Благословенная пустота. Так называл отец готовое к посеву поле. Черное, бескрайнее, насколько хватает глаз, свободное. И ровный, словно очерченный по линейке, горизонт, отделяющий молочно-белое безмятежное небо. Когда он смотрел на это сопряжение двух миров, сердце его наполнялось каким-то особым трепетом, а глаза то и дело роняли слёзы на густые, золотистые с легкой проседью усы. Мы так ничтожно сложны, так нескладны рядом с этим величием простоты. Что значит его жизнь, его проблемы, в сравнении с этой пустотой? Кто выдумал, будто он достоин всех благ мира, будто будет жить вечно, и когда-нибудь кто-нибудь скажет о нем: "Ведь был же человек"? В такие моменты, глядя на поле, он освобождал себя от тяжести этих иллюзий. Особое счастье - ощущение ничтожности перед лицом первозданной красоты, с одной стороны случайной, с другой - подчиненной одному извечному, логичному и справедливому закону.
Он вспомнил, как очищал свое поле от сорняков. Они долго хранили его девственную плодородную чистоту от дождей, градов, эрозий, но всему есть конец. Поначалу он не замечал сорняков, или не хотел замечать. Некоторыми даже гордился - уж больно причудливо цвели они, так что издали их даже можно было принять за прекрасные розовые бутоны. Как капли кипящей крови, разливались они по всему полю весной, и он любовался ими, сидя у мольберта, хоть и чувствовал сердцем смутную тревогу. Зимой поле сковывал иней, а иногда после особенно сильных буранов глубокие сугробы покрывали его полностью, от края и до края. В такие моменты он любил ненадолго продраться сквозь снег вглубь поля и стоять, озираясь, в этой страшной и прекрасной пустоте без горизонта, где только сила тяжести да еле различимая дорожка следов к дому могут служить ориентиром. Холод медленно пробирался под его теплые утонувшие в снегу сапоги и постепенно карабкался вверх по телу, заставляя мозг все сильнее искать связи с каждым окоченевшем пальцем, останавливать взгляд на тысячах морозных иголочек, аккупунктурно впивающихся в каждый миллиметр тела, отыскивать в себе хоть какие-то крупицы жизни. Столько раз перебарывал он в себе желание лечь посреди этого бескрайнего снежного поля и просто уснуть, раствориться в белесой пустоте, окончательно забыв о различии между землей и небом. Но каждый раз то ли страх, то ли надежда заставляли его вырваться из полузабытья и что есть силы нестись обратно к дому, где горячий кофе с ромом, пламя камина, теплая ванна, шерстяной плед, слюнявый пес, любимая мать и жизнь, жизнь, жизнь в одеревеневшие, чуть было не отмороженные пальцы.
Чернозём. Сочащийся жизнью, кричащий от полноты и цельности. Он зачерпывал его мозолистыми горстями и чувствовал, как живительные жирные крупинки убегают у него между пальцев, словно огромные черные муравьи. Он чувствовал в них энергию солнца и снега, различал отголоски когда-то казавшихся ему прекрасными сорняков. Время и красота обратили их в перегной, который теперь будет служить ему.
Он вдохнул полной грудью. Теплый ветерок трепал его волосы, а солнце касалось лучами его лба. Благословенная тишина и пустота. Пора.
Поудобней перебросив на плече лямку, он сделал первый шаг. Окунул натруженную руку в зерно, доверху наполнявшее большую холщевую сумку, зачерпнул немного и бросил. Золотистые зерна не сразу слились с черной землей, но уже через мгновение он затруднился бы сказать, где именно они упали. Еще шаг, другой, третий. Медленно продвигаясь вглубь поля, он с любовью отпускал эти зерна, разрешая им жить на его поле, глаза его устремились вперед. Он знал, что пройдет какое-то время, и на месте упавших зерен взойдет прекрасная золотая рожь. И ветерок будет ласкать колосья так же, как сейчас - его кудри. От одной мысли о том, как прекрасно будет его залитое солнцем поле, он снова позволил глазам заблестеть от слез.
Август 2017, Москва
Прим.автора. Рассказ написан в форме медитации как попытка погрузить себя в транс во время написания и вызвать в души новые колебания и метаморфозы.