­шал:
   - Про­щай, мой лю­би­мый брат и учи­тель! На­сту­пил наш час... Я уже свер­шил то, о чем мы до­го­во­ри­лись: за то­бой при­шли эти псы от Каи­а­фы... И про­сти ме­ня: не мо­гу я ви­деть пыт­ки, ко­то­рым те­бя под­верг­нут. Я сей­час же пой­ду и по­ве­шусь, ибо нет мне жиз­ни без те­бя! Про­щай и про­сти, брат воз­люб­лен­ный мой! Му­жай­ся!..
   И Ии­сус от­ве­тил Иу­де лишь креп­ким объ­я­ти­ем, креп­ко при­жав его к гру­ди сво­ей. А кру­гом уже тол­пи­лись ка­кие-то страж­ни­ки с ме­ча­ми и копь­я­ми, пер­во­свя­щен­ни­ки и ста­рей­ши­ны на­род­ные. Сра­зу же по­сле объ­я­тия с Иу­дой, на Ии­су­са на­бро­си­лись вои­ны, свя­за­ли его ве­рев­ка­ми и це­пя­ми и по­ве­ли к пер­во­свя­щен­ни­ку Каи­а­фе, ку­да со­бра­лись уже во мно­же­ст­ве книж­ни­ки и ста­рей­ши­ны.
  
  
   СУД ПЕР­ВО­СВЯ­ЩЕН­НИ­КОВ
   Вер­ные же уче­ни­ки Ии­су­со­вы, уви­дев, как скру­ти­ли Ии­су­са и по­ве­ли, бе­жа­ли в па­ни­ке. Один Петр сле­до­вал за Ии­су­сом в от­да­ле­нии, дой­дя до са­мо­го дво­ра пер­во­свя­щен­ни­ко­ва, а за­тем, вой­дя внутрь, сел со слу­жи­те­ля­ми, что­бы ви­деть, чем все за­кон­чит­ся. Страш­но ему бы­ло, но еще силь­нее бы­ло чув­ст­во со­стра­да­ния к Ии­су­су. Ведь он был без­за­вет­но, и к то­му же без­дум­но, пре­дан Ии­су­су.
   Вве­ли Ии­су­са в зда­ние, где со­бра­лись толь­ко те, кто имел пра­во су­дить. Пер­во­свя­щен­ни­ки, ста­рей­ши­ны и весь си­нед­ри­он, все они ис­ка­ли, в чем бы пре­ступ­ном об­ви­нить Ии­су­са, что­бы пре­дать его смер­ти, но не на­хо­ди­ли. И спро­сил его пер­во­свя­щен­ник Каи­а­фа:
   - За­кли­наю те­бя Бо­гом, ска­жи нам, ты ли Мес­сия, или Хри­стос, Сын Бо­жий?
   Ии­сус от­ве­тил ему в обыч­ной сво­ей ма­не­ре, ос­тав­ляя за со­бой все­гда лю­бое воз­мож­ное тол­ко­ва­ние ска­зан­но­го:
   - Ты ска­зал, не я ска­зал.
   Оз­ве­ре­ли чле­ны си­нед­рио­на, взи­рая на спо­кой­но­го и не­за­ви­си­мо ве­ду­ще­го се­бя че­ло­ве­ка, ко­то­ро­го они дав­но уже счи­та­ли опас­ным го­су­дар­ст­вен­ным пре­ступ­ни­ком: ведь он под­ры­вал ос­но­вы их ре­ли­гии, а к то­му же, го­во­ри­ли, объ­я­вил се­бя и ца­рем Иу­дей­ским. Ста­ли они пле­вать Ии­су­су в ли­цо, от­ве­ши­вать под­за­тыль­ни­ки, а кто и бил его но­га­ми. Спо­кой­ст­вие же, с ко­то­рым Ии­сус пе­ре­но­сил по­бои и ос­корб­ле­ния еще бо­лее вы­во­ди­ли из се­бя со­брав­ших­ся. Ведь тол­па - все­гда есть тол­па, из ко­го бы она ни со­стоя­ла: из вель­мож ли, или из ку­ха­рок, или же из под­вы­пив­шей чер­ни.
   Ме­ж­ду тем, ра­бы и слу­жи­те­ли, раз­ве­дя огонь, по­то­му что бы­ло хо­лод­но, стоя­ли и гре­лись. Петр так­же сто­ял с ни­ми и грел­ся. Он скор­бел за Ии­су­са, му­ча­ясь, что ни­как не мо­жет по­мочь сво­ему учи­те­лю.
   Тут од­на ра­ба-при­двер­ни­ца, уви­дев его си­дя­ще­го у ог­ня и всмот­рев­шись в не­го, ска­за­ла:
   - А я ви­де­ла те­бя с этим Га­ли­лея­ни­ном, ко­то­ро­го до­пы­ты­ва­ют ста­рей­ши­ны. Не один ли ты из уче­ни­ков его?
   Но Петр вски­пел и на­орал на жен­щи­ну, го­во­ря:
   - Не знаю я, о чем ты го­во­ришь, глу­пая ба­ба!
   С сим он по­спе­шил - от гре­ха по­даль­ше - по­ки­нуть двор. Но ко­гда вы­хо­дил он из во­рот, уви­де­ла его дру­гая жен­щи­на, сто­яв­шая в тол­пе зе­вак, со­брав­ших­ся, не­смот­ря на очень ран­нее вре­мя - ночь ед­ва толь­ко ста­ла уми­рать на не­бе: "Ба­бонь­ки, глянь­те на то­го пей­са­то­го. Ей-ей я ви­де­ла его свои­ми гла­за­ми с Ии­су­сом На­зо­ре­ем, ко­гда тот нын­че из­го­нял бе­сов из Лиз­ки дур­ко­ва­той!"
   Петр, слы­ша сло­ва те, опять от­рек­ся с клят­вою, что не зна­ет ни­ка­ко­го На­зо­рея и ни­ко­гда не ви­дел его, кро­ме как нын­че.
   Од­на­ко тут же по­до­шли дру­гие сто­яв­шие там зе­ва­ки и за­та­ра­то­ри­ли: "Точ­но, точ­но! Ты один из тех, кто хо­дит по стра­не и на­во­дит сму­ту: речь твоя об­ли­ча­ет те­бя!"
   То­гда Петр на­чал ис­то­во кля­сть­ся и бо­жить­ся, что не зна­ет он то­го, ко­го пы­та­ют цер­ков­ни­ки.
   И вдруг раз­да­лось пер­вое гром­кое "ку-ка-ре-ку!" и с ужа­сом вспом­нил Петр сло­во, ска­зан­ное ему Ии­су­сом: "Пре­ж­де не­же­ли про­по­ет пе­тух, три­ж­ды от­ре­чешь­ся от ме­ня". И по­бе­жал он прочь от мес­та то­го. И пла­кал он горь­ко, осоз­нав всю глу­би­ну сво­ей тру­со­сти и под­лос­ти: ведь от­рек­ся он от Ии­су­са, ко­то­ро­го чтил за Учи­те­ля.
  
  
   СМЕРТЬ ИУ­ДЫ
   Ко­гда же на­ста­ло ут­ро, все пер­во­свя­щен­ни­ки и ста­рей­ши­ны на­ро­да име­ли со­ве­ща­ние об Ии­су­се, что­бы пре­дать его смер­ти, а по­том, свя­зав его, от­ве­ли к рим­ско­му про­ку­ра­то­ру Иу­деи - Пон­тию Пи­ла­ту.
   Иу­да, на­хо­див­ший­ся в это вре­мя ря­дом с про­ку­ра­тор­ским двор­цом, уви­дел, как по­ве­ли Ии­су­са со свя­зан­ны­ми ру­ка­ми, и как лю­ди, ко­то­рые толь­ко еще вче­ра смот­ре­ли Ии­су­су в рот и по­лу­ча­ли от не­го ми­ло­сти, на­смеш­ни­ча­ли, пле­ва­ли на не­го и би­ли его, чем по­па­ло. "Мерз­ко пле­мя че­ло­ве­че­ское, - по­ду­мал Иу­да, - вче­ра воз­но­си­ли на ру­ках, а нын­че по­пи­ра­ют в прах. И вот ра­ди них-то мы с Ии­су­сом и жерт­ву­ем со­бой? Не страш­но уме­реть, но оп­рав­да­на ли жерт­ва на­ша? Ведь это­му быд­лу толь­ко и на­до, что на­бить пу­зо, на­ла­кать­ся ви­на да грап­пы, а по­том по­ще­ко­тать се­бе нер­вы ка­ким-ни­будь зре­ли­щем!"
   Про­тис­нув­шись сквозь тол­пу лю­бо­пыт­ст­вую­щих, ко­гда Ии­су­са про­во­ди­ли ми­мо, Иу­да встре­тил­ся с ним гла­за­ми. Он до­тя­нул­ся до Ии­су­са, кос­нул­ся его ру­кой и ска­зал: "Му­жай­ся, брат мой! Про­сти, что вы­брал я для се­бя лег­кую смерть, а те­бя по­сы­лаю на не­че­ло­ве­че­ские му­че­ния... Про­щай!" На се­кун­ду ос­та­но­вив­шись, мол­ча, толь­ко од­ни­ми гла­за­ми от­ве­тил Ии­сус сво­ему вер­но­му дру­гу. Страж­ник гру­бо дер­нул за­меш­кав­ше­го­ся Ии­су­са, и его по­ве­ли даль­ше под улю­лю­ка­нье тол­пы. И тут ка­ж­дый из них по­те­рял из ви­да дру­го­го, ибо гла­за обо­их ста­ли влаж­ны от не­воль­но на­бе­жав­ших слез...
   Иу­да, по­няв, что Ии­сус бу­дет осу­ж­ден на смерть, по­шел прочь из го­ро­да. Он брел, как по­ло­ум­ный, не гля­дя под но­ги, не раз­би­рая до­ро­ги, спо­ты­ка­ясь, па­дая, вновь под­ни­ма­ясь... Он шел и шел, идя на­встре­чу сво­ей смер­ти, ко­то­рую вы­брал доб­ро­воль­но и нис­коль­ко не ко­леб­лясь. Бы­ло у не­го од­но лишь со­жа­ле­ние, что не мо­жет он при­нять на се­бя му­ки Ии­су­са, ко­то­рые ожи­да­ли то­го.
   Ему опять ста­ло не­стер­пи­мо боль­но, что друг его, луч­ший из лю­дей, ко­то­рых он ко­гда-ли­бо встре­чал, об­ре­чен на му­чи­тель­ней­шую казнь. Не­воль­ные сле­зы со­стра­да­ния тек­ли по его ще­кам, но он не за­ме­чал это­го. Ред­кие по­па­дав­шие­ся ему по пу­ти про­хо­жие с удив­ле­ни­ем смот­ре­ли на пла­чу­ще­го че­ло­ве­ка, бре­ду­ще­го буд­то в со­мнам­бу­ли­че­ском сне: "Ви­дать, у че­ло­ве­ка боль­шое го­ре: мо­жет, по­те­рял мать или от­ца, мо­жет, бра­та лю­би­мо­го..."
   Иу­да шел по пыль­ной до­ро­ге, по ко­то­рой обыч­но кре­сть­я­не ез­дят в не­боль­шую ро­щи­цу на­брать су­хо­го хво­ро­ста, да маль­чиш­ки бе­га­ют осе­нью по лес­ную яго­ду.
   Он на­шел чуть в сто­ро­не от до­ро­ги креп­кое де­ре­во, за­лез на тол­стую вет­ку, ко­то­рая бы­ла дос­та­точ­но вы­со­ко над зем­лей, про­ве­рил, проч­на ли она, по­том ту­го при­вя­зал к ней ве­рев­ку, сде­лал пет­лю на дру­гом кон­це и на­дел пет­лю се­бе на шею... По­сле это­го, как-то вдруг, буд­то вспом­нил что-то очень важ­ное, он по­лез в кар­ман, дос­тал от­ту­да три­дцать се­реб­ря­ных мо­нет, ко­то­рые по­лу­чил от пер­во­свя­щен­ни­ка в уп­ла­ту за пре­да­ние Ии­су­са в ру­ки страж­ни­ков. От­ре­шен­но по­смот­рев на мо­не­ты, Иу­да с вне­зап­ным ожес­то­че­ни­ем изо всей си­лы бро­сил их да­ле­ко-да­ле­ко в при­до­рож­ную пыль... Мо­не­ты, со зво­ном уда­ря­ясь о кам­ни, по­ка­ти­лись по до­ро­ге, бле­стя на без­раз­лич­но яр­ком солн­це.
   Иу­де впер­вые вдруг за­хо­те­лось, что­бы лю­ди уз­на­ли все же прав­ду о нем: нет, он не пре­да­тель! Мо­жет, най­дя эти день­ги по­бли­зо­сти от его око­че­нев­ше­го тру­па, лю­ди до­га­да­ют­ся - пусть не сра­зу, пусть че­рез сто, пусть че­рез ты­ся­чу лет - что он не пре­дал Ии­су­са. Ведь ес­ли он пре­дал Ии­су­са из-за де­нег, то за­чем же он, вы­бро­сив эти день­ги, в тот же день по­ве­сил­ся?.. Но тут же от­чая­ние ох­ва­ти­ло его, что ни­кто и ни­ко­гда не пой­мет их с Ии­су­сом за­го­во­ра - ше­ст­вия на казнь ра­ди идеи.
   "А нуж­на ли эта жерт­ва?" - уже за­ко­ле­бал­ся и Иу­да. - Об­речь се­бя на веч­ные люд­ские про­кля­тья!.. Ну, да Бог с ни­ми, с людь­ми... Это во мне жа­лость к се­бе са­мо­му взы­гра­ла: не хо­чет­ся веч­но быть пре­да­те­лем в гла­зах да­же тех, ко­го я не ува­жаю. На са­мом же де­ле, для ус­пе­ха на­ше­го с Ии­су­сом пла­на я дол­жен на­ве­ки ос­тать­ся в люд­ской па­мя­ти зло­де­ем. Доб­ро и зло... Свет и тьма... Те­п­ло и хо­лод... Од­но не мо­жет су­ще­ст­во­вать без дру­го­го!"
   С этой по­след­ней мыс­лью Иу­да бро­сил­ся вниз. Он умер мгно­вен­ной и не му­чи­тель­ной смер­тью - хря­ст­ну­ли шей­ные по­звон­ки, и ду­ша Иу­ды от­ле­те­ла в Цар­ст­вие Не­бес­ное, ес­ли та­ко­вое дей­ст­ви­тель­но су­ще­ст­во­ва­ло...
  
  
   ИИ­СУС У ПИ­ЛА­ТА
   Ко­гда свя­зан­но­го Ии­су­са при­ве­ли в рим­скую пре­то­рию, Пи­лат си­дел в те­ни боль­шо­го пла­та­на и с на­сла­ж­де­ни­ем пил крас­ное ви­но, раз­бав­лен­ное хо­лод­ной во­дой, ко­то­рую спе­ци­аль­но для этих це­лей хра­ни­ли в глу­бо­ком по­гре­бе. Пи­ла­ту бы­ли по ду­ше эти обы­чаи рим­ских пат­ри­ци­ев: сна­ча­ла доб­ро­воль­но му­чить се­бя жа­ж­дой в жар­кие душ­ные дни, а по­том, ко­гда уже ка­за­лось жизнь по­ки­да­ет те­бя от жа­ж­ды, по­зво­лить се­бе пить ма­лень­ки­ми гло­точ­ка­ми, да­вая бу­к­валь­но ка­ж­дой ка­п­ле про­ни­кать в ис­су­шен­ную воз­дер­жа­ни­ем по­лость рта...
   Вот и сей­час, ко­гда ему объ­я­ви­ли о при­хо­де иу­дей­ских пер­во­свя­щен­ни­ков во гла­ве с Каи­а­фой и его бра­том Ан­ной, Пи­лат на­сла­ж­дал­ся пер­вы­ми глот­ка­ми ле­дя­но­го на­пит­ка. Мах­нув ру­кой во­шед­ше­му ор­ди­нар­цу, что­бы ни­ко­го не впус­кал, он про­дол­жал так же мед­лен­но, сма­куя, пить. Что же ему пре­ры­вать из-за этих трек­ля­тых свя­тош удо­воль­ст­вие, к ко­то­ро­му он го­то­вил се­бя весь вче­раш­ний день?
   Лишь не спе­ша за­кон­чив пить, Пи­лат вы­шел к ним и сел на су­ди­ли­ще, на мес­те, на­зы­вае­мом Ли­фо­ст­ро­тон, а по-ев­рей­ски Гав­ва­фа. К не­му по­до­шел и низ­ко по­кло­нил­ся в но­ги Каи­а­фа и ска­зал, что они по­тре­во­жи­ли Ве­ли­ко­го Про­ку­ра­то­ра Иу­деи, по­сколь­ку ими схва­чен пре­ступ­ник, име­ную­щий се­бя то Сы­ном Божь­им, то Ца­рем Иу­дей­ским.
   - Не ве­лик грех на­зы­вать се­бя как угод­но... - впол­го­ло­са про­го­во­рил Пи­лат и по­том уже гром­че до­ба­вил. - Так в чем вы об­ви­няе­те это­го че­ло­ве­ка?
  
   - Ес­ли бы он не был зло­дей, раз­ве мы пре­да­ли бы его те­бе, о, Ве­ли­кий Про­ку­ра­тор? - от­ве­тил Каи­а­фа.
   - Вы кон­чай­те эти свои ев­рей­ские штуч­ки от­ве­чать на во­прос во­про­сом! - поч­ти гнев­но про­ры­чал Пи­лат. - Я спро­сил, в чем ви­на то­го че­ло­ве­ка? А ко­ли и пре­ступ­ник он и ви­но­ват в чем, так возь­ми­те и по за­ко­ну ва­ше­му са­ми су­ди­те!
   - Но, о, Ве­ли­кий, толь­ко лишь ты име­ешь пра­во пре­да­вать смер­ти...
   - Столь серь­ез­на ви­на его?.. Ну, да­вай­те ва­ше­го пре­ступ­ни­ка!
   Пред­ста­ви­ли Ии­су­са пред про­ку­ра­то­ром. Ху­дой, го­лу­бо­гла­зый, с бе­ло­ку­ры­ми слег­ка вью­щи­ми­ся во­ло­са­ми, он был по­хож ско­рее на ка­ко­го-то се­вер­но­го язы­че­ско­го бо­га, чем на ев­рея-пре­ступ­ни­ка. Пи­лат был уже на­слы­шан об Ии­су­се, знал, что тот во­все не пре­ступ­ник: про­сто не­удо­бен он иу­дей­ской цер­ков­ной вер­хуш­ке, ко­то­рая тря­сет­ся за свою власть над ду­ша­ми гра­ж­дан Из­раи­ле­вых.
   Пи­лат спро­сил Ии­су­са:
   - Мно­го в чем те­бя об­ви­ня­ют со­бра­тья твои, ев­реи. Го­во­рят, что на власть по­ку­ша­ешь­ся. Прав­ду ли го­во­рят, что ты ве­ли­ча­ешь се­бя Ца­рем Иу­дей­ским?
   - Ты ска­зал, не я ска­зал, - в обыч­ной сво­ей ук­лон­чи­вой ма­не­ре от­ве­тил Ии­сус, гля­дя Про­ку­ра­то­ру пря­мо в гла­за.
   За­да­вал Пи­лат Ии­су­су и еще во­про­сы, но тот ли­бо от­мал­чи­вал­ся, ли­бо от­ве­чал ук­лон­чи­во. Пи­лат опять спро­сил его:
   - Ты ни­че­го не от­ве­ча­ешь? А ведь ви­дишь, как мно­го про­тив те­бя об­ви­не­ний! Что ты ска­жешь в свою за­щи­ту?
   По­мол­чав, Ии­сус от­ве­тил Пи­ла­ту ла­тин­ской по­сло­ви­цей, ко­то­рая по­че­му-то вне­зап­но вспых­ну­ла в его моз­гу: "Vincit omnia veritas" ("Прав­да по­бе­ж­да­ет все").
   - О, ты и ла­тынь зна­ешь? - Изу­мил­ся Пи­лат. - Но что есть прав­да? Чья прав­да? Твоя? Моя? Или прав­да этих... - Пи­лат не мог по­доб­рать не­гру­бо­го сло­ва. - Ну, этих тво­их об­ви­ни­те­лей? И что та­кое твоя прав­да пе­ред мо­ей си­лой?
   Ии­сус опять за­мол­чал. Пи­ла­ту да­же на­чал нра­вить­ся этот ти­хий и уве­рен­ный в се­бе че­ло­век. Он не мог се­бе пред­ста­вить, что­бы та­кой че­ло­век был ви­но­вен в том, в чем его об­ви­ня­ли его со­оте­че­ст­вен­ни­ки.
  
   - Ну, стран­ный он, да, стран­ный, - ду­мал Про­ку­ра­тор, - но что в этом пре­ступ­но­го? Го­во­рят, что хо­дит, ис­це­ля­ет на­род, да­же мерт­вых яко­бы ожив­ля­ет. Ну, а в этом че­го пло­хо­го? Ведь не уби­ва­ет же, а на­обо­рот!
   А то, что ве­ру но­вую про­по­ве­ду­ет?.. Вот за это его пер­во­свя­щен­ни­ки, в пер­вую оче­редь, эти два уб­люд­ка - Каи­а­фа и Ан­на - и не лю­бят. Так в этом ни­че­го стран­но­го нет, что этот бро­дя­чий фи­ло­соф не лю­бит их ве­ру! И мне та ве­ра не нра­вит­ся: сколь­ко вы­со­ко­ме­рия и чван­ст­ва в са­мой идее "из­бран­но­го на­ро­да". Ну, чем из­бран­ные-то? Са­ми же сна­ча­ла при­ду­ма­ли Бо­га, а по­том, ока­зы­ва­ет­ся он же их и сде­лал из­бран­ны­ми!
   Пи­лат хо­ро­шо знал Иу­дей­ское Свя­щен­ное Пи­са­ние: хо­чешь ус­пеш­но пра­вить на­ро­дом - знай его ре­ли­гию, куль­ту­ру, обы­чаи, нра­вы. И как он ни не­на­ви­дел эту жар­кую и убо­гую стра­ну, как он ни рвал­ся до­мой, на ро­ди­ну, в Рим, все же он счи­тал сво­им дол­гом эту стра­ну знать и по­ни­мать. Он счи­тал вет­хо­за­вет­но­го Мои­сея - ес­ли толь­ко та­ко­вой ко­гда-ли­бо су­ще­ст­во­вал - од­ним из ум­ней­ших лю­дей в ис­то­рии че­ло­ве­че­ст­ва. Ведь че­ло­век, одо­ле­вае­мый на­вяз­чи­вой иде­ей вы­вес­ти свой на­род из Егип­та - не­ве­до­мо ку­да, в ка­кую-то Зем­лю Обе­то­ван­ную - по­нял, что не в че­ло­ве­че­ских это си­лах, сов­ла­дать со ста­дом уп­ря­мых и свое­воль­ных лю­дей. И то­гда он при­ду­мал Бо­га. Как удоб­но: не он при­ка­зы­вал лю­дям, ку­да ид­ти, что де­лать, как мо­лить­ся, а это Бог ему - и толь­ко ему! - по­ве­рял сии тай­ны!
   Мо­ло­дец! Как про­сто ска­зать: "По ве­ле­нию Гос­под­не­му..." А ска­жи он: "Я счи­таю, что..." Да кто стал бы слу­шать его?
   И вдруг по­яв­ля­ет­ся ка­кой-то Ии­сус. Объ­яв­ля­ет се­бя Сы­ном Божь­им. Под­ры­ва­ет ус­тои Иу­дей­ской ве­ры. Ле­чит бед­ных. Осу­ж­да­ет бо­га­тых. Ко­му это по­нра­вит­ся?
   Оч­нул­ся Пи­лат от сво­их мыс­лей. А пер­во­свя­щен­ни­ки иу­дей­ские про­дол­жа­ли на­стаи­вать, го­во­ря, что Ии­сус воз­му­ща­ет на­род, про­по­ве­дуя по всей Иу­дее, на­чи­ная от Га­ли­леи до се­го мес­та, мыс­ли вра­ж­деб­ные не толь­ко ве­ре Иу­дей­ской, но и пра­ви­те­лям рим­ским.
   Пи­лат, ус­лы­шав о Га­ли­лее, спро­сил: раз­ве он Га­ли­лея­нин? И, уз­нав, что Ии­сус из об­лас­ти Иро­до­вой, по­слал его к Иро­ду Ан­ти­пе, дво­рец ко­то­ро­го на­хо­дил­ся не­вда­ле­ке от пре­то­рии.
  
   Нуж­но вам со­об­щить, что во­об­ще-то Ирод Ан­ти­па был не в сво­его ро­ди­те­ля, ко­то­ро­го то­же зва­ли Ирод, но с при­став­кой Ве­ли­кий. Был он мя­гок, да­же бес­ха­рак­те­рен, всем хо­ро­во­ди­ла его же­на - Иро­диа­да. Она и по­же­ни­ла его на се­бе, ос­та­вив сво­его му­жа, ко­то­рый был ни­кем иным, как бра­том Ан­ти­пы. Она же и баш­ку Ио­ан­ну Кре­сти­те­лю - по­ми­луй ме­ня, Гос­по­ди - за­ста­ви­ла от­сечь и на блю­де ей при­нес­ти... Сло­вом, Ирод Иро­ду рознь, да и во­об­ще, сын за от­ца не от­ве­ча­ет!
   Ко­гда при­ве­ли Иро­ду Ии­су­са, то он да­же поч­ти об­ра­до­вал­ся, ибо дав­но же­лал ви­деть это­го ма­га и ис­це­ли­те­ля, по­то­му как мно­го про­слы­шал о нем, и на­де­ял­ся уви­деть от не­го ка­кое-ни­будь чу­до. Но Ии­сус был не­пре­кло­нен, ни на ка­кие уго­во­ры не под­да­вал­ся, не со­блаз­ня­ли его да­же обе­ща­ния Иро­да Ан­ти­пы за­мол­вить сло­веч­ко пе­ред Каи­а­фой и вы­ру­чить Ии­су­са из бе­ды.
   Мно­го во­про­сов за­дал Ирод Ии­су­су, но тот ни­че­го не от­ве­чал ему. То­гда Ирод, обоз­лив­шись на над­мен­но­го уп­рям­ца, со свои­ми вои­на­ми, уни­чи­жив Ии­су­са и на­сме­яв­шись над ним, как над бла­жен­нень­ким, одел его в свет­лые оде­ж­ды и со ско­мо­рошь­и­ми по­чес­тя­ми ото­слал его об­рат­но к Пи­ла­ту.
   И сде­ла­лись в тот день Пи­лат и Ирод друзь­я­ми ме­ж­ду со­бою, ибо пре­ж­де бы­ли во вра­ж­де друг с дру­гом. Вот так стран­но объ­е­ди­ня­ет лю­дей, ка­за­лось бы, не­зна­чи­тель­ное со­бы­тие в их жиз­ни. Для них Ии­сус был од­ним из со­тен об­ви­нен­ных, кто в из­ме­не, кто в смер­то­убий­ст­ве, кто в гра­бе­же. Но что-то при­вле­ка­ло их обо­их в этом ти­хом, урав­но­ве­шен­ном и не­обы­чай­но кра­си­вым по-муж­ски мо­ло­дом че­ло­ве­ке. Мо­жет быть, чув­ст­во соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва? Мо­жет, внут­рен­няя убе­ж­ден­ность в сво­ей пра­во­те?
   Ко­гда Ии­су­са при­ве­ли от Иро­да об­рат­но, Пи­лат, со­звав пер­во­свя­щен­ни­ков, на­чаль­ни­ков и пред­ста­ви­те­лей на­ро­да, ска­зал им:
   - Вы при­ве­ли ко мне че­ло­ве­ка се­го, яко­бы раз­вра­щаю­ще­го на­род. Я при вас рас­смот­рел ва­ши об­ви­не­ния к че­ло­ве­ку се­му, на­зы­вае­мо­му Ии­су­сом На­зо­ре­ем, и не на­шел его ви­нов­ным ни в чем из то­го, в чем вы об­ви­няе­те его. Я по­сы­лал его и к Иро­ду Ан­ти­пе, по­сколь­ку тот яв­ля­ет­ся чет­ве­ро­вла­ст­ни­ком Га­ли­леи, от­ку­да вы­ше­на­зван­ный Ии­сус ро­дом. Но и Ирод так­же не на­шел в дей­ст­ви­ях и по­ступ­ках Ии­су­са со­ста­ва ка­ко­го-ли­бо пре­сту­п­ле­ния. Я не ви­жу ни­че­го, за что че­ло­век этот мог бы быть осу­ж­ден на смерть. Я его на­ка­жу для по­ряд­ка и от­пу­щу.
   Но иу­деи от­ве­ча­ли ему, что по их за­ко­ну Ии­сус дол­жен уме­реть, по­то­му что объ­я­вил сам се­бя Сы­ном Бо­жи­им. А и имя Бо­жье са­мо да­же про­из­но­сить вслух нель­зя!
   - Не ви­жу я и в этом ве­ли­ко­го гре­ха, - про­го­во­рил Пи­лат.
   И то­гда на­ча­ли ис­хо­дить из се­бя в зло­бе пер­во­свя­щен­ни­ки и ста­рей­ши­ны, опять об­ра­ща­ясь к Ии­су­су и за­да­вая ос­кор­би­тель­ные во­про­сы, но и тут Ии­сус не про­ро­нил ни сло­ва. Пер­во­свя­щен­ни­ки гу­де­ли, как рас­тре­во­жен­ный улей, а на­род, сто­яв­ший не­вда­ле­ке, хра­нил по­ка свое обык­но­вен­ное без­мол­вие: по­ка ло­шадь не дви­нет­ся - те­ле­га не стро­нет­ся.
   Пи­лат сно­ва воз­вы­сил го­лос, же­лая от­пус­тить Ии­су­са. Но тут кто-то из пер­во­свя­щен­ни­ков крик­нул ре­жу­щим ухо фаль­це­том: "Рас­пни, рас­пни его!"
   Пи­ла­та ста­ло уже раз­дра­жать это ос­ли­ное уп­рям­ст­во иу­дей­ских свя­щен­ни­ков. Он то­гда об­ра­тил­ся к тол­пе:
   - Ка­кое же зло сде­лал вам этот че­ло­век? Я же ска­зал, что ни­че­го дос­той­но­го смер­ти не на­шел в нем, а по­се­му, на­ка­зав, от­пу­щу его.
   Но тут на­чал­ся та­кой бед­лам, под­нял­ся та­кой ор! Уже и на­род­ные пред­ста­ви­те­ли вклю­чи­лись в об­щий хор и яро­ст­но во­пи­ли: "Р-р-р-рас­пни-и-и!..Р-р-рас­пни- и-и его!.."
   Ос­то­чер­те­ло все это Пи­ла­ту. Не­на­ви­дел он эту стра­ну, не лю­бил он этот уп­ря­мый и свое­воль­ный на­род, пре­зи­рал ли­це­мер­ных и по­до­бо­ст­ра­ст­ных пер­во­свя­щен­ни­ков. К то­му же уже яро­ст­но на­ча­ло па­лить без­жа­ло­ст­ное юж­ное солн­це. Хо­те­лось в тень, хо­те­лось при­гу­бить еще хо­лод­но­го ви­на, раз­ве­ден­но­го на треть род­ни­ко­вой во­дой. Хо­те­лось за­брать­ся в про­хлад­ные по­кои и лечь с ка­кой-ни­будь из мно­го­чис­лен­ных книг лю­би­мо­го им Пла­то­на - он был по­клон­ни­ком гре­че­ской фи­ло­со­фии - и уп­лыть в сво­их мыс­лях да­ле­ко-да­ле­ко из этой во­ню­чей про­вин­ции!
   А тол­па, ме­ж­ду тем, про­дол­жа­ла с ве­ли­ким кри­ком тре­бо­вать рас­пя­тия Ии­су­са. Про­ку­ра­тор Иу­дей­ский, под­нял ру­ку, и тут же во­ца­ри­лось гро­бо­вое мол­ча­ние, по­ро­ж­дая зве­ня­щую ти­ши­ну... Был еще по­след­ний шанс, ко­то­рым ре­шил вос­поль­зо­вать­ся Про­ку­ра­тор.
   - На вся­кий празд­ник я пра­вом Про­ку­ра­то­ра Рим­ско­го от­пус­каю вам од­но­го из при­го­во­рен­ных к смер­ти уз­ни­ков, о ко­то­ром вы по­про­си­те, - ска­зал глу­хим го­ло­сом Пи­лат. - Сей­час у ме­ня в узах есть пре­ступ­ник по име­ни Ва­рав­ва, из­вест­ный свои­ми убий­ст­ва­ми и гра­бе­жа­ми. Ко­го же мне от­пус­тить: это­го ли убий­цу и гра­би­те­ля или ни в чем не­по­вин­но­го Ии­су­са, про ко­то­ро­го го­во­ри­те вы, что он Царь Иу­дей­ский?
   Пи­лат был уве­рен, что на­род­ное во­ле­изъ­яв­ле­ние бу­дет все же за ос­во­бо­ж­де­ние Ии­су­са. Ну, за­слу­жил он по ка­ким-то их не­по­нят­ным иу­дей­ским внут­рен­ним за­ко­нам смер­ти, но ведь не страш­нее же он злоб­но­го убий­цы? Он знал, что ев­рей­ская знать пре­да­ла его про­сто из за­вис­ти к его влия­нию и из стра­ха по­те­рять кон­троль над сво­ей па­ст­вой.
   К то­му же, ко­гда си­дел Пи­лат еще на су­дей­ском мес­те, Ли­фо­ст­ро­то­не, же­на его, по­сла­ла гон­ца ска­зать ему, что­бы ни­че­го он не де­лал пра­вед­ни­ку Ии­су­су, ибо ви­де­ла она во сне ви­де­ние в его за­щи­ту.
   Но пер­во­свя­щен­ни­ки и ста­рей­ши­ны бу­к­валь­но буй­ст­во­ва­ли и воз­бу­ди­ли на­род про­сить ос­во­бо­дить Ва­рав­ву, а Ии­су­са по­гу­бить.
   И на во­прос Пи­ла­та, ко­го ос­во­бо­дить им на ев­рей­ский празд­ник пас­хи, за­ора­ла ора­ва: "Ва­рав­ву-у- у! Ва­рав­ву-у-у!"
   - А что же мне сде­лать с Ии­су­сом, на­зы­вае­мым Хри­стом? - спро­сил Пон­тий Пи­лат, все еще на­де­ясь на ми­ло­сер­дие и со­стра­да­ние люд­ское. Но в от­вет лишь ус­лы­шал из опо­ло­умев­шей тол­пы: "Р-р-рас­пни-и-и-и! Р-р-р-асп­ни-и его-о-о!"
   - Ни в чем не­по­вин­но­го че­ло­ве­ка осу­ж­дае­те вы на казнь. Ка­кое же зло сде­лал он вам? - мрач­но во­про­сил, не по­вы­шая го­ло­са, Пон­тий Пи­лат, в оче­ред­ной раз, пы­та­ясь спа­сти Ии­су­са.
   Но в от­вет раз­да­ва­лось, пе­ре­ка­ты­ва­ясь как ва­лы бур­но­го бес­по­щад­но­го мо­ря: "Р-р-рас-с-с... Р-р-р-асп­ни-и-и!.. пни-и-и!.. пни-и-и!.. Р-р-р-асп­ни-и-и!.." Это бы­ла ка­кая-то тем­ная и сле­пая сти­хия, ос­та­но­вить ко­то­рую си­ла­ми ра­зу­ма бы­ло не­воз­мож­но...
   Пи­лат, ви­дя, что ни­что не по­мо­га­ет, что смя­те­ние люд­ское толь­ко уве­ли­чи­ва­ет­ся, что не в си­лах он пе­ре­убе­дить оз­ве­рев­шую в пред­вку­ше­нии кро­ва­во­го зре­ли­ща тол­пу, от­пус­тил Ва­рав­ву, а Ии­су­са пре­дал на рас­пя­тие.
   На­род про­сто взбе­сил­ся от ра­до­сти, буд­то им да­ро­ва­ли не­что та­кое, о чем они меч­та­ли всю жизнь. Раз­да­лись ра­до­ст­ные кри­ки, кто-то сви­стел, кто-то хло­пал в ла­до­ши...
   Пи­лат же, по­вер­нув­шись к тол­пе спи­ной, под­нял ука­за­тель­ный па­лец пра­вой ру­ки, и по его сиг­на­лу тут же под­ско­чил слу­га с се­реб­ря­ным кув­ши­ном с во­дой и бе­лым льня­ным по­ло­тен­цем, пе­ре­ки­ну­тым че­рез пле­чо. И ко­гда по­ли­ва­ли ему на ру­ки во­ду, Про­ку­ра­тор из­рек:
   - Вот умы­ваю я ру­ки пе­ред взо­ра­ми ва­ши­ми, жес­то­ко­серд­ные и не­спра­вед­ли­вые. Не­ви­но­вен я в кро­ви пра­вед­ни­ка се­го. Нет на мне кро­ви это­го че­ло­ве­ка. На вас кровь его... Я умы­ваю ру­ки.
   Де­мон­ст­ра­тив­но, с пре­зри­тель­но-не­до­воль­ной гри­ма­сой Пон­тий Пи­лат умыл ру­ки, стрях­нул с них во­ду, а по­том тща­тель­но, буд­то вы­ти­рая грязь, про­тер ка­ж­дый па­лец по от­дель­но­сти бе­ло­снеж­ным по­ло­тен­цем. За­тем он по­вер­нул­ся спи­ной к тол­пе и скрыл­ся в глу­би­не двор­ца.
   Тол­па, до­бив­шая­ся сво­его, мед­лен­но рас­те­ка­лась с пло­ща­ди по бо­ко­вым улоч­кам...
  
   ГОЛ­ГО­ФА
   Как бы­ло по­ло­же­но, Пон­тий Пи­лат соб­ст­вен­но­руч­но на­пи­сал над­пи­си на всех до­щеч­ках, ко­то­рые при­би­ва­ли к ка­ж­до­му кре­сту над го­ло­вой рас­пя­тых. Таб­лич­ка, пред­на­зна­чав­шая­ся Ии­су­су, гла­си­ла: "Ии­сус На­зо­рей, Царь Иу­дей­ский". Так ре­шил Пи­лат, ду­мая, что эта над­пись мень­ше все­го за­де­нет честь каз­ни­мо­го: ведь на двух со­сед­них кре­стах раз­ме­ща­лись от­пе­тые го­ло­во­ре­зы и гра­би­те­ли.
   Над­пись та на­пи­са­на бы­ло по-ара­мей­ски, по-гре­че­ски и по-рим­ски. Хо­тя бы од­ну из этих над­пи­сей смог бы про­чи­тать че­ло­век, при­над­ле­жа­щий лю­бо­му из на­ро­дов, на­се­ляв­ших то­гда Иу­дею.
   Пер­во­свя­щен­ни­ки же Иу­дей­ские, уви­дев над­пись, ска­за­ли Пи­ла­ту с не­до­воль­ст­вом: "По­че­му на­пи­сал "Царь Иу­дей­ский"? Не царь он. Это он се­бя на­зы­вал ца­рем, а ца­рем-то он не был". Пи­лат от­ве­тил им на это: "Что я на­пи­сал, то на­пи­сал! И пе­ре­пи­сы­вать не бу­ду. А вы ме­ня сво­им уп­рям­ст­вом уже ма­лость при­то­ми­ли. Пшли вон, псы!!!"
   И оде­ли Ии­су­са в баг­ря­ни­цу, и, сплет­ши тер­но­вый ве­нец, воз­ло­жи­ли ему на че­ло, а в пра­вую ру­ку да­ли по­сох для по­те­хи буд­то это жезл цар­ский. И по­ве­ли в та­ком ви­де к то­му мес­ту у под­но­жия Гол­го­фы, где ле­жа­ли уже ско­ло­чен­ные для рас­пя­тия кре­сты. Со­брав­шая­ся во­круг тол­па, ве­се­ли­лась, ёр­ни­ча­ла: "Ра­дуй­ся, Царь Иу­дей­ский! От­ца уви­дишь - кла­няй­ся, при­вет от нас пе­ре­да­вай!" Дру­гие же пле­ва­ли на не­го и, взяв его же по­сох, би­ли его по го­ло­ве и по спи­не и, ста­но­вясь на ко­ле­ни, ско­мо­рош­ни­ча­ли, низ­ко кла­ня­ясь ему. А кто-то про­кри­чал: "Воз­ра­дуй­ся, Царь Иу­дей­ский, по­ве­сил­ся твой пре­да­тель Иу­да! Да и ос­таль­ные твои со­то­ва­ри­щи раз­бе­жа­лись, кто ку­да!"
   По­нял Ии­сус, что Иу­да уже сдер­жал свое сло­во. Это до­ба­ви­ло сил Ии­су­су, он рас­пра­вил пле­чи, под­нял го­ло­ву, не об­ра­щая вни­ма­ния на из­де­ва­тель­ст­ва тол­пы. Но, как он ни ста­рал­ся, но­ги его с тру­дом слу­ша­лись, ка­ж­дый шаг да­вал­ся с тру­дом. Да и по­нят­но: бес­сон­ная ночь, из­де­ва­тель­ст­ва стра­жи, суд... И уже вто­рой день без ма­ко­вой ро­син­ки во рту... От­ку­да же взять­ся си­лам? Од­на­ко он по­ни­мал, что на­до дер­жать­ся, на­до вла­деть со­бой. Это по­след­няя до­ро­га в жиз­ни, и свер­нуть с нее нель­зя. Это по­след­нее му­че­ние - цель и апо­фе­оз всей его жиз­ни.
   Ко­гда под­ве­ли Ии­су­са к гро­мад­но­му кре­сту в два че­ло­ве­че­ских рос­та, то сня­ли с не­го баг­ря­ни­цу, ос­та­вив толь­ко по­вяз­ку во­круг бе­дер. По­том под­ня­ли слег­ка крест, за­ста­вив Ии­су­са под­сесть, что­бы взва­лить крест ему на спи­ну, да не вы­дер­жал он и рух­нул под его тя­же­стью. Тол­па аж ах­ну­ла: чуть бы­ло ни за­ло­ма­ло его на­смерть. Но не бы­ло в том кри­ке тол­пы со­стра­да­ния, ско­рее бы­ло опа­се­ние, что бу­дут они ли­ше­ны ще­ко­чу­ще­го нер­вы зре­ли­ща, как кор­чит­ся в пред­смерт­ной аго­нии че­ло­век, как ко­ре­жит­ся в не­че­ло­ве­че­ских му­ках его ли­цо...
   Ии­сус, по­пы­тал­ся еще раз, со­брав все свои по­след­ние си­лы, сам под­нять и по­нес­ти крест свой на Гол­го­фу, но опять без­ус­пеш­но. И да­бы не по­те­рять сво­его са­ди­ст­ско­го на­сла­ж­де­ния от пред­стоя­щей каз­ни, за­ста­ви­ли про­хо­дя­ще­го не­кое­го Ки­ри­нея­ни­на Си­мо­на, от­ца Алек­сан­д­ро­ва и Ру­фо­ва, иду­ще­го с по­ля, не­сти крест вме­сто Ии­су­са.
   Был тре­тий час по­по­луд­ни. Не­ми­ло­серд­но па­ли­ло солн­це. Двух раз­бой­ни­ков и Ии­су­са, рим­ские ле­гио­не­ры в шле­мах, по­бле­ски­ваю­щих на солн­це, ве­ли вверх, на го­ру. Жад­ные до зре­лищ иу­дей­ские пле­беи шли ря­дом, об­сту­пив кон­вой и об­ре­чен­ных плот­ной и пот­ной тол­пой. Два раз­бой­ни­ка, каз­ни­мых вме­сте с Ии­су­сом, без­ро­пот­но не­сли свои кре­сты.
   Воз­ве­ли всех тро­их, на­ко­нец, на вер­ши­ну вы­со­ко­го хол­ма, Гол­го­фы, на­зы­вае­мой еще лоб­ным ме­стом, ибо это бы­ло ос­нов­ное ме­сто, где каз­ни­ли пре­ступ­ни­ков то ли че­рез рас­пя­тие, то ли че­рез от­се­че­ние го­ло­вы... На­зы­ва­ли так­же в на­ро­де эту го­ру Лы­сой Го­рой по при­чи­не от­сут­ст­вия вся­кой на ней рас­ти­тель­но­сти. По­го­ва­ри­ва­ли, что ме­сто это про­кля­тое, а по­то­му не рас­тет там ни тра­ви­ноч­ки убо­гой, ни бы­ли­ноч­ки за­бы­той.
   Ко­гда при­ве­ли Ии­су­са уже на ме­сто рас­пя­тия, то, про­дол­жая на­сме­хать­ся над ним, да­ли ему вме­сто по­след­ней пред­смерт­ной ча­ши ви­на ча­шу ук­су­са, сме­шан­но­го с жел­чью. При­гу­бив ча­шу и по­няв­ши, что лю­ди про­дол­жа­ют из­де­вать­ся над ним, Ии­сус по­ду­мал: "И вот за этих не­бла­го­дар­ных и жес­то­ких мы с Иу­дой жерт­ву­ем сво­ей жиз­нью? О Гос­по­ди, ес­ли ты есть! За что? Не смер­ти я бо­юсь, не му­че­ний, а че­ло­ве­ка, ко­то­ро­го мож­но ли спа­сти, не знаю... Я ста­рал­ся тво­рить толь­ко доб­ро. И вот она, бла­го­дар­ность люд­ская... Прав был Иу­да, брат мой, что доб­ро и зло пе­ре­пле­те­ны в один клу­бок. Я учил на зло от­ве­чать доб­ром, а по­лу­чаю за свое доб­ро зло да еще сто­ри­цей!"
   По­лу­ден­ная жа­ра не спа­ла, солн­це стоя­ло все еще вы­со­ко.
   По­ло­жи­ли Ии­су­са на крест, при­вя­за­ли ру­ки в лок­тях к пе­ре­кла­ди­не, что­бы под­ве­сить на кре­сте. По жес­то­ко­му обы­чаю кис­ти рук при­ко­ло­ти­ли к де­ре­ву ог­ром­ны­ми гвоз­дя­ми. Бы­ло очень страш­но в пер­вый мо­мент: ведь все­гда ожи­да­ние бо­ли страш­нее са­мой бо­ли. По­том бы­ло за­ми­ра­ние серд­ца, ко­гда па­ла­чи под­нес­ли пер­вый гвоздь к пра­во­му за­пя­стью... Ии­сус вклю­чил все свои внут­рен­ние си­лы, все то ис­кус­ст­во ухо­да из ми­ра, ко­то­ро­му нау­чил­ся у ин­дий­ских ас­ке­тов.
   И вот по­сле пер­во­го же уда­ра, по­сле пер­во­го ощу­ще­ния прон­заю­щей ост­рой бо­ли, все ку­да-то по­плы­ло, боль буд­то рас­тво­ри­лась. Не­мно­го за­му­ти­лось соз­на­ние. Ии­сус, на­хо­дясь в пре­доб­мо­роч­ном со­стоя­нии вспом­нил, как ему го­во­рил Су­мон­тра, что есть бо­ле­вой пре­дел: "боль­нее, чем очень боль­но не бы­ва­ет", го­во­рил он. Как при­би­ва­ли ле­вую ру­ку, он поч­ти не пом­нил. По­том взмет­ну­лась рез­кая мол­ния бо­ли от паль­цев ног в пах, ко­гда при­ко­ла­чи­ва­ли его ступ­ни, но ост­рая боль и то­гда бы­ст­ро про­па­ла, сме­нив­шись чув­ст­вом по­сто­ян­ной тя­ну­щей бо­ли, очень силь­ной, но как-то пе­ре­но­си­мой. По­том и это все стих­ло. Соз­на­ние от бо­ли по­му­ти­лось, те­ло буд­то ис­чез­ло во­все.
   За все вре­мя пыт­ки Ии­сус не про­ро­нил ни сто­на. И гла­за его бы­ли ши­ро­ко от­кры­ты. Толь­ко ино­гда ве­ки по­дер­ги­ва­лись, ко­гда не­ожи­дан­но рез­кая боль про­сту­па­ла че­рез ту­пое со­стоя­ния ни­че­го не чув­ст­вую­ще­го, буд­то бы уже умер­ше­го те­ла.
   И все же до по­след­не­го мо­мен­та ве­рил Ии­сус в чу­до. Он вспом­нил ту биб­лей­скую прит­чу о том, как Гос­подь, ис­ку­шая Ав­раа­ма, по­ве­лел ему при­нес­ти в жерт­ву сы­на един­ст­вен­но­го сво­его Исаа­ка, и как уже в тот мо­мент, ко­гда за­нес Ав­ра­ам ру­ку с но­жом над сы­ном не­вин­ным сво­им, Гос­подь по­дос­лал ему вме­сто той бес­че­ло­веч­ной че­ло­ве­че­ской жерт­вы ов­на, за­пу­тав­ше­го­ся ро­га­ми в ча­ще... Он ждал, он ждал чу­да! Но Бог ос­тал­ся слеп, глух и нем... Уже го­тов был Ии­сус про­клясть это­го без­жа­ло­ст­но­го Бо­га, но вспом­нил­ся ему Иу­да, ко­то­рый от­дал свою жизнь... И ведь де­ла­ют они все это не ра­ди Бо­га, а ра­ди лю­дей! Ведь ве­ра нуж­на не са­ма по се­бе, не для удов­ле­тво­ре­ния при­хо­тей Гос­под­них, а для то­го, что­бы лю­ди ста­ли чи­ще, свет­лее, до­б­рее...
   На со­сед­них кре­стах кор­чи­лись и сто­на­ли, без­на­деж­но мо­ля о по­ща­де, два раз­бой­ни­ка. Но вот и они за­тих­ли, слыш­ны бы­ли толь­ко их гру­бые ру­га­тель­ст­ва в ад­рес сол­дат и тол­пы.
   Но нрав­ст­вен­ные му­че­ния Ии­су­са бы­ли страш­нее лю­бой са­мой силь­ной фи­зи­че­ской бо­ли. Ах, как же труд­но по­те­рять ве­ру в пра­вед­ность свер­шае­мо­го, в пра­виль­ность вы­бран­но­го пу­ти! Сто­ил ли ре­зуль­тат все этих жертв, ко­то­рые они с Иу­дой при­нес­ли на ал­тарь но­вой ве­ры? Мож­но ли лю­дей сде­лать людь­ми? Ему опять, как да­ве­ча на до­про­се у Про­ку­ра­то­ра, при­шла на ум по­че­му-то ла­тин­ская по­сло­ви­ца "animal bipes implume" - "жи­вот­ное дву­но­гое и без перь­ев"... Да, че­ло­век - это жи­вот­ное... Страш­ное дву­но­гое жи­вот­ное...
   И вот уже кре­сты с при­ко­ло­чен­ны­ми к ним при­го­во­рен­ны­ми под­ня­ли и вста­ви­ли в за­ра­нее вы­ры­тые ямы, по­том за­ва­ли­ли эти ямы кам­ня­ми, плот­но их ут­рам­бо­вав, что­бы, не дай Бог, крест не по­шат­нул­ся и не упал.
   Крест с Ии­су­сом сто­ял по­сре­ди­не. Не­мно­го при­шед­шие в се­бя раз­бой­ни­ки про­дол­жа­ли свою пло­щад­ную брань и от­бор­ные про­кля­тия, ко­то­рые пе­ре­ме­жа­лись сле­за­ми и моль­ба­ми о ми­ло­сер­дии... Уме­реть дос­той­но - это то­же нуж­но уметь.
   И вспом­нил Ии­сус, как го­ва­ри­вал Иу­да: "Двум смер­тям не бы­вать, од­ной не ми­но­вать..." А по­том, под кри­ки с со­сед­них кре­стов, опять вспых­ну­ла все та же на­вяз­чи­вая мысль: "А не на­прас­на ли на­ша с Иу­дой жерт­ва? Мож­но ли это быд­ло об­ра­тить в че­ло­ве­че­ское со­стоя­ние? Ведь сколь­ко мы сде­ла­ли им до­б­ра, а они в от­вет ра­ду­ют­ся мо­им стра­да­ни­ям... Зло­бен че­ло­век и се­бя­лю­бив... Нет, нет! Есть в че­ло­ве­ке доб­ро! Да, оно спря­та­но глу­бо­ко, но оно есть! И бу­дут еще лю­ди брать­я­ми. И бу­дут они тво­рить доб­ро друг дру­гу. И воз­лю­бят они ближ­них сво­их. Нет, не на­прас­на на­ша с Иу­дой жерт­ва... Кто-то дол­жен быть пер­вым... Прав был Иу­да: Ес­ли не мы, то кто?! И ес­ли не сей­час, то ко­гда?!.."
   А вни­зу, под кре­ста­ми тол­пил­ся на­род, и был он ве­сел, как на празд­нич­ной гу­лян­ке. Про­хо­дя­щие вни­зу, под кре­ста­ми про­дол­жа­ли бес­но­вать­ся и зло­сло­ви­ли Ии­су­са, кри­ча вся­кие па­ко­сти: "Эй, там на кре­сте! Ко­ли ты и вза­прав­ду Сын Бо­жий, сой­ди с кре­ста! По­про­си сво­его па­пень­ку по­мочь те­бе. Что, сла­бо?! Дру­гих спа­сал, а се­бя са­мо­го не мо­жешь? Что киш­ка тон­ка, да? Сой­ди, сой­ди с кре­ста и мы тут же уве­ру­ем в те­бя как в Ца­ря Из­раи­ле­ва!" И да­же рас­пя­тые по ле­вую и по пра­вую ру­ку раз­бой­ни­ки зло­сло­ви­ли и по­но­си­ли его. Ви­дать, чу­жое го­ре мо­жет и об­ра­до­вать и ду­шень­ку по­те­шить!
   Но не всем в ра­дость бы­ло это тра­ги­че­ское зре­ли­ще. В от­да­ле­нии стоя­ли две жен­щи­ны, об­няв друг дру­га. Те две, ко­то­рые без­за­вет­но лю­би­ли Ии­су­са: Ма­рия Ио­сие­ва, мать Ии­су­са, и Ма­рия Ма­гда­ли­на, его воз­люб­лен­ная.
   Ря­дыш­ком стоя­ли, сбив­шись в куч­ку, как во­ро­быш­ки, бра­тья и се­ст­ра Сы­на Божь­е­го. Не бы­ло с ни­ми Ио­си­фа, ко­то­рый умер, до по­след­не­го мгно­ве­ния ве­ря в бо­же­ст­вен­ное пред­на­зна­че­ние Ии­су­са.
   Там же со­бра­лась и не­боль­шая куч­ка лю­дей, знав­ших и лю­бив­ших Ии­су­са, но не бы­ло сре­ди них апо­сто­лов. Толь­ко один из них, Ио­анн, сто­ял ря­дом с ма­те­рью Ии­су­са и под­дер­жи­вал ры­даю­щую жен­щи­ну. Обе Ма­рии горь­ко, хо­тя и без­звуч­но пла­ка­ли.
   Ко­гда крест Ии­су­са под­ня­ли, они по­до­шли к са­мо­му его ос­но­ва­нию. Ма­рии Ио­сие­вой ста­ло дур­но, и Ма­гда­ли­на с Ио­ан­ном с тру­дом под­дер­жи­ва­ли ее, по­ка та не при­шла вновь в соз­на­ние.
   Про­шло дол­гих три ча­са. Ус­та­лый от зре­ли­ща на­род на­чал рас­хо­дить­ся. Толь­ко обе Ма­рии, опе­кае­мые Ио­ан­ном, ос­та­ва­лись у под­но­жия Ии­су­со­ва кре­ста.
   К Ма­рии, ма­те­ри Ии­су­со­вой, при­сое­ди­ни­лась и ее се­ст­ра - Ма­рия Кле­о­по­ва. Не­смот­ря на му­чи­тель­ную мо­но­тон­ную боль во всем те­ле, ко­то­рая не уси­ли­ва­лась, но и нис­коль­ко не за­ти­ха­ла, Ии­сус сде­лал гри­ма­су, от­да­лен­но на­по­ми­нав­шую улыб­ку. Он при­вык все пе­ре­но­сить стои­че­ски. Бо­лее то­го, чем ху­же ему бы­ло фи­зи­че­ски, чем труд­нее бы­ло мо­раль­но, тем боль­ше он ста­рал­ся по­ка­зать, что ему нор­маль­но, ему поч­ти хо­ро­шо! Он да­же пы­тал­ся улы­бать­ся, хо­тя ли­цо его от­ра­жа­ло лишь не­кую труд­но по­ни­мае­мую гри­ма­су... Ну, а что раз­ве лег­че, ко­гда ты сто­нешь и пла­чешь, а ок­ру­жаю­щие те­бя лю­ди на­чи­на­ют со­чув­ст­во­вать, всхли­пы­вать и ус­по­каи­вать те­бя? Нет, нет: "двум не бы­вать, од­ной не ми­но­вать"! За­чем пор­тить жизнь се­бе и дру­гим?
   Ии­сус, со­брав­шись си­ла­ми, под­нял го­ло­ву, от­крыл гла­за и уви­дел сво­их са­мых до­ро­гих в ми­ре лю­дей со­всем ря­дом, пря­мо под кре­стом. Он сна­ча­ла по­ду­мал, что это ему про­сто ме­ре­щит­ся от бо­ли. Он уви­дел Ма­гда­ли­ну, она уви­де­ла его взгляд и про­тя­ну­ла к не­му ру­ки, буд­то зо­вя его сой­ти с кре­ста. У Ии­су­са не­воль­но на­вер­ну­лись сле­зы. Но ру­ки его при­над­ле­жа­ли не ему, они при­над­ле­жа­ли кре­сту, по­это­му он не смог смах­нуть не­зва­ную гос­тью, ко­то­рая стек­ла по но­су и кап­ну­ла вниз...
   По­том он уви­дел мать свою и Ио­ан­на, сто­яв­ше­го ря­дом... Он поч­ти ше­по­том про­из­нес: "Же­но! Се, сын твой". А по­том про­мол­вил Ио­ан­ну: "Брат мой, се ма­терь твоя!" Ма­рия и Ио­анн ско­рее по гу­бам про­чи­та­ли, что им ска­зал Ии­сус. Они со­глас­но кив­ну­ли го­ло­ва­ми.
   Один из страж­ни­ков, мо­ло­дой и кра­си­вый рим­ля­нин из тех, что по­став­ле­ны бы­ли под кре­ста­ми, что­бы блю­сти по­ря­док, удив­лял­ся стои­че­ско­му по­ве­де­нию Ии­су­са. Он смот­рел на это­го му­че­ни­ка и по­че­му-то не­воль­но вспом­нил об­раз сво­его от­ца, ко­то­ро­го он по­те­рял, ко­гда ему бы­ло лет пят­на­дцать. Отец его был так же бе­ло­кур и го­лу­бо­глаз, он был так же лад­но сло­жен. И ко­неч­но же, ко­неч­но, то же ли­цо, бу­к­валь­но то же ли­цо.
   В это вре­мя дру­гой сол­дат взял губ­ку, смо­чил ее ук­су­сом и, на­ткнув на ост­рие ко­пья, хо­тел под­нес­ти ее к ус­там Ии­су­со­вым - та­кое из­де­ва­тель­ст­во над об­ре­чен­ны­ми все­гда ве­се­ли­ло тол­пу. Пер­вый сол­дат гру­бо одер­нул вто­ро­го, со­рвал и вы­бро­сил на­мо­чен­ную ук­су­сом губ­ку, взял све­жую, по­лил на нее из сво­ей фля­ги крас­но­го ви­на и под­нес губ­ку к ис­су­шен­ным гу­бам Ии­су­са. Ии­сус жад­но всо­сал в се­бя жид­кость и чуть слыш­но про­из­нес: "Спа­си­бо, брат..."
   Ес­ли бы он толь­ко до­га­дал­ся, на­сколь­ко он был прав! Ведь его сход­ст­во с от­цом то­го сол­да­та бы­ло не­слу­чай­ным!
   Про­шло еще три ча­са. Уже поч­ти шесть ча­сов про­дол­жа­лась не­имо­вер­ная пыт­ка, а в де­вя­том ча­су не вы­дер­жал все же Ии­сус пыт­ки и во­зо­пил гром­ким го­ло­сом на ара­мей­ском язы­ке: "Элои, Элои! Ла­ма са­вах­фа­ни?" - "Бо­же Мой, Бо­же Мой! Для че­го ты ме­ня ос­та­вил?"
   Но ос­тал­ся вопль Ии­су­сов без­от­ве­тен... Да и что смог бы от­ве­тить отец сы­ну, по­слав его соб­ст­вен­но­руч­но на му­чи­тель­ную бес­че­ло­веч­ную казнь? А ведь из­вест­но, что и во­лос с го­ло­вы не упа­дет без во­ли на то Божь­ей...
   На­ко­нец, по­след­ний раз на­брав воз­ду­ха в ос­лаб­шие лег­кие, Ии­сус в по­след­ний раз гром­ко вос­клик­нул: "Бо-оже-е! Бо-о-о-о-же-е-е!" и ис­пус­тил дух.
   Как уже вы знае­те, в день каз­ни бы­ла пят­ни­ца, по­это­му иу­деи, да­бы не ос­та­вить тел на кре­сте в суб­бо­ту, ко­то­рая бы­ла к то­му же ве­ли­ким празд­ни­ком Пас­хи, про­си­ли раз­ре­ше­ния пе­ре­бить рас­пя­тым го­ле­ни, что­бы ско­рее те ото­шли к пра­от­цам, и снять их с кре­стов. Итак, при­шли вои­ны, и у пер­во­го раз­бой­ни­ка пе­ре­би­ли го­ле­ни, и у дру­го­го. Но, ко­гда на­ста­ла оче­редь Ии­су­са, то на­шли они его уже умер­шим, а по­се­му и не пе­ре­би­ли ему го­ле­ней. Один же из страж­ни­ков для про­вер­ки, не жив ли он, ткнул Ии­су­са копь­ем под пра­вые реб­ра, и тот­час ис­тек­ла кровь и во­да, и сник­ло те­ло Ии­су­со­во, как вин­ный мех, про­по­ро­тый но­жом...
   К ве­че­ру то­го же дня при­шел из Ари­ма­феи, го­ро­да Иу­дей­ско­го, к Пон­тию Пи­ла­ту бо­га­тый че­ло­век по име­ни Ио­сиф. Он тай­но учил­ся у Ии­су­са ко­гда-то, но скры­вал это от дру­гих чле­нов со­ве­та. Был это до­б­рый и пра­вед­ный че­ло­век, хо­тя и член со­ве­та Син­де­рио­на, но не уча­ст­во­вав­ший в по­след­нем не­пра­вед­ном его со­б­ра­нии. Это че­ло­век по­про­сил Про­ку­ра­то­ра Рим­ско­го раз­ре­шить ему взять те­ло Ии­су­со­во для за­хо­ро­не­ния. Пи­лат, уди­вив­шись, что Ии­сус уже умер, раз­ре­шил Ио­си­фу взять те­ло и со все­ми воз­мож­ны­ми по­чес­тя­ми за­хо­ро­нить его в скле­пе.
   Ря­дом с тем ме­стом, где рас­пя­ли Ии­су­са, был че­реш­не­вый сад, а в са­ду в ска­ле был вы­се­чен но­вый склеп, в ко­то­ром еще ни­кто не был по­ло­жен. Ту­да и по­нес­ли те­ло Ии­су­со­во.
   Вме­сте с Ио­си­фом из Ари­ма­феи по­шли и обе Ма­рии - мать и воз­люб­лен­ная Ии­су­са Ма­гда­ли­на. Бы­ли с ни­ми и дру­гие из чис­ла тех, кто при­сут­ст­во­вал при рас­пя­тии. Ос­мот­рев­ши склеп, обе Ма­рии по­ло­жи­ли те­ло, сня­тое с кре­ста, и по обык­но­ве­нию иу­дей­ско­му, об­ви­ли те­ло чис­тою пла­ща­ни­цею с бла­го­во­ния­ми, ко­то­рые при­нес­ли с со­бой. Ко­гда про­це­ду­ра бы­ла за­вер­ше­на, Ио­сиф стал под­тас­ки­вать ле­жав­шую не­вда­ле­ке ка­мен­ную пли­ту, что­бы при­ва­лить ее ко вхо­ду в пе­ще­ру, что­бы зве­ри ка­кие не за­бра­лись внутрь и не ос­к­вер­ни­ли те­ла Ии­су­со­ва. Ма­рия-мать и Ма­рия Ма­гда­ли­на по­пы­та­лись по­мочь Ио­си­фу, он им не по­зво­лил: "Отой­ди­те, жен­щи­ны, я и сам справ­люсь!"
   По­сле че­го все вме­сте уда­ли­лись, а Ма­рия Ио­се­ва с Ма­ри­ей Ма­гда­ли­ной, ко­то­рую она при­зна­ла поч­ти за дочь, по­шли го­то­вить бла­го­во­ния и мас­ти для на­ти­ра­ния те­ла Ии­су­со­ва.
   По­том на­ста­ла суб­бо­та - по за­по­ве­ди Мои­сее­вой день по­коя. В этот день со­бра­лись пер­во­свя­щен­ни­ки и фа­ри­сеи к Пи­ла­ту и го­во­ри­ли ему: "О Ве­ли­кий! Мы вспом­ни­ли, что об­ман­щик тот, про­зы­вае­мый Хри­стом, еще бу­ду­чи в жи­вых, ска­зал, что по­сле трех дней вос­крес­нет. При­ка­жи ох­ра­нять гроб до третье­го дня, что­бы уче­ни­ки его, при­дя но­чью, не ук­ра­ли те­ла его. Ведь по­том бу­дут вну­шать на­ро­ду, что яко­бы вос­крес их Учи­тель из мерт­вых. И бу­дет тот по­след­ний об­ман еще по­ху­же преж­не­го!"
   Пи­лат ска­зал им: "Са­ми каз­ни­ли, са­ми и сто­ро­жи­те. Не ви­дел я и не ви­жу ни­ка­кой ви­ны за Ии­су­сом. По­шли вон!" - И при­ка­зал страж­ни­кам вы­вес­ти из двор­ца иу­дей­ских пер­во­свя­щен­ни­ков и впредь не впус­кать их к не­му, по­ка сам не по­зо­вет.
   Од­на­ко в суб­бо­ту не смог­ли пер­во­свя­щен­ни­ки и ста­рей­ши­ны най­ти ни­ко­го, кто, на­ру­шая за­кон Мои­се­ев, за­хо­тел бы ра­бо­тать в свя­той день. Про­тив за­ко­на не по­прешь! Тем бо­лее, про­тив Мои­сее­ва за­ко­на...
   На рас­све­те пер­во­го дня не­де­ли, не­ся при­го­тов­лен­ные аро­ма­ты, при­шли обе Ма­рии и с ни­ми не­ко­то­рые дру­гие жен­щи­ны опять к скле­пу. При­шел ту­да и Ио­сиф из Ари­фа­меи. Вот, что они уви­де­ли: ка­мень, ко­то­рый был при­ва­лен при вхо­де в склеп, был ото­дви­нут, а в са­мом скле­пе не ока­за­лось те­ла Ии­су­со­ва...
   Жен­щи­ны аж взвизг­ну­ли, а од­на из них упа­ла в об­мо­рок, рух­нув, как сноп. Слу­чил­ся об­мо­рок и с Ма­ри­ей, ма­те­рью Ии­су­са. Но она бы­ст­ро при­шла в се­бя и ска­за­ла ти­хим ис­пу­ган­ным го­ло­сом, что ей по­ме­ре­щил­ся свет­лый ан­гел, си­дев­ший на кам­не, от­ва­лен­ном от скле­па. Ока­за­лось, что в тол­пе жен­щин еще кто-то ви­дел что-то как бы мед­лен­но рас­та­яв­шее в по­лу­мра­ке скле­па...
   Бу­к­валь­но в это же вре­мя по­до­шли к скле­пу и страж­ни­ки иу­дей­ские от Каи­а­фы, что­бы сте­речь те­ло Ии­су­со­во, да­бы не ук­ра­ли его. При­шли и ос­тол­бе­не­ли, за­стыв с ра­зи­ну­ты­ми рта­ми, да по­че­сы­вая за­тыл­ки: пуст был склеп!..
   Ма­рия Ма­гда­ли­на и Ма­рия Ио­сие­ва тай­ком пе­ре­гля­ну­лись, но не ска­за­ли ни сло­ва, не сде­ла­ли ни од­но­го жес­та, при­влек­ших бы к ним вни­ма­ние.

Ни у ко­го сре­ди при­шед­ших не бы­ло со­мне­ний: Ии­сус воз­нес­ся... А что же мог­ло быть ина­че? Ка­мень от­ва­лен, те­ло Ии­су­са ис­чез­ло... А пом­ни­те, он же го­во­рил, что он вос­крес­нет на тре­тий день? Так ведь это как раз се­го­дня: пят­ни­ца, суб­бо­та, вос­кре­се­нье! Ну, ко­неч­но, ВОС-КРЕ-СЕ-НИ-Е...

  
  
  
  
  
  
  
  

________________________Игорь Ушаков__________________

  

___________ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЕГОРИЯ____________

  

12

  
  

11

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"